Глава тридцать шестая
Арман Гамаш разглядывал Джона Флеминга.
За время пути, долгого пешего перехода по выкрашенному в казенный зеленый цвет коридору, вдоль которого стояли вооруженные охранники, сквозь щиплющий глаза хлорный дух, стуки, клацанье и вопли призраков, он составил план.
Посмотреть в глаза человеку. Дать ему понять, что ты не испытываешь отвращения, тошноты. Дать ему понять, что ты не испытываешь ничего.
Он просто всего лишь один из пунктов в составленном списке. Еще одно лицо, подлежащее допросу по делу об убийстве. Ничего более.
Ничего более.
«Ничего более», — сказал себе Гамаш, садясь на стул в помещении для допросов. Жана Ги он оставил у дверей, рядом с вооруженным охранником, так чтобы его видел Гамаш, но не Флеминг.
Однако теперь, когда Флеминг сидел за столом напротив него, все заготовленные вопросы, вся стратегия рухнули. Даже мысли его словно слились в канализационную трубу.
Его разум не был бесстрастным — он был пустым. Гамаш перевел взгляд с лица Флеминга на его руки. Такие белые. Сложенные одна поверх другой.
Но потом к нему стали постепенно возвращаться образы — последствия того, что сделали эти руки. С усилием, которое стоило ему немалой боли, Гамаш поднял глаза.
Встречу я твой взгляд и замру,
обездвиженная и онемевшая,
А земля под ногами расколется,
и рухнут небеса.
Теперь он видел перед собой только семиглавое чудище. Не гравировку. Не метафору. А то существо, которое создал Джон Флеминг. Арман Гамаш знал кое-что, ускользнувшее от суда, от полицейских, от прокуроров Флеминга. Даже от его собственных адвокатов.
Гамаш знал, что было на уме у Джона Флеминга, когда тот совершал свои преступления. Это была Вавилонская блудница, которая несла не просто конец света, а вечное проклятие.
Гамаш прерывисто вздохнул и услышал легкий хрип, вырвавшийся из его горла.
Рот Джона Флеминга скривился, словно клинок ножа.
Гамаш выдержал спокойный взгляд Флеминга и вызвал в своей памяти Рейн-Мари, их детей, внуков, Анри, их друзей. Хаос, творящийся на Рождество. Тихие беседы у камина. Танец на свадьбе Анни и Жана Ги в Трех Соснах. Он вызвал в своей памяти обеды у Клары, выпивку в бистро, время, проведенное им на скамье в деревне.
Эти мощные воспоминания вытолкнули, вытеснили те другие в их собственный ужас. Арман Гамаш сидел в стерильной комнате и ощущал запах роз в летнем саду, слышал смех на деревенском лугу. Он ощущал вкус крепкого кофе с молоком, чувствовал утренний туман на своем лице.
— Я приехал, чтобы поговорить с вами о Джеральде Булле и «Проекте „Вавилон“», — сказал он сильным голосом.
Вознаграждением ему стало движение век. Миг неуверенности. Напряженного внимания.
Джон Флеминг не ждал такого.
— Я вас знаю. Вы присутствовали на моем процессе, — сказал Флеминг. — Сидели и наблюдали. Вы любите наблюдать? Вам это доставляло удовольствие?
Выражение лица Гамаша не изменилось, но краем глаза он увидел, как шевельнулся Бовуар. Почувствовал это и Флеминг. Некоторая реакция. Именно то, чего он добивался.
Гамаш впервые слышал его. На процессе Флеминг не давал показаний. Арман удивился мягкости его голоса. В нем слышался какой-то дефект речи. Природный? Или искусственный, чтобы выглядеть таким, как другие люди, даже уязвимым?
Люди инстинктивно теряют бдительность, когда видят чью-то хромоту, болезнь, дефект. Не из сострадания — просто потому, что ощущают свое превосходство. Силу. Гамаш знал, что такие люди не живут долго. Этот инстинкт идет им во вред.
— Что вы хотите знать? — спросил Флеминг.
— Я хочу знать, как вы стали прорабом проекта.
— Доктору Буллу нужен был человек, который ежедневно координировал бы ход работ. Не ученый. Ученые умеют быть точными, но они плохие управленцы, если проект масштабный. А я умею этим заниматься.
