автордың кітабын онлайн тегін оқу  Чёрный викинг

Бергсвейнн Биргиссон

Бергсвейнн Биргиссон

Перевод с норвежского

Екатерины Лавринайтис

Москва • 2025

This translation has been published with the financial support of NORLA

Перевод осуществлен при финансовой поддержке фонда «НОРЛА»

ISBN 978-5-907982-07-9

Эта история начинается в 846 году н.э. в Рогаланде. У конунга рождается необычный сын, которого назовут Гейрмунд Хельярскинн, или Гейрмунд Чёрная Кожа. О нём не сохранилось практически никаких сведений, и более того, потомки приложили немало усилий для того, чтобы стереть даже память
о нём. Известно, что его мать была родом из Сибири, и он родился с монголоидными чертами лица. Гейрмунд стал «Чёрным Викингом», самым могущественным первопоселенцем Исландии. Одним из первых он начал охотничий промысел, вёл международную торговлю, владел сотнями рабов-христиан из Шотландии и Ирландии. 1100 лет спустя дальний родственник Гейрмунда, писатель Бергсвейнн Биргиссон, задумал восстановить его биографию
и разобраться в причинах, которые привели к историческому забвению Гейр­мунда. Фрагменты древних рукописей, современные исследования в области генетики, информация, собранная во время экспедиций в дальние края, создают увлекательное повествование о далёком прошлом, изобилующее неожиданными сюжетными поворотами. Романтичное и жестокое время викингов, вероятно, никогда не рассматривалось под таким углом.

© Bergsveinn Birgisson

First published by Spartacus Forlag, 2013 Russian edition published in arrangement with Immaterial Agents

© Екатерина Лавринайтис, перевод с норвежского, 2025

© Александр Хлевов, вступительная статья, 2025

© ИД «Городец», 2025

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

@ Электронная версия книги подготовлена

ИД «Городец» (https://gorodets.ru/)

Путешествие
в мир викингов

Очевидно, первое, что хотелось бы сказать читателю, держащему в руках эту книгу, — ему повезло принять участие в настоящем историческом исследовании в команде опытных профессионалов.

Книга Бергсвейнна Биргиссона вряд ли может быть отнесена к какому-то одному строго определённому жанру. Это и вполне серьёзный научный труд, убедительно решающий поставленную автором задачу и снабжённый классическим аппаратом из полутысячи ссылок. Одновременно это и увлекательный художественный роман, а точнее — сага, в центре которой судьба яркой личности, сплетённая с сотнями других северных судеб и десятками вызовов и жизненных обстоятельств. И в то же время это увлекательный детектив-квест, последовательно проводящий читателя по большинству закоулков повседневности мира Северной Европы эпохи викингов, знакомящий с нюансами быта и тонкостями мироощущения человека того времени. И, конечно же, это классический роман-путешествие — читатель, вместе с автором и его героями, как когда-то Нильс с дикими гусями, оказывается в самых разных местах этого удивительного пространства: от суровых побережий Белого моря до пиршественного зала конунгов Дублина, от оживлённой гавани Авалдснеса до находящегося на самом краю Мидгарда северного берега Исландии. Книга синтетична, динамична и написана на той самой зыбкой грани научного и популярного жанров, на которой всегда мастерски умела балансировать западноевропейская мысль. Как ни крути, со времён Геродота вот уже две с половиной тысячи лет непоколебленным остаётся главный тезис — история должна быть интересно рассказана и интересно описана, иначе знание о ней вскоре растает как утренний туман. Как представляется, Бергсвейнну Биргиссону это блестяще удалось.

В центре внимания автора находится время жизни его героя и по совместительству, вероятно, дальнего предка, Гейрмунда Хельярскина, Гейрмунда Чёрная Кожа, как принято переводить его прозвище в современных изданиях саг. Основной вопрос, который позвал писателя к письменному столу, формулируется достаточно просто: почему о Гейрмунде, которого в сагах именуют наиболее могущественным поселенцем Исландии и который, без сомнения, был весьма заметной персоной королевской крови, не сложили отдельной саги и почему сам он предстаёт в источниках как весьма противоречивая личность?

Время, в котором живут герои книги, исключительно интересно. Это, в основном, вторая половина IX века — удивительного и переломного столетия в истории Европы, и не только её. Именно в эти годы на востоке и севере континента, с отставанием в три-четыре сотни лет от Запада, начинают складываться похожие друг на друга и своих предшественников, но всё же очень особые ранние варварские королевства. Процесс этот охватывает большинство славянских земель и, конечно же, Скандинавию. Именно к середине столетия наивысшего размаха достигают набеги дружин викингов на Западную Европу, набеги, становящиеся подлинным стихийным бедствием для прибрежных земель и глубинных территорий вблизи русел европейских рек. Именно в начале 860-х годов известный на Западе вождь викингов Рёрик, прервав свою службу императору франков, уходит с дружиной в Ладогу, где им суждено стать той самой летописной «русью», «rōþs», которая даст имя восточнославянскому государству. Именно в эти годы один из мелких конунгов династии Инглингов, ведшей своё происхождение от Ингви-Фрейра, древнего бога плодородия и соратника Одина, Харальд, примет вызов отказавшей ему невесты и даст обет не мыть, не стричь и не расчёсывать волос, пока не завоюет всю Норвегию. Примерно через десятилетие, уже заслужив прозвище Косматый, он выполнит свой обет и на пиру предстанет таким, каким останется в истории, — Харальдом Прекрасноволосым. Европейский мир бурлит, в нём рождаются новые государства и появляются новые центры силы. Но многое уходит в прошлое…

В первую очередь хотелось бы привлечь внимание читателя к изображению автором обстоятельств повседневной жизни описываемой эпохи. Бергсвейнн Биргиссон отчётливо показывает, какую громадную роль играли в мире раннесредневековых скандинавов родственные связи и генеалогические переплетения, сколь важны были отношения побратимства и приобретённого родства. Архаика и Средневековье — периоды торжества личных связей и отношений, только реально ощущаемая безусловная поддержка «своих» обеспечивает выживание и успех в жизни. Поэтому гипотеза автора об установлении семейного родства норвежских конунгов с вождями племени сихиртя в далёкой Бьярмии, да ещё и в нескольких поколениях, вполне правдоподобна. Безусловно, предубеждения (от внешнего вида восточных финно-угров до опасений «финского колдовства») в скандинавском обществе были, и весьма сильные — вспомнить хотя бы печальную участь конунгов Ванланди и Агни из «Саги об Инглингах», имевших неосторожность жениться на принцессах из финского племени, или не менее печальную историю самого Харальда Прекрасноволосого, околдованного финкой Снефрид. Однако потребность в ресурсах, необходимых для выживания и лидерства в море конкуренции с другими предводителями, безусловно, могла пересилить любые «но». В этом отношении прямые и повторяющиеся матримониальные союзы с народами, которые должны были казаться скандинавам если не инопланетянами, то, во всяком случае, весьма странными, вполне объяснимы и понятны, хотя и воспринимались как экзотика и с некоторым скепсисом.

