Ольга Александровна Белова

«Да» и «Нет» в современных условиях

Сборник рассказов

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Ольга Александровна Белова, 2018

«„Да“ и „Нет“ в современных условиях» — Герои рассказа оказываются на семинаре по кролиководству. Приглашаем всех присоединиться!

«Тёть, дай три рубля!» — С этой просьбой обращается в покупателям 16-летний Юрик.

На стыке реальности и вымысла рассказы «Version 16», «32˚ F (по Фаренгейту)».

Возвратившись домой, «Татьяна Телегина» обнаруживает Евгения. Чем закончится история современной любви?

Переход в параллельные реальности при помощи средств подручных давно практикуется («Все в суп!»)

18+

ISBN 978-5-4493-4882-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. «Да» и «Нет» в современных условиях
2. ТЕТЬ, ДАЙ ТРИ РУБЛЯ!
3. МУЖ НА ЧАС
4. БЕДНАЯ ЛИЗА
5. 32 ГРАДУСА ПО ФАРЕНГЕЙТУ
6. XXL
7. НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА
8. ТАТЬЯНА ТЕЛЕГИНА
9. СООБЩЕСТВО ПОКИНУВШИХ РАКОВИНЫ
10. ЭСТАФЕТА
11. СЛЕД НА СТЕКЛЕ
12. НАПАРНИЦЫ
13. У ПОДРУЖКИ НА МАКУШКЕ
14. ПУНКТ 3.2.5
15. РОМАН С РЫБАЛКОЙ
16. СУМРАК. ГРИБ. И ЖИВОГЛОТ
17. НИЩИЕ
18. ТИГР НА ПРОГУЛКЕ
19. НАГИ-ШОК
20. УЙ НАД ОЙ, ИЛИ БАШМАЧКИ ДЛЯ МАРЬИ
21. ЗИМНЯЯ КОЛЛЕКЦИЯ
22. НОВАЯ ЖИЗНЬ
23. В СТРАНЕ ДРЕССИРОВАННЫХ ТЮЛЕНЕЙ
24. СВЕТКА
25. ВСЕ В СУП!
26. КОСТЮМЧИК В ТОНКУЮ ПОЛОСКУ
27. ГВОЗДИ. ПЕТЛИ. ДВА СВЕРЛА
28. ЗМИЙ И ТРИ ТОВАРИЩА
29. ПОХОЖДЕНИЯ ИРИНЫ СЕРГЕЕВНЫ
30. КАРУСЕЛЬ
31. ВАРЕЖКИ для анютки
32. VERSION 16
33. ЗОНТИК ДЛЯ ВИОЛЕТТЫ
34. 300 ЛЕТ ТОСКИ ЗЕЛЕНОЙ, КРАСНОЙ, СИНЕЙ, ГОЛУБОЙ
35. 8848
36. ПОЛЬЗУЯСЬ СЛУЧАЕМ, ТРЕБУЕМ…
37. «ДА» И «НЕТ» В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ

ТЕТЬ, ДАЙ ТРИ РУБЛЯ!

Таких не берут в космонавты!

(Текст песни — А. Гордеев)

Юрец внимательнейшим образом исследовал открыточное хозяйство. На всех рядах наблюдалось неприятное засилье кошачьих. Усатые задували свечки, пили за здравие, чествовали юбиляров, не обошлось без них и свадебное застолье. Два кольца, два хвоста, свитые в пульсирующее сердце. Кошачье отродье Юрик не любил, другое дело … — мысль о собаке пришла не сразу. Если так ничего и не найдет, можно схохмить, взять открытку с Тузиком в память о легендарных Белке и Стрелке. Только бы заценили Вася, Артур и Ромчик…

Глянув на часы, Юрик нахмурился. Минутная готовность. Даже, если включить все двигатели, всё равно не успеешь. К тому же первым История, можно и прогулять… Вторым алгебра, алгебру желательно не пропускать. Школа у них ни какая-нибудь, с уклоном, пока другие иксы туда-сюда гоняют, у них программа почти вузовская.

Выбрав открытку с псом, Юрик дал задний ход, едва не снес рюкзаком стенд с газетами, подхватил пошатнувшуюся конструкцию и поставил все на место. На полке среди прочих прямо перед его носом стоял толстый глянцевый журнал. На обложке из нижнего угла в верхний летала блестящая пуля ракеты. Тузик и думать не думал, что однажды окажется среди роскошной жизни, дорогих машин, красивых женщин. Засунув куда-то открытку, Юрик потянулся к ракете. Зачетная обложка. Приятная тяжесть. В тему картинка. Листаешь, ветерком обдувает, сразу видно — издание солидное. С таким не стыдно подойти к человеку…

Сверившись с ценником, юноша поправил врезавшуюся в плечо лямку, потревожил девственный пушок на подбородке и, с твердым намерением не расставаться, зажал журнал под мышкой. Все карманы были тут же тщательнейшим образом обшарены. Наскрести удалось не много, часть суммы набегала мелкой монеткой, которую и в аптеках давно не брали, но Юрик не брезговал и ею. Итог был не утешителен — не хватало трех рублей. Путаясь в элементарной арифметике, Юрик пересчитал все еще раз. Подобравшись к заветной сумме настолько близко, с трудом верилось в то, что какие-то паршивые 3 рубля могут испортить всю малину! Не хватало б рублей пятьдесят, еще куда ни шло… Но тут действовал какой-то закон подлости: чем меньше была недостающая сумма — тем было обиднее… Вопрос стал ребром: или Тузик, который ни разу не похож ни на Белку, ни тем более на Стрелку или…

Прямо на Юрика шла женщина.

— Тёть, дай три рубля! — юноша и сам не понял как из него вылетели эти позорные «три рубля».

Тележка аккуратненько его объехала и покатила дальше. Развернутая спина больно резанула. Стало нестерпимо стыдно. Юрик готов был тут же поставить на место ненавистный журнал, и топать в школу с пустыми руками, в конце концов, ничего страшного в этом нет, сунет клочок бумаги, и на нем можно черкнуть пару слов… Пусть другие выпендриваются.

Удаляясь, женщина кидала и кидала все, что попадалось ей под руку.

Внутри, постепенно разгоняясь, все забурлило, заклокотало. «Чтоб ты провалилась вместе со своею тележкой!» — Юноша решил изменить тактику. Не повезло с бабой, может повезет с мужиком?

— Вы не могли бы дать 3 рубля? — обратился Юрик к проходящему мимо мужчине в приличном пальто и модной шапочке с помпоном. Тележка аккуратненько его объехала.

— Глухой что ли? — нарочно довольно громко проговорил Юрец. — Ни один нормальный мужик не будет ходить в такой отстойной шляпе…

Внутри все с новой силой вскипело, однако продолжалась и продуктивная работа. Шел усиленный поиск решения. Злость процесс только подстегивала.

«Больной на всю голову,» — вынес сам себе неожиданный вердикт юноша, — «Ну, кто в наше время будет просто так давать деньги!? Нужно ж объяснить людям! Мало ли таких ходит, стреляют на колеса и курево…»

Юрик почувствовал себя увереннее и смело шагнул навстречу приближающейся к нему женщине.

— Добрый день! Сегодня к нам в школу приезжает космонавт.., — с пионерским задором начал он, — Может смотрели фильм? Тот, который падал из космоса… После выступления будет раздавать автографы… А у меня не хватает… на журнал… не могли бы… Вы…, — сдувшись, закончил юнец.

Тележка аккуратненько его объехала: — А родители на что?! — удивилась покупательница.

Юрик остался стоять, как водою облитый. Отчасти тётя была права. На такое дело мать бы ему и 500 рублей выделила, но он позорно забыл попросить у нее денег. Сколько раз мать ему талдычила: рюкзак собирать с вечера, ключи не забывать, и вообще думать обо всем заранее! И все равно!… Даже после устроенной самолично головомойки Юрику казалось, что после его объяснения-такого честного, ясного, прямого, отказать ему невозможно!

Юноша пропихнул в себя ком. Вернулся к стенду. Как на зло подешевле космического больше и близко ничего не было.

«Ну, и пусть!» — быстро оглядевшись, юноша дернул за молнию. Откажись он сейчас от журнала — сам бы себя перестал уважать, считал трусом! Не успел Юрик застегнуться, внутри шевельнулся червь сомнения, –«А что если поймают? Как он матери в глаза смотреть будет?» Юноша готов был тут же вытащить змеей притаившийся на груди журнал, но его с новой силой обуяла злость, — «Неужели им 3 рубля жалко?! У одной вон колесики на тележке подгибаются! Набрала всякого хлама! Тюбики, баночки, флакончики! А космос — ведь это даже сейчас круто! Не каждый слетать может!»

В борьбе и сомнениях молодой человек упрямо двинулся к кассе. В очереди было всего-то два человека (с утра народ не очень шастает по магазинам), пристроившись третьим, Юрец понял, как ему страшно! Журнал колом стоял под курткой. Юрик был уверен, что все вокруг это заметили, но почему-то молчат… Лента подтягивалась, юноша положил на нее жвачку со взрывом, сообразив, что для виду нужно хоть что-то купить… По ту сторону кассы появился охранник. «Трус. Вор. Космонавт.» — Застучало в ушах… Заметив охранника, Юрик посыпал голову пеплом. «В школу обязательно сообщат… С хорошей репутацией можно распрощаться… Отец стопудово закрутит гайки… Жизнь станет, как во времена татаро-монгольского ига…»

— Добрый день, — сказала пока еще не ему сидящая за кассой женщина, — Пакет нужен?

Юрик поставил на нее глаза.

Отличающийся отменным нюхом охранник держал Юрика на мушке.

— Добрый день! — дошла его очередь, — Пакет нужен?

Охранник поднес ко рту рацию… Вокруг зашумели вертолеты… Подтягивалось подкрепление…

— Быстро всё на ленту, — тихо скомандовала кассирша.

Юрец схватился за живот.

— Быстро, — прошипела женщина, — Ну! — подогнала она подростка.

Юрик вжикнул молнией.

Кассир цапнула журнал, пропустила через кассу, пробила товар. На экране высветились 125 рублей.

— А …, — Юрик запнулся, хотел было что-то сказать, но дядя стоял уже рядом.

— Сегодня действует акция…, — сверля глазами юнца, четко разделяя слова проговорила женщина. Стоящий почти рядом столб она в упор не видела.

Юрик с огромным трудом сообразил, что от него требуется.

Монеты с лязгом и грохотом посыпались на блюдечко.

Кассирша шустро пересчитала деньги, выдала чек.

— Добрый день! — улыбалась она уже следующему покупателю.

Не чувствуя под собой ног, Юрик обошел человека в камуфляже и двинулся к выходу. Журнал торчал под мышкой. Юрец не сразу остановился перевести дух… Вор. Трус. Космонавт. Только что всё это было сжато, спрессовано в одну точку, но, пройдя узловой момент, нижние ступени отделились, упали, разбившись о землю, а что-то потянула к себе высь…

Юноша медленно поплелся к школе. Космонавт к ним в тот день не приехал, извинился, приболел. Больше Юрик в тот магазин не заходил.

МУЖ НА ЧАС

— Любезнейшая Прасковья Ильинична!

— Дражайший Николай Спиридонович!

Молодой человек поймал чуть дрожащую руку толстухи, на какое-то мгновение она повисла в воздухе и, лишь после этого, он стал медленно подносить её к губам. Прасковья Ильинична часто заморгала. Ей вдруг стало страшно от того, что губы молодого человека коснутся сейчас её уже не слишком молодой руки, не слишком гладкой кожи.

«О молодость! ты скверная насмешка над женщиной» — свободной рукой Прасковья Ильинична стала теребить подвешенный на поясочке веер, — «мимолетность твоя оскорбительна, обещания твои — сплошь дымка, сплошь обман, и разве после этого ты не злодейка!? И отчего я не гадюка?» — промелькнуло в голове у Прасковьи Ильиничны? — «Как это было бы кстати. Скинула бы по весне шкурку и Николай Спиридонович целовал бы сейчас гладкую, нежную ручку».

Женщина все еще боязливо, как будто в смущении опустила глаза и, пользуясь моментом, стала рассматривать склонившегося к её руке мужчину. Николая Спиридонович был безусловно красавец, в нем было много приятного, хотя в настоящий момент взору женщины не открывалось ничего, кроме учтиво склонённой головы с подрагивающим вихром. Поцелуй, пока еще не долетевший до ручки, но уже успевший привести Прасковью Ильиничну в неописуемый трепет, позволил непростительно взвиться её мечтам и пусть даже не на долго, но поверить в искренность чувств Николая Спиридоновича. Николай Спиридонович, со своей стороны, уже не раз принимался говорить слова любви, но даже видя осколки разбитого сердца женщина каждый раз жестоко его обрывала, не позволяя ни себе, ни ему ни на что надеяться…

«Нужно быть не в своем уме, чтобы поверить в то, что такой вот бонвиван, как Николай Спиридонович мог мною увлечься!» — с горечью, почти сердито думала Прасковья Ильинична, — «Он конечно необыкновенно обходителен, деликатен, но во всех этих жестах нет ничего, ничего, кроме… хорошего тона!!! Ведь нельзя же это не понимать!» — все еще пыталась совладать с собой женщина, но сердце её постукивало всё глуше и глуше, в желаниях опять проскакивала дерзость, — «А что если под личиной светской учтивости и холодной вежливости скрывается… нежность?! Нет! Ну от всего этого можно просто сойти с ума!»

Пока Прасковья Ильинична пыталась снова обрести стройность мысли, Николай Спиридонович, выпрямился и теперь стоял, не зная куда деть руки, карманы сюртука оказались неожиданно крохотными. Женщина так и не разобрала коснулся ли он губами ее ручки или нет, лицо мужчины осталось непроницаемым, с замиранием сердца она опять подумала о том, что уже не так молода и свежа, не так легка и воздушна, а напротив, много в ней непропорционального, вся она до неприличия сдобненькая, и даже лицо у нее, как блюдце кругленькое.

— Я хотела просить Вас остаться, Николай Спиридонович, и откушать чаю, — озираясь проговорила Прасковья Ильинична, — Я прикажу Настасье… ставить самовар…

— Вы необыкновенно добры, — мужчина вдруг отскочил от барыни, что как-то не очень вязалось со всей интонацией, — Но я должен… идти! — чуть подумав мужчина добавил, — Да и Тимофей Кириллович должно быть… сейчас вернется со службы, вы должно быть… его поджидаете??

— Ах, –Прасковья Ильинична всплеснула руками, ловко вытащила откуда-то из-под юбки платочек и поднесла его к глазам, — Не говорите ни слова о Тимофее Кирилловиче! Это деспот! Это тиран! Тиран всей моей жизни! — платок также быстро исчез, промокнув сухие глаза. — Меня выдали за Тимофея Кирилловича, когда мне исполнилось осьмнадцать… Он мне уже тогда казался совсем стариком!!

(Прасковья Ильинична была из бедного семейства, и выйдя замуж за Тимофея Кирилловича она спасла от нищеты всех своих близких. История слишком обыкновенная, слишком часто встречающаяся, и в то же время благородная.)

— Но я вознаграждена, наша встреча…, — воздух вокруг стал раскаленным, дышать стало труднее, Прасковью Ильиничну было уже не удержать, она как будто кинулась с обрыва, говорила сбивчиво, суетно, но неожиданно смело, в ее словах заискрилось неподдельное чувство, — Да, я страдала, я много страдала, но я… Встретила Вас! И теперь Я — Ваша! –Прасковья Ильинична вдруг встала, как вкопанная, зарделась, потупила глаза, было слишком заметно скольких мук ей стоило это признание.

Казалось еще секунда и влюбленные упадут в объятья друг друга.

Повисла пауза, молодой человек стоял, не шелохнувшись.

«Да что ж это!» — женщина с досадой, почти зло глянула на молодого человека, — «Я тут стою во всем признавшись, а он…» — Прасковья Ильинична вдруг подхватила тяжелое платье и с легкостью бабочки подскочила к Николаю Спиридоновичу.

Не успела широкая, в несколько обручей юбка допрыгать до него, как молодой человек грохнулся на пол.

— Ах, — только и успел проговорить он.

Никто никогда не смотрел на Прасковью Ильиничну так трепетно и умоляюще-нежно. Как на милого друга!

— Ах! — затрепетала и Прасковья Ильинична. Николай Спиридонович тесно обнял ее колени и издал еще один слабый стон. Прасковья Ильинична с опаской глянула вниз, на копошащегося в юбках Николая Спиридоновича, и краем глаза заметила, что лицо его перекосилось от боли.

«Так и есть, — с досадой подумала женщина. — Разбил себе колено… Грохнулся со всего маху об пол!»

Мужчина, все еще шубуршась в дамском платье, действительно незаметно тер коленку.

— Ну же! — шепнула нетерпеливо Прасковья Ильинична.

— Я знаю… я не в праве требовать от вас… — Николай Спиридонович, наконец обрел дар речи, кряхтя, поднялся, прерванное объяснение продолжилось, — тем более рассчитывать на вашу взаимность… Я должен был молчать и не тревожить вас… не говорить вам о любви… но это… это выше моих сил, — бархатный голос Николая Спиридоновича зазвенел, стал еще нежнее, вкрадчивее…

Прасковье Ильиничне было почти дурно — с каким бы наслаждением она сказала бы ему сейчас, что готова на всё ради любви! Момент наступил кульминационный.

— Мне нужны только вы, — прохрипел Николай Спиридонович. Глаза его безумно заблестели.

— Ах, — Прасковья Ильинична готова была куда угодно бежать, только бы скрыть от него свой стыдливый взор, но путь ей ловко преградили, она и не заметила, как упала в объятья! И теперь большая, мягкая Прасковья Ильинична трепетала в ручищах Николая Спиридоновича все равно что маленькая птичка. Сердце её чуть было не выскакивало из корсета, ради таких моментов стоило жить!

«Ах, как все это хорошо,» — впопыхах подумала Прасковья Ильинична.

— Я не знаю… в праве ли вы ждать от меня ответа? — спустя несколько мгновений женщина на силу вырвалась, причем пересилить нужно было не изящного, худенького Николая Спиридоновича, а самое себя.

— Я не могу вам ответить взаимностью, — беглянка быстрым движеньем оправила выбившийся локон, — Вам это должно быть известно… Я замужем и останусь верна… Тимофею Кирилловичу!

Больше её не слушая, молодой человек стал взад-вперед метаться по комнате, слова Прасковьи Ильиничны его слишком ранили. Он и не заметил, как пауза опять затянулась. Пауза все дольше тянулась, и стала похожа уже не на паузу, а на безобразие. Запыхавшийся Николай Спиридонович уже несколько раз бросил тревожный взгляд на остановившуюся посреди комнаты и застывшую Прасковью Ильиничну. Она не двигалась, не говорила, казалось даже не дышала, а просто стояла и как очумелая водила глазами. Николай Спиридонович бросился к ней.

«Старая курица, опять текст забыла! — промелькнуло на лету в голове Николая Спиридоновича, — Ну сколько можно говорить, что слова нужно учить!! Нужно учить слова!!»

Огромный кусок текста действительно вылетел из головы Прасковьи Ильиничны, конечно она уже догадывалась, что если он не будет произнесен, смысл пьесы сильно пострадает, а то и вовсе будет непростительно исковеркан. В пьесе ведь каждое слово важно, каждая реплика!

— Я не рассчитываю на вашу взаимность, — выпалил молодой человек, перескочив через ее слова, — Но прошу вас позвольте мне быть рядом с вами, хотя иногда ловить вашу улыбку, и думать о том, что вы дарите её мне одному…

— Как Вам угодно, — Прасковья Ильинична повела роскошными плечами, от смущения ее не осталось и следа.

«Дура! — в ужасе вытаращился не нее молодой человек, — Вон! Гони меня вон!»

Николая Спиридонович вскочил, потом опять упал на стоящий здесь же стул, принялся ломать поля шляпы, вышло очень эффектно.

— Да, да, да, конечно, я же честная девушка, — наконец поняла его женщина. Слава богу, фразу эту Прасковья Ильинична буквально пробубнила себе под нос и она осталась никем, кроме них двоих, не услышанной.

Глаза ее вдруг загорелись.

«А что если в этом месте добавить перчику?! — Прасковья Ильинична лихорадочно соображала, — по пьесе она конечно на веки другому отдана, но этот другой непонятно где, на службе, а тут рядом живой мужик, в силе, в соку и что? уходит не солоно хлебавши… Нет, это не справедливо! не плохо бы чтобы и она его любила, хотя она его и так любит, тайно… А раз так, нужно, чтобы Прасковья Ильинична хотя бы разочек ему что-нибудь позволила, она же в конце концов не каменная! Артур Олегович, конечно, не поощряет постельные сцены, у них серьезная организация, но может быть он увидит в этом высший, художественный смысл?…»

Покувыркаться с Николаем Спиридоновичем, честно говоря, не прочь была бы не одна только Прасковья Ильинична, но и остальные девушки из труппы.

— Так вы согласны? — долетел до нее вопрос.

— Да! Да! Да!

— Стоп! Стоп! Стоп! — Артур Олегович, раскидывая стулья, летел к импровизированной сцене, — Светлана Ивановна! Ау!! Это никуда не годится! Вы меня слышите?! Никуда! Если так дальше пойдет, я вас… я вас… к котам собачьим сниму с роли Прасковьи Ильиничны! — Артур Олегович взвился, по всему было видно, что он раздосадован, — Боже мой, ну за что мне всё это???!!!

Светлана Ивановна поправила корсет и приготовилась к худшему.

Хмыкнув, она поставила свои огромные, коровьи глаза на Артура Олеговича и больше не проронила ни слова.

Артур Олегович работал в их коллективе уже почти год, поговаривали, что раньше он работал в театре, но потом с кем-то там переругался, после чего временно прибился к ним, в том, что временно никто не сомневался, потому как, такой талант, как Артур Олегович, был слишком заметен, и ему в стенах их «Bacon Street Companу», занимающейся внедрением собачьих кормов из Англии на территории России, конечно же было тесно. Пока Артур Олегович прозябал в их компании, он успел поджечь всех идеей поставить пьесу. Безусловно знакомый с бизнес инструментарием, Артур Олегович преподнес всё это под соусом сплочения коллектива и повышения культурного уровня сотрудников. Руководство, сначала было отнесшееся к идее с прохладцей, довольно быстро разглядело в ней преимущества: предложение Артура Олеговича оказалось очень даже бюджетненьким, сам он за свои труды не требовал ни копейки, работал на голом энтузиазме (сейчас это редкость, все кругом меркантильные), а сплачивать коллектив действительно хоть как-то, но надо. Времена, когда компания тратила внушительные бюджеты на всевозможные тим-билдинги с лазанием по деревьям и полеты всем табором в Турцию, прошли, да и гонять сотрудников по субботам на футбол становилось все затруднительнее (с каждой субботой появлялось все больше недовольных). Предложение Артура Олеговича было принято!

В том, что Артур Олегович молодца вскоре убедились все, даже те немногочисленные сотрудники, которые поначалу не видели за идеей будущего. Режиссер оказался личностью разносторонней, имел богатейший опыт, работал и с классикой, и с современностью. Самое жаркое время в офисе теперь приходилось не на период сдачи годового отчета (хотя и здесь приходилось покрутиться), а на время распределения ролей. Все роли Артур Олегович распределял самолично (руководство как-то попыталось влезть в процесс, однако довольно мирный, спокойный во всем, не касающемся театра, Артур Олегович показал себя с неожиданной стороны: всколыхнулся, посабачился аж с самим директором, и раз и навсегда пресек все попытки кого-бы то ни было влезать в его театральное хозяйство!

Все офисное бабье трепетало в преддверии распределения ролей и конечно все тайно мечтали хоть разочек сыграть с самим режиссёром (дурочки! Как будто не знали, что не всякий сам себе Михалков и возьмется одновременно и за режиссуру, и за исполнение главной роли.) Артур Олегович выходил на сцену только изредка, да и то только для, чтобы показать поворот головы, взмах, чих, вздох!

Светлана Ивановна не отводила стеклянного взора от режиссера, она мало понимала из долетающих до нее слов, мысли ее перескочили на Гамлета. Недавно по офису прошел слушок о том, что Артур Олегович будет ставить бессмертную пьесу. Все сразу же кинулись перечитывать первоисточник (к стыду, нужно признаться, что не все в «Bacon Street» были знакомы с произведением, некоторые были даже не в курсе того, что «быть или не быть» именно оттудова). Светлана Ивановна конечно тоже бросилась к первоисточнику, (поговаривали, что Гамлета будет играть сам Костик Лямочкин, директорский водитель; Артур Олегович вообще любил Костика, часто отдавал ему главные роли и называл за какие-то там особенности фактурным). Перечитывая бессмертного драматурга, Светлана Ивановна поначалу даже позволила себе помечтать об Офелии. Нужно отдать ей должное, здесь она повела себя, как женщиной все-таки не лишенная ума и жизненного опыта, она не стала из кожи вон лезть, чтобы заполучить Офелию. На основании того, что было уже сыграно Светлана Ивановна догадалась, что у нее совершенно другое амплуа, к тому же её уже успела заворожить Королева! Здесь была и любовь, и коварство, и предательство. Кому как ни ей играть эту роль! Кроме того, Светлана Ивановна уже успела представить себя в наряде королевы и пришла к выводу, что в таком платье она будет смотреться выигрышнее, чем в пышных кринолинах простушки Прасковьи Ильиничны. Мечтая о королеве Светлана Ивановна не могла не вспомнить и о Горбуновой из планового отдела; Горбунова, как пить дать, тоже будет метить в королевы. Но какая из Горбуновой королева!? Ни стати, ни величественности! Она конечно и сама это знает, но будет лезть из одной вредности и желания насолить! Размышляя о сопернице, Светлана Ивановна твердо решила ни за что не уступать Гертруду Горбуновой, хотя бы для этого ей пришлось подсыпать негодяйке яду!

«Боже ты мой, вот это жизнь! вот это страсти!» — Светлана Ивановна шумно вздохнула.

— Я вас в последний раз спрашиваю! — пробился сквозь пелену грозный голос Артура Олеговича, — Светлана Ивановна, я к вам обращаюсь! Вы меня слышите?!

Светлана Ивановна не слышала, она смотрела нежным взором на режиссера.

«Какой же он все-таки лапа! Все-то он знает, все понимает… Дома-то что? скукотища, только и остается, что пультом щелкать, а тут на часок, другой у тебя и муж, и любовник! А это ведь совсем другая жизнь…» — грудь Светланы Ивановны трепетно вспорхнула.

Артур Олегович продолжал чихвостить Прасковью Ильиничну.

Прим. автора:

Bacon Street (англ.) — улица Бекона (название созвучно с знаменитой Baker Street)

БЕДНАЯ ЛИЗА

Ой, блины, блины, блины, вы блиночки мои. (1)

Мячиком отскочив от пола, Лиза взбралась на пружинистый, мощный степпер, ухватилась за рога и, перекидывая бараний вес из стороны в сторону, стала поочередно налегать на лопасти. Чтобы раскочегарить установку потребовалось немалое усилие, педали, вроде как делая одолжение, вошли в ритм, движение, хотя и отдаленно, но стало напоминать ходьбу. Девушка осмотрелась. То там, то сям пыхтели над фактурой те, ради которых ее сюда и принесло. Рядом с входной дверью Геркулес в мокрой майке прилаживал пятый по счету блин, с одно стороны было вдавлено 5, а то и 25 (издалека не разберешь). Помножив то и другое на количество дисков, Лиза ужаснулась –запасть на всю эту с выпуклостью рельефность может только зеленая дурочка, но она-то девочка взрослая, вся эта бугристость- чистой воды надувательство, по пляжу с таким красивым дяденькой пройтись еще можно, но для далеко идущих целей вариант не годиться, поставь такого вагон разгружать — быстрее всех сдуется! Девушка прозондировала зал в поисках того, на кого действительно стоило обратить свой взор — требовался мужчина пусть даже и неказистый, но такой, чтоб не только рывком смог сумку от земли оторвать, но еще и пробежался с ней на длинную дистанцию.

На наклонной доске ничком вниз лежал молодой человек и ритмично закидывал пятки, икры синхронно подергивались, играли. Спортсмен вывернул шею, щека припечаталась, глазную щелку развернуло. Взгляд был невозмутимей, чему у рептилии, губы что-то нашептывали. Практически сразу после приобретения абонемента Лиза выучилась читать по губам.

«37-38-39» — без труда прочла девушка. Кивая головой вместе с молодым человеком, Лиза досчитала до ста и бросила — счет уходил в бесконечность, мужчина был всецело поглощен собой, окружение потеряло значение.

На полке по соседству на спине лежал и махал крыльями еще один мужчина. Не теряя времени даром, Лиза сиганула со степпера и заняла стоящий рядом и пока свободный тренажер- бабочку. Помахивая опахалами, Лиза не теряла надежды на то, что на нее рано или поздно обратят внимание. Девушка подстроилась, поймала нужный темп — вдвоем махать веселее. Молодой человек, однако, никак не отреагировал на все Лизины намеки, не заметил он ее присутствия и тогда, когда вытащил из ушей «бананы». Легким касанием промокнув лоб, атлет хлебанул из банки чистейшего протеина (Лиза успела прочесть этикетку) и продолжил комплекс для бицепсов. Смекнув, что и здесь ловить нечего, «бабочка» перемахнула на «римский стул», но тут вышла осечка- Лиза не разобрала где верх, где низ, куда совать руки, куда девать ноги, ничего не оставалось как отойти от мудреного тренажера. В противоположном конце зала промелькнул высокий и стройный. Лиза вскочила на велотренажер и что есть мочи погналась следом. Мотая педали Лиза согнала три пота, но красавчика так и не догнала — обмахнувшись полотенцем, он вышел из тренажерного зала. Проехав по инерции еще километров надцать, Лиза чуть жива слезла с педального коня, колышимая ветром, дошла до шведской стеночки и повисла на брусьях. В зал вошел очередной спортсмен-любитель. Выжимая по капле остатки сил, Лиза выждала пока он приблизится и отпустила руки. Молодой человек обошел ее, как объевшийся мясом тигр. Ничего не оставалось как ретироваться. В зале для аэробики в 15.00. по расписанию йога. Прихватив бутылку воды, Лиза вышла из качалки.

Йога, чем хороша, так это тем, что в последнее время завоевывает все большую популярность, сейчас ею не увлекается только ленивый, причем привлекает она как девочек, так и мальчиков. Заглянув по дороге в раздевалку, Лиза наткнулась на свою знакомую, мелкую несимпатичную девушку, когда Юля (так звали девушку) улыбалась зубы ее плясали в три ряда, любому с сердцем становилось ее даже жаль, а язык так и чесался сказать: «Бросай все и беги ставить брекеты!» Лиза давно смекнула, что Юля таскается в фитнес по той же самой причине, что и она сама. Ясно, что в некоторых вещах каждый сам по себе и никакие подруги не нужны (тем более если цели и средства совпадают). Самое неприятное было то, что Юля могла увязаться за ней и своей крокодилиадой распугать все потенциальные возможности. Вездесущий не оставил ее хоть на этот раз, не успела Лиза войти в раздевалку, Юлин телефон зазвонил. Зажав плечом телефон, Юля попыталась притормозить знакомую, показывала ей что-то знаками, но та невозмутимо потыкала пальцем в циферблат, побыстренькому переоделась во что-то еще более симпатичное (хотелось бы верить, что и сексапильное) и, не сказав куда, смылась.

Йогу вела Елена. Елена была йогиней со стажем, здесь она была царь и бог, уважали её чуть не до преклонения, на занятия к ней валили толпы, жаль только зал был не, как мяч, резиновый. Личико у девушки было тоненькое, птичье, но характер железобетонный, огненные вихри падали на красивые, крепкие плечи. Пока Лиза металась по залу в поисках свободного местечка, начинающие йоги стояли, вытянув позвоночный столб к небу.

— Хвост поджать! Корону на голову! — скомандовала Елена, когда Лиза пристраивалась между двумя тетями.

Лиза не зря так долго ковырялась с ковриком — после проведения ревизии в зале оказалось 8 мужчин, один — на поводке (рядом лежала женщина, коврик которой шел внахлёст на коврик мужчины in question (2)), все остальное требовало дальнейшей проверки, во всяком случае, выбрать было из чего. От природы Лиза была не деревянной, в детстве занималась гимнастикой, поэтому сейчас, пока другие тянули из себя жилы, ей не составило труда параллелить два дела сразу: довольно качественно выполнять заданные Еленой упражнения и повнимательнее приглядеться к семерке.

Выгнувшись в мостик, девушка нашла глазами первого кандидата. Молодой человек стоял в позе Куропатки, питающейся лунными лучами, на пальце у птицы блестело кольцо — ценность экземпляра была тут же утрачена (Через некоторые вещи Лиза не могла переступить). Опрокинувшись вперед и крепко зацепившись за лодыжки, девушка выглянула в пролет. На одной ноге стоял бог Шива. Лиза сразу дисквалифицировала и этого претендента, кандидат не проходил по возрасту — такого охочего до молодого женского тела везде валом. Не известно еще чего ради он сюда таскается — только ли раскупорить чакры и наладить циркуляцию между нижним и верхним центром? У некоторых все через Инь и Ян! Пробудят на свою голову кундалини (3), а потом не знают куда с ней деваться! Сменив осану, девушка закинула вверх хвост Скорпиона, через два коврика от нее лежал худенький мужчина. Мужчина очень старался, выполнял все добросовестно, но Лиза почувствовала, что их потоки не совпадают, хотя она ему кажется понравилась, во всяком случае мужчина смотрел на нее долгим, немигающим взглядом. Именно от того, что все сроки поджимали, Лиза не могла себе позволить тратить время попусту. Девушка переделала Скорпиона в Льва, напрягла лицевые мышц, высунула язык и выкатила глаза, может и незаслуженно перепугав начинающего йога. В позе Плуга, зажав коленями уши, Лиза, к сожалению, не увидела ничего, кроме собственного пупка. Свечка, она же Березка, оказалось такой же бесполезной, как Плуг. Повернуть голову в бок можно, но опасно: куда она потом со свернутой шеей, когда и без дефектов не знаешь на каком дубе повеситься. В позе Лотоса Лиза несколько расслабилась, все было прекрасно видно, и именно поэтому были забракованы оставшиеся кандидаты, физически несостоятельные- ни наклониться, на выпрямиться, если бы не рефлексирующая, побулькивающая музыка (поставленная Еленой не без умысла) было бы слышно, как хрустят суставные сумки и как сучья потрескивают сухонькие коленки. Молодые старики. Возраст +20 от биологического. И кого от такого родишь? Не лягушку, а неведому зверюшку? (4)

По распоряжению Елены все поменяли осану. Минут через 5 пребывания в нирване, Лиза заметила еще один, не опознанный ранее приятный объект. Объект тоже проявил заинтересованность. Две Кобры развернули капюшон и начали изучение друг друга. Лиза дала полюбоваться своей длинной шеей, натянула носочки, между делом оценила физическую подготовку мужчины, обратила внимание на качественные кроссовки. Рядом с ковриком лежал последней модели айфон. Айфоном сейчас никого не удивишь, некоторые портки лишние не купят лишь бы приобрести дорогую игрушку, однако, глядя на этого мужчину, не складывалось впечатление, что он на чем-то экономит.

Парочка вместе вошла в баланс и тут молодой человек показал себя молодцом: воткнул пятку в потолок, не грохнулся, в то время как половину зала повалило бурей. Занятия по йоге близились к концу, напоследок Лизе захотелось чем-нибудь удивить молодого человека — зажав голову между ногами, Лиза вывернулась в Карнапидасану. Пока она выходила из позы ЗЮ, к молодому человеку кто-то подошел и, похлопав по плечу, увлек с собой в бар пить кислородный коктейль. Распластавшись на ковре медузой, Лиза чуть не плакала — было очень обидно, кислородный коктейль можно было попить и с ней!

В бассейне Лиза плавала без энтузиазма, но с остервенением, бросалась на волну, била ни в чем не повинную хлорированную воду, не обратила внимание ни на одну проплывающую мимо резиновую шапочку. Годы не идут, а бегут, а жениха все нету, и абонемент через три дня заканчивается! Куда она только не кидалась, где только не искала… Ходила в театр, в музей, на балет, как штык посещала биеннале… Искала в портах, в поездах, в самолете, каталась в обычном трамвае… Не нужен министр, не нужен доцент, дворец со швейцаром не нужен, оставь уговоры с усами джигит, я жду не тебя, Николая! И пусть у него ни кола, ни двора, была б на плечах голова… Лиза ума не могла приложить куда еще податься бедной девушке? После бассейна, Лиза возвратилась в тренажерку, приготовившись пройти хоть 7 кругов ада, но свое у судьбы вырвать! Ближе к вечеру, после 18.00 потянулся офисный народ. Подойдя к железному агрегату, Лиза что-то покрутила, повинтила ручками, вытащила штырь, один блин соскочил, по залу прокатился крик раненого зверя. С неба посыпались звездочки.

Когда с неба падать было больше нечему, перед ней словно из земли вырос мужчина. Мужчина стоял, смотрел сверху вниз и молчал. На нем был ослепительно белый халат. Склонив голову, он припал на одно колено. Лиза сразу почувствовала притяжение.

«Серьезный-то какой! Строгий!» — поедом ела доктора Лиза. «А худенький, щуплый…» — пожалела мужчину девушка. Долго сидевшее на привязи чувство вырвалось, захлестнуло все ее существо, Лиза вряд ли могла теперь с собой совладать, — «К кровати привяжу! Насильно кормить стану!» — всхлипнула то ли от боли, то ли от нахлынувшего спортсменка.

Доктор (у которого и правда под ложечкой сосало) туго знал свое дело, щупал в разных местах и был всецело поглощен Лизиной конечностью, совершенно игнорируя её как личность.

— Как это случилось? — дотронулся он до щиколотки.

— Блин… упал, — проскулила Лиза.

Вокруг пострадавшей и доктора успела собраться небольшая толпа — все побросали свои агрегаты и пришли поглядеть, как будут ампутировать конечность.

В зал неспешно вошла высокая каланча в змеиных лосинах. Лиза, как ни странно, первая заметила приближающийся оголенный торс и уже знала, чем все закончится.

— Ёжик! Ты еще здесь? — девица подошла к доктору и, не особенно интересуясь травмированной, отдала ему свою, отмеченную тремя линиями, сумку, — Столик на восемь… А нам еще нужно заехать домой переодеться!

Прим. автора:

1.Ой, блины, блины, блины, вы блиночки мои. — Русская народная песня.

2. In question (англ.) — о котором идет речь.

3. Кундалини — в йоге и эзотерике название энергии, сосредоточенной в основании позвоночника человека (ист. Википедия)

4. Неполная цитата «Сказка о царе Салтане…» А. С. Пушкин

32 ГРАДУСА ПО ФАРЕНГЕЙТУ

— А какого цвета буква Ы?

Андрей собирался с мыслями, каждый вопрос не то что вводил его в ступор, но заставлял подбирать эти самые слова, в которых и могла попасться та самая Ы непонятно какого цвета, он, конечно, слышал, что у некоторых людей символы окрашиваются в цвета, из цветов льются симфонии, а мягкий знак может оказаться горьким, но он относился к заурядному большинству- его буквы были сплошь черные, если только их намеренно не редактировали в цветовой гамме Ворда, к тому же заступившая на вахту ночь проглотила весь спектр — все вокруг стало графитно-угольным и только пятнами проступали гравиевые силуэты.

— Не знаешь — не отвечай. Не засоряй эфир, не нужно оставлять после себя мусор…

— Не в курсе, — честно признался Андрей, — спроси, что полегче.

— Например, какой марки Ваше авто? Сколько Вы времени тратите на то, чтобы в пятницу вечером добраться из города до дачи? Планируете ли заранее свой отпуск и где Вы отдыхали прошлым летом?

— Ну, хотя бы…

— Рыбак рыбака… Все эти маркирующие вопросы хороши в беседе двух социологов. А что если дачи нет? А что если она есть, но на ней до сих пор не выкопали бассейн? Считать ли это дискредитирующим признаком? Если да, то что тогда? Ты мне больше не товарищ?… Ну, хорошо, если ты так хочешь… Сколько пасквилей у тебя телевизор?

— Пасквилей? — не расслышал Андрей.

— Ну да, пасквилей, — убежденно продолжила девушка, — ты же не будешь утверждать, что диагонали измеряются в чем-то еще?

— Не буду, — хмыкнул молодой человек, если не хочешь остаться в ночи один, без собеседника, лучше не возражать.

— Так сколько?

— 32.

— 32, это что в пол стены?

— Да нет, меньше…

— Меньше? Я бы себе такой не купила…

— Почему?

— Как почему? Переключаешь на Дискавери, там саванна, слоны и жирафы, пыль с мебели потом замучаешься вытирать…

Повисла пауза. Алена дала ей отстояться.

— Кстати, ты в курсе, что некоторые сейчас на полном серьезе отказываются от ящика, принципиально не хотят его заводить… Мы говорим о вещах не очень интимных? — спохватилась Алена, — А то… Как-то нехорошо получается… Я у тебя все что-то выпытываю… Спроси и ты у меня что-нибудь?

— У тебя, кажется, нет телевизора? — спросил и Андрей.

— Конечно, есть, — возмутилась девушка, — Дань традициям. Дела давно минувших дней. Не покупать же Малевича?!

Андрей безуспешно попытался связать два и два, но так и не определил связь.

— А где он у тебя стоит? — чтобы хоть как-то обозначить и свою активность продолжил молодой человек.

— Что за вопрос?! Как и положено, в избе, в красном углу. Черная пропасть в белом обрамлении. У меня идеальные белые стены. Обходимся тем, что есть… Да и кто продаст народное достояние? — сокрушенно проговорила девушка, — Поначалу я даже пыталась нанести те же самые трещинки, что и на «Черном квадрате», вышел очень похожий носорожий кракелюр…

— А как же смотреть? Не мешает? — не без издевки поддел молодой человек.

— Ты же не думаешь, что я его включаю? — из трубки повеяло холодом.

Андрей заглох. Требовалось разъяснение. Алена ответила не сразу.

— Это же нуль форма. Максима содержания, — послышалось из динамика телефона, — Затягивающая в себя бездна. Сброс данных. То самое пресловутое обнуление, о котором все так давно говорят, — вбрасывалась фраза за фразой, — Ноль градусов. Точка, в которой вещество переходит из одного состояния в другое. Рождение новой структуры. Новый язык взаимодействия.

— Хаос…, — нащупал Андрей.

— Хаос, но не бардак, — долетело из трубки, — В определенный момент все не может быть, как прежде. Хаос… и новая точка отсчета. Хаос… и сетка на географическом глобусе. Новая система координат…

— Вроде как встряхивание градусника? — молодой человек попытался проглотить услышанное, надеясь, что все как-нибудь само собой переварится.

— Вроде того, — несколько разочарованно согласилась Алена.

­ И что из всего этого следует?

— Ничего, кроме того, что для каждого множества нужна своя структура, характер самой связи навязывает новые структуры… Раньше все жили тесным сообществом. Чтобы расширить взаимодействие или хотя бы увидеть новое требовалось 11 дней пути на ослике или верблюде. А сейчас пакеты впрыскиваются в распластанную паутину и в хаотичном порядке бегут эти самые нули или их отсутствие по заданному направлению. Маршрут нигде не обозначен. А ты уже за экватором… Время сворачивается в тугие рулоны. Кровные связи рушатся… И пока не известно кто к кому прилепится и по какому признаку… Мы это уже не увидим…

— И все это рождается из хаоса?

— Так больше не из чего…

— Все это похоже на какую-то муристику…

— Или схоластику, кому как нравится…

— А при чем здесь Малевич?

— Искусство… –подбирая слова, продолжила Алена, — отдельная субстанция… Некоторым кажется, что оно на что-то претендует, по мне так нет, искусство — это наглядное пособие для отображения парящих в воздухе тенденций, и носится оно над головами вне времени и пространства, и разными способами перекладывает схваченное на подручный материал и… собирает оплеухи… Что-то потом становится музейным экспонатом, но это, как правило, позже… Люди к нему тянутся, искусство отвечает взаимностью и… идет в массы… Ты заметил, сейчас все ваяют, все рисуют, все снимают кино, как и предсказывал когда-то, кажется, Коппола. Все ждут рождение нового Моцарта, даже не подозревая, что титан уже родился, но он разбит на множество муравьиных личностей. Каждый стал чуть-чуть Моцартом… Ты когда-нибудь видел такое количество пишущих людей?

— Нет, — откликнулся Андрей.

— Выйди на улицу. Под каждым кустом сидит писатель…

— Значит, искусство стало доступней? — хмыкнул Андрей.

— Как раз наоборот, еще недоступней. От того, что большее количество стучится в божественную дверь не значит, что она быстрее откроется. Собирательная сила удара может та же, но в каждом отдельном случае она слишком мала. Каждому достанется лишь маленькая щелочка — побочный эффект вульгаризации, проникновение в массы не проходит даром. Не та концентрация. К тому же все слишком погружены в себя… Рассвет махрового индивидуализма. Да и потом зачем столько книг, картин, изваяний?

— Неужели никому не нужна новая Мадонна?

— Никому не нужна копия Мадонны. Человек — не принтер. Возможно она и понадобится, но не раньше, чем обветшает старая.

— А почему все кинулись именно к кисти, к бумаге?

— Вот это как раз объяснимо. Чтобы стать хорошим сыроваром, нужно по крайней мере обзавестись своей сыроварней, а тут и начальный капитал не нужен. Строчит пулеметчик про синий платочек… валяй, пиши, сколько в хранилище влезет, а там и дна нет, неисчерпаема бездна… В рукописях канули время и усилия — у всего одна и та же дань, а сверху все падают и падают новые страницы. Кстати, известен ли тебе лучший способ консервирования и сохранения времени?

Андрей промолчал.

— Деньги, — ответила за него Алена, — У тебя баран, у меня топор, нам никак не встретиться, но деньги сохранят твои и мои усилия и время… А что если за столько веков обращения монет, деньги сэкономили слишком много времени, и мы попали в безвременье?..– предположила Алена.– Кстати, в каком ты часовом поясе?

— Да в обычном, — не сразу нашел, что ответить Андрей.

— Плюс три от Гринвича?

— Ну да, наверное.

— Гринвич –один из 32-х Лондонских боро, — скорее для себя, чем для кого-либо проговорила девушка, возможно, для того, чтобы убедить себя в том, что Гринвич на самом деле в Лондоне и здесь не скрывается никакого подвоха. А что, если они прямо сейчас отправятся в Лондон, и там не окажется никакой зеленой деревни, никаких улиц и площадей, жителей, которые гордились бы своим предместьем, не окажется и знаменитой обсерватории. А что, если их всех взяли и переместили в другое место, и никто из них ничего не заметил… Есть же свой Питер во Флориде, Москва в Вермонте и Бельгии, Одесса в Бразилии, Париж под Челябинском.

— А ты?

— Что я?

— Ты в каком поясе?

— Я живу по мировому времени, — ответила Алена.

— По мировому? Это как? –Андрей хотел было взять лежащие на прикроватной тумбочке сигареты, но вовремя себя одернул. Курить в кровати не хорошо, как не хорошо обманывать взрослых, купаться в фонтанах, не уступать место в троллейбусах и трамваях. Андрей пока предпочитал придерживаться всех этих «не хорошо», «не положено», но уже чувствовал всю их зыбкость, избыточность.

— Не бери в голову, все в конце концов перейдут на мировое время, видел, в отелях уже давно висят часы Лондон-Сидней-Нью-Йорк, скоро каждый сможет выбирать себе какой захочет пояс, как на Южном полюсе. Кстати, ты на верном пути, болтаешь среди ночи непонятно с кем по телефону, когда всем положено спать… А как ты думаешь, зачем я тебе позвонила?

Андрей смотрел в темноту, если уж на то пошло, позвонила ни она ему, а он ей, заглянул на сайт, прошерстил не слишком много страничек, набрал, считай что, первый попавшийся номер…

— Хотелось с кем-нибудь пообщаться… Ты против?

— Я –нет.

— Хочешь я возьму такси и приеду, — прошептал он приглушенно в трубку.

— Считай, что уже приехал… Сейчас, подожди минутку, я открою… -Алена исчезла, Андрей таращился в темноту, не зная, что и думать, вариантов было несколько: или она полоумная, а может даже и опасная (осенью и весной у таких, кажется, обострение) и даже забыла кто кому звонил или… выяснять Андрею не хотелось, хотелось просто продолжить общение…

— Я здесь, — после некоторой паузы ответила девушка.

— Куда ты ходила?

— Думала это ты пришел, а это разносчик пиццы… Сделала заодно кофе…

— Как кофе? — спросил Андрей.

— Гадость, к тому же я его не пью… Стоит… Стынет… — разочарованно проговорила Алена. — Подожди, я его сейчас вылью!

— Стой! Куда? — чуть ли не выкрикнул Андрей.

— В окно…

— Ты что! Кому-нибудь на голову!

— В нашем часовом поясе люди не ходят под окнами в 2 часа ночи… Не бойся, я вылила его в цветок, у меня есть цветок, который питается остатками чая и кофе.

— И из него потом вырастает чай и кофейные зерна?

Повисла напряженная тишина.

— Откуда ты знаешь? — холодно проговорили девушка, — Ты был у меня дома?

Андрей замолк, не зная, как реагировать.

— Ладно, когда приходишь, не забывай поливать кофейные цветы, договорились? — примирительно проговорила девушка.

— Договорились, — кивнул молодой человек.

— Чем ты занимаешься в обычной жизни, когда не схлопываются часовые пояса? — поинтересовалась Алена.

— Я — менеджер… рядовой менеджер рядовой компании, — завтра ровно в 9 по какому-то там Гринвичу он будет снова менеджером, но сейчас говорить об этом не хотелось.

— Поговорим об этом раз ты не хочешь об этом говорить… — предложила девушка.

— Можно задать вопрос?

— Почему ты спрашиваешь? Хочешь — задавай, не хочешь — тогда зачем об этом спрашивать?

­ А с кем ты там разговариваешь? — молодому человеку показалось, что он услышал еще чей-то голос.

— Ну пиццу же мне кто-то принес…

— Разносчик пиццы приносит пиццу, забирает деньги и уходит… Во всяком случае, обычно происходит именно так…

— А этот остался…

— Хм, как-то странно…

— Разве такого не может быть?

— Может… чисто теоретически. Один случай на тысячу, даже еще меньшая вероятность.

— Ну да, бомба два раза попала в одну и ту же лунку, а ты не веришь, что такое может быть…

— И что он делает?… У тебя дома… В столь поздний час, даже по мировому времени…

— Кажется доедает пиццу, — девушка залилась звонким смехом, — Как ты думаешь стоит на него из-за этого жаловаться, человек ведь может потерять работу…, — Человек! Вы можете потерять работу, если я на Вас пожалуюсь? –обратилась она уже не к Андрею, — Говорит, что может, — вернулась опять к Андрею Алена, -Жалко человека, не будем жаловаться!

— Может поговорим, когда он уйдет? — не слишком уверенно предложил Андрей.

— Может поговорим сейчас, вдруг он не уйдет!? Кстати, ты один?

— Да нет, — проговорил Андрей приглушенным голосом, — Но нам не помешают. Она спит.– Рядом белел, не двигаясь, сугроб.

Она действительно спала, потому что он считал, что она спала.

— Подожди, он кажется что-то хочет… — опять куда-то делась Алена.

Из трубки донеслась мышиная возня и только потом характерные, ни с чем не перепутываемые вздохи, кажется, что-то упало… Пальцы сжали трубку, костяшки побелели, хотя в темноте этого и не было видно. Андрей напряженно вслушивался.

Прошло несколько минут пока не пошли гудки…

***

Большой снежный сугроб, лежащий рядом с Андреем зашевелился. Случись это где-нибудь в Антарктиде, из его складок вылез бы белый медведь, на противоположном полюсе (пройдя кратчайшим путем по миллиону возможных Гринвичей) показался бы пингвин, но так как дело происходило в обычной городской квартире +3 часа от нулевого меридиана, то из белоснежного, сбитого в кучу пододеяльника показалась Марина. Второй сугроб остался лежать недвижим, Андрей отвернулся к стене и, кажется, заснул. Телефон лежал на тумбочке. Марина пошла на кухню, заварила кофе и укуталась в пушистый махровый халат, некоторое время она сидела не двигаясь, как гусеница, стараясь не стряхнуть с себя кокон сна.

Андрей как всегда полночи провисел на телефоне, с кем он общался ей все равно, лишь бы её не трогал и не курил в постели. Каждый сам по себе. Ноль отношений. На холодильнике висела магнитная доска — очень удобное изобретение для бесконтактного общения (сколько сейчас всего бесконтактного…), можно написать послание, получить ответ на вопрос, обсудить насущное. Все мирно, благополучно, пристойно. И здесь своя этика, не отвечать не принято. Они даже в отпуск ездили вместе — так экономичнее, удобнее.

— С добрым утром, дорогая, с первым снегом!

Марина схватила телефон, на душе сразу потеплело, в махровом халате стало еще уютнее и теплее. Сквозь узкие полоски жалюзи падали редкие снежинки и тут же таяли. Ноль градусов. Всеобщее обнуление.

— Как спала!

Марина соврала, холодные пальцы набили сообщение.

— Что тебе снилось?

— Крейсер Аврора… — зашевелились опять пальчики.

— В час, когда утром встает над Невой…

— Кто о чем… — мыкнула Марина.

— Скучаю, уже хочу… Жду не дождусь четверга…

— И я тоже, — Марина дала отбой, взяла маркер и написала что-то на холодильнике.

XXL

Кирилл исподтишка попробовал подвинуть бабулю, бабуленция не сдала позиций ни на йоту, ноги, как сваи, вросли в пол — видала она таких молокососов! Опасаясь получить в бок перо, молодой человек оставил в покое старую перечницу, перестал пихаться, углубился в переписку. Второй раз за минувшие сутки его страничку посетила Оленька. Кирилл был зарегистрирован в нескольких соцсетях, состоял в 37-ми группах, в друзьях у него числилось человек триста (если не больше), не менее 50-ти из которых он знал лично. Каждый день разгребая кучу лайков, пульсирующих сердечек и кривляющихся цветков, Кирилл всеми фибрами ощущал свою востребованность. С Оленькой они схлестнулись на почве обсуждения какого-то нереального пейзажа и теперь очень радовался, что та сама ищет с ним контакт. Фотки девушки будили что-то внутри, хотя Кирилл сразу сделал вывод, что Оленька не из тех девиц, которые облизывают губы, трогают себя за что ни попадя, и вообще ведут себя не гигиенично. Оленька была не такая! Это сразу чувствовалось.

