Артур Самари

Девочка из пустыни

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Артур Самари, 2018

Что может быть ужаснее для матери, чем потеря десятилетней дочки в бескрайних песках Кара-кума? Затем долгие годы поиска. Это случилось в 1932 году с Надеждой Гориной — дочерью известного московского профессора. Когда ее остальные дети выросли, они помогли своей матери взглянуть на эту трагедию иначе.

18+

ISBN 978-5-4474-5164-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Девочка из пустыни
2. Домой
3. Поезд остановился
4. Поиски
5. Кизляр
6. Кочевники
7. Жасан
8. Спустя сорок лет
9. Мама
10. Похищение
11. Изгнание
12. Слепая любовь
13. Лена в юрте
14. Встреча с сестрой
15. Встреча с братом
16. Семейство Гореных
17. Ночной разговор
18. Возвращение домой
19. Развод
20. Первые уроки
21. Другими глазами
22. Невыносимая жизнь
23. Побег
24. После побега
25. Снова побег
26. Гроза
27. Последняя глава
28. Эпилог

Домой

Эта удивительная история началась в 1933 году.

Уже третий день пассажирский поезд двигался по Средней Азии в сторону зии в напра направлении далекой Москвы. Дорога тянулась по бесконечной степи, и казалось, ей не будет конца.

Главный инженер механического завода Семен Розенталь в этот летний день возвращался домой вместе с женой и десятилетней дочкой. Они сидели в купе напротив своих спутников, уткнувшись в свои книги.

Около месяца Семен гостил в Самарканде у родного брата, который руководил там строительством консервного завода. А прибыл он туда из Ленинграда около года назад. Древний город привел его в восторг, и брат стал звать Семена в гости: «Вы с Надей должны непременно увидеть эту жемчужину Востока». Так в своих письмах он называл этот город, описывая его величественные памятники. Он уверял Семена: чтобы ощутить прелесть Самарканда, следует все увидеть своими глазами. «Особенно меня поразила красота Гур-эмира — усыпальницы правителя Тимура, который в XIV веке завоевал почти всю Азию и Индию, — писал брат. — Здесь мечети высотой более сорока метров, хотя сильно разрушены, но все же не потеряли своего величия. Из рассказа брата складывалось впечатление, что там и поныне народ живет в средневековье, хотя под решительным влиянием социалистических идей и русской интеллигенции рождается новая жизнь. Но большая часть писем касалась истории и культуры этого края: это царь Кир, Македонский, пророк Заратуштра. Эти рассказы так увлекли Семена, и особенно его жену Надю, историка средних веков Европы, что супруги решили отправиться в путешествие в этом же году, несмотря на тяжелую жизнь в стране. Их ждал таинственный край с загадками, приключениями.

Семен жил в Москве с родителями жены — это старые интеллигенты Горины. В самом начале родители Нади сочли такую поездку неразумной и опасной: центральные газеты иногда писали о положении в Средней Азии, что там еще бродят остатки разбитых банд басмачей, мешая строительству социалистического Туркестана. Они нападают на села, убивают активистов. Но письма из Самарканда немного успокоили стариков. Брат Семена сообщил, что во всем крае прочно установилась Советская власть. И хотя небольшие банды еще скрываются в горах, но к городам и крупным селам уже не приближаются. А в остальном происходят небывалые изменения: строятся фабрики, открываются школы и даже — университет. Одним словом, жизнь пробуждается, и детей из бедных семей сажают за парты, а женщин заставляют сжигать паранджи прямо на площади Регистан. «К великому сожалению, из-за этого, — писал брат, — некоторые фанатичные мужья убивают своих жен, дочерей и сестер. Такова плата за прогресс».

Молодые супруги Розенталь целый год готовились к поездке и копили деньги. Даже продали ковер и золотую цепочку. На этом настояла сама Надя, хотя непросто было решиться на такое: все-таки это подарок ее отца. Уже после этого дочь подошла к отцу, сидевшему за письменным столом, обняла за шею и сообщила о продажи цепочки. Узнав об этом, профессор Горин — семидесятилетний ученый-историк с длиной белой бородой — совсем не обиделся. Напротив, похвалил дочь со словами: «Настоящее золото — это знания, культура, и я весьма доволен твоим поступком». Затем старик нежно провел по ее гладкой прическе. Наде стало жаль отца, и она прижалась к его бородатой щеке. Сейчас известный ученый оказался не у дел, потому что его «небольшевистские» взгляды не устраивали руководителей Московской городской партии. По этой причине его лишили возможности заведовать кафедрой, а после и вовсе запретили преподавать студентам. Так крупного ученого определили в университетскую библиотеку рядовым сотрудником. Сама Надя работала там же.