Вообще самой ценной и интересной в книге является именно эта черта — акцент, который автор делает на экономической составляющей жизни и ресурсной потребности скандинавов как главном побудительном мотиве дальних плаваний и освоения далёких земель. Это действительно так. На смену романтическим представлениям о белокурых бесстрашных грабителях и убийцах, бороздящих моря и наводящих ужас на христианскую Европу, давно пришли более приземлённые, суровые и куда более адекватные образы. Сегодня мы видим в скандинавах эпохи викингов (с конца VIII в. [на самом деле — гораздо раньше] по вторую половину XI в.) не столько пиратов и разбойников, каковыми они, безусловно, не переставали быть, особенно внутри самой Скандинавии, но, в ещё большей степени, — торговцев, организаторов дальних коммерческих коммуникаций и первопроходцев. Предваряя своих испанских, португальских, голландских, английских и французских последователей, скандинавы проникали в весьма отдалённые земли. Ареал их плаваний, не считая Европы и Средиземноморья, охватил всю Северную Атлантику, от побережий Северной Америки до Белого моря, полулегендарного Гандвика скандинавских саг, на берегах которого и лежала загадочная и привлекательная Бьярмия. И руководили ими, безусловно, не только живой интерес и природная любознательность, но в первую очередь интерес к тем товарам, которые могут дать эти земли. Разумеется, было бы ошибкой видеть в этом коммерческий интерес первых капиталистов, как порой пытаются представить. Прибыль от торговли, материализованная в золоте и серебре, отнюдь не становилась капиталом — на полученные с помощью богов и собственной удачи средства нелепо покупать материальные блага. В «Саге об Инглингах» Один прямым текстом говорит – «всех умерших надо сжигать на костре вместе с их имуществом… каждый должен прийти в Вальгаллу с тем добром, которое было с ним на костре, и пользоваться тем, что он сам закопал в землю» (Сага об Инглингах, VIII). Подтверждением этому служат тысячи кладов, найденных в Скандинавии и за её пределами, зарытых викингами как долгосрочный вклад в загробное будущее. Так что за грубым материализмом купца и грабителя, безусловно, маячил чистейший идеализм германского язычества. Впрочем, мы, при наличии великолепного источникового фонда, всё ещё не до конца представляем многие грани этого мировоззрения. Касалось ли всё сказанное только родовитых людей, или всех, ставших участниками походов? Когда окончательно сложился удивительный, противоречивый и странный для верховного божества образ Одина? Каким именно способом следовало умереть, чтобы попасть в число эйнхериев — воинов Одина, пирующих с ним в Вальгалле? Точно ли все остальные, кроме них, попадали в Хель — тот самый Аид с климатом Бергена, как удивительно точно характеризует его Бергсвейнн Биргиссон? Все эти вопросы не имеют пока точного и однозначного ответа и, возможно, никогда его не получат. Но построение автором своей концепции жизнеописания Гейрмунда на основании того, что последний выступал организатором поставок жизненно важных для кораблестроения (ключевой, наряду с металлургией и производством пищи, отрасли северной экономики) ресурсов и материалов, не только не вызывает возражений, но выглядит предельно убедительной. Разумеется, в жизни всё переплетено. Но среди движущих причин есть важные и второстепенные. Вспомним, что скандинавы пересекали океан на великолепных — однозначно, лучших в Европе — судах, которые, однако, были оптимизированы для внутренних морей континента. Обладая потрясающей мореходностью, кнорры и драккары имели относительно низкий борт и очень простое парусное вооружение. Европейцы отправятся спустя полтысячи лет в океан, имея более водоизмещающие каракки и каравеллы, с несколькими мачтами и множеством парусов, и то это будет крайне рискованным мероприятием. Поэтому каждое плавание скандинавов — в Белое море, в Исландию или Винланд — было, без преувеличения, подвигом.

Бергсвейнн Биргиссон погружает читателя в атмосферу современной науки глубоко и правдиво. Описания гавани Авалдснеса основаны на проводившихся в последние десятилетия исследованиях этого интереснейшего поселения — как полагают многие, едва ли не старейшей и однозначно самой крупной в Норвегии усадьбы конунгов начиная с вендельского или меровингского времени (V–VIII вв.). Этот важнейший пункт на морском пути вдоль фьордов оживает в книге, как оживают в ней становища сихиртя на берегу холодного моря, встреча могущественных хёвдингов в пиршественном зале в Ирландии, быт женщин-рабынь в Квеннахолле в Исландии и множество других сцен северной жизни этого удивительного времени. Автор легко играет с топонимикой, искусно связывая близкие сердцу Гейрмунда названия географических объектов в Норвегии и на его новой родине, в Исландии. Вспомним, что главная для исландцев всех времён книга — «Книга о занятии земли», повествующая о первопоселенцах Исландии, — в оригинале называется Landnámabók, от глагола nema, nám – «брать». То есть книга «забирания», «освоения» этой земли в прямом смысле понятия «свой». Понятие присвое­ния логически смежно с понятием имянаречения. Называя, ты даёшь чему-либо или кому-либо новую жизнь, но одновременно и «осваиваешь» и «присваиваешь» его. Назвать что-либо, наречь именем – древний акт творения, по сути. И перенос знакомых с детства названий здесь вполне закономерен и объясним.

К слову сказать, автор касается очень важной темы — социального состава первопоселенцев в Исландии. Традиционно считается, что уникальный мир исландского народоправства, отражённый в сагах, был следствием равных стартовых условий первопоселенцев, составивших своего рода «общество равных» — как прав, так и возможностей. Бергсвейнн Биргиссон привлекает наше внимание, на примере Гейрмунда, к тем аристократам, которые вынуждены были бежать из Норвегии и влились в исландское общество одними из первых. Это интереснейшая тема, которая требует дальнейшего внимания и исследования — как и какими путями эта уменьшенная копия Норвегии пошла по пути формирования уникальной и аутентичной родовой демократии и какое место этот феномен занимает в истории мировых политий?

Автор отлично знает археологию своей родной Исландии, как и Норвегии и Британских островов, арктических побережий. Близкое знакомство со многими исследователями (в том числе и у научного редактора имеются общие знакомые с Б. Биргиссоном) обеспечивает ему достоверность материального контекста и убедительность даже весьма смелых предположений. География мест, где жил главный герой, освоена автором досконально, немало времени отдано и историческим реконструкциям, и экспериментальной археологии, в частности, топлению жира моржа. Бергсвейнн Биргиссон — тот, кого столетие назад именовали бы «умелым бытописателем». Детальное знание бытовых подробностей, образа мыслей и ценностных установок обитателей древнескандинавских усадеб, умение домыслить и масштабировать картину происходящего обеспечивают читателю погружение в этот мир, тот самый эффект присутствия за пиршественным столом, на скотном дворе, на палубе корабля в штормовом море или в кругу рабов, вытапливающих тюлений и моржовый жир у выложенной камнями ямы на берегу моря. Книга изобилует примерами того, что принято называть микроисторией — жизнь человека, нюансы отношений в усадьбе, судьбы конкретной семьи, — всё то, что стало популярно в новой исторической науке после того, как история сто лет назад перестала быть хроникой великих сражений и великих правителей, в одиночку меняющих судьбы мира.

Интересны и те части книги, где автор пытается взглянуть на мир раскосыми глазами Гейрмунда, понять и реконструировать факторы, формировавшие его личность в детстве и юности, побудительные мотивы его поступков в зрелом возрасте, увидеть «от первого лица» родичей, друзей, врагов, соратников, любимых, рабов главного героя, понять его и слиться с ним. Здесь хороши все средства, включая телефонный звонок от автора своему далёкому предку в потусторонний мир. Надо признать, что при всей широте и изощрённости фантазии, при весьма смелых допущениях, Бергсвейнн Биргиссон нигде не переходит черту разумности вымысла. Вся мотивация героев до предела прозрачна и вполне соответствует как логике эпохи, так и специфике скандинавского мировосприятия той поры.

Прозвище главного героя буквально означает «С кожей Хель» и может быть осмыслено с разных точек зрения. Хель — это безрадостный мир мёртвых (в германских языках вскоре это слово станет обозначать христианский Ад), но, одновременно, это и его хозяйка, пугающее и зловещее существо женского пола, не имеющее точной иконографии. Вполне вероятно, что скандинавы представляли её как гибрид женщины инфернальной внешности и полуразложившегося трупа, но это лишь предположение. Несомненно лишь то, что атрибутом этого существа являлась мертвенно-бледная или потемневшая от разложения и холода кожа землистого оттенка. И, следовательно, прозвище Гейрмунда могло соотносить его с внешностью хозяйки загробного мира, но и одновременно значить буквально «Чёртова, Адская Кожа». Неудивительно двойственное отношение окружающих, живущих в рамках традиционной культуры, к появлению среди них человека иного расового типа, который к тому же наследует очень высокий социальный статус. Архаическое общество имело принципиально иные установки и вряд ли было подвержено ксенофобии в нашем понимании этого термина. Но стандарты красоты никто не отменял: саги никогда не упускают возможности отметить красоту одних героев и подчеркнуть непривлекательные черты внешности других. И нет сомнения, что фактор «нестандартности» облика Гейрмунда Хельярскина оказал сильнейшее воздействие на его психику в раннем возрасте и вряд ли перестал действовать в зрелом.