Судя по иконке Оленька тоже была на сайте. Кирилл соображал, о чем бы таком девушку спросить, чтобы зацепить, так уж зацепить. Ничего особо оригинального в голову не лезло.

— Как дела? — натыкал он ни к чему не обязывающее, нейтральненькое послание, обозначив свое присутствие.

— Нормуль, — прилетело тут же от Оленьки. Получив горячий привет, Кирилл обрадовался, запустил пятерню под толстую шапку, что-то там поковырял, извлек нечто на электрический свет, выскоблил застрявшее из-под ногтя, обдумывая что бы такое еще написать.

— И у меня норм! — после некоторых раздумий настрочил Кирилл. Юноша хотел было еще добавить «моя нежная прелесть», но придержал коронную фразу для другого случая. Мужик он в конце концов или не мужик? И вообще с бабой нужно быть построже, иначе разбалуется, сядет на голову, ноги свесив. Мужик он на то и мужик, чтобы проявлять мужественность. На подлете к носу палец завис, Кирилл получил когда-то в принципе неплохое воспитание.

— Чё заглох? — постучалась снова Оленька. — Чё делаем? Чё молчим? — не унималась новая знакомая.

— А какого у тебя цвета глаза? — упало до кучи еще одно послание.

— Голубые, — от балды ответил Кирилл. Глаза у него были самые обыкновенные, среднекалибернокарие, но кто же признается, когда каждый второй лепит себе на страницу Джонни Деппа или мимикрирует под Брэда Питта? Цвет глаз сейчас не проблема, можно вставить какие хочешь линзы, хоть в сиреневую крапинку. И вообще, чтобы не запинали в условиях жесткой конкуренции, пока не оперившимся не возбраняется и приврать. Ну нет у него ни навороченной тачки, ни брендовых шмоток, ни своего жилья, ни других подручных средств для вранья, вот и приходится прибегать к другим доступным возможностям, чтобы хоть как-то подкорректировать имидж.

— А у тебя есть недостатки?… Ну, кроме лопоухих ушей? — допытывалась Оленька.

Кирилл осторожно поднял руку в шапке, шерстяными бортами прижимающей вполне себе аккуратные ушки — с чем с чем, а с ушами у него было все в порядке, в этом он был уверен на все 100!

— Да нет… у меня вполне приличные уши, — в интонации проскочила легкая обида.

— Жаль, — всплыл еще один пузырь на экране.

Кирилл захлопал глазами, что-то он перестал въезжать… Что плохого, когда уши у человека нормальные?

— Почему? — и все-таки хотелось выяснить, — Почему жаль?

— Я люблю, когда на свету светятся и с прожилочками, — объяснилась Оленька.

Кирилл не знал, что ответить кроме того, что у него явно не такие. У него самые обычные, стандартные уши.

— А можно я буду тебя называть своим оленёнком? — не унималась Оленька.

— Почему оленёнком? — спросил Кирилл.

— Потому что у тебя маленькие уши, были бы большие — был бы слонёнком…

— Логично, — согласился Кирилл, если уж они выяснили какие уши у него, молодой человек посчитал не зазорным адресовать тот же вопрос и Олечке.

— А какие у тебя?

— Что?

— Уши…

— У меня нет ушей.

— Как нет? — удивился Кирилл.

— А так… Я всегда ношу наушники, поэтому у меня не может быть ушей.

— Ааааааа, — дольше, чем нужно продержал палец Кирилл.

— А что у тебя еще не так?

Кирилл как-то не очень понимал к чему клонит Оленька.

— Как я поняла хобота у тебя тоже нет? — допытывалась девушка.

Кириллу почему-то хотелось, что хобот у него был, раз уж он так облажался с ушами.

Юноша нахмурился.

— Хобот у меня есть, — уплыл от него бульбышек.

— Ты же не слоник… — высветилось наивное возражение Оленьки.

— Ну и что! Хобот есть! — стоял на своем Кирилл.

— Ну, хорошо, хорошо… Пусть будет… — всплыл очередной пузырь.

Кирилл долго смотрел на это Оленькино невразумительное «пусть будет», за которым пока ничего не следовало, — «А дальше?» -недоумевая моргнул он.

— А какой он? — появилась снова Оленька, — Опиши его… если можешь?

— Если можешь… — блымкнуло повторное сообщение.

Кирилл не хотел описывать, но Оленька тогда бы могла подумать, что хобота у него нет, а это было недопустимо! Был у него хобот! Был и всё тут!

— Ауу, — нарисовалась опять Оленька, — Так и знала… Ты его потерял? –взгрустнули разочарованно скобочки.

Кирилл снова залез пятерней под шапку, волосы взмокли, в вагоне метро было жарко.

«Будь она сейчас рядом» — непроизвольно сжались кулачки — бабушка наконец от него отодвинулась.

— Хорошо, я тебе поверю, — примирительно написала Оленька, — Но только при одном условии…

— Каком? — насторожился Кирилл.

— Если ты пришлешь мне… Цифру…, — после некоторой паузы ответила Оленька. Разного рода скабрезность, конечно, не в силах оправдать даже истинное положение вещей. Единственный способ уберечь себя от неприличностей — не читать чужую переписку.

Кирилл некоторое время колебался, не зная какой из двух параметров выслать, и после некоторых раздумий склонился в сторону бОльшего.

В пролете между Тульской и Нагатинской в адрес Оленьки были направлены сокровенные данные.

Кирилл замер в ожидании.

— А вторая? Та, которая больше… — после затянувшейся паузы проявилась наконец Оленька.

Кирилл сдёрнул шапку, накинул произвольное значение и зафиндилил послание Оленьке.

Оленька не сразу переварила поступившую информацию, это и понятно — такая рыба попалась…

— Это что? ХL? — поступил уточняющий вопрос.

— XXL, –поправил ее молодой человек, не сообразуясь с тем бывает ли такое в природе.

Кирилл написал еще что-то, но Оленька не ответила ни на это, ни на последующие послания.

— Ау! Ау! — еще два дня кричал в цифровом лесу Кирилл, но Оленька не откликалась ни на «Ау», ни на «Оленьку», ни на «слоника», ни на другие позывные. Всё оказалось бесполезно. Оленька растаяла, как утренняя дымка.

Спустя неделю Кирилл догадался, что Оленька его бросила.

Оленька Ромашова, студентка пятого курса не последнего в городе университета, последние два курса посвятившая изучению общественных явлений, свернула большую часть интернет активностей, блестяще защитила диплом на тему «Роль средств коммуникаций в расширении зоны комфортного вранья. Причины и предпосылки увеличения предельно допустимых значений.» и поступила в аспирантуру. Теоретические выкладки подтверждали полученные практическим путем данные.

НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА

Переступая порог собственного дома, Дмитрий Иванович превращался в Димулю. Переход этот был плавно-естественный, не единожды пройденный — трансформации в жизни, за исключением, пожалуй, революций и землетрясений, проходят совсем не так, как в кино, когда при перетекании из одного состояния в другое у героя выкручивает жилы, изгибается бычья шея, глаза наливаются и чуть не лезут из обрит. Дмитрия Ивановича не корежило и не выворачивало — Димуля появился без пота, пыли и усилий.

Дом частенько упоминают, когда хочется сказать хорошее о человеке, в особенности о мужчине (дерево, отдельно стоящее либо пышный сад, отпрыски — обычное в этом случае дополнение). Всякому хочется что-то после себя оставить, хоть как-то, но наследить.

Дмитрий Иванович со всем своим законным семейством проживал в коттедже площадью 360 квадратов в нескольких километрах от черты города — и цивилизация под боком, и свежо, нет той загазованности. «Чашу» со всех сторон окружал травинка к травинке канадский газон, перед домом росли карликовые елки — никаких альпийских горок, живописных развалин, гномов, квакающих в глубину лопаты прудов- все со вкусом, чинно, благородно; Геометрически вымощенная неместным камешком дорожка вела от ворот к порожку, камешек прекрасно сочетался с бурым облицовочным булыжником, цоколем, бордюром и даже с крышей дома — на тот случай, если б у кого возникла потребность осмотреть «гнездо» сверху.

На пороге Дмитрия Ивановича год от года все приветливее встречала супруга и хозяйка дома Елена Сергеевна — женщина милая, хотя и не та, что была лет 30 назад, когда только вышла замуж за голого студента. Справедливости ради надо сказать, что Елена Сергеевна и в лучшую свою пору не была серной. Природа не всех дарит одинаково, случается, что и жадничает — супруга Дмитрия Ивановича рано это поняла, и поэтому сейчас на порожке топталась именно она, а ни какая-нибудь чужая женщина.

А на месте её хотели оказаться многие… Еще бы! Дмитрий Иванович был давно не тем пришедшим с рыбным обозом юнцом — годы его закалили, не превратили, как многих в бурелом, он упорно трудился, карабкался, метал икру и в итоге в свои 53 был в двух местах глава и учредитель, а в нескольких имел статус приглашенного советника, чьей помощью не часто, но пользовались. Всего он добился сам, своим умом, отчего все приобретало в разы больший блеск. Рядом с таким мужем Елене Сергеевне было и радостно, и жутко. Радостно скорее за него, жутко больше за себя.

Человек привыкает к хорошему… Чтобы возле такого мужа удержаться, Елене Сергеевне приходилось крутиться. То, что было хорошо еще вчера — не годились сегодня, то, что спасало сегодня- отбрасывалась завтра. Когда-то приехавшая погостить мать надоумила дочку на то, что рубашки лучше покупать не нарядные, а серенькие, похуже… О том, что муж не должен ходить на работу, как сахарный пряник Елена Сергеевна догадалась уже сама. Но, одно дело отправлять на работу в не глаженных рубашках пусть даже и перспективного, но рядового сотрудника, а другое поначалу хоть и маленького, но руководителя — тут и встречи, и совещания, совсем другой уровень.

Приходилось прибегать к все новым и новым уловкам. Обстоятельства менялись, но и Елена Сергеевна не стояла на месте, совершенствовалась, меняла тактику… Застиранные рубахи ушли в прошлое, и не только они одни. В какой-то момент Елена Сергеевна устала мотаться с супругом по командировкам, сторожить устала. Нужно было что-то более действенное. Притормозившая было на одном Ванечке (в котором Дмитрий Иванович, правда, души не чаял), Елена Сергеевна в три года выдала еще Степана и Машутку, но и тут не успокоилась, да и как успокоиться, когда Дмитрий Иванович все идет и идет в гору… Елена Сергеевна взялась за себя, через какие только процедуры не прошла, в салоны, как на работу, ходила, под нож ложилась, без педикюра к мужу лишний раз не подходила -благо финансовое положение позволяло, да и Дмитрий Иванович уж что-что, а жадным никогда не был… Если нужно что подшлифовать –всегда пожалуйста!

В 45 Елена Сергеевна выглядела лучше, чем в 25. Сама ухоженная, дети сытые, умытые, на кухне котлетки-бараночки, если что заметит — ни скандалов, ни упреков, тишь да гладь, приятная, непринужденная обстановка. Дома Дмитрий Иванович отдыхал и душой, и телом.

А замечать было что, деньги делали свое черное дело. Всюду, где бы не прошелся, Дмитрий Иванович привлекал к себе внимание. Да и как не привлекать? Года не берут, молодое поджарое тело, с собой всегда кошелек. Елена Сергеевна мотала на ус, не в том уже возрасте, чтобы сражать бицепсами. В шею выгнала домработниц и снова начала готовить сама, побольше мучного, сладенького, показалось, наконец, долгожданное пузико. Но и здесь подходить нужно было с умом — неприятности со здоровьем ни к чему, детей еще на ноги ставить нужно.

— Попка, — Машка налетела на отца и как в детстве повисла на шее. После поездок Дмитрий Иванович с пустыми руками не возвращался, хоть свистульку, хоть конфетку, но привезет. Отец семейства довольно поморщился, по старой устаканившейся традиции только младшенькой позволялось такое вольное обхождение. Машка — институтка была уже первокурсницей. Из кухни пахнуло чем-то handmade; печено-запеченным.

Димуля первым делом опустился в кресло, передохнуть с дороги. Елена зашла за мужнину спину, положила руки на плечи и начала массировать затекшую шею. Дмитрий Иванович аж пискнул от удовольствия. Прорабатывая как следует шейную зону Елена Сергеевна подумала о том, что неплохо бы пойти еще и на курсы массажа стоп — китайцы знают в этом толк, на ступнях, а в особенности на пятках множество жизненно-важных центров.

Под пальцами жены Дмитрий Иванович расслабился. Только что он вернулся из Пскова, там у него Ирина и два малолетних оболтуса, младший, как две капли похож. Это в Пскове… А в Москве — Юля, и тоже проходу не дает…

Дмитрий Иванович вспомнил, как Юлька, когда они крайний раз были загородом, верещала:

— Хочу-хочу-хочу! Такого же лысенького, пухленького! Чтоб такие же щечки, складочки! И всё- вё-всё!

Мужчина зарделся от удовольствия, Елена Сергеевна хорошо промассировала шестой и седьмой позвонки.

«Ну, как тут не помочь… Если женщина просит…» — Дмитрий Иванович поймал ручку супруги и шлёпнул ее губками.

Прим. автора:

1. Не дословная цитата из фильма «Не может быть!» (реж. Л. Гайдай) (по мотивам рассказов М. Зощенко)

2. Handmade (англ. Сделанный вручную, ручной работы)

ТАТЬЯНА ТЕЛЕГИНА

Наши матери в шлемах и латах

бьются в кровь о железную старость

(строка из песни «Метро», «Високосный год»)

Татьяна нажала на оплавленную, побывавшую не в одной переделке кнопку лифта. Из заляпанного зазеркалья на нее уставилась вчерашняя дева. Дни мелькали будто кем-то ужаленные. Время, разменивая понедельники, таскало неделю за неделей.

Мелкими, подлыми перебежками все ближе подбиралось осень- не за горами тот день, когда все начнет скукоживаться и по всем фронтам под звуки триумфального марша развернется полномасштабное наступление. Бледная дохнет и на нее вечностью… А пока первые морщины усердно рыли траншеи на местности. Еще одна зима миновала. Весну Татьяна не любила, может у кого-то где-то и зажурчало, а у нее в полку прибыло — по всему лицу высадился очередной десант веснушек. Все эти удары и диверсии легче бы было перенести, если б копошились под ногами с попкой в ямочку детки, а на диване, свернувшись калачиком, отдыхал собственный муж. Но когда, едва распустившись, бутон затоптан солдатскими ботинками жизни — обидно…

Выйдя из лифта, Татьяна встряхнула сумочку, ключи, звякнув, не сразу, но нашлись. Дверь от общего коридора оказалась не запертой.

— Что за люди! — в назидание соседям грохнула дверью женщина.

Выловленный из связки ключ замер перед замочной скважиной, от потолка до пола бежало тонкое лезвие света, дверь была не заперта. Татьяна застыла на коврике.

Списочек выскочил сам собою. Недавно купленный ЖК телевизор, микроволновка, пожалованная за бонусы, мультиварка, которая и печет, и варит, и чего только не вытворяет — всё, всё, что нажито непосильным трудом… Мебельный гарнитур с одной стороны сплошь натурально кожаный! При выносе тела из квартиры диван застрял. Женщина стряхнула наваждение. Большинство пришедших на ум вещей за пазуху не запихнешь, в карман не сунешь. Диван вернулся на место. А кроме этого и брать-то нечего… В стенах ни одного вмурованного сейфа… Никаких тебе подлинников… На всех тридцати пяти квадратах полезной площади ни одна досточка на паркете чудесным образом не отковыривается…

Тень проскользнула через порог, несмело проползла по лианам обоев, сделала два приставных шажочка. На плечо лег рукав шубы. «Ан, нет, и у нее кое-что водилось… Не мексиканских тушкан, но пару сезонов еще относит за милую душу. Как у любой уважающей себя женщины, в шкафу на полочке шкатулка с драгоценностями… Пусть и не каменья-булыжники, которые средь бела дня прям с ушами оторвать могут, а россыпь, но очень приличная. Жемчуга… не в морской раковине вылупленные, но и не речной, пожеванный… И нитка в два ряда, браслет в комплекте.» Тень обогнула угол, проползла по разноцветным лоскуткам карты мира. На плече все так же болталась сумочка. В записной книжке на последней страничке был предусмотрительно записан номер участкового. Еще можно было отступить, позвонить, но Татьяна о нем или забыла …или… Не всяким умом можно понять женщину…

Сердце стучало с перескоками. Заглянув в комнату, женщина увидела себя в белом меловом контуре. Над трупом озадаченно склонился усатый следователь, протянул руку, чтобы прикрыть не эстетично выскочившую часть бедра, но его тут же одернул матерый Жеглов, — «Дескать, пусть все останется, как есть…» Рядом покоилась тяжелая хрустальная ваза… Под сердцем зияла багрово-красная рана… Татьяна на секунду оторвалась от леденящего кровь зрелища- ковер был нещадно изгваздан, а цены на химчистку сейчас бессовестные! … Страшная картина стала потихоньку рассеиваться, да и хрусталя в доме в помине не было, вывезла пылесборник на дачу.

Женщина прошла в комнату (хотели б убить — давно убили). Вокруг стояла тишина. Что-то пару раз булькнуло в чреве холодильника. Скребла о стенки труб вода. Сверху вниз волнами спускались шторы, неделю с ними мучилась, пытаясь сделать на французский манер… по верху ламбрекен…

Из-под добежавшей до пола волны торчали чьи-то не слишком чистые ботинки.

Ручки прикрыли кружочек рта. Раздумывала Татьяна не долго, ее будто что-то подняло и понесло к окну, только и осталось что переставлять ножки. Ручка цапнула за ткань портьеры. Прямо перед ней стоял шкаф, детина под два метра ростом. Оба застыли в нерешительности, изучая друг друга. Момент, когда душегубу следовало наброситься, а жертве благим матом орать был благополучно пропущен, что делать дальше было не совсем ясно…

— Те-легин? — не веря глазам, пролепетала Татьяна.

«Телегин» привело мужчину в еще большее замешательство, чем не вовремя нагрянувшая хозяйка. На лице отобразился процесс, пришлось напрячь память. В муках рождалась догадка.

— Таня? — наконец, проговорил он.

Смущенно дергая за пальцы, мужчина стал стягивать перчатки. Ошарашен он был едва ли не более женщины.

Татьяна осела на диван, -«Да, все так и есть, Жека Телегин… тот еще талант,.. тунеядец и лодырь. Списывать и то умудрялся еле-еле на троечку…» -женщина снизу вверх оглядела внушительную фигуру, -«Возмужал, конечно, заматерел, на щеках поросль…»

— И… как улов? — потихоньку приходя в себя, проговорила она.

Гость вывернул карманы, побрякушки одна за одной попадали на диван.

— Мы люди небогатые… Живем скромно, — чуть отодвинулась от них женщина, — И кого… грабим? — с заминкой спросила она.

— Женщин… стариков, детей… Все как положено…, — насупившись, ответил Телегин.

— Прелесть… какая, — едва заметно вздохнула хозяйка.

Телегин опустился на другой конец дивана, некоторое время парочка сидела молча.

— И давно ты… в этом бизнесе? — нарушила первой молчание Татьяна.

Мужчина неопределенно повел плечом.

— Где взял отмычки?

— Интернет… Сейчас все купить можно… Любой каприз за ваши деньги…

— Ааа… это постоянный заработок или…?

— Хобби, — опередил ее мужчина.

— Ну, да…, — хозяйка замолчала, видимо, обдумывая только что услышанное, — «Судя по виртуозности исполнения, скорее всего и правда хобби… За минувшие лет пятнадцать в голове мало что прибавилось, но размах в плечах такой что ой ли!»

— Вот тебе и город-миллионник, — тряхнул шевелюрой Телегин, -А ты давно сюда переехала?

— Три года. Разменяли квартиру. А почему, собственно, я? Такая честь…

— Так… к тебе недавно кучу коробок волокли… Вот я и подумал… деньжата водятся…, –помолчав, Телегин как будто в оправдание добавил, — Я и письма в ящик опускал, неделю никто не выгребал… Если б знал, что ты здесь живешь… я бы… конечно… извини, — уткнувшись в ковер, проговорил он.

Татьяна вроде как отмахнулась от извинений.

— А как сам? — спросила она, –Жена? Дети?

— Женат был. Детей нет.

Взяв что-то из лежащих рядом побрякушек, женщина начала вертеть ее в руках.

«С работой сейчас у всех туго… Кругом всех сокращают… Кого они хотят обмануть? Удалось обуздать инфляяяцию… растут реальные доходы населеееения… Бессовестные! Врут, что все под контролем! Только и слышишь, там- банкомат дернули, тут-ювелирный обчистили, старушке с пенсией поздно вечером домой возвращаться страшно! В церквях, уж, казалось бы, и там воруют, в магазинах предупреждают, присматривайте, уважаемые, за приобретенными продуктовыми ценностями… Жизнь такая… Хотел бы не воровать, а своруешь!»

Мужчина краем глаза разглядывал женщину. Татьяна еще в школе была не в его вкусе, какая -то вся конопатая, нос картошкой, ничего выдающегося.

— Ну… так я пошел… — взяв перчатки, Телегин вздохнул и поднялся.

В глазах Татьяны промелькнула боль, не навязываться же мужчине. Секунду она боролась с собой, а потом потянулась к сумочке, достала телефон, и не набирая номера, глядя Телегину прямо в глаза, произнесла: ­ Алло! Полиция? Меня ограбили. Вынесли все, что можно. Преступника я задержала. С поличным… Проведя рукой по груди, Татьяна дернула блузу: — И надругались самым бесчеловечным образом…

Пуговицы одна за одной осыпались на пол, одна закатилась под диван. Женщина испугалась еще больше, чем Телегин. Рывок получился смачней, чем она рассчитывала, клок ткани повис.

Мужчина осел на диван, Татьяна отложила телефон.

***

Вечером, когда выпускной бал был во всяких подробностях восстановлен и коньяк весь до донышка допит, закидывая ноги отяжелевшего Телегина на диван, Татьяна, скрывая улыбку, хмыкнула, — «Как это у них вышло? даже не снимая ботинок…»

Прим. автора:

1. Несколько измененная цитата из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»

СООБЩЕСТВО ПОКИНУВШИХ РАКОВИНЫ

Стас засунул руки в карманы и принялся нервно перебирать монеты: для начала нужно было хотя бы проштудировать статью о мелком хулиганстве, а потом уже браться за дело — не хватало еще влипнуть в историю… Молодой человек хотел было опять усесться между знойной, истекающей соком блондинкой и похожим на чернослив старичком, но тут же взял себя в руки: в конце концов, нужно оставить все сомнения — и вперед! Как говорит Иннокентий, считаем до трех, вдох диафрагмой, медленный выдох и… на выдохе, отбросив все страхи, совершаем задуманное. Страх, как и бессмысленные сожаления, — нерациональное разбазаривание энергии, а в условиях её тотального дефицита допускать это категорически воспрещается!

Стас сделал все по инструкции (то есть как говорил Иннокентий): вперил взгляд в межсубъектное пространство, вытащил дрожащие руки из кармана, усилием воли растопырил пальцы, установил пятерню над головой и сделал неуверенный шаг вперед. Дыхание перехватило (по словам Иннокентия, именно так даёт о себе знать потеря контроля), первым желанием было, конечно, зажмуриться или вообще провалиться сквозь землю (что частично было уже реализовано и даже не требовало визуализации, Стас и так находился под землей).

— Дышать! Дышать! Дышать! — загудел в ушах грозный голос Иннокентия.

Пытаясь справиться с ситуаций, Стас вдохнул, выдохнул, вдохнул… поймал равновесие и завис в состоянии баланса. Справившись с волнением, молодой человек вспомнил, что первый шаг не так сложен, как второй. (Об этом, тоже, кстати, предупреждал Иннокентий, даже приводил статистику, опираясь на прыжки с парашютом, — желающих сигануть в первый раз всегда хватает, кто-то прыгает на спор, кто-то с бодуна, кто-то в честь прекрасных дам, ну а те, кто находится на более высокой ступени сознания, готовы превратиться в лепешку ради о-щу-ще-ний! Совершив первый прыжок, на второй решаются не многие.)

Вспомнив строгое наставление, Стас собрал остатки силы, воли и разума и единым, плотным сгустком толкнул себя в нужное ему пространство вариантов — последовал второй шаг… Рука то ли онемела, то ли вовсе стала каменной, хотелось поскорее убрать её с головы, но Стас, вытянувшись в струну, держался… Третий и четвертый шаг шли не то что как по маслу, но заметно легче. Двигатель как будто завелся и постепенно начал набирать обороты. Стас расправил плечи, до белых костяшек растопырил над головой пальцы и сделал еще несколько осторожных, но верных шагов, стараясь не наступать на ноги окружающих. Рука словно приклеилась к макушке, убери Стас её сейчас, смысл всего был бы сведен к нулю, усилия были бы потрачены впустую, он подвел бы Иннокентия, товарищей по сообществу, но главное, он подвел бы себя — не оправдал бы свои собственные надежды и заложенный в нем потенциал!

Отступать некуда! За нами Москва!

— Ку-ка-реку! — прокричал Стас и, задрав клюв, пошел вдоль прохода.

Дама в желтой беретке откликнулась первая, на секунду оторвала глаза от книжки, признала в Стасе петуха и тут же опять ушла в Кастанеду: то, чем сейчас занимался Стас, для нее было вчерашним днем. В противоположном конце вагона хихикнули два подростка, но тут же нырнули в социальные сети, там еще и не такое увидишь. С некоторым опозданием рядом сидящая тётя окинула молодого человека с ног до головы и опять ушла в себя.

Происходило все именно так, как и говорил всезнающий Иннокентий: каждый находился внутри своей собственной раковины и ему не было никакого дела до окружающих, до какого-то там Стаса, пусть даже кукарекающего. Выход же из раковины — процесс сложный и многоступенчатый (не каждому он по зубам): прежде всего, нужно отыскать в этой раковине самого себя (это только кажется, что сделать это просто); найдя себя, нужно взять себя за шкирку и покинуть раковину; на этом еще не все, теперь нужно идти и пытаться достучаться до соседних раковин, и, когда другие начнут из них вылезать, нужно всем дружно взяться за руки и вместе начать строить сообщество покинувших раковины. Вместе всегда легче выходить на новый уровень сознания, по одному туда не всегда пускают.

Стас сразу понял, что народ, находившийся в вагоне, в большинстве своем пока не встал на путь совершенства. Дойдя до конца вагона, молодой человек с чистой совестью убрал гребешок, обмяк и опустился на первое попавшееся сидение. Нервное напряжение давало о себе знать. До «Тимирязевской» молодой человек дал себе отдохнуть: закрыл глаза, сконцентрировался на верхнем центре и дал пройти через себя верхнему потоку. Почувствовав теплый прилив (в груди как будто открылся клапан), Стас тут же вспомнил о технике безопасности: сделал несколько коротких резких выдохов из упражнения «Собачка». Вовремя сделал, иначе резкий прилив энергии так бы шарахнул — мало не показалось бы. На «Савеловской» Стас пробудился, по-иному посмотрел на вошедший поток народа. До «Менделеевской» оставалась одна остановка, там народ сменится, концентрация энергии усилится — и можно будет переходить к следующему этапу.

По электронному табло проехались светящиеся буквы. Поезд отъехал от станции с вытянутыми вдоль потолка гигантскими кристаллическими решетками. Стас залез в кенгурятник, достал новенькую щетку для обуви и крем с экзотическим названием «Киви», мельком глянув на окружающих, нагнулся, выдавил жирную гусеницу крема себе на мысок ботинка и стал туда-сюда шуровать щеткой. Чистка ботинок оказалась ерундой по сравнению с «Петухом», на ней, можно сказать, Стас отдохнул.

Покончив с ботинками, Стас подтянул энергию теперь уже из нижнего центра, сбалансировал два потока: следующее задание было архисложным, из разряда упражнений со звездочкой, за такие берутся только уверенные и продвинутые. Продвинутым он пока еще не был, но стремился им стать, поэтому, уже без лишних колебаний, перешел к делу. Иннокентий говорил, что уверенность — это просто маска, и если надевать её каждое утро, то вскоре она станет тобой, а ты ею. Более продвинутые не снимают её даже на ночь, таким же, как Стас, новичкам рекомендовалось пользоваться ею по необходимости и после снимать. Молодой человек представил, как надел маску, грудь гармошкой расправилась, внимательно, без тени смущения, осмотрел ботинки сидящих в рядок людей. Выбор остановил на грязных, потертых ботинках, принадлежащих заспанному, помятому мужчине. С дамами Стас пока не связывался, дамы — это высший пилотаж, даже Иннокентий работает с ними в крайнем случае, тут нужна особенная подготовка. Молодой человек поднялся со своего места, сделал шаг к мужчине, опустился у его ног и с выражением, не терпящим возражений, выдавил на мысок его ботинка черную загогулю. Мужик вытаращил глаза, зашлепал губами, но так и не произнес ни слова: уверенность Стаса в правильности содеянного передалась и ему. Не теряя ни секунды, Стас принялся за работу, щетка замелькала из стороны в сторону. Мужик еще некоторое время пытался ловить глазами щетку, а потом плюнул и даже выставил вперед другой ботинок. Стас довольно ухмыльнулся, он сразу вычислил, что мужик из непробужденных: муть в глазах, неспособность к концентрации, хек после разморозки. Таких в наше время большинство. Рождаются, умирают, женятся, жрут, смотрят телевизор и при этом все время спят. (Стас и сам был недавно таким.) Доделав свое дело, Стас присел напротив обслуженного им мужика и из верхнего центра отправил ему благодарственный посыл. Закончив практику, партнера всегда нужно поблагодарить. Стас прикрыл глаза: из-за неопытности упражнение может отнимать много энергии, позже поток восстановится. В этом вся суть — энергия циркулирует, все кругом пульсирует, и ты живешь, а не спишь. (Движение — это жизнь, как говорили древние греки, а вслед за ними Иннокентий.) Да, кстати, если бы вдруг мужик в ботинках не дался, обругал Стаса или даже применил по отношению к нему насилие — упражнение все равно считалось бы выполненным. Мы живем не только в материальном мире, но также и в мире намерений.

Оставшиеся несколько станций до «Чертановской» Стас обдумывал задания на следующий день, а также прикидывал, что нужно вписать в отчет за неделю. Иннокентий проверял записи еженедельно, вообще, наставник у них был грамотный, направление свое строил на древних практиках, на сегодня оно вбирало в себя всю мудрость веков. Однако прогрессивный Иннокентий не ограничивался одной древностью, не забывал он и про последние достижения современности. Тайм-менеджмент, к примеру, был его излюбленным коньком. Иннокентий говорил, что ни одна секунда не должна быть утоплена в пространстве без эффективного фидбэка, обращал внимание Иннокентий и на то, что все показатели должны быть количественными, а значит, измеряемыми. И самое последнее — ставить четкие цели. Стас так и делал, три задачи в день, двадцать одно в неделю — и никаких выходных! В тайм-менеджменте выходных не бывает.

На «Чертановской» Стас вышел, офис недавно переехал из центра в Тмутаракань. Серенькое, неумытое здание находилось в пятнадцати минутах ходьбы от метро. Дорога шла вдоль оживленной улицы. По настоятельному совету Иннокентия, каждый должен был находить каждый день пятнадцать минут уединения. Кстати, эти пятнадцать минут можно провести где угодно — в толпе, на митинге: уединение заключено в тебе самом и не зависит от окружения. Молодой человек размашисто шагал по тротуару. Падали редкие капли дождя вперемешку со снежинками. Одна из снежинок упала ему на нос и, став колом, не таяла. Стас недовольно хмыкнул носом, снежинка нарушила уединение, дойдя до офиса, он внутренне улыбнулся — похоже, у него начало получаться параллелить несколько дел сразу (в материальном мире он топал на работу, в ментальном практически достиг уединения), а это уже попахивало выходом на новый уровень. Остановившись перед входом, Стас, тряхнув плечами, смахнул с себя капли и, пройдя под стеклянным куполом, приложил пропуск к считывателю. Система зафиксировала вход в здание. Вообще, система была очень умная. Датчики стояли повсюду и фиксировали всё: время прихода, ухода, перекуры, время, проведенное в столовке, просиженное в уборной. Если за день набиралось больше полутора часов простоя, сотрудник получал первое предупреждение. Еще полторашка — второе, вместо третьего — вызов к начальству. «Фикус Индастрис» совместно с новейшей системой давно приучил сотрудников все делать быстро. Но свободу можно обрести даже в застенках. Стас кивком поприветствовал коллег, с некоторыми поздоровался за руку. Рукопожатие усиливает обмен не только кишечными палочками, но и энергиями. Иннокентий особенно настаивал на том, что нужно здороваться с теми, у кого ты хочешь что-то позаимствовать, имелось в виду, конечно, личностное качество. Ты получаешь то, что нужно тебе, взамен предлагаешь что-то свое, при этом никто ничего не теряет, а все только приобретают. А это уже гармония.

Дойдя до рабочего места, Стас включил комп, в животе что-то неприятно булькнуло, как будто съел что-то несвежее. Зазвонил телефон, на экране высветились ненавистные буквы — «К-У-В-А-Л-Д-И-Н». Выслушав собеседника, Стас залез в ящик стола и, прихватив папку, потащился на третий. Кувалдин сейчас будет топать ногами, кидаться, как тигр… «Хотя почему тигр? — остановил сам себя молодой человек. — Тигром Кувалдин был в прошлый раз, в этот раз будет… бульдогом…»

В лифте Стас поправил галстук, зачем-то дыхнул на зеркало, оставив на нем мутный след, и представил Кувалдина в наморднике и с поводком на шее. Кувалдин продолжал кидаться, разбрасывал вокруг себя слюну, чуть было не дотянулся до Стаса и не порвал ему штанину.

Выйдя из лифта, молодой человек взял себе заметку: «Спросить у Иннокентия, как научиться игнорировать Кувалдина». Можно, конечно, попробовать «Водный поток». Техника безотказная, Стас уже не раз применял её дома — и, нужно сказать, не без успеха, хотя последнее время стена воды уже не так надежно защищала его от Светки. Стас даже подозревал, что Светка тоже таскалась на какие-то тренинги.

Кувалдин продолжал гавкать, даже когда Стас вышел из лифта. Конечно, Кувалдин — не Светка, тут нужна защита помощнее. Подойдя к кабинету, Стас помялся, но тут снова вспомнил про своего учителя — у Иннокентия и против Кувалдина найдется какая-нибудь методика, он её обязательно освоит и станет относиться к Кувалдину ровно, а может, даже покровительственно, доброжелательно, чем черт не шутит. А однажды… однажды вообще все будет по-другому: внешние раздражители, типа Кувалдина или Светки, просто перестанут для Стаса существовать, Стас окончательно пробудится, жизнь его станет совершеннее, он навсегда покинет свою раковину и, наконец, совершит восхождение на олимп совершенства.

Там его, конечно, уже будет ждать Иннокентий, вместе они будут сидеть, курить бамбук и ждать, когда к ним подтянутся другие.

Примечание автора:

Feedback (англ.) — отзыв, отклик, ответная реакция.

ЭСТАФЕТА

— А вообще-то, он у меня покладистый. — Варвара Петровна приподнялась на подушке и бросила очередной пристальный взгляд на сидящую перед ней женщину. Женщина ей все больше и больше нравилась. Наврала про себя совсем немного, к тому же, чего греха таить, окажись Варвара Петровна на её месте, она бы, наверное, тоже скрыла подобные факты своей биографии. Эх, родственнички-родственнички, кого хочешь под монастырь подведёте…

На маленьком столике возле кровати, на которой сейчас лежала Варвара Петровна, лицом вниз покоились несколько листов с подробной справкой о гостье: недвижимость, собственность, все те же родственники, кредиты, судимости (таковых не имелось), трудовой стаж и даже автомобильные штрафы — короче, вся её подноготная. В наши дни, имея связи, чего только не достанешь, а у Варвары Петровны руки были ещё какие длиннющие, если была в том нужда. Если теоретически предположить, что сидящая перед ней женщина вела с кем-нибудь тайную переписку (электронную, конечно, возможно, даже любовного характера), Варвара Петровна нашла бы лазеечку и к этим сведениям. Для этого в наши дни не нужно быть семи пядей во лбу и даже не нужно быть секретным агентом, рисующим всякие пакости на вражеских сайтах, — нужно сделать всего лишь один звоночек, и вся переписка в лучшем (то бишь печатном) виде будет лежать на журнальном столике. Эх, если б всё в жизни так просто решалось… К имеющемуся секретному источнику Варвара Петровна обращалась крайне редко, вот и сейчас повременила. Во-первых, уже имеющаяся справка давала более чем исчерпывающий ответ касательно сидящей перед ней претендентки; во-вторых, не хотелось расширять круг лиц, посвященных в её тайну: человек слаб, знают двое — знает и свинья! Не дай Бог, сболтнет лишнее, и слухи дойдут до него! К тому же хотелось что-то оставить и для себя: первое впечатление, личный контакт — вещи немаловажные.

— Покладистый, порой даже слишком, — повторила Варвара Петровна.

Претендентка утвердительно кивнула, так, как будто уже имела возможность убедиться в том, что Петр Андреич именно такой, каким его описывают.

— Ох, устала… — Варвара Петровна натянула до подбородка одеяло, прикрыла глаза. Этот трюк она уже проделывала не раз, и, надо сказать, многие претендентки именно на нем и срезались.

Претендентка еле слышно охнула и стала пристально рассматривать лежащую перед ней женщину, та расслабила члены и приложила максимум усилий, чтобы левое веко не дергалось. Гостья еще раз вздохнула и аккуратно поправила сползшее вниз одеяло. Пять минут, шесть, семь. Варвара Петровна, устав от неподвижной позы, пошевелилась. «Это ж надо, сидит, как мумия, не шелохнется!» Наконец, будто спящая красавица, она распахнула редкие ресницы и, как в первый раз, поглядела на сидящую рядом женщину. «Ну наконец-то, наконец… — светилось в её глазах, на щеках заиграл лихорадочный румянец, она довольно зашуршала одеялом. — Вот и нашлась… Подходящая! Достойная!»

Стыдно сказать, чему она только не стала свидетельницей во время этого своего трюка. В основном пожаловавшие к ней претендентки за несколько минут её липового беспамятства успевали как следует осмотреть комнату, была и такая, что метнулась к шкафу и, пока Варвара Петровна, раззявившая для пущего эффекта рот, откинулась на подушке, перевернула там всё вверх дном, а одна, смешно сказать, залезла под матрас и, несмотря на возлежащую на нём хозяйку, обшарила всё и там. Люди нынче ничего не боятся… Сколько ж она пересмотрела за месяц этих горе-претенденток?.. И ни одна никуда не годились… Оставь такую с Петром Андреевичем, она же обчистит его как липку или, чего доброго, выгонит на старости лет из дому. И тут этот клад. Жемчужина!

Жемчужина, увидев, что Варвара Петровна открыла глаза, оживилась:

— Да вы скажите… Может, нужно что?

Варвара Петровна неопределенно махнула рукой:

— Подушку бы повыше, под спину.

Гостья засуетилась, подтянула Варвару Петровну и усадила, как куклу, прислонив к спинке кровати. Варвара Петровна глянула на часы, нужно поторопиться, вдруг раньше времени вернется.

— Самое главное нужно обсудить. — Хозяйка угнездилась поудобнее. — Знакомство…

Обе женщины насупились, вопрос, что ни говори, был деликатный.

— Тут вам советчик нужен. — Варвара Петровна поджала губки, личико её еще больше заострилось. — Как ни крути, а я его лучше знаю. — Хозяйка как будто бы еще раз застолбила принадлежащую ей пока территорию.

Гостья протянула к ней руку, взяла её иссохшиеся пальцы и накрыла их своей теплой ладонью. Варвара Петровна притихла, нахмурилась и все-таки отдернула руку.

— А вы очень даже… В его вкусе… Голубоглазая… Пышная, — чтоб хоть как-то разрядить атмосферу, попыталась пошутить она.

— Да что вы! — Претендентка, как семнадцатка, смутилась и аккуратно поправила блузку на действительно пышной груди. Варваре Петровне это тоже понравилось. Еще одна её догадка подтвердилась. Претендентка была женщина скромная, из того разряда, которые если и знают о своей красоте, то вроде как её и не замечают. В молодости она была безусловно хороша. Выцветшая, вылинявшая сейчас голубизна тогда еще из глаз не ушла, кожа когда-то была фарфоровой, нежной, шея длинная, это осталось, волосы седые, белые, не растрепанные, не крашеные. Сама-то Варвара Петровна была совсем не такой, всю жизнь была тонкая, звонкая, как щепка… И как он только её высмотрел? Варвара Петровна опять натянула на себя одеяло. А ведь заметил, и ведь душа в душу столько лет прожили… а сейчас… сейчас на нее смотреть страшно: кожа и кости, желтая… Варвара Петровна прикусила губу, не давая себе расчувствоваться.

— Знакомство… знакомство… — пробубнила она, однако на ум ничего не шло.

— Может быть, в магазине? — осторожно предложила претендентка.

— Да что вы?! — Варвара Петровна тут же забраковала высказанную идею. — Сам он ни в жизнь не подойдет, ну, а вы ж навязываться не станете?.. — Вопрос прозвучал утвердительно, гостья еле заметно кивнула.

— Нет, тут нужно что-то другое. — Варвара Петровна, усиленно соображая, притихла, а потом натянуто улыбнулась: — А может, на кладбище?

Претендентка всплеснула руками, ничего не сказала, только с укоризной поглядела на нее: «Да зачем же терзать себя? Мыслями такими мучить?»

Варвара Петровна, будто специально не обратив на это внимание, стала размышлять вслух:

— А что? Он будет часто меня навещать… А тут вы, посочувствуете, слово за слово… — Варвара Петровна на полуслове запнулась, но тут же опять нашлась — было в её характере что-то несокрушимое. — Неужто забыли? «Москва слезам не верит», неугомонная-то эта где только счастье свое не искала!

Гостья промолчала, Варвара Петровна осеклась:

— Ну, где же тогда? Может, консьержкой пойдете? У нас подъезд чистенький, жильцы хорошие, я и сама одно время сидела…

Женщина качнула головой.

— Ах, ну, да… — Варвара Петровна вмиг сообразила (еще в недавнем прошлом гостья её была вон кем, а тут консьержка…).

И все-таки нужно было что-то придумать. Обе женщины опять притихли.

— А может быть, всё как-нибудь устроится, само собой. Я что-нибудь придумаю… — наконец проговорила гостья.

В стройной системе координат Варвары Петровны это было все равно что положиться на авось. Не любила она эту не очень красящую нас черту. Но сейчас от сидящей перед ней женщины, от её слов шло такое тепло, такая уверенность в том, что всё обязательно устроится, что уверенность эта передалась и ей — и она неожиданно согласилась:

— Да, и правда устроится…

Гостья вытащила из сумочки толстую записную книжку и ручку:

— Может, я тогда запишу остальное? — Ей хотелось поскорее сменить щекотливую тему.

Варвара Петровна кивнула и, стараясь ничего не забыть, начала диктовать.

— У него язва, лучше давать всё щадящее, ничего жареного, кислого, соленого, на уговоры иногда опрокинуть рюмашечку ни за что не соглашайтесь! — Хозяйка остановилась, передохнула, длинные предложения ей давались с трудом. — Того, что Петр Андреевич потребляет тайком для рубцевания язвы, вполне достаточно, — закончила мысль она.

Гостья, стараясь успевать, все старательно записывала.

— Белье я ему «Аистенком» стираю. — Варвара Петровна глянула на гостью и извиняющимся тоном добавила: — От остального Петр Андреевич чешется. Курить — категорически нет, будет настаивать — сразу звоните доктору.

Если будут звонить из института и надоедать, Петр Андреевичу не говорите, много развелось охотников свести дружбу со старым профессором. Одевать нужно тепло.

Варвара Петровна лихорадочно перескакивала с темы на тему, в эти моменты гостья отрывала глаза от бумаги и смотрела на нее чуть задумчивее, чуть печальнее.

— Ботинки обязательно сушите. И таблетки… сам не вспомнит… не попросит. Характер такой, ничего никогда для себя не просил, хотя при его-то положении мог… — Варвара Петровна хотела было приподняться, но только протянула руку в направлении стены. — Да вы поглядите, там, в шкафу, и фотографии есть. Как же это я про фотографии забыла…

Гостья, чтобы только успокоить хозяйку, поскорее раскрыла дверцы шкафа.

На полке лежал старый семейный альбом, обшитый красным бархатом.

Взяла альбом и опять подсела к Варваре Петровне.

Раскрыла первую страницу. Петр Андреевич, такой молодой, юный, посмотрел на них орлиным взором.

Варвара Петровна провела дрожащей рукой по его губам, волосам, глазам.

— Хорош, — проговорила она. — И сейчас хорош, а уж в молодости был какой… Только глянет, а сердце уже заходится…

Варвара Петровна перевернула страницу. Здесь они уже сидели рядом. Она в незамысловатом легком платьице, Петр Андреич в белой широкополой шляпе.

— Я-то так себе была, — махнула она рукой, глядя на свое старое фото. Девки за ним такие увивались… нахалки и после свадьбы проходу не давали… а он как приклеился ко мне… Хотя не знаю, может, что и было когда… — перемахнула она еще страничку.

От страницы к странице Петр Андреевич взрослел, мужал, становился солиднее, к середине альбома чуть поправился, к концу в волосах появилась седина. С последней страницы на колени гостьи сползла карточка.

— Возьмите, — попросила хозяйка.

Гостья глянула на карточку. Варвара Петровна бросила на нее… нет, не ревнивый, скорее, чуть тревожный взгляд. Гостья аккуратно убрала фотографию мужа лежащей перед ней женщины в сумочку и засобиралась.

— А как же задаток, я ж вам задаток должна, — вдруг спохватилась Варвара Петровна.

— В следующий раз, я завтра приду…

— Завтра так завтра, — кивнула хозяйка. — Но вы же не откажетесь, правда? — опять спохватилась она.

— Не откажусь… — Гостья опять накрыла её руку своей ладонью и только потом взяла сумочку, прошла в прихожую, накинула на плечи платок.

***

Петр Андреевич сидел на лавочке возле подъезда и ждал, пока мимо него пройдет очередная претендентка. Расстраивать Вареньку лишний раз не хотелось. Если уж она так решила, то пусть так и будет. Тяжелая железная дверь ухнула, и аккуратненькая, довольно миловидная женщина вышла из подъезда.

— Эх, Варвара Петровна, и здесь знаешь, как угодить… — Петр Андреевич зашел в подъезд.

— Петенька, ты? — долетел до него угасающий голос супруги. — Холодно, шапку-то что не надел?..

— Надел, Варенька… — Петр Андреевич провел рукой по седым волосам, снял с крючка шапку, натянул её на макушку и прямо в шапке прошел в комнату.

Варвара Петровна засуетилась, приподнялась на локте, но, выбившись из сил, снова опустилась на подушки.

СЛЕД НА СТЕКЛЕ

Влад не спеша вел машину. Основной пятничный поток уже схлынул, и навигатор вместо привычного для этого времени суток красного путь от офиса до дома залил зеленым. Через каких-нибудь полчаса он окажется дома, а сейчас самое время расслабиться — возможность побыть вне зоны доступа выпадает не так часто. В современных условиях для того, чтобы все оставили тебя в покое, нужно проделать ряд магических действий: сменить часовой пояс, забраться на горную вершину или дать поглотить себя морской пучине. Мир, не имея возможности дотянуться до тебя сигналом связи, перестает для тебя существовать, ну а ты — А-а-аллилуйя! — перестаешь существовать для него! Не каждый может себе это позволить, подобное осуществимо только при условии уверенного финансового присутствия, ну а деньги обладают странной особенностью: вот они есть, но сразу их нет!

Влад добавил звук, кто-то протяжно заскулил, моментально отреагировав, нажал на кнопку, панель выплюнула диск, на светофоре дотянулся до бардачка: под руку попались одноразовые салфетки с ароматом ромашки, пластиковые стаканчики, термос на один стакан и еще много ненужной ерунды, любимого диска в бардачке не оказалось.

— И здесь похозяйничала. — Мужчина с раздражением захлопнул крышку. — Хотя почему похозяйничала? — тут же осклабился он. — Машина, в конце концов, тоже её.

Старенький «Пежо» ушел с шоссе на повторитель, по правой стороне растянулся огромный строительный рынок, «пыжик» прошмыгнул мимо. Весь прошлый год прошел под эмблемой ремонта, все выходные уходили на изучение вариантов раковин и унитазов, штудирование талмудов с обоями и плиткой, сравнение цен и прочесывание рынков, не остался неохваченным ни один строительный развал в радиусе пятидесяти километров. Влад и пикнуть не успел, как оказался в самом эпицентре. Она, вечная, как Ленин, сидела рядом — не сопровождали его только на работу. Находящееся рядом сиденье сейчас пустовало, приятно побыть в машине одному.

До дома оставался квартал. Вдоль дороги замерцали украшенные разноцветными лампочками деревья, из гирлянд вырисовывались разные фигурки, одна напоминала бегущего по деревьям человека. Человеку не хватало в руке факела, тогда бы он стал похож на отважного Прометея, не побоявшегося самих богов, не говоря уже о простом смертном.

На дорогу выскочила фигура, сильно размахивая руками, бросилась наперерез старенькому «Пежо». Влад ударил по тормозам, лёг грудью на руль и, как в немом кино, одними губами что-то проговорил. Отскочив обратно на тротуар, фигура снова кинулась к машине, рванула дверь и без приглашения плюхнулась рядом.

— На Студеную… Прошу вас! Очень нужно!

— С ума сошла?! — рявкнул водитель, еще не успев прийти в себя.

— Извините, но действительно очень нужно… — попросила еще раз женщина, голос слегка просел. Влад, ухватившись за что-то в интонации, внимательно посмотрел на нечаянную пассажирку.

— Светка… Светка?.. Ты?

Женщина непонимающим взглядом смотрела на него.

— Простите, — растерянно пролепетала она, догадка пробежала по лицу, уступив место растерянной улыбке. — Влад? Ты? — неуверенно спросила женщина.

— Бог ты мой, Светка! — Влад не сводил глаз с сидящей рядом женщины, резкий звук клаксона слегка привел его в чувство.

— Влад… — охнула женщина, щеки её залил румянец.

По лицу Влада пробежала улыбка, беззаботная, открытая, такая появляется только при встрече старого, доброго друга. Светик-Семицветик!

— Владок, — прошептала Светка. — Владок-холодок… — Женщина больше никуда не спешила. — Влад, — вдруг рассмеялась она, — откуда ты взялся?

Влад дернул плечом, и правда, откуда он взялся на этой дороге, в тот самый момент, когда шальная Светка, с которой они не виделись тысячу лет, чуть ли не бросилась под колеса его драндулета?

— Мы… переехали сюда… в прошлом году, — споткнулся на «мы» Влад.

— Значит, мы соседи. — Светка сделала вид, что не заметила эту маленькую заминку. — Соседи! Как в детстве! Помнишь, по батареям перестукивались?

— Один раз — жду во дворе! Два — шухер, предки дома! — скороговоркой выпалил Влад, так, как будто использовал позывной только вчера.

— А кого-нибудь из наших видел? — Светка поправила воротник платья.

— Да нет, растерял всех, а ты?

Светка отрицательно покачала головой.

— Ну а сама как? Какая же ты была тогда… недосягаемая…

— Ага, недосягаемая, — засмеялась Светка, как будто что-то вспомнив, посмотрела на него долго, тягуче и опять стала серьезной.

— Ну, а сейчас как? — не сводил с нее глаз Влад. Бывают случаи, когда, задавая подобный вопрос, меньше всего хочешь услышать в ответ что-то приятное.

— Сейчас? Как у всех, — поняла его Светка. Надо же, столько лет прошло, а она, как прежде, его понимала. — Занудный быт… Скуко-ота-а-а… — протянула женщина, блеснув до невозможности синими глазами.

Прозвенел телефон, Влад нехотя полез в карман пиджака.

— Да, — сухо ответил он. — Сегодня задержусь, прилетел заказчик из Читы, — и, больше не вдаваясь в подробности, отключился.

Сидящая рядом Светка улыбнулась — «не все в порядке в Датском королевстве».

Влад закинул телефон в бардачок. Больше им никто не мешал.

***

Спустя неделю Влад съехал с шоссе на повторитель, неторопливо проехал мимо рынка. Рядом сидела она, ездить быстро она не любила. Все новости были напичканы авариями и несчастными случаями, зачем подвергать свою жизнь лишней опасности? Неразумно… Вообще, она была очень разумная и деловая, Влад с тоской посмотрел на мелькающие лица прохожих. Сейчас каждая вторая была такая. Деловая, уверенная, всезнающая…

«Что это? Издержки времени? А может, мы сами делаем их такими?» — подумал Влад.

— Что молчишь? — повысила голос она. — Влад, я с тобой разговариваю!

— Извини, — сухо ответил он. — Что ты сказала?

— Я говорю об участке, у наших у всех дачи… в ближайшем Замкадье! — На последнем слове было сделано ударение.

Влад прекрасно понимал, зачем она это делала, никакая дача им в ближайшее время не светит, во всяком случае — пока не будут окончательно зализаны раны от ремонта, и ей это известно, как никому.

— А зачем? — после некоторой паузы спросил он. — Для кого? Детей у нас нет… — Это был удар ниже пояса, но Владу было не жаль сидящую рядом женщину, как ей было когда-то не жаль его и его семью, в которой только что родился ребенок, тогда, наверно, можно было еще что-то исправить, если бы не её железная хватка… и потрясающая предприимчивость…

— Подлец, — отвернувшись, с силой выдохнула она. — Какой же ты подлец!

Еле накрапывал дождь, редкие капли упали на лобовое стекло, замелькали дворники. Дождь постепенно набирал силу, по асфальту текли бурлящие реки, прохожие разбегались в поисках укрытия, окна в машине стали запотевать, Влад направил струи воздуха на лобовое стекло. На стекле, с её стороны, стал отчетливо виден след: два пятна, одно — почти идеально ровное, второе — чуть смазанное.

«Ступня, — безошибочно определил Влад. — Светик-Семицветик».

