Оглавление

КРАХ! / новелла

(Не один десяток лет я отказывал себе в том, чтобы поведать собственную историю — сейчас моя жизнь годами покатилась в неизбежность, а кто-то только-только ещё учит буквы и слоги, — в которой подлость меня, нет, не поработила, а измотала ненавистью и злобой. Но к тому, что как-то случилось со мной и моей подружкой — пикантный этический и нравственный момент — я же и сам причастен. Хотя мне и не в чем оправдываться.

С одной стороны, с нами случилось смешное, с другой — не до великого это смешное привело. Правда, подлость в конце концов и сама запуталась в парусах собственных страстей, до этого, тем не менее, порядочно измазав собой девичью честь, и это обстоятельство — девичья честь! — гнали из моей памяти весну 1975 года, когда всё это случилось и началось. Забегая вперёд, лишь скажу — девочка, повзрослев и став женщиной, сама ответила подлости… Причём — даже не знаю: сугубо ли по-женски, но именно от смешного до великого.)

Май того года не маялся — расцветал в сухости и покое. Таким же, благоухающим, выдался и его первый день. …Праздник!

Проспектом Ленина возвращались с парада горожане. Мужчины и парни, подвыпившие — хмель и прекрасное настроение тех времён в них пели, а уж танцевали — повсюду. Да — ещё как, и что пели?! Словом: «Вышел в степь донецкую парень молодой…» в припляс! Женщины, естественно — частушки, а их время праздничных хлопот топало, пританцовывая, к этим хлопотам их же ножками в прозрачных чулочках, а то и без них — жара!

Юрка Прохоров, токарь машиностроительного завода им. Кирова, во время построения демонстрантов в общую, городскую, колону на проспекте Победы «отклеился» от своих заводчан и в это время вёл нас — меня с белокурой Светланой (тогда я встречался с ней, а она была в меня, кажется, влюблена), Сашкой Чирковым и Вовкой Петраковым в гости; оба крепенькие, сбитые телом — любили они тяжести тягать…, в их светлых глазах всегда отсвечивало что-то хорошее. Пожалуй — простота и доброта разом. Да с девчатами у них как-то не получалось, не давалось даже знакомство, а не познакомившись — гуляй, Вася!.. Вот это, что у меня неплохо получалось: кадрить девчонок, им-то (да и не только им одним во дворе) и нужно было, оттого мы и корешевали.

«Прохор», то есть Юрка, посёлок «Рудуч» знал прекрасно и вёл нас к Светкиным подругам, а та лишь подсказывала: правее-левее. К троим, тоже учащимся Горловского торгового техникума. Всем им было по семнадцать — чувственная пора юности, и праздник был для них поводом, чтобы себя показать, да прежде всего — прицениться, говоря фигурально и не совсем, своими девичьими чувствами и ощущениями к незнакомым парням, а таких-то и обещала им привести Светка на 1-ое Мая.

К нужному дому, а посёлок «Рудуч» относился к частному сектору, пришли быстро. К тому же Даша и Маша поджидали нас у калитки — вроде, только-только…, а уже и — в гостях.

Дом каменный, с высокой крышей, и я сразу же предположил, что под крышей — комната, очень просторная, и она фактически принадлежит Тане, о которой не раз до этого мне рассказывала Светка. Причём — душевно: подруги, как сама говорила! Но меня первым делом приятно удивила калитка. По центру сварщик сработал …картину, из обычной строительно-монтажной арматуры: парусник на волнах. И пока мои парни знакомились с милашками Дашей и Машей, с выпирающими из под блузок сочными (по-другому и не скажешь) грудями, в моей голове рифмовались слова. И первые две поэтические строчки волны на калитке «пригнали» мигом (корпус корабля был закрашен коричневой краской, а сами паруса — вишневого цвета): «Закрой глаза — увидишь парус, вишнёвый — так цветут сады».

Перезнакомившись, двинули к порогу в ещё более приподнятом настроении — напряжение всех попустило до безмятежности, да только увидели хозяйку дома, Таню, «Прохор» стрельнул глазами в сторону Сашки с Вовчиком: моя! Те и не возражали: Даша и Маша их впечатлили, оставалось лишь решить в дальнейшем, с кем — Даша, а с кем — Маша. И обеим грудастеньким хохотуньям тоже, так мне показалось, приглянулись и Саня, и Вовчик.

Моё предположение о том, что комната под крышей была и просторной, и всецело Таниной, подтвердилось. Но праздничный стол был накрыт на первом этаже с привычной для того, небогатого на выбор интерьера, времени мебелью: орехового цвета сервант со стёклами-створками, из-за которых взблёскивал хрусталь, диван-раскладушка, застланный покрывалом, ковёр на всю стену в этом месте и на полу, чтоб узоров побольше — стильно по тем временам, два кресла с обеих сторон закрытой двери в комнату. Гадать — нечего и гадать: спальня родителей, точно! Накануне они уехали на майские праз