Разумеется, не со всеми идеями автора можно согласиться. Так, предположение, что среди исландских скал периодически «звучало монгольское горловое пение», интересно, но слегка утрировано и является скорее художественной гиперболой. Мысль о насильственной женитьбе молодого Гейрмунда в далёкой Бьярмии на девушке из самоедского племени, в целом, не выходит за рамки образа действий людей той эпохи, но является, безусловно, авторской фантазией (отнюдь не невозможной в реальности). Очень поверхностно, «широкими мазками», на наш взгляд, подан переход главного героя от деятельности в Бьярмии к политическим и экономическим играм в Ирлан­дии — словно бы в театре опустился занавес, поднялся — и перед нами, без перерыва, новое место действия и новые герои. Вообще вся «сибирская ветка» сюжета несёт на себе неистребимый налёт той таинственной «Сибири», которая возникла в коллективном сознании европейской цивилизации в новое время и которая сродни столь же таинственной и парадоксальной «России», которую — с большим или меньшим успехом — исследует, открывает и иногда придумывает для себя уже несколько веков Европа. Несколько размыта социальная структура скандинавского общества. Мы видим на страницах книги влиятельных вождей-хёвдингов, в чьих жилах текла древняя королевская кровь, и весьма колоритные образы примерно равных им соратников, друзей и побратимов, а также не менее колоритные образы рабов и рабынь. Однако из поля зрения выпадает основная масса населения, отнюдь не безликая и не молчаливая. Основные действующие лица скандинавской истории не возводили свой род к богам Асгарда, однако эти крестьяне-бонды, на которых держалась вся северная цивилизация, и образовывали тот «средний класс», которого почти не видно в романе.

Но, по сути, больше нам придраться не к чему.

С другой стороны, Бергсвейнн Биргиссон поднимает в своей книге две глобальные научные и мировоззренческие проблемы, решение которых для редактора, как и для самого автора, очевидно, чего нельзя сказать о всём научном сообществе нордистов разных специальностей.

В первую очередь — это проблема достоверности данных саг. Север оставил богатейшее письменное наследие. О скандинавах эпохи викингов, особенно об исландцах, написано столько, сколько не написано обо всей остальной Европе раннего Средневековья. Это уникальный фонд, целая библиотека источников, описывающая буквально все стороны жизни, от политики конунгов и религиозных взглядов до покроя одежды и подробностей устройства жилищ и отхожих мест. При этом данный фонд был записан лишь в XII–XIV веках, то есть спустя минимум два-три столетия после описываемых событий и в принципиально другом, христианском обществе — хотя слушали саги и записывали их прямые потомки тех, о ком в них шла речь. Достоверно ли то, что до нас дошло? Ведь уже Снорри Стурлусон в своём «Языке поэзии» (составная часть «Младшей Эдды») вынужден был объяснять значение некоторых поэтических кеннингов и отдельных событий и моделей поведения, которые вышли из употребления и были непонятны. Ещё сравнительно недавно среди зарубежных учёных господствовал гиперкритицизм в отношении сведений саг, и эта тенденция не вполне исчезла в наши дни. Представление о сагах как о сугубо художественной литературе, описывающей поведенческие паттерны и обычаи времени их записи, а не эпохи викингов, прочно присутствуют в современном научном дискурсе. Но, к счастью, ситуация меняется. Справедливости ради надо отметить, что в отечественной скандинавистике всегда (со времён А. Я. Гуревича и М. И. Стеблина-Каменского, во всяком случае) господствовало корректное и уважительное отношение к саге как к историческому источнику. Бергсвейнн Биргиссон убедительно показывает, как верифицируются данные саги, как противоречивость её сведений свидетельствует о древности имеющейся информации, как сопоставление археологических, топонимических, письменных и естественнонаучных данных позволяет строить убедительную картину прошлого. То, что это найдёт читателя как в учёной среде, так и за её пределами, — однозначно хорошо.

Второй аспект не менее важен. Автор однозначно настаивает на ценности древнескандинавской культуры и необходимости её всемерной популяризации. Словами своего учителя он выносит чёткое суждение: изучающий северную культуру «должен прежде всего признать в своём сердце, что эта культура не примитивна». И это абсолютная истина. Комплекс древнегерманской и, отчасти, кельтской культур сформировал в Северной Европе вполне равноценную Средиземноморью самостоятельную цивилизацию. Со своими привычками и стереотипами, своим рационом питания, своими ценностями и идеями. К счастью, состояние источников таково, что значительная часть этого наследия вполне доступна изучению и восприятию. Речь идёт скорее о популяризации ценности этой культуры, поскольку в сознании не только обывателя, но и многих вполне учёных людей мир продолжает быть основанным на плодах греко-римской цивилизации. Как справедливо говорит Бергсвейнн Биргиссон, «мы начинаем университетское образование с обязательного курса греческой философии, а вот достижения мысли древнескандинавской культуры полностью отсутствуют в расписании и, судя по всему, скоро вообще не будут предметом изучения в университетах». Под этими словами можно только подписаться, поскольку именно германские племена за тысячелетие выстроили на развалинах античности современную европейскую цивилизацию, определив её приоритеты и смыслы существования, а германский образ мышления наиболее полно открывается для нас через скандинавский мир эпохи викингов.

Пожелаем же читателю увлекательного путешествия вместе с автором и героями этой реалистической саги-исследования по давно исчезнувшему миру, которому мы стольким обязаны и прямыми наследниками которого являемся.

Научный редактор — А.А. Хлевов,

доктор философских наук,

кандидат исторических наук, профессор

Памяти моего старого учителя

Пребена Мёленгракта Сёренсена

(1940–2001)

И если я сойду в страну теней,

Боюсь, безумен буду я, не боле.

Данте Алигьери,

«Божественная комедия»,

Ад, Песнь вторая, 34–35,

перевод М. Лозинского

Порыбачим
в Гиннунгагапе,
бездне прошлого

Гейрмунд «Чёрный викинг» Хьёрссон1

Ири Гейрмундсдоттир 875

Одди Кетильссон 920

Халльвейг Оддадоттир 980

Снорри Йорундарсон 1012

Гильс Сноррасон 1045

Торд Гильссон 1075–1150

Стурла Тордарсон 1115–1183

Хельга Стурлудоттир 1180

Гида Сёльмундардоттир 1225

Хельга Никуласдоттир 1240

Эйнар Торлакссон 1280

Безымянная Эйнарсдоттир 1340

Нарви Вигфуссон 1365

Халльдора Нарвадоттир 1400

Нарви Торвальдссон 1425–1485

Анна Нарвадоттир 1475

Лофтур Гудлаугссон 1500–1564

Арнор Лофтссон 1540–1610

Анна Арнорсдоттир 1590

Халльдора Бьёрнсдоттир 1620

Аусгейр Йоунссон 1650–1703

Гвюдмюнд «младший» Аусгейрссон 1687–1739

Олёв Гвюдмюндсдоттир 1723

Бьярни Пьетьрссон 1745–1815

Йоун Бьяртнасон 1793–1877

Халльдор Йоунссон 1831–1885

Рагнхейдюр Халльдорсдоттир 1876–1962

Гвюдйоун Гвюдмюндссон 1917–2010

Биргир Гвюдйоунссон 1940

Бергсвейнн Биргиссон 1971

© 1997–2011

Íslensk erfðagreining ehf og Friðrik Skúlason

ehf Allur réttur áskilinn

Когда я был маленьким, моя семья жила на окраине Рейкьявика. К нам в гости часто приходил один старик. Дело было в начале 1980-х годов. Друга моих родителей звали Снорри Йоунссон. Снорри вырос на Хортнстрандире, в бедной пустынной области на самом севере Исландии. Как и многие другие обитатели тех краёв, Снорри уехал из дома в пятидесятые годы, но мыслями остался там и всегда с теплотой рассказывал о родных местах. Этот сухопарый мужчина говорил громко, перекрикивая птичьи крики и шум прибоя. Он принадлежал к знаменитым «ползунам» — так называют людей, которые по верёвкам взбираются на скалы и, скользя от гнезда к гнезду, собирают птичьи яйца.

Его героем был первопоселенец Гейрмунд Чёрная Кожа, мой предок в тридцатом поколении. Даже о недавно избранном президенте Вигдис Финнбогадоттир Снорри не отзывался так уважительно. Мне было лет десять-двенадцать, и я не всегда до конца понимал истории, которые Снорри рассказывал о Гейрмунде и его людях. Большинство этих историй я уже позабыл, но одна из них произвела на меня настолько сильное впечатление, что я до сих пор её помню. Звучала она примерно так:

На Хортнстрандире у Гейрмунда было много ирландских рабов. Жилось им несладко, они тяжело трудились, а кормили их плохо. И вот однажды они решили сбежать. Они украли маленькую вёсельную лодку и устремились на ней прочь от земли. Они не слишком разбирались в навигации, просто хотели убраться как можно дальше. Они гребли и гребли, пока не добрались до небольшого островка в устье фьорда, там они и остались. Этот островок до сих пор называется Ирландский остров — Ирабоди. Если бы эти несчастные продолжили свой путь по морю, то наверняка очутились бы на Северном полюсе.