Неподвижная фигура так и сидела отвернувшись, еще вчера он бы, наверно, испугался, стал судорожно перебирать в голове отмазки, строить версии, только бы пустить следствие по ложному следу… Она ведь очень любила вести следствие. Влад вдруг подумал о том, что такие, как она, наверное, были незаменимы где-нибудь в Гестапо или застенках НКВД…

Влад стал набирать скорость, ему вдруг захотелось, чтобы она наконец повернулась и всё увидела… Крутанув ручку магнитолы, он усилил звук.

— Спятил?! — взвизгнула женщина, ястребиный профиль повернулся к нему и застыл, она заметила след. Влад окаменел.

Женщина открыла рот, шипение вот-вот должно было сорваться с тонких губ:

— Останови у магазина, я забыла купить йогурт. — Губы сложились в узкую линию. Она ликовала!

На деревьях зажглись огни, бесстрашный Прометей уже добыл огонь и возвращался к людям, на перекрестке Влад перестроился и повернул к магазину, купить йогурт…

НАПАРНИЦЫ

Лизавета Николаевна встала спозаранку, но назвать себя жаворонком язык уже не поворачивался, какой там! Старость — не радость, всю ночь что спала, что не спала, а в пять утра хоть глаз коли. Всю свою жизнь старушка мечтала спать меньше, Наполеон, говорят, спал по четыре часа, потом влезал на своего Маренго и враз пол-Европы истаптывал, и что её три горы белья в сравнении с его походами?! Но теперь даже горы остались в прошлом, Лизавета Николаевна вела жизнь почти незаметную.

Не дала ей завянуть новая приятельница Евдокия Семеновна Косточкина. Женщины знали друг дружку не очень давно, лет пять как: схлестнулись по делам подъездным. С незапамятный времен Лизавета Николаевна занимала пост главной по подъезду, пост этот, надо сказать, её тяготил, требовал качеств, ей неприсущих: уверенности, напористости, решительности — так, чтоб тебе слово, а ты десять! Тебе в бровь, а ты в глаз! Лизавета Николаевна еле-еле тянула лямку, и только из уверенности, что больше некому: народ в доме сплошь занятой, таким не до лампочек в подъезде. Вскоре она начала выбиваться из сил, несколько раз слезно просила снять её с занимаемой должности, и тут, как по волшебству, нарисовалась Евдокия Семеновна, которая переехала к ним из Мытищ.

Лёд и пламень! Такова в двух словах была эта парочка. Евдокия Семеновна как-то разом выбила пять ведер краски, выкрасила в зелёненький цвет подъезд, вмиг приструнила шпану, и, кажется, даже подъездные кошки теперь не выходили на прогулку без её ведома. Лизавета Николаевна с облегчением выдохнула, но рано! Могло ли ей тогда прийти в голову, что в ведение Евдокии Семеновны попадут не только двенадцать этажей подъезда, холл, консьержка, два лифта и мусоропровод, но и она — собственной персоной. Евдокия Семеновна была из тех женщин, которые любили и умели брать на себя ответственность, в особенности если видели, что кто-то в этом нуждается. Лизавета Николаевна к такому повороту была не готова, но её никто и не спрашивал, ей осталось одно — довериться судьбе, как щепке, попавшей в пучину… Но какие бы испытания ни выпали на долю щепки, сейчас, после пяти лет знакомства, Лизавета Николаевна должна была признаться — именно с появлением Евдокии Семеновны у нее началась самая настоящая жизнь, а не откинутая через марлечку кашица, когда из развлечений остается только поход в поликлинику и выклянчивание пятого за год УЗИ.

***

Лизавета Николаевна натянула на макушку вязаную беретку, влезла в чистенькое пальтишко. Вообще, когда они шли на дело, Евдокия Семеновна требовала, чтобы подруга одевалась с особой тщательностью, важно было создать впечатление благонадежных, а не каких-нибудь сИрот, выкинутых детьми на улицу. Кстати, между старушками был также уговор: если заметут одну, другую за собой не тянуть. Одна должна остаться на воле — будет кому передачки носить, письма писать, всё не детей просить, у них и без того дел по горло. Лизавета Николаевна повесила на плечо маленькую сумочку с блестящим ремешком и двинулась в путь. Подруга жила этажом ниже, но старушки друг за другом не заходили и у подъезда не встречались, каждая следовала до места по своему маршруту.

Супермаркет «Продуктовый рай» находился в трех остановках от дома.

Для ясности уделим несколько строк и этому торговому заведению, тем более что старушкам во время холостых (иными словами, разведывательных) походов удалось кое-что о нём разнюхать. По залу супермаркета было развешено несколько камер, Евдокия Семеновна утверждала, что все они были фуфлом, Лизавета Николаевна подруге не верила (хотя вслух и не говорила), она знала, что камеры настоящие, а Евдокия Семеновна просто её успокаивает. Персонала на весь супермаркет было всего человек десять, но в зале показывались только трое. По наблюдениям Евдокии Семеновны, эти трое были край какие бестолковые и, если бы у них из-под носа стянули слона, они бы и этого не заметили. На охране стояли двое: Геннадий или Колька. Геннадий имел внушительный вид и отличия по службе, его физиономия красовалась на стенде рядом с книгой жалоб, и это было особенно неприятно. (С ним решили не связываться.) Колька был совсем другой фрукт. За пару месяцев он успел поработать в супермаркете «25-й чулок», в овощном «Всё пучком» и даже засветился в 3D-кинотеатре «Семь ведер попкорна»… и отовсюду его выгоняли… за пьянку… Колька был как раз то что надо.

Лизавета Николаевна прибывала на место первая, на ней лежала подготовительная часть операции, старушка прошла через турникет, схватила красную на колесиках тележку — Колька проводил её осоловелым взглядом. Подруги давно разгадали хитрость администрации: Колька, конечно, ничего бы не предотвратил, но за те копейки, которые ему платили, получить живое пугало было очень заманчиво. Колька моргнул, Лизавета Николаевна задрала кверху подбородок и прошла дальше. Проходя мимо полок с собачьей едой, Лизавета Николаевна глянула на часики с кожаным ремешком: Евдокия Семеновна должна была подтянуться минут через пятнадцать. Не теряя времени, Лизавета Николаевна приступила к операции, чуть сгорбившись, засеменила в овощной отдел.

На скошенном прилавке были навалены груши из Перу, яблоки из Польши, морковка из Израиля. В груди Лизаветы Николаевны кольнуло от боли за отечественного производителя, но она не позволила себе раскиснуть. Старушка остановилась возле прилавка, залезла в сумку, нацепила очки и бочком подошла к грушам, тем, что прибыли из Перу. Женщина испытала нечто вроде зависти: краснобокие полсвета облетели, а она дальше Тулы не выезжала, а уж про самолет и говорить нечего… Зато цены кусались. Рядом лежали занюханные соотечественницы. Старушка выбрала три перуанских красотки, с дрожью в коленках подошла к весам и ткнула пальцем. На кнопке была нарисована скромная груша из краев поближе. Во всяком деле есть свои тонкости. Главное — не наглеть, не выдавать яблоки за картошку… Безопаснее всего мухлевать с огурцами, все зеленые, пупырчатые, попробуй разбери, откуда прибыли, из Подмосковья или Узбекистана, а разница аж пятьдесят рубликов. Откуда-то вывезли тележку с картошкой, налетевшие со всех сторон люди спугнули старушку, создался ажиотаж, Лизавета Николаевна заглянула в тележку и чуть не прослезилась, да разве ж это картошка?! Горох! Потянулась к картошке, под шумиху накидала в пакет киви, сверху снова накидала картошки, провернула еще несколько махинаций, загрузила последний пакет и покатила в сторону касс. Навстречу ей топала Евдокия Семеновна. В её тележке лежали легальные товары, старушки, не моргнув, обменялись тележками и уже Евдокия Семеновна покатилась к кассам со взрывоопасным грузом.

Началась вторая основная часть операции. Лизавета Николаевна, замерев, проводила подругу тревожным взглядом и на некотором расстоянии поехала следом. В очередь Лизавета Николаевна встала в соседнюю кассу, случись что, помочь она, конечно, не могла, задача её была стоять, хладнокровно наблюдать, а если напарницу все-таки заметут — сообщить обо всём родственникам, чтобы те не кинулись её искать по моргам и больницам.

Переминаясь с ноги на ногу и выглядывая из-за веера чупа-чупсов, Лизавета Николаевна с опаской поглядывала на подругу. По мере приближения к кассе Евдокия Семеновна принимала всё более непринужденный вид, в то время как сама она всё больше деревенела. К ужасу Лизаветы Николаевны, подруга даже лихачила: нечаянно роняла жвачки, привлекала к себе внимание. Наконец до неё дошла очередь. Бодренькая улыбчивая кассирша бросила дежурное приветствие, которое кто-то наклеил на откидывающуюся крышку кассы под самым её носом, и начала отпускать товар. Евдокия Семеновна затрещала, как трещотка, подруга, рассчитывающаяся за товар на соседней кассе, уже успела закинуть под язык таблетку. Кассирша начала кидать пакеты на весы. Евдокия Семеновна была само спокойствие. На случай прокола у нее было приготовлено несколько вариантов отступления: в сумке, в прозрачном шелудивом пакете, Евдокия Семеновна держала несколько пар очков, если бы что-то пошло не так, она бы вытащила их все разом и, цепляя по очереди на нос, стала бы перебирать фрукты, рассматривать ценники и недоумевать. Делала бы она это как можно дольше, чтобы вызвать недовольство окружающих, сзади бы, конечно, быстро вышли из краев, народ-то у нас какой, начали бы подгонять, а ей того и надо… Если бы это по каким-то причинам не прокатило, у Евдокии Семеновны был в запасе ещё один трюк — с выпавшей челюстью. Но это уж совсем на крайний случай.

Всё прошло как по маслу. Кассирша назвала финальную цифру, Евдокия Семеновна расплатилась, скользнула взглядом по напарнице, старушки затарили каждая свою сумку и вышли из «Продуктового рая». Встретились напарницы за углом и вместе потащили награбленное.

Всю дорогу Евдокия Семеновна находилась в какой-то эйфории! Прикидывала экономию.

По её подсчетам, за рейд они сэкономили рублей триста — триста пятьдесят, а это аж по сто пятьдесят рэ на нос!

Лизавета Николаевна, натура сомневающаяся, подвластная всем ветрам, всё больше отмалчивалась, но порой и она позволяла себе вступить в диалог, усомниться в правильности содеянного. Евдокия Семеновна тут же ершилась, выдвигала кучу контраргументов, говорила много, жарко, уверенно. Заканчивался спор всегда одним и тем же — разгоряченная Евдокия Семеновна, испепеляя взглядом и так хлебнувшую за день Лизавету Николаевну, бросала:

— У тебя молодость отняли?

— Отняли, — несмело кивала Лизавета Николаевна, и вправду вышедшая на работу с четырнадцати лет.

— Здоровье отняли?

— Отняли, — тихонько соглашалась Лизавета Николаевна.

— Жизнь отняли?!

Лизавета Николаевна хотела было возразить, потому как жизнь-то покуда принадлежала ей самой, но под грозным взглядом подруги опять соглашалась.

— Вот и сиди!!! — ставила точку в споре Евдокия Семеновна.

Остаток пути подруги шли молча.

У ПОДРУЖКИ НА МАКУШКЕ

Быть совершенным не так-то просто, но начинать с чего-то нужно — с этим мало кто не согласится, были времена, когда люди совсем не заботились о красоте ногтей, игнорируя даже классиков, недавно все коренным образом изменилось (технологии ли в этом виноваты или настырное стремление человека (а женщины, как лучшей его части) до кончика последнего пальчика быть неотразимым — в этом пусть разбираются социологи, я лишь отмечу, что в наше время некоторые женщины не соглашаются без маникюра даже быть похороненными. Плохо это или хорошо, ярлыки пусть расклеивают те, у кого больше ни на что не хватает, я лишь предположу, что труды эти не пропадут даром, во всяком случае это поможет археологам из далекого будущего (если к тому времени профессия эта еще не вымрет) определить и наше маленькое звено в развитии человечества — кто знает может как появился когда-то Хомо Сапиенc, Хомо Эректус, появится однажды и Хомо Маникюрус, определяя и наше место в линейке предков.

У Ирины, мастера к которому ходила Вика (раз в три недели зимой и каждую неделю летом) на ближайшие три дня была полная запись (И что было не позвонить в салон хотя бы чуточку пораньше?!), другому мастеру Вика свои ручки-ножки доверять не хотела, стратегически маникюр был нужен во вторник, в остальные же дни на этой неделе, не знаю, как другие, а Вика без маникюра выйти из дома не могла — в этом нет ничего странного, некоторые не могут пешком доехать до аптеки за углом, если под окном стоит машина и никто этому давно не удивляется. Девушка подчистила где надо лопатой, попилила, поточила, осторожно, чтобы не повредить древние артефакты, смахнула микроскопический слой пыли, нанесла два слоя геля, лака, финишное покрытие, слой сушки, чтобы все как следует забетонировать, сверху накидала груду разноцветных камней и для красоты прилепила бабочку — Вика все делала основательно и терпеть не могла, когда лак местами облупливался. Чтобы все как следует высохло девушка расправила ноги и крылья на диване так, чтобы не дай бог ничего не смазать и, тыкнув в телефон самым кончиком только что сделанного маникюра, набрала Машу.

С одной стороны в контактах Вика была очень разборчива (если не привередлива), с другой в контактах её новенького Самсунга черт бы и тот ногу сломал, не было там только Бенедикта Камбербэтча и его напарника (Вика постоянно забывала как его звали), периодически всплывали какие-то Даши-Димы-Кати, откуда взялись все эти люди и как попали к ней в телефон вспомнить Вика не могла, периодически кто-нибудь из них пытался выйти на контакт, неопознанные объекты все прибывали и прибывали, отследить место их первоначального происхождения или хотя бы аэропорт, с которого они вылетели не представлялось возможным, да и как тут отследишь и запомнишь, когда состоишь членом нескольких групп, регулярно на что-то подписываешься, принимаешь активное участие в общественной жизни трех чатов, двух блогов, как белка крутишься в спамокруговороте, поддерживаемого на Андроид, IOS и Windows, в каких только не мелькая окнах. Машу Вика набрала просто потому, что Маша не пила- не курила, а была доступна (во всяком случае именно об этом говорил ее статус).

Осторожно, одним указательным пальцем Вика тыкнула на громкую связь. Если бы в доэппловский телефонах была громкая связь, Ной бы всех обзвонил и спас даже тех, у кого аппарата не было, функция очень удобная, сейчас ею не пользуется только ленивый — личное перетекает в общественное, общественное струится и просачивается в личное, грань того и гляди сотрется, если еще не стерлась. Должно быть скоро ничего не останется от слоеного пирога классов и сословий (телефон и тот выпадет из критериев классификации и отбора), останется только два вида людей: те, которые сохранят себе право на личное, и те, которые и на шаг не отползут от лупы. Вике очень хотелось поделиться личным. Если вы девушка на выданье, хочется хоть с кем-нибудь обсудить созревшее. Так уж получилось, что жила Вика с мамой и бабушкой — древний, дремучий народ, обитающий вдоль устья рек и за стенкой на кухне, сейчас ни одной, ни другой дома не была, бабка с тех пор как ей на Новый год Дед мороз принес шагомер бегала по району, отмеряя ближайший продуктовый, ближайшую аптеку, ближайший рынок — ближайшую поликлинику было видно из окна, но бабка чем дальше, тем меньше верила своим глазам и перепроверяла расстояние инструментом. (Вику, кстати, по тому же принципу 20 лет назад отдали именно в ту школу, которую отдали, поблизости было две школы, но до одной было идти на 120 шагов ближе, чем до другой, мать тогда не поленилась, вручную все посчитала.)

Делиться чем бы то ни было и, тем более обсуждать с ними личные вопросы Вика не могла, мать воспитала её одна, какая она ей советчица? Выскочила когда-то не известно за кого замуж, а потом ни ушей, ни алиментов, нашла её в капусте — такой судьбы Вика себе не хотела, к тому же однажды мать ей уже насоветовала, в самом что ни на есть поворотном моменте — Вика только закончила школу, пришло время определиться с профессией, мать и подсказала, что ей очень идет белый халат, во всяком случае больше, чем тот же белый колпак. Вика, не будем уж говорить как, главное, что поступила в медучилище, с тех пор и носит горшки с котлетами, а сама вся в белом…

— Але, привет, как дела, — фраза эта проходящая, не несет никакой смысловой нагрузки, по традиции она еще вставляется, но, если так пойдет, вскоре она превратится в ничего не дающего, а только заполняющего место «паразита».

— Нормуль, — ответила Маша понятно, хотя и немногословно. Язык, если вы еще не заметили, имеет тенденцию к уплотнению, в нем самом, как мне кажется, заложено стремление ни к экономии, а к целесообразности — говорить меньше, да лучше, не пуская слов на ветер и без них наводя мосты. За счет смысловой многоэтажности (и много чего другого) будет нарастать содержательная емкость при малой части айсберга, торчащей на уровне звука. Многие считают, что молодежь говорит грубо, рвано, я бы с этим не согласилась, на лету хватая тенденции, молодые люди говорят кратко, ёмко, очень точно отражая смысл, возможно иногда и теряя в «наполненности», но уж точно лучше, чем их растекающиеся по древу родители… говорил-говорил, а о чем был спич так никто и не понял. Со временем, когда обычный человеческий середнячок начнет и мыслить, и понимать, да не абы как, а с полуслова, язык и вовсе истончится до писка комара, которого будет хватать и для любви, и для взаимопонимания, и для строительства более прочных взаимоотношений.

— Как дела на личном фронте? — Вика задала тот самый вопрос, который сама хотела услышать, более того, всегда приятно задать такой вопрос подруге, если знаешь, что у нее вот уже полгода на горизонте никого и даже на запасном аэродроме не жужжит ни один пропеллер. (Подруге, которая еще и считает себя тебя красивее.) Маша держала одного мальчика для мелких поручений, видно все надеялась на то, что во что-то могут развиться и эти зачаточные отношения.

Маша выложила все как на духу: полный тухляк, ни героя, ни воздыхателя. Так ходит один, на безрыбье и рак свиснет! Ахи и вздохи на хлеб не намажешь, в магазине вместо карточки не предъявишь!

— А у тебя? — спросила в ответ Маша.

— Вовчик проходу не дает, подкарауливает у подъезда, — Вика впрыснула информацию микроскопической дозой, чтобы Маша не захлебнулась от счастья за подругу. Маша пока не знала ни кто такой Вовчик, ни то, что у него есть квартира, пока не отделанная, в новостройке, ни то, что машину купили родители, еще в институте, а сами живут где-то в поселке Новые грязи, не знала, пока ей об этом не рассказала Вика.

— Упакованный мальчик, — Маша с такими уже дела имела, один ее знакомый тоже был упакованный, а оказался наркошей со стажем — курил гашиш, деревья гнулись! Об этом Маша, конечно, распространятся не стала (Вовчика Маша всегда, а в особенности перед подругами, выставляла в лучшем свете, сзади с подсветкой), подруга поинтересовалась где мальчик работает, Вика объяснила, что в динамично развивающийся компании, должность она точно не помнила, хотя и попыталась что-то изобразить.

После случайно оброненного «шикарно» разговор достиг такой степени интимности, что Маша спросила и про зарплату. Мужчинам в лоб Вика такие вопросы никогда не задавала, существуют более ювелирные методы (хотя ювелирка обратно в деньги не конвертируется). Всё не так прозрачно, на вид мужчина может быть прижимистым, а с хорошей зарплатой, а другой может гульнуть на последнее, а потом сосать у медведя лапу — несмотря на юный возраст Вика, надо отдать ей должное, понимала, что на зарплату живут только те, кому жить больше не на что, и нужно наоборот стремиться к тому, чтобы, не дай бог, не жить на зарплату, а иметь другие, более надежные источники дохода.

Хобби девушки обсудили в фоновом режиме.

Кто сейчас не ныряет? — Только тот, кто мчится с горы на лыжах!

Кто не спускается с горы на лыжах? — Тот, кто в лесу с рюкзаком!

Что он делает в лесу с рюкзаком? — Ищет камень Силы, чтобы потом в интернете завести свой блог и периодически устраивать распродажу крошечных, прилетевших с Марса осколков!

Девушкам все эти милые мужские увлечения были, мягко говоря, по барабану, а на солнышке подкоптиться везде можно.

— Ну и когда пригласишь на салатик?

Не в бровь, а в глаз, Маша знала о чем спрашивает, Вика собственно за этим и звонила, нужен был совет, она из сил выбилась, ожидая пока Володя на что-нибудь разродится, и это учитывая, что недавно возле их подъезда на асфальте кто-то нарисовал пробитое стрелой сердце. Точно Вика конечно не знала, что это Володя, но была уверена, что это был он!

— Рано-рано, два барана, — недолго думая посоветовала Маша.

Методику сталкивания двух соперников лбами (чтобы достаться сильнейшему) Вика конечно не раз применяла, но тут нужно действовать осторожно, Отелло хотя и остались в прошлом, но быть найденной в собственном подъезде с множественными колото резанных перспектива не из приятных. Маша не стала разочаровывать подругу и говорить, что из-за такой, как она никто шпаги не скрестит и даже репу друг другу не начистит.

Как-то так само собой вышло, Вика и не поняла как, но она рассказала, про глаза, в которых до того хочется утонуть, что даже первая готова снять спасательный жилет, про рост, про вес и про отличное телосложение, -Рост метр 80, каблуки носить можно.

— Действительно, можно, — Маша оценила, всё лето она проходила одна и в балетках. Рост у нее был 170.

Закругляясь (ей нужно было куда-то идти) Маша от чистого сердца пожелала не нарваться на женатика, которые какими только ветвистыми оленями не прикидываются, подо что только не маскируются, а потом только пудрят мозг и вообще от них не отвяжешься, хотя стелют мягко и все у них шоколадно.

У Вики еще до конца на ногах не высохли ногти, а Маша уже прочесывала интернет в поисках Володи, рост 180, обитает в сообществе дайверов-лыжников, глаза такие, что утонешь в океане, ведет свой блог, от трехсот рублей за камень, не считая почтовых расходов, торгует со склада в Москве, поставки с Марса.

ПУНКТ 3.2.5

Сидящий напротив Ильи мужчина вписал от руки в пропущенную строку имя и передал ему бумаги, стандартная форма на протяжении многих лет не менялась, привычные, хорошо знакомые пункты — предмет договора, права и обязанности сторон, сроки, ответственность — несколько пронумерованных, напечатанных двенадцатым кеглем листов, пункт 3.2.5, прописанный мелким шрифтом в самом низу страницы когда-то вызвал у Ильи недоумение и только впоследствии он осознал всю его ценность. Молодой человек формально пробежался по условиям, пункт 4.5 оговаривал условия конфиденциальности — нарушать данное условие было прежде всего не в его интересах, рот в его деле нужно держать на замке.

Профессия Ильи была не из тех, которыми принято на каждом углу хвастать. Введение практики выявления склонностей в некоторым смысле облегчило мытарства среднестатистического гражданина, дар, а скорее чутье самостоятельно выбрать свою стезю так и осталось уделом немногих; лучшие из человеческих умов конечно давно догадывались, что, если бы потенциал человека раскрывался также легко, как консервная банка, все бы от этого только выиграли, во всяком случае качество предоставляемых товаров и услуг повысилось, да и неврозов по поводу бесцельно прожитых лет поубавилось. Но, что бы там не витало в воздухе, от идеи до реализации — путь долгий, и путь этот — канавы да ямы.

Пока находящаяся долгое время в зачаточном состоянии идея, заручаясь поддержкой нужных людей, преодолевала многочисленные бюрократические препоны и искала финансирование, толпа не сидела сложа руки — население за шкирку вытаскивало себя из успевшей набить всем оскомину «зоны комфорта» и, заглянув внутрь себя, с остервенением золотоискателя искало хитро запрятанный потенциал. Искусство приняло удар на себя, вульгаризация сметала всё на своем пути, в период запойного индивидуализма расплодилось особенно много очумелых дилетантов-любителей, много разных творений увидело свет прежде чем тянущийся к прекрасному обыватель понял, что искусство не закупорено в картинах, кинофильмах и фотографиях, и тратить драгоценные время и силы на дрянные стишки и прозу такое же преступление, как и не печь чудесные торты к чему у тебя собственно и есть дарование. Идею о том, что профессия кондитера, сапожника, агронома не менее благородна и благодатна, чем стезя художника, режиссера, во всяком случае пока у человека есть ноги и желудок, пропихнули, хотя и с большим скрипом.

Классификатор профессий и должностей уточнялся, дополнялся, стараясь вместить в себя всю массу возможностей человеческой биомассы — не было такой направленности, которая не нашла бы в нем свое отражение и не расцвела на благо человека и общества. Не углубляясь в терминологию отмечу, что после прохождения стандартной процедуры было выяснено, что Илья получил в наследство такое морфологическое строение подкорочки, при которой в нём при удачном (заячьи уши под ёлочкой) стечении обстоятельств мог проявиться убийца- вывод не только довольно редкий, но и, мягко говоря, неутешительный. Обычно таких прямёхонько отправляли на бойни (человечеству оказалось легче ввести мораторий на ядерные испытания, чем отказаться от бифштексов, тех самых Medium Rare — потребность в таких людях все еще существовала). У Ильи показатели зашкаливали. На ранних стадиях выявив склонность за такими, как он наблюдали, пытались перебить природное благоприятной средой и воспитанием, сеяли доброе, разумное, вечное, трепетно культивировали чахлые всходы, работа велась кропотливая и в общем неблагодарная, хотя, справедливости ради надо сказать, что порой самоотверженный труд нет-нет да и приносил результаты: склонность так или иначе удавалось купировать или перенаправить, ценой неимоверных стараний самое тёмное в личности человека загонялось в подполье — одного прирожденного людоеда пристроили в кинематограф, в звездном своем сериале он загубил 47 жизней и этих экранных жертв оказалось достаточно для того, чтобы заморить собственного червячка. Возвращаясь в семью, мужчина жил вполне обычной жизнью, плодил детишек и был душкой.

Не всякой идее суждено обрасти плотью и кровью, не сразу правосудие преобразовалось из карательного в предупредительное, предстояло пройти путь гораздо более долгий, чем тот, который был пройден от гильотин и трехэтажных виселиц до тюремных камер с трехразовым питанием и собственным огородом и бахчей с дынями. Несмотря на щедро изливающееся финансирование бесперебойно поступающее от филантропически-настроенных слоев населения и на все предпринятые усилия не все было так утешительно и однозначно, Многие с пеной у рта доказывали, что оставлять подобных людей все равно что жить на пороховой бочке, их оппоненты, ратующие за человеколюбие, настаивали на том, что такие люди есть не что иное как «отрыжка», простите уж за буквальность, долгого периода пожирания человека человеком, и в том что они такие не вина их, а их беда! И именно поэтому им нужно помогать, причем не жалея сил. Защитники гражданского общества (туда же и свободы) стояли на реализации заложенного в человеке потенциала, какой бы кровью это не давалось, однако предпочитали не жить с таким людьми в одних районах, не работать на одном предприятии, не отдавать своих детей в детские сады вместе с детьми Чикатил и Джеков Потрошителей, в общем, всё как обычно. Идеи об их отделении от общества долгое время муссировались, но строительство за колючей проволокой целого города со всей необходимой инфраструктурой оказалось делом затратным. Кроме того, само наличие тюрьмы (и даже просто огороженной территории), как института, сигнализировало бы о том, что в обществе не все в порядке, а многим так хотелось верить, что все гадкое, мерзкое, низкое позади и в Багдаде наконец-таки всё спокойно… Что делать? Вопрос вечный! Как реализовать заложенное без ущерба для окружающих? Как сделать так, чтобы и волки, и овцы остались довольны, когда строительство элементарного забора, не говоря уже о проведении границ и демаркационных линий давно считается дурным тоном? Спор удалось разрешить совершенно естественным образом.

Когда Илье стукнул 21 год его пригласили на конфиденциальную встречу и теперь уже без всяких экивоков выложили всё как есть. (На основании многих проб и ошибок подобного рода информацию в конце концов решили не утаивать, но, до поры до времени, пока еще брезжила пусть даже и хилая надежда, носителю «счастливой» комбинации ни о чем таком не сообщалось). Как отреагировал Илья на полученные известие? Наверное, так же, как и любой на его месте, он был ошарашен, сбит с толку, находился в смятении, придя в себя, должно быть, начал расспрашивать о вероятности ошибки, ему вежливо объяснили, что ошибка конечно быть могла, но с вероятностью 0,00… и так далее до бесконечности процентов. Когда буря в душе несколько поутихла, Илью пригласили на беседу еще раз и предложили работу — общественно-полезную, нужную, с солидным вознаграждением, которое должно было несколько скрасить взрывоподобный эффект известия. Илье предложили убивать, но на совершенно легальных основаниях, хотя и под грифом секретно.

— Я могу идти? — Илья хотел было приподняться, но сидящий перед ним человек его остановил. –И пожалуйста, соблюдайте сроки, — добавил он, не поднимая глаз.

— Да, конечно, — Илья убрал документы в папку, — не в моих интересах…

— Еще бы, — проговорил мужчина, так и не взглянув на Илью.

Илья давно привык, что к людям их профессии (даже их непосредственные работодатели) относятся с некоторой брезгливостью (некоторые пытались это скрыть под маской пренебрежения). Илья никого не осуждал, кто знает, возможно, окажись он на их месте, и он обходил бы сторонкой людей с таким клеймом. И все-таки это было лучше, чем пойдя на поводу своих звериных инстинктов, однажды очнуться с окровавленными руками, искалечить жизнь себе, окружающим… Сейчас он занимался тем, к чему был более всего приспособлен, выполнял пусть даже не очень приятную, но нужную работу и хорошо её выполнял, лучше, чем это сделали бы другие. Люди, к которым он приходил, были, Илья в этом был уверен, в какой-то степени ему благодарны — если пришел такой, как он, значит уже точно не будет больничной койки, поддерживающего оборудования, хлюпающих, с тоской в глазах и дребезжанием в голосе родственников. Был еще один важный момент, о котором нельзя не упомянуть — такие, как Илья снимали с врачей, чье дело все-таки спасать жизнь, а не лишать её, неимоверный груз.

Когда Илья дошел до своего рабочего места, файл с данными на клиента уже висел у него в почте. Самый обычный человек, 45 лет, Илья пробежался по данным, стараясь по возможности дистанцироваться — чем меньше он будет испытывать чувств к клиенту и думать о нём, как о личности, тем профессиональнее он будет действовать, а, следовательно, с большей выгодой для самого клиента. Мужчина работал электриком, имел двоих детей, был женат, проживал в спальном районе, в медицинской карте, к которой у Ильи тоже был доступ указывался диагноз в латинском эквиваленте (По долгу службы Илья, как и любой, выполняющий те же самые что и он функции, прошел в том числе и медицинскую подготовку, это давало ему возможность делать собственные независимые выводы, а не просто наобум доверять чужому мнению). На основании предоставленных данных Илья без труда угадал дальнейшее развитие событий: от силы полгода, а потом очередной усовершенствованный последователь морфия, периодами полузабытье, усталость, страх, ожидание. В прикрепленном файле Илья нашел официальное согласие клиента, а также прикрепленное видео согласие, получение которого с недавних пор стало обязательным пунктом процедуры. Все это говорило о том, что человек если не готов (к этому никогда нельзя быть готовым), то во всяком случае хотя бы уладил все формальности. Илья еще раз сверился по срокам и убрал договор в сейф.

Подготовка обычно занимала не слишком много времени, нужно было узнать привычки, распорядок дня, график работы, если клиент все еще работал — всю эту информацию можно было получить по одному клику, но Илья собирал её по крохам, самостоятельно, это позволяло ему достичь определенного настроя, подобрать приемлемый способ «ухода». Аккуратность и прилежание — качества, которые как ни странно более всего ценились в его работе. Еще одним важным условием, которое кровь из носа должен был выполнить Илья, это сделать все неожиданно, без мучительного, изматывающего ожидания. Право на неожиданность — право, которого клиент по чьей-то прихоти или умыслу был лишен, и которое, превратив в своеобразный, причудливый комплимент, Илья ему возвращал. Процедура должна была пройти также по возможности безболезненно. Быстро спровоцированный сердечный приступ, мгновенное удушье, в копилочке Ильи было много маленьких профессиональных секретов. Каждый случай «ухода» хоть и формально, но расследовался и, если бы на жертве были заметны следы мучений, у Ильи были бы проблемы, его могли заподозрить в садистских склонностях, в худшем случае — лишить лицензии.

Илья выполнил свою работу в положенный срок. К объекту он подошел в сквере.

— Старина! Вот так встреча!!! — Илья распахнул объятья и не успел мужчина спохватится уже безжалостно тряс его руку, потянул к себе, стиснул в объятьях, так что у того внутри что-то аж хрустнуло, мужчина едва перевел дух.

— Андрей?… Дима?… Степанов?… Барыкин?… — мужчина жалобно перебирал один за другим имена и фамилии старых знакомых безуспешно стараясь узнать в Илье кого-то из бывших одноклассников, сокурсников, коллег, одного из тех, кем Илья никогда не был.

Спохватившись, Илья признал ошибку, потом долго извинялся, опять тряс руку, отряхнул с плеча мужчины пылинку, поправил пиджачок и пошел своей дорогой. Мужчина растерянно, как будто смутно о чём-то догадываясь, долго смотрел Илье вслед, побродил по аллейкам, а потом стек на недавно выкрашенную скамеечку, на которой его и нашли.

***

После того, как основная работа была сделана несколько дней уходило на то, чтобы закончить все формальности — бюрократию никто не отменял, но во всей этой бумажной волоките были и свои плюсы, она позволяла отвлечься, не думать о совершенном убийстве. Деньги за выполненную работу приходили совершенно официально, на счет, двумя пайками, а не выплачивались где-нибудь в подворотне в виде сомнительных наличных в сомнительном чемоданчике. Илье и работникам его профессии был также положен период реабилитации, молоко, как на вредном производстве бесплатно не выдавали, зато отправляли в Карловы Вары и другие не ширпотребные курорты. Однако, несмотря на все превентивные меры каждый раз после совершенного преступления (то, что «до» казалось необходимой мерой, «после» уже без всяких поблажек расценивалось, как преступление) на Илью что-то наваливалось — последующие дни были самыми тягостными в жизни, бродили мысли, закрадывались сомнения, мерещились нечаянные и намеренные ошибки. «А что если кто-то, злоупотребляя служебным положением, получил возможность расквитаться с надоевшим соседом? А что если он всего лишь средство в чьих-то грязных, нечестных руках?» Постепенно набухая и раздуваясь из всего этого вырастала уверенность, что жертвы его ничем не больны, вокруг заговор — кто-то убирает неугодных людей, его руками убирает!

В такие периоды Илья с остервенеем бросался на документы, вдоль и поперек изучал медицинские данные, сравнивал, вынюхивал, скрупулезно один за другим проверял всех своих жертв. Мерещащаяся коррупция оказывалась фейком (хотя конечно ничего не могло быть идеальным), ошибок ни намеренных, ни мнимых не было, при существующей практике риск злоупотреблений сводился к нулю, люди, работающие на этом, не самом простом участке, держались за свою работу и уж точно ее никто не хотел терять. Случись Илье обнаружить где-нибудь несостыковочку, несправедливость — праведный гнев без задержек бы излился на чью бы то ни было голову, но несоответствия не находились, все делалось на законных основаниях, именно так, как ему и преподносилось.

Илья лежал на шезлонге где-то на Гавайях или Карибах, перемалывая одни и те же мысли, ни находя повода ни для зацепок, ни для обвинений. Рядом лежал телефон. После следующего заказа будет Таити, а перед следующим отпуском еще один заказ… Рука потянулась к телефону. Илья набрал указанный в договоре номер и произнес что-то вроде кодового слова или позывного — «Пункт 3.2.5.» Одно радовало — Пункт 3.2.5. привилегированный, не для каждого смертного и у него есть право воспользоваться им вне очереди.

— Подтвердите кодовое слово, — возвратилось к нему с некоторой задержкой.

После подачи заявки нужно подготовить видео подтверждение, всё как в стандартной процедуре. Окажется ли кто-нибудь из его коллег поблизости или ему придется возвращаться за ней в свое полушарие и ждать с ней встречи по месту жительства? Что если все свершится прямо здесь? Нет, кому-то придется оплачивать транспортные расходы, труппы конечно не первым классом летают, но это все равно дорого. В голову лезла какая-то шелуха, здесь его убивать конечно никто не будет, если только не случится счастливый случай и сами небеса не реализуют его право на неожиданность.

***

Несколькими днями позже в офисе конторы, в которой числился Илья из принтера вылез договор (в некоторых сферах от электронного документооборота давно отказались), служащий в пропущенную строку вписал имя Ильи. Как и предполагал Илья с другой стороны стола сидел новобранец, кто-то выбывает, но тут же поступает пополнение. На подобные дела посылали обычно именно новобранцев, старые, матерые профессионалы ни дергались и не колебались, смотрели Ей в глаза твердо, а если у юнца дергалась рука могли и подсобить, на то они и ветераны.

РОМАН С РЫБАЛКОЙ

Посвящается всем в душе рыбакам.

Григорий Иванович вынырнул из-под одеяла, посидел, покачался неваляшкой, опустил корявые, как пересушенная вобла ноги на пол и не сразу попал в тапки. Обстоятельство это не то чтобы сильно его расстроило, но заставило обратить на себя внимание. Раньше такое случалось только, если накануне он хорошенько дернул, или Тишка, устроив игрища, загнал черевички в темень поддиванья. Но все течет, все изменяется… Григорий Иванович шалил теперь разве что по праздникам, Тишка ночью спал и пушкой его было не поднять- образ жизни парочка вела почти праведный.

— Тишка! Нууу!! — буркнул спросонья хозяин.

Ухо дернулось, но никто никуда не кинулся.

«Не мерин! Не запрягли!» — С годами каждый обрастает принципами, оброс ими и Тихон. С некоторых пор Тихон считал, что равны не только люди, но и звери, и птицы, и не любил оглядываться назад, на тот период, когда он, весело позвякивая бубенцами, как последний кретин носил всем тапки.

Тихомировы пытались достучаться до дремлющей совести, но у Тихона, давно не охраняющего ничего, кроме собственного спокойствия, был припасен не ржавеющий довод — Вы в ответе за тех, кого приручили (1). Лично он никого не ждал, не звал… Тихомировы сами пожаловали и оторвали кроху от материнской титьки… И раз уж взяли на себя такую ответственность, должны обувать, одевать и куском хлеба не попрекать. А он свое относил, давно не мальчик!

Облетел первый лист… Внешние атрибуты старения волновали Тихона постольку поскольку. Конечно ему, как и всякому, хотелось жить, дышать полной грудью, а не становиться ветошью, но, с другой стороны, не каждый дотянет и до осени жизни. Седина — не беда. Куда важнее нюх, от него напрямую зависит качество жизни, и вот тут-то и пришлось проглотить горькую пилюлю. День ото дня Тихон констатировал значительные ухудшения в деятельности рецепторов. Раньше через стены, через расстояния чуял он соседскую левретку, теперь чуял только, когда Валентина Андреевна не доглядит котлетку. Не до феромонов, когда жуешь овсянку поредевшим частоколом. Женщины становятся в тягость, не знаешь куда от них деться, без нюха теряешь ориентиры, не знаешь, чем в жизни руководствоваться… И вот так из радостей жизни и остается одна рыбалка…

Рыбалка конечно не охота, там своя романтика, но и она не лишена прелести. Некоторые из невежества позволяют себе отнестись к ней близоруко, свысока, не подозревая, что не каждому достает душевной организации оценить ее по достоинству. Не каждому доступно созерцание. Рыбалка — это целый мир, целая философия, подкрепленная, если повезет двумя-тремя килограммами карася или окуня. Приходит время, и осознаешь, что по кочкам-оврагам ты уже не скакун, лазать по травам и лугам надоедает, к тому же, не каждой женщине в радость сдирать чешую с зайца. Что касается гастрономии, сам Тихон рыбу не потреблял, однако это не мешало ему раз за разом обмусоливать воспоминания о рыбалке.

Вот он сидит у водоема… Скворчит вода… Ветер — шалун, как ошалелый играет на гуслях камыша… Раздумывая выбирает аэродром стрекоза… Вдруг прямо по курсу показывается чей-то рулевой плавник, и выкидывает фонтан рыба-кит!

Григорий Иванович поддел крючком пальца тапок, влез во второй. Тихон, потянувшись, поплелся за хозяином на кухню, просыпался он теперь чуть ли не позже всех. По дороге оба забрели в ванну. Из ванной вышли умытые, прилизанные, но все такие же не бодрые. С кухни доносились привычные звуки, суетилась шурша ля фам… Из троих Тихомировых Валентина Андреевна вставала раньше других, собирала мужа на работу, готовила завтрак Тихону.

Каждый сел перед своей миской.

Григорий Иванович нахохлился, передвинулся поближе к краю табуретки… Тихон наблюдал, как хозяин настраивается.

— Валя… я тут намедни… присмотрел…, — слово «спиннинг» в семействе Тихомировых было чем-то вроде табу, Григорий Иванович произнести его не решался, но все трое и без того понимали о чем идет речь.

Валентина Андреевна вздохнула. Эта хитрая женщина никогда не ругалась, не бранилась, но вздыхала так, что жить после этого не хотелось.

— И сколько? — спросила женщина.

Григорий Иванович стеснительно озвучил сумму.

Валентина Андреевна аккуратно положила на блюдце кофейную ложечку. Ложечка звякнула и тут же замолкла.

— Прошлым летом всего раз сходил… На пенсию выйдешь… Тогда…

Тихон, дернув усатой, щетинистой губой, усмехнулся. Все эти женские стратегии белыми нитками шиты. Давно подмечено, что, если женщина не может или не хочет сказать твердое «да» или «нет», она начинает вилять… или кормить завтраками… За столько лет Тихон раскусил все хозяйкины уловки.

Пенсию в доме Тихомировых смаковали давно, наверное, от того, что люди были не молодые и она казалось не за горами. Говорили о ней всегда, как у о какой-то земле обетованной, где на деревьях растут фиги, под ними, волоча хвосты, ходят райский птицы, не надо заботиться ни об одежде, ни о крове, ни о пропитании, круглый год там тепло и все ходят, прикрываясь лопухами. Слушая эту пластинку, Тихон и сам готов был отдать лет 30 производству, только бы и ему называться пенсионером.

— И такая блесна… катушка с шпулей… — предпринял еще одну несмелую попытку Григорий Иванович.

— Двадцать пять тысяч, — повторила Валентина Ивановна кажется только для того, чтобы Григорий Иванович еще раз, но уже из чужих уст услышал сумму.

Григорий Иванович сидел, как булавкой пришпиленная бабочка.

— На 25 тысяч…, — Валентина Андреевна, как всякая женщина, легко опускалась до гнусности. Будто не замечая состояния мужа, она стала малодушно переводить стоимость спиннинга в килограммы рыбы, которую можно купить в ближайшем супермаркете, а то и вовсе на какие-то в хозяйстве не нужные вещи: картошку, крупу, стиральный порошок. Рыбаки не любили ее в такие моменты… Каждое слово ножом входило в сердце… В голове не укладывалось как можно сравнивать свежайшую, еще пахнущую тиной рыбку с крашенной перекрашенной семгой, с закутанной в ледяной кокон треской, с вылупленной в инкубаторе хоть трижды форелью.

Оба вздохнули. И прекрасная женщина может все вокруг убить практицизмом!

Хозяйственность имела обратную сторону — Валентина Андреевна оставалась, как тетерев глуха к их роману с рыбалкой.

Проглотив обидные рыбные четверги, которые по мнению хозяйки на эти деньги можно было бы устраивать хоть целый год, Григорий Иванович малодушно попробовал сбросить цену. Тихон тяжко вздохнул — ловить можно и на палку с леской, но тут уж не до трофейного экземпляра. Спиннинг можно взять и за тысячу рублей, но речь-то шла о том, чтобы ловить серьезную рыбу, поэтому и хотелось приобрести вещь настоящую…

Валентина Андреевна и тут не заглотила наживку: то ли Григорий Иванович брал не те аккорды, то ли балалайка была не та.

— А ежели еще планку поднимут? Что ж ей так и пылиться на антресолях? — рассуждала женщина так, будто вещь уже была куплена.

Валентина Андреевна выставила последний, несокрушимый аргумент. В воздухе последнее время витал слушок о том, что правительство вполне себе может подложить всем очередную свинью — увеличить пенсионный возраст. Можно было конечно жаловаться, обращаться в разного рода инстанции, пытаться влиять, но Тихон подозревал, что во всем этом будет мало проку. Были бы они хотя бы редкими экземплярами: сам-то он хоть и не был занесен в Красную книгу, но за плечами имел хотя бы происхождение, а таких, как Григорий Иванович не счесть…

Валентина Андреевна плесканула чаю, дав понять, что разговор закончен. Тишка дожевал котлету, не любил он эти котлеты –чувство такое что кто-то до тебя их жевал-жевал, а потом тебе их подсунули… Остался неприятный осадок.

Минуло еще одно лето, и в это лето сходили на озеро всего-то раз, и то комары заели. Да и лето какое, одно название — дождь, как из ведра. Пришла осень, на улицах началась еще большая мерзопакость. На тротуар сыпали какую-то гадость, от которой портилась обувь, трескались подушки на лапах. И тут Григорий Иванович будто взбесился, взял выходной и категорически засобирался на рыбалку.

Как только Валентина Андреевна не уговаривала, как только не пыталась воспрепятствовать, умоляла, просила, но оба были непреклонны. Надоел весь этот дым обещаний, все эти разговоры в пользу бедных. Плевать им было на прогноз погоды, на сели и ураганы, их волновал только прогноз клёва. Тихон до последней кочки, до последнего червячка помнил, как они собирались. Как раскидывали на ковре сети, чинили на пару невод, варили перловку… Как блуждали по седой, ледяной пустыне… Долго же они сверлили лунку… И как потом из оконца кинулась на них зубастая рыба-щука и сразу же под ногами что-то затрещало, поехало… Намерзлись же они тогда, как собаки…

Остальное Тихон помнил смутно. Его будто в котелке с ухой варили, такая была горячка…

Скрипела над головой пружина. Валентина Андреевна сидела возле дивана свечкой.

Когда Тихон, наконец, поднялся и смог сам похлебать из блюдца, в доме что-то переменилось… На кухне все также чем-то позвякивала женщина, но никто больше не вставал с кровати, не скрипела пружина.

Примечания автора:

1. Вы в ответе за тех, кого приручили… — цитата Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

СУМРАК. ГРИБ. И ЖИВОГЛОТ

Вдруг из подворотни

Страшный великан,

Рыжий и усатый

Та-ра-кан!

Таракан! Таракан! Тараканище!

(К. Чуковский)

Всю ночь Тимати бродил по коридорам, из окон торчали редкие зубы недостроенных домов, по испещренным граффити стенам двигались тени, Тимати (по другой версии Тимофей) остался один, без запасов воды, оружия и гамбургеров- всех поглотила Тьма. Если он не пройдет последний уровень, он навсегда застрянет в Сумраке.

— А ну, не налегай!!! — что-то пихнулось в бок, сморщенный, злопыхающий Гриб не дал себя в обиду.

Молодой человек покрепче ухватился за поручень, закинул в рот жевательную резинку, во рту стало не кисло, а приторно-гадко, повело в сторону, болтанка продолжилась. Внутри что-то сосало, запасы энергии иссякли и требовали пополнения, последний раз он ел, кажется, вчера, когда выбрался на крышу, на которой его и настиг Живоглот.

Живоглот может проглотить заживо, сразу со всеми жизнями, на него лучше не нарываться. Еще одна неприятность, которая поджидает вас на пути — Крошилка. Крошилка только на первый взгляд безобидна, хотя и не так страшна, как Живоглот. Тело у нее прозрачное, поэтому, когда она постепенно вас засасывает, можно наблюдать, как тушка превращается в месиво. Когда все до единой косточки перемолоты, Крошилка выплевывает плохо переваренные причиндалы, а с обратной стороны вылезает фарш, из которого прямо на глазах формируется недавно проглоченный. Крошилка может нечаянно подавиться, такое нередко случается, но рано или поздно она обязательно выдаст пережеванное. Финт в том, что в то время, пока ты стоишь без движения, ожидая, когда тебя соберут по кишочкам, может присосаться Сосальщик. Сосальщик сосет жизненные соки. Крайний раз Тимати не сразу его обнаружил, а когда заметил тот уже высосал 87 процентов жизни, запив все тремя литрами крови. Сосальщик не дубасит, не ломает хребет и кости, а действует исподтишка, незаметно и это самое неприятное.

Однако, самыми страшными были не Крошилка и не Живоглот, больше всего Тимати опасался Миксера. Миксер может воспользоваться любым неприкрытым отверстием (чаще всего это нос или ухо), внедриться сквозь него щупальцем-насадкой и в трехскоростном режиме взбить внутренности. Внешне оболочка остается нетронутой, Миксер — эстет, работает без единой царапины, но, когда он заканчивает свой жесткий гоголь-моголь, через самое неожиданное отверстие бульон начинает просачиваться и от человека остается одна высосанная шкурка-тряпочка. Через скольких таких лягушачьих шкурок Тимати уже переступил- не счесть. Миксер — самая подлая подлость, но на этом заподлянки не заканчиваются.

Помимо того, что, двигаясь к цели, нужно постоянно следить, чтоб тебя не сожрали и не высосали, нужно еще и охранять свое Имущество. Однажды Тимати крупно повезло, за игру он не попал ни в одну ловушку и к концу гейма у него в банке хранились 9975 Дырок. Дырки -это деньги. На Дырки можно купить еду, боеприпасы, медикаменты, а также разную полезную мелочовку. Можно их и копить, но смысла в этом нет, потому что всегда может завестись Червь или Плесень и от денег все равно ничего не останется. Имуществом считается также Сундук с драгоценностями, в котором хранится разная женская ерундень — колечки, серёжки… Всю эту дребедень ни на что обменять нельзя (можно, конечно, сдать в Ломбард, но Лом и тот на них не всегда выменяешь), но зато, если встретится Ясноокая, то единственный шанс ее заманить — предложить сундучных побрякушек.

Ясноокая — хитрая, привередливая и очень красивая, поэтому нужно быть всегда начеку и следить, чтобы она не выцыганила все Сокровища сразу. В идеале лучше, если она не знает сколько у тебя Богатства, иначе проявится её вампирская сущность. Дырки от красоток тоже желательно прятать, тайники время от времени нужно менять, места не должны повторяться. На Дырки красотки очень падки… и если какая разнюхает, что у тебя есть для нее что-то интересное — уже не отвяжется, так и будет шляться по пятам, хорошо если просто, как Тень, а то ведь полезет со всякими бестолковыми разговорами!

Среди сокровищ, кроме Дырок и Сундука, есть еще Чердак Знаний. Из всей компании — Лехи, Дрына и Кирика — Тимати был самый умный, поэтому любил загадочки позаковыристей и вообще разные неожиданности. В гейме загадку может загадать всё что угодно: замурованный в стене Кирпич, Таракан или ползущее по полу Пятно. Можно на них не обратить внимания и пройти мимо (как это делают, к примеру, такие дремучие, как Леха) и, особо не напрягаясь и не пополняя свой интеллектуальный багаж, тащиться с уровня на уровень, но гораздо интереснее, отгадав какую-нибудь головомоечку, сигануть с уровня на уровень. Тимати однажды перескочил с шестого аж на двенадцатый уровень, да не один, а со всем Богатством! Самое приятное в Сокровищах то, что их можно перетаскивать с собой на следующий уровень и даже если тебя настигнет Пожар или Грабитель, все твое к тебе же и вернется, главное, не жаться и, переходя с уровня на уровень, выкладывать 5 дырок на страховку.

Себя и своё Богатство нужно защищать, поэтому не обойтись без оружия. Владеть оружием-целое искусство, которому нужно долго учиться. Тимати был Мастером Меча. Меч был обоюдоострый, таким можно легко искрошить врага и самое приятное, отрубленное заколдованным Мечом обратно не прирастало, все было по-настоящему: отрубленная рука, палец или нога, упав на землю, превращались в мелкопорубленную капусту. Тимати пришлось со многими сразиться прежде, чем Меч стал обладать волшебными свойствами.

В деле самозащиты не следует пренебрегать и вещами попроще. Двухметровый меч-кладенец не всегда с собой потащишь, а вот Куботан — пожалуйста, в деле связка ключей может оказаться даже полезнее, ею можно пырнуть врага и оттащить поверженного к Чемодану. Чемодан — это не оружие, а скорее Помощник. По больше части он стоит и никого не трогает, но стоит в него кого-нибудь заманить, крышка тут же захлопнется, и бедолага умрет от удушья, штука на самом деле герметичная. Чтобы выбраться нужно достать Ключ, который хранится только у Хранителя Чемоданов! Оружие, средства защиты на каждом уровне разные, лучше постоянно совершенствоваться, чтоб из тебя не пустили юшечку. Единственное оружие, которое встречается на каждом уровне, и которым может воспользоваться даже не обученный — это Плиии-воук. Плиии-Воук не так безобиден, как кажется. Плиии-вком можно прожечь во враге отверстие, сделать из него куриного бога и потом носить на шее или на штанах, кому как нравится.

Но даже с Мастером может приключиться беда, любого могут ранить и тогда остается одно — ждать Сестричку. Медсестра приходит ни когда ты хочешь, а только когда нужно, в ее арсенале разный набор средств, которые она использует по собственному усмотрению. Возможно она не такая красивая, как Ясноокая, но в целом пользы от нее больше, к тому же она сговорчивее. Первым делом Сестричка оттягивает веко и светит чем-то ярким в глаз, расстегивая на рубахе пуговицы, девочка слушает сердцебиение, а потом куда ни попадя ставит банки. Снимая их, сестричка нежно чпокает, постепенно доводя вас до состояния размоченного горчичника. Тимати особенно нравилось, когда Сестричка добиралась до таких мест, до которых даже Ларе Крофт не всегда удавалось добраться. Сестричка, кстати, неплохо стреляла и могла спасти от любого киллера.