— Но как доктор Булл узнал о вас? — спросил Гамаш, понимая, что Флеминг лишь отчасти ответил на его вопрос.
— Слухами земля полнится.
— Все зависит от того, в каких кругах кто вращается, — сказал Гамаш. — Кто вас рекомендовал?
— Любой из довольных моей работой клиентов. Я работал в агентстве, которое специализируется на обеспечении конфиденциальности.
— И что же это было за агентство?
— Мне кажется, вы меня невнимательно слушали. Обеспечение конфиденциальности, помните?
— Почему вы не хотите сказать? — спросил Гамаш.
— Зачем вам знать? Какое это может иметь значение?
— Прежде я не был так уверен, — сказал Гамаш. — А теперь начинаю задумываться.
Два человека за столом изучали друг друга.
— Расскажите мне про Вавилонскую блудницу.
И тут последовала настоящая реакция. Губы вытянулись, глаза прищурились. Потом снова улыбка, как лезвие ножа.
— А я все думал, когда же кто-нибудь придет и спросит. — Флеминг посмотрел на Гамаша так, словно тот пришел к нему гостем и никак иначе.
— Так каков же ответ?
— Кто вы? — спросил Флеминг.
Он не шелохнулся с той минуты, как уселся. Ни на миллиметр. Его руки, голова, тело оставались совершенно неподвижны, словно перед Гамашем сидел манекен. Даже дыхания не было слышно.
Лишь одно движение век в начале. И улыбка. И этот мягкий надтреснутый голос.
— «И что за чудище, дождавшись часа, — обыденным тоном произнес Гамаш, — ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме?»
Показалось ли ему, или по другую сторону стола вспыхнул блеклый сполох тревоги?
Гамаш подался вперед и прошептал:
— Вот кто я.
— Откуда вы знаете про Вавилонскую блудницу? — спросил Флеминг.
— Которую из них? — ответил вопросом Гамаш.
И опять Флеминг моргнул. Но ничего не ответил.
«Ему нужно подумать, — решил Гамаш. — А значит, я проник ему в голову». Эта мысль не доставила ему удовольствия.
— Вы определенно нашли пушку, — сказал Флеминг.
— Определенно, — ответил Гамаш. И замолчал в ожидании.
— Где вы ее нашли? — спросил Флеминг.
— Там, где вы ее оставили, конечно. Она не самая самоходная из пушек, верно?
— Скажите мне, где вы ее нашли, — продолжал настаивать Флеминг.
Он насторожился. Почувствовал что-то в Гамаше. Может быть, некоторую неуверенность. Изменение цвета лица, частоты дыхания, сердцебиения. Перед Гамашем сидел хищник с обостренными органами восприятия, отшлифованными годами тайной жизни. И убийств.
Гамаш знал: хищника может остановить только более крупный хищник. Если ему целую жизнь удавалось ловить убийц, то не потому, что он был робкий или слабый.
— Мы нашли «Беби Вавилон» в Хайуотере, — словно невзначай сказал он. — Вернее, то, что от нее осталось. Другая пушка стояла в лесу. Что же касается Вавилонской блудницы, то не заметить ее трудно. И потом, мы побеседовали с Алом Лепажем.
Он ждал, пока Флеминг переварит информацию.
— Я говорил Буллу, что Лепаж — слабое звено, — сказал наконец Флеминг. — Но Булл проникся к нему доверием.
— Он проникся доверием и к вам. Похоже, он плохо разбирался в людях, — заметил Гамаш. — Как выяснилось, слабым звеном оказался он.
Флеминг изучал Гамаша. И Гамаш чувствовал, что тот пытается сообразить, как наилучшим образом его освежевать. Не физически, а интеллектуально, эмоционально.
Гамаш не сводил глаз с Флеминга, а также ощущал присутствие Бовуара у двери и словно явно видел выражение тревоги на его лице. Предчувствие беды.
— Да, — сказал Флеминг. — Джеральд Булл имел хорошие мозги, но огромное самомнение и еще больших размеров рот. Слишком много людей узнали про «Проект „Вавилон“». Он даже начал намекать, что «Большой Вавилон» реализован.
Флеминг чуть кивнул. Его движение произвело странное впечатление, будто дешевая деревянная кукла пошевелила головой.