Я мысленно представлял себе эту историю. По какой-то причине рабы казались мне монахами в куртках из толстого сукна с наполовину выбритыми головами. Их лица грязны, серьёзные неподвижные глаза устремлены вдаль. В их взглядах — страх. Одни держат в руках вёсла, другие пытаются грести обычными досками. На грязных лицах выделяются белки глаз. Их жизни сейчас в их руках. Прочь ото всего. Любая другая страна должна быть лучше этой. Они прибывают на островок в пучине моря. Возможно, они думают: где мы окажемся, если продолжим наш путь? Свалимся ли мы с края земли? Я вижу, как они трясутся от холода под порывами северного ветра, вздымающего огромные волны. Они съели и выпили всё, что взяли с собой, и к этим людям, приняв обличье холода, потихоньку подбирается смерть. Их руки и ноги постепенно немеют. Может быть, они поют грустные ирландские песни или псалмы (наверняка они были христианами) и лежат, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло? Можно попытаться представить себе мучительность такой медленной смерти. Помогли ли они друг другу умереть?

Тем временем Гейрмунд Чёрная Кожа обнаруживает пропажу рабов и отправляется в море на их поиски. Интересно, были ли рабы ещё живы, когда он отыскал их? Видели ли они паруса корабля своего хозяина?

Уверенными мы можем быть только в том, что все они погибли. И волны смыли их останки, разодрали в клочья суконную одежду, которая когда-то грела их, очистили скелеты от плоти и сухожилий, чтобы потом позволить налетевшему с севера шторму измельчить кости в порошок, не оставив на земле ни единого следа от этих людей. Они умерли, все до одного. Но, по крайней мере, они умерли достойными людьми на своём собственном островке, где никто не мог отдавать им приказы и унижать.

Этот островок стал землёй ирландцев, и он получил название, которое не даёт полностью исчезнуть памяти о них: Ирабоди, остров Ирландцев.

***

Снорри тоже не стало, в отличие от его истории.

Спустя примерно десять лет после того, как я услышал от Снорри историю об ирландских рабах, летом 1992 года, я сидел в рыболовном ботике в одном из отдалённых фьордов на Западном побережье, немного южнее Хортнстрандира. В те времена летом я занимался рыбной ловлей и арендовал у родственника ботик, который острые языки называли лоханью. Я рыбачил в летние месяцы, чтобы оплачивать учёбу в Рейкьявике в зимние. Я сижу, смотрю на карту и размышляю, куда мне направиться завтра, и вдруг случайно замечаю старого знакомого, который отличается от всех других островков и шхер тем, что располагается на расстоянии больше десяти километров от побережья: Ирабоди.

У меня вновь разыгралось воображение. Суконные лохмотья. Белые внимательные глаза на грязных лицах. Люди, гребущие досками, чтобы сбежать из ужасного рабства. Дрожащие на островке тела. Бьющие о берег волны.

Думаю, что именно сказанию Снорри, а вернее сказать, его глубоким переживаниям по поводу рассказанного, я должен быть благодарен за создание этой книги. В немалой степени потому, что много времени спустя я понял, что средневековые учёные мужи, те, что записали саги о первых поселенцах в Исландии, не разделяли моего желания рассказать о Гейрмунде. Откуда же взялся рассказ Снорри? Неужели я стал свидетелем последних искр повествовательной культуры, которая с древних времён сохранялась на Хортнстрандире? Из головы не выходил вопрос: Кем был Гейрмунд Чёрная Кожа? Что он делал с рабами здесь, на самом Крайнем Севере? Почему не существует саги о том, кого называли «самым славным из первопоселенцев»? Почему его называли чёрным и уродливым, ведь так обычно описывали рабов? Правда ли, что его предки были родом из Бьярмаланда? Откуда он взял ирландских рабов? Захватил сам или купил? На какие деньги? Неужели рассказы о его богатствах всего лишь байка, ведь мы говорим о нищей Исландии? Разве этого материала мало для хорошей саги?

Ирония судьбы заключается в том, что, углубляясь в историю о Гейрмунде Чёрная Кожа, я, помимо прочего, изучал географические названия и выяснил, что сказание об Ирландском острове, скорее всего, появилось в более позднее время. Существует множество сказаний, которые пытаются объяснить старинные топонимы. Топоним Ирабоди мог появиться в более поздние времена, и он отсылает нас к какому-то случаю, когда ирландцы — по своей воле или против неё, свободные или несвободные — высадились на этом островке.

Люди помнят свой опыт и преобразовывают его в сказания и истории, не задумываясь о том, правдивы они или нет, главное, чтобы в них был смысл. Можно предположить, что в многочисленных имениях Гейрмунда в Исландии было несколько сотен ирландских рабов. Когда ресурсы постепенно начали иссякать, многие из них оказались на землях у фьорда Брейдафьёрд к северу от Хортнстрандира, которые изначально занял Гейрмунд. Как правило, рабы прибывали из более тёплых мест, и им наверняка приходилось нелегко в суровых северных условиях. Поэтому вполне вероятно, что кто-то из них попытался сбежать — большинство историй о рабах в древнескандинавских источниках повествуют о побегах от господ. Значит, сказание об Ирландском острове могло появиться когда угодно в более поздние времена. Может быть, кто-то из рабов Гейрмунда окончил свои дни на Ирландском острове. А может, и нет.

Какой-то человек из былых времён соединил информацию о Гейрмунде Чёрная Кожа из старинных текстов с географическим названием из своей местности, чтобы одно объяснило другое. Сказание стало попыткой сохранить память о загадочном Гейрмунде Чёрная Кожа, приблизить его, сохранить память о его удивительных предприятиях на берегу Северного Ледовитого океана и подчеркнуть его статус крупного и порой безжалостного рабовладельца.

***

Это книга о человеке, который жил 1100 лет назад. О его жизни сохранилась лишь отрывочная информация, которая не содержит никаких деталей, способных превратить имя из прошлого в живого человека. Источники не сообщают нам ничего о личности Гейрмунда Чёрная Кожа. Улыбался ли он от уха до уха, обнажая истёртые зубы, был он беспощаден или справедлив по отношению к своим людям, относился ли он к жизни с юмором, улыбался ли, испытывая по очереди то злобу, то страх, стоя у руля во время шторма, произносил ли величавые тосты во время попоек, не хромал ли он, были ли у него шрамы, плакал ли он когда-нибудь, держал ли он всю боль в себе или выплёскивал на своих близких?

Мы понятия не имеем.

Проследить жизнь викинга, жившего тридцать поколений назад, от колыбели до могилы, далеко не простая задача. Гейрмунд — это тень, голос из мрака, разделяющего доисторические времена с новыми, и вопросов у нас больше, чем ответов. Гейрмунда надо выудить из Мировой Бездны.

Возможно ли оживить тень так, чтобы хоть у кого-нибудь появилось желание прочитать о ней? Сможет ли читатель выдержать историю, в которой рассказчик сам порой бродит во мраке, как Данте в аду?

Я часто размышлял над тем, что заставляло меня, когда я писал один набросок за другим, комкал их, швырял в стену и говорил сам себе: это НЕВОЗМОЖНО! — что заставляло меня упрямо двигаться вперёд, ворча, как трёнды после попытки введения христианства Хаконом Добрым2. Я думал, что, наверное, можно ещё глубже копнуть здесь, чуть больше там, хотя в глубине души понимал, что ни одна моя находка не станет событием.

Временами работа над этой книгой напоминала мне историю о старом шкипере, о родственнике, ведущем, как и я, свою родословную от штурманов и капитанов, которые не склоняются ни перед какими препятствиями. Когда случилась эта история, он был уже далеко не молод и владел рыболовным ботом, команда которого состояла из двух-трёх человек. Море охвачено туманом. Он стоит у штурвала с толстыми очками на носу, остальные члены экипажа на форштевне. Они говорят, сперва тихо и немного застенчиво, что вроде бы прямо по курсу находится скала, потом их голоса звучат громче: он правит прямо на скалу! Надо срочно дать задний ход! А мой старый родственник кричит им в ответ голосом, в два раза громче их всех: «Не должно здесь быть никакой скалы! Я, чёрт возьми, не вижу никакой скалы!»

И тут он врезается прямо в неё.