После того, как все дела сделаны и первая помощь оказана, Сестричка укладывала все свои приборы обратно в сумку с красным крестом и вас покидала. Уговорить ее остаться еще никому не удавалось, единственно, что оставалось –заглянуть в сумочку и то, пойдя на всякие ухищрения. Дрон заглядывал уже два раза, Кира ни разу, у Тимоти получалось это делать каждый раз, когда к нему приходили на помощь, но он об этом никому не рассказывал. А вообще девочка была с характером, Тимати такие не встречались, что не по ней — могла и обидеться и уйти спасать другого. Киру она однажды оставила истекать кровью, что он ей только не предлагал — Дырки, Сокровища — все без толку, хорошо еще, что не подкинула Вирус, сжирающий плоть и жизни.

***

Сумрак медленно расступался, Темнота рассеялась, Кирпичные Стены раздвинулись, спугнув Таракана. Кто-то отодвинул веко и светил в глаз фонариком.

Нависла Тень.

— Легкий обморок. Ничего, скоро должен очухаться, — выключив фонарик, мужчина убрал телефон в карман, поднявшись с колен, отряхнул брюки.

Со всех сторон лился яркий непривычный Свет. Рядом кто-то стоял, со всех сторон Тимати окружали Чужие, он не сразу понял с какого уровня эти люди.

Рука стала шарить по земле, Меча рядом не оказалось. В кармане лежала связка ключей — последнее средство.

Сестричка куда-то делась, вместо нее суетилась немолодая пухлая женщина, рядом стоял человек с Чемоданом.

Тимати посмотрел на него немигающим, тяжелым взглядом, — «Значит, очень скоро его упакуют… в его же Чемодан… и этим все закончится…»

Тимоти приготовился умереть, почти дойдя до последнего уровня.

— Бледный-то какой, худенький, — одна из находящихся поблизости женщин, присев на корточки, окинула вопросительным взглядом собравшихся, — Есть что-нибудь помягче, подложить под голову?

Девушка в коротеньком платье протянула плюшевую сумочку, долговязый парень стягивал с себя свитер.

— Ничего, сейчас очухается… Ветерком обдует…, — старый, сморщенный Гриб, зацепив проходившего мимо зеваку, стал рассказывать, как все случилось.

Высадив всех пассажиров, маршрутка давно скрылась за поворотом.

— Я, значит, стою, а этот все налегает и налегает, — со знанием дела проговорил убеленный сединой мужчина, — А потом гляжу — оседает… Ну, мы это… маршрутку остановили, подхватили его под белы рученьки и вытащили на травку…

— А что с ним? — не прошел мимо еще один прохожий.

— Да все в порядке… Сейчас оклемается, — прежде чем начать пересказывать всё по новой, старик выдавил из себя смешок, — Небось трое суток в компьютер пялился… Вот и допялился…

Тимати по-прежнему лежал на земле и бессмысленно смотрел на собравшихся, его все еще мутило, он так и не понял кто же это поработал — Живоглот или Миксер? Было душно, всё та же тетя обмахивала его каким-то пакетом… С непривычки глаза от яркого света слезились, стоило их прикрыть — из всех щелей лезли…

— Ай!!! — сидящая рядом женщина вскрикнула и отскочила.

В траве прямо перед ней сидел упитанный, неизвестно откуда вылезший Таракан. Таракан шевелил усами и поглаживал брюхо.

НИЩИЕ

Выпустив изо рта кольцо дыма, Ник со скучающим видом проводил удаляющуюся от него вереницу. Публика, судя по всему, спешила на собрание, товарищи по-дружески подталкивали друг друга, не стесняясь в выражениях, бросали на лету хлесткие словечки, среди удаляющихся было несколько дам, затянутых в одинаковые узкие платья. Внешнее сходство платьев могло сбить с толку разве что новичка: дамы были совершенно не похожи друг на друга. Нику приглянулась та, которая замыкала вереницу — резкая, нахальная, крикливая, точь-в-точь как его Ирка. Молодой человек прислушался, удаляющиеся по-прежнему довольно бесцеремонно прикрикивали друг на друга, потом перешли на откровенную брань, только двое, отделившись от толпы, судя по всему, пытались направить разговор в конструктивное русло. В чем, собственно, сыр-бор, Нику разобрать толком не удалось, однако, кое-как слепив обрывки долетающих до него фраз, молодой человек с грехом пополам сообразил, что причиной раздора стала крышка от банки, в которой когда-то был вишневый компот. В воздухе растаяло еще одно кольцо дыма, прежде чем последняя ворона исчезла из вида. Ник придушил бычок, не без сожаления плюнул под ноги и поплелся в офис, сделав очередной неутешительный вывод: день ото дня количество доступного его пониманию стремительно неслось к нулю.

За рабочим столом Ник так и не смог окончательно избавиться от раздражения. Приземлившись в кресло-вертушку, он отодвинул кипу бумаг и нырнул в интернет, набив привычные шесть букв — «в-о-р-о-н-а». В строке поисковика только за последний месяц это слово выскакивало раз сто, но ему было глубоко наплевать, что кто-то это отследит и заметит в его лазании некую зацикленность, — мало ли кого на чем клинит. Сидящий рядом с ним Сиропов, к примеру, уже не раз попадался на просмотре за рабочим столом разного рода пикантностей — такой вот подпольный кролик с вострокрылой бабочкой. (Предпочтения и наклонности Сиропова остались бы его личным делом, если бы его монитор не был развернут к оконному стеклу. Темпераментный Сиропов не раз менял ракурс своего рабочего места, но передвинутый с вечера стол с утра принимал исходное положение: коллеги хохмили.)

Жизнь в пределах 200 кв. м офисного пространства шла по накатанной. Коллектив, в котором трудился Ник, был энергичным, продвинутым, единственным стариком считался начальник Борис Иванович, молодящийся, цветущий мужчина лет пятидесяти. Статус Бориса Ивановича был, несомненно, выше статуса любого из его окружения, однако в последнее время начальник, явно обеспокоенный естественным процессом окисления своего организма (а может, в силу каких других прибамбасов), был самым неспокойным, самым трепыхающимся, неугомонным и остро реагирующим сотрудником фирмы. (В жизни каждого человека наступает период, когда, как бы ни мохнатилась на затылке луна и ни поскрипывали коленки, он ощущается себя все таким же дерзким и резким.) Бодрящийся Борис Иванович спуску себе не давал, рвал где ни попадя пупок, пытался угнаться за подчиненными в плане освоения современных технологий, последним новшеством, с которым бодался начальник, была удаленная работа. Технологии не давались, но и Бориса Ивановича было голыми руками за жабры не взять. Смекнув, что с наскоку эту самую удаленку ему не осилить, Борис Иванович забаррикадировался дома, на первых порах выписал себе из офиса Никиту Комарова, офисного айтишника, и на короткий период превратился в самого въедливого и дотошного студента, которого только можно себе представить. Никитке, прямо скажем, поначалу пришлось несладко: шеф не всё хватал на лету. Однако и медведи ездят на велосипедах — постепенно птенец оперился, проглотил все тщательно пережеванные Никиткой знания и пустился во все тяжкие. После недели электронного молчания на офис обрушился шквал! Вооружившись новыми знаниями, начальник жал на все педали: устраивал видеоконференции, забрасывал подчиненных письмами с разных устройств, отслеживал статус сотрудников и даже пару раз влез в чат… Вместе с тем опыта пока не хватало, это чувствовалось — Борис Иванович как будто боялся во всех этих возможностях и интерфейсах что-нибудь потерять: телефонные конференции дублировались письмами, что-то тезисно заносилось в ежедневник, самое важное выписывалось на бумажечку и лепилось на край монитора. Не получив вовремя ответа на свои послания, Борис Иванович не стеснялся напоминать о себе повторными письмами. Обильный, нескончаемо идущий от шефа поток не оскудевал, отчего в офисе его вскоре так и прозвали — Спам. Прозвище прижилось, к потоку, исходящему от Бориса Ивановича, отношение было соответствующее.

Ник со скучающим видом свернул сто пятьдесят пятое за день послание (если бы один только шеф обнаруживал признаки нездоровой активности) и принялся просматривать ссылки. Знания, приобретенные человечеством о семействе врановых, были до крайности скудны, кое-что можно было откопать о гнездовании, территориальном расселении, особенностях поведения, но дальше этого представление человека о сообществах, живущих с ним рядом тысячи лет, не продвинулось. Ник застрял на страничке с описанием брачных ритуалов. Союзы образовывались единожды и на всю жизнь, одно это внушало уважение. Недавно его коллега Тютина, эксцентричная дамочка лет тридцати, завела разговор о том, что настоящие самцы давно перевелись. Тютина имела в виду, конечно, самцов homo и, наверное, отчасти была права, на это можно только развести руками: действительно, вокруг одни Сироповы… Ник мельком глянул на сидящего сбоку коллегу. Сиропов сидел в яркой, канареечного цвета рубахе, в узких, с заниженной талией брюках. Посадка каждый раз давалась коллеге с трудом, мужчина честно тянул штаны к ушам, но все его старания были тщетны: как бы он ни усаживался, выходило всегда так, что находящиеся сзади лицезрели его расколовшийся надвое орех и убегающую за ремень брюк впадину…

Ник вернулся к воронам. Столько всего написано — и всё мимо, сводилось всё к какому-то примитиву — подпрыгиваниям, подергиваниям, почесываниям, почти ни слова о языке ворон, о том, как трактовать тираду, состоящую из трех звонких одинаковых «кар», о том, что значит горловое «к-к-кар» и чем отличается долгое «ка-а-ар» от короткого «кар», а ведь есть даже рычащее «кар-р-р», не говоря уже об особенностях наречий, присущих представителям разных территорий. Может быть, для того, чтобы получить более обширные сведения, нужно обратиться к более уважаемым источникам, а не рыскать в такой помойке, как интернет? Так ведь он уже обращался…

Захлопнув все вкладки, молодой человек придвинул к себе кипу бумаг. Башенка появлялась на его столе каждое утро, к вечеру в идеале она должна рассосаться и появиться на столе через стенку в соседнем отделе. В течение рабочего дня Ник брал из кипы одну за одной папочки, раскрывал их, проводил пальчиком по пункту 1, запоминал три слова, состоящих не из слишком большого количества символов, а потом десятью пальчиками набивал ту же самую композицию в электронном документе — и так далее. Пунктиков на каждом листочке было аж двадцать пять, вместе с подпунктиками — тридцать пять, переносить информацию нужно было крайне аккуратно и, самое главное, в конце не забыть про большую красивую клавишу «Enter», иначе всё тут же гакнется. Ник был, конечно, гораздо более продвинутый пользователь, чем тот же Борис Иванович, и подобных ляпов давно не допускал. Особенно не торопясь, со всей этой Вавилонской башней можно было управиться самое большее минут за сорок. Но это чревато. Раскидай он стопочку слишком быстро, через недельку стопка бумаг увеличилась бы на несколько папочек; если бы Ник опять показал свою прыть, башенка еще бы чуточку выросла. Если бы башенка и дальше продолжала расти прямо пропорционально его глупости, Ник нажил бы себе кучу врагов не только в рядах коллег, но и в кругах повыше — молодой человек не дурковал, папки равномерно размазывались на весь рабочий день. Как и многие, Ник терпеливо дрейфовал с девяти до шести, пережидая самый гнилой отрезок времени суток. Постукивая по клавишам, молодой человек думал о том, что его дед без труда бы разобрался во всех тонкостях перебранки, которую ему только что довелось наблюдать. Дед был корифей, хотя и он не раз жаловался, что знание уходит. Отчего это происходит? Ирка — его друг, соратник и брат — талдычила, что их спасет практика. Но и это было сомнительно. Какая уж тут практика, когда и уловить-то толком ничего не удается…

Ник не успел заметить, как перенёс все буковки в электронную форму, через десять минут можно было дергать с работы. Еще один перекур, потом напряженная работа в течение полутора минут — и прощайте эксцентричная Тютина, неподражаемый Сиропов, удаленный Борис Иванович и остальные дражайшие коллеги. See you tomorrow. До следующего туманного трудового утра в городе с закрытыми глазами и заткнутыми ушами. Последнее, что заметил Ник в этот еще один рабочий день из их нескончаемой вереницы будней, — это то, как стопочку папочек с его стола подхватили и она удалилась в соседний отдел на ножках, заканчивающихся тоненькими блестящими шпилечками. Привет невидимому соратнику, чьи пальчики завтра пробегутся по тем же строчкам! Ник оседлал мотоцикл и на крыльях примчался домой, дома с Иркой гораздо комфортнее и лучше, чем с озабоченным красавчиком Сироповым и истекающей соком Тютиной.

Молодой человек осторожно зашел домой, Ирка, скорее всего, занята. И действительно, девушка стояла у распахнутого окна и как будто не услышала долетевшего до нее шума закрывшейся двери. Ник не видел ее лица, но чувствовал, что она улыбается. Ирка была счастлива. Ветер плясал вокруг, а она с трепетом ловила каждое его движение. Ник, конечно, не мог разобрать ни слова из сказанного Иркиным собеседником, ветер — все-таки не вороны… субстанция вроде как химерная. Отступив на шаг в темноту и стараясь остаться незамеченным, Ник в сотый раз задумался… Что привело их всех к этому страшному бедствию? Почему они перестали понимать шепот ветра? Отчего знания их превратились в труху и они не заметили, как превратились в нищих, не способных разобрать даже крик пролетающей мимо вороны?..

Примечание автора:

See you tomorrow! (англ.) — До завтра!

ТИГР НА ПРОГУЛКЕ

Догнать и растерзать! Впиться клыками и ни на миг не отпускать! Он в последний раз вперил взгляд в спину… и снова нахлынуло. Гибкое, изворачивающееся змеёй тело, он обожает, когда она сопротивляется, когда в ответ на его напирающую силу она впивается и рвет его когтями, а потом с ее губ срывается пронзительное, душераздирающее, оглушительное… «Мя-я-яу!!!..» И она вдруг становится такой мягкой, такой податливой… Дыхание их вновь сливается, и он чувствует жилку, еще бьющуюся в бездыханном теле, и вот она уже затихла, еще мгновение… к горлу опять подступило… Ладонь хлопнула по карману, что-то быстро чпокнуло, исчезло во рту, глаза с вожделением закатились… струящийся шелк тела, приторная, затягивающая сладость, что-то еще… неуловимое. У-у-ух!!! Парение и пропасть, взмывание с замиранием…

Марк Семенович еще разочек напоследок облизнулся, провожая взглядом удаляющуюся Ларочку. Ларочка знала, что Марк Семенович не спустит с неё глаз до тех пор, пока она не завернет за угол шестнадцатиэтажки, поэтому шла выкладываясь. Бедра плавно пошатывались, ножки в аккуратненьких новеньких сапожках (купленных неделю назад Марком Семеновичем) старались выделывать как можно более изящные крендельки, Ларочка придала личику томное выражение — наблюдающий за ней Марк Семенович видеть этого не мог, но женщина была твердо уверена, что походка, да и образ в целом от этого только выигрывают. Где-то на уровне талии или чуть ниже она почувствовала прикосновение. «Ну-ка!» — Девушка не сильно, играючи шлёпнула ладошкой по мясистой лапе и чуть замедлила шаг, чтобы Марку Семеновичу было удобнее ее раздевать… Лапища сползла на бедро, поерзала возле пояса, блузка выбилась из ловко расстегнутой молнии, лапа потянула за край юбки. Сердце мужчины сладко забилось… Бюстгальтер упал, как раз когда Ларочка заворачивала за угол…

Сидящий в машине Марк Семенович схватился за руль и с шумом выдохнул. Выдох этот был гораздо красноречивее каких бы то ни было слов. Он вбирал в себя невообразимое множество порой спорящих друг с другом ощущений и заканчивался грубым, нецензурным, кстати, совершенно нехарактерным для Марка Семеновича термином, которым мужчины награждают самку самой высокой пробы! Ларочка, безусловно, выдох этот заслуживала, иначе не было бы ни этого взгляда, ни сапожек, ни новых бусиков, ни многого-многого другого. Ларочка была прелестью, радостью, цыпочкой Марка Семеновича не неделю, не месяц, а вот уже целый год, но дело было даже не в этом, дело было в самом Марке Семеновиче, который рядом с такой женщиной то млел и падал к ее ногам, как распустившийся, невменяемый пион, то вдруг становился тигром, львом, бесстрашным грозным зверем, один вид которого заставлял все вокруг трепетать, дрожать, падать грудью на землю, траву, песок, асфальт!

Мужчина хотел было достать припрятанный в бардачке телефон и осыпать еще раз на прощанье свою нимфу самыми нежными словами, но передумал, вместо этого полез в очечник, нацепил очки и принялся придирчиво осматривать всё вокруг себя, в особенности то место, на котором только что, как богиня, восседала его кисочка, его румяное наливное яблочко. На первый взгляд, всё было в порядке, но Марк Семеныч, калач тертый, не доверял ни первому, ни второму, ни третьему взгляду, из бардачка вынырнула девственно чистая тряпочка и мимолетным движением пробежалась по спинке и сидушке соседнего с водительским кресла. Ни одного случайно выпавшего волосочка, ни одной чужеродной ворсинки не осталось там, где только что прошлась тряпочка. Мужчина нажал на кнопку, подождал, пока стекло бесшумно опустится, пухлая ручка, будто для поцелуя, показалась из окошка и встряхнула платочек. Аккуратно сложенная тряпочка снова спряталась в бардачок, чтобы хранить там молчок. Инспекция на этом не закончилась. Чем прекрасней женщина, тем она коварнее, — это уж Марк Семенович знал не понаслышке. Но настоящий укротитель всегда на шаг впереди хитровыделанного зверя, знает все его финты и никогда на все сто не доверяет. Марк Семенович, конечно, был настоящий укротитель, а не какой-нибудь дрессировщик морских свинок. Навалившись на круглый упругий живот (очень похожий на тот гимнастический снаряд, на котором прыгала, поддерживая форму, периодически упражняющаяся в фитнесе Ларочка), мужчина принялся внимательно исследовать пол под сиденьем: пухленькие пальчики ощупали дюйм за дюймом, пролезали в самые труднодоступные места, весь Марк Семеныч при этом обратился в слух, нюх, тактильные ощущения, не игнорируя ни одну из возможностей, предоставленных ему органами чувств. Окна к этому моменту уже были распахнуты, включенный на полную катушку климат-контроль вентилировал салон. Покатавшись на животе так и сяк, раскорячившись, Марк Семеныч наконец придал своему телу невероятный изгиб и дотянулся до самого дальнего угла под креслом — мясистые щеки вспыхнули, как спираль прикуривателя, где-то что-то хрустнуло (Марк Семенович безошибочно определил — в районе третьего позвонка) — под сиденьем ничего не оказалось: ни нечаянно оброненной помады, ни неумышленно закатившегося колпачка, ни другой женской штучки. Мужчина с облегчением выдохнул — Ларочка-киска на этот раз оказалась умничкой и не стала вредничать.

Обследовав наконец все закутки внутри железного панциря своего 350-го коняки, Марк Семенович не без усилия вернул себя в исходное положение. Мужчина он был не глупый, безусловно, и сам видел некоторую комичность в этом своем лазании, однако лучше посмеяться сейчас, наедине с собой, чем потом в разгар совещания или дома, на всем скаку размахивая саблей (по воскресеньям к ним приезжали внуки), вытащить из кармана кружевные женские тпрусики… Спохватившись, мужчина залез двумя пальцами во внутренний карманчик… эта штучка могла оказаться такой изобретательной! Увлеченный всплывшим воспоминанием, Марк Семенович снова галопом понесся за угол шестнадцатиэтажки, по косточкам разбирая ту встречу, когда Ларочка предстала перед ним в образе Евы и заставила его во время их очередного пих-пух грызть яблоко, а после этого обратилась в жар-птицу. Спереди, чуть повыше Ларочкиного пупка, у жар-птицы были два изумрудных, переливающихся глаза, таких прекрасных и огромных, что Марк Семенович не мог от них оторваться. Ларочка была такой выдумщицей!

Еще одно, последнее рычание вырвалось из груди Марка Семеновича перед тем, как прекрасный образ несколько затуманился, девственный платочек, снова вынырнув из бардачка, промокнул выступившие на лбу капли.

***

Спустя полчаса на месте Ларочки восседала законная супруга Марка Семеныча Елена Ивановна (или Ларочка полчаса назад восседала на месте супруги? Разобраться в этом было сложно, да и к чему, когда и так все прекрасно). Супружница Марка Семеновича никогда не была ни Евой, ни зеленоглазой жар-птицей. Елену Ивановну если бы и удалось представить с торчащими из разных частей тела перьями или грызущей во время всяких неприличностей яблоко, то это вызвало бы разве что улыбку, да Марк Семенович и не позволил бы — бывают женщины такие, как Ларочка, а бывают другие… и разве не удивительно, что все они такие разные… Мужчина чуть не с умилением глянул на сидящую рядом супругу: «там, где брошка, там перёд», что поставь — что положи, сбоку бантик, сзади — три, сверху дурацкая шапочка, из-под пальто торчат то ли валенки, то ли модифицированные кроссовки, на ножках Ларочки такие бы еще смотрелись, но на копытцах Елены Ивановны… Мрак! Сколько раз он отправлял её в салоны, сколько денег угрохал на модельеров и дизайнеров! Но что ни возьми — все как корове седло! Но разве это в жене главное?!.. Марк Семенович с надеждой глянул на супругу, под ложечкой засосало, еще бы! С Ларочкой было спущено пять тысяч калорий!

— Голодный, пупсик? — засюсюкала Елена Ивановна.

Марк Семенович мурлыкнул что-то под нос, из чего супруге стало ясно: «Голодный! Как пёс!!!»

— А таблетки пил? — озабоченно спохватилась супружница.

Марк Семенович кивнул.

— Ну, погоди, я до тебя доберусь… — подпустила еще сиропчику Елена Ивановна. (Марк Семеныч давно подметил: как ни проветривай салон, как ни заметай следы тряпочкой, баба бабу пусть нижним мозгом, но все равно учует. Но, опять же, не это главное, главное то, что у кого-то бабье от этого звереет, а у него становится еще и покладистее…)

Всю дорогу домой пупсик гадал, что же его ожидает дома — пирог с вишней или кулебяка с яйцами и капустой?

НАГИ-ШОК

Госпожа Лососева сидела в коридоре полицейского участка и, хотя и испытывала конфуз, все более склонялась к тому, чтобы относить недавно с нею произошедшее к разряду событий невероятных, непостижимых, чуть не сказочных, — как так случилось, что она, женщина порядочная, выкинула подобное, до сих пор в голове не укладывалось. Однако, как бы ни застили взор ее фантазии, действительность упрямо напоминала о себе, и тогда бедная женщина начинала дрожать, как лист осиновый: что станется с ней, когда обо всем узнают родственники или, того хуже, коллеги по работе. Из домашних она, как ни странно, боялась больше всего не мужа, а дочери: Олечка в последнее время стала такая, что палец в рот не клади, оттяпает по самый локоть, — никто и не заметил, как прелестный одуванчик превратился в ядовитую колючку. Если информация просочится на работу, тоже мало не покажется — коллеги обмусолят случившееся во всех подробностях, перемоют ей все косточки, дойдет до начальства (добрые люди всегда найдутся), с работы, конечно, не попрут, но на карьере можно будет ставить крест. Елена Львовна непроизвольно шмыгнула носом, особенно обидно было от того, что столько трудов насмарку: последние полгода она горела на работе и место замначальника отдела, казалось, уже в кармане. Тем не менее, как бы ни распекал ее стыд, ковыряясь в произошедшем, женщина не могла не признать, что в эти самые, казалось бы, насквозь пропитанные неприличностью минуты она испытала нечто вроде сладострастия и — невероятно — гордости за содеянное!

Все эти сомнения, борьба с собой были бы невозможны, если бы в последнее время Елена Львовна не ушла с головой в психологию. Заглядывание вглубь себя обычно происходит не на ровном месте, для этого должно произойти какое-нибудь потрясение или хотя бы присутствовать постоянным фоном неудовлетворенность, когда вроде как все нормально, а все что-то не то. (Елену Львовну, слава богу, крупные катаклизмы миновали, и речь шла скорее о втором факторе.) В порыве увлеченности относительно молодой наукой женщина начала сгребать с книжных полок определенный сорт литературы, перелопатила вдоль и поперек интернет на предмет многоэтажности сознания и, как ей казалось, успела поднатореть в некоторых вопросах. «Нет дыма без огня! — пыталась осмыслить всё в новом свете Елена Львовна. — Всё это буянит подсознание, вся эта неприличность, граничащая с развратом, во мне, безусловно, была и есть, иначе бы ничего и не вылезло!» Раньше Елену Львовну еще можно было сбить с толку, но теперь она точно знала: именно так проявляет себя женщина-вамп, субличность которой она недавно в себе обнаружила… Но… как бы ловко женщина ни оперировала некоторыми понятиями, как бы ни раскочегарили её книжные психологи, здравый смысл, да и годы, прожитые в стеснительности, покорности приличиям и общественному мнению, давали о себе знать: Елена Львовна испуганным, вороватым движением поправила на груди блузочку, ощупала наглухо застегнутые пуговки, как теперь ей казалось, легкомысленной кофточки, оглядела свои удобные галоши-лодочки и засунула ноги подальше под стул.

Совсем рядом раздались шаги, Елена Львовна вытянулась в сторону лестничного пролета. Показалась голова, бюст, торс и, наконец, фигура во весь рост. Чертыхаясь на каждой ступеньке, одна фигура под белы рученьки вела другую, с обоих текло. Мокрый мундир подчеркивал без разбору полицейские рельефы и составлял образ до того натуралистический, что бедной женщине пришлось отвести глаза и переключиться на его спутника, хотя и мокрого, но не столь живописного: сквозь мелкую сеточку летних туфель Елена Львовна разглядела голую ногу, в оттопыренных карманах брюк угадала скомканные носки. Дойдя до кабинета, полицейский указал мужчине на свободный стул:

— Без закидонов, — строго пригрозил он.

— Да какой там… — пробормотал мужчина, приземляясь рядом с Еленой Львовной. — Надо же… все равно что затмение какое-то… будто и не со мной…

Полицейский заглянул в кабинет:

— Принимай! — бросил он с порога коллеге. — Выловил из фонтана, мать его, обнимался с голой бабой…

Мужчина конфузливо опустил глаза, покосился на сидящую рядом Елену Львовну.

— Двое? — долетело из распахнутой двери.

— Не, баба — русалка, скульптура… — пояснил вошедший.

— А-а-а… — послышалось опять из кабинета.

Нарушитель заерзал на стуле, ему стало неудобно не столько от того, что его только что выловили из общественного фонтана, сколько от того, что выловивший его оказался настолько толстошкурым, что элементарно не удосужился прикрыл за собой дверь, чтобы скрыть подробности от ушей присутствующей здесь дамы. Елена Львовна поняла этот посыл, все в ней тут же отозвалось благодарностью, теплом и сочувствием — деликатность в наши дни качество редкое, его скорее встретишь в стиральных порошках, чем в людях.

Полицейский потоптался в кабинете, заглянул в шкаф, наверное, в поисках сухой одежды, но, так ничего и не найдя, вышел.

— Обжимаетесь?! — бросил он сверху вниз действительно жмущейся друг к другу паре (мужчине было холодно, а Елене Львовне не отодвигаться же от замерзающего человека). Полицейский, оставляя мокрые следы, направился к лестнице.

После обидных слов Елена Львовна отодвинулась от мужчины.

— Лосева, входите! — долетело из кабинета.

— Лососева, — машинально пробормотала женщина, несмело поднялась, оправила юбку и поплелась в кабинет.

Полицейский, тыкнув ручкой, указал на стул.

— Ло-сосева Елена Львовна? — бесцветно проговорил он.

— Да, — кивнула Елена Львовна,

Елена Львовна хотела ввернуть: «Не состояла, не привлекалась…» — но на это ей не хватило смелости.

— Наблюдаетесь? — неожиданно мягко спросил полицейский.

Елена Львовна не быстро, но все же сообразила, что он имеет в виду.

— Боже сохрани! — отмахнулась она.

— Так, — снова сухо проговорил мужчина и опять замолк.

Повисла пауза, Елена Львовна, озираясь на холодные казенные стены, сразу догадалась, что ее теперь будут «мариновать», применять разные методы, чтобы она раскололась и ничего не утаила от следствия, каждый ее шаг, каждое слово будут проверяться, в разные стороны веером полетят запросы, за ней установят «хвост», и вообще она теперь будет под колпаком у органов. Возможно, дело дойдет и до следственного эксперимента… Сердце женщины опять зашлось, мелкими перебежками проскакали по спине мурашки, обдало теплой волной — Елена Львовна, испугавшись самое себя, опережая вопросы, стала поскорее выкладывать, как все было.

— Вышла из торгового центра… «Золотые ворота»… направилась домой, — стараясь ничего не упустить, начала женщина. — Стояла на автобусной остановке, прошли три автобуса, не мои. — Елена Львовна назвала три номера, для убедительности. — А потом… потом… — Тут женщина совладала с собой, вспомнив слова супруга о том, что женские слезы могут разжалобить только сосунков, у всех остальных они ничего, кроме раздражения, вызвать не могут. — Да, кажется так… — скрепившись проговорила она. — Ну, и… — спотыкаясь, Елена Львовна довела рассказ до того, как она, будто Афродита из пены морской… ну и как её потом схватили, затолкали и увезли невесть куда.

Закончив писать, полицейский казенным, совершенно не отражающим действительность языком изложил всё недавно произошедшее с Еленой Львовной, от услышанного ей опять стало жутко, но как-то сладостно-жутко.

— Добавления? Исправления?

— Нет, — шмыгнула носом задержанная. — На все согласна, то есть… со всем согласна, — поспешила исправиться Елена Львовна. — Что теперь со мной будет? — осторожно добавила она.

— А вы как думаете? — поставил на нее глаза полицейский. — А если бы рядом оказались дети?!

«Значит, мелкое хулиганство». — Елена Львовна опять вся скукожилась и опустила глаза в пол.

Полицейский хлопнул папочкой:

— Вам придется зайти к нам еще раз.

— И из города не выезжать… — вздохнула женщина.

— Это уж как знаете, — полицейский дал понять, что больше не задерживает.

«Хорошо, если штраф, — слезая со стула, подумала Елена Львовна. — Я бы потихонечку оплатила все в сберкассе, и никто бы ничего не узнал… главное, чтобы в почтовый ящик ничего не опустили… чтобы Лёлик случайно не вытащил…» Будучи женщиной обыкновенной, среднестатистической, Елена Львовна, естественно, не знала, что делают с людьми за мелкое хулиганство, и, несмотря на дребезжание задетых в ней струн, теперь она жалела о том, что с ней все это случилось, и ей хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Вулканы, бившиеся внутри, поутихли, снаружи все снова стало приличненько — шейка худенькая, воротничок кругленький, и только слегка взлохмаченные волосы намекали на то, что недавно в жизни Елены Львовны произошло нечто!

Домой женщина возвращалась на ватный ногах, ей уже мерещилось, что весь интернет завален роликами с ее нестандартной выходкой, телефон ведь есть у каждой собаки, кто-нибудь да заснял. В который раз повертев в голове ужасы, которые ей пришлось бы испытать в случае, если б факт получил огласку, Елена Львовна приняла нелегкое решение: по крайней мере, домашним сообщить обо всем самой. «Пусть лучше уж от меня, чем из интернета или из программы телевидения!»

***

На следующий день Елену Львовну вызвали повторно в полицию. За ночь нервы ее и вовсе разошлись, по дороге в отделение она представляла себя в арестантской форме, в косынке, строчащей спецодежду для МЧС или тапочки. Не успели тюремные думки отпустить, как коршуны налетели мысли о психушке, которые так и преследовали бедную женщину до самого порога районного отдела полиции. Однако, как бы обстоятельства ни измывались над человеком, какую бы козью морду ни строила ему жизнь, практика доказывает, что в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях человек активизируется и начинает искать путь к спасению. Любой, прожив всю свою жизнь в не очень правовом государстве и не раз убедившись в том, что деньги решают если не все, то многое, невольно обращается к этому спасительному ключику, прикинула и Елена Львовна, сколько денег у них с мужем отложено на обучение Олечки. Походив лисой вокруг этой суммы, шикнув на поднявшую голову совесть, Елена Львовна таки замахнулась на деньги! Но не успела она решиться, встал следующий вопрос: кому давать? Перебрав в уме всех родственников и знакомых, женщина констатировала, что у них никаких выходов на органы нет, совать же взятку первому встречному — безответственно, схватят за руку, тогда уж не отвертишься, будут шить настоящее дело! Женщина некоторое время блуждала в поисках решения, пока не наткнулась на законный, вполне легальный выход — нанять адвоката. На этого двуликого януса они, конечно, тоже ухлопают кучу денег, но хотя бы избегут ненужного риска.

Дойдя до третьего этажа полицейского участка, Елена Львовна невольно остановилась: все стулья в коридоре были заняты, несколько человек стояли в проходе, некоторые подпирали стеночку и оживленно что-то обсуждали. На одном из мужчин пиджак был явно не с его плеча, на другом под пиджаком отсутствовала рубаха, и из-за бортов выглядывал мохнатый чернявый островок. (Елена Львовна особо подметила эту приятную глазу деталь, Лёлик у нее всю жизнь был голый, как коленка.) Среди присутствующих были и дамы, на них женщина обратила внимание постольку-поскольку, хотя и здесь были некоторые огрехи в туалетах. Несмотря на общую неприбранность, настроение у публики было оживленное, суетливое, несколько сумбурное и даже какое-то торжественное — как будто бы всем пришлось пережить нечто ультранеобыкновенное и теперь все спешат поделиться пережитым с окружающими. (Невзирая на то, что окружающие пережили примерно то же самое.)

Внутри у женщины тут же будто отлегло, дышать стало свободнее. Ей теперь не придется стоять одной пред жестокой толпой!

На общем фоне выделялся один старичок: говорил он всех громче, ярче, сочнее! Говорил так, что его было слышно в другом конце коридора. Сразу бросалось в глаза, что пережитое, как бы неприятно оно ни было, доставляло ему массу удовольствия! За что только не приходится хвататься человеку за неимением свежих впечатлений! Елена Львовна подобралась к старичку поближе и, подперев стенку, так же как все, стала его слушать. В коридорах порой узнаешь больше, чем в кабинетах, есть и у коридоров своя правда.

Звали старичка Петр Сергеич, многие обращались к нему по имени-отчеству, из чего Елена Львовна сделала вывод, что Петр Сергеич рассказ свой начал не сейчас. Действительно, рассказ велся уже некоторое время, но, ввиду того, что подходили все новые и новые лица, старичку приходилось все бросать и начинать сызнова. Это, конечно, не могло не нарушать хронологию, не внести некий сумбур в повествование, однако, ни капельки не смущаясь, что волчком крутится вокруг одного и того же, Петр Сергеевич все делал и делал вкрапления, прихватывал много ненужных подробностей, вопросы все сыпали и сыпали, а Петр Сергеевич, не продвигаясь ни на йоту, нимало не скрывая своего удовольствия, плескался во внимании аудитории.

Из услышанного Елене Львовне с горем пополам, но удалось кое-что слепить: Петр Сергеевич жил неподалеку, в недавно отстроенных двадцатичетырехэтажках, жил не один, а со своими (то есть дочерью, зятем и внучкой), у Полечки (внучки) в ближайшую субботу день рождения, и самый лучший в мире дед (Петр Сергеевич, не стесняясь, на этом настаивал) отправился за подарком. Дед, вероятно, не сильно врал, когда говорил, что лучший, — стоило лишь обратить внимание на то, как непринужденно Петр Сергеевич ориентировался в разновидностях Барби, как прекрасно разбирался в многоуровневых домах из розовой пластмассы и с каким вкусом мог их обставить. В итоге старик обошел несколько магазинов (но все вхолостую, поэтому-то ему и пришлось топать в «Золотые ворота», в которых, по его словам, все дорого, но выбор!). В «Золотых воротах» дед купил еще одну стиральную машинку, диван и кресло, потому как последнее время к Барби стал захаживать Бен. (О существовании Бена Петр Сергеевич тоже знал.) На пластмассовой мебели рассказ неожиданно оборвался, дальше пошли вопиющие подробности, от которых выли уши. Елена Львовна даже чуточку отползла по стеночке, одно дело, когда среди бела дня на улице раздевается молодой мужик или баба (даже она, женщина, в конце концов, еще не старая), а другое — когда является пред ясны очи сморщенный, видавший виды старикашка и трясет перед всеми своим барахлом.

Дальше женщина слушала вполуха, и ее не покидало чувство, что она напала на след. Вчера, возвращаясь домой, заходила в «Золотые ворота»; фонтан, из которого выловили жмущегося к ней накануне мужичонку, располагается перед «Воротами»; Пётр Сергеевич тоже указал на «Ворота». Во всех трех случаях фигурировал треклятый торговый центр. Елена Львовна не удивилось бы, если б и остальные присутствующие были так или иначе с ним связаны. Однако «Золотые ворота» — это все равно что поле, а нужен точный квадрат. В своих догадках Елена Львовна пошла даже дальше, предположив, что причина всех безобразий не в людях, а в чем-то другом и все эти несчастные, как и она, виноваты лишь в том, что оказались не в том месте и не в то время… Окажись на их месте другие — те бы сейчас топтались в казенном доме, а вчера и сегодня пугали бы всех на большой дороге.

По толпе прошел рокот… Елена Львовна не единственная блеснула сообразительностью.

Дверь кабинета распахнулась, и женщина услышала до боли знакомое «Лосева».

— Лососева, — по привычке поправила она и прошла в кабинет.

На уже знакомом столе Елена Львовна увидела большую карту, на которой вверх ногами и задом наперед было написано «Золотые ворота». Елена Львовна аж засияла: приятно, когда твое мнение совпадает с мнением следствия.

— «Золотые ворота»! — Женщина ловко прочитала вывернутое слово и замерла в ожидании вопросов, которые, как она предполагала, должны были посыпаться на неё градом.

Полицейский, однако, смотрел сквозь нее, обдумывая неразрешенную загадку.

Елена Львовна скромно присела, сначала вела себя смирно и даже не заметила, как вылезла женщина-вамп.

— Я уверена, все дело в этом гиблом месте! — проговорила она.

— В каком месте? — не сразу понял полицейский.

— Как в каком? — удивилась женщина.

Полицейский шевельнул единственной, сросшейся, монолитной бровью.

Елена Львовна поправила волосы.

— Все произошло именно в «Золотых воротах», — пояснила она. — Именно здесь на всех будто нашло затмение… ну и… — Женщина хотела было закинуть ногу на ногу, но в последний момент передумала.

— Ну и? — стукнул ручкой по столу полицейский.

Елена Львовна снова принялась излагать все, что с ней случилось накануне, однако в этот раз черпнула событий побольше, точка начала рассказа сместилась назад во времени. Женщина только сейчас поняла, что в предыдущем варианте изложения многое осталось за сценой ввиду этого маленького недочета.

— В шесть я вышла с работы, ну, может, чуть раньше… — Елена Львовна неожиданно опустила глаза — есть такие люди, которые стараются все делать правильно, а если уж и химичат, то делают это потихонечку, чтобы всё было шито-крыто, женщина постаралась поскорее проскочить это место. — Обычно до метро я еду на трамвае, но в этот раз передумала, погода шептала, — добавила колорита Елена Львовна. — Прошлась пешком, моцион, свежий воздух. В метро купила билет, проездной забыла дома, — извиняясь, добавила она и неожиданно сбилась, испугавшись того, что из-за этой самой забывчивости у полицейского может сложиться мнение, что и сейчас она может что-нибудь забыть или упустить. — На метро ехала четырнадцать минут — я неоднократно засекала, — вышла из метро и пошла в «Золотые ворота» купить Лёлику шницель.

— Лёлику? — переспросил полицейский.

— Ой, — спохватилась Елена Львовна. — Леониду Витальевичу Лососеву, моему супругу, мы женаты девятнадцать лет.

При упоминании о муже на Елену Львовну будто что-то нашло, причем это уже шухерила не вамп, а кто-то другой из зоопарка (Елена Львовна и предположить не могла, что в ней столько подтекстов).

— У нас вообще-то крепкая семья, — поделилась она. — Живем душа в душу, Леонид Витальевич, правда, уходил от нас три года назад, и мы жили порознь… — Женщина задумалась, скорее всего, припоминая подробности того черного периода своей жизни, даже не замечая, что рассказ уводит её не в ту степь.

— Это не надо, — прервал ее полицейский.

— Как не надо? — встрепенулась Елена Львовна, уже приготовившись рассказать о том, как Леонид Витальевич на старости лет встретил новую любовь (а старой-то куда деваться?), как у них там всё закрутилось и как она, отдав ему всё (молодость, красоту и самое себя), чуть не осталась на бобах! А та оказалась жучка, покрутила-покрутила хвостом — да и бросила её Леонида Витальевича. А у него сердце! И он совершенно разбитый… приполз… а она приняла… Не разбрасываться же добром. — А вы как бы поступили?! — с вызовом произнесла Елена Львовна. — Мужчина смотрел на нее уже с интересом. — Ах, ну да, — осеклась женщина.

— Так через какой вход вы вошли? — Карта, пошуршав, перевернулась.

Сориентировавшись в плане, женщина ткнула пальцем.

— Через этот.

— Потом?

— Сразу пошла за шницелем.

— Куда?

— В «Территорию котлет», — не без гордости объявила она (это был дорогой, элитный магазин, и Елене Львовне хотелось, чтобы этот мужлан в мундире знал, что она женщина с достатком).

— Как шли? Покажите, — попросил полицейский.

Елена Львовна опять тыкнула пальцем, пальчик аккуратно поехал по проходам в сторону уже названного магазина. Глядя на облупившийся лак, Елена Львовна пожалела, что вовремя не сделала маникюр — времени на себя, как всегда, не хватало. Когда пальчик доехал до нужного магазина, Елена Львовна безошибочно указала на отдел, в котором, оказывается, взяла не шницель (они закончились), а рулетики, которые Леонид Витальевич тоже очень уважал.

— Потом? — не отрывая глаз от пальчика, спросил полицейский.

— Потом домой, — удивилась вопросу женщина.

— Прямо-таки сразу и домой? — Полицейский посмотрел на нее так, как будто бы хотел в чем-то уличить.

— Ах, ну да, — спохватилась допрашиваемая. — Заходила в сумки, потом в обувной… — Перечисляя, женщина каждый раз тыкала пальцем в карту. Полицейский заметно оживился и стал фиксировать данные. Елена Львовна тыкнула пальцем еще в один магазин, который чуть было не пропустила, припоминая, как каждому, проходящему мимо него, вручали конфетку и просили тут же ее развернуть. Перескочив, Елена Львовна хотела было снова рассказать, чем все закончилось, как ее схватили, запихнули и с ветерком доставили в участок. Но полицейский ее уже не слушал.

— Вы свободны, — проговорил он.

Елена Львовна хмыкнула, выходя из кабинета, она заметила, как полицейский взял красный маркер и прочертил на карте линию по только что описанному ею маршруту.

***

В коридоре, похоже, все это время продолжались дебаты, центральную роль опять занимал неутомимый Пётр Сергеевич.

— А я, значится, мимо прохожу, — декламировал пенсионер. — А у них музычка такая тилинькает, что-то такое знакомое, а ухватить никак не могу, и тут мне вдруг в ногу вступило… — Пётр Сергеевич углубился в медицину, посыпал терминами, его, однако, вежливо возвратили к сути: ревматизм в данный момент мало кого интересовал, хотя и поджидал каждого не в таком отдаленном будущем.

— Ага, и тут гляжу, рядом скамейка… под пальмой…

Кто-то из присутствующих выразил недоверие, но на него в ответ тут же пшикнули: в «Золотых воротах» на всех этажах давно стояли пальмы, и совершенно непонятно, как это некоторые это до сих пор не заметили.

Петру Сергеевичу опять дали слово.

— Доковылял я, значится, до скамейки, сижу ногу мну, под коленкой щиплю… — Петра Сергеича снова одернули, но он все-таки договорил, что хотел: — Кости ссыхаются, мослы друг об дружку трутся, прям беда… Пока я, значит, пальчиками себя кусаю, мелодия эта опять: ти-ти-ту, ти-ти-та… Тут-то я и понял, что все это неспроста! Это всё тех-но-ло-ги-и!!! — членораздельно произнес Пётр Сергеевич и хмыкнул с видом человека, которому удалось докопаться до сути явлений.

— Да что вы ерунду-то городите, — не выдержал один из присутствующий. — Какие еще технологии?!

Возразившим оказался моложавый, хорохорившийся мужчина лет пятидесяти с идеальной, будто циркулем вычерченной лысиной. Выказав несогласие, он будто захлопнул за собой створки и, похоже, больше не намеривался отстаивать свою точку зрения. (В каждой толпе всегда найдется такой выскочка, тявкнет — и в кусты.)

Даже малой толики недоверия, высказанного в его адрес, Петру Сергеевичу было достаточно для того, чтобы его понесло.

— Интересоваться надо окружающим, — взбеленился оратор. — Сейчас всем мо̀зги промывают! Они ж как действуют? Бдительность усыпляют! Музычкой человека зазывают… Ах, зачем эта но-о-очь так была хороша-а-а… — провыл Петр Сергеевич слова известной песни и тут же продолжил: — Человек к ним только заглянет — они его тут же цап-царап! Жизнь или кошелек?! — достиг кульминации старичок. — Знаем мы ихние бутики! Им бы только идивотов без штанов оставить!

По толпе прокатилась волна, высказывание никого не оставило равнодушным.

Петр Сергеевич, оратор талантливый, казалось, так и хотел своей двусмысленной фразой задеть толпу за живое.

— Кровь из нас пьют, кровососы! А мы-то дураки и рады, — чуть принизил голос Пётр Сергеевич. — Но страшно даже не это, страшно то, что они хотят, чтобы мы акромя штанов не думали больше ни о чем! Дурак-то он только тем и занят, что шкаф свой набивает, зад у него один, а штанов двадцать! — не унимался Петр Сергеевич. — А еще есть дураки, которые денег не имеют, так эти в кредиты по самые уши влезут… только б расфуфыриться. Карты-то теперь кредитные чуть не силком впихивают!

Елена Львовна заметила, как рядом стоящий мужчина уже несколько раз надавил Петру Сергеевичу на ногу, выступление носило все более политический характер, и продолжать его в стенах полиции, органа государственного, было по крайней мере неосмотрительно. На Петра Сергеевича поглядывали как будто даже с опаской.

— Ну, а как это, простите, связано с нашей-то… акцией? — набравшись смелости, вклинилась Елена Львовна. Вообще, в Елене Львовне за последние сутки стали происходить странные метаморфозы, в ней стала пробуждаться смелость, дремавшая последние сорок четыре года, она вдруг стала высказываться при всех, спрашивать о том, что её интересовало, и вообще стала меньше стесняться. Еще два дня назад все это было за гранью…

Услышав вопрос, Петр Сергеевич неожиданно замялся, многие догадались, что у оратора не было внятного ответа на этот вопрос, суть вроде как нащупал, но одно дело — нащупать, а другое — ухватить ее, донести до масс — тут уж требуется талант другого рода. Петру Сергеевичу аж самому стало обидно от того, что он не мог толком связать два конца.

Инициативу неожиданно перехватил долговязый мужчина, который всё время дебатов колыхался, как ковыль, над головами присутствующих. Присутствующие навострили ушки.

— Все это манипуляции, а музыка используется просто как инструмент. — Шланг сверху вниз глянул на присутствующих, те молчали как рыбы и внимательно его слушали. — Ну, это же элементарно… — Долговязый как будто удивился тому, что приходится объяснять такие простые вещи, и следом рассказал об одном эксперименте, который проводился чуть ли не на заре кинематографа в одном из американских кинотеатров. Тогда в ленту каким-то образом вмонтировали кадры с кока-колой, на протяжения всего сеанса люди смотрели на заданную картинку, причем даже не осознавая, что они на нее смотрят, а после просмотра все гурьбой побежали к ларьку и сделали ему недельную выручку по продаже газировки.

Дослушав, народ загудел, среди присутствующих нашлись такие, которые вроде как тоже что-то такое слышали, кто-то добавил, что где-то читал опровержение, вроде как результаты экспериментов были сфальсифицированы и никаких злоупотреблений не было, на что один мужчина, не проронивший до сих пор ни слова, возразил и добавил, что есть даже такая статья, которая подобные манипулирования запрещает.

— Вот те на! Статья, значит, есть! А манипулирования нету?? — ввернул тут же Петр Сергеевич, явно пытаясь вернуть себе внимание.

Народ еще сильнее зашумел.

— И вообще, способов дурежа населения огромное множество, — опять перехватил инициативу долговязый. — В магазинах уже давно пускают в песню нарезку: бери больше — кидай дальше — покупай-хватай-носи… любой другой текст можно, не проблема…

— Да как это возможно! — не вытерпела одна из присутствующих дам. — Да так же можно надиктовать все, что взбредет в голову!

— Можно и что взбредет в голову, — спокойно подтвердил шланг.

— А если с высотки скажут сигануть? — не успокаивалась дама.

— И сиганете, — убедительно проговорил долговязый.

— И вам не жалко людей?! — чуть не взвизгнула дамочка (на основе чего было выдвинуто подобное предположение, осталось не совсем ясно).

— Не жалко, это уже не люди! — ответил шланг.

По кучке пробежало волнение. Толпящиеся не знали, как мужчину понимать: шутит он или говорит серьезно? Елена Львовна протиснулась поближе. Долговязого плотным кольцом обступили со всех сторон, народу, похоже, уже было наплевать, что все они находятся в полиции. Пара десятков глаз впились в мужчину.

Долговязый поспешил дать объяснение.

— Во-первых, пока еще лишь незначительная часть населения настолько пропащая, что будет сигать с вышек по свистку. Хотя цифра неукоснительно растет, — конфиденциально пояснил он. — У многих еще есть свои собственные мозги, и их не так-то легко свернуть с того, что нужно им, а не дяде Сурену, владеющему торговым комплексом. Такому хоть весь мозг проконопать — «сыми свое, купи пижаму», — а он наплюет или пойдет купит то, что ему нужно. Тут, конечно, играют роль многие факторы: воспитание, статус, уровень дохода… много чего, — махнул рукой мужчина. — Да и вообще, голова-то зачем-то имеется…

— Чтобы шляпу носить! — опять вклинился Петр Сергеевич. — Простите, а вы, как я погляжу, хорошо так поете… всё знаете… — не без яду добавил старик. — А как же вы сами-то попали в эти сети? Вы же, как я понимаю, оказались вместе со всеми… в неглиже? — ехидно уставился не него Петр Сергеевич.

— Я? — удивленно проговорил шланг. — Я — не оказался, я в соседний кабинет стою… совсем по-другому вопросу, — внес поправочку долговязый.

Присутствующие опять заволновались, но это уже было какое-то нехорошее волнение.

— Простите, а откуда вам все это известно? — ввинтил мужчина с идеальной лысиной.

— Разрабатывал эту систему, — подмигнул ему шланг.

Народ уже готов был кинуться и растерзать беззащитного разработчика, но мужчина неожиданно засмеялся, поднял обе руки и прислонился к стеночке. — Сдаюсь, сдаюсь, я просто давно увлекаюсь этой темой. Ну а если уж начистоту, — не смог сдержать себя мужчина, — просто так средь бела дня никто с себя скидывать одежду не будет, значит, было вас за что зацепить!

— Да чтоб тебя! — В мужчину полетела маленькая черненькая сумочка.

Елена Львовна, себя не помня, вдруг бросилась его защищать.

Заварилась такая каша, что мама не горюй! Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы вовремя не подоспели полицейские. Главные зачинщики оказались тут же за решеткой, Елена Львовна даже не успела сообразить, как за ней клацнул замок. Рядом с собой она обнаружила даму, которая кричала о своем праве позвонить адвокату. Адвокатам пока никто не звонил, зато все кинулись звонить родственникам. Слава богу, телефоны ни у кого не отобрали. Елена Львовна, не отставая от всех, тоже стала рыться в своей сумочке. Оповестив своих, все принялись с нетерпением ждать, сразу было видно, что многие оказались за решеткой в первый раз.

***

Муж за Еленой Львовной прибыл только через пару часов, её и Петра Сергеевича забрали одними из самых последних. За два часа камеры, несмотря на постоянное зудение Петра Сергеевича, женщине было о чем поразмыслить, она поняла, что последние два дня перевернули всю ее жизнь. Ей уже было не страшно, что обо всем узнают дома (в предыдущий вечер она так ничего и не сказала) или на работе, и, если бы даже ее показали в вечерних новостях, ей бы тоже было все равно. Припоминая все недавно услышанное, Елена Львовна пришла к выводу, что ей не особенно обидно, что на ней обкатывают какие-то там технологии, используют в своих корыстных, зачастую грабительских целях, залезая в святая святых — в ее кошелек. Выходя из камеры, больше всего Елена Львовна сожалела о том, что та самая (недавно обнаруженная ею) субженщина все эти годы дремала и непонятно чем занималась, и о том, что всё, недавно с ней произошедшее, не случилось лет двадцать назад!

УЙ НАД ОЙ, ИЛИ БАШМАЧКИ ДЛЯ МАРЬИ

Марья поправила воротник, влезла поглубже в хлипкое пальтишко, одно название, а не пальтишко — мех поистерся, давно потерял свой первозданный холеный вид, ни шику тебе, ни лоску, но не это беспокоило женщину, неприятно было то, что со спины шибко поддувало, а это значит, от подкладки осталась одна фикция и от такого пальто теперь можно ожидать какой хочешь пакости, а она на него возлагала ой какие надежды.

Впереди показался выкрашенный зеленой краской контейнер. Из подворотни набросился ветер, по небу скребли обглоданные ветви деревьев, тучи мрачной толпой шарахались из стороны в сторону, солнце совсем не грело. Вокруг никого, ни своих, ни чужих. Вдалеке на аркане тянули в сад карапуза, хлопнула дверца машины. Ни души. Пустыня… К задней стене контейнера притулился шифоньер, у подножия, выскочив из разорванного пакета, валялись картофельные очистки, на дверце благородно висели старые брюки.

«Понимающий человек, — подойдя, похвалила оставившего их женщина. — Все мы люди, все человеки! А то ведь какие есть самонадеянные…»

Маршрут Марьи пролегал по отдаленной географии, уж шибко гадко было попадаться на глаза знакомым. Странствуя, она успела познакомиться с весьма почтенными людьми, одним из новых знакомых был Георгий Иванович — эрудит, интеллигент, милейший человек — разный люд на помойках встречается, если уж мусорные короли бывают, то что и говорить о других. (Про королей ей, кстати, Георгий Иванович поведал. Кладезь, а не человек!)

