Если долго говорить о смерти, то само слово обесценивается, теряет смысл и устрашающий вес конечности. Но потерять цену может только слово, сам же процесс цены не имеет. Смерть выше человеческого отношения к ней. Она просто есть.
От него пахло осенью, табаком и чем-то сладким, похожим на исходящее паром горячее вино.
«Ты можешь уйти прямо сейчас, я тебя не держу, я не сумею тебя спасти и потому отталкиваю тебя, чтобы не привыкнуть, как привыкают все бродячие собаки – раз и навсегда, у нас нет времени на привычку, у нас вообще его нет».
Сейчас тебе страшно, а кому бы не было? Если живой, значит, боишься. Если не боишься, значит, все – умер.
Выходить на охоту не было сил. Прямо как вставать к первой паре в холодном ноябре.
Уля чувствовала его запах – горький, живой, табачный, полынный, – понимая вдруг, что любовь, наверное, может быть и такой. Пиром во время чумы. Минутой сна перед звонком будильника. Глотком воздуха за секунду до падения в омут. Гулким ударом умирающего сердца. Первым снегом, готовым сорваться с тяжелых небес. И эта любовь ничем не хуже других.
Игра – это твой выбор. Научись уже нести за него ответственность.
Но рожденный уже приговорен к смерти; по сути, это мало что меняет. Смерть спит в человеке, знает он это или нет. И очень чутко спит.
– Стишок какой-то, я ни черта не поняла.
– Не черти
Отдаться случаю было удивительно приятно. Так долго она сама принимала решения, выворачиваясь наизнанку, лишь бы протянуть, выстоять, смочь