***

Итак, я пишу книгу о моём прапрадедушке в 26 колене. Давайте задумаемся о наших собственных жизнях: возможно, мы знали своих бабушек и дедушек и от них слышали какие-то истории о наших прадедах и даже, может быть, кое-что о наших прапрадедах. Мой дедушка часто рассказывал историю о том, как был зачат мой прадед. Прапрадед, на тот момент проживавший на северо-западе Исландии, молодой человек лет двадцати, должен был доставить посылку на хутор, расположенный через два фьорда к северу, на Страндир на Западных фьордах. Он постучал в дверь, но все ушли на сенокос, кроме одной женщины тридцати восьми лет. К тому времени она уже дважды овдовела, родила четырёх детей и всех потеряла. Она лишилась всего. Но, возможно, она заметила живой блеск в глазах молодого посыльного, вспомнила былые деньки, может, ещё не всё потеряно? Она пригласила его в дом, сварила ему кровяную колбаску. Он и впрямь может немного передохнуть, прежде чем отправляться в обратную дорогу по горным пустошам….

Спустя девять месяцев на свет появился мой прадед, или, как говаривал дед: наша жизнь и наша судьба порой зависят от одной-единственной кровяной колбаски. Про прапрадеда известно очень мало, он не хотел признавать прадеда своим сыном до тех пор, пока не стал преуспевающим моряком и не обзавёлся большим хозяйством и семьёй. Прапрапрадед по этой линии работал шкипером и лоцманом во фьорде Брейдафьёрд, он спас экипаж датской шхуны от гибели и получил за это награду в Копенгагене. Он перевернул корпус старого судна и прорезал в нём дверь, чтобы бедняки могли найти там пристанище во время холодов и голода. Это произошло в то же время, когда мои предки на Страндире рылись в помойке в поисках выброшенных несколько лет назад башмаков. Они искали подмётки, чтобы поджарить их на огне, вот до какой степени они оголодали.

И были люди, от которых происходила моя прабабушка. Они жили на Скардсстрёнде (где обосновался Гейрмунд Чёрная Кожа). Они были настолько косолапы, что, глядя на их следы на снегу или в грязи, невозможно было определить, в какую сторону они двигались. Глубже копнуть невозможно. Говорят, через сто лет всё забывается, а через сто пятьдесят зарастает мхом. Но это, во всяком случае, моя семья. Если я стану цепляться за оставленные тени, я скоро окажусь во мраке. Для дальнейших поисков следует прибегнуть к письменным источникам, к бесконечно малому числу церковных и родовых книг, которые, например, рассказывают, что прапрапрапрадедушка Гвюдбранд пропал во время бурана на плато Трётлатунгухейди и «был найден следующей весной», его отец, священник и врач Хьяульмар «любил пиво и женщин, как и многие в его роду (!)», его дед Халльдоур был «нетерпеливым выпивохой», в свою очередь, его отец Палл «священник, который возглавил охоту на ведьм в 1600-х годах», и далее мы доходим до управляющих имением Скард.

После этого, что довольно удивительно, отдельные люди оживают и становятся ближе, поскольку они становятся персонажами различных саг. Род продолжается через известных личностей вроде Скард-Снорри (ум. 1260) и Торкеля Эйольвссона, того самого, что был женат на Гудрун Освивсдоттир до того, как утонул во фьорде Брейдафьёрд. Торкель превратился в призрака, предстал перед Гудрун в мокрой одежде и сказал: «Плохие новости, Гудрун». Как говорится в Саге о людях из Лососьей долины, она ответила, не испытывая никакого сочувствия: «Тогда молчи об этом, несчастный!» Именно эта линия заканчивается на Ауд Мудрой и её муже Олаве Белом, конунге Дублина, — эти стро­ки пишет его потомок в тридцать втором поколении.

Наверное, легче было бы выбрать человека, жившего ближе к нам по времени, во всяком случае, во времена, когда люди начали использовать пергамент, не говоря уже о бумаге. Тогда можно было бы уцепиться за что-то и увидеть живого человека.

Но «первый» всегда увлекательней тех, кто был после. Говоря о Гейрмунде, мы становимся свидетелями появления исландского народа, создания нации, которая собрала все доступные сведения о людях, первыми поселившихся на этой земле, отредактировала их и записала. Вот объяснение того парадокса, что мы больше знаем о древнейших действующих лицах исландской истории, чем о людях, которые жили ближе к нам по времени. Представитель исландских первопоселенцев не просто находится на границе известных нам времён, он также даёт нам представление о том, что больше всего интересовало первых писцов.

***

Итак, существует несколько упоминаний о Гейрмунде Чёрная Кожа, и на самом деле их намного больше, чем, например, о Ньяле Торгейрссоне, которого в своё время сожгли в его доме в Южной Исландии. Разница заключается в том, что о нём повествует целая сага, Сага о Ньяле. Талантливый писатель предположительно в XIII веке проделал большую работу, собирая письменные упоминания и сказания об этом персонаже, Ньяль и его земляки — люди, которых многие поколения живо представляли себе и обсуждали. Гейрмунд Чёрная Кожа, напротив, остался тенью, поскольку никто не решился написать его сагу. А если кто-то и решился, то она не сохранилась.

И всё же анализ собранных материалов открывает нам удивительную судьбу: Гейрмунд Чёрная Кожа Хьёрссон начал свою жизнь ребёнком, которому совсем не уделяли внимания. Он рос вместе с рабами, и только позже выяснилось, что он принадлежит к одному из величайших королевских родов Норвегии. Он окончил свои дни крупнейшим представителем знати в истории Исландии, «самым славным из первопоселенцев». Во времена процветания он ездил от одной своей исландской усадьбы до другой со свитой из восьмидесяти человек. Для сравнения: Харальда Прекрасноволосого в мирные дни сопровождало шестьдесят человек. Рабы Гейрмунда в пересчёте на современные деньги стоили целое состояние. В Исландии он владел несколькими имениями на Хорнстрандире и Страндире, он поместил своих людей в усадьбы у фьорда Брейдафьёрд и в нескольких районах Западных фьордов. Источники связывают его с четырьмя разными странами: Рогаланд, где он родился и вырос в королевской усадьбе, Бьярмаланд, расположенный, вероятно, где-то в Сибири, откуда родом его мать3, Ирландия, где он обосновался неподалёку от Дублина, и, наконец, Исландия, где он стал одним из первых поселенцев.

Все источники утверждают, что внешне Гейрмунд был «чёрным и уродливым», прозвище Heljarskinn означает «тот, у кого чёрная кожа». Далее говорится, что он был одним из крупнейших «морских конунгов» и обладал большим флотом, весь Атлантический океан был его рабочим местом. Он бежал из усадьбы своего отца в Ругаланне, когда Харальд Прекрасноволосый начал захватывать власть, решив не мериться с ним силами, хотя Гейрмунда подталкивали к этому. Одна сага называет его «самым знаменитым из всех викингов западных путей». Одновременно мы узнаём, что его богатство нажито не грабежами и разбоем, с которыми часто ассоциируют викингов. Некоторые сказания говорят, что Гейрмунд был добр к некоторым рабам, другие свидетельствуют, что он относился без жалости ко всем, кто стоял у него на пути. Он обладал колдовскими способностями, что приписывается многим выходцам с Крайнего Севера. С именем Гейрмунда связывают по меньшей мере двух или трёх жён, и несмотря на то, что в источниках упоминается несколько имён его детей, но все они сходятся только в том, что у Гейрмунда была дочь Ири, которая не получила скандинавского имени. Гейрмунд был аристократом и имел множество зависимых от него людей, и, если доверять источникам, он стал крупным поставщиком ирландских рабов в Исландию.

***

Безжалостно краткие и фрагментарные источники показывают нам проблески насыщенной событиями и захватывающей истории. Многое вызывало моё любопытство, когда я приступал к этой работе, но как только у меня появлялось нечто, напоминающее ответ, возникали новые вопросы, которые влекли за собой следующие. Всякий раз, когда мне казалось, что я подцепил Гейрмунда на крючок, он срывался с него. К этому парню не вели прямые пути, и если я собрался найти его, мне следовало идти обходными путями, что в то время пугало меня, ведь мне предстояло обратиться к совершенно иной области знаний. И вот под давлением кучи безответных вопросов я сдался в первый раз.

Во-первых, мысль о том, что я собираюсь писать о человеке, происхождение которого мне неизвестно, казалась мне депрессивной. Можно ли выяснить, где именно в Рогаланде он вырос? И по какой такой причине его называли чёрным и уродливым, внешне похожим на раба, в то время как генеалогия утверждала, что он происходил из королевского рода и был аристократом, самым славным из всех? Может ли существовать объяснение его внешности? Я знал, что древние скандинавы уже в IX веке путешествовали из Ирландии в Северную Африку и захватывали в рабство чернокожих (по-ирландски gorma) — не след ли это?