Прежде чем отправиться в столь длительное путешествие, Семену и Наде нужно было пристроить своих детей. Всех троих оставить на попечении старых родителей не хотелось, как-то совестно было. Тем более в последние годы у Надиной мамы болели ноги и она выходила из дому редко. Однако на семейном совете старые родители заверили, что как-нибудь управятся с любимыми внуками. «Да и не такие они маленькие», — добавил профессор. Самой старшей — Леночке уже исполнилось десять. Она считала себя взрослой и старалась читать серьезные книжки, а также помогала маме. Училась Леночка в четвертом классе и всем говорила, что станет детским врачом и отправиться в Африку лечить бедных, умирающих детишек, фотографии которых она как-то увидела в газете «Правда». Вторым ребенком была Валечка, в этом году она пойдет в первый класс. И самым младшим и, разумеется, любимцем являлся пятилетний Петя.

Семен сожалел, что в Москве у него нет родни, у которой он мог бы оставить детей. Его мать с младшей сестрой жила на Украине, а отца убили в шестнадцатом, во время еврейского погрома. Спасая семью, с топором он вышел навстречу толпе.

Дети же, узнав о поездке родителей в Самарканд, стали приставать, чтобы их взяли собой. Однако на семейном совете было решено: все дети остаются дома. Как и следовало ожидать, малыши захныкали, но строгий взор дедушки успокоил их. И все же накануне отъезда Надя решила взять собой старшую, сказав следующее:

— Леночка уже большая, учится на отлично, много книжек прочла, в том числе персидские и арабские сказки. Ей будет там интересно.

Муж согласился, и Леночка закричала от радости и начала бегать по комнатам.

Этот день Надя запомнит на всю жизнь и до конца своих дней будет проклинать себя…

Древний Самарканд восхитил гостей. Целыми днями они бродили среди величественных, хотя уже обветшалых минаретов с потрескавшимися стенами, куполами и отвалившейся глазурью, которая валялась под ногами. Затем гуляли по пестрому средневековому базару: вокруг обилие редких фруктов, восточных сладостей, которые оказались не столь вкусными, как их описывают в сказках Шахерезады. В шумной толпе семья Розенталь держалась за руки, а вокруг люди в длинных халатах, тюрбанах и парандже. И прежде чем вернуться в русскую часть города, где жил брат Семена, туристы плутали по узеньким улочкам старого Самарканда среди глинобитных домов.

К вечеру московские гости возвращались в общий двор как всегда счастливые. А после ужина за круглым столом при керосиновой лампе взрослые вели свои оживленные беседы. Лене же их разговоры были не всегда интересны и она со свечей уединялась в дядиной комнатке. Там, на столике, лежала ее толстая тетрадь с карандашом. И увлеченная ученица записывала туда обо всем увиденном. А в дальнейшем Леночка мечтала написать для друзей детскую книжку о своем путешествии.

И вот теперь супруги Розенталь ехали обратно в Москву. Им хотелось поскорее очутиться дома среди родных деток, по которым соскучились. Синий поезд, выпуская клубы черного дыма, двигался между редкими станциями. Возле этих добротных домиков, построенных из жженого кирпича еще в царское время, собирались местные люди. У многих мужчин за плечами — мешки или хурджумы, набитые товаром для продажи в городах. Одни заходили в поезда, другие покидали общие вагоны, вечно набитые народом.

Уже остались позади синие горы, мутные воды Амударьи. Давно исчезли глинобитные кишлаки, а с ними раздетые голодные дети с протянутыми руками и женщины в паранджах, и хмурые старики в совсем выцветших халатах. Однако ближе к пустыни станции уже не встречались.

Теперь поезд двигался среди желтых барханов, куда ни глянь — пески, пески. Казалось, будто сам воздух застыл от жары.