Среди россыпей чего только она не перевидала, чего только не понаходила — всякое добро люди выбрасывают: терем заново отстроить можно и мебелью обставить, из одежки кое-что перепадает (мода-то как шальная меняется), почитай, во все новое одеться можно. Пакет однажды нашла, а в нем — коробочка, в коробочке — телефон, новехонький, сначала дочери хотела снести, а потом спохватилась — у дочери-то, может, еще лучше есть, да и не хотела она, чтобы дочка знала, что мать по помойкам промышляет. Георгию Ивановичу предложила, тот тоже не взял, помыкалась, да и оставила, где нашла, авось кто другой подберет, кому нужнее… Марья огляделась, достала из-за спины сумочку (искать-то удобнее, когда руки свободные), того, за чем она пришла, и в помине не было.

— Ничего, погода шепчет, — подбодрила себя женщина. — Гуляй сколько хошь!

Вытащив блокнотик, Марья отслюнявила страничку и глянула на рисунок.

— Эх! — вздохнула она, нащупала что-то на дне, баламутка лежала на месте, куда ей деться? Ветер шуршал листком, Марья оторвала глаза от блокнота и… Надо же! Явились, не запылились! Стоят, пятки вместе, носки врозь! Как это она их сразу не приметила?!

— Вишь ты! — женщина была и рада, и польщена, и удивлена.

На земле прямо перед ней стояли черные, на толстой подошве ботинки.

Плюхнулись два голубя, но Марье было не до них.

— Кыш! — отогнала птиц женщина. — Голуби степенно разошлись. Марья наклонилась и любовно взяла башмаки в руки. — С Хлястиком, — будто бы похвалила их она. — Вон как! Ходила, ходила и выходила! Не подвела, мошенница! — не забыла она и про свою руководительницу.

Всю дорогу домой Марья поглядывала по сторонам, очень хотелось встретить Георгия Ивановича, поделиться радостью. «Не поверит ведь, дюж умный!» — совсем уж раззадорилась она.

Вернувшись домой, женщина в первую очередь занялась башмаками: вытащила из шелудивого пакета, помыла подошву, под батарею расстелила газетку, обихаживала своих подопечных долго, извела последние остатки гуталина. Вечером разложилась под лампой на журнальном столике, вытащила из саркофага очки, обе душки были давно в гипсе, сходила в прихожую, вытащила из сумки свою советчицу, обложка книжки была разорвана в клочья, название путеводительницы, как она ни колдовала, пока не придумала, уцелели лишь «…уй над …ой». С обратной стороны улыбалась автор, звали писательницу как-то по-чудно̀му — Люсинда так-то так-то. Марья, сколько ни старалась, никак не могла запомнить. Книжка давно была прочитана от корки до корки. Поначалу впечатление было не из приятных, уж очень самонадеянно: мол, загадай что хочешь и сиди на печи, вселенная сама обо всем позаботится! Марья тогда этому очень удивилась: какая такая вселенная? Галактика их, что ли? Млечный путь? Читать, однако ж, продолжила, из любопытства, прежде ничего подобного она не встречала, подкупала книжка и простотой, хотя были и явные, на ее вкус, перекосы — полкнижки, к примеру, топталось вокруг мужчин, её же в силу возраста вопрос этот давно не интересовал. Страничка за страничкой, женщина и не заметила, как Люсинда её затянула, кому-то, может, и не понравилось бы, что автор в некоторых местах подолгу топталась и слишком уж все разжевывала, но Марья осталась довольна. К тому же Люсинда была неголословна, как Марье показалось поначалу, не только направо-налево раздавала обещания, но и давала конкретные рекомендации: делать так-то и так-то, никакой самодеятельности, все равно что в рецепте. Человеку, в первый раз с методикой столкнувшемуся, все это было очень полезно. Особое внимание Люсинда уделила главным принципам, в любой методике есть определенные приемы, в книжке за основу были взяты опять же мужчины, но Марья не растерялась, сообразила, что тем метода и хороша, что ее можно применять в каких хочешь сферах.

Правила вроде как казались незамысловатыми.

Взять хотя бы — «Себе не врать». (Люсинда приводила в пример блондина — нужен блондин, значит, заказывай блондина, и не твоя забота, как его тебе доставят! Марья, недолго думая, вместо блондина подставила ботинки — старые каши просили.)

Следующее правило гласило — «Об том, об чем мечтаешь, никому не говори». (Это и без книжки было понятно — сглазят!)

Или вот еще — «Как можно подробнее описать, что хочешь». (Тут-то и была основная работа, и вот тут-то Марья больше всего и боялась оплошать.)

И наконец — «Не завираться, не искушать судьбу, не требовать невозможного, а главное — ненужного». (В пример был взят президент Обама, его заказывать Люсинда не рекомендовала, мужчина хоть и завидный, но женат, две дочери, негоже разбивать семью — Марья и сама все это прекрасно понимала, к тому же себе всегда лучше искать из своих, а то ведь детей потом задразнят…)

Просить, по мнению Люсинды, можно было все что угодно, но нужно помнить, что на твое желание будет отрываться вселенная, которую на пустяки, как она поняла, отвлекать не стоит. В конце автор сделала некоторое послабление, не каждый в состоянии словами обрисовать, что ему хочется, таким разрешалось малевать картинки. Сразу после прочтения Марья и нарисовала свои будущие ботинки, их-то и нашла нынешним утром! Вот тебе и… «Властв… уй над судьб… ой!» — Марья чуть не хлопнула себя по лбу, так вот что таилось за оборванными буковками!

Перечитав страничку с загнутым листком, Марья принялась за вторую в своей жизни художественную работу. Художница из нее была никудышная, но Марья брала старанием: тщательно вырисовала воротник, мех не стала рисовать, нужно и честь знать (да и кто бы выбросил пальто с воротником), сделала его подлиннее, чтобы не поддувало, посадила шесть пуговиц — опять-таки чтобы не задиралась пола, каким-то макаром ей удалось даже создать ощущение тепла и толстости. Рисуя, художница постаралась учесть ошибки, допущенные с башмаками, тогда она — пусть уж Люсинда ее простит — до конца не верила, что из всего этого что-нибудь да выйдет. Сейчас бы она, конечно, нарисовала не огромные мужские ботинищи (она ни в коем случае не жаловалась и уже приготовила толстые стелечки), а женские сапоги, подлиннее, хотя был и риск — икры у нее толстущие, вдруг бы не сошлись, что тогда? Другие заказать неудобно, скажут — о чем раньше думала?

Рисунок в скором времени был закончен. С листками этими тоже была целая морока, в книжке была отдельная глава, посвященная этому, в которой другие читатели делились своим опытом с такими, как Марья. Судя по письмам читательниц, действовал кто во что горазд: кто-то вешал листки на магнит на холодильник, чтобы всегда было перед глазами (хотя это и противоречило правилам), кто-то просто оставлял в блокноте, а одна, кажется, Дженнифер из Сиэтла, стыдно сказать, засунула бумажку в бюстгальтер и так с ней и ходила.

Марья, как и в первый раз, убрала блокнотик и книжку в сумку — с ботинками метода сработала, так что и нечего было выдумывать что-то еще. Ночью спала плохо, долго копошилась, переживала, как бы чего не упустила и не испортила пальто.

Проснувшись, Марья засобиралась, надела старые ботинки — новые было жалко, да и не такие холода, чтоб вещь трепать, — приготовилась к тому, что и пальто найдется не сразу (ботинки она аж две недели выхаживала). Люсинда на это тоже указывала — быстро только куры несутся, а вселенной тоже требуется время, чтобы осуществить задуманное, все не с бухты-барахты! В этом был особый смысл — вдруг кому другое что забожается, что ж тогда, вселенной лишнюю работу делать? Часа три Марья усердно ходила, продрогла до костей, пальто не нашла, зато вдалеке увидела Георгия Ивановича — наконец-то будет кому рассказать и про ботинки, которые уже нашлись, и про пальто, которое только должно найтись. К тому же, как она успела приметить, Георгий Иванович сильно поистрепался, и ему бы тоже не помешала и новая шапка, и новые ботинки. Конечно, такой, как он, Люсинде не поверит, с его-то инженерным образованием, а она возьмет и за него все нарисует — главное, только выведать, что ему перво-наперво нужно, чтобы вселенную почем зря не беспокоить.

ЗИМНЯЯ КОЛЛЕКЦИЯ

Сразу хочу предупредить, здесь я бываю редко и с покемонами не знакомлюсь, лайки оставьте себе, блог — идея Ди, но мне она понравилась, тем более все сейчас делают это. Несколько фоток я уже скинула, фигура у меня потрясающая, лучше, чем у Милосской, во всяком случае, я с руками. У матушки-природы есть масса мест для отдыха, но со мной ей пришлось потрудиться. Тонкая, звонкая — это не про меня. Уверенный третий, пока ничего не делала, и меня не надо ставить на голову, чтобы она стояла. С мордочкой, сами видите, тоже все в порядке. Меня хочется тискать, и я не всем по карману. Я знаю, чего стою и сколько стою, и мне жаль тех, которые не знают себе цену. Хотя пусть лучше таких будет больше.

Я часто ловлю на себе взгляды. Вульгарное, мини, крикливое, пестрое и вязанное крючком — не для меня. Не говорю, что это не нужно: кто-то же должен таскать шубы из обрезков и сапоги из кожзама. Но лучше вы, а не я. Одежда — спасение от уродства. Разница между женщиной красивой и не очень в том, что красивую хочется раздеть, а остальных — нужно одеть. Индустрия моды, нащупав соль, заколпачивает на этом огромные деньги.

Сразу хочу отметить, я — не шмоткозависимая наркоманша, хотя у меня и есть отдельная комната для обуви. Гардеробу я отдаю должное — и не более… Для меня это больше инструмент, а не крючок. По тряпкам и брендам еще долго будут встречать…

Я обожаю итальянские вещи: изящно, красиво, удобно.

У немцев все качественное, но топором деланное, средний размер на мини-танк.

Китайцы — молодцы, за все берутся, и я уверена, скоро у них все получится.

Наши шьют по итальянским лекалам, многие во всем этом ходят, пусть и дальше ходят — кто-то же должен поддерживать отечественного производителя. Кстати, вижу исключительные плюсы в нашем климате, у нас три сезона: зима, лето, ну, и весна-осень в одном флаконе. В Бразилии — один, в Европе — два, нам есть где развернуться.

Обожаю русскую зиму: ну где, как не у нас, можно выгулять все свои шубки? Я бы здесь поправила Монро: лучшие друзья женщин — меха и бриллианты. Сейчас у меня четыре шубки, более чем скромно. У моей подруги Ди — семь, три полушубка и четыре автоледи. И это всё учитывая, что Ди каким-то образом удалось все это выцарапать из одного-единственного мужа. Сама она, кстати, на очень большого любителя.

Если бы я до сих пор сидела с первым мужем, так и ходила бы в подаренном родителями кролике. Первая шубка появилась у меня в те времена, когда норковая шапка была целым достоянием и её не могла себе позволить каждая прачка! Мои подружки еще бегали в поддергунчиках, а на моих плечах уже трепыхалось целое состояние. Канадская норка с длинным ворсом, подшерстком, цвет — густой шоколад, английский воротник. Купил ее Женя, кажется, так звали второго мужа. Первый был студент, сидел на шее у родителей. После Жени был Эдик? Или Вадик? Не важно… Эдик оказался на редкость твердолобым, ссылался на уже имеющуюся шубку, никакие доводы и убеждения в том, что подарил ее не он, а Женя, на Эдика не действовали. Самая нищая из моих знакомых уже смоталась в шуб-тур и притащила себе шубу из Греции, а в моем гардеробе все еще колыхалась одна-единственная шубка. Эдик откровенно издевался: «В две же шубы одновременно не влезешь». Странно, что он купил мне двое… тпрусиков — двое же сразу на себя не наденешь, если только не выдалась суровая зима…

Меня уже тошнило и от шоколада, и от английского воротника, подкрадывалась крамольная мысль как-нибудь ее испортить — вылить на себя краску, прикрывшись любителями зверюшек, или отдать в дешевую химчистку. Слава богу, хватило мозгов остановиться. Эдик… нет, все-таки Вадик мог оказаться настоящей козлятиной, и что бы я тогда делала? Новую шубу он бы не купил, жить с таким жлобом я бы, понятное дело, не стала, и куда б я делась, такая красивая, без мужика и без шубы? Оставались последние ночки, чтобы хоть что-нибудь выцарапать, нутром чуяла, дело идет на разрыв. Но и милый оказался не промах, тоже одним местом чувствовал предстоящую разлуку. Хотел отделаться малой кровью, всучить енота или занюханную норочку: в час пик в каждом вагоне штук пятьдесят таких на работу едет, продавцы их так и называют — роба.

Да… и кого бы я потом себе нашла, в робе и еноте?

Тогда уже пошли поперечки. Поперечка — пусть та же норка, но хоть вид другой. Купил мне ее мой жмотик. Я была бы не я, если б не дожала. Мне бы тогда сразу его турнуть, а я, идиотка, повелась на то, что милый на новую работу вышел, — хотела до кучи еще полушубочек выцыганить. Все оказалось тщетно, только две лишних зимы на него потратила.

На третью избавилась и осталась красивая и свободная!

(Хотя и не в моих правилах бросать одного мужика, пока не найден следующий.)

Трудности меня только подстегивают. Нет ничего такого, с чем не могла бы справиться Лена Каблукова! Я ускорилась, поперечек становилось все больше и больше, от этой лесенки начинало рябить в глазах, теперь, чтобы привлечь к себе внимание, нужен был по крайней мере соболь или шиншилла. В ту зиму ко мне прибился Витя. Пустила погреться, он и остался, ну, не могу я долго без сильного плеча… Хотя, конечно, сразу понимала, Витя — не вариант.

…Давненько у меня не было такого Вити… Одни мужики в твоей жизни появляются, чтобы оградить тебя от всех невзгод, а другие — чтобы было что вспомнить.

Витенька, конечно, был редкий зверь. Я растворилась, пару месяцев абонент был не абонент, я для всех была недоступна, Ди и той стала реже звонить. За время нашего путешествия в нирвану у меня не появилось ровным счетом ни-че-го — ни одной кофточки, не говоря уже о звере. Того, что ежемесячно приносил Витенька, хватало только на то, чтобы прокормить его самого и меня и купить очередные три пачки по двадцать особо прочных. Но в какой бы пупырышек ни было сиюминутное счастье — о будущем тоже нужно было подумать… Первый звоночек с Витей прозвенел, когда я первый раз купила на свои деньги продукты. Второго уже не было. Дур у нас полстраны, не хватало, чтобы и Каблукова пополнила их ряды.

Допускаю, что есть ситуации, в которых можно кормить больного, убогого и кривого, но пусть это делает мать Тереза, у нее же остались последователи. У меня же в гардеробе продолжало висеть всего лишь две шубки, от Витеньки так ничего и не перепало, а благотворительность — для дам побогаче.

Сокровище, кстати, довольно быстро пригрели — я ж говорю, полстраны.

Мне нужно было в очередной раз рвать когти, тридцатник не за горами, мужиков становится по убывающей: состоятельных — уже мало; состоятельных и адекватных — еще меньше; а адекватных, состоятельных и таких, чтоб за рубь не удавился, — таких вообще, как в лесу моржей. В ту же зиму у меня появился Пал Андреевич — это норка в пол с воротником под соболя. Соболя мы с Ди проверили, она, прежде чем замуж выйти, пять лет на шубах простояла, так что в чем в чем, а в мехе разбиралась. Подпушек такой, и цвет палевый, и подкладка у Пал Андреевича вообще что-то невообразимое — ультрафиолетовая, сочетание потрясающее, я еще такого не видела. Короче, все очень достойно.

Познакомились мы на эстакаде, я пробила колесо (машина мне осталась после Эдика… или Вадика?). Зима, стою, как воробышек, а тут Пал Андреевич на «Ниссане». Два часа возился, перепачкался, как зюзя, я, хоть и в шубе, но чуть не околела, пока он вспоминал молодость.

Как девушка благодарная, разумеется, пригласила кавалера домой, оттаивать. Чаек, кофеек, вечерок провели, как школьники. Пал Андреевич мне еще больше понравился, солидный, не сразу быка за рога, и не дерганый — от каждого трыньканья мобильника пятнами не покрывается. Я, кстати, не переношу мужиков, которые за молнию дергают, а сами на мобильник косятся и от любого шороха вздрагивают. В подобных случаях я мужика учу: отвечаю на звонок и прошу, чтобы ему перезвонили позже, потому что он занят, он ведь действительно занят. А вообще, женат, не женат — мне ультрамариново: незначительные подробности из прошлого мужчины меня не интересуют, жена — не шкаф, можно и отодвинуть, хотя возни, конечно, меньше, если мужчина свободен.

С Пал Андреевичем удалось всех этих незначительных недоразумений избежать — мой автомеханик оказался вдовец, да еще с серьезными намерениями. Как это забавно, когда мужику за полтинник, а он все еще глядит петушком. А когда шубу мне купил, вообще чуть не тронулся: хотел соболя наземь швырнуть, чтобы я по нему лужу перешла и ножек не промочила, — вспомнил какое-то кино из своей молодости, такой лапа!

Вошкалась я с ним недолго, помер мой Пал Андреевич. Преподнес сюрприз в марте, вот уж подснежник так подснежник! Перед смертью успел купить еще один полушубочек.

Лето я решила отдохнуть. Занялась лицом, сделала инъекции, ближе к осени оформила наследство, присмотрела недорогой, но вполне приличный памятник, не совсем же я жучка. Пока бегала по делам, на глаза попала шубка из новой коллекции. Ди говорит, лиса плохо носится, быстро облезет, ну и черт с ней, зато цвет — потрясающий! Огненный, рыжий!

Скорее бы нашелся какой-нибудь Борис Сергеевич или Сергей Борисович!

Лиса хороша — зашатаешься!

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Рядом с Иваном потопталась внушительных объемов Снежинка. Одна нога оторвалась от пола, повисела в воздухе и кувалдой опустилась на пол, перемахнув через горку накиданных на пол подушек. Вторая последовала по тому же маршруту. Оказавшись по другую сторону горы, Снежинка присела, привстала и, нарезая в воздухе круги необъятной юбкой, запорхала вслед за Маленькой Снежинкой, вихрем умчавшейся от неё в дальний угол вытянутого вагоном зала.

— Нет, ну ты видел?! — прошипела сидящая рядом с Иваном Виола. — Снежинкой вырядилась… Лошадь!

Мужчина, едва заметно скривившись, поддакнул жене, только что улетевшая от них Снежинка была действительно пугающих размеров. Пышная белая юбка довершала крамольное дело. «И все-таки есть вещи, которые произносить вслух не следует, пусть даже собственному мужу… Особенно когда тебя могут услышать… — Молодой человек посмотрел на жену. — Есть вещи, которые объяснить нельзя…» — На лице появилось раздражение.

Виола была, пожалуй, самой красивой женщиной в зале. Сделай выборку из большего количества женщин, жена Ивана и тут бы оказалась одной из первых. Точеная фигура (Иван только сейчас, когда начала спадать пелена, стал замечать, что туловище у жены непропорционально длинное, но высокий рост как-то скрадывает этот недостаток). Ножка, затянутая в тонкий чулок. Не по погоде, но красиво. Десять-пятнадцать, ну, в крайнем случае двадцать ден, но ни в коем случае сорок! Иначе не будет шелкового эффекта! Ножка должна просвечиваться. Создаваться контур. Натуральные цвета предпочтительнее… Легкий загар, мелон, в крайнем случае мокко, капучино и бронза, да, и лучше матовые оттенки, чем с блеском… Лицо мужчины слегка дернулось: как это он дожил до тридцати семи лет и не знал всех этих подробностей?!..

Мраморная Виола продолжала с гадливостью смотреть на Снежинку…

«И как ему раньше могло нравиться подобное имя? И ведь ни разу не возникло никаких ассоциаций… Где были глаза, уши? Как можно было так…» — Иван встал и, перелезая через подушки, вслед за Снежинкой пошел к елке. Матвей уже дотопал до дальнего угла зала и прицеливался к понравившейся игрушке. Нужно было срочно вмешаться в процесс, пока елка не свалилась и не придавила сына и оказавшегося рядом Медведя. Пока Иван пробирался через малышей, елка два раза угрожающе качнулась, мужчина ускорился, но елка дала уже слишком большой крен. Несколько метров, отделяющие его от елки, Иван буквально пролетел и все равно бы не успел, если бы за макушку не схватилась внушительная ручища Снежинки.

— Спасибо! — выдохнул мужчина, оттаскивая от елки не пострадавшего, но уже приготовившегося реветь Матвея.

Мальчик был наряжен во фрак, штанишки, бабочку, все было узким, тесным, неудобным. Виола постаралась. По её задумке, Матвейка должен был предстать на празднике в образе джентльмена. Вокруг беззаботно прыгали Зайцы, Гномы и Медведи, пока джентльмен пыхтел, стараясь избавиться от душившей его бабочки. Половинку усика Матвейка уже отодрал, тросточку выкинул. Но Виола не унималась, каждый раз настойчиво засовывая палку в руки сына.

Пока Иван пытался занять Матвея, Снежинка установила на место елку и, подхватив на руки Маленькую Снежинку, начала кружить вокруг елки. Скрипка запиликала Чайковского. Иван в недоумении посмотрел на женщину и вдруг почувствовал уважение к этой громадине, вырядившейся в карнавальный костюм только ради того, чтобы и ее девочке было весело и не страшно среди незнакомых людей. Мужчина бросил беглый взгляд на сидящую в противоположном углу Снежную Королеву, всем своим видом излучающую уверенность в своей красоте и в том, что все в этом зале собрались с единственной целью — полюбоваться её величеством.

Виола обвела всех обмораживающим взглядом.

Только Иван собрался тащить джентльмена обратно к королеве-матери, в дверь вошел Дед Мороз. Мужчина уселся на первую попавшуюся подушку, усадил рядом притихшего Матвея. Действие происходило в центре зала, зайцы с родителями сидели прямо на полу вдоль стен. Виола развернула свой сырный нос в сторону Деда Мороза. Мысль о сырном носе пришла Ивану в голову только сейчас. На носу жены еще с детства осталась еле заметная впадинка от ветрянки, единственный изъян в образе Виолы Прекрасной.

Иван не стал подавлять зарождающийся смешок. Виола тут же ухватилась за эту гримасу-улыбку, присвоила её себе, придав ей совершенно противоположное значение, и отправила в ответ мужу одну из своих обворожительных улыбок. Раньше Иван-дурак думал, что эта улыбка принадлежит только ему… Но потом понял, что это просто штамп, причем штамп для всех. И действительно, задержавшись на нём мгновение, улыбка поползла дальше по залу, остановилась на Деде Морозе, ведь под костюмом Деда тоже скрывался мужчина, следующим был папа Гнома…

Иван раздраженно отвел глаза от жены. Матвей расхныкался, требовал внимания. Иван одернул сына, Матвейка затаил обиду, но затих — и на том спасибо.

Представление продолжалось. Дед Мороз вытащил откуда-то мешок. Скрипка и синтезатор сбацали нечто торжественное. Свет, как полоумный, мигал. Снегурка бегала по залу, закидывая всех мелко нарезанной бумагой, агитировала всех спеть. Кто-то наконец сообразил, что от них требуется, грянула «В лесу родилась елочка». Потом по центру зала пробежала девушка, протащив за собой нечто длинное, голубое, изображающее резвящийся Ручеек. Для Ивана осталось загадкой, почему ручеек зимой не замерз, бегая за сыном, мужчина упустил общий смысл сказки. Была какая-то кукла с очень большим ртом. Её будили Медведь, потом Ручеек. Были еще какие-то лесные товарищи. Все перемешалось. Ивану показалось, что смысла вовсе и нет, а может, для трехлеток он и не нужен? Матвейка притих и сидел, как завороженный. Дед Мороз выпал из поля его зрения — мальчик с интересом рассматривал приземлившуюся на штанину снежинку. Зал погрузился в какую-то дрёму. Дед расхаживал перед публикой, постукивая по полу посохом и, похоже, всех заморозил. По стенам медленно ползли блики. Снегурочка ходила за Дедом и глядела в оба, чтобы никто не шелохнулся…

На фоне всеобщего оцепенения мужчина увидел краем глаза жену. Виола, как полоумная, махала руками и уже несколько раз успела прошипеть на весь зал:

— И-и-иван… И-и-иван…

Иван с недоумением посмотрел на жену. Виола раскачивалась и все сильнее шипела, нарушая атмосферу мороза и спокойствия и привлекая к себе все больше внимания.

Быстрыми шажками к ней направилась встревоженная Снегурка. Дед продолжал нарезать по залу круги, пытаясь обратно всех заморозить.

Иван застыл, совершенно не понимая, зачем он мог понадобиться жене сейчас, в самый разгар представления, когда он подойти к ней не может! Не идти же ему через весь зал, мешая Деду и зрителям?!

На девушку стали обращать внимание, но она продолжала шипеть, вдобавок ко всему вытаращила глаза и, растопыривая и собирая в кучу пальцы, пыталась что-то изобразить… по-видимому, блымкающий объектив фотоаппарата. Иван наконец догадался, что она от него хочет. Когда он пошел за сыном, он случайно утащил с собой оба телефона, и теперь в кульминационные моменты Виола не могла сфотографировать Матвейку в разных ракурсах.

Ивану опять стало смешно. «Курица, — подумал мужчина, но тут же отобрал у жены этот титул. — Курица — наседка! Её хотя бы за это уважать можно. И детей у нее не один, а целый выводок. И обходится она как-то без нянь! Мы же и с няней еле за всем поспеваем. Бедные, и как же нам тяжело приходится! Надо ведь и про себя любимую не забыть! И главное, надо вовремя выложить на страничку очередную порцию фотографий чада… Иначе о чем разговаривать с такими же чокнутыми мамашами?..»

Молодой человек зло посмотрел на жену. Случись подобный выпад со стороны Виолы еще вчера, он бы хотя и скрипя зубами, но выполнил её требование.

«Но сегодня… сегодня… пусть она хоть расплавится…» — Иван отвел как будто непонимающий взгляд от сырной Виолы и продолжил смотреть представление.

Музыка застыла, все били ладошками по полу, Иван с Матвейкой тоже приняли участие в общем барабанном бое. Краем глаза мужчина, однако, продолжал наблюдать за женой. Виола и правда стала то ли таять, то ли плавиться. Лицо её больше не излучало ничем не потревоженного спокойствия и стало дергаться. Щеки вспыхнули и по палитре колгот попали бы, наверно, в тон бордо. Девушка встала и, несмотря на то, что представление продолжалось и по крайней мере три десятка глаз наблюдали за Дедом и скачущими вокруг него Зайцами, пошла через весь зал к мужу.

Иван застыл. Заходили желваки. Зал вдруг взорвался! Матвейка вырвался из его рук, рванул в сторону Деда. Остальные, врезаясь в Виолу, побежали в том же направлении. Виола, не ожидавшая встретить на своем пути преград, с недоумением наблюдала обтекающий её с двух сторон поток гномов и снежинок. Пролетающий мимо Медведь нечаянно свалился ей на туфли. Иван с ненавистью посмотрел на шпильку, которая была так неуместна на детском празднике. «Ну почему нельзя было снять обувь, как это сделали все остальные? Ведь можно же нечаянно наступить на лапу Зайцу или Волку! Все остальные ведь как-то до этого додумались!!!»

Виола стряхнула Медведя с туфель и стала дальше пробираться к мужу. Глаза девушки сверкали, разбрасывая вокруг себя ядовитые искры. Но Ивану было этого мало. Ему хотелось, чтобы вся накопившаяся за время спектакля злость выстрелила из нее серпантином. Опередив жену, он сунул ей прискакавшего с подарком Матвея, который тут же повис на матери, перешагнул через подушки и пошел на другую сторону зала, откуда было удобнее фотографировать жену и сына.

В зале опять стало все затихать. Дед Мороз приглашал всех спеть прощальную песенку. Иван посмотрел на экран телефона. Виола уже сидела на стуле, одна нога была закинута на другую. Матвейка, скуксившись, стоял у ноги. Иван навел объектив на лицо и сырный нос. В квадрате замерло непринужденно-обворожительное выражение. Проходящая рядом мамаша, протаскивая за собой Медведя, нечаянно толкнула его под руку — обворожительная улыбка уехала, в экран еле влезла Снежинка…

Большая Снежинка поправляла юбку Маленькой Снежинке. Иван, как завороженный, стал наблюдать за действиями женщины. Она убрала кудряшку с влажного лба девочки, одернула маленькую юбочку, тихонечко подтолкнула Снежинку в круг, и они вместе с Зайцами закружились в снежном хороводе. Иван жал и жал на экран. Фотографии Снежинки одна за другой сваливались в память телефона.

Перевел дух мужчина, только когда сделал фотографий двести. Провалившись в невероятное спокойствие, Иван вернулся к жене и сыну. Сейчас он стащит с Матвейки дурацкий костюм, дав сыну наконец нормально дышать, потом они вернутся домой, и дома его будет ждать грандиозный скандал… а после… после… у него будет новая жизнь…

Примечание автора:

Мелон, мокко, капучино, бронза и бордо — цвета женских чулок.

В СТРАНЕ ДРЕССИРОВАННЫХ ТЮЛЕНЕЙ

Семен снял с крючка пиджак, любезно предоставленный фирмой-работодателем. На груди красовалась серая, в непонятных разводах эмблема, «знак компании» — догадался мужчина, хотя и не стал разбирать, что там наверчено. Не до того. Первый день на работе, нужно осмотреться, познакомиться с коллегами, желательно побыстрее въехать в служебные обязанности, сфера для него новая, в общем, показать себя молодцом, чтобы не вылететь на повороте. Полгода без работы — это вам не фиги воробьям крутить. Жена смотрит косо, теща криво. За последнюю неделю Лидка позволяла себе два раза на него прикрикнуть, а он ничего — проглотил… И это после того, как ему пятнадцать лет чуть ли не ноги в тазу мыли. Пятнадцать лет Семен проработал водителем в солидной немецкой компании, возил одних тузов и иностранцев, чуть что — у него Шереметьево, лишний раз к нему не подступись! А потом, как гром среди ясного неба, — сокращение! Три подачки, как шавке, — и Auf Wiedersehen! С наилучшими пожеланиями, дорогие коллеги!

Семен наглухо застегнул пуговицы, предмет жал в плечах. В комнатку без стука и предупреждения влетел мужчина.

— Здрасьте, здрасьте, — просиял вошедший. — Заступаем?

— Да, — кивнул Семен, рассматривая заглянувшую в конуру фигуру.

— Георгий Анатольевич, можно без «Анатольевич», — проговорил скороговоркой мужчина и протянул маленькую пухленькую ручку.

Семен поспешил поприветствовать вошедшего и представиться. Может, такой же, как он, рядовой сотрудник, а может, гусь посолиднее… С непосредственным руководителем его пока не знакомили.

Вошедший, прищурившись, оглядел предмет, в который с таким трудом влез Семен и, хитро подмигнув, указал на вешалку в углу.

— Прикиньте пока во-о-он тот.

Семен увидел китель, который раньше не заметил, сконфузился, поскорее расстегнул пуговицы. Георгий Анатольевич, сама любезность, помог новобранцу стащить с себя чужую вещь.

— Ваш комплект на неделе прибудет. А пока так, ничего?

— Конечно! — Новичок тут же влез в предложенный пиджачок.

— Семен, а по отчеству?

— Андреевич, — представился Семен. — Но можно и просто Семен.

— Оформились? — Мужчина вопросительно посмотрел на новичка.

— Нет еще, вроде как не все документы готовы…

— Ох уж этот отдел кадров! Ох уж эти девочки! — покачал головой Георгий Анатольевич. — А то бы сегодня сходили в банк, оформили карту.

— Да днем раньше, днем позже… — махнул рукой Семен. Главное, есть работа, а карту получить всегда успеет.

Георгий Анатольевич обшарил его глазами:

— Ну, вы готовы? — Сам он по-военному быстро застегнулся, Семен одернул полы. — Ну, значит, добро пожаловать в наши ряды!

Семен уже догадался, что Георгия Анатольевича к нему вроде как приставили и он должен будет ввести его в курс дела. Георгий Анатольевич вытащил откуда-то из кармана бейджик и окончательно прояснил ситуацию: «Гаюнов Георгий Анатольевич. Ведущий специалист. Служба безопасности», — было написано на прямоугольничке. Семен выходит на должность специалиста, Гаюнов хоть и повыше, но и он скромного полета птица.

— За пару недель освоишься, — пообещал Георгий Анатольевич, без лишних расшаркиваний перейдя на «ты».

Ведущий специалист вышел из конуры охраны и покатился, как мячик, по коридору.

— Дежурство с восьми до восьми, — читал, как по бумаге, Гаюнов. — После 21:00 доступ в офис только по предварительной заявке. Забывчивых, без пропусков — пишешь в журнал. Внешние посетители — сам знаешь, паспортные данные. Когда приезжает генерал, один остается внизу, другой сопровождает вместе с личкой до лифта. Ждешь возле лифта, пока не получишь отбой сверху. — Семен еле поспевал за катящимся впереди коллегой. — Турникеты у нас новые. Три месяца как установили. Без пропуска не войдешь — не выйдешь. Все фиксируется. Лишний раз по нужде не отойдешь. Так что вот они у нас все где!!! — Пухлячок сжал маленький воинственный кулачок и чуть не тыкнул им Семену в нос. — Ну и главное — держи ухо востро. В мире-то в курсе что происходит? — Ведущий специалист притормозил и строго глянул на новобранца. — На границе неспокойно!

Семен кивнул.

Ровно в восемь коллеги были на своем посту, до начала рабочего дня был еще целый час, но офисное здание уже начало всасывать в себя народ.

Семен сразу отметил, что женщины одеты хорошо, как и на его предыдущем месте работы. Зарплаты, значит, приличные. С Георгием Анатольевичем все вежливо здоровались. Охранник тут же объяснился.

— У нас СБ не то что в других организациях. Только бывших полковников пять, два фээсбэшника. На нас не только внешняя, но и внутренняя… безопасность (с языка, по-видимому, должна была слететь «разведка»). На двух рядовых сотрудников — один наш приходится, — похвастался мужчина. — И это еще не предел!

Ближе к девяти народ повалил интенсивнее. Складывалось впечатление, что ровно в девять шлагбаум должен рубануть и отрезать проход на территорию учреждения. Дальше — если только воздухом или подкоп…

— Новая система! — пояснил Гаюнов. — На минуту задержишься — красный флажок, опоздание тут же фиксируется. Система сама по данным из опоздавших формирует списочек. Чтобы снять красный флажок, придется задержаться после работы. Служебку и объяснительную — как положено… Волокита такая, мамочки родные! А ты не опаздывай! — взахлеб рассказывал Георгий Анатольевич.

Семен понял, что Гаюнов хоть и не является главным идеологом существующей системы, но руками и ногами за нововведение.

— Ничего! Они у нас еще не так застрекочут! — опять сжал колючий кулачок Георгий Анатольевич.

Семен проторчал минут сорок у турникета, потом Гаюнов усадил его за паспорта, посетителей нужно было перенести из журнала в базу данных, тоже целая канитель. Новоиспеченный охранник не успел оглянуться, как нагрянул обед. Гаюнов отправил его в столовку, поделился жетонами. На красный Семен получил первое, на синий — второе и компот. Кормили вполне прилично, хотя, конечно, не так, как на его прежнем месте. С трех до пяти было что-то вроде затишья, после шести народ стал выбегать из всех щелей здания. Турникеты только успевали фиксировать время выхода, разумеется, тех, кто потрудился прийти на работу вовремя.

После семи Гаюнов подробно рассказал про систему видеонаблюдения, после чего коллеги ушли в каморку.

— В 22:00 обход, коридоры, туалеты, офисные зоны сдаются под охрану. Остаётся всего два охранника. Ты да я, да мы с тобой! — добродушно похлопал он по плечу Семена.

В коморке коллега расслабился, освободил шею, расстегнул пиджак, обмяк. Семен вытащил свой куль с бутербродами, который еще утром накрутила Лидка. К пайку он так и не притронулся, поэтому сейчас было чем угостить напарника. Георгий Анатольевич в долгу не остался, тут же на столе между двумя пирамидками бутербродов вырос термос. Старый, добрый китайский термос с красными мясистыми цветами. Оказывается, не все еще перебиты. Георгий Анатольевич, как фокусник, вытащил из-под стола пару маленьких чашечек.

— По наперсточку? — предложил он новобранцу.

Семен вежливо отказался. Надо быть последним лопухом, чтобы в первый же день на рабочем месте нализаться. Да и не увлекался он этим делом.

— Ну, как знаешь, — не стал уговаривать напарник, опрокинул чашку и от удовольствия аж поежился.

Семен хлебал чай. Георгий Анатольевич тем временем опрокинул еще одну кружечку, раскраснелся, если бы не штаны охранника и не рубаха, можно было бы подумать, что он в сауне, а не на работе, до того ему было хорошо и душевно. Он попробовал еще раз подтянуть Семена в компанию, но тот опять вежливо отказался. Мужчина и на этот раз не сильно расстроился и продолжил пить божественный напиток сам.

В 22:00 уже хорошенького Гаюнова тюкнуло, что нужно идти делать обход, Семен, как человек трезвый, его остановил, не хватало еще, чтобы тот попался на камеры.

Обход у Семена занял почти час. Новичок отнесся к делу со всей основательностью, прошел строго по схеме, хотя и пришлось поначалу поблукать, проверил все двери, запасные выходы, заглянул в туалеты, убедился, что и там тишь да гладь… Когда он возвратился в каморку, Гаюнов, долакавший все, что было в термосе, был в зюзю. Прикорнуть, разумеется, было не на чем, спать охране не полагается. Семен нашелся, поставил вместе три стула и уложил на ложе спекшегося товарища. Благо роста мужичок был не великого. После рассчитывал просмотреть Инструкцию, которую ему дали для ознакомления, документ был внушительный, но Гаюнов и не думал отдыхать.

— У тебя какая зэ пэ? — в лоб спросил напарник.

Семен помялся. Информация о зарплате была конфиденциальная, в отделе кадров его предупредили, но, с другой стороны, Гаюнов в стельку, не факт, что он вообще наутро что-нибудь вспомнит.

— Тридцать пять, — сообщил Семен.

— Кхм… — Гаюнов изобразил что-то типа смешка. — Негусто! И что, хватает?

— Да как сказать… Когда полгода живешь на зарплату жены… — Семен и думать забыл, что на собеседовании озвучил версию о том, что он всего лишь месяц без работы. Да и какая теперь разница, главное — взяли…

Гаюнов, заерзав на стуле, тяжело вздохнул и сокрушенно махнул рукой. — На тридцать девять тоже не сильно разбежишься… Так и живешь, еле концы с концами сводишь… Заработал… Пожрал… Отдал долг татарину…

Семен вытянул лицо, видимо, придя к какому-то умозаключению.

После откровений Георгий Анатольевич засопел и наконец угомонился. Семен, дожевывая бутерброд, листал Инструкцию.

Дойдя до пункта 15.3, он оглянулся и не без умиления глянул на свернувшегося калачиком коллегу, согласно документу, он должен был незамедлительно сообщить о нежно похрапывающем младенчике высшему начальству — и так бы и сделал, если бы брезгливость к ябедничанию не впитывалась в нашего человека с молоком матери. Осилил документ Семен, только когда перевалило за полночь. Бессонная ночь далась с трудом, спать хотелось как из пушки, а тут еще нужно следить за мониторами. В глазах с непривычки уже после двух часов непрерывного таращения в мониторы рябило.

Утро для Семена было не радужным. В шесть он начал расталкивать напарника, балагур, тунеядец и пьяница не сразу очухался, потребовалось некоторое время, чтобы привести его в чувство. В восемь нуль-нуль их наконец сменили, Семен пополз домой. Желание было одно — поскорее доползти и отрубиться.

***

Дома он сразу же отправился в люлю. Лидка все постелила — к рабочему человеку и отношение особое, не как к безработному. Семен провалился в тяжелый сон. Проснулся часов через пять, состояние было такое, как будто пил он, а не Гаюнов. Башка жутко трещала, в ушах шумело. Не успел продрать глаза, Лидка два раза прошмыгнула за дверью. Семен не подавал признаков жизни, хотелось просто лежать, не двигаться, каждое движение отдавалось в затылке. Потихонечку Семен стал приходить в себя, припоминать минувшие сутки. Первое дежурство прошло гладко, никаких эксцессов, за исключением напившегося Гаюнова, слава богу, не было. На ум пришли вчерашние слова шалуна-напарника: «Заработал… Пожрал… Отдал долг татарину…»

Семен задумался. Неужели они и правда так и живут? Неужели все так тухло? Последнее время действительно приходилось туго: хватало только на пожрать да на бензин… Прям как говорил Гаюнов. Но на прежнем месте зарплата была более-менее приличная, во всяком случае выше, чем у некоторых… Хотя, конечно, и тогда не шиковали… На что-то крупное приходилось экономить, выгадывать.

Когда Лидка в очередной раз заглянула в щелочку, Семен не успел прикрыть глаза.

Жена меленькими шажочками вошла в комнату и приземлилась на край кровати.

— Ну, как коллектив? Начальство? — посыпались вопросы.

Семен бросал пару слов, все остальное Лидка додумывала сама. Заметив плачевное состояние супруга, Лидка сунула ему какую-то таблетку и погнала обедать. Первая зарплата в ближайшие две недели не предвиделась, но обед рабочего человека заметно отличался от обеда безработного. Позвонила теща, Лида дала подробный отчет матери, так, как будто бы Семена рядом и не было. Мужчина давно к этому привык.

Покормив мужа, Лидка умелась на работу. Недавно она устроилась нянечкой в элитный детсад-пансион. Раньше детей на пятидневку сдавали не от хорошей жизни, а теперь наоборот — с жиру. Сад с английским, с бассейном, не хватало только живого крокодила. Сегодня Лидка выходила в ночь, стерегла сон деток богатеньких родителей. После обеда Семена развезло, и он опять прикорнул. Проснулся уже в десятом часу, туда-сюда, и по-хорошему нужно было, как все нормальные люди, ложиться спать, но Семен был ни в одном глазу. День с ночью перепутал. Лидка к такому дурному графику давно привыкла, к тому же в саду с детьми всегда можно вздремнуть…

Мужчина включил телевизор, новости подходили к концу. На десерт, после того, как пощекотали нервишки, пустили забавный репортаж о чудаке, который каждый день приезжал на электричке в город и развлекал собирающиеся на светофоре машины цирковым искусством. Жонглировал.

Семен прилип к экрану. Рука сама собой потянулась к стоящей на столе вазе, три яблока одно за другим взмыли в воздух. Мужчина осторожно встал с дивана, подхватил из вазы четвертое яблоко… Пятое задело люстру. Яблоки одно за другим ссыпались на ковер… Семен опустился опять на диван, не спеша собирать яблоки.

Было время, когда и он ходил в цирковую студию, потом даже поступил в училище, но бросил… Страна разваливалась… Народные артисты спивались, оставаясь не у дел, не то что артисты цирка… Родители настояли, да он и сам не видел особой перспективы в жонглировании булавами или тарелками, все было очень туманно, хотя у него получалось и нравилось… Возможно, нужно было меньше кого-либо слушать… Как некоторые, прут напролом, и в гробу они видали эти обстоятельства… Но… Семен пошел в автослесари. Все стало кристально ясно. Машины всегда ломались, ломаются и будут ломаться. Хороший автослесарь без куска хлеба не останется. Потом подвернулась немецкая компания, гайки крутить бросил, сел за баранку. Цирк, как шалость детства, остался в далеком прошлом, и только сейчас, после репортажа, Семена будто тюкнуло — а ведь могло же что-нибудь выгореть… Лидка не просто так ему подвернулась… Педработник, всю жизнь в детсаде проработала. Можно было бы даже ИЧП замутить, гастролировать по детсадам. В году праздников тьма, плюс дни рождения, тут тебе и пираты, и клоуны, да кто хочешь… Программы бы с Лидкой сами написали.

Семен стал туда-сюда ходить по комнате, отфутболивая яблоки… А там, глядишь, и поперло бы. Можно было бы даже обучающий центр для дошколят открыть, какой-нибудь «Ученый слон». У них в районе сейчас «слонов» этих больше, чем в джунглях. Каждый родитель друг перед дружкой выпендривается, не знает, в какой кружок свое чадо отдать. Лидка и на инструментах играет. Семен отфутболил последнее яблоко. И не надо разрешения спрашивать, когда приспичит. (Мужчина вспомнил про систему учета времени, которой так гордился его новый коллега.) Ушло бы, конечно, какое-то время на раскрутку, но зато потом работаешь на себя! Сам себе хозяин!

Семен плюхнулся за комп, залез на сайты, промышляющие детскими праздниками. Не было ничего такого, чего бы они вместе с Лидкой не могли вместе сбацать! Кто-то умеет шевелить ушами, а он что, не умеет, что ли?!

Семен и не заметил, как время перевалило за полночь. Спать он улегся во взбудораженном состоянии. Утром ни с того ни с сего позвонил Гаюнов и попросил по возможности зайти на работу сегодня, хотя по графику в смену он должен был выйти только на следующее утро. На работу мужчина шел с легким сердцем. Из фирмы можно пока не уходить. За три месяца что-нибудь да прояснится. Да и с Лидкой надо переговорить… А испытательный срок — он на то и испытательный, что в любой момент можно раскланяться.

***

На охране его встретил Гаюнов, огурчиком стоящий на входе, и направил в кадры. В отделе кадров его уже ждала Жанна Романовна, женщина бодрая, веселая, готовая не только ревностно исполнять свои обязанности, но и в уборную бегать по свистку, — замечательный пример корпоративного служащего.

— Присядьте, пожалуйста. — Женщина полезла в ящик. — Тюленев?

— Он самый, — кивнул Семен.

— Семен Андреевич, к сожалению, было принято решение отказать вам в трудоустройстве.

Слова прозвучали все равно что обухом по голове. Это он передумал идти в их контору!..

— Почему? — не зная, что спросить, проговорил мужчина.

— Не могу сказать ничего определенного. — Женщина улыбнулась, ему показалось, что ехидно. У только что встреченного Гаюнова был точно такой же корпоративный улыбончик. Женщина протянула ему конверт: — Это зарплата за отработанные сутки. Всего доброго, — проговорила она.

Забрав конверт, мужчина вышел из кабинета. В мозгу зудел и не давал покоя вопрос: почему его не взяли? Возраст, вредные привычки, справка откуда следует — по всем пунктам порядок. С анкетой тоже все нормально. Или дело в том, что он без работы уже полгода и в этом пункте наврал… Но это же ерунда, пустяк. ЧП за время дежурства вроде никаких не было…

На фоне всего произошедшего даже радужная перспектива оставить Гаюнова с его элитным подразделением и начать с нуля свое собственное дело, казавшаяся такой привлекательной еще вчера, вдруг поблекла.

Когда мужчина выходил из здания, его перехватил Гаюнов.

— Семен Андреевич… — Георгий Анатольевич придержал его за локоток. — Могу я попросить вас на секундочку?

Семен, опять ничего не понимая, пошел за тянущим его куда-то Гаюновым.

Когда они проходили через турникет, дежурившие ребята вытянулись перед ведущим специалистом, он, не обращая на них внимания, потянул Семена за собой, привел в маленький уютный кабинетик.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласил Гаюнов, снова обратившись к нему на «вы». — Значит, завтра ждем вас на работе.

Семен захлопал глазами, потом вытащил из кармана конверт и зачем-то протянул его Гаюнову.

— Но как же… — проговорил он.

Гаюнов нахмурился и забрал конверт:

— Ох уж эти девочки! Ох уж этот отдел кадров! Вы приняты, — успокоил он Семена. — Надеюсь, не передумали у нас работать?

— Не-т, — опешив, проговорил Семен. — Но… — Семен хотел еще что-то добавить, но собеседник его перебил.

— Позвольте задать вам один вопрос? — Гаюнов в упор глянул на Семена. — Вы читали Инструкцию?

— Да-а, — кивнул Семен, все еще не понимая, куда клонит Георгий Анатольевич.

— Ну и?

Семен пожал плечами.

— Пункт 15.3, — позволил себе напомнить Георгий Анатольевич. Для большей убедительности мужчина вытащил из ящика стола документ и показал этот самый пункт Семену. «В случае чрезвычайного происшествия незамедлительно сообщить, позвонив по телефону…»

Георгий Анатольевич тыкнул пальцем в номер телефона.

— Наберите-ка, — попросил он Семена.

Семен хмыкнул, но все-таки вытащил телефон из внутреннего кармана пиджака и набрал указанный номер.

Что-то тут же забзынькало где-то рядом.

Георгий Анатольевич спохватился, вытащил свой телефон:

— Але-але! — весело проговорил он в трубку.

Семен медленно опустил телефон. «Вот кому нужно было работать в цирке!»

Гаюнов сиял, как новый рубль, судя по всему, подобный трюк с «напившимся» напарником он проделывал не единожды.

— Кстати, разрешите еще раз представиться. Гаюнов Гэ. А. Начальник Службы безопасности.

Семен, сам не зная зачем, привстал и снова опустился.

Георгий Анатольевич, как фокусник, вытащил из ящика комплект документов о приеме на работу и разложил их на столе.

— В дальнейшем не делайте, пожалуйста, подобных промахов, — по-отечески предупредил Георгий Анатольевич. — Прошу! Ваша подпись! — Гаюнов тыкал толстым пальчиком в те места, где должен был поставить свою подпись Семен.

Пока Семен послушно расписывался в документах, Гаюнов щебетал о том, что ему теперь положено десять синих и десять красных жетонов, что они бесплатные и выдаются каждый месяц. Карьерный рост у них предусмотрен, и даже намекнул, что разлет между специалистом и ведущим специалистом не четыре и даже не пять тысяч, а все гораздо приятнее. Главное, не терять бдительность! И еще… Нужно проявить себя! Заслужить!

— И тогда по праздникам можно будет даже рыбку кушать! — не смог удержаться от шутки Гаюнов.

Выйдя из офиса, Семен почувствовал себя как-то нехорошо. Как будто что-то забрезжило, поманило, но, не успел он очухаться, тут же исчезло. С другой стороны, снова все стало определенно и ясно. Ясно, что никакого разговора с Лидой не будет и что он завтра послушно потопает на работу.

Всю ночь Семену снился цирк и дрессированные тюлени.

СВЕТКА

Митя расположился на диване, Натаха крутилась на кухне, строгала последние салаты, до прихода гостей оставалось часа два, но жена спешила, нужно успеть влезть в праздничное платье, придут Светка с Борей, Светка будет наряжена в пух и прах, хотя Наташа за ней особенно и не гналась, похоже, подозревая, что все равно не угнаться. На диване художественной россыпью валялись двадцать пять подушек, вышивая их, Таха чуть не окосела, но всё равно не унималась, на подходе лежали следующие три пейзажа. Затолкав под локоть вышитого крестиком павлина, Митя вытянул ноги на заботливо подставленную женой пуфочку. В отличие от Светки, Таха была женщиной домовитой, в этом были и плюсы, и минусы, но Митя, особенно в последнее время, плюсов не видел.

Сосредоточением Тахиной жизни был дом. Митя иногда думал, что он всего лишь такое же приложение к дому, как картина или кот Чижик, которого Таха любила до страсти, как котов вообще любить неприлично, потому как это какой-то сдвиг, а не любовь. Митя давно подозревал, что и сам он является таким же атрибутом домашнего уюта и очага, как и мурлыкающий Чижик, и, что хуже всего, любит его Таха точно такой же любовью. Заболей, случись с ним какая неприятность, Таха будет дежурить у кровати, пичкать пилюлями, ставить градусник, банки, горчичники и не только, задушит заботой, но разве так должна любить женщина?!

Совсем другое дело — Светка. Наливая в стакан пива, Митя чуть не закатил глаза. Есть такой сорт женщин, о которых только подумаешь — и сразу все вокруг затуманивается, сидишь, как пень, лыбишься, на что-то таращишься, но тебя на этом месте уже нет, потому как ты где-то далеко… со Светкой.

Митя обмяк, глотнул пива, чтобы хоть как-то оправдать посетившее его блаженство — в любой момент может заглянуть Таха… или пошлет Чижика, кот со всеми потрохами давно продался жене. По отношению животного к человеку можно многое сказать о человеке, Мите всегда было любопытно отношение Чижика к двум женщинам. Ташу кот хоть и любил, но относился к ней снисходительно, считая явно ниже себя. Светку же он любил и ненавидел, это и понятно — Светка недосягаемая. Чижик это понимал, от этого и бесился.

В стакане вскипела хмельная пучина, на месте Светки выросла Таха, обдала любовью — так, как она её понимала, — прихватила болтавшегося где-то поблизости Чижика и скрылась на кухне. Чижик повис на руке, как последний болван, сделав вид, что уже прибалдел от ожидающей его подачки. Провожая кота игривым взглядом, Митя подмигнул — с Тахой можно и расслабиться, не то что со Светкой — там нужно быть с шашкой и на коне.

С кухни донеслось урчание и позвякивание миской.

— Ах, как мы любим креветочки, — рассыпалась перед котом Таша. — А печеночку? А? Митя денежку достал… Наташа приготовила… Дала зайчику печеночку… А зайчик пришел! И съел! А-а-ам!!!

Митя чуть не поперхнулся. Пиво — напиток божественный — пеной упал на рубаху…

Откуда ни возьмись, волной вздыбилось раздражение: почему Светка досталась увальню Боре, а ему приходится жить с никакущей Натахой?! «Она ведь даже не видит, что происходит прямо под самым носом! А может, взять и открыться? Нет! Светка запретила. — Митя снова обмяк. — Светка — баба непредсказуемая, чуть что — может и бортануть, и куда он потом без нее?..» Митя, как связался со Светкой, и боялся, и любил, и пропал.

Мужчина смахнул остатки пены с праздничной рубахи, жена нарядила зайчика, как на утренник.

— Помоги, Митюль, — послышался голос Тахи.

— А? Ага, — отозвался Митя, не сдвинувшись с места. На кухне ожидала консервная банка.