Далее — связь Гейрмунда с Бьярмаландом. Когда я начал сравнивать источники, я понял, что эту страну надо искать где-то у Белого моря или Кольского полуострова. А вдруг отсылка к Бьярмаланду была всего лишь ошибкой средневекового переписчика? К тому же, с какой стати жителям Рогаланда проделывать долгий путь в те края в IX веке? Потом Ирландия. Каким образом Гейрмунд прочно утвердился на западных путях, если ничто не указывало на то, что он ходил в викингские походы, разорял и грабил? Откуда этот беженец из Рогаланда взял капитал на покупку всех тех рабов, которых ему приписывают источники? Он разбогател в Исландии? И почему, скажите на милость, никто не написал сагу о самом славном из первопоселенцев? В то же время одно было ясно: подобные сведения вряд ли записали бы в XII–XIII веках, если не существовало устной традиции, передававшей их.

Вот только несколько вопросов, над которыми я размышлял перед тем, как сдаться.

И всё же я не мог совсем забросить эту историю. Однажды в 1990-е годы, во время учёбы, я скопировал большую карту Западных фьордов и повесил её на пробковую доску. У меня появилось хобби: я стал отмечать булавками места, где, как я выяснил, жили люди, которых источники называют людьми Гейрмунда.

На карте начал вырисовываться потрясающий узор. Сомневаюсь, что средневековые писцы его когда-нибудь видели: усадьбы людей Гейрмунда оказались расположены на стратегически важных путях и старых горных перевалах, ведущих с Хортнстрандира. Все они вели в одно и то же место: в главную усадьбу Гейрмунда у Брейдафьёрда! Я сообразил, что, скорее всего, речь идёт о транспортных артериях, а поскольку путей было много и пришлось задействовать большое количество людей, можно сделать вывод, что по ним перевозили дорогостоящие товары или ресурсы. Я понял, что в этом может крыться секрет того, как Гейрмунду удалось быстро обосноваться в Ирландии, и принялся размышлять над тем, что привело его в Исландию. Возможно, те же причины, по которым раньше его родственники отправились в Бьярмаланд?

Это стало поворотным моментом: любопытство победило скепсис. Созданная мною карта подкрепляла источники, которые утверждали, что Гейрмунд обладал большой властью и богатством, и что он, судя по всему, вёл активную деятельность в Исландии. В то же время я не доверял средневековым писцам, которые объясняли его богатство наличием большого количества скота, такое объяснение не выдерживало никакой критики. Я отправился на лодке на Хортнстрандир вместе со своим дядей, который организует туристические поездки в те места. Местность оказалась суровой и скудной. Для сельского хозяйства условий не существовало, травы едва хватило бы для прокорма одной-единственной коровы, но, тем не менее, источники утверждают, что на Хортнстрандире Гейрмунд вёл активную деятельность, то же касается и его первого места жительства в Брейдафьёрде. Если бы Гейрмунд занимался на Хортнстрандире сельским хозяйством, то годового урожая едва ли хватило бы на покупку большого количества рабов на дуб­линском рынке — в то время рабы были дефицитным товаром в мусульманском мире, а потому весьма дорогим. Иными словами, традицию никто не отменял, но она даёт неверные объяснения. Учёные люди XII–XIII веков не видели всей картины целиком, им были известны традиционные рассказы о богатствах Гейрмунда, но они не могли объяснить происхождение этих богатств, а если такие объяснения были им известны, то они по каким-то причинам не поделились ими с грядущим.

Потом я взялся за задачу выявить все следы Гейрмунда в Исландии, Рогаланде, Бьярмаланде и Ирландии, перечитав груды специальной литературы. Я часто блуждал в дебрях, но некоторые следы не позволяли отложить мой проект в долгий ящик. Надеюсь, читатель пройдёт по этим тропам вместе со мной. Чтобы получить ответ на вопрос о происхождении Гейрмунда, нам придётся пойти в обход и заняться изучением географических названий, чтобы понять Бьярмаланд и Ирландию, необходимо увидеть, как строились корабли викингов, а чтобы отличить древние источники от более поздних, мы должны знать, какими были средневековые писцы.

Однажды много лет назад я подумал, что «повернуть назад невозможно». Наверное, я был похож на моего родственника, который сказал, что не видит никакой скалы, я же напарывался на одну проблему за другой, чтобы потом снова спустить свою шхуну на воду и отправиться в путь в почти неизвестных водах, сквозь немой мрак столетий в поисках моего предка в тридцатом колене.

***

Насколько мне известно, не существует ни одного исторического труда об эпохе викингов, где прослеживалась бы жизнь человека от рождения до смерти. Общим для большинства таких книг является соответствие традиционному требованию об академической объективности, они скорее описательны, нежели увлекательны. Возможно ли приблизить к нам человека той эпохи, пробудить его к жизни?

Средневековые историки охотно описывали человеческую жизнь от колыбели до могилы в тексте, который одновременно был историческим и литературным. Как честные историки, они собирали воедино все отрывочные сведения об одном человеке и добавляли довольно много от себя, чтобы их история стала увлекательной, — они находили правдоподобные причинно-следственные связи и добавляли некоторые детали, характеризующие главных действующих лиц. В результате получалась сага. Но если древние авторы саг старательно скрывают свои добавления, я пытаюсь обратить внимание читателя на мои допущения. Когда речь идёт об эпохе викингов, мы имеем дело с долгой традицией междисциплинарных исследований, и в некоторых случаях она позволяет проявиться интуиции и увидеть прошлое с высоты птичьего полёта. У древних же такой перспективы не было. Я решил создать научное произведение в основном из страха, что иначе моя книга окажется среди многочисленных романов и выдуманных историй об эпохе викингов, а это помешало бы мне довести до читателя результаты моей научной работы. Когда уходишь так далеко вглубь истории, необходимо иметь толкователя, голос, который осветит скрытое во мраке. В тех случаях, когда я не могу знать чего-то наверняка, я пользуюсь так называемой фантазией, основанной на знаниях, и объясняю, что мы можем знать наверняка, а о чём нам приходится догадываться. Мои обоснования изложены в примечаниях.

Работая с этими материалами, я постепенно начал понимать, что отсутствие саги о Гейрмунде не случайно. Стали проявляться контуры мифа о происхождении исландцев, и в то же время становилось всё яснее, почему Гейрмунд Чёрная Кожа никак не вписывался в него. Миф о начале стремится показать нам идеальные условия: то, чего не было в современном для писцов мире. В те времена, когда записывалась большая часть истории о начале Исландии, в стране шла гражданская война. Тогда представлялось разумным напомнить о другом — о добрых старых временах, когда все были равны, а вся власть не принадлежала немногочисленным хёвдингам, как во времена, когда писалась история.

Мы слышали рассказ о заселении Исландии много раз: группа крупных землевладельцев сбежала из-под власти ужасного самодержца Харальда Прекрасноволосого, чтобы стать свободными и независимыми. Они погрузили свой скарб на корабль, отправились в море и пристали к острову, построили усадьбу там, где к берегу прибило столбы от почётной скамьи4, и стали вести себя как «благородные язычники», как христиане, хотя о христианской вере они тогда ещё не знали. Говорится, что в новой Исландии общество уважало равноценность людей и родов, крупные землевладельцы были независимы и имели небольшое количество рабов, они занимались земледелием и разведением скота, каждый в своей усадьбе.

То, что вы прочитаете сейчас, — совершенно иная история.

СУРОВОЕ НАЧАЛО
Рогаланд
(846–860 гг. н. э.)

Ганглери спросил: «Что же было вначале? И откуда взялось? И что было ещё раньше?» Высокий отвечает: «Как сказано в Прорицании вёльвы:

В начале времён

не было в мире

ни песка, ни моря,

ни волн холодных.

Земли ещё не было,

и небосвода,

бездна зияла,

трава не росла. […]

Ганглери спросил: «Что же было в мире до того, как возникли племена и умножился род людской?» […]

И сказал Равновысокий: «Мировая Бездна на севере вся заполнилась тяжестью льда и инея, южнее царили дожди и ветры, самая же южная часть Мировой Бездны была свободна от них, ибо туда залетали искры из Муспелльсхейма» […] Когда ж повстречались иней и тёплый воздух, так что тот иней стал таять и стекать вниз, капли ожили от теплотворной силы и приняли образ человека, и был тот человек Имир […]

Тогда спросил Ганглери: «Где жил Имир? И чем он питался?» Высокий отвечает: «Как растаял иней, тотчас возникла из него корова по имени Аудумла, и текли из её вымени четыре молочные реки, и кормила она Имира».

Сказал тогда Ганглери: «За что же принялись тогда сыновья Бора, если они были, как ты думаешь, богами?»