— Здесь так жарко, что даже дышать тяжело! — возмутилась женщина старше сорока, сидя в купе напротив семьи Розенталь. — Не пойму, как люди могут жить в таких диких условиях!

Женщина вытерла мокрое лицо и бросила полотенце на колени рядом сидящего мужа, который махал газетой у лица. А между тем молодые супруги, отложив свои книги, уставились в окно, где барханы сменяли свои рисунки.

— А разве в пустыне живут люди? — удивилась Лена.

На детский вопрос ответил муж той женщины. Николай Владимирович был невысок, с закрученными черными усиками и бородкой, педагог.

— Хотя за пять часов мы не встретили ни одной души, но поверьте, здесь обитают казахи и туркмены. Они разводят овец и кочуют со своими стадами по пескам, а живут в юртах.

— Жалко их. А почему они живут здесь.

— Должно быть, у них мало поливной земли. Чего стоит земля без воды.

Однако Надя видела причину в другом:

— Если люди веками обитают в какой-то местности, скажем в пустыне, то они приспосабливаются к этим условиям настолько, что не могут жить иначе. То есть природная среда создает свой образ жизни, свои обычаи, свои привычки. Это стало их смыслом жизни, и отказаться от него не так просто. Нужно время, ведь им придется менять смысл жизни.

— По-твоему, культура людей — это просто привычки, которые нам привили с детства? — сделал задумчивое лицо загорелый худощавый Семен.

— Именно так, и отказаться от любой привычки дело весьма трудное. Особенно для простых, малообразованных людей. К примеру, некоторые народности сами признаются, что в их культуре есть глупые, вредные обычаи, которые мешают жить, но отказаться от них они не могут: очень сложно побороть укоренившие привычки, которые стали смыслом жизни. Обычаи — это наши привычки. Таково мое мнение, мнение историка.

— Забавная мысль. Значит, люди живут в этой пустыне в силу привычки? — заключил Николай Владимирович и был не согласен, как и Семен.

Взрослые были увлечены беседой, а Леночка скучала. Она сидела между родителями с хмурым лицом, пока обиженно не проговорила:

— Мама, я ничего не поняла!

Все рассмеялись. Голубоглазая, коротко стриженая Надя прижала к себе дочь, сказав, что когда она станет старше, то поймет. Леночка все же осталась недовольной, потому что не считала себя маленькой.

Взрослые продолжили свой разговор, и Семен сказал:

— Я заметил, что мы считаем этих кочевников несчастными людьми и питаем к ним жалость. А может, они сами не считают себя таковыми? Может, они счастливы, однако по-своему? Ко всему же в кочевой жизни немало романтики. Я был бы не прочь пожить с ними в пустыне. Хочется испытать себя, познать новую жизнь — жизнь средневекового человека. Понять их мысли, чувства, и для этого нужно побывать в их «шкуре». Леночка, ты хотела бы принять участие в такой экспедиции?

До конца своих дней Семен будет вспоминать этот разговор и проклинать себя за эти слова даже в тюрьме.

От радости глаза дочки загорелись. Она соскочила с места, вытянулась по стойке «смирно», как солдат, и отдала честь, вскрикнув: «Товарищ командир, я готова к походу и жду вашего приказа». Легкую смуглость лица и карие глаза Леночка унаследовала от отца, а в остальном походила на мать: такие же каштановые волосы, маленький носик.

Все улыбнулись, кроме жены Николая Владимировича.

Когда Семен говорил об этом походе, то его глаза сияли, как у юноши, и он не сомневался, что такие взгляды близки не только его Наде, но и этим милым попутчикам, все-таки они интеллигенты. Николай Владимирович и его супруга были работниками Министерства просвещения и с полгода провели в Ташкенте, а теперь возвращались в Москву. Семен ехал с этими людьми уже вторые сутки, и они успели хорошо познакомиться. Правда, жена Николая Владимировича оказалась не столь общительной, или, проще говоря, этой женщине не всегда нравились заумные разговоры молодых супругов и ее мужа.