За десять лет совместной жизни Таха тысячу и три раза попросила открыть консервы, отбить мясо, почистить рыбу и ни разу не попросила застегнуть сзади молнию на платье, да и не было у нее таких платьев, чтоб сзади на молнии. А он бы две тысячи банок отдал за один вжик молнии, но Таха все подносила и подносила кальмары, горбушу и сайру… Консервы давно научились делать так, что их одной левой могла открыть любая, самая безрукая домохозяйка, но дура Таха в беспомощности перед шпротами все еще видела свою женственность. Из кухни долетело «…что я больна не вами», каждый раз на Новый год строгая салаты, Таха, наверное, раз двадцать просмотрела «Иронию судьбы», но ничего до неё так и не дошло… Зря, выходит, Брыльска поджимала губку, зря вскрикивала, когда Мягков застегивал ей сапог… А какими глазами он потом на нее смотрел… Даже Чижик так не может…

— Папа денежку принес… — Таха с Чижиком притащились из кухни благодарить кормильца.

— Да провались ты, только печенку и дальше таскай… — моргнул одним глазом кот.

Таша чмокнула мужа в затылок, Митя поморщился. Что-то в этом поцелуе было обидное, даже гадкое. Таха даже не соображала, что мужика нельзя целовать за печеночку — настоящему мужику нужно что-нибудь свершить, и только потом он сам должен поцеловать — и не лезть к нему со всеми этими слюнями. Светка никогда не целовала его просто так. «Митя, Митюха, Тюха-Матюха…» — Митю перекосило. То, как тебя называет женщина, очень показательно. Светка называет его Димитрий! В этой насильственно вставленной «и-и-и» вроде как и проскакивает издевка, но, с другой стороны, само имя как бы удлиняет расстояние между мужчиной и женщиной… Тут же шевелится холка, вздымается загривок…

Митя заметил стоящую перед собой на журнальном столике консервную банку и со всей дури всадил нож ей в брюхо.

— Тише-тише-тише, — зашуршала тряпочка, вытирая масляные капельки, Чижик дрыснул обратно на кухню, Таша отправила Митю вслед за Чижиком, мыть руки. Раздался звонок в дверь.

***

Таша ойкнула и понеслась в спальню, обгоняя мужа и перескакивая через вертящегося под ногами Чижика. Даже кот почуял, что идет Светка, и тоже был несколько не в себе.

— Впускай гостей, — крикнула Таша.

Митя в мгновение оказался на пороге, рванул дверь, в дверях стояла Светка, в чем-то шуршащем, мягком, её хотелось лизнуть, и Митя, наверно, так бы и сделал, если бы из-за Светки не показался, как бы извиняясь, Боря и не протянул, здороваясь, руку.

Нарисовалась Таха, Митя часто заморгал, поставив глаза на жену: «Лучше бы не наряжалась, так можно было бы все списать хотя бы на неподготовленность… Некоторые женщины прибегают к этой уловке. Дескать, не ожидала, не готовилась, отсюда и неустроенность в прическе, и неразбериха в наряде. А тут даже и свалить не на что… Вроде и ожидала, и готовилась, и знала, что гости придут…»

— Упс! — произнес Митя вслух, но никто, кроме него, не догадался, к чему, собственно, относилось это замечание.

— Мить, ну что ты стоишь, помоги Светке раздеться! Бо-оря… — Таша с удовольствием чмокнула мужа подруги в щеку.

«Бабы — дуры, — думал Митя, стягивая пальто с гостьи. — Только Таша может такое сказануть, да он только об этом и мечтает!»

Пока Таша припечатывалась малиновой помадой к Боре, Митя незаметно лизнул Светку, Светка сверкнула глазами, носик её заострился, Митя до белых костяшек на пальцах смял рукав ее пальто.

— Светка-а-а, хороша-а-а, — без всяких задних мыслей протянула Таша. — А сережки? Они, да? — Наташа жалобно глянула на каплями висящие в ушах подруги прозрачные, чистые, как слеза, камни. — Боря почему-то покраснел.

— Они, — торжественно глянула на мужа Светка.

Но больший эффект сережки произвели на Митю: «При чем тут Боря?! Или Светка соврала Таше, что серьги ей подарил муж?.. Вот… — Митя готов был вырвать из ушей проклятые серьги и растоптать их тапками за один только Светкин гадкий, мерзкий, ядовитый язык. — Боря купил! Это же она специально, чтоб его подразнить! Вот стерва!» — Митя вдруг с восхищением глянул на неё.

Светка, отслеживая обстановку, стратегически добавила:

— Десять лет недоедали, недосыпали, в чем только можно, себе отказывали!

Таша с облегчением выдохнула: «Ну, уж они-то за эти десять лет и крышу на даче поменяли, и баньку поставили, и гаража фундамент вывели, а это похлеще каких-то там брюликов!» — Таша гордилась тем, что хоть в чем-то, но обошла вертихвостку-подругу!

Боря зашуршал пакетом, из пакета в руки Мити перекочевали две бутылки приличного алкоголя, коробка конфет и еще какие-то банки по женской части. Митя, вздыбив брови, глянул на Светку.

— Мама передала, — прокомментировала Светка. — Баклажаны, патиссоны, крюшоны, черт ногу сломит… Сами разберетесь.

— Ну что, морда?! — Светка переключилась на уже два раза прошедшего мимо и пытающегося обратить на себя внимание кота. — Жрёшь, пьешь и спишь? Сдохнешь — даже шапку с тебя не сошьешь, а слез бу-у-у-де-ет! Дармоедище! — Светка дала не больной, но в общем обидный щелбан Чижику, но тот, как ни странно, не обиделся, а потерся о ее ногу.

«Чего только не стерпишь от красивой женщины!» — Митя оттащил Чижика и поцеловал кота вместо Светкиной ноги.

Чижик, сообразив, что поцелуй предназначался не ему, коником ускакал от Мити. Первая спохватилась Наташа, потащила всех в комнату. Поохали, полетели комплементы хозяйке. Таха, в своем репертуаре, тут же поделилась лаврами с мужем, не забыла и Чижика. Кот чуть не провалился от стыда: «Намекать на то, что и он был замешан в бабско-кухонных делах?! Боже мой, в присутствии Светки делать это не нужно!»

За столом расселись пара напротив пары, больше всего не повезло Боре, ему весь вечер пришлось лицезреть Наташу. Светка села напротив Мити. Стол был сплошь заставлен, салаты удивляли полетом Ташиной мысли, неожиданностью решений. Митя даже подумал, что неплохо бы, чтобы Таша так уж не тратила себя на салаты, оставила бы чуточку фантазии и на другое. Но глянул на жену и передумал: «Пусть уж так, как есть. Светку ей все равно не переплюнуть».

Светка один за другим пускала Таше комплементы, занимаясь нужными ей делами. Таша, воодушевившись, рассказывала всем, как готовила салат, как ковыряла авокадо, шпиговала что-то черносливом, как просила Митю все строгать и как Митя ей помогал как муж и хозяин. Чижик аж прижал уши — надеясь, что хоть на этот раз минует его чаша сия и Таша не станет ему приписывать вырезанные из свеклы розочки…

От Ташиных кулинарных излияний теперь уже передернуло Митю, еще бы чуть-чуть — и он бы точно отреагировал, но чья-то нога поползла вверх по его брючине. Наташа продолжала экскурс по салатам, Боря, добрая душа, поправил очочки, продолжал внимательно слушать сказку о том, как встретились горошек с майонезом.

— Потом я посыпаю все приправкой… оливковое масло и… еще маслины…

На маслинах Митя раскрыл рот, глаза его уже не отпускали Светку, но ступня скользнула вниз и оставила Митю ни с чем. Мужчина проглотил слюну, хотел было привстать, но, зацепившись чем-то за стол, вовремя остановился, засуетился с рюмками. — Что будут дамы?

Чижик одобрительно глянул на Митю: «Ну, наконец-то, додумался заткнуть эту говорильню!»

Боря потянулся к шампанскому, пена залила парящие над столом бокалы.

— Тост, женщины ждут! — Света глянула призывно на Ташу, как бы приглашая её поддержать.

Таша неожиданно стушевалась, Митя моментально сообразил почему: «Какая же она женщина? Она просто человек! Друг котам!! Наташа может хоть полночи разбирать холодец, но женщиной она от этого не станет. Женщина — это что-то другое… неуловимое… что-то легкое из ситца…»

Митя куда-то плыл, слава богу, что вмешался Боря:

— За весну! За прекрасных дам! За украшение нашей жизни! — неожиданно выпалил Боря, за окном кружились снежинки.

Фраза произвела оглушительный эффект, все засмеялись. Митя запрокинул свой бокал и одним глазом наблюдал, как Светка опрокинула хрустальную рюмку. От шампанского Светка заискрилась и стала еще прекрасней! Таша пошла пятнами. У нее давно была аллергия на шипучку, но эта дура решила выпить, заодно со всеми. Чувствуя что-то неладное, Таха унеслась на кухню. Боря вскочил и пошел за ней, Боря был доктор.

Митя потянулся к Светке, стал что-то говорить, Светка схватила кота и быстро проговорила:

— Чижик, душечка, угомони своего хозяина! — Чижик повис в ее руках тряпкой, готовый выполнить любой каприз. — Фу, какой! Фу, напился! — шепнула она на ухо коту.

Митя обиделся, он был не пьян, если только самую малость, прекрасно соображал, и он был на взводе. Светка моргнула, как кошка, купаясь в этом его взгляде. Митя уже раскрыл рот, чтобы опять что-то сказать, Светка метнула взгляд, нашла пульт и включила телевизор. Вовремя! С кухни притопали Таша с Борей, диктор заглушил произнесенные Митей слова.

Боря убеждал Ташу больше ни в коем случае не пить шампанское, и теперь они гадали, на что бы ей такое переключиться: на винцо или сразу на беленькую?

Светка уставилась в телевизор, бойкая дама в строгой блузе вещала о том, что в городе неизвестные ограбили банк. Светка внимательно слушала. Толком дама, как всегда, ничего не сообщила, кроме того, что ограбление совершили двое в черных масках около двенадцати часов ночи.

— Черной, черной ночью… в черных, черных масках… двое черных, черных… негров… — проговорила басом Светка.

Весь стол прыснул. Больше всех смеялась Таша, Светка умела насмешить.

— А я знаю, кто были эти двое, — не обращая внимание на смех, проговорила Светка, в упор глядя на Митю, у Мити холодок пробежал по коже, он застыл, но Светку было не унять. — Эти двое были… Димитрий и… Чижик…

Над столом опять пронесся хохот, Наташа снова покрылась пятнами, Борины плечи запрыгали.

— Ой, нет! нет! нет! — вскрикнула Светка. — Боря и Чижик!

Боря чуть не подавился, жалобно глядя на жену: «Ну нельзя же так смешить!»

— А ведь главный злодей — Чижик! — нашлась самая догадливая Таша.

— Чи-жик! Чи-жик! — начала скандировать Светка.

Митя на радостях потянулся к коту. Чижик, выгнувшись дугой, три раза подпрыгнул и дрыснул под диван — насилу укрылся от пьяной толпы!

— Ну, ладно, — продолжала разглагольствовать Светка. — Но Чижик просто не мог в одиночку совершить такое преступление, ему необходим был напарник! Нужно же было кому-то и деньги тащить. — Светка глянула на Ташу. — Таш, ну вот ты что бы сделала, если б узнала, что ограбление совершил твой муж?!

— Я бы… — Наташа заблымкала глазами.

На помощь ей пришел Боря:

— Таша бы носила ему передачки и его не бросила бы, и вообще, если что — в Сибирь! — выпалил Борис, видимо, мечтающий о таком же порыве в его сторону, но со стороны уже своей жены.

— А ты? — подхватила нить Таша.

— Ну-у-у, е-е-если бы Чи-и-ижик оказа-а-ался в тюрьме, — растягивая слова, продолжила Светка. — Я бы ходила к нему на свидание… каждый день… подкупила бы охрану… и… — Всё это было сказано так вязко-интригующе, что у обоих мужчин нарисовались почти одинаковые картинки.

О природе свидания не догадалась только Таша, пришедшая на свидание просто с пирожками. Пока Таша разворачивала платочек, Боря и Митя жалели, что в тюрьму попал подлец Чижик, а не они.

— Нет, Митя на такое бы ни за что не пошел, — серьезно проговорила Наташа.

— Уверена? — спросила Светка под общий взрыв смеха, не смеялся почему-то один Митя.

— Нет, нет, ни за что! Я своего мужа знаю, — самоуверенно проговорила хозяйка.

— Боря, а ты бы пошел? — Светка хлебанула еще шампанского.

Сидящий рядом Боря вдруг замотал головой, поскорее отказываясь от такой перспективы.

— Не-е-ет? — разочарованно проговорила его жена.

— Пошел бы! Пошел!!! — тут же согласился Борис. Все опять рассмеялись.

— Кстати, сколько они стыбзили денег?

— Девять миллионов, — серьезно проговорил Митя.

— Да? — удивленно проговорила Светка. — В новостях этого, кажется, не говорили.

Митя обомлел.

— Да это по-другому каналу говорили, — засмеялась Таша.

— Таша, кстати, а куда бы вы дели свою долю? — не унималась Светка.

Та самая Таша, которая ни за что бы не поверила, что ее муж на такое способен, довольно быстренько расправилась с девятью миллионами: на даче, как грибы, выросли еще одна баня и хозблок, у дома над вторым надстроился третий этаж, под дом был совершен подкоп, и внизу заплескался бассейн. На случай войны с немцами был прикуплен соседний участок, уже, оказывается, столько лет соблазнявший Ташу и даже Митю, у Мити появился новый автомобиль, и даже Чижику стали чаще покупать «Кошачьи грезы». Сама доброта Таша вспомнила всех, но, как всегда, забыла про себя.

Светка, кажется, это заметила.

— Тпру, — притормозила она расшвырявшуюся несуществующими деньгами Ташу. Там же был еще напарник, то есть ваши всего-то четыре с половиной ляма, они ж не резиновые…

Таша виновато выбросила из списка Митин новый автомобиль, приговорив его и дальше передвигаться на плюгавеньком «пыжике».

— Ну, а мы бы, — глядя на Борю разоткровенничалась Светка, — бросили работу. На что они нам, эти гро̀ши? Махнули бы в Австралию. На год или два. На сколько бы хватило. Купили бы мне сумочку из крокодила, правда, Борь?

Счастливый Боря заморгал глазами.

Наташа, с шумом и даже не думая скрывать свое несогласие, выдохнула: «Пустить по ветру такие деньжищи!»

— Неужели бы ничего не купила? — ввинтила Таша.

— Ну, почему? Купила… Брильянты.

— Нет, я бы так не смогла, — проговорила Таша.

— Это точно! — согласилась Светка.

Таша захлопала глазами, не зная, как относиться к сказанному.

— Нет, и все-таки как они это провернули? Ведь это же какую смелость надо иметь… — наконец заполнила паузу Таша. — Ведь могли же и убить!

— А как же! — Светка зацепила взглядом чуть показавшегося из-под шкафа кота и направила в него указательный палец. — Пиф-паф, Чижик!

Бедный Чижик еле успел увернуться от бандитской пули.

— Нет, а все-таки интересно, как они все это провернули? — не унималась Таша. — Подогнали, наверное, самосвал, чтобы банкомат вырвать?

— Да нет, никакого самосвала не было. — Светка выдвинула идею по поводу того, как все произошло, Боря и Таша внимательно слушали, даже не предполагая, что именно так на самом деле всё и было. Митя смотрел на Светкины шевелящиеся губы и больше думать ни о чем не мог.

— Ну ладно, теперь у них все позади! — вклинился Борис. — Эти двое сейчас где-то отсиживаются и, наверно, пьют шампанское.

Митя вдруг посмотрел на Бориса, и ему показалось, что он обо всем знает… Такой у него был взгляд — всё знающий, всё понимающий…

— А может быть, даже и не пьют, потому что закончилось! — прощебетала Светка.

— Я схожу… — Митя встал и направился к двери. Требовалось отдохнуть, проветриться.

Таша хотела было увязаться за ним, но в духовке был гусь и на Светку оставлять его было никак нельзя.

— Я… — хотел было предложить свои услуги Борис.

— Сиди, — скомандовала Светка. — Не хватало еще простудиться.

— Я пойду, а то купишь какую-нибудь кислятину, будет в нос бить, — встала из-за стола Светка.

Таша и Боря тоскливо проводили ушедших.

На улицу вышли молча.

— Как ты думаешь… они знают? — спросил Митя.

— Это не важно, — ответила серьезно Светка.

— Свет, ты должна от него уйти, это же, в конце концов, глупо…

Светка отмахнулась: «Не заводи старую пластинку».

— Зачем ты начала разговор про банк? Они же могли догадаться.

— А ты видел, какие глаза были у твоей?! Как она приготовилась тебе передачки носить!? — вдруг захохотала Светка. — Не того ты боишься, — в момент посерьезнела она. — Да-а-а, Таха твоя, если даже и догадается, ни в жизнь тебя не продаст. Скорее, второй крышей дом покроет и деньги под яблоней зароет. Да и Боря — кремень…

— И все-таки… — опять принялся за свое Митя. — Так и будем жаться по квартирам? Прятаться?

— Так и будем… — завернула нос в пальто Светка.

Дальше шли не спеша. От хохотушки не осталось и следа. Светка о чем-то раздумывала, Митя это чувствовал. Это вообще счастье, если ты можешь чувствовать такую женщину.

— Митя, я должна тебе кое-что сказать, — наконец проговорила Светка. — Боря очень болен… нужна операция…

Митя, как ошалелый, хлопал глазами: «Вот это новость…»

На морозе хмель выветрился. Митя потихоньку стал соображать: из-за этого Светка, скорее всего, и не может уйти от мужа.

— Операция? — Митя наконец отвлекся от своих шкурных интересов и подумал о Боре. — Это же, наверное, деньги нужны… Сколько?

— Много, — проговорила Светка.

— Тогда забирай все, — не задумываясь, предложил Митя.

— Нет, это было бы нечестно, ты и так подарил бриллианты… Таша, наверно, глаза бы мне выцарапала, если бы узнала, что такая сумма от ее сараев была отодрана… — В глазах ее опять запрыгали чертики.

— Что ты ему сказала про серьги?

— Родители подарили.

— И он поверил?

— Наверное… Вообще все переворачивается в голове, когда узнаешь такое… Да ему вообще не до того сейчас…

— Да… — выпустив пар, проговорил Митя.

— Нет, ты все-таки бери деньги, — настаивал Митя.

— Спасибо, Мить, — кивнула Светка, деньги были действительно нужны позарез, операция в Израиле, потом реабилитация…

Митя непонятно от чего, но был счастлив. Есть такие люди, пройдя по краешку жизни которых становишься уже счастлив. Светка была именно такая. Всю, покрытую салатами жизнь с Наташей можно было отдать за один день жизни с такой, как Светка!

— Ну, ничего, мы еще повоюем, — обнял ее за плечи Митя. — А если понадобится, сопрем еще один банкомат!

— Лучше два!!! — отозвалась Светка.

ВСЕ В СУП!

Куры в большинстве своём уважаемые люди, Савелию это было известно, как никому. Мужчина глянул на собравшихся, куры же, напротив, такое впечатление, что на него не то что не глянули, а вроде как нарочно проигнорировали, будто и не человек перед ними, а так… даже и слова такого на курином нету…

Из всех присутствующих встрепенулась одна только рыжая молодка из крайнего гнезда, но скорее по глупости или просто обозналась — Савелий зерна не носил, кукурузы не молотил, свежей воды в поилку не доливал.

— Ну что, сидите, лахудры? — Вытащив из кармана грязных брюк «Казбек», Савелий тяжело опустился на лежащее тут же бревно, зажал желтыми прокуренными зубами папиросу, затянулся.

Куры продолжали заниматься каждая своим делом. Только на первый, не слишком внимательный взгляд могло показаться, что здесь все прохлаждаются, дел в курятнике предостаточно. Из гнезд торчало несколько несушек, вернее их слегка пошатывающихся голов, куры находились в полудреме и всем своим видом как бы говорили: «Иди, мил человек, куда шел! Не до тебя, все заняты делом!» Вид у кур был почти блаженный. Несушек, особенно плодовитых, до поры до времени не трогали; некоторые и вовсе умудрялись прожить долгую куриную жизнь. Сейчас у Савелия на дворе на полном пансионе проживало две таких пенсионерки-второгодницы: Мадам Грицацуева — толстая, холёная курица — и одноглазая Люська.

Докурив, мужчина потянулся к гнездам, залез под теплое оперенье, пошарив рукой, что-то нащупал. Курица чуть было не всполошилась, задним числом сообразив, что кто-то залез под юбку, но лишь для отвода глаз, только бы остальные и дальше продолжали считать ее порядочной женщиной. Савелий, привыкший к бабьему склочному нраву, на всякий случай вытянул губы, лицо озарила улыбка.

— Ш-ш-ш… Ну что те, жалко, что ли? — пролепетал он.

Пока курица моргала, Савелий вытащил яйцо, постучал по нему черным ногтем, отковырнул скорлупку, желток бултыхнулся на тоскующее дно желудка. В курятник стремглав влетел хозяин, нутром почуяв, что кто-то проглотил одного из его отпрысков, — сверху вниз глянул на Савелия, зыркнул на гарем, потом снова на Савелия и тут же скрылся за деревянной дверью, но, будто не доверяя присутствующим, вернулся обратно. Савелий чувствовал, что петух ему не доверяет, но связываться с ним в открытую отчего-то не желает…

Сапожок поскреб солому: «Было б из-за кого мараться…»

Петухи — своего рода куриная каста, высших, если не сказать — неприкасаемых. Простому смертному попасть в этот круг вряд ли возможно, только родиться петухом мало, надо обладать характером, харизмой…

— Черт его знает, как это у них выходит… — пожал плечами Савелий.

Петух никак не отреагировал на этот жест, не до того ему было, чтобы слушать чьи-то излияния. Петя снова, как ошпаренный, кинулся из курятника… Несмотря на принадлежность к высшей касте, на днях у него появились веские основания опасаться Савелия и установленной неподалеку гильотины: ни с того ни сего Петя стал припадать на одну ногу: за курицей теперь ни угнаться, на заборе на одних опахалах не удержаться, по двору фараоном не пройтись — это только у людей кого хочешь в цари рядят, и хромых, и кривых, и убогих, а у них с такими дефектами на троне не удержаться… Пока гребешок торчком — все трепещут, но стоит правящему монарху оступиться, ни одна тля не пройдет мимо, не тюкнув несчастного по темечку. Желающих на вакантное местечко предостаточно. Победителю — все куриное царство. Горе побежденному. И не от тебя зависит, будет ли поднят большой палец вверх и будешь ли ты и дальше ходить по двору павлином… или голова с плеч и канешь в супе…

Савелий подобрал с земли камешек и бросил его вглубь сарая, через распахнутые двери в темноту ворвались две совсем юные, еще не знающие жизни курочки. Молодость! Молодость на то и дается, чтобы, едва только заслышав ласкающий звук сыплющейся наземь пшеницы или мягкое приземление упавшей с ветки раззявы-гусеницы, нестись, как ошалелый, бог весть куда… Савелий не без зависти посмотрел на этот задор, на этот бьющий фонтан, он пока еще скрипел, но вот так, через край, энергия давно не била, да и в жизни он уже кое-что понимал… хотя бы то, что нет в ней ничего такого, из-за чего бы стоило вот так, сломя шею, нестись невесть куда…

Молодость, не найдя ни зернышка, так же быстро выскочила из сарая на двор и застыла столбом, облитым теплыми лучами солнца.

Чуть поодаль, в теньке, топтались несколько старших жен. Этих было большинство, держались кумушки гуртом, были первыми охотницами до зрелищ (недели не проходило, чтоб кого-нибудь не провожали на лобное место), все, как одна, были мастерицами выхватить из-под чужого клюва зернышко. Савелий кинул в раззявленную дверь еще один камешек. Пара куриц, отделившись от толпы, добежала вразвалочку до мнимого зернышка, остальные так и остались стоять на месте и колотить клювом пыль… В этих уже чувствовалась зрелость… Догадавшись, что их обманули, наседки не взбеленился, не распушили крылья, а продолжили долбить себе землю — дело привычное.

Мимо, никак не прореагировав на камешек, прошла несушка с пятью цыплятами, всем своим видом показывая, что выполняет самую важную на земле миссию, всё остальное — суета сует. Савелий только и успел подобрать под себя ноги, машинально пересчитав выводок, кроме постоянных обитателей, никого видно не было. Тихонько прикрыв дверь, Савелий подошел к гнездовью кур, нырнул под ту же самую курицу, буфетчицей рассевшуюся в гнезде.

— Тш-ш, — зашипел Савелий на шелохнувшуюся было барыню, по лицу пробежало что-то похожее на проблеск, из-под юбки вынырнул пузырь с мутноватой жидкостью.

Савелий аж заискрился, рукавом смахнул с запотевшего стекла прилипшее, напиток был теплый, но Савелию было не до выпендрежа, куда ни глянь, кругом враги и лазутчики, приложился к пузырю, живительная влага заплясала и забулькала, потекла по луженому горлу, по телу разлилась нега… Вернув бутыль на место, Савелий осел на бревнышко. Шевелиться не хотелось, еще бы чуток — и наступило бы вечное блаженство. Из угла сарая послышался шорох.

— Хлаша? Ты? — тут же долетело со двора.

Савелий, услышав имя жены, едва не припал к земле. Лишь спустя мгновение осторожно прильнул к щёлке.

По ту сторону стены сарая что-то шаркало, ёрзало, по цветочкам Савелий признал тещину старушечью юбку. Тёща больше никого не звала, видно, догадалась, что дочери поблизости нет.

— Чер… тя… принес, — проговорил одними губами Савелий.

Старуха, подобрав край юбки, сковырнула с земли подсохший помет, погнутой ложкой затолкала в ржавую консервную банку. Савелий осклабился — все дела чертовки ему были давно известны, ведьма никак опять собралась варить колдовское зелье… Не отрываясь от щелки, Савелий следил за консервной банкой, ему вдруг стало обидно… Будто и не хозяин он в собственном доме! Будто и посуды получше для него не нашлось!

Набрав полную ёмкость, старуха помелась к дому, Савелий, оставив пункт наблюдения, почувствовал горечь, по привычке уставился в одну точку… Он и не заметил, как кто-то приоткрыл дверь сарая, наметилось оживление, народ возвращался в курятник и, не обращая на него внимания, рассаживался по местам. На жёрдочку рядом уселись две курочки, нахохлились, Савелий, чему-то удивившись, оглядел их осоловелым взглядом, в голову ему пришла мысль, что среди кур нет горемычных пьяниц, все приличные граждане. Савелий будто впал в ступор, мысли, как заколдованные, крутились вокруг одно и того же: «И живут ведь, как люди… и ведь ни одна ведьма не… — Савелию стало еще горше. — И ведь делают всё исподтишка, курвы проклятые… Ни уважения те… ни почета… никакой и-и-иерархии…»

Савелию стало чуточку себя жаль (хотя он этого и не любил), вдруг померещилось, что, окажись он и впрямь в таком идеальном обществе, он, может, и вовсе б не пил.

«Да случись жить в курятнике, петухом бы был! Не иначе!» — воспрял духом Савелий, плечи его несколько расправились.

Движение это не осталось незамеченным, сидящий рядом петух, будто почувствовав соперника, грозно на него зыркнул, быстро соображающему Савелию ничего не осталось, как отказаться от имперских амбиций и вести себя потише. — Да и черт с тобой, — покосившись на петуха, пробормотал он.

Отодвигаясь по жердочке от хозяина, Савелий чуть было не спугнул молодок, еще не имеющих опыта общения с нетрезвыми мужчинами, дыхнул, три девицы демонстративно от него отвернулись.

— Ишь ты… — махнул на них рукой Савелий.

Ни с того ни с сего проклюнулась догадка о том, что и в этом кудахчущем царстве не все так гладко: чтоб не клевали — нужно показать себя молодцом, а если хвост не пучком, значит, надо браться за дело… все равно что наседка… или… в суп…

Обдумывая три перспективы, Савелий усмехнулся, помрачнел и снова полез под пышную юбку буфетчицы:

— Всё равно все в суп…

КОСТЮМЧИК В ТОНКУЮ ПОЛОСКУ

Николай Иванович был разве что не напомажен. На нем был приличный костюм, белая, не новая, но все еще не потерявшая белизну рубаха, приятного крэ-эмового цвета галстук — мужчина подмигнул своему отражению в зеркале, он-то думал, его в этом самом костюмчике в известном направлении упакуют, а тут вон как вышло — жених!

С Анной Тимофеевной их познакомили. Не думал, не гадал, не успела сестра вывезти последние вещи покойницы Марьи, а тут нарисовалась новая пассия, да какая женщина! Локоток с ямочкой, не идет, а плывет, присядет на тыкву, ручками всплеснет, всё в ней ходуном так и ходит, так и волнуется!

Мужчина перекинул длинную прядь слева направо и аккуратно распределил по всей сияющей ровным блеском поверхности, свет над головой несколько рассеялся. Пустяки его не волновали, лысина сейчас сплошь и рядом, никого ею не удивишь, он же для своих семидесяти выглядел еще каким молодцом. Подкорректировав прическу, мужчина въедливо оглядел костюм, кого-то он себе напоминал, но вот кого? Убей, не помнил.

Голова слегка дернулась, складка легла на чело, но Николай Иванович тут же себя успокоил. Подергивание головы — дефект скорее эстетический, недавно его всего просвечивали, серьезных неполадок не обнаружили, все органы функционируют, как часы, сосуды в норме, да и ему ли на скворечник жаловаться? Кроссворды досе без всяких справочников разгадывает, судоку как орешки щелкает. Что же касается болячек, так по мелочи сейчас у кого хочешь букет наберется, среди молодых и то здоровых нет!

Повернувшись боком, мужчина подобрал живот, какое бы позитивное впечатление ни произвел костюм, в глубине души Николай Иванович понимал, что уже не тот… однако так же хорошо он понимал, что женщина рядом с ним должна быть соответствующая.

Долгие годы идеалом для него была Валентина Толкунова. Русская красавица. А как пела… А какая коса… Второй такой, конечно, не сыскать… Мужчина отдавал себе в этом отчет и даже готов был пойти на некоторые уступки. Роскошной толкуновской косы у его новой знакомой не было, на голове Анна Тимофеевна таскала такого же барана, как и его покойница Марья, но зато какая грация, какие манеры…

Но, что бы там ни говорили, одних внешних данных для совместного проживания недостаточно, тут нужно что-то большее… Николай Иванович всегда уважал немцев, сумевших дать краткое и тем не менее ёмкое определение достоинств женщины.

Киндер. Китчен. Кирхен.

Женщина должна быть матерью. Хозяйкой. И не какой-нибудь там шалопутной.

Из трех составляющих Николай Иванович придавал, пожалуй, особое значение кухне. Снегурочку в его возрасте уже не сострогать, а вот хозяйка в дом нужна до зарезу. Половник без всякого уведомления выпал из рук покойницы Марьи, минувшим летом на даче делов наделала смородина, да и сам он вот уже полгода как был без надзору, жил хуже собаки, да что там говорить, опустился до того, что за счастье считал бульон из пахучих кубиков.

В свою очередь и ему было что предложить новой хозяйке. Квартира в тихом районе, ни одной трубы из окна не видать. Летом можно прокатиться на дачу. Сто пятьдесят км от города, воздух, как хрусталь, машина на ходу, чуть что — ТР-ТР-ТР — и Анна Тимофеевна едет на дачу, подышала воздухом и — ТР-ТР-ТР — возвращаются обратно. Имущество, может, и не бог весть какое, но, опять же, абы кому вручать его не хотелось бы.

Не успели их познакомить, Анна Тимофеевна уже три раза позвонила. Вот и сегодня — дзынь-дзынь-дзынь — набрала ему с самого ранья, эдакая курочка, бурю какую-то выдумала, дескать, как ваше самочувствие? Вискѝ не сжимает ли обручем?

Выгнув грудь колесом и шаркая тапками, мужчина прошелся по комнате:

— Нет сегодня никаких бурь! Дважды все газеты просмотрел! Еще б солнечное затмение приплела, — хихикнул Николай Иванович. — И надо ж какая цыпочка! Сама себя везет к нему давление мерить. Вот тебе и разница в двадцать лет!

Из глаза неожиданно потекла слеза, проморгавшись, Николай Иванович глянул на только что выдранный из носа волос и поспешил в ванную прореживать бурьян. К приходу гостьи все должно быть безупречно. Почикав волосы, Николай Иванович задумался о том, в чем ему лучше встречать гостью. В домашнем — вроде как неприлично, хотя и вполне естественно, он же больной, в костюме — не к месту, хотя и очень импозантно.

Решение пришло само собой. Анна Тимофеевна позвонит в дверь, он встанет с постели, как будто больной, впустит гостью в дом и тут же попросит позволения удалиться, в соседней комнате переоденется и явится пред ясные очи в лучшем виде. В проекте выходило все замечательно.

Николай Иванович шаркающими шажками пошел поскорее в свою комнату, по-быстренькому разобрал с утра еще прибранную кровать, постарался предать ей хоть и не прибранный, но все же живописный вид. Проходя мимо зеркала, мужчина краем глаза поймал свое отражение.

Строгость, но в то же время лоск. Стильные полоски. Чикаго 30-х годов. Ни дать ни взять Аль Капоне! Николай Иванович треснул себя по лбу. Ну наконец-то! Вспомнил!

Вылезая из костюма, мужчина в трюмо опять поймал свой силуэт. Нательный гарнитур доходил почти до самых колен, Марья всегда заботилась о тепле, никто стараний её не умалял, но сейчас нужно было несколько иное. Как озарение, на ум пришла пижама. Надеванная только единожды, в больницу, а после того лет пять пролежавшая затворницей в заточении шкафа. Мужчина изрядно повошкался, прежде чем ночной костюм увидел свет божий.

Да, именно так все и произойдет. Сначала он выйдет в пижамном костюме, а потом галантно извинится, и появится Аль Капоне.

«Костюм лучше было бы перевесить в другую комнату, — на ходу соображал мужчина, — чтобы за ним было куда идти». Женщине нужно сразу дать понять, что у него не одна и даже не две комнаты, как у кого-нибудь дырявого пельменя, что и он за свою жизнь кое-что нажил!

Время в приготовлениях пролетело незаметно, звонок в дверь весело задребезжал, мужчина заметался по комнате, но взял себя в руки и степенно пошел открывать.

Анна Тимофеевна, красивая, курчавая, вплыла в квартиру. Борта у нее были такие, что Николаю Ивановичу пришлось не без удовольствия посторониться.

— Ложитесь, ложитесь, — проговорила она бархатным грудным контральто, осмотрелась и поставила сумку на как будто бы специально приготовленный для нее пуфик.

Николай Иванович засуетился вокруг окружности.

— Где у вас ванна? — пышно вздохнула гостья.

Пока Анна Тимофеевна мыла руки, Николай Иванович успел нырнуть под одеяло и терпеливо ждал ее появления. Завершив гигиенические процедуры, гостья покинула санузел и поплыла по коридору в сторону хозяйской опочивальни, нечаянно заглядывая в каждую попавшуюся дверь.

Наконец появилась на пороге спальни, Николай Иванович не успел заметить, когда гостья успела надеть собственные тапочки. Предусмотрительная, хозяйственная.

Николай Иванович как-то сам собой, автоматически принял вид умирающего. Приятно, когда за тобой ухаживают, тем более когда это делает женщина молодая и симпатичная.

Анна Тимофеевна затянула манжет покрепче и стала качать грушу. Чувствовалась в ней сила. Силища.

Пока стрелка бегала, Николаю Ивановичу стало стыдно за свой тонометр, сейчас в каждой аптеке продаются современные приборы: нажал на кнопочку — и все дела. А он все еще пользуется каким-то ископаемым бронтозавром. Мужчина дал себе слово, не откладывая в долгий ящик, с первой же пенсии купить новый аппарат.

Анна Тимофеевна обвела взглядом комнату, покачала головой. Николай Иванович не сразу сообразил, к чему, собственно, относится это покачивание. Неужто к давлению? На всякий случай попробовал разрядить атмосферу.

— Ну, что там приборы? Хоть сейчас в космос?

— Уж прямо-таки и в космос? — Анна Тимофеевна захихикала мелкой дробью и поправила на груди брошку. Николай Иванович, по привычке нырнув за рукой, вдруг вспомнил про Аль Капоне и, с твердым намерением облачиться в костюм, поднялся с постели.

— Что это вы выдумали, Николай Иванович? — заколыхалась женщина, проводила хозяина рыбьим взглядом и продолжила осматривать обстановку. Выглянув в окошко, аж вспыхнула, стены дома, как она и предполагала, толстенные, в два кирпича, не какая-нибудь там панелька, в которой и к окну подойти страшно. Две комнаты, одна метров двенадцать, другая метров восемнадцать-двадцать, но есть еще одна — когда она шла по коридору, в углу заметила еще дверь.

— Неужто вы еще и копаете? — заметив на стене фотографию дачного гриба, повысила голос гостья.

— И капаю! И сажаю! — донеслось из соседней комнаты. Николай Иванович был явно польщен и замечанием гостьи, и своим ответом.

Инвентаризируя обстановку, Анна Тимофеевна прикидывала, в какой из комнат балкон, еще подходя к дому, она заметила сплошь застекленные лоджии. Кухня небольшая, метров восемь, хотелось бы, конечно, побольше… на их-то семейство… Санузел раздельный…

Прикинув в голове разные варианты, Анна Тимофеевна решила в большую комнату поселить Юрика с невесткой, в другую — внука, а в самой маленькой будет жить она сама, ничего, ей не привыкать. Дача, судя по фотографии, голубятня, но и такая не помешает, машину, если она, конечно, имеется, продадут, Юрику недавно купили новую.

На пороге вырос Аль Капоне. Женщина взбрызнула ручкам, не поленилась, встала, обойдя Николая Ивановича со всех сторон, похвалила костюм. Юрику такой не подойдет, слишком старомодный, да и на локтях залоснился, а вот самого Николая Ивановича спровадить в бандероли в том самом направлении как раз сгодится.

Анна Тимофеевна осталась всем довольна. И на костюмчик тратиться не придется…

ГВОЗДИ. ПЕТЛИ. ДВА СВЕРЛА

Дмитрий Витальевич прошмыгнул к себе в кабинет, что само по себе являлось странным. Возле дверного косяка висела табличка с его именем, он был как-никак здесь за главного, это подтверждали и уставные документы, и штатное расписание, компания была его собственная, ООО «Гвозди. Петли. Два сверла». Елизавета Марковна, восседающая почти на самом проходе и по роду службы обязанная стеречь вход, проводила его недоумевающим взглядом — следовало бросить на нее хотя бы беглый, мимолетный взгляд, она ведь здесь не просто так сидит, охраняет.

В других фирмах секретарша, может, и стала давно обыденностью, но для фирмы Дмитрия Витальевича Елизавета Марковна была лишь недавним приобретением. В свое время директору пришлось порядком помотаться по многочисленным объектам и стройкам, полаяться с прорабами, прежде чем фирма наконец вышла на тот уровень, когда можно было позволить себе офис на несколько кабинетиков и персональную Елизавету Марковну. «Гвозди», как сокращенно называли сотрудники детище Дмитрия Витальевича, представляли собой маленькую строительную фирмочку, промышляющую разнообразными видами ремонтных работ, а в последнее время, за неимением крупных заказов, не гнушающуюся и ремонтом квартир.

Времена, когда у секретарш всё должно было расти от ушей, прошли (по крайней мере, в солидных компаниях, а «Гвозди» позиционировали себя именно так). Директор на всякий случай взял в помощницы женщину зрелую, в летах, чтобы без глупостей, на работе надо работу работать, а не шурымурничать. Наличие секретарши, помимо всего прочего, еще и вопрос престижа, приятно, когда тебя по двадцать пять раз на дню преданно встречают и провожают, ждут, как манны небесной, твоего благосклонного кивка… Но сейчас директору было не до того — время горячее, подходили к сдаче сразу три объекта, и Дмитрий Витальевич едва успевал отбрыкиваться от разгневанных заказчиков.

Изрядно подрумяненное лицо Елизаветы Марковны вытянулось, работавшая одно время в весьма солидных (не в обиду «Гвоздям») организациях, секретарша не переставала удивляться. Помимо того что шеф прошмыгнул к себе как ошпаренный щенок, не обратив внимания на неё саму, не заметил он и дожидающуюся в приемной посетительницу, некую Дрожкину Елену Сергеевну. Женщина сидела уже битый час в приемной, и в продолжение всего этого часа Елизавета Марковна метала в нее громы и молнии и еле сдерживалась, чтобы не запульнуть еще и дырокол. Вопреки всем инструкциям, посетительница вперлась в приёмную и сидела там, где сидеть было не положено, не поддавалась ни на какие увещевания, уперлась, как баран, и с места её было не сдвинуть. Елизавета Марковна предприняла несколько настоятельных попыток выдворить посетительницу, но ту будто на цемент посадили и никакая сила не могла отодрать ее от стула.

Злопыхающая секретарша даже не пыталась скрыть своих чувств, в то время как скромно сидящая на стульчике Елена Сергеевна и представить себе не могла, причиной каких эмоций она является, уж слишком много всего на нее саму навалилось. Самозванка, как ни странно, первая рада была бы бежать, но причины, приведшие ее сюда, были серьезные, финансовые, и она действительно будто гвоздями приколотила себя к стулу и не давала себе смалодушничать. Эта смелость, или, как её трактовала Елизавета Марковна, наглость, давалась Елене Сергеевне с большим трудом.

Не успела дверь за шефом захлопнуться, обдав женщин прохладным ветерком, посетительница вскочила и бросилась за ним. Не ожидавшая очередной подлянки секретарша ринулась, чтобы пресечь беспредел, но, пока она оббегала длинный письменный стол, дверь в кабинет директора успела захлопнуться. Можно было бы ворваться в кабинет, однако Елизавета Марковна не стала этого делать, сдула со лба прядь и, загоняя в пол каблуки, возвратилась на рабочее место. Оставалось ждать… и изнывать от любопытства.

В это время за дверью происходило что-то совершенно не деловое. Вбежавшая в кабинет Елена Сергеевна выхватила из сумки пачку чего-то и метнула её перед директором. На стол веером легли фотографии. Дмитрий Витальевич, не ожидающий за собой погони и, видимо, застигнутый врасплох, инстинктивно шарахнулся от стола. Глянув на распахнутый веер, даже не разглядев, что именно было на фото, Дмитрий Витальевич испугался.

Было от чего. Врывается какая-то сумасшедшая, швыряется фотографиями. С современными приспособлениями каких только фотографий не наклепают, любого порядочного человека опорочат. В подобной ситуации испугается даже тот, за кем вообще ничего не числится, у большинства же рыльце в пушку. Были свои секретики и у Дмитрия Витальевича. Справедливости ради надо сказать — ничего криминального: директорские увлечения не выходили за рамки общественного порядка, не подрывали мораль, не противоречили букве закона, взглядов директор придерживался традиционных, скорее даже консервативных, мужчинами не увлекался, по разного рода сомнительным заведениям не шлялся, ни одна Красная Шапочка, на ходу теряя пирожки, от него не улепетывала — в связях с несовершеннолетними уличен не был (и первый бы это осудил). Что же касается того, что иногда мужчина был не прочь задать даме сердца жаркую порку или применить что-нибудь из штучек, которые абсолютно легально продаются в любом секс-шопе, так, простите, с кем не бывает?

Тем не менее Дмитрий Витальевич холодеющими пальцами взял одну из фотографий.

По глянцу, переваливаясь с бугра на бугор, неспешно полз затейливый орнамент, пол пузырился, в некоторых местах вспучивался.

Дмитрий Витальевич приготовился к чему угодно, только не увидеть ламинированное покрытие АSS 5 (класс 35), судя по всему, вздыбившееся вследствие несоблюдения правил укладки.

«Не оставили достаточный зазор от стены, — промелькнуло в голове директора. — Руки бы поотшибать таким мастерам…»

— А вот это… — Ровненькие наманикюренные пальчики сунули под нос директора следующую фотографию. Елена Сергеевна вместе с ним опустила глазки на фото.

В фокусе был угол, скорее всего кухни или ванны, очередной чудный мастер — чтоб ему самому дома кто-нибудь так же ремонт сделал — на самом видном месте пустил плитку в обрез.

На следующей фотографии вдоль полос виниловых обоев клубились золотистые кренделя рисунка — Дмитрий Витальевич угадал, в чем состояла суть претензии, хотя на фотографии этого и не было видно. Обои клеились не от окна, падающий свет обнажал стыки, края, судя по всему, не были вплотную подогнаны друг к другу. «Это ж какими надо быть криворукими…»

Удивительны было два момента. Первое — то, что стоящая перед ним мадамка (Дмитрий Витальевич уже успел рассмотреть находящуюся рядом женщину) разбиралась в тонкостях ремонта. И второе — если она такая умная, где была раньше, когда его акробаты производили все эти работы?! Есть же прописные истины! Если не хочешь хлебать корвалол, стоять нужно рядом, даже отворачиваться нельзя! Контингент в бригадах ясное дело какой, сплошные славяне… Да предоставь она свои замечания сразу же, пока еще плитка не схватилась, да разве б его архаровцы не пошли навстречу? Тут же бы всё отодрали и присобачили по-новому…

Дмитрий Витальевич, разумеется, уже догадался, в силу каких таких причин был удостоен чести посещения своей скромной обители такой красивой тетенькой.

— С кем, собственно… — проговорил мужчина, присаживаясь в кресло и указывая на стул женщине.

— Дрожкина… Елена Сергеевна, — представилась посетительница.

Фамилия Дмитрию Витальевичу ничего не говорила, Елена Сергеевна уловила непонимание во взгляде и назвала свой адрес.

Услышав улицу Белогорскую, Дмитрий Витальевич приветливо закивал. Елена Сергеевна поняла, что ее соотнесли с неким объектом, а именно с её двухкомнатной квартирой, ремонт которой производился компанией «Гвозди. Петли. Два сверла» с мая этого года.

Женщина присела и поставила на него крупные, несколько на выкате глаза. Глянув в этот омут, Дмитрий Витальевич даже перехотел крокодильничать. Конечно, он знал, какие у него мастера, но нормальных-то где взять?! Недавно набрал молдаван, думал, хоть эти работать умеют, но и они такого наколбасили…

Продолжая барахтаться в бездонном котловане, Дмитрий Олегович уже почти приготовился ликвидировать все недостатки. Елена Сергеевна и представить себе не могла, насколько близка она была к цели, оставалось только мягко, мягонько попросить о помощи — и Дмитрий Витальевич прислал бы к ней свою лучшую бригаду… и приехал бы сам…

Но… и на старуху бывает проруха. Кто из нас не делает досадные промахи? Вместо того чтобы повести себя как женщина, нежная, слабая, беззащитная, Елена Сергеевна опять обратилась к фотографиям и, как старая динамо-машина, стала трещать о том, что было на каждой из них, будто бы и без ее пояснений этого было не видно. Не поленилась она вклинить в рассказ и стоимость испорченных материалов.

Добрые побуждения Дмитрия Витальевич моментально скукожились. Всё было подрублено на корню… О том, чтобы помочь и тем более компенсировать затраты, теперь не могло быть и речи. Сделать это из лучших побуждений, по собственной воле — еще куда ни шло, но когда с тебя требуют, хуже того, выбивают деньги… Тут уж дудки! Держите карман шире!

Закончив описание, Елена Сергеевна осеклась и почему-то покраснела. Обидевшийся Дмитрий Витальевич, конечно, не догадывался о том, что женщине нечасто приходилося попадать в подобные обстоятельства, просить кого-либо, обивать пороги, а тем более требовать она не привыкла и вся эта ситуация ей самой крайне неприятна.

Будто бы почувствовав, что оступилась, Елена Сергеевна деликатно пыталась отойти от щекотливого финансового вопроса, но тут её будто черт дернул — и с языка слетели роковые двести пятьдесят тысяч (по самым скромным подсчетам — общая стоимость испорченного).

Когда она оторвалась от фотографий и вновь посмотрела на директора, догорал последний мост.

Дмитрий Витальевич, может быть, и хотел сдержать себя, но его понесло… Он нажал на кнопочку, измучившаяся в ожидании Елизавета Марковна влетела в кабинет, через три минуты в кабинете сидел Бубенцов, новый юрисконсульт компании. Судя по двум уже выигранным делам, специалист зубастый, к тому же на испытательном сроке, на котором, так уж сложилось, принято себя показывать. Зарплата у юрисконсульта была приличная, офис располагался недалеко от дома, и самое главное, у него наконец был свободный график — попотеть было за что.

Бубенцов не без профессионального удовольствия, показательно, под орех разделал Елену Сергеевну! Сделал он это так виртуозно, что женщина не успела и опомниться. Возможно, Елена Сергеевна и разбиралась в том, с какой стороны нужно клеить обои, но вот договор она читала невнимательно. Пункт 12.3 не оставил ей ни единого шанса.

Пока Бубенцов делал то, за что ему платят, Дмитрий Витальевич глянул на обтянутое бедро, юбка плотно облегала округлости. Взгляд пополз вверх. Воротник красиво открывал длинную шею. Капля на подвеске спускалась из покрытой невесомым пушком мочки уха. Ему вдруг захотелось вступиться, защитить, вид у женщины был неожиданно жалкий, даже несчастный, но… Бубенцов уже почуял запах крови, юриста было не остановить…

Елена Сергеевна и не думала защищаться и тем более противостоять, слушала всё вполуха, в определенный момент поняла, что, если прямо сейчас не уберется восвояси, дело может обернуться еще более плачевно, ей самой придется приплачивать компании. Не сводя глаз с разгоряченного юриста, женщина поняла, что в фильмах не врут, когда показывают, как какого-то заливают в фундамент…

Женщина тихонечко встала, попятилась. Директор пару раз нервно прикусил губу.

Елена Сергеевна еще долго блуждала по коридорам — здание оказалось очень заковыристое, — прежде чем вышла на пятачок, на котором оставила машину.

Оставшись тет-а-тет с начальством, все еще не угомонившийся юрист продолжал метать перед директором юридические термины, рассказывая о том, что в договоре для заказчика все-таки есть одна лазеечка, а именно пункт 15.4! И будь Елена Сергеевна хоть чуточку юридически грамотной, она бы не преминула воспользоваться этой зацепкой. Юрист, конечно, эту зацепочку заметит, но в том-то и фокус, что к юристу она не пойдет. Откуда уж у Бубенчикова после десятиминутной беседы с Еленой Сергеевной появилась такая уверенность, остается загадкой. В каждой профессии — свои тайны.

Дмитрий Витальевич насилу отделался от нового сотрудника, нужно было ехать на объект. Хлопнув дверью и опять оставив в недоумении Елизавету Марковну, спустился на стоянку. Не успел дойти до своей машины, как наткнулся на блуждающую между рядами Елену Сергеевну. Женщина успела несколько развеяться и прийти в себя.

Директор остановился, хотелось как-то возобновить разговор.

— Так вы, значит, на Белогорской… обосновались?

Елена Сергеевна в несколько новом свете глянула на директора.

Дмитрий Витальевич был не красавец, в своем кабинетике, в окружении подчинённых, со всем этим директорским антуражем, еще так-сяк, но без этой поддержки, на голой автомобильной площадке, к тому же вдали от собственного авто, которое еще хоть как-то могло приподнять статус, Дмитрий Витальевич был, прямо скажем, не сокол.

Женщина едва заметно вздохнула, как когда-то говорила ее бабушка, с таким бы она не то что шашни крутить, на поляне бы одной не села… Бабушка часто оказывалась права, но она, видно, никогда не занималась ремонтом, а вот внучке пришлось.

Елена Сергеевна вспомнила о недоделках… Лампочки в прихожей так и висят на соплях, провода оголены, входишь в квартиру и не знаешь, пришибет тебя или нет…

— На Белогорской… — Женщина приветливо кивнула и поправила прядь, обнажив покрытое мягким пушком ушко.

Бабушка, может быть, ее бы и не одобрила, но ремонт-то доделывать как-то надо…

ЗМИЙ И ТРИ ТОВАРИЩА

Сергей Иванович дрожащими руками нацепил очки. Только за сегодняшний день душка несколько раз отваливалась, но мужчина ее снова старательно прилаживал, это еще удача, что очки нашлись. Перед ним простиралось ровное сверкающее пространство, отражающее его собственное, не слишком уверенное изображение. Если бы ему лет двадцать назад намекнули, что вскоре настанет такой махровый капитализм, он бы ни за что не поверил. Вот уже неделю мужчина каждое утро прилежно выходил на экскурсию в близлежащие магазины, некоторые успел посетить не единожды, но все как в первый раз!

Первым делом зарулил в «Колорадо», магазин выстроили рядом с его пятиэтажкой, но заглянуть туда все как-то не доводилось. Сказать, что впечатление было ошеломляющее, — ничего не сказать. Сергей Иванович бродил между стеллажами и только раскрывал рот, как рыба, эмоции были, а слов — нет. Полки ломились, одно это вызывало недоумение, не говоря уже о том, что выставленные аппараты кардинальным образом отличались от того, что еще сохранилось в его голове. Если бы его, еще будучи советским гражданином, забросили, к примеру, на нетвердую почву Японии, он бы и тогда удивился меньше.

Наткнувшись на телевизор, мужчина даже не сразу сообразил, что это и есть, туды его растуды, телевизор. Дома на тумбочке у них до сих пор стоял эдакий слонопотам в два обхвата, а тут на тебе, толщиной чуть больше фанеры, а размер при этом XXL, во всю стену.

Мужчина долго стоял, наблюдая за Ниагарским водопадом, прежде чем решился подозвать к себе мальчика в красной кепочке. Сменилось, оказывается, уже два поколения телевизоров, трубки давно никто не использовал, экраны были жидкокристаллические и плазменные… Изображение было до того натуральное, что даже не верилось, что это телевизор.