Высокий сказал: «Есть тут о чём поведать. Они взяли Имира, бросили в самую глубь Мировой Бездны и сделали из него землю, а из крови его — море и все воды. Сама земля была сделана из плоти его, горы же из костей, валуны и камни — из передних и коренных его зубов и осколков костей».

Тогда молвил Равновысокий: «Из крови, что вытекла из ран его, сделали они океан и заключили в него землю. И окружил океан всю землю кольцом, и кажется людям, что беспределен тот океан и нельзя его переплыть».5

Наша сага начинается в 846 году от Рождества Христова.

Во всей Норвегии проживает около ста тысяч человек. Дат­ский город Хедебю является крупнейшим в Скандинавии и на­считывает, скорее всего, пару тысяч жителей. В каждом из крупнейших городов мира — Константинополе, Багдаде и Сиане, столице династии Тан в Китае, проживает около миллиона человек. Спустя несколько лет династия Тан исчезнет под аккомпанемент великолепных стихов знаменитого Ду Фу. В Гва­темале в Центральной Америке правят майя, и по ступеням тикальских пирамид скатываются человеческие тела с вырезанными сердцами. Жители Монголии разделяются на бесчисленные кланы, которые убивают и грабят друг друга, и подобное происходит во множестве других стран. Мавры и сарацины поднимаются вверх по Тибру к Риму, крадут алтарь и мощи апостола Петра, а также драгоценную раку и другие сокровища.

Шок от этого происшествия волнами расходится по всему христианскому миру.6

В этом году стая из почти 300 волков нападает на людей и скот в Галлии и убивает всех, кто пытается сопротивляться. Незадолго до Пасхи ловят мужчину, который вступил в сексуальные отношения с кобылой. Франки сжигают его заживо. Датский король Харальд Клакк, в чьи обязанности входит защита фризского побережья от нападений викингов, умирает во Фризии. Его добрый друг миссионер Ансгар продолжает нести благую весть о спасителе мира в городе Бирка в Швеции, несмотря на страдания, вызванные страшной экземой. В этот год норвежские викинги совершают успешное нападение на восточную Ирландию. Всё больше викингов с Западного побережья Норвегии, пре­имущественно из Рогаланда, устремляются к зелёному острову на западе. Амбициозный ирландский король Кербалл (Кьярвал) уже вступил в борьбу за власть. Он вооружается, чтобы сразиться с одним из своих ирландских соперников. В сражении падут 1200 воинов…

Мы отправимся в страну, что ещё не обратилась в веру в Белого Христа, которую Карл Великий насаждает на континенте силой своего меча. В страну, где люди ещё блюдут древние традиции своих предков. В пучине моря резвится Змей Мидгарда, на небесном своде пылает радужный мост Биврёст, в глубинах земли вершат свои дела норны и мертвецы. Идёт вечный круговорот жизни, боги и соль земли проигрывают битву с силами великанов, чтобы с восходом солнца вновь одержать в ней победу. Мелкие князья вступают в распри на этой земле, протянувшейся на несколько сотен морских миль с севера на юг. Страну населяют разные народы, которые, тем не менее, ощущают свою общность, поскольку делят общий путь, стелющийся вдоль длинного побережья: северный путь.

Здесь мало что изменилось за последние несколько веков.

У кораблей появились паруса.

В остальном, в общем-то, всё по-прежнему.

На свет появляется
чёрный уродец

В одном из уголков Рогаланда находится королевская усадьба, в которой на родильном ложе лежит женщина по имени Льюфвина. В те времена люди думали, что во время родов являются норны, чтобы определить судьбу новорождённого: продолжительность жизни, меру счастья и богатства. Скальды зовут смерть «приговором норн», судьба закладывается в человека, lagt i en (вспомните слово «lagnad», судьба). Мы можем присоединиться к полёту норн, направляющихся к ложу Льюфвины. Пролетая над полями и лугами, мы видим лошадей и скот, спящий в сырой от утренней росы траве. Мы видим нивы, которые едва начали давать всходы после весеннего жертвоприношения.

Раннее утро становится светлее. Серо-зелёные дерновые крыши хорошо вписываются в окружающий пейзаж. Люди ещё не встали. В море на якоре стоит пара кораблей с высокими мачтами, лодочные сараи на берегу покрыты звериными шкурами. Из дымового отверстия в крыше жилища конунга поднимается дым. Из дома доносятся крики.

Мы пока мало знаем о роженице, известно, что у неё необычная внешность, она не похожа ни на скандинавских, ни на германских женщин. У неё чёрные волосы и такая тёмная кожа, какой большинству из её приближённых не доводилось видеть. На её круглом плоском лице раскосые монгольские глаза. Можно предположить, что она окружена другими женщинами, некоторые из них белые, другие — тёмные, как и она сама. С обеих сторон резного деревянного ложа мерцает пламя масляных ламп из мыльного камня. Темнокожие женщины призывают могущественный дух, скандинавские обращаются к своим богиням. Одна из северянок «радея о помощи, громко запела»7, другая прижала к животу роженицы родовспомогательные руны, бьяргрунир.

Как только на свет показывается головка младенца, женщины перестают призывать высшие силы. Теперь они обращаются к роженице.

Появляется мальчик.

А потом появляется ещё один мальчик.

Каждого из младенцев заворачивают в суконное одеяльце. У новорождённых тёмная кожа и чёрные чёлки, их лица круглы и плоски, как у матери. Носы плоские, ноздри едва различимы. Монгольский разрез глаз. Младенцы ничуть не похожи на своего отца! Окружающие женщины пребывают в шоке.8

Есть все причины полагать, что королю это не понравится. Действительно ли он приходится отцом этим двум младенцам?

***

История двух близнецов, Гейрмунда и Хамунда Чёрная Кожа, с самого начала была сказочной, но она больше, чем просто сказка.9 Она представляет собой отдельное сказание, сохранившееся в «Книге о занятии земли», и её необходимо привести здесь во всей полноте. Такого обстоятельного рассказа о детстве не удостоился ни один другой исландский первопоселенец, и мы вполне можем доверять содержанию этого сказания:

Конунг Хьёр совершил набег на Бьярмаланд. Там он пленил Льюфвину, дочь бьярмского конунга. Она осталась в Рогаланде, когда Хьёр отправился в поход. Тогда она родила двух сыновей, одного звали Гейрмунд, другого Хамунд. Они были совершенно чёрными. Тогда её рабыня родила сына, его звали Лейв, сын раба Лодхётта. Лейв был белым. Поэтому королева поменялась сыновьями с рабыней и взяла себе Лейва. Но когда конунг вернулся домой, ему не понравился Лейв, и он назвал его трусом. Когда конунг в следующий раз отправился в викингский поход, королева позвала домой скальда Браги и попросила его взглянуть на мальчиков. Тогда им было по три года. Она закрыла мальчиков в комнате с Браги, а сама устроилась на деревянном уступе. Браги сложил об этом такую песнь:

Двое внутри,

верю обоим,

Хамунд и Гейрмунд,

Хьёру рождённые,

третий же Лейв,

Лодхётта сын.

Не корми его, женщина:

мало кто хуже.

Он стукнул веретеном по уступу, где стояла королева. Когда конунг вернулся домой, она рассказала ему об этом и показала его сыновей. Он сказал, что никогда прежде не видывал такой чёрной, как у Хель, кожи, так их и прозвали, обоих братьев.10

Стих Браги важен: наверняка именно он спас сказание о происхождении Гейрмунда от забвения. В древнескандинавской культуре скальдические висы использовались для того, чтобы помнить сказания о важных событиях. Как пишет Снорри Стурлусон: «Лишь по прошествии более двух сотен двенадцати зим с основания Исландии люди принялись записывать саги, и вряд ли они так долго сохранились бы в памяти, если бы не скальдические висы, новые и старые, которыми подкреплялась истинность сказанного».11

Из небольшой висы о братьях мы узнаём об их королевском происхождении и об отречении матери от них, а также о том, что ей предлагается сделать. Стихотворение Браги существует в шести различных рукописных вариантах, все они тематически идентичны, но различаются подбором слов. Подобная вариативность появилась, скорее всего, из-за различных традиций устного пересказа из поколения в поколение до момента записи12. Многое указывает на древнее происхождение висы13, значит, таково и сказание. Благодаря стиху Браги Старого мы можем представить себе драматические события первых лет жизни Гейрмунда.

