Наши предки не делают нас ни значительнее, ни умнее. Им не под силу превратить потомка в самого себя.
— А что же тогда делает меня самой собой?
— Сознательно выбранное дело всей жизни. То, как ты проходишь свой жизненный путь.
Вот такой девочкой росла Мадлен: из тех, что могут напеть какой-нибудь концерт Баха, но не умеют завязывать шнурки; из тех, что могут объяснить вращение Земли, но спотыкаются на игре в крестики-нолики.
Теперь я разрушаю внутренние связи в яйце, чтобы удлинить аминокислотную цепь, — поучала она, орудуя венчиком. — Это позволит высвобожденным атомам связаться с другими атомами, высвобожденными аналогичным способом. Затем, при постоянном перемешивании, вылью полученную смесь на поверхность из железоуглеродистого сплава и передам ей такое количество теплоты, чтобы смесь достигла почти полной коагуляции.
Готовя еду, мы не просто создаем вкусные блюда, мы создаем нечто такое, что дает энергию нашим клеткам, нечто такое, что поддерживает в нас жизнь.
Стало быть, ты хочешь выйти замуж за свою науку, как монахини выходят замуж за Иисуса? Впрочем, думай о монашках что угодно, однако у них муж никогда не будет храпеть.
— Нет у меня никаких надежд, — возразила Мэд, изучая листок. — У меня есть вера.
Он бросил на нее удивленный взгляд:
— Хм... не ожидал услышать от тебя подобное.
— Это почему?
— Сама знаешь почему, — ответил он. — Любая религия базируется на вере.
— Но ты же понимаешь, — осторожно выговорила Мэд, словно опасаясь, как бы не нанести ему новую обиду, — что вера-то не обязательно базируется на религии. Правильно?
Дни твои сочтены; поэтому попробуй остаток их прожить как на горе, так, чтобы ты был виден всем
Впрочем, ее претензии в основном адресовались патриархальному обществу, стоявшему на том, что женщина — существо со знаком минус. Способности — в минусе. Интеллект — в минусе. Изобретательность — в минусе. Это общество считало, что мужчины должны ходить на работу и вершить серьезные дела: открывать планеты, развивать производство, отдавать себя законотворчеству, а женщинам надлежит сидеть дома и заниматься детьми. Сама она детей не хотела — знала за собой такую особенность, но знала она и то, что многие женщины хотят реализоваться не только в детях, но еще и в профессии. А что в этом плохого? Да ровным счетом ничего. Мужчинам ведь доступно и то и другое.
Заметьте, — сказал он, — жизнь изначально несправедлива, и все же вы продолжаете строить ее так, будто в ней есть справедливость, будто можно исправить пару дефектов — и все устаканится. Нет, не устаканится. Хотите совет? — И, не дав ей сказать «не хочу», закончил: — Не пытайтесь управлять системой. Попытайтесь обвести ее вокруг пальца.
Элизабет удивленно покачала головой. Она никогда не понимала, почему мужчины приписывают женщинам восторг или страх перед мужскими половыми органами. Наклонившись, она пошарила в своей сумке.
— Уж я-то знаю, кто я такой! — хрипло выкрикнул он, приближаясь к ней вплотную. — Вопрос в том, кем ты, черт побери, себя возомнила?
— Я — Элизабет Зотт, — спокойно ответила она, вынимая из сумки остро заточенный разделочный нож.
Услышал ли ее Лебенсмаль, она так и не узнала. Он грохнулся в обморок.