Выяснив все интересующие его подробности, мужчина пошел бродить дальше, заглянул в барабан стиральной машины, прогулялся между моющими пылесосами, от одной полки отскочил — как зверь дробила зерна кофемашина… Буксовали, похоже, только утюги: всего пять режимов, спрей, отпариватель. Заглянув в холодильник, усмехнулся — появилась спецполочка «под это самое дело», но самое большое удивление вызвал, казалось бы, привычный чайник — агрегат дистанционно управлялся с телефона! Покумекав, Сергей Иванович сам дошел до того, что каждый чайник имеет собственный выход на спутник и поддерживает связь с космосом…

Выйдя из «Колорадо», мужчина пребывал все еще в недоумении, цапануло, что называется, за живое, уж в чем в чем, а в телефонах, ему казалось, он разбирается, у Витька айфон, у Славика модель попроще, но тоже уважаемая…

Как по заказу, впереди нарисовалась забегаловка с телефонами, можно было зайти и все выяснить…

Не успел зайти в салон связи, его тут же подхватило, закружило, всё, что он собирался спросить, из головы вылетело. Как человек, отвыкший от публичности, Сергей Иванович даже не сразу понял, что перед ним разыгрывают презентацию!

Сначала какая-то разукрашенная девица прямо у него на глазах два раза хрястнула телефон об пол — а ему хоть бы хны, работает! Третий раз телефон уронили ласково — блямс! В полете он устроил настоящий кордебалет, но в последний момент успел бутербродно вывернуться и шмякнулся мордой вверх! Мужчина и без посторонних сообразил, что внутри у него заложена эквилибристика…

Когда стали намекать на покупку, Сергей Иванович вежливо поблагодарил и потопал дальше…

По эскалатору спустился вниз, постепенно расширяя зону обхвата.

Целый уровень занимал магазин «Сделай сам». Руки так и просились попилить, постругать, раньше кулачище ведь какой был, гвозди в доски по самые шляпки заколачивал! А теперь какой инструмент! Трали-вали, все такое аккуратненькое, как будто не стену долбишь, а в ухе ковыряешь.

Ряд магазинов мужчина принципиально обходил, ну на кой ему дамско-бабский трикотаж? На одной витрине на железных прутьях торчали штук тридцать кепок разных модификаций. Сергей Иванович потолкался возле двери, а потом взял и вошел, на макушке его сидела его собственная кепка, дающая вроде как повод.

Мужчина не спеша обвел глазом кепочное хозяйство и даже пожалел, что он не трехголовый. Его кепка, которая даже на заре своей молодости представляла собой всего лишь скромный вариант головного убора, сейчас была не то что прошлый век — прошлое тысячелетие! Прошли они с ней Крым и рым, за долгие годы непогод и неудач случалось ей отдыхать и на дороге, и в канаве, и в грязи, и в пыли, и в луже… Обронит он ее, бывало, но хоть ползком, да вернется, за козырек схватит, об колено пыль стряхнет — и снова они не разлей вода.

Сергей Иванович привычным движением поправил блин на голове, конечно, он отдавал должное своей фронтовой подруге, но не мог проигнорировать и великолепие окружающего его изобилия. Один материал чего стоил — демисезонные, непромокаемые, легкие, на меху, а модели! Зашатаешься… С козырьком таким, с козырьком сяким, с ушками и даже с какой-то ерундой, чтобы шею не надуло, а вариант с молнией! К молнии можно было присобачить плащ, вот тебе и конструкция от дождя и ветра!

В рядок висели кепки разных цветов.

— Каждый охотник желает знать… — начал перебирать мужчина.

Кепка с блестками и вовсе его озадачила. «Неужто и тут что проморгал?! — не сумел он скрыть недоумение. — Мужики бабские кепки носят?» — но тут же успокоился, увидев будто специально для него вывешенную надпись: «Для дам».

На галерке висела кепка с надписью «Сочи-2014» и двумя занятными зверями. Сергей Иванович потер подбородок — выступления спортсменов в нашу Олимпиаду посмотреть не довелось…

«Ну, ничего, скоро Бразилия, а там Сеул… будьте любезны…» — обнадежил себя мужчина.

Профессорскую кепку проигнорировал, уж слишком интеллигентная, зато рядом разглядел мелкую клеточку.

«Прямо Холмс, ёксель-моксель!» — Крякнув, стянул свой головной убор, хотел было протянуть руку, чтобы снять с крючка шляпу охотника за оленями, но тут, как муха на мед, из-за прилавка выпорхнула продавщица.

Мужчина недовольно насупился. Продавщиц в последнее время как будто подменили. Раньше была не продавщица, а пава, к ней и не подступишься, а эти проходу не дают… прилипчивые, как банный лист, как будто не понимают, что противно это нашему менталитету…

— Вот ту, — недовольно ткнул в угол мужчина.

Девушка смахнула приглянувшуюся покупателю кепку:

— Пожалуйста! Вон зеркало!

Мужчина пригладил рукой плешивую голову, надел модную клетку, краем глаза зыркнул в зеркало и замер, боясь шелохнуться.

Молоденькая продавщица выскочила из-за прилавка, откуда-то достала второе зеркало и приладила его так, что плешь стало видно и сзади.

За ухо цыганской серьгой зацепился ценник с красной смачной цифрой «500».

Сергей Иванович осел, как пожухшая трава, стянул кепку и попятился к выходу, не забыв прихватить свою фронтовичку. Продавщица пожала плечами и опять нырнула в прячущийся за прилавком журнальчик. Старая кепка немым укором сидела на макушке. Сколько за все эти годы можно было купить всяких кепок… Эх, да что там кепок!

По пути попался прилавок с перочинными ножечками, давнишняя слабость Сергея Ивановича, но мужчина только махнул рукой и прошел мимо.

На выходе из торгового центра чуть было не нарвался на Витька со Славиком, судя по добродушно-приятному виду, жизнь у тех потихоньку налаживалась.

Мужчина только и успел юркнуть за колонну. С двух сторон его обтекал людской поток. «Это ж сколько воды утекло с тех пор, как он сошелся с Витьком и Славиком? Тогда Белый дом, кажется, подорвали, Ельцин стоял на броневике, и закрутилось, понеслось, поехало…»

Мужчина незаметно прошмыгнул обратно в торговый центр и неспокойными прыжками пошел к противоположному выходу — лишь бы не попасться на глаза товарищам.

Зеленый змий был где-то совсем рядом, а так хотелось еще столько всего посмотреть…

ПОХОЖДЕНИЯ ИРИНЫ СЕРГЕЕВНЫ

Ирина Сергеевна недавно переехала в новый дом и круто взялась за устройство собственного счастья. Раньше все было как-то не до того. Замуж она, как и положено, сходила, но после трехмесячного супружества муж объелся груш, и она в свои нежные восемнадцать осталась одна. Шли годы, мелькали раздражающие 8 Марта, мужчины на улицах несли цветы, но все не ей, никто не стучался в дверь женщины. На работе Ирина Сергеевна не шалила, не так была воспитана, вне работы — рада была бы хвостом вильнуть, да все как-то не получалось, то человек не попадался, то времени не было, всё откладывала, а когда приоритеты поменялись — пришло время выходить на пенсию.

За долгие годы одиночества женщина имела достаточно времени обдумать свою холостую участь, придумала даже собственную теорию. Исходя из этой теории, одним мужчина выдается один раз и на всю жизнь, а у других, в силу непонятных причин, мужчина то есть, то нет. Не жизнь, а пунктирная линия: под конкретную жизненную задачу подтягивается конкретный мужичок, засучив рукава, выполняет работу, а как только все сделано, мужичок исчезает. «Ауфвидерзейн, майне кляйне! Закройте за мной дверь!» И нет никакой возможности придержать его хотя бы до следующей задачи. «Не надо беспокоиться, тётя. Будет повод — подойдет следующий товарищ!»

У Ирины Сергеевны были две сестры, и та и другая всю жизнь прожили с единственным мужем. Людмила прожила со Степаном, и жизнь эта была наказанием (но Люся, не отличаясь оригинальностью, считала, что лучше жить с наказанием, чем одной). Вторая сестра жила, как у Христа за пазухой, со своим академиком. У Ирины Сергеевны каждый раз выскакивал кто-то из ларца, однако, в отличие от известных персонажей, делал всё не тяп-ляп, а быстро, качественно, на совесть, так что и придраться было не к чему. Ирина Сергеевна нарадоваться не могла, но, как только она тянула ручки к работнику, ларец тут же захлопывался. Женщина еле успевала отдернуть руку. И так каждый раз!

Когда она решила сделать ремонт, из ларца выскочил Алексей Семёнович, да не один, а со всем необходимым инструментом и машиной, причем грузовой. Руки у Алексея Семеновича были золотые. Мужчина знал все тонкости и подвохи ремонтных работ, знал, почему мог вздыбиться паркет, неровно лечь краска и какие есть хитрости у обоев. Одним словом, мастер. Гвозди сами подставляли шляпки под его молоток! Но… сгинул мужичок быстрее, чем успела выветриться краска в прихожей. В министерство, в котором она и проработала почти двадцать лет, ее устроил Юрий Андреевич, устроил и был таков, больше Юрий Андреевич в её жизни не появлялся. Жизнь любой, тем более одинокой женщины состоит не из одних только будней. Когда Ирина Сергеевна ехала на отдых, всегда находились одинокие женатые мужчины, готовые пожалеть женщину. Не надо говорить, что после отпуска они исчезали, как исчезает добежавшая до берега волна.

В определенный момент, испугавшись, что время уходит, женщина решила родить, хотя бы для себя — свои услуги предложил Георгий Иванович, который и стал впоследствии отцом её единственного сына Валерки, света в окошке. Причем и тут пожелать лучшего нельзя было! Мужчина Георгий Иванович был крепкий, здоровый, один рост чего стоил, без всяких наследственных аномалий — такого нужно было еще поискать, даже в банке спермы. И все получилось по-человечески, а не из пробирки. После того как все было сделано, мужчина сам, в обход семьи (хорошие мужчины на дороге не валяются), решил выделять ежемесячную сумму на содержание сына, хотя сразу условились, что для Валерки он навсегда останется погибшим летчиком. Мужчина и в дальнейшем не подвел: Валера сам поступил в институт, причем на бюджет, так что от отца он получил не только прекрасные физические данные, но и приличный умственный потенциал. Георгий Иванович всю жизнь проработал в лаборатории, был кандидатом не каких-нибудь, а технических наук.

В следующий раз мужская помощь понадобилась, когда встал вопрос об армии, и тут как-то опять все разрешилось само собой. Подвернулся Илюшенька. Илюшеньке было хорошо за пятьдесят, у него были связи в военкомате, мужчина ничего не требовал, только водил в театр и жамкал ручку. Ирина Сергеевна относилась ко всему с пониманием, здесь так же не успело ничего завязаться. Илюшеньку хватил удар.

Женщина недоуменно развела руками — и вот тут-то её и тюкнуло. Ирина Сергеевна поняла, что пришла ее собственная осень. Прижало так, что мама не горюй. Захотелось простого женского счастья, да такого, чтобы принадлежало только ей, а не выписывалось, как рецепт, для каждого конкретного случая. (Если кто-то подумает, что Ирина Сергеевна всю жизнь меняла мужчин, как перчатки, возьму на себя смелость ему возразить. Нет ничего печальнее бесхозной женщины, как бы она там ни хорохорилась, что бы ни говорила… Такая женщина, как собака, готова ластиться к любому, кто скажет ей доброе слово.)

Подстегнуло женщину к поискам своей половины еще и то, что и Валерка набирал обороты. На третьем курсе укатил на практику в Европу, там и остался, мать не забывал, общались каждую неделю по скайпу. А однажды прислал и вовсе смешное послание: «Дескать, мать, собирай рюкзак, забираю тебя к себе!»

Засковчало материнское сердце. Ирина Сергеевна и мечтать не могла о такой милости: встретить старость с единственным сыном, с долгожданными внучатами! Тем не менее себя остановила — должна быть и у нее совесть! Не вязать же сына по рукам и ногам. Валерка, доброе сердце, и впрямь станет таскать за собой старушку по Европе.

Так что нужно было поскорее устраиваться, чтобы и Валерке было спокойнее.

Искать! Да не просто искать, а ускориться, не триста же лет она жить собирается, и так сколько времени в песок ушло. Искать… Но где? Ходить по выставкам? Так она уже не в том возрасте, чтобы на нее клевали. Не кустодиевская она и даже не рубенсовская женщина, чтобы заинтересовать ценителя. В театр сама не пойдешь, в кино тоже, да и не по возрасту. Памятуя о том, что зачастую люди сходятся на основании общности интересов, женщина задумалась: не примкнуть ли ей к какому-нибудь кружку по интересам, к собачникам или клубу автомобилистов. Но приручать животное только ради своих меркантильных целей она не решилась, а права она так и не получила, хотя машина стояла, Валеркина. Обидно, мужчины там и там водились, но и то и другое — отпадало.

Ирина Сергеевна начала оглядываться по сторонам — не одна же она на целом свете с подобной проблемой. Вполне естественно, что вскоре взор упал на интернет. В наши дни все дороги туда ведут. Ирина Сергеевна даже не могла вообразить, что паутина опутала столько народу. Складывалось такое впечатление, что народ забросил все дела, не пьет, не ест, а только и делает, что женихается.

Интернет был буквально запружен разными жениховскими сайтами. Разброс типов, характеров, возрастов был просто умопомрачительный. Ирина Сергеевна только диву давалась. Попадались женихи не то что довоенные — дореволюционные! Некоторые, казалось бы, уже имели пару, но подыскивали себе третьего. Некоторые, как выяснилось потом, ничего не искали, а просто тусили. Предлагалось и что-то типа сопутствующих услуг. Особенно любопытными оказались одни курсы, специально для женщин. Счастье, оказывается, напрямую зависит от некоторых мышц, от того, насколько женщина умеет ими владеть (заранее прошу прощения у слишком взыскательных читателей). После окончания курсов выпускницы должны были научиться не только крепко держать орех, но даже его чистить.

Орудовала Ирина Сергеевна втайне от кого бы то ни было: сестрам было её не понять, они всю жизнь при мужиках прожили, а перед Валеркой было элементарно стыдно, скажет, мать на старости лет сбрендила! Женщина даже не могла предположить, что интернет может так затягивать. Теперь-то она понимала, как это некоторые всю ночь напролет просиживают во всемирной тине!

Попыхтев, Ирина Сергеевна зарегистрировалась на трех сайтах, всему нужно было учиться. Ответила на вопросы анкет, скостила себе пять лет, заметив, что в интернете это сплошь и рядом, потратилась на художественную фотографию. Фотограф из фотоателье оказался настоящим мастером: посадил так, как нужно, голову повернул туда, куда надо. Короче, все сделал так, чтоб по одному только виду было понятно, что женщина не против, но не было и намека на вульгарность.

Ухлопав сто рублей на повышение рейтинга, Ирина Сергеевна пустилась во все тяжкие. Женихи повалили, как из рога изобилия!

Дальнейшие события развивались автономно, ни на что повлиять женщина уже не могла. Сначала Ирина Сергеевна отбивалась от тинейджеров. Потом еле-еле спаслась от попыток увезти ее в Германию и даже в Австралию. Затем нарвалась на Вадика, который оказался женщиной. Когда на страничку к ней зашел Олег Леонидович — мужчина (во всяком случае, так было указано в анкете, Ирина Сергеевна уже знала, что не всему написанному можно верить), которому было пятьдесят семь лет (пусть даже шестьдесят семь, тоже еще не старый), бывший военный (и на гражданского согласна), вдовец с однокомнатной квартирой (можно и без квартиры, жить есть где), Ирина Сергеевна чуть было уже не присела в позу «Ку», но… откуда-то выскочил прыщавый подросток и поздравил её с Первым апреля.

После подобных осечек у кого угодно могли опуститься руки, но женщина продолжала бороздить бескрайние просторы…

Настоящим потрясением стало для нее, когда к ней на страничку зашел Георгий Иванович, летчик, высылающий столько лет деньги на содержание сына. Георгий Иванович, конечно, сразу её узнал и… повел себя неожиданно. Начал заигрывать. Ирина Сергеевна готова была провалиться сквозь землю, пыталась выдать себя за другую Ирину Сергеевну, пусть даже с таким же именем и внешностью, но мужчина продолжал отправлять ей неприличные картинки, писал сальности, резвился, как молоденький козлик, короче, вел себя неинтеллигентно. Впору было думать, что Георгия Ивановича самого подменили. Женщина отбивалась, пытаясь уберечь от разнузданного типа хоть крохи того образа отца своего ребенка и почетного семьянина, который еще хранился в её сердце. Но мужчина продолжал егозить.

Ирине Сергеевне ничего не оставалось, как бежать из интернета.

Неделю компьютер вообще не включала. Еще неделя ушла на удаление всех анкет.

Ирина Сергеевна почти смирилась со своей участью, и тут произошла долгожданная встреча. Правду говорят англичане — самый темный час перед рассветом.

Кто бы мог подумать — всё случилось на её собственной лестничной площадке.

Выбрасывая помойное ведро, женщина встретила Алексея Ивановича.

***

Как так случилось, что Ирина Сергеевна и Алексей Иванович познакомились только спустя полгода после того, как переехали в новый дом, объяснилось банально просто. С мая по октябрь Алексей Иванович жил на даче, куда он и отчалил, когда все заселялись, и сын с невесткой перевезли весь скарб без него. С дачи Алексей Иванович прикатил румяный, загорелый, бодрый — еще бы, столько времени провести на свежем воздухе, занимаясь благородной физической работой. И вот тут-то с мусорным ведром его и перехватила Ирина Сергеевна.

Довольно быстро выяснилось, что Алексей Иванович вдовец, домосед, агроном, как некоторые, глупостями в интернете не занимается, еще крепенький. Ирина Сергеевна не форсировала события, ненавязчиво пригласила мужчину на огонек, Алексей Иванович взял и пришел.

Счастье еще никогда не подбиралось к Ирине Сергеевне так близко.

Алексей Иванович даже как будто стал ухаживать.

Мужчина удивил. Помимо аграрных вопросов, он интересовался и политикой, и культурой. В прошлом году брал штурмом Третьяковку, чтобы еще раз полюбоваться на «Девушку, освещенную солнцем» кисти Серова. За год до этого, в такую же непогоду, отстоял девять часов в очереди к Дарам волхвов в Храм Христа Спасителя. Ранее прикладывался к Плащанице, а недавно успел отхватить билет на готовящуюся экспозицию Айвазовского, хотя билеты еще не выкинули в продажу. Взахлеб рассказывал про «Волну», «Девятый вал», которые должны были вот-вот прибыть из Русского музея. Ирине Сергеевне даже стало неудобно за свою неосведомлённость. Пару раз за зиму они сходили в театр. Театральная Москва удивляла. Много видели такого, чего раньше было не увидеть. На одном спектакле блеснул, как манифест, чей-то зад. В некотором недоумении оставил еще один режиссер со своим видением русской классики, за Пушкина было чуточку обидно. Парочка тихонечко ушла со спектакля, каждый сделал для себя вывод, что где-то они уже отстают, не всё понимают…

Зима пролетела, как один миг. Весна пришла с ощущением томления и недосказанности.

26 апреля Алексей Иванович резко прекратил свои хождения (Ирина Сергеевна хорошо запомнила эту дату, в этот день началась акция в магазине «Садоводы, огородники». Позже, перебирая в памяти произошедшее, женщина вспомнила, как незадолго до события Алексей Иванович вскользь о нем упоминал, а она по глупости не придала этому значения).

27 апреля Алексея Ивановича вместе с пятьюдесятью саженцами перца и помидоров погрузили в машину и увезли в неизвестном направлении. Хотя почему неизвестном? Алексей Иванович говорил, что у них дача под Волоколамском.

Земной шар, конечно, не выскользнул у женщины из-под ног, но, однозначно, вокруг все несколько пошатнулось. Чувство было такое, что с ней от скуки, а может, от нечего делать поиграли, позабавились, а потом унеслись к еще не вылупившимся патиссонам.

Алексей Иванович не звонил, не писал, вел себя так, как будто был на военном задании и не мог себя обнаружить. Когда Ирина Сергеевна, наступив на девичью гордость, позвонила ему сама, мужчина поговорил с ней с прохладцей, Ирина Сергеевна поняла, что она лишняя на этом празднике колхозника, и не стала навязываться.

Обратно вернулся дачник только в ноябре. При встрече хотел было рассказать женщине о том, как не хотели расти огурцы и как потом поперли, как ветер чуть было не повалил теплицу, как с соседнего участка к ним лезли жуки в арестантских пиджаках и как Алексей Иванович их отдихлофосил. Ирина Сергеевна холодно его выслушала, не тронуло женщину даже то, что наглые соседские пчелы собирали мед с Алексея Ивановича соцветий.

Много воды утекло за эти полгода. В общем, не до того сейчас было Ирине Сергеевне. Приключилось несчастье с сестрой. Людмила в своем вечном уходе за Степаном, то больным, то дурным, то пьяным, совсем забросила себя, когда хватилась — было уже поздно, третья стадия. Сгорела, как свечка. Похоронили ее в июле. Степан и вовсе на человека перестал быть похож. Когда Алексей Иванович вернулся с дачи, она уже два месяца, как сайгак, через день моталась с «Перово» на «Тушинскую» ухаживать за младенцем.

Алексей Иванович ни с того ни с сего начал на что-то намекать, что уж там ему привиделось, на грядках с капустою? Подловив ее у мусоропровода, сказал что-то наподобие тех слов, которых она так и не дождалась от него прошлой весной. Говорил как-то очень много, а потом взял из ее рук помойное ведро и посмотрел в глаза… Ирина Сергеевна поняла, что мужчина не против совместного проживания.

Природа предложения открылась очень скоро. Ирина Сергеевна невольно подслушала, лестничная площадка одна. За эти несколько месяцев не только у нее всё переменилось, но и у соседей тоже. Сын Алексея Ивановича, Федор, не только успел разбежаться с бывшей супругой, но и привел в дом другую невесту, та была уже на сносях. Что-то в отношениях между свекром и новой хозяйкой не заладилось. Житья Алексею Ивановичу дома не было. Невестка, кажется, даже грозилась сдать его в круглосуточные консьержки в соседний подъезд. Алексей Иванович, скорее всего, был напуган, видимо, от этого и вспомнил Ирину Сергеевну и ее задушевность…

Но в одну реку не войдешь дважды. Ирина Сергеевна, может быть, и хотела бы протянуть руку соседу, не злопамятная она была женщина, хотя в сердце еще сидела заноса от того, что она не выдержала конкуренции с кабачками и тыквой, но сейчас ей нужно было решать вопрос с Люсиным Степаном. Степан был в более плачевном положении, чем хоть и упавший духом, но физически крепкий сосед.

Алексей Иванович худо-бедно мог бы протянуть и в будке консьержки. Да и с Люсей не могла она так поступить.

Поздней осенью Ирина Сергеевна перевезла к себе Степана. Теперь с ней рядом постоянно был её собственный мужчина, да еще такой, который никуда от нее не денется. Левую сторону Люсиного чада парализовало.

Не прошло и месяца с того момента, как Алексей Иванович вернулся с дачи, Ирина Сергеевна через окошко на кухне увидела, как его опять грузят и увозят, уже одного, без рассады, в том же направлении.

В душе что-то трепыхалось, но в общем за него женщина была спокойна. Как-то Алексей Иванович обмолвился, что дача у них зимняя, теплая, да и сын с невесткой — не злодеи, не оставили бы старика в неотапливаемом помещении.

При каждой возможности Ирина Сергеевна передавала через Фёдора Алексею Ивановичу привет, он ей с дачи присылал баночку-другую патиссонов и просил вернуть пустую тару обратно.

Примечание автора:

«Ауфвидерзейн, майне кляйне!» (нем.) — «До свидания, моя малышка!»

КАРУСЕЛЬ

Карусель, карусель — это радость для нас,

Прокатись на нашей карусели!

(«Карусель», слова Ю. Энтин, музыка В. Шаинский)

Мария Степановна спорхнула с кровати козочкой, глянув одним только глазочком на многих ее ровесниц (хотя бы и из ближайшего окружения), язык не повернулся одарить их так же воздушно. Мария Степановна напротив вполне это заслуживала, слыла женщиной неутомимой, энергичной. Окружение человека с определенного момента застаивается, зарастаем камышом, превращаясь в болото — нет места прежним водоворотам, неоткуда взяться новым привязанностям, но тем крепче имеющееся.

В круг приближенных Марии Степановны входили некогда страстная любительница лыжных прогулок Адель Сироповна (в тот период, когда Сироповну еще не тюкнул инсульт, обеих часто можно было встретить скользящими между деревьями в парке, в жаркую пору, там где зимою пролегала лыжная тропа женщины прогуливались с шведскими палками); Ниночка, она же 140 на 80, все бы ничего, но уж очень болезненная, и, наконец, Роза Юрьевна — личность яркая, индивидуально-обособленная, не из тех, о которых следует говорить вот так, с бухты барахты, да еще в последнюю очередь…

Каждая дружба на чем-нибудь да зиждется, в качестве скрепляющего момента часто называют общность интересов, единство целей. Интерес и правда был, вдобавок ко всему желание развлечься, приятно провести досуг (почему бы нет, на пенсии свободного времени достаточно) и что не маловажно совместить приятное с полезным. Не от того ли многие наши женщины так падки на акции и распродажи?

Идейным центром дружеской кучки была, конечно, сама Мария Степановна. Вся информация о распродажах стекалась к ней, она принимала решение о том, куда бечь в первую очередь, а когда коней попридержать, выждать пока скинут еще чуточку. Ниночка сопровождала ее, как ниточка иголочку. Раньше во всех увеселениях принимала участие Адель Сироповна, но после инсульта ту только и осталось, что выводить к подъезду подышать воздухом. Что касается Розы Юрьевны, то тут все не так просто… Из всех четверых Роза Юрьевна держала себя особняком, несколько выше остальных, основанием для этого служили два факта, во-первых, ее достаток, и второе — она вот уже который год собиралась ехать к родственникам. Лечила себя Роза Юрьевна по-особому, болезни у нее были прикрыты приличными наименованиями, доверяла она только импортным таблетками, которые ей присылала ее заграничная родня –словом, чувствовалась в ней какая-то обособленность.

В силу своего статуса Роза Юрьевна, конечно, не могла себе позволить, как полоумная, лететь на первых зов распродажи, хотя, как подозревала Мария Степановна, ей этого очень хотелось бы! «Но, что-нибудь одно….» -со слов всё той же Марии Степановны, «…или, подобрав подол, мчаться за подсолнечным маслом или с короной на голове сидеть и облизываться пока другие по спеццене достанут и то, и другое, и третье!»

Пока Мария Степановна, включив кран, уничтожала остатки сна, утренняя Аврора орудовала в квартире за стенкой, выковыривая из нагретой перины Ниночку. Оставим на минутку Марию Степановну, она и без нас со всем справится, и заглянем к ее пробуждающейся приятельнице.

Мягкая, бесконфликтная Ниночка жила по приборам. Не успев проснуться, рука ее тянулась к тонометру, стрелки (пока Ниночка не надевала очки) размахивали лопастями, но и без того Ниночка знала, что все плохо! Если давление нечаянно оказывалась в пределах нормы, женщина не верила и мерила его еще раз, в другой раз давление зашкаливало — Ниночка успокаивалась, с блаженным видом откидывалась на подушки и продолжала купаться в мякоти кровати. Так все случилось бы и в это утро, если бы не звонок. Ниночка не сразу нашла телефон, странное дело, после третьего звонка никто не стал колотить в стенку, звонки продолжились. Ниночка поспешила приписать себе еще один симптом и не сразу сообразила, что звонил не телефон.

Оставленная нами ненадолго Мария Степановна (а звонила именно она) топталась под дверью. Заглянув несколько раз в глазок и так и ничего не разглядев, Мария Степановна пребывала в не свойственной ей растерянности, — «Куда могла деться Ниночка в 7 утра?!»

— Только бы не увезла Скорая, — пробормотала предводительница.

Вылезая из-под одеяла Ниночка и правда вспомнила о том, как хорошо было раньше, можно было сунуть денежку и умчать с ветерком в карете Скорой помощи!

Пока приятельница снимала цепочку, Мария Степановна чуть не оборвала звонок.

— 140 на 80, — открыв дверь, повисла на косяке Ниночка.

Мария Степановна понюхала на своем веку пороху и была не из тех, кого можно так просто разжалобить. Подлая жизнь выбила из строя Адель Сироповну, с Розы Юрьевны взятки гладки, Ниночка слава богу была еще на ходу — и это все, что у нее осталось…

Пока Ниночка собиралась, Мария Степановна сидела, как на иголках на кухне. Время шло, количество товара, участвующего в акции, ограниченно, никто специально их ждать не будет, к тому же, она терпеть не могла, когда что-то делалось не вовремя!

— Нина, что ж не вырезала?! — долетело из кухни, на столе лежал нетронутый журнальчик, свой журнал со скидками Мария Степановна распотрошила накануне вечером.

— Да, думала… после вырезать, — отозвалась Ниночка.

— После… — в сердцах грохнула ящиком Мария Степановна, ножницы стали чикать по будто специально пущенному для них кантику. Купоны были всех цветов, но более всего вырезальщице приглянулись ядовито желтые с жирной надписью 90%.

Резала Мария Степановна обдуманно, не абы как. Прежде чем отдать чему-то предпочтение, отслюнявливала страничку, изучала то, что будет безвозвратно потеряно… Если на обратной стороне фигурировало пиво или какая шипучка, ножнички без сожаления делали свое дело дальше, а вот если макароны или еще какой ценный продукт… начинались сомнения. Высунув кончик язычка, как делала в период особой увлеченности, женщина довырезала купон, на нем меленькими буковками шла дописка, которую она не разглядела дома.

«Неужто только по два в руки?» — охнула женщина.

***

Выскочили из дома чуть не на полчаса позже запланированного, Мария Степановна всю дорогу рвала и метала! Наконец, вдали забрезжил торговый центр со скачущей мигающей лошадкой на фасаде. Атаманша рванула вперед, Ниночка, глотая пыль, волочилась следом. На подступах уже толпились бойкие пенсионерки, женщины посвежее, вкраплениями шли мужчины. В толпе Мария Степановна увидела несколько знакомых лиц, крайний раз они пересекалась на распродаже рыбы, она тогда отхватила три кило рыбьих пузырей- деликатесный продукт, хочешь жарь, хочешь фаршируй, хочешь в масле, а хочешь в кляре… Здороваться между намозолившими друг другу лицами было не принято — единственно, Мария Степановна позволила себе легкий кивок головы, отметив таких же, как она сама, жженных.

До открытия оставалось несколько минут. Наконец, стражник нажал тайную кнопку.

Мария Степановна надеялась быть первой, но куда там — оттеснили! Нашлись и пошустрее, и попронырливее! Ниночка телепалась где-то сзади, даже и не пытаясь вступить в противоборство — шаг вправо, шаг влево, инфаркт, и будешь потом, как Сироповна. Отставшей ничего не оставалось как рвануть в обход. Мария Степановна и сама не поняла, как просочилась между кассами. Маневр удался. Женщина отыграла несколько метров и пару секунд, но преимущество мало захватить, им еще нужно уметь воспользоваться. И вот тут-то она и дала маху, доскакав первой до стеллажа, женщина встала, как вкопанная. Морем разлилось перед нею изобилие… Со всех полок дразнились высунутые красные ценники… В акции участвовали простыни, пододеяльники, наволочки…

Пока она стояла рассусоливаясь, подоспели отставшие, налетели на нее со всех сторон, несильно помутузили и выплюнули в задние ряды. Теперь она может и поняла, чего ей хочется, но по стеллажам шурудили чужие руки, руки дербанили комплекты, сомневающиеся проверяли действительно ли в комплекте 4 наволочки, как заявлено, одна дама из двух разных комплектов составляла один свой, который ей больше нравился… (Вообще, о том, как порою вольно обращается человек с неоплаченным товаром лучше могли бы рассказать скромные труженики супермаркетов, уж они-то знают, как суют пальцы рыбе под жабры, как ковыряют сыр, лопают конфеты, незаметно сбрасывая фантики)

Мария Степановна еще некоторое время металась, но потихоньку стала приходить в норму и вскоре готова была расцеловать того золотого человека, который придумал давать только по 2 комплекта в руки. Первая волна, перевернув все полки, схлынула, за ней накатила другая, чайки налетели на добычу и даже когда до стеллажа дорвались приятельницы им еще осталось чем поживиться.

Ниночка, как полоумная, схватила комплект в клеточку. Мария Степановна кинулась искать такой же, увидела фиолетовый в цветочек, и больше его не выпускала, другая ее рука потянулась к чему-то желтенькому, тот же самый веселенький комплект цапнула еще одна клешня. Женщина отдёрнула руку, метнула взгляд на соперницу. Незнакомка, поправив большие темные очки, как-то так характерно шевельнула плечом и отошла в сторону. Марию Степановну будто чем-то обдало.

— Нина, — только и смогла выдохнуть она.

Ниночка, боясь потеряться и получить нагоняй, как всегда крутилась рядом. Глянув на удаляющуюся незнакомку, и она ахнула.

Со спины Розу Юрьевну было тем более ни с кем не спутать. Подхватив в одну руку 3 комплекта (выбрав до кучи еще какую-то неожиданную абстракцию), в другую — Клеточку с Ниночкой, Мария Степановна потянула всех за собой.

***

Расплатившись за товар, женщины вышли на воздух.

Проходя мимо дома, в котором жила Адель Симферопововна (которая всю жизнь конспирировалась под Семеновну, и только для самых близких была Сироповна), Мария Степановна сказала «Зайдем» и свернула. По дороге начальница единолично решила, что жёлтенький комплект они отдадут Сироповне. Ниночка возражать не стала, обрадовавшись тому, что хоть Клеточка ей достанется.

Адель Сироповна очень обрадовалась нагрянувшим подругам, во всяком случае насколько это было возможно в ее состоянии. Мария Степановна по-хозяйски встряхнула одеяла, переставила два пузырька на табуретке, навела свой порядок.

— А мы с подарками…. Нина! — скомандовала она.

Нина, кивнув, вытащила желтенький комплект.

— Батюшки! — чуть не прослезившись Адель Сироповна.

Мария Степановна хотела была объявить сумму, но Сироповна так искренне, так по-детски обрадовалась, что у той язык не повернулся озвучить сумму:– На день рождения! От нас с Ниночкой! — с барского плеча ухнула она.

Ниночка закивала, обрадовавшись тому, как хорошо все вышло, у Сироповны и правда был через неделю день рождения.

— Так раньше ж не поздравляют, — вскинула счастливые глаза Сироповна.

— Ну, так что ж…, — надулась от удовольствия Мария Степановна. Про Розу Юрьевну ни одна, ни другая не проронила ни слова, не хотелось вспоминать предательницу.

К Сироповне обещали зайти еще раз ближе к вечеру. У Марии Степановны наготове стоял термос с бульоном, Ниночка обещалась поспеть с котлетками. И какие бы мрачные перспективы не рисовала судьба для Адель Сироповны, бесхозной ей остаться не светило!

***

На улице Мария Степановна вернула Ниночке деньги за половину комплекта, пополам так пополам.

Проходя мимо шестнадцатиэтажки, свечкой стоявшей на отшибе, Мария Степановна снова сказала «Зайдем» и потянула Ниночку за руку.

Ниночка похолодела, конечно, догадавшись к кому они направляются — ссориться, ругаться Ниночка не любила, прежде всего из-за давления…

— Умеют же… — процедила Мария Степановна не успели они еще подойти к дому. Перед домом раскинулась клумба, рядом устанавливали новую детскую площадку.

Следующее, будто из тюбика выдавленное «умеют же» относилось к консьержке, которая встретила их в подъезде и спросила в какую квартиру они направляются. В вину Розе Юрьевне ставилось и то, что благоустройство района началось именно с ее улицы и дома, и то, что в доме Марии Степановны и Ниночки никаких консьержей и в помине не было. (К слову сказать, и быть не могло, в некоторых подъездах и посадить-то человека некуда, если только не на стул возле дома).

Палец нажал на кнопку и придерживал ее несколько дольше, чем требовалась.

Звонок залился где-то в недрах квартиры, его тут же что-то радостно подхватило, заливисто затявкало, пулей рванув к двери.

— Жули, Жули… — послышался голос хозяйки, –Фу-фу-фу, — попыталась успокоить подопечную Роза Юрьевна.

— Кто? — перекрикивая разрывающуюся собачонку, поинтересовалась хозяйка.

Мария Степановна почему-то не ответила, тяжелая рука легла на глазок.

Жули будто подавилась, рычала и гавкала вроде как в подушку. Роза Юрьевна зажала волкодаву пасть, смотрела в глазок и ничего не видела.

Ниночки притихла, того и гляди должна была разразиться буря. Ключ в замке стал медленно поворачиваться… Мгновение… и пухленькая Роза Юрьевна распахнула дверь. Под мышкой с одной стороны висела обезвреженная Жули, другая рука воткнулась в бок.

Только в первую секунду во взгляде промелькнуло удивление. Мгновение… и на губах забрезжила легкая улыбка. Ни у кого бы не возникло и мысли, что Роза Юрьевна могла быть сбита с толку нежданным приходом гостей. Им были рады и только рады! Жули в нетерпении скульнула. Глядя на восторг, заливший все существо обеих, легко можно было предположить, что последние пару часов Роза Юрьевна и Жули только и делали, что сидели под дверью и спорила кто из них громче тявкнет, когда придут дорогие гости!

— Заходите, заходите, — пригласила хозяйка в дом.

Первая шагнула Мария Степановна, Ниночка подтянулась следом. По простоте душевной Ниночка думала, что Мария Степановна прям с порога будет резать правду матку, но, вопреки ее ожиданиям, в ход пошла тонкая дипломатия…

— Дай думаю зайдем, — расплылась и Мария Степановна, — Давно не виделись…

Улыбчивая Роза Юрьевна топталась вокруг гостей в прихожей, предлагая на выбор тапочки. Мария Степановна рыскала взглядом вокруг, будто бы в поисках чего-то. Жулька, как будто выполняя задание хозяйки, путалась под ногами. Мария Степановна, наконец, что-то высмотрела, во всяком случае глаз ее сверкнул.

Чуткая, не любившая ссор Ниночка, человек тонко-чувствующий, мечтающий о мире во всем мире, внутренне сжалась. «Ну, не виновата же Роза Юрьевна в том, что у нее денег больше, чем у других… Не будет же она их просто так всем раздавать… Ну, и что что пошла без них… Почему бы не сэкономить даже человеку зажиточному?…»

Пока Ниночка предалась размышлениям, Мария Степановна успела рассмотреть в комнате аккуратной стопочкой сложенные не много, не мало, а аж четыре комплекта! Будь комплекта два — еще куда ни шло, но от четырех у Марии Степановны перед глазами помутнело…

Роза Юрьевна, конечно, догадалась, что ее пришли разоблачать и практически накрыли с поличным, (иначе темные очки так быстро не исчезли с тумбочки с прихожей), но тянула время, оттягивая приговор, заманила гостей на кухню, поставила на стол сахарницу.

— Чаю? — засуетилась возле массивного буфета с толстыми темными стеклами хозяйка, — А может какаву? Ниночка?

На скатерть будто по указке хозяйки тут же выскочили вазочка с печеньем, тарелочка такая с такими конфетами, тарелочка сякая с сякими конфетами, сласти восточные, чем только не обсыпанные, розетка с арбузным вареньем. При виде варенья Ниночка придвинулась поближе к столу. Роза Юрьевна знала, как подкупить, а уж как она умела варить какао! Сыпала то корицу, то имбирь, то ваниль, а то и вовсе, как сталевар плавила чуть не целиком плитку шоколаду.

Ниночка и не пыталась сохранить нейтралитет.

Чашка кофе была предложена и Марии Степановне, но та уже выдвинулась.

— А мы с распродажи… Вот домой только идем…

— Да что вы?! — удивилась Роза Юрьевна, как будто в первый раз слышала о распродаже.

— И что ж давали? — поинтересовалась хозяйка.

— Наборы…, — вклинилась было Ниночка.

— Комплекты постельного белья, — метнула в нее молнии Мария Степановна. Ниночка больше не высовывалась, из-за чашки наблюдая за битвой титанов.

— Да что вы! Бязь? — предположила Роза Юрьевна.

— Да кто же бязь покупает?! Материал на две стирки. — ухмыльнулась Мария Степановна. «У нас-то денег не как у некоторых под каждой подушкой…» — говорил ее красноречивый взгляд.

— Мы и Сироповне один подарили, — вклинилась опять нечаянно Ниночка, — На именины!

В голове Розы Юрьевны что-то проскочило, только усики слегка дернулись.

— Как же это!? Что ж без меня!? Сколько заплатили?

Роза Юрьевна действовала так молниеносно, так неожиданно, что ни Мария Степановна, ни тем более Ниночка, если бы что-то и заподозрили, не сразу поняли где подвох.

— Так сколько же? — снова пошевелила усиками Роза Юрьевна.

— 1500, — сообщила Ниночка.

Приятельницы и моргнуть не успели, а Роза Юрьевна уже стояла перед ними, раскрыв кошелек и отсчитывая каждой по 300 рубликов. Считала Роза Юрьевна как-то особенно быстро.

Мария Степановна считала хоть и не так быстро, но считать тоже умела. И по ее расчетам выходило, что на подарок Сироповне нужно скинуться по 500 рублей с носа. Значит Роза Юрьевна возле каждой чашки кинула больше, чем следовало.

¬ Где ж я возьму по 50 рублей? — разрешила ее сомнения Роза Юрьевна.

Мария Степановна принципиально хотела найти сдачу, но хозяйка замахала руками.

— Не выдумывайте, не выдумывайте! Вы ходили, небось такую очередищу отстояли!

Кофий Мария Степановна пила вприглядку, возьми она хоть обглоданную карамельку, она бы себя после этого не уважала. Внутри что-то сосало…

***

Дальше и рассказывать нечего… Ниночка тяпнула еще какаву, Мария Степановна ее подождала и Роза Юрьевна, также закрывая спиной проход в комнату, выпроводила приятельниц из квартиры.

Всю дорогу Мария Степановна шла что-то обдумывая. Чувство было такое, что ее обманули, но в чем суть обмана, она никак не могла докопаться.

Рядом щебетала человеколюбивая Ниночка, хвалила Юрьевну за доброе сердце.

Мария Степановна встала, как всегда по привычке дернув Ниночку за руку.

— Ох, добрая! Ох, и добрая! Кому-то два комплекта досталось, а кому-то все четыре!!! И как только умудрилась! — Мария Степановна прикинула сколько приятельница сэкономила… опять пошла зыбь…

— И какая ведь прыткая! Быстрее нас домой прискакала! — проскворчала предводительница, совершенно упустив из виду, что они заходили к Адель Сироповне, — Умеют же люди! Еще и к подарочку присоседилась! Ждите! Жалко ей стало Сироповну!

Роза Юрьевна кругом оказывалась в выигрыше. В тот самым момент, когда в сердце Марии Степановны вошел острый шип, в душе Ниночки расцвели розы. Она радовалась, что Роза Юрьевна такая добрая, что Сироповне достался такой хороший подарок, что так хорошо все вышло! Одна бы она какую-нибудь ерунду подарила, а втроем они вон какой подарок придумали! И даже 50 рублей её радовали, отчего же не порадоваться, на дороге не валяются!

Прим. автора:

1. Государство не сразу отреагировало, задействовало рычаги, чтобы защитить грядущие поколения от фантазий предков.

ВКУС ЖИЗНИ

Жизнь моя! иль ты приснилось мне? (С. Есенин)

Жизнь Настасью Филипповну не баловала и как-то незаметно проскочила, проводила одного за другим мужа: одного — в мир лучший, другого — на соседнюю улицу, пока дети росли, было самой не до себя, от каждого насморка вздрагивала — не ехидна какая-нибудь, собственное счастье устраивать, перетряска ценностей произошла много позже, когда все закончили институт и вернулись из армии. Настасья Филипповна не о чем не жалела, не плакала, но неожиданно для себя поняла, что жить можно и по-другому… чуть-чуть для себя… Жизнь сама подбрасывала идеи и варианты -столько всего хотелось попробовать, столькому научиться. Подстегнул и не дал расслабиться еще один факт: если всю жизнь крутишься, как шпиндель, пребывая в постоянном вращательном моменте, резкая остановка может привести к трагическим последствиям. (Её собственный свёкр, вышедший в своё время на покой, не продержался и года — крепкого, здорового мужчину загнали в гроб монотонность и спокойствие). Настасья Филипповна, чтоб не дай бог не последовать примеру, выключившись из одной жизни, поскорее включилась в другую. Шустрая молодежь между делом попыталась всучить ей внуков, но… новоиспеченная пенсионерка ловко от всего уклонилась — посягательства на свою личное пространство Настасья Филипповна сразу же пресекла. Кому-то может невдомек, не исключено, что и обидно, но на обиженных известно что возят… Детей она любит, внуков обожает и не отказывается, но она свое отсидела, отнянькала! На нее теперь где сядешь, там и слезешь! Что поделать, даже в кругу родных и близких приходится отстаивать свои права и свободы.

Рисование пенсионерка полюбила неожиданно и страстно. Как-то у метро ей вручили флаер, в котором без лишних вступлений обещали научить рисовать за 1 день (бумага все терпит), подобные флаеры одно время на каждом углу раздавали тоннами. Припрятав яркую, как конфетная обертка бумажку, Настасья Филипповна взяла и пошла куда ее звали, на всякий случай предусмотрительно никому не сообщив место своего пребывания. Да мало ли куда она могла завеяться!? Пенсия дело такое, решила прогуляться по городу, сменить обстановку, внести свежую струю в будни! Вырваться из четырех стен и то праздник, женщина, наконец, поняла, что значит дышать полной грудью, до этого она не жила, а просто существовала, как автомат или функция — выполняла что требовалось, но её самой у неё не было!

Придя в бывший купеческий, не без чопорности особнячок, Настасья Филипповна испытала нечто невероятное. Падал мягкий свет и сама атмосфера была пропитана искусством, куда не глянь — повсюду возвышались греческие статуи, на тумбах стояли амфоры, за мольбертами — коллеги по кисти. Преподавательница -женщина совсем не заносчивая и тоже очень приятная, — несмотря на то, что добрая половина её новых учеников и горшка бы прилично не изобразила, была со всеми мила и приветлива. Дармовое занятие прошло «на ура», но захотелось большего. Настасья Филипповна, что тут говорить, заглотила крючок, сразу после пробного урока понеслась снимать деньги — нужны были краски, кисти: беличьи, барсучьи, колонковые, из абы какого хвоста на приличную кисть не надергаешь, попросили по возможности побыстрее внести предоплату за первый месяц, группа быстро наполнялась. Про флаер больше никто не упоминал, будто бы и не было этой ярмарочной заманиловки — никто никого не дурил, всем было ясно, что за день, как Айвазовский, писать не научишься, для этого нужен месяц, два, не меньше! Понравилось Настасье Филипповне и то, что всем было твердо сказано, что в конце курса каждый унесет домой хотя бы один приличный набросок, который не стыдно будет поставить и в Икеевскую рамочку.

Настасья Филипповна нарисовала первую в своей жизни тыкву, и поняла, что всю жизнь занималась не тем. Глядя на то, как другие малюют, женщина еще больше воодушевилась. (Вслух высказываться о работах коллег в творческих кругах не принято — Настасья Филипповна налету усваивала правила, — во-первых, душевная организация каждого художника очень тонкая, да и потом не каждый художник бывает понят своей эпохой — вот где со своей неуместной критикой можно было сесть в лужу).

Месяц пролетел, как одно мгновение. Настасья Филипповна решила продолжить обучение и брать частные уроки, заниматься и дальше в группе смысла не было — нужно оттачивать грани своего собственного, незаурядного таланта, а не смотреть как тебя, как в болото тянут вниз другие. В наши дни лист с ветки не упадет без денежных вливаний, на раскрытие потенциала тем более требовались средства. В распоряжении Настасьи Филипповны были личные накопления, помимо того «пятнашка», на которую дети никогда не претендовали. В женщине проснулся художник, мучатся, творить, страдать- все это было теперь и ей знакомо, однако, несмотря на весь этот творческий зуд, где-то на подкорочке она всегда держала — слишком углубляться в процесс не стоит, вдруг вовремя не сработает предохранитель, от перенапряжения может выйти всякая неприятность, вплоть до совершения над собой насилия! Сколько таких случаев!

Настасья Филипповна не хотела подобной участи. Вскоре она стала писать увереннее, появилась своя манера, выразительная техника, густой пастозный мазок ни с чем нельзя спутать. Даже в рисунках и черновых набросках проглядывала недюжинная натура. Когда из-под её кисти выскочил очередной натюрморт стало ясно, что Настасья Филипповна — женщина не без таланта, особенно ей удавались, как слезы, прозрачные кисти винограда и всё те же желтобрюхие тыквы, которые кочевали с одного полотна на другое в ее синтетических картинах. В последней работе тыква приобрела фиолетовой оттенок, и это уже попахивало сюрреализмом!

Настасья Филипповна поняла насколько она выросла и после фиолетового арбуза впервые задумалась о персональной выставке. (Те, кто по роду своей деятельности связан с выставочной деятельностью, знают насколько не простое это дело.) Женщина сунулась туда, сюда и получила первую жестокую оплеуху — ее имя, за исключением узкого круга друзей и родственников, никому не известно, в бомонд оказалось не так-то легко прорваться. Несмотря на то, что близкие ее работы превозносили, в инсталляции Настасье Филипповне было отказано. Без объяснения причины.

Настасья Филипповна расстроилась, но не отчаялась, теперь она меньше думала о всеобщем признании, но хотела быть понятой: творение должно идти к людям, каким угодно способом — вот что она усвоила. Можно было и дальше сидеть у моря и ждать пока тебя заметят, но спонсоров на всех не хватит, многие художники снискали славу уже после заката, другие не века были преданы забвению. Настасья Филипповна так не хотела. Поэтому договорилась с консьержем из своего подъезда и сделала экспозицию на первом этаже в холле. Андрей Андреич, сосед снизу, первый заметил в ней искру и помог просверлить стены.

Успех был неожиданным. (Хотя почему неожиданным, по-другому и быть не могло, ни одна репродукция, будь это сам Перов или Репин, не сравнится с живой картиной). Одну из серии «Спускающихся вдоль забора лоз» купили соседи с 3-го этажа, еще одна «Лоза» отправилась с 155-ую квартиру. Настасья Филипповна не боялась повторений, у Ван Гога было более 10ти вариантов Подсолнухов (сейчас они выставляются в Европе, Филадельфии, Токио), Моне почти ослеп, а все никак не мог расстаться с Кувшинками, а кто-то пишет натуру в чем мать родила, и модель кладут на диван каждый раз разную.

Настасья Филипповна всё ваяла и ваяла, холл первого этажа был полностью завешан, на стенах места живого не осталось, но больше картины не покупали. (В соседние подъезды Настасью Филипповну не пускали, там были свои «самородки»). Пенсия еле капала, а материалы были дороги. Женщина скрепилась и готова была даже голодать, уверовав в то, что через страдание её работы улучшатся и её посетит муза. Муза, однако задерживалась. Настасья Филипповна чувствовала все большее неудовлетворение, тыквы больше не манили. За спиной стали шушукаться, что она-де как художник выдохлась, иссякла (мало ли завистников у таланта?) Женщина чахла на корню, приступы меланхолии сменяла ненормальная активность, пенсионерка выплескивала на полотно то куст сирень, то ветку жимолости и тут же все чуть не с отвращением откидывала. Еще бы чуть-чуть и Настасья Филипповна заболела.

Глядя на пребывающую в творческом кризисе художницу обеспокоенные дети решили, что нужно что-то делать, клин клином вышибают. Кто-то их надоумил отправить женщину на курсы актерского мастерства, главное, подальше от живописи… (Воспитанием детей Настасья Филипповна, нужно отдать ей должное, в свое время занималась, поэтому они и выросли людьми сердобольными, хотя и далекими от искусства).

На курсах актерского мастерства Настасья Филипповна потихоньку ожила, хотя на многое и не рассчитывала — себе она казалась человеком не публичным, да и стартовала она для актрисы поздновато, память уже не такая бойкая, кусок текста в голове не удержишь, с монологом не справишься. Опасения оказались беспочвенны. Настасья Филипповна прошла пробы и, несмотря на то, что никогда нигде не снималась, получила роль Лампочки в одноименной пьесе. На протяжении двух действий Лампочка молчала, но молчала так, что всем было завидно- молчать тоже нужно уметь, — а уж когда Настасья Филипповна два раза мигнула и оказалась энергосберегающей, зал разразился аплодисментами. После дебюта посыпались предложения, почти тут же она сыграла Шнурки от ботинок и еще в одной антрепризе. Настасья Филипповна уже готовилась подписать контракт и укатить на гастроли, но от необдуманного шага её уберегли опять же родственники. Оказалось, что организаторы гастролей нещадно эксплуатируют пенсионерский труд, почти что даром используют народные таланты, а держат всех на одном Дошираке.

Условия работы каторжные, больничный не возьмёшь, второго состава нет, и кто будет вместо тебя Лампочкой?!

Покинув сцену, Настасья Филипповна увлекалась всем понемножку, всем по чуть-чуть. Писала стишки, но понимала, что это всё лишь баловство, шелкопёрство. «Посмотри, как прекрасен белый лист бумаги…» — Настасья Филипповна не могла не согласиться с японцами, поэтому летом подсела на макрофотографию. (Купила в кредит дорогостоящее оборудованием, прежний запас средств вышел. Через объектив мир выглядел иначе, повсюду, клацая челюстью, ползали муравьи-листогрызы, а крыло стрекозы было больше крыла самолета, но и лето не вечно.) Подумывала Настасья Филипповна и о курсах вождения -хорошо, удобно, не надо ждать, не надо звать, можно подменять того же зятя на даче, опять же привлекала независимость, хотелось впоймать драйв, но тут опять вмешалась родня, 73 года — не время садиться за баранку. Лучше размачивать её в чае…«Размокшей каменной баранкой в воде Венеция плыла» (1) Не помогла и загранпоездка, на которую скинулись дети…

Настасья Филипповна тосковала, душа чего-то ждала, требовала, изнывала от нереализованности! И тут прямо в доме напротив открылась танцевальная студия. Когда Настасья Филипповна первый раз туда зашла, подумали, что женщина пришла устраиваться уборщицей, но та, ничуть не обидевшись, объяснила, что будет танцевать, ей бы только определиться с направлением. Восточные танцы женщина вежливо отвергла, смущал оголенный торс, что-то во всем этом было не нашенское, вызывающее, все эти желейные движения, потряхивания. Активные танцы типа рок-н-ролла пришлось отклонить, но по другой причине, на подскоке можно что-нибудь и выронить, а тут главный принцип не навредить и еще попутно оздоровиться. Когда все направления были перебраны выяснилось, что открывается новая группа классической хореографии.