— Семен Иосифович, не пойму я вас. Вроде вы серьезный человек, главный инженер завода, а рассуждаете точно мальчишка. Странные у вас мечты — путешествовать по пустыне. Какое от этого может быть удовольствие? Особенно сейчас, когда жизнь в стране и без того тяжелая. Не пойму, какая романтика может быть в этих песках? Видимо, вам скучно. Чудак же ваш муж, Надя!

Молодые супруги весело обменялись взглядами. Тогда Надя заступилась за мужа:

— Мне нравится философия Семена: может быть, по этой причине я полюбила его. Он любознательный человек, мечтатель, хотя порой я сдерживаю его, напоминая о семье. Правда, с его должностью времени на культурные развлечения почти не осталось.

Такое признание Нади тронуло Николая Владимировича, и педагог не мог не высказаться.

— Как прекрасно, когда супруги понимают друг друга. Тогда и семейная жизнь становится интересной, а в доме любовь и согласие. Все-таки основа семьи — это духовная общность супругов.

В его словах сквозила грусть, и всем стало ясно: в его личной жизни не хватает взаимопонимания. Это супруги заметили еще в первый день знакомства, и им стало жаль его, захотелось как-то утешить, но при Евдокии Матвеевне это было невозможно. Эти супруги имели различия во всем: в мыслях, в поведении. Николай Владимирович был худощав, весьма учтив, с широким кругозором. Евдокия Матвеевна, напротив, слегка полноватая, с красивым лицом, знания ее были очень поверхностны, то есть, к примеру, она знала, кто такой Достоевский, и даже читала «Преступление и наказание», но сути романа так и не поняла. Для нее это было неважно. Ей хватало сюжета, чтоб в обществе культурных людей не выглядеть «деревенщиной».

И тут Евдокия Матвеевна произнесла:

— Здесь совсем душно. Выйду в коридор, может, там есть ветерок.

— Мама, можно и мне пойти, а то скучно? — и Лена взяла с собой узбекскую самодельную куклу, которую ей купили на самаркандском базаре у старушки-мастерицы.

Надя чувствовала, что Николаю Владимировичу хочется высказаться до конца, и сама попросила рассказать о том, каким образом он познакомился с женой.

— Должно быть, вас изумило, как мы, два несхожих человека, оказались супругами? Об этом расскажу с удовольствием: приятно будет вспомнить молодость и романтичную историю нашей любви.

Лицо попутчика оживилось, хотя в глазах была грусть:

— В 1902 году я окончил Московский университет и одержимый идеей служить простому народу уехал работать в одну из деревень Тверской губернии. Разумеется, мои родители не одобрили такой выбор, но переубедить сына не смогли. Они, обедневшие дворяне, считали такую работу недостойной для нашей фамилии, хотя от нее осталось лишь пыль времен. А ведь они жаждали увидеть единственного сына каким-нибудь важным чиновником, даже министром. Однако я был непреклонен, и родители отступили, хотя не сомневались, что через год сам сбегу из этой глухомани. Почти так и случилось.

В деревне меня встретили хорошо, и я весь ушел в работу. Я получал радость, видя, как дети бедняков умнеют на глазах. Даже после уроков стал задерживаться в школе. Как обычно, я занимался с отстающими учениками, проверял тетрадки и готовился к следующему уроку. В этой школе работала молоденькая уборщица по имени Евдокия. Обычно она приходила мыть полы после занятий. Иногда в пустой школе мы оказывались одни. Евдокия была общительная, и мы частенько беседовали с ней на разные темы. Я рассказывал ей об истории российских царей, чтобы просветить малообразованную девушку, а она рассказывала мне о деревенской жизни. Так мы сдружились, и я стал помогать ей — носить ведра из колодца, особенно в морозные дни.