Браги Старый сочинил свою знаменитую «Драпу о Рагнаре» приблизительно в то же время, когда Гейрмунд и Хамунд сделали свои первые шаги. Многое говорит в пользу того, что Браги служил скальдом у короля Хьёра, но поскольку Харальд Прекрасноволосый едва ли потерпел бы восхваление своих старых противников, о королях вроде Хьёра не сохранилось скальдических вис.

***

Общим для всех источников является то, что мальчиков называют не только чёрными, но и ужасно уродливыми, furðu ljótir. Существует также описание происшествия, когда Гейрмунд и Хамунд увидели, что сын раба Лейв играет с золотым самородком. Они подошли к нему, отобрали золото и оттолкнули так сильно, что Лейв заплакал. Эта история, видимо, является декоративным элементом сказания, который призван помочь скальду Браги понять, кем на самом деле являются близнецы.

В «Саге о Хальве» описывается, как их отец, конунг Хьёр, едва не лишился чувств, впервые увидев своих сыновей — им тогда шёл четвёртый год. Он захотел отослать их прочь, сказав, что никогда раньше не видел, чтобы у людей была кожа, «как у Хель». Это отсылка к Хель, женскому образу смерти в старейших скальдических стихах. У Хель лицо чёрное, как и у покойников, которыми она правит. Прозвище Heljarskinn, Чёрная Кожа, которое мальчикам дал их отец Хьёр или Браги Старый, означает «человек с кожей, как у Хель», то есть с чёрной кожей. Хель произвели на свет Локи и злая великанша по имени Ангрбода, то есть «несущая горе». Во времена викингов позитивных ассоциаций этот образ не вызывал. Но вернёмся к загадочному сказанию.

В нём не все концы сходятся с концами, и мы должны попытаться выяснить причину этого. Первое, что лишено смысла: сама королева считает, что её сыновья чёрные и уродливые, их невозможно полюбить, как говорится в Пряди о Гейрмунде в «Саге о Стурлунгах» (прядь — это короткий рассказ), и поэтому она решает обменять их на белого сына рабыни. В «Саге о Хальве» королева носит древнескандинавское имя Хагни Хакадоттир. Абстрактные сведения, как правило, подвергаются изменениям при передаче сказания из поколения в поколение, то же самое касается имён собственных. В данном случае просматривается тенденция к враждебному отношению к чужакам в исландской традиции сагосложения: тот, кто пишет, концентрирует внимание на норвежском происхождении первопоселенцев и изо всех сил покрывает туманом представителей других культур. При дальнейшем переписывании кто-то дал «бьярмской» женщине древнескандинавское имя. Суть самого сказания при этом остаётся неизменной.

Если представить, что речь идёт о древнескандинавской королеве, выходит, она изменила конунгу, возможно, с рабом. В таком случае она боится, что внешность мальчиков выдаст её тайну, и поэтому обменивает их на белого ребёнка.14 Однако происхождение мальчиков не подвергается сомнению ни в стихе, ни в тексте: они сыновья Хьёра. Королевское происхождение постепенно начинает проявляться в качествах мальчиков, кроме того, их принадлежность к знати становится заметной, невзирая на внешность, которая говорит об их низком статусе. В то же время «низкая» природа проступает в белом сыне рабыни, он становится всё хуже, пишет Браги Старый.

Я много думал, пытаясь придать этому сказанию смысл, и вернулся мыслями к тому, что сообщает нам «Книга о занятии земли», а именно: королева Льюфвина приехала из Бьярмаланда. Конунг Хьёр происходит из западнонорвежского королевского рода, он древний скандинав с германской физиогномикой — в общем, белый человек. Откуда же тогда взялось уродство и тёмный цвет кожи? Историк Петер Андреас Мунк решил довериться традиции, считающей, что корни мальчиков находятся в Бьярмаланде, и написал, что тёмные волосы мальчиков и цвет их кожи можно объяснить их «происхождением от чуди по материнской линии».15

Мы также можем полагаться на описание внешности Гейрмунда и Хамунда, поскольку оно идёт вразрез со стереотипами своего времени. И в сагах, и в поэтическом искусстве рабы последовательно описываются как чёрные и уродливые.16 Поэтому существует лишь один способ придать смысл описанию внешности сыновей конунга, а именно считать, что оно основывается на фактах. Все источники описывают внешность братьев одинаково, а это подтверждает, что конунг Хьёр действительно имел связи с Дальним Севером.

Однако, если вспомнить Прядь о Гейрмунде, возникает новая загадка. Почему королеве не понравилась внешность братьев, раз они были похожи на неё?

Сказание говорит, что её пленили в Бьярмаланде: [Hjǫr] tók þar at herfangi Ljúfvinu dóttur Bjarmakonungs. / Хьёр взял Льюфвину, дочь бьярмского конунга, в качестве военной добычи. Человек, который записал всю историю на пергаменте в Средние века, добавил кое-что по собственному усмотрению — тоже пытался вложить смысл в отрывочные сведения. Вдобавок к страху перед чужаками мы обнаруживаем другую явную тенденцию у пионеров записи саг, а именно отношение к прошлому, основанное на уверенности в том, что единственным способом разбогатеть во времена викингов был грабёж и разбой. Если человек, живший во времена викингов, умудрился приумножить своё богатство, в средневековых источниках он наверняка будет описан как варвар-грабитель. Такой взгляд мы можем назвать «предубеждением против викингов»17.

Давайте пока предположим, что писец прав: Льюфвину взяли в плен, и она стала конкубиной конунга Хьёра, ведь мы знаем, что зачастую именно так и случалось. Но если она была конкубиной и имела статус рабыни, то она обрадовалась бы, если бы её сыновья походили на неё, а не на людей, которые захватили её в плен!

Более подробное изучение вопроса заставляет усомниться в том, что она была конкубиной. Во-первых, её имя в переводе с древнескандинавского означает «милая подруга».18 Во-вторых, говорится, что она была полноценной королевой, супругой ко­нунга — в «Книге о занятии земли» так и написано, королева. Она обменивает мальчиков на сына своей собственной рабыни, сказание не сложилось бы, если бы Льюфвина имела менее высокий статус, чем рабыня.

Из этого можно сделать множество важных выводов. Сведения о том, что Льюфвина была захвачена в плен у врага и стала рабыней, безусловно внесены в сказание средневековым писцом. Он пытался дать объяснение длительному походу Хьёра в Бьярмаланд: наверняка он отправился в викингский набег (подобно, например, Ториру Собаке из «Круга земного»). Но мы скоро увидим, что конунг Хьёр поехал туда по другим делам, а это переписчик сказания совершенно упустил из вида. Тот факт, что Льюфвина была королевой, доказывает существование в XI веке н. э. брачного альянса между северонорвежскими аристократами откуда-то из Рогаланда и пока ещё неизвестного народа из далёкого Бьярмаланда. Пока что мы знаем, что представители этого народа не похожи на германцев. У них тёмная кожа, они кажутся уродливыми. И, тем не менее, конунг Хьёр взял себе жену с такой внешностью? Мы смутно догадываемся, что со скандинавской стороны едва ли речь идёт о girndarráð, т. е. о «браке, заключённом из-за страсти», который совершенно естественен для нашего времени. Скорее, мы наблюдаем случай, довольно распространённый во времена викингов: брак как альянс между двумя группами, имеющими общие экономические интересы.

И мы начинаем понимать: мнение о том, что с мальчиками что-то неладно, едва ли возникло у самой королевы, наверняка она думала и действовала в соответствии с тем, что, по её представлениям, являлось мнением и волей конунга и «белых людей».

***

Когда у представителей германского народа и монгольского или азиатского народа рождается ребёнок, он с большей степенью вероятности унаследует монгольские гены, а не германские.19 Льюфвина, конечно, поменялась детьми не только потому, что древние скандинавы были не в восторге от их внешнего вида, но ещё потому, что во внешности детей совершенно не просматривается биологическое наследие отца.

Таким образом, древнее сказание обретает смысл. Льюфвина желает нравиться своему мужу, она знает мнение «белых людей» о её внешности и о внешности её сыновей, она стыдится, что мальчики унаследовали её внешность.

И поэтому мы можем понять реакцию конунга Хьёра, когда он наконец видит своих сыновей. В сказании говорится, что, когда Льюфвина взяла мальчиков обратно к себе и по совету скальда Браги показала их Хьёру, мальчикам уже шёл четвёртый год. Льюфвина, очевидно, страшилась встречи с конунгом. Почти четыре года она дурила ему голову и совершенно забросила своих сыновей. В её истории немало оскорбительных моментов.

Как утверждает «Сага о Хальве», увидев своих сыновей, Хьёр воскликнул: