Сокр. И так, давать имена, Ермоген, есть дело не всякого человека, а только художника имен. А художник их, как видно, есть законодатель, который из художников между людьми весьма редкий.
И сколькими бы кто ни назвал вещь именами, столько их и будет? И тогда будет, когда назовет?
Ерм. У меня, Сократ, нет иной правильности имени, кроме той, что каждую вещь я могу назвать другим именем, какое ни придам ей, а ты — другим, какое ни придашь. Вижу, что так и в городах, — каждый к одним и тем же предметам иногда прилагает имена собственно для себя, — и эллины особо от иных эллинов, и эллины особо от варваров.
Сокр. Поэтому, не следует ли и именовать вещи так, как и чем естественно именоваться им, а не так, как мы захотели бы, если думаем устоять в прежних своих соглашениях? И таким образом мы успешнее были бы в наименовании, а иначе нет.
душа(ψοχὴ), пока присуща она телу, есть причина его жизни, так как дает ему способность дышать и охлаждаться(ἀναφύχειν), и если охлаждения не достает, тело разрушается и кончается.
эфир я понимаю как-то так, что он всегда бежит (ἀεῖ θεῖ), обтекая воздух (ἀέρα), и потому справедливо мог бы быть названἀειθεήρ(непрестанным обтекателем воздуха).
имя-то преисподней(Ἃιδης), Ермоген, произошло далеко не от невидимого (ἀειδους), а гораздо скорее от того, что она знает(εἰδέναι)все прекрасное. Применительно к этому-то слову законодатель назвал преисподнюю(Ἃιδης).
душа(ψοχὴ), пока присуща она телу, есть причина его жизни, так как дает ему способность дышать и охлаждаться(ἀναφύχειν), и если охлаждения не достает, тело разрушается и кончается.