Тогда ей шел восемнадцатый год. Ее простота и открытость тронули меня, ко всему же она была красивой, и деревенские парни давно поглядывали на нее. Однако Дуня знала себе цену и не подпускала их к себе. Это злило их. И вот однажды по деревне пошел слух, что, мол, Евдокия и молодой учитель занимаются в школе непристойными делами. И очень скоро разразился гром. Как сейчас помню, это случилось перед Пасхой. Евдокия вымыла полы, и я читал ей рассказ Мопассана, сидя рядом. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге явился ее отец. Это был мужик лет сорока, обросший, изрядно пьян, с красными глазами, лицо злое. Шатаясь, в грязных сапогах он подошел к нам. Мы медленно встали, а пьяный мужик забормотал: «Значит, вы тут вдвоем, одни. Выходит, люди болтают правду». Не успел я и рта открыть, как получил сильный удар в грудь. Я отлетел и ударился спиной об стенку. Когда мужик двинулся на меня с кулаками, испуганная Евдокия завизжала: «Папенька, не бейте учителя: он из дворян, у него важная родня в полиции, они сошлют вас на каторгу». Видимо, дочь знала слабости отца, и мужик остановился. Словом, кончилось тем, что ее отец объявил дочери: «Отныне тебе нет места в нашем доме». В слезах девушка кинулась за отцом — тот выругался матом и сильно хлопнул дверью.

Евдокия вернулась за парту и заплакала еще сильнее: «Куды мне тепереча идти?» Я чувствовал себя виноватым и не мог бросить ее в беде. Тогда предложил ей пожить у меня, пока что-нибудь не придумаем. Об этом она и слышать не хотела. Я долго уговаривал ее, а затем взял ее за руку и повел за собой. На школьном дворе было уже темно, и мы зашагали по полям, задними дворами, чтобы нас никто не заметил. К тому времени я успел полюбить ее и в душе ликовал. К счастью, я жил у одинокой старушки, которую мало занимали деревенские сплетни. Она была довольна, ведь теперь я стану платить за двоих. И старуха взяла Евдокию в свою комнату. Однако я успокоился рано. На другое утро уже вся деревня шепталась о нашем «сожительстве». Придя в школу, я сразу заметил, как мои коллеги уже остыли ко мне. И стало ясно: здесь я долго не задержусь. Но тяжелее всего пришлось Евдокии: она начала избегать сельчан, которые глядели на нее косо, словно на развратную девицу. Чтобы хоть как-то защитить ее, мы стали вместе ходить в школу и таким же путем возвращались, на виду баб и мужиков, сидевшие на лавочках возле своих изб. Уже дома мы могли легко вздохнуть. Нам не было скучно. Вечерами мы были заняты просвещением. Дело в том, что последние годы Евдокия не ходила в школу: отец-пьяница не позволил дочери учиться дальше и заставил ее работать в школе. Поэтому вечерами я учил ее грамматике, разъяснял законы физики, химии и другие предметы. Так мы еще больше полюбили друг друга.

Как и следовало ожидать, вскоре меня вызвали в губернскую управу и после недолгого разбирательства уволили за недостойное поведение. Я вернулся в деревню и рассказал Евдокии о случившемся. Девушка горько заплакала и решила, что теперь-то я брошу ее. Тогда я обнял ее, горячо поцеловал и предложил стать моей супругой.

Мы обвенчались в той же деревенской церквушки и уехали в Москву. Я привез ее домой, и, как и следовало ожидать, мои родители приняли ее довольно холодно. Это обидело меня, и мы уехали в Рязань, к моей одинокой тетушке. В Москву же вернулись через десять лет. Спустя много лет я стал понимать, как правы были мой родители, ах, молодость!

Николай Владимирович закончил свою историю любви с печальной улыбкой. Не успел он вытереть полотенцем вспотевший лоб, как Надя спросила:

— А что было дальше? Куда же девалась столь трогательная любовь?