Глазки у Настасья Филипповны загорелись — балет ей с самого детства нравился.

Всё очень достойно, всё закрыто, подтянуто, головка аккуратно причесана, всё без всякого выпячивания и блестки повсюду не развешены, а уж какая музыка — заслушаешься! Взгляд ведешь за рукой: «Ап!!! Скок! Скок! И присела, коленки разъехались.» Некоторые и в 70 все на шарнирах, гибкие от природы!

Настасья Филипповна смекнула, что плотные рейтузы у нее есть, а пачку она докупит. Девочки-администраторы убедили остаться.

Порхала Настасья Филипповна не долго, было бы не так обидно, если б её не поймал партнер или она что-нибудь себе повредила, работая у станка или делая планку. Произошедшее же было до слез банально — Настасья Филипповна подвернула лодыжку выходя из подъезда за пачкой масла.

Лежа в постели женщина продолжала искать себя, дети пытались ее убедить, что уж ее-то жизнь не прошла напрасно, но Настасья Филипповна и слушать ничего не хотела, одна ее нога еще долгое время оставалась перебинтованной, но ведь ей остались руки. Все время до снятия гипса Настасья Филипповна чикала ножничками, вырезая оригами. Приключись беда с руками -Настасья Филипповна научилась бы шевелить ушами, нужно же было хоть как-то себя реализовывать! Жизнь одна, и она не вечная!

Прим. автора:

1. Строка из стихотворения Б. Л. Пастернака «Венеция»

ВАРЕЖКИ для анютки

Наталья Леопольдовна вот уже битый час рыскала по офису, ругая себя на чем свет стоит. Часы на бледной стене офиса проблымкали ровно шесть нуль-нуль, час был ранний, и это несколько облегчало поиски. На рабочих местах никого не было, можно было избежать косых взглядов, хотя по роду своей службы Наталья Леопольдовна в какие только уголки могла нос свой не сунуть, кому только под хвост не заглянуть.

От мысли о том, что та, которую она искала, могла попасть в чьи-нибудь недобрые руки, аж у нутрях холодело. (То, что руки могут оказаться добрыми или, на худой конец, нейтрально-равнодушными, в голову женщине не приходило.) Досада брала ещё и от того, что сама она воспользоваться попавшей к ней ценностью не сумела. Пока она придумывала ей применение, находка уплыла в неизвестном направлении.

Задним умом мы, конечно, все сильны. Сейчас женщина сокрушенно думала о том, что можно было бы смотаться в ту же самую ЮАР, причем с такими способностями даже билет на метлу покупать не потребовалось бы. Еще заманчивее была перспектива проникнуть на заседание правительства и посидеть за одним столом с каким хочешь государственным мужем, хоть бы даже самим Брандахлыстовым…

Женщина, перевернув вверх дном корзину, вытряхнула содержимое в длиннющий пакет, волочащийся за ней по полу. Улов оказался жиденький. (Бытовых отходов, разумеется, не было, откуда им взяться в офисе, а львиную часть бумаг сжирал троглодит-шредер, из угла пугающий всех картиной «Удушение галстуком». )

Каждый, трудясь на своей ниве, формирует не только особое, свойственное данной профессии мироощущение, но даже вырабатывает определённый навык, позволяющий делать меткие выводы об окружающей действительности. Наталье Леопольдовне многое о человеке мог сказать, пардон за тривиальность, мусор — то, что человек после себя оставляет.

Загребая на савок остатки чьей-то жизнедеятельности, женщина успела собрать целую палитру характеров. Иной скромняга не всё осмелится бросить в открытую всем взорам корзину, что-то и приберёт тихонечко в сумку и по дороге домой выкинет — деликатный человек, не желает смутить ближнего, уважает труд уборщиц. Другой — мимо корзины бросит, и не от того, что попасть не может (хотя руки у людей откуда только не растут), а потому что все ему с высокой башни — вот такая вот кучерявая эгоистическая личность. Нервный, неспокойный человек — бумажульку на мелкие кусочки искромсает, неудовлетворенный — теннисный мячик из нее скомкает.

О благосостоянии и социальном статусе тоже можно много чего узнать. Взять, например, Желткову. У нее что ни день, то в мусорке коробочка, да такая, что и выбросить жалко! Ну как тут не догадаться, что Желткова — человек обеспеченный, с хлеба на воду не перебивается. А вот у Пятаковой всякая выброшенная бумажка по делу — скучно! И жизнь у нее скучная, и сама она скучная.

Нагнувшись, Наталья Леопольдовна влезла под стол в надежде на то, что пропажа ждала её здесь, но выгребла оттуда лишь замызганный носовой платок и носок. За пять лет работы в офисе чего только она не находила… А уж после всякого рода сабантуев, мамочки родные! Но… в каждой профессии своя этика, нашел — держи язык за зубами, нечего трындеть на всю Ивановскую, кто что во время корпоратива обронил…

Обследовав пространство не только под столом Тучкина, но и под всеми соседними столами, женщина нахмурилась, пошла на кухню, взяла стул, подтащила к стеллажам и вспорхнула на него шустрой птичкой: на верхотуре, как она и ожидала, кроме тучного слоя пыли, ничего не было — в здании напротив уже полгода катавасия с ремонтом, шум-гам-бедлам, окна в дымке от пыли. Женщина сокрушенно покачала головой: «И тут ничего нет… Ах ты, батюшки! А ежели и правда ктой-то уже вовсю орудует…»

— Вот профукала так профукала! — Уборщица покосилась на недвижимое кресло. А может, этот «ктой-то» сейчас спокойненько сидит в кресле Желтковой и смотрит так с ухмылочкой на её тщетные поиски? Женщина поспешила отвести глаза и даже как бы невзначай плюнула через плечо, хотя ничего нечистого во всем этом не было — очередной виток науки, а уж в детских сказках давно про это сказано.

Разбирая посудомойку на кухне, женщина еще раз прикинула: со дня пропажи минуло три дня. За эти три дня она уже шесть раз тщательнейшим образом проверила все офисные углы и закоулки. Если пропажа и попала в чужие руки, то пару деньков уйдет на то, чтобы нашедший докумекал, чего он теперь является обладателем, потом день или два, смотря по тому, как у него котелок варит, будет думать, что ему со всем этим богатством делать, и только потом пустится во все тяжкие…

Так ничего и не найдя, женщина решила на всякий случай получше приглядеться к сотрудникам — может, и заметит какие странности в чьем-либо поведении. Слава богу, работа её это позволяет. Вроде как всегда на виду, а вроде как её и нет, шурши из кабинета в кабинет да гляди в оба. В разгар рабочего дня, чтобы ничего не пропустить, можно заняться пересадкой цветов. А что, весна на носу, в прошлом году такие деньжищи в землю зарыли, когда пригласили озеленителей, а тут можно два зайца одним махом убить — и пропажу найти, и перед начальством себя лишний раз зарекомендовать. Глядишь, к празднику и её премией не обнесут. В том, что нашедший будет обкатывать предмет на работе, а не в каком другом месте, Наталья Леопольдовна не сомневалась. Где ж еще? Нынче человек разве что не спит на работе, вся жизнь у него тут сосредоточена!

Прежде чем уйти в свой закуточек перед началом рабочего дня, чуток передохнуть, уборщица недовольно поелозила тряпкой в кабинете директора: «Все такие пиндитные, ни одной бумажки трогать не разрешают!»

***

Утренняя дымка потихоньку рассеивалась. В офис со всех сторон паутиной раскинувшегося города начали подтягиваться сотрудники, и, пока Наталья Леопольдовна безмятежно дремала в подсобке, за стенкой уже начали происходить странные вещи.

Пропала бухгалтерша Селезнева!

Причем пропажа даже не сразу обнаружилась. До обеда Татьяну Егоровну даже не кинулись искать, подумали, в налоговой или статистике, мало ли куда может занести бухгалтера по роду службы. Однако минуло двенадцать, а Селезневой на рабочем месте так и не было. Тут-то все и всполошились, за Селезневой давно было замечено, что, какие бы ни были у нее внеофисные дела, к обеду она как штык на работе. Кто-то догадался позвонить на мобильник, телефон замычал под бумагами на её столе, выходило, что телефон — на месте, а Татьяны Егоровны — нет. Чудеса да и только. Это тем более было странно, так как Селезнева, женщина деловая, главбух, с телефоном практически не расставалась. В любой момент мог позвонить сам директор Борщов Александр Ефимович.

Протяжное мычание мобильника как раз и разбудило Наталью Леопольдовну. (К слову сказать, бухгалтерша пыталась прослыть женщиной колоритной, всеми способами стараясь подчеркнуть свою индивидуальность. Отсюда и этот нехарактерный для городской местности звук, которым на селе, впрочем, никого не удивишь.)

Под шумок уборщица вышла из своего заваленного швабрами кабинета, как будто куда-то спеша, торопливо обошла весь офис, ушки торчали на макушке, вскоре Наталья Леопольдовна была в курсе всего происходящего. Свои соображения по поводу случившегося она оставила при себе, присутствие же селезневского мобильника только укрепило ее в мысли, что бухгалтерша находится где-то совсем близко. Одно смущало уборщицу: неужели пышнотелая Татьяна Егоровна расхаживает по офису в неглиже или был какой-то особый секрет, который Наталье Леопольдовне неизвестен? А то ведь на улице прохладно: марток — надевай семь порток.

Некоторое время у сотрудников ушло на то, чтобы догадаться позвонить Селезневой домой. Спросили сначала ее, потом мужа. Чей-то металлический голос сообщил, что муж в отъезде и будет только в пятницу, по офису тут же поползли какие-то неуместные предположения. Потом к телефону подошел Селезнев-младший, сын Татьяны Егоровны, сообщил, что мать утром ушла на работу и никто её больше не видел. На все остальные расспросы, вьюнош отбрыкивался и ничего вразумительного сказать не мог, а перед тем как отключиться, буркнул в трубку:

— Вам надо — вы и ищите!

Похоже, судьба Селезневой интересовала только ее коллег. Все не без удовольствия продолжили поиски! После довольно жарких прений кто-то предложил сообщить в полицию, ему тут же возразили: раньше чем через двадцать четыре часа полиция искать не кинется, или им нужен труп! Трупа Селезневой у собравшихся не было, так что и говорить нечего, с полицией пришлось повременить. Наталья Леопольдовна с облегчением выдохнула, у неё были свои причины не доверять полиции. Сколько всяких передач про оборотней в погонах показывают, чистят-чистят их ряды и все равно что-нибудь да не дочистят, всё у нас так! Наталья Леопольдовна решила применить свой метод поиска пропавшей.

Женщина, как помело, замельтешила по офису в надежде случайно натолкнуться на Селезневу. Не будет же та сиднем сидеть целый день на одном месте. Однако этот оригинальный способ ничего не дал. Наталья Леопольдовна только чуть не перевернула цветок и попала под ноги вбегающему в отдел Тучкину.

Тучкин напал на след Селезневой! Мужчина торжественно вытащил из кармана брюк обёртку от сырка и предъявил блестящую бумажку собравшимся! По рядам прошелся шумок, всем было известно, что в офисе никто, кроме Селезневой, такие сырки не ест. На обертке, как два бубенчика, висели кокосовые орехи, а рядом кучкой лежала кокосовая стружка. Тучкин удовлетворенно зыркнул на коллег, но, похоже, ему было мало, он хотел еще большей сенсации. После непродолжительной паузы мужчина сообщил, что выудил свою находку — откуда бы вы думали? — из мусорного ведра! Наталья Леопольдовна от неожиданности аж всплеснула руками. Во все корзины еще с утра она поставила новые мешки, значит, Селезнева скинула эту обертку уже позже… Пока другие хвалили Тучкина, Наталья Леопольдовна недовольно поправила фартук — значит, не одна она в офисе такая наблюдательная…

Народ опять с удовольствием зажужжал. Одна догадка была неожиданней другой. Присутствовали и инопланетяне, и версия о том, что у бухгалтерши отшибло память и она не может вспомнить, где работает, поэтому и не в состоянии добраться до офиса. Кто-то беспардонно у всех на глазах залез в ее мобильник, прошелся по контактам, нашел интересный контакт под кодовым названием «Рыбка» и, не думая о последствиях, взял и сделал вызов.

Воспитание и культура у нас оставляют желать лучшего.

На позывной отозвался телефон в кармане одного из присутствующих. Телефонный хулиган чуть было, как змею, не откинул от себя селезневский мобильник, стал поскорее тыкать на разные кнопки, только бы его вырубить. Откликнувшийся дзынькал в толпе, и от него уже начали расходиться не замешанные ни в чем таком коллеги. Хулиган налился краской и молил об одном — только бы телефон не оказался в кармане какого-нибудь начальника! Любой человек, проработавший хоть день в организации, знает, что этого добра у нас хватает, и линейных, и высшего звена, на каждой вертикали и горизонтали сидит по руководителю, свесив ножки! Тем не менее, несмотря на то, что поруководить желающих везде предостаточно, народ у нас тоже мудрый, лишний раз не перегнется. Яркий тому пример — пропажа Селезневой. После того как рыбкин телефон заглох (хулиган наконец попал на нужную кнопку в селезневском мобильнике), никто и не подумал вернуться к выполнению своих служебных обязанностей. Народ ходил, бродил, выдвигал версии, гипотезы — все что угодно, только не работал…

Следующее событие повергло сотрудников в еще больший шок, чем исчезновение главбуха. Татьяна Егоровна собственной персоной, как в одной песне про что-то сотканное из воздуха, материализовалась прямо у всех на глазах. Женщина сидела в директорском кресле во всю свою привычную для офисного глаза приятную полноту и была сама не своя. Было от чего: директор, Борщов Александр Ефимович, как раз зашел с коллегами в свой кабинет.

Народ сначала с опаской и недоумением стал подтягиваться к женщине-загадке… Ну а потом, как и следовало, повалили вопросы.

Бухгалтерша отбрыкивалась, как могла. Женщина была в крайней степени смущения. Её могли заподозрить в том, что она метит на директорское кресло, хотя ничего такого и в помине не было… Вся эта ситуация для нее самой была, похоже, еще большей неожиданностью, чем для окружающих! Селезнева нервничала, огрызалась, отвечала невпопад, всем сразу стало ясно, что здесь не все чисто. Наталья Леопольдовна глянула за спину бухгалтерши и чуть не ахнула — из-за широкой спины выглядывал распахнутый сейф! «Ах, как она этого боялась! Как боялась!» Наталья Леопольдовна быстренько сопоставила все «уро» и «про», или как там говорят англичане, и догадалась, что бухгалтерша от того и злющая, как собака, что ей не удалось провернуть до конца свое темное дельце. Кое-что слетело с ее головы! От этого и вышел конфуз!

Та, которую Наталья Леопольдовна искала вот уже три дня, была где-то совсем рядом! Скорее всего, свалилась на пол. Бухгалтерша ерзала на стуле. Это только утвердило Наталью Леопольдовну в её правоте. Ясный пень, при всех главбух не могла лезть под стол, вот и ерзала, стараясь запихнуть свою добычу подальше в угол. Уборщица смекнула, что Селезнева теперь будет сиднем сидеть на директорском кресле и даже сам Скворцов, который давно подсиживает директора, её оттуда не выкурит.

Однако, какие бы планы ни строила Селезнева, получилось всё опять не так, как она хотела. Из бухгалтерии донеслось мычание, сотрудники позволили себе некоторые совершенно неуместные в рабочей атмосфере смешки и прибауточки, и хотя «рыбка» ничем себя не выдал, но пол-офиса уже знало, что Он — это Он! Татьяна Егоровна смутилась и, как школьница, опрометью понеслась к себе в бухгалтерию.

Нельзя было терять ни минуты, тем более что пока все, совершенно не смущаясь присутствием «рыбки», занялись перемыванием косточек бухгалтерши. Наталья Леопольдовна кинулась к столу. Смахивая пыль с директорских вымпелов и наград, уборщица любовно плюнула и протерла тряпочкой хрустальные часы, свои любимые, еще совсем чуть-чуть — и она нырнула бы под стол и сокровище оказалось бы в самых надежных в мире руках!!!..

И тут вдруг — трах-бах-тарарах! Чтоб все провалилось! С кухни прискакала Бубенчикова. Вся такая непредсказуемая, неожиданная, рассадила блюдце, и теперь ей срочно понадобилась Наталья Леопольдовна — собрать осколки. Женщину прямо со шваброй под белы рученьки чуть ли не всем офисом доставили на кухню. Сотрудники веселились. На кухне она, чуть ни плача, постаралась как можно быстрее ликвидировать устроенное Бубенчиковой свинство. Когда она снова пробралась в кабинет директора, под столом уже ничего не было.

***

Всё накрылось медным тазом… Женщина приуныла. Ну надо же было так бестолково всё проворонить! Под предлогом очистки шредера уборщица поплелась в бухгалтерию. Селезнева сидела, как сыч, и сверкала на всех глазами, злая была, как черт. Наталья Леопольдовна поняла, что находка снова бесследно исчезла, и самое неприятное было то, что теперь за ней охотилась не одна она, а еще и бухгалтерша.

Невероятные события в офисе на этом не закончились. Не прошло и часа, как у Бубенчиковой пропала шуба! Шуба, конечно, не бухгалтерша, но ее искали с не меньшим энтузиазмом. Кинулись все, включая директора. «Срам! Это ж надо! Приличная компания. Не по газетным объявлениям народ набирают, и — здрасте, приехали! — пропала шуба! Тут дело уже не в шубах, а в кадрах!!! У Селезневой моральный облик вон как вылез наружу (директор уже заметил распахнутый сейф), а тут еще завелся самый настоящий вор!»

Бубенчикова в слезы, шуба единственная, приятно было каждый вечер её с плеч своих стряхивать, а тут такое!

Наталья Леопольдовна догадывалась, что бубенчиковской шубе приделал ноги тот, кто нашел ее пропажу. Сделать это под шумок проще простого.

Пока сочувствующие обступили Бубенчикову и травили ей душу вопросами, от которых она еще больше расстраивалась (Да где она взяла такую шикарную шубу? Да сколько она стоила? Кто подарил?), кто-то выдвинул предположение, что подаривший может презентовать ей еще одну шубу, у него и зарплата такая-то (цифра называлась с точностью до сотни рублей), и премию он в прошлом квартале получил… (Даже ничем таким, кроме работы, не интересующаяся Пятакова догадалась, кто был этим щедрым кабальеро.)

Бубенчикова, услышав все это, разрыдалась еще больше и успокоилась только тогда, когда рядом с нею присел Тучкин. Мужчина несмело взял ее руку в свою, тыкнул ей под глаз пальцем, промокнув на обиженной слезу, и несколько раз зеркально вздохнул. Каждый раз, когда Тучкин пытался отнять свою руку (его отдел уже несколько раз сходил на перекур), Бубенчикова жалобно всхлипывала, и ему ничего не оставалось, как не отходить от нее до конца рабочего дня. Что у них там наклевывалось, сотрудникам было не слишком интересно, подумаешь, очередной служебный роман, сколько их в каждом офисе случается, а вот шубы не каждый день пропадают!

Следствие застопорилось.

Пока офис волновался, как море, Наталья Леопольдовна постаралась наконец собраться и действовать. Тем более что теперь на хвосте у нее висела Селезнева.

Наталья Леопольдовна была уверена, что вор, кто бы он ни был, скоро вернется и как-нибудь аккуратненько, чтобы не вызвать подозрений, материализуется. Украл шубу, конечно, человек из плоти и крови, а никакой не полтергейст, о котором вот уже десять минут распинался ранее неприметный Булькин. Кстати, этот самый тихоня Булькин своим предположением расколол офис на два лагеря: одни говорили, что шубу украл кто-то из материального мира, другие — из невидимого. Только Наталья Леопольдовна и Селезнева знали, что ни те, ни другие до конца не были правы. Кражу совершило Нечто из того мира и из этого одновременно.

Откуда-то вернулась Желткова, несла какой-то вздор о том, что ей неожиданно нужно было отойти, никто ее, конечно, не заподозрил: она была на хорошем счету, к тому же многим мужчинам в офисе она нравилась. Срабатывал какой-то защитный механизм! С одной стороны, было ясно, что шубу стыбзил кто-то из своих, пусть даже и каким-то невероятным способом, а с другой — если взять каждую отдельную личность, глядя ей в глаза, не верилось, что на такое была способна именно эта личность. Ну, не верилось, хоть ты тресни!

Жизнь прожить — не реку перейти. Должности Наталья Леопольдовна никогда высокие не занимала, но вот в людях разбиралась. Что-то в поведении Желтковой её насторожило. Что-то ей подсказывало, что её рук это дело. Помимо увлечения яркими коробочками, Наталья Леопольдовна знала об одном маленьком секрете Желтковой. Недавно та была назначена неизвестно за какие такие заслуги заместителем директора по хозяйственным вопросам и так же, как и Наталья Леопольдовна, получила право носить на поясе ключи от всех кабинетов, включая и кабинет уборщицы. Уже после этого назначения Наталья Леопольдовна пришла однажды утром в свою каморку и обнаружила такое!!! Все ведра были перевернуты вверх дном, две тряпки разодраны в клочья, рукав в халате выдран с мясом, новая швабра свернута — настоящие Содом и Гоморра! Что уж замдиректора здесь вытворяла, одному Богу известно! Но больше всего Наталье Леопольдовне было любопытно, кого ж это Желткова в ее каморку с ведрами затащила?!

(Может, кто-то заподозрит Наталью Леопольдовну в предвзятости, в том, что она точила на Желткову зуб, а кто бы не точил, когда без спроса кого ни попадя таскают в твою обитель, а может, даже пытаются спихнуть тебя с насиженного места?!)

Пока офисные ходили на перекур, Наталья Леопольдовна не выпускала из поля зрения Желткову. Желткова зашла за кадку с пальмой, но оттуда уже не вышла, вернее, вышла, но ее уже не было видно. Отсутствовала она минут пятнадцать, а потом таким же макаром вышла, но уже с другой стороны кадки.

Наталья Леопольдовна сразу догадалась, что та успела что-то провернуть, но что? Оставалось ждать… И недолго. Завизжала подошедшая к шкафу скучная Пятакова. Все, конечно, подорвались, побежали к шкафу. Тучкин и Бубенчикова наконец расцепили руки. Спохватились. А где мы были раньше?! Почему сразу, после первой пропажи, о добре своем не позаботились? Женщины выгребли остатки мехов, и до конца рабочего дня каждая сидела на своей шубе! До шести оставалось тридцать две минуты, все уже хотели поскорее вырваться из этого разбойничьего вертепа. Некоторые подумывали писать заявление. Это ж ни в какие ворота не лезет, на ходу людей раздевают!

***

Казалось бы, ну что может произойти за эти тридцать две минуты, это же не футбол, в конце концов! И тем не менее даже много на своем веку видавшая Наталья Леопольдовна не могла такого предвидеть! Желткова прямо на ее глазах опять обернулась вокруг кадушки, потом Наталья Леопольдовна увидела, как в буквальном смысле по воздуху поплыл телефон. Уборщица подумала, что это был личный телефон Желтковой. Аппарат отсутствовал пять-шесть минут. Потом приплыл и лег на то же место, Желткова, крутанувшись вокруг кадушки, материализовалась.

Наталья Леопольдовна тогда еще подумала: зачем такие сложности?

Но не прошло и пятнадцати минут, как ответ на вопрос был получен — в офис ворвалась разъяренная фурия Борщова, жена директора. Жена кидалась на всех, но в особенности хотела видеть Желткову. Офис пытался спасти свою сотрудницу. Как бы там ни было, она была хорошим специалистом, и случись что с ней — всю её работу свалили бы на других. Тучкин, кстати, опять подсуетился, пытался накрыть Желткову своим телом, но расторопная Бубенчикова стащила его и отвела в сторону.

Наталья Леопольдовна насилу сообразила, что подлючка Желткова в те самые пять-шесть минут стыбзила телефон самого директора, который по ротозейству забыл его на столе, позвонила его жене, видимо, ничего не стала от неё скрывать, резала правду-матку, иначе та бы так не взбеленилась и не прискакала бы в офис со всеми своими реакциями.

Уборщица аж всплеснула руками, так вот, оказывается, кто переломал весь ее инвентарь!!!

Ай да Желткова, ай как все обтяпала!

Наталья Леопольдовна невольно зауважала Желткову, пусть даже за смелость. Жена директора в глазах ее несколько потеряла — курица и есть курица, не так следует вести себя супруге! Быстро соображающая Наталья Леопольдовна сделала еще один вывод: неспроста Желткова пошла на такой риск! На такое можно решиться только в критической ситуации… «Беременная!» — аж присела уборщица.

Женщины продолжали делить Борщова. Жена пошла на значительные уступки, разрешила мужу потихонечку шурымурничать с Желтковой, но только так, чтобы она ничего не знала, но на это уже не соглашалась Желткова. Она уже почувствовала запах крови, и ей хотелось большего! Всего Борщова, а не половину!

Наталья Леопольдовна сообразила, что любовник, который вот-вот мог превратиться в мужа, представляет в данный момент для Желтковой гораздо больший интерес, чем какая-то там шапка, пусть даже и не обычная. Уборщица крутилась вокруг сражающихся женщин, надеясь наткнуться на свою пропажу.

Действовать нужно было ювелирно, она уже не раз поймала на себе хищные взоры Селезневой. Наконец за кадушкой шапка была найдена. Желткова, видно, ее туда закинула, пока боролось за свое счастье. Уборщица подхватила находку, поскорее запрятала под тряпку в ведро и направилась по-шустренькому к себе в кабинет. Перед самым кабинетом ее перехватила Селезнева.

— Наталья Леопольдовна, а вы домой? Так рано? — Руки ее при этом так и тянулись к ведру.

— Это чтой-то… — Уборщица, не церемонясь, развернулась, бортанула немаленькую Селезневу и перед самым ее носом захлопнула дверь в каморку.

Селезнева обрушилась на дверь. Попробовала взять с плеча. Блеснула глазами. Но в коридоре, видимо, кто-то появился, бухгалтерше ничего не оставалось, как вернуться к себе.

Наталья Леопольдовна заторопилась, понимая, что Селезнева так просто не отступится и вскоре вернется забрать свое.

Женщина насилу успела скинуть халат, накинуть пальтишко, вынырнуть из своего укрытия и добежать до лифта. В сужающийся просвет между закрывающимися дверьми лифта она увидела мчащуюся за ней Селезневу. У них, конечно, не Сити, но, слава богу, тоже двадцать пять этажей, да еще лифт скоростной. Пока лифт с ветерком мчал ее вниз, она закрыла сумку с шапкой на молнию, предстояло еще доехать в метро и на автобусе, а там своих Желтковых и Селезневых хватает!

Домой женщина чуть не бежала, в каждом закоулке мерещилась неприятность. Дома никого не было, родные на работе, Анютка в садике.

Недолго думая, женщина села под лампу, взяла маленькие ножнички да и чикнула шапку… Варежки для Анютки вышли чудесные! Матерьял-то такой еще поискать надо!

Наталья Леопольдовна совершенно не жалела об утрате. Не готов еще наш человек к таким подаркам. Взять хотя бы Желткову, ну что ей, плохо было на директорском обеспечении, так нет же ведь, жадная какая! Одну вещь стыбзила, вторую… и все ей мало! Руки загребущие. Да разве она одна такая…

Женщина поглядела на варежки:

— А Анютка еще походит!

Внучка и правда долго носила варежки, и от волшебства было не так просто избавиться — варежки то терялись, то находились, пока наконец совсем не потерялись и не стали, как и шапка, волшебными!

Примечание автора:

«Уро» и «про» — игра слов, имеется в виду английское выражение «pros and cons» — «за» и «против».

VERSION 16

Заглянув в ежедневник человека о нём можно сказать многое, если не всё, если же его, ежедневника, нет — это говорит о человеке ещё больше. Тем, кому по старинке всё непременно нужно подержать и пощупать, не обойтись без его бумажного носителя; люди же поновее, шагая без всяких прелюдий от образа к его предметному воплощению, успешно проскакивают тактильную фазу, таким проще ориентироваться в новом пространстве, все плотнее заполняющемся вещами неосязаемыми. Вещи эти (какими бы неуловимыми они не казались) в силу того, что у них появляется все большее количество адептов, становятся всё более реальными, а обретая форму обретают и возможность самостоятельного действия, что в свою очередь связано с некоторыми издержками, о допустимости которых я и хотела бы остановиться в этом рассказе. Хлипкое, жиденькое, почти невесомое тельце идеи, обрастая панцирем формы, как это ни странно, но все еще сохраняет способность к метаморфозам; порождая плеяду вещей в их множественности, изменчивости, непохожести, после «ручной докрутки» сущность предмета, вернее его душа, снова возвращается в свой мир, тем самым способствуя круговороту идей в природе.

График Александра был распланирован на несколько лет вперед. Расписание тем плотнее утрамбовывалось, чем ближе подбиралось к намеченной дате, на некотором удалении от «активного» дня календаря всё ещё встречались дыры во времени, заполняемые тем быстрее, чем меньшее до них оставалось расстояние. В каждом отрезке времени, как и в отрезе материи, преобладает одна главенствующая идея, замысел, вбирающая и все остальное себе подчиняющая интенция, которая не только владеет всеми умами, но и порядком забивает всем мозги. (Не в обиду большинству, недюжинный ум явление столь же редкое, как и недюжинная сила.) Концепция эта меняется, потому как не меняться не может, и так уж получилось, что все мы застряли в пространственно-временном континууме, в котором Время играет первую скрипку. С верховной субстанцией так или иначе, но каждый вынужден строить отношения, редко у кого они складываются так, как хотелось бы, многое зависит от того заложен ли ваш день календаря хотя бы замызганной веревочкой, хорошо, если удается ее вовремя передвигать, для этого человек должен быть минимум хорошо организован — таких мало и именно поэтому при ведении дел все в основном застревают в прошлом; отстающих все больше, их ожидают большие неприятности, потому как им уже никогда не догнать тех, кто идет в ногу со временем.

У Александра время текло не только линейно, но и только вперед, без дерганий в обратном направлении. До основания напичканный график как-то так самоорганизовывался, что многое из им запланированного начинало идти внахлест, распределяясь по разным воздушным коридорам параллельных активностей. В текущий день (если у вас с ним ничего не назначено) такого, как Александр еще можно было перехватить в лифте или коридоре, в тот момент, когда он, спускаясь по лестнице, спешил на встречу с деловыми партнерами или на совещание, лезвием вклинившись между двумя встречами в его расписании, но для этого нужно попасть в нужное время в нужный час, схлопнув ненужные прелюдии, оказаться сразу без промедлений там, где необходимо — для этого, однако, не лишне было бы иметь доступ к его календарю, который был у одной только Алены, личного помощника Александра, энергичной, исполнительной, умеющей правильно расставлять приоритеты девушки, в известной степени облегчающей рабочую активность генерального директора российского представительства крупной западной компании, коим являлся Александр. Алена работала с Александром вот уже два года, за это время успела не только хорошо себя зарекомендовать, но стать для него практически незаменимой — по заданным критериям можно найти какого угодно человека.

Алена клацнула несколько раз по закладкам и пролистала несколько дней из жизни Александра. Девушка сидела за столом просторной приемной, из окна которой были видны несколько башен отстроенного не так давно Сити, с высоких этажей которого открывался обзор на город и в том числе на отдельно стоящий особнячок с за окном сидящей Аленой. Ближайшие две недели были забиты под завязочку: среди плотно спрессованных событий (с узеньким получасовым просветом в пятницу, 26-го) были встречи циклически-повторяющиеся (зацепившись за точку в прошлом, стремительным вектором уходящие вперед — в поле «время» можно ввести какую хочешь дату) и разовые; в одних Александр был инициатором, в других- приглашенным; с посещением обязательным и необязательным; выездные и те, которые должны были случиться в одной из переговорных, которых в офисе было по три на каждом этаже, не считая зала на 150 приглашенных, который бронировался заранее, через специального человека (и никак иначе), которого Алена никогда не видела, потому как он сидел в другом здании, хотя и знала, что его зовут Рита Седова. Такие «невидимки», обладающие, правда, голосом и высвечивающимся на табло телефона каждый раз при их появлении номером — случай в корпоративной практике не редкий.

Алена отлистала Календарь на три недели вперед, начиная с 12-го все встречи куда-то улетучились, у Алёны была отличная память, с 13-го по 16-ое — четыре дня были отведены под выездное мероприятие, командировка в Сингапур, 19-го (и не днем позже) в центральном офисе должна была состоятся презентация нового продукта, который завтра уже устареет. Целых два дня они с Ириной 2316, ассистенткой департамента по работе с корпоративными клиентами (все люди в пределах офиса, а чем дальше, тем меньше у Алены оставалось чего-то за его пределами, жили под четырехзначными номерами, которые не выветривались из ее головы даже на время отпуска) бились, чтобы найти время для встречи двух директоров, которая должна была быть проведена до конца месяца (потом один уезжает, у другого весь календарь забит вплоть до 5-го, а это уже поздно). Обе девушки долго мучились, прежде чем встреча была назначена, не далее, как вчера Алена выделила полчаса из напряженного графика Александра проставила дату, время и отправила приглашение на утро 17-го, сейчас ни этой, столько крови ей попившей, ни остальных встреч не было, выборочно, как зубы какого-то щербатого дракона, торчали циклические встречи, но их бы не снес и всемирный потоп. (В экстренных случаях встречи ставились и на 8 утра, директора — народ понимающий, часто шли на уступки, в лучших образцах демонстрируя пример корпоративного духа и лояльности.)

Все это случилось еще вчера, но сегодня, как и за три недели до этого, история повторилась. Алена не стала звонить в корпоративный sos, а методично, не без некоторой допустимой в пределах делового общения злости написала очередную служебку в ИТ поддержку, не только для того, чтобы отвести от себя стрелы в случае, если будут разборки, но и для пользы дела, — она как никто была заинтересована в том, чтобы все работало, а не выписывалось на многочисленные листочки, которыми и так было всё облеплено. Проблему нужно решить, и ASAP (2), поэтому на этот раз она поставила в копию начальника ИТ отдела и самого Александра, чтобы знали о назревающей ситуации, а не только витали где-то там в своих облачных сервисах. Практика в деловом мире общепринятая, подтекст у писем, которые идут в копии, на 90 процентов именно такой.

Виктор из ИТ отдела, пришпоренный в копию поставленным директором, тут же отзвонился, еще быстрее отписался, обещал прийти через 10 мин, а пока Алена, не теряя времени даром, попробовала решить проблему самостоятельно — позвонила Елене 2313, ассистентке финансового отдела, и Марине1323 из департамента закупок, создала тестовую встречу, ввела время, место, всё как обычно, отправила девочкам уведомление, дождалась подтверждения, спустя какое-то время заглянула опять в Календарь — встречи не было, Алены на её рабочем месте тоже. Бесшумно ступая в доме лестниц, не касаясь рукой перил, Алена скользила в полукруглых просветах окон, в арках дверей, вдоль змеёю изогнутых коридоров, направляясь в какой-то департамент, скрытый за одной из дверей. Всюду, ползая гусеницами, спускающиеся вверх, вниз поднимающиеся люди спешили муравьями на встречи. (3) Карабкались по ступеням, упершись в стеклянный потолок, кто-то сломал себе шею, кто-то вышел из лифта. Поздоровавшись с Ириной, Алена отправила из ее Календаря приглашение самой себе, то есть Александру, приглашение пришло раньше, чем она успела прибежать обратно, она его приняла, но в следующую минуту в Календаре назначенной встречи не было. Черная дыра засасывала все без исключения встречи.

Когда позвонила Катя, с которой Алена периодически ходила на ланч, Алена пребывала в некоторой нехарактерной для нее растерянности, коллега как могла подбодрила коллегу, больше Катя ничем помочь Алене не могла — время, отведенное на обед, через 20 минут заканчивалось. Календарь продолжал упорствовать, не позволяя вносить в себя события, вдвойне неприятно было то, что, если время освободилось в Календаре Александра, значит оно освободилось и в Календарях других и его могут занять. «Раскидать» другие встречи, ей, ассистентке гендира, ничего не стоило, но на это потребовалось бы время, а учитывая то, что задачи безостановочно падают, падают, падают… Пока Алена возилась с Календарем, пришло 8 новых писем: 4 важных, 3 сверх важных, с одним еще нужно разбираться…

Виктор прибежал в мыле, как раз, когда стучалось девятое письмо, сообщил о системной неполадке, плюхнулся в кресло Алены, с которого она вскочила, едва он вошел в приемную. Бегая пальцами по клавиатуре, Виктор несколько раз похвалил систему, сказал, что она умная, но в голосе чувствовалась неуверенность. Все наладилось, но через некоторое время все опять рухнуло. Пролистались несколько дней Календаря, с периодически появляющимся в одном из окон Виктором… В пятницу Александр уехал с работы позже обычного, Алена уехала сразу вслед за ним, рабочий день закончился полтора часа назад, черные птицы летели за окном, принося с собой ночь, о несчастном случае, приключившемся с Александром, Алена узнала одной из первых, 12-го утром — те же птицы, но белого цвета возвращались обратно (4). Накануне вечером в недавно отстроенном жилом комплексе бизнес класса сорвался лифт, среди погибших оказался и Александр.

…Алена была ошеломлена…

Она не генерила письма, не параллелила активности, не звонила, не уведомляла, не проверяла, ни отслеживала, она просто куда-то плыла, плыла, плыла и второй день подряд не ходила на обед, несмотря на звонки поступающие с номера 2813. Сверху больше не сыпались напоминания, Алена подвисла и стала с условной штриховочкой доступно-недоступной, бесполезным болванчиком сидя за рабочим столом. Что-то происходило, но происходило вокруг, ее не касаясь, смерть Александра выбила ее из колеи, и она так и сидела в юбке-селедке и вчерашней блузе на обочине, поджав под себя ноги, в то время как вокруг все и дальше продолжали ускоряться. Не взбодрило Алену даже назначение ИО. ИО (как и следовало предполагать из местных) оказался очень самостоятельным, сам себе что-то назначал, сам куда-то уезжал, без предупреждения возвращался. На письма её, как бы там ни было, уже не так шустро реагировали, кадровое агентство рыскало в поисках нового директора, но, чтобы найти нового, нужно у кого-то сманить старого… Алена, к ужасу своему, стала как-то замедляться и сама в себе это подмечать, для поддержания формы нужна постоянная тренировка, пока тебя не растащил по кускам вечно царящий вокруг хаос, еще немного и не помог бы ни микро, ни макро менеджмент, ни шпоры тренингов и она бы разучилась кататься на велосипеде и стала годиться разве что в секретари третьеразрядной конторы, но никак не в качестве персонального ассистента глобальной корпорации с долей, дожевывающей остатки рынка.

Новый шеф вышел через три недели, Алена включилась сразу же, сотрудники еще пару недель называли Дмитрия Александром, быстро сменив настройки, не позволила себе ни разу ошибиться только Алена.

Дмитрий оказался вполне адекватным директором (не просил во время обеденного перерыва сбегать за памперсами, ближе к Новому году, правда, попросил достать билет детям на елку, но это семечки в сравнении с тем с какими просьбами иногда обращаются некоторые зажравшиеся топ менеджеры зажравшихся топ компаний.) Дмитрий конечно чем-то отличался от Александра, но это было мелкокалиберные нюансы, иначе бы он не вошел в паз так идеально… С новым директором Алена сработалась, снова стала как лимон счастливо выжатой, почти незаменимой. День сурка таит много приятного, даже если о нем прекрасно всё знаешь. Несчастный случай, приключившийся с Александром именно в тот момент, который безошибочно указал Календарь, теперь казался странным совпадением и не более. Чем хорошо быть встроенным в систему –так это тем, что не хватает времени на глупости, на то, чтобы задуматься о том, о чем задумываться не следует.

Кажется в 26-ой понедельник года, тяжелый как и все остальные понедельники, когда Дмитрий был в аэропорту, Алена нечаянно снесла встречу, назначенную на тот же день и которую сносить не следовало, и на старуху бывает проруха, — самолет задержали, ровно на тот период, чтобы подоспеть к следующей стоящей в Календаре встрече. Корпоративная зацикленность не лучше и не хуже любой другой зацикленности, она накладывает дополнительные фильтры и на без того скудное наше восприятие. Конечно Алена не готова была рассматривать стандартный продукт Майкрософта в качестве вершителя судеб, но пока в ней (как пока и во всех нас) все ещё оставалось больше человеческого, она заметила некую закономерность, взаимосвязь, а заметив, начала, нужно отдать ей должное просто потому что не каждый на это способен, экспериментировать, хотя и подпольно.

Когда Дмитрий вернулся из командировки и ничего не предвещало, Алена, вечером уходя с работы, стала менять в Календаре часовой пояс, утром возвращая всё на место. В первый день, живя по правилам Дудинки и Австралийского Кристмас Айленда, Дмитрий появился на работе ни в чем таком не замеченный, во второй — директор местами подвял, на третий изо всех сил держался и заходя в свой кабинет, вцепившись в косяк, бросил Алёне, что третью ночь подряд просыпается в 3 и хоть глаз коли. Алена, та самая Алена, которая одной рукой безжалостно двигала стрелки часов, другой принесла целительный кофе и поставила его на стол перед директором. Дмитрий, жадно хлебая живительный напиток, смотрел на нее побитыми глазами. Возвратившись на свое рабочее место, Алена решила эксперименты на время приостановить, как бы там ни было она была гуманным исследователем и не готова была Дмитрия, как собаку, умертвить, только бы поставить в таблице галочку. (По выходным, когда оставалось время, Алена с удовольствием волонтёрила, помимо того, что компания, в которой она работала регулярно участвовала в различных благотворительных акциях, локально латая дыры, по ходу дела привлекая к себе внимание.)

Алена продолжила изучать инструмент планирования и все те радости, которые он дарит пользователю. Не сразу, но она заметила еще одну особенность: когда в Календаре появлялось «окно», Дмитрий сквозь него будто улетучивался (конечно применить данное слово по отношению к человеку, лицо которого периодически появляется в различных бизнес изданиях некорректно, но кто из нас не застрахован от маленькой вольности?) Алена тщетно пыталась отыскать Дмитрия в этих «окнах» и где бы он ни был, IN или OUT (5), найти его не представлялось возможным. Если она ему звонила- звонки оставались без ответа, сообщения хранились до поры до времени незамеченными в каком-то виртуальном «отстойнике», однажды был какой-то горящий вопрос, Дмитрия искали днем с огнем, и не одна Алена, а чуть ли не всем департаментом, но опять безрезультатно. Дмитрий испарялся, но к назначенному Календарем времени должен был появиться в назначенном Календарем месте.

Своими догадками, предположениями Алена ни с кем не стала делилась, она была достаточно взрослой девочкой, чтобы не развеивать свои мысли по полю, доверяя сокровенное каждой ромашке, понимая, однако, что за всем этим что-то стоит, она решилась на еще один маленький эксперимент, но уже в корыстных целях. Дело в том, что, когда еще был жив Александр, они на один и тот же период запланировали отпуск (не совместный, конечно, подобная синхронизация часто встречается между директором и его ассистентом и ни у кого не вызывает вопросов). Отпуск Александра исчез из Календаря вместе с ним самим, Алене, как и другим пользователям, была доступна только видимая часть программы, ее оболочка, что с ними обоими стало на самом деле осталось за ширмой интерфейса, её собственный отпуск так же «подвис» — а вот это было уже более чем чувствительно. Алена жила не в тех финансовых условиях, когда можно кинуть предоплату за отель и про нее забыть и выбирать авиабилеты, ориентируясь на удобство, а не на тарифы. Билеты в Испанию она купила заблаговременно, за полгода, по смешной цене, отель тоже забронировала, обидно было бы сейчас всего этого лишиться. На свой страх и риск, ни у кого не спросясь, ни с кем не посоветовавшись, Алена забила в Календаре Дмитрия отпуск на нужный ей период (На всякий случай Алена подготовила пути отхода, если Дмитрий случайно на него наткнется, всегда можно извиниться, сказать, что ошиблась, в конце концов всегда можно сказать, что это всё что осталось от Александра). Маячком отсылая информацию в пространство, отпуск неделю и не простоял в Календаре, 6 — ти дней хватило, чтобы убедить Дмитрия запланировать свой отпуск на нужные даты. Как-то утром заходя в кабинет, Дмитрий попросил Алену ничего не ставить на конец марта, так как с 26 — го он, скорее всего, отправится в отпуск.

— Хорошо, Дмитрий, отмечу, — ответила Алена не уточняя, что все уже отмечено.

Аленин билет в Испанию в назначенный срок был использован. Дмитрий с семьей в тот же период отправился на Фиджи — дальше лететь было некуда.

Алена больше не экспериментировала, догадываясь о том, что на глубине, под спокойной зыбью видимости что-то таится, она не стала нырять глубже, рискуя сломать себе шею — большинство, и до этого не дойдя, от всего отгораживаются и правильно делают.

Вчера к Алене заходил Борис, тот самый из ИТ отдела, когда-то натянутые отношения вновь стали товарищескими и деловыми, Борис по доброте душевной шепнул, что скоро будет установлен новый Аутлук с новыми потрясающими возможностями, который превосходит предыдущие версии по туче разных параметров. Борис как обычно был взлохмачен, испытывал подъем, Алена давно подметила, что все айтишники не совсем нормальные люди… Почему она кажется догадывалась…

— … на интуитивном уровне, — окачиваясь в кресле Алены, вещал Борис. Дмитрия в офисе не было, до 16.00 в Календаре было «окно», в которое всего директора, до последней капельки и засосало. Алена точно знала, что раньше 16–ти Дмитрий в офисе не появится, больше ни во что не вмешиваясь, Алена только наблюдала.

Алена не долго проработала с Дмитрием, попав в сезонную ротацию кадров, она была переведена в отдел по работе с персоналом, в котором она так давно мечтала работать. Вливаясь в новую работу, осваиваясь с множеством новых функций и обязанностей, она совершенно случайно однажды узнала, что во время той непредвиденной заминки, вызванной непредвиденным обрушением лифта в новостройке, на нечаянно освободившуюся должность директора претендовало ни много ни мало 16 кандидатов — «идея» директора витала в воздухе, пока кресло его было свободно. Почему выбрали именно Дмитрия, посчитав его лучшей воплощением идеи директора, Алена, только-только перешедшая в отдел и только погружающаяся в новую работу, конечно знать не могла, об этом теперь мог знать разве что Александр, парящий в мирах облачных сервисов (по случайной иронии совпадающих с его земной деятельностью), приближенных к мирам эйдоса.

Что касается новой версии Аутлука Алена, как и остальные сотрудники, быстро ее освоила (бизнес процесс не терпит задержек), но не более чем требовалось в тех пределах, в которых заключалась ее каждодневная активность. Иногда спокойнее быть самым обыкновенным пользователем, не вглядываясь в глубины интерфейса.

Прим. автора:

1. Version (англ.) — версия

2. asap (англ. сокр.) — как можно скорее

3.4. Зарисовки по мотивам произведений Эшера.

5. in, out (англ. здесь) — в офисе или за его пределами

ЗОНТИК ДЛЯ ВИОЛЕТТЫ

Утра Виолетты вот уже много лет начинались монотонно-одинаково: она, окуналась в бассейн, брала какой-нибудь из оставленных для нее фруктов, и до второго завтрака отдыхала, ее ничего не беспокоило, разве что скука, но скука была настолько долгой и верной её компаньонкой, что она с ней свыклась и они жили бок о бок, не досаждая друг другу. Дремлющее под пальмой существо невольно вызывает, как нам кажется, естественные, и как бы напрашивающиеся в таком случае ассоциации, из тех, что всегда под рукой, изменить привычному ходу мыслей нам также лень, как кажется нам лень ему пошевелиться. Но, как бы то ни было, существование Виолетты было только отчасти праздным, она скорее погружалась в воспоминания, чем предавалась безделью; ранние часы располагали к размышлениям. В излучине двух подковой стекающих рек таился вечнозеленый остров, в тени вплетаясь ветвями карабкались к свету лианы, отчетливо слышались крики птиц. Капля по капле капал дождь, шумя, набирал силу.

— Швааах, шваааах, — косматая метла обмела стоящую поодаль акацию и пошла скрести дальше.

Уборщик не удосужился заглянуть под скамейку, Виолетта, заметив оплошность, неторопливо поднялась, раскачивающимся, матросским шагом подошла к скамье, вытащила из-под нее подсохшую шкурку и, не проронив ни слова, закинула в прибывший вместе с работником пластмассовый бак с отходами. Возвратившись Виолетта прилегла на шезлонг одалиской и, продолжая наблюдать за всем вполоборота, больше ни во что не вмешиваясь. Было время, когда шутки ради, она нечаянно роняла золотистую шкурку апельсина или сладкой дыни, но и эта забава наскучила. Часть мусора с совка упала на землю. Ни одна мышца не дрогнула, поза осталась непринужденно-ватной, «ни костей, ни мускулов, ни крови, ни жизни, ни рельефа» (1). Случись подобное раньше, она бы без всяких церемоний указала на промах пальцем и не успокоилась пока все не было как следует прибрано, в темных, как спелые оливы, глазах на мгновение вспыхнула искра «Поганой метлой гнать таких надо!», однако Виолетта не дала разбушеваться стихиям — теперь она терпеливее относилась к персоналу, иначе чем бы она отличалась от тех взбалмошных дур-актрисулек, с которыми ей довелось играть раньше?!

Уборщик должно быть почувствовал прилипший к нему взгляд — тщательно поскреб по полу, подобрал упавшее, прежде чем отставить метлу в сторону. На всех работниках заведения была не обременительного цвета форма — убогая, но, судя по всему, довольно удобная, бесформенные, грубоватые туфли, о которых и сказать-то больше нечего, на голове расползся ни на что не похожий блин. Увидеть кого-то из персонала без этого мешковатого головного убора было практически невозможно, и Виолетта сделала вывод о том, что его в силу каких-то не известных ей обстоятельств его ни днем, ни ночью не снимают. Человек достал из кармана ключ. Чтобы с ключом не приключилось никаких неприятностей- по невниманию, ротозейству, рассеянности, мало ли бывает разновидностей человеческих глупостей — ключ был пристегнут к длинной болтающейся макаронине. Открыв дверь, работник спрятал его обратно. Глядя на все эти манипуляции, Виолетта едва сдержалась, чтоб не фыркнуть: будь ключ ей на самом деле нужен, он бы давно был у нее — чтобы его раздобыть, не нужно иметь слишком много извилин, в самой же мысли о том, что, выкрав его, она им непременно воспользуется было что-то наивное -К чему? Если бежать все-равно некуда?!

В узком проёме бак застрял, работник с силой ударил по нему ногой, слетев с бака, крышка упала. Наблюдая за тем, как человек бодается с баком, Виолетта не могла не почувствовать некоторое превосходство, возникшее чувство, было, однако, не без примеси горечи — не странно ли, что сейчас жизнь ее зависит в том числе и от этого нерадивого растяпы- работника? Вот уже много лет Виолетта находилась на чужом попечении.

За час до тен-о-клока (2) замок в двери щелкал, уборщик направлялся в соседний номер. Своих часов у Виолетты не было, она их нечаянно подарила, о чем теперь безмерно сожалела, время, тем не менее, всегда можно было узнавать, глянув на стену башни напротив — вращающиеся по кругу «руки» (3) в любое время суток были к ее услугам. Круглый, немой механизм был только поначалу в диковинку — однажды поняв принцип, навыком можно играючи пользоваться. Виолетта быстро со всем освоилась, на деле механизм оказался практичнее и солнца, и луны с всеми её причудами. Спешить Виолетте было некуда, и хотя жила она обособленно, она никак не могла отделаться от ошибочно-возникающего чувства скученности — отовсюду долетали шорохи и звуки, совсем рядом обитали другие постояльцы, многие из них устраивали многоголосые перебранки-переклички, но, несмотря на эту не затихающую даже ночью болтовню, общение было скудным, и, по сути, все это было не чем иным как одиночеством многоквартирного дома. Случалось ей слышать и душераздирающие стенания и вопли, но, живя в новом обществе, сам того не желая, счастливо приобретаешь спасительную глухоту. Крики птиц единственно, что могло её еще смутно волновать и тревожить, но и те говорили на местном, чуждом ей диалекте.

В 10 появлялась публика, парочки под руку расхаживали по аллейкам, катили тележки мороженщицы, вокруг прыгали дети. Чем меньше оставалось минут драгоценного уединения, тем более они ценились. Детей Виолетта не любила, шутки их были злы, затеи обидны, рожицы не смешны, а безобразны; дети вытирали об себя руки, лизали горящие на солнце стекляшки и отгрызали петухам головы; все их проказы были, как лихорадка, заразны — стоило одному высунуть язык и оттянуть себе уши, гадость подхватывали другие. Люди постоянно что-то жевали, а за улыбкой из Голливуда скрывался все тот же звериный оскал, жвачных Виолетта не переносила — в том, что им приходилось постоянно что-то жевать было что-то унизительное. Даже самые крохи из них были противны, свешиваясь из колясок, они тыкали в стекло мороженым, некрасивые разводы стекали вниз, как птичьи приветы, прилетающие иногда с неба. От этого всего голова шла кругом и хотелось застрелиться, прямо в утробе матери, затянув вокруг горла пуповину… Размышляя обо всем этом, Виолетта вспоминала, что у тех, кто за решеткой по сюжету отбирают револьверы и веревки, не оставляют даже шнурки от ботинок. Между пальмой и акацией тянулась обтрепанная, но все еще крепкая веревка, которая никак не могла находиться в пусть даже и комфортабельной, но тюремной камеры… Люди неспешно расхаживали перед ней за стеклом, нет, это её выставляли на потеху праздной публики…

Виолетта поднялась с шезлонга, руки её повисли плетью, несколько сгорбившись, она вышла на середину сцены. Люди за стеклом замерли, как в кадре фильма. Ощутив устремленные на себя взгляды, Виолетту охватила легкая эйфория, и она с легкостью поддалась этому чувству, хотя знала, что нет ничего обманчивее. В ладони ее появился орешек, взяв поудобнее припасенный по случаю гладкий камешек, она уселась прямо на землю и начала методично бить по ореху. Вспыхнула вспышка, со всех сторон налетели папарацци. Виолетта била и била один за другим орешки, которые словно в фок