— Но «Беби Вавилон», в общем-то, не была тайной, верно? — сказал Гамаш. — И никто не делал из нее тайны. Мы все про нее знали.
Стратегическое использование местоимения «мы» не прошло мимо внимания Флеминга.
— Эта идея принадлежала мне, — сказал он. — Построить пушку на вершине холма, навести ее на Штаты. Сделать из нее «тайну».
Его бледные руки закавычили последнее слово.
— Чтобы она была у всех на глазах, — понимающе кивнул Гамаш. — Но не другая. Не настоящая. И все говорили, что Джеральд Булл — гений.
Гамаш произнес последнюю фразу с сарказмом, и Флеминг покраснел.
— Вас он тоже одурачил?
Гамаш поднял руки, потом уронил их на холодный металлические стол, так похожий на анатомический.
— Вы ведь не знаете, кто я, верно? — сказал Гамаш.
Он словно играл с гранатой. Охранник у двери крепче сжал штурмовую винтовку, даже Бовуар чуть подался назад.
— Никто не знал про «Большой Вавилон», — сказал Флеминг. — Никто. Все считали, что пушка в Хайуотере единственная, а когда она не прошла испытания, все решили, что мы потерпели неудачу.
— Вы подтвердили правоту критиков, — сказал Гамаш. — «Проект „Вавилон“» — пустышка. Они посмеялись и перестали обращать на вас внимание, а вы потихоньку принялись собирать настоящую пушку.
Гамаш не мог не признать гениальность замысла. Провести мощную операцию прикрытия, чтобы ловкость рук принесла плоды. Им удалось незаметно создать самую мощную в истории пусковую установку, потому что все смотрели в другую сторону. Пока эго Джеральда Булла не заявило о себе во всю мочь.
— Истинным гением был, конечно, Гийом Кутюр, — сказал Гамаш.
— Вы знаете про него? — спросил Флеминг, оценивая и переоценивая своего посетителя. — Да, благодаря доктору Кутюру мы заработали целое состояние.
— Но потом Джеральд Булл стал угрожать вашему благополучию.
Гамаш вытащил фотографию из кармана. Он не собирался это делать. Напротив, в его планы это не входило. Но он знал: единственная возможность выудить информацию — дать Флемингу понять, что им и без того все известно.
Он разгладил копию на металлической столешнице, потом перевернул ее.
Брови Флеминга взлетели, и губы снова скривились. В молодости он, вероятно, был привлекателен, но все это ушло, пало жертвой его возраста и действий.
Гамаш постучал пальцем по фотографии:
— Снимок сделан в Атомиуме в Брюсселе, незадолго до убийства Булла.
— Это предположение.
— Вам не нравятся предположения?
— Мне не нравится неопределенность.
— И поэтому вы убили Джеральда Булла? Потому что он вышел из-под контроля?
— Я его убил, потому что меня просили.
«Так, — подумал Гамаш, — осколочек информации».
— Вам, вероятно, не следовало сообщать мне об этом, — сказал Гамаш. — Вас не беспокоит, что после найденной нами пушки наступит ваша очередь? Я бы на вашем месте обеспокоился.
Он знал, что рискует. Но если он уже проник в голову Флеминга, то почему бы там не покопаться и не посмотреть, что из этого получится.
Гамаш заметил страх на лице Флеминга и понял, что этот верный пособник смерти сам боится ее. А может, не столько смерти, сколько жизни после нее.
— Кто вы? — снова спросил Флеминг.
— Я думаю, вы знаете, кто я, — сказал Гамаш.
Теперь он оказался на территории, не нанесенной на карту. Вне головы Флеминга, даже вне той зияющей пустоты, которая когда-то вмещала сердце Флеминга, в темной и ничтожной душе этого существа.
Гамаш познакомился с биографией Флеминга. Богобоязненный прихожанин, настолько боявшийся Бога, что решил бежать от него. В другие руки.
Вот почему он и создал Вавилонскую блудницу. Свою дань.
Но тут мысли Гамаша предали его. Образы жутких жертвоприношений Флеминга снова взорвались в его голове. Гамаш старался как мог прогнать эти картинки из головы. Флеминг внимательно смотрел на него, и теперь он увидел, что так мучительно, так отчаянно пытается скрыть Гамаш. Свою человечность.
— Почему вы здесь? — прорычал Флеминг.