— Ах да, забыл рассказать о самом важном. Несмотря на трудности, первые годы супружества были счастливыми. Я служил в гимназии, а вечерами еще занимался с женой. Хотел сделать ее образованной, культурной, чтоб нас связывала не только любовь, но и дух высокой культуры. Знания давались Евдокии нелегко, потому что в ее душе я не заметил особой тяги к просвещению. И все же она старалась, терпела, чтобы не быть чужой в обществе культурных людей, куда приглашали меня друзья по университету и коллеги по службе. Была еще другая причина: в первые годы мы любили друг друга, и она сносила мои требования по учебе, если даже ей не нравилось. Почти вся моя зарплата уходила на театр, концерты. Еще Евдокия стала посещать уроки танцев, осваивая светский этикет. Тогда она чувствовала себя робкой и во всем слушалась меня. Однако это длилось недолго. Освоив городскую жизнь, то есть внешнюю сторону культуры: модно одеваться, правильно вести себя за столом, танцевать и так далее, она перестала расширять свой кругозор. Я пытался убедить жену, что она сделала лишь первые шаги. Суть высокой культуры лежит глубже, в ее духовности. В ответ жена заявляла, что этого ей достаточно, чтобы выглядеть культурной женщиной среди умных людей. С горячностью я стал убеждать, что культура — это не показное приличье, а, прежде всего, то, что возвышает душу человека. Привел еще довод: «Поверь, милая, в обществе культурных людей ты все равно будешь выглядеть отсталой, стоит тебе принять участие в беседе. Твои поверхностные суждения сразу бросятся в глаза. И никакие модные платья и утонченные манеры не спасут». Но, увы! Никакие слова не помогли. К тому времени Евдокия считала себя достаточно культурной, и мои разговоры ее лишь раздражали. Она перестала читать серьезные произведения. Я не сумел сделать ее своим единомышленником, близким другом, я не сумел сблизить к себе, к своему уровню культуры. И пока между нами была любовь, она как-то сглаживала эту разницу в культуре. Но именно это различье с каждым годом отчуждало нас. И именно это стало убивать нашу любовь. С тех пор наша семейная жизнь стала скучной: нам не о чем было беседовать, кроме обыденных тем о быте. А затем возникли и ссоры. С годами мы стали чужими. Впрочем, Евдокия так не считает. Наша жизнь ей кажется вполне успешной.

Излив свою душу, Николай Владимирович легко вздохнул.

— Я вам сочувствую, — поддержать его Семен. — Вы считаете свою личную жизнь неудачной?

— Что поделаешь, жизнь уже близка к исходу, уже поздно что-либо менять. Лишь об одном жалею: не послушался совета родителей. Тогда я был молод, самоуверен, и казалось, что наша любовь будет вечной, а я смогу сделать Евдокию близким мне по духу человеком, то есть интеллигентом.

— Мы понимаем вас, — утешала его Надя.

Поезд остановился

Наступил вечер. Поезд все мчался. Красное, раскаленное солнце повисло у самого горизонта, над желтыми песками. Перед взором русских пассажиров возникла фантастическая картина. Такое они еще не видели и припали к окнам купе.

И в эти часы поезд встал среди барханов. Людей это не удивило, ведь в пути таких остановок было немало, все-таки техника состарилась. Прошло минут двадцать, и среди пассажиров началось недовольство. Вагон, где ехал Семен, обслуживал пожилой русский мужчина. Грузная фигура проводника в синей рубашке изредка мелькала в открытой двери купе. Чаще его видели в его комнатке в мокрой майке: он любил пить горячий чай, обливаясь потом. И всем пассажирам, проходящим мимо, он разъяснял, что этот напиток — лучшее средство от жары. Вот и сейчас он советовал им чай, когда собрались три возмущенных пассажира из-за задержки поезда. Семен был среди них. Опытный проводник знал, что нужно говорить в таких случаях:

— Граждане, спокойно! Если стоим, значит, есть на то причина. Вы думаете, самим машинистам приятно торчать в этом пекле? Сейчас все выясню и доложу вам, — и проводник, надев синюю рубашку, покинул свою тесную комнатку.

— Мы же тут сжаримся! — раздался в коридоре нервный женский голос, и все согласно закивали.

Прошло минут пять. Проводник вернулся и тяжелыми шагами взобрался в вагон. Тем, кто еще стоял в коридоре, он громко объявил: поезд стоит из-за поломки. Поломка серьезная, и ремонт затянется на час.

Затем он добавил:

— Граждане, пока можете выйти наружу и подышать воздухом. Только прошу, от поезда далеко не уходить.

— Куда уходить, в пустыню, что ли? — донесся шутливый голос одного из студентов в круглых очках, и пробежал смешок.

Проводник улыбнулся и сделал еще одно объявление:

— Граждане, в тамбуре двери открыты только с правой стороны. И еще, не оставляйте вещи без присмотра. И тут бывают воры.

Люди стали расходиться. Сам проводник ушел в соседний вагон, к своим коллегам: там было веселее.

Многие спустились вниз. Хотелось размять застывшие ноги.

