Внутренне она то бледнела, то краснела от мысли, что оказалась вовлечена в чужую игру, а это было несомненно; вся атмосфера, нарочитая как бы непреднамеренность были на ее вкус слишком явными и безвкусными. Все эти мелочи, лица, руки, бриллианты женщин, обрывки разговоров, имена, долетавшие через стол, форма вилок, порядок расстановки цветов, манеры слуг, стены комнаты – все было элементами декорации; она с пронзительной ясностью и остротой воспринимала этот спектакль и осознавала логику своего восприятия. Казалось, она никогда еще не испытывала столь обостренных реакций, доводивших ее до дрожи; ее чувствительность была чрезмерной, лишавшей комфорта; например, ей ужасно хотелось сократить количество знаков, поступавших со всех сторон, научиться быть такой же закрытой и спокойной, как эта прекрасная племянница хозяйки, поразившая ее значительностью и блистательной недоступностью.
все же она могла безошибочно определить представителей собственной нации. Они были как картинки: вырезаны ножницами, раскрашены, снабжены этикетками, аккуратно оправлены; но она не испытывала к ним никаких чувств, они ничего для нее не значили.
Вы совершенно правы: я для нее как товар в витрине; меня надо беречь и держать в форме в коммерческих целях: и смысл моего положения, и рыночная цена определяются покровительством тети.
Несчастья случились с вами в юности, но вы не должны думать, что вся жизнь состоит только из несчастий и лишений. У вас есть право на счастье. Настройтесь на это. Принимайте любую форму, в которой к вам может прийти счастье.
когда жалость выставлена напоказ – словно голова на пике времен Французской революции, торчащая перед окнами, – не становится ли она вторжением в мир пациента, не приносит ли она больше вреда?
Да, еще одна подруга; но даже все они вместе не смогли бы… ну, не знаю, как сказать… изменить ситуацию. Я имею в виду, когда ты остаешься один – по-настоящему один. Я никогда не встречала такой доброты…
Милли забавляла мысль, что ситуация напоминает секретики маленьких девочек, которые играют в куклы, устанавливая свои правила и выбирая позы и места для своих игрушек. Время от времени она напоминала такую куклу, которая ждет, чтобы ее назвали и усадили.
Милли не могла избавиться от ощущения, что позволила вовлечь себя в чужую игру, в нечто возвышенное и торжественное. Происходящее было прекрасно, и то, как с ней говорили, тоже – и в глубине души девушка нуждалась в этом.