— Чтобы поблагодарить вас, но и предостеречь, — ответил Гамаш, пытаясь снова завладеть преимуществом.
— Правда? Поблагодарить меня? — спросил Флеминг.
— За ваши услуги и молчание, — сказал он и увидел, как замерло существо перед ним.
— А предостережение?
Голос Флеминга изменился. Легкий дефект речи исчез. Мягкость зазвучала, как зыбучий песок. Гамаш нащупал что-то, но не знал что.
Он лихорадочно принялся вспоминать дело. Лоран, пушка, Вавилонская блудница. Хайуотер. Рут и месье Беливо. Ал Лепаж.
Что еще, что еще?
Убийство Джеральда Булла. Флеминг признался в нем. Гамаш отмел этот пункт как выполненный.
Флеминг смотрел на Гамаша, и в его мозгу зрело понимание, что его собеседник плут, что он сам боится.
Гамаш лихорадочно искал. Гийом Кутюр, истинный отец «Проекта „Вавилон“». Что еще? Мысли путались. Что он упустил?
Какое предостережение возможно в такой ситуации? Что мог совершить человек в заключении?
И тут он вспомнил.
— «Она сидела и плакала», — сказал Гамаш и увидел, как побледнело лицо Флеминга. — Почему вы написали пьесу, Джон? Почему отправили ее Гийому Кутюру? О чем вы думали, человечишко?
Гамаш залез в сумку и с громким хлопком бросил рукопись на металлический стол.
Флеминг разжал руку и похожим на червя пальцем погладил титульный лист. Потом на его лице появилось лукавое выражение.
— Вы не догадываетесь, почему я написал пьесу?
— Если бы не догадался, зачем бы тогда поехал сюда?
— Вы бы не приехали, если бы догадались, — сказал Флеминг. — Я думал, Гийом Кутюр оценит мое творение. Он ведь отдал мне чертежи. Не хотел больше иметь ничего общего с «Проектом „Вавилон“». Мне показалось поэтичным оставить единственное упоминание о том, где хранятся чертежи, у отца проекта, отказавшегося от своего детища. Вы ее читали?
— Пьесу? Читал.
— И?..
— Она прекрасна.
Слова Гамаша удивили Флеминга, и он внимательнее вгляделся в лицо собеседника.
— И опасна, — добавил Гамаш, кладя надежную руку на рукопись и пододвигая ее к себе, чтобы Флеминг не мог до нее дотянуться. — Вам не следовало ее писать, Джон. И уж абсолютно точно не следовало отправлять ее доктору Кутюру.
— Она вас пугает, верно?
— Вы для того ее и сочинили, да? — спросил Гамаш. — Чтобы пугать нас? Вы прислали нам, — он показал на рукопись, словно на змею, — предостережение?
— Напоминание, — ответил Флеминг.
— О чем?
— О том, что я все еще здесь и я знаю.
— Знаете что?
Едва произнеся два последних слова, Гамаш уже пожалел о сделанном. Но было поздно. Он блуждал в темноте, а теперь свалился с обрыва.
Он мог надеяться только на одно: держать Флеминга на поводке догадок, внушать ему, что он, Гамаш, знает больше, чем знает. Что он один из «них». Но последним вопросом он выдал себя.
Охранник прижался спиной к двери, Бовуар побледнел. У Гамаша возникло такое чувство, будто он получил удар в грудь, — такова была сила личности Флеминга. Спинка стула не позволила ему упасть. Если бы не она, то он бы упал и теперь летел, летел. Прямо в ад.
Арману Гамашу и раньше приходилось сталкиваться со злом. Среди скверных мужчин и женщин, которые изгоняли своих демонов, ублажая их. Подкармливая жуткими преступлениями. Но они от этого, конечно же, становились еще чудовищнее.
На сей раз он столкнулся с чем-то иным. Если у «Проекта „Вавилон“» имелся эквивалент во плоти, то это был Джон Флеминг. Оружие массового поражения. Без мысли, без совести.
— Кто вы? — спросил Флеминг.
Взглядом он обшаривал Гамаша, его лицо, горло, грудь. Волосы, одежду, руки. Обручальное кольцо.
— Вы не коп. Они должны представляться. Не журналист. Может быть, профессор, пишущий обо мне книгу? Но нет. Ваши интересы не академические, верно? — Его взгляд ввинтился