— Николай Владимирович, мы хотим прогуляться, не желаете с нами? — тихо сказал Семен, боясь разбудить Евдокию Матвеевну, которая спала на нижней койке.

— Я вас догоню, — зашептал он.

Леночка и Семен надели свои цветные самаркандские тюбетейки. Надя — соломенную шляпу и взяла собой книгу.

Когда они ступили на землю, ноги казались вялыми, плохо слушались, да еще мягкий песок. Из других вагонов тоже вышли люди. И все сразу замирали на месте и с трепетом смотрели на барханы, чудо природы. Оттуда веяло горячим дыханием, словно пустыня живая. Бескрайние пески таили в себе смертельную опасность. «Будет что рассказать дома», — говорили себе приезжие. Местные же пассажиры в халатах и темных папахах глядели на пустыню с равнодушием, усевшись на песке вдоль вагонов. Пустыня для них не экзотика, а вот поезд — это чудо. Они все недоумевали, как такая железная махина, да еще забитая народом, движется без божьей помощи. Среди пассажиров была и местная молодежь, которая ехала в Москву на учебу и уже одевалась по-европейски: широкие брюки, светлые рубашки и тюбетейки. Эти скромные ребята с любопытством наблюдали за русскими студентами, которые играли футбол. У будущих историков закончилась в Бухаре практика, и теперь они ехали домой. Их было шестеро, они с шумом носились по песку, догоняя друг друга. Услышав веселые голоса, изумленные азиаты высунули головы из окошек. Одни улыбались их ребячеству, а пожилые хмурились из-за легкомысленности русской молодежи.

Когда Николай Владимирович спустился с вагона, то глянул по сторонам и заметил семью Розенталь. Те шли к началу поезда. Чтобы догнать их, Николай Владимирович ускорил шаги. Супруги же вели себя словно на прогулке: легкую обувь они несли в руках, и босые белые пятки обжигал раскаленный песок. Их спутник по купе тоже снял штиблеты.

— Я слышал, что горячий песок полезен, особенно при ревматизме, — сказал Николай Владимирович.

— Об этом я тоже читала, — согласилась Надя, — да и просто приятно ходить, хотя слегка жжет.

— Будьте осторожны и смотрите себе под ноги, — предостерег Семен. — В пустыне водятся каракурты. Это маленькие черные пауки, их укус смертелен.

Николай Владимирович прошел метров десять и надел обувь. А супруги Розенталь решили устроить испытание своей смелости. Молодым было приятно чувствовать себя героями — это же романтично. Они дошли до локомотива, где два машиниста что-то ремонтировали под колесами поезда. Пройдя еще немного, они остановились. Впереди — бескрайние желтые пески и темно-голубое небо. И больше ничего. Без сомнения, пустыня красива, но она все-таки пугает своей жарой и безжизненностью. Окажись в ее пасти без воды — тебя ждет мучительная смерть.

— Вроде красиво, но не дай бог заблудиться здесь, — произнесла Надя.

— Это будет ужасная смерть, — согласился Николай Владимирович, но Семен не был склонен драматизировать ситуацию.

— И все же здесь живут пастухи — значит, можно выжить.

— При определенных условиях можно выжить, но не всегда, — возразила жена и привела факты из истории Средней Азии. — Более двух тысяч лет назад местный пастух Ширак заманил в эту пустыню войска могущественного персидского царя Дария, и, как гласит легенда, они все погибли здесь. Так что пустыня весьма коварна.

Любовались барханами недолго, потому что безжизненная картина вызывала гнетущее чувство.

Так же не спеша они вернулись к своему вагону. Однако заходить в душный поезд не хотелось, и было решено посидеть на земле. Для этого Надя принесла из купе тонкое одеяло и постелила на песке. Все расселись по краям.

— Моя жена еще спит? — поинтересовался Николай Владимирович и, получив утвердительный ответ, удивился. — Как в такую жару может заснуть? В общем-то, не стоит удивляться, она и дома любит спать днем. А может, это к лучшему, так жара переносится легче? Говорят, еще сутки нам ехать по пустыне.

Семен предложил попутчику сыграть в шахматы. Партия в песках Каракумов — уникальный матч. Эта идея понравилась и Николаю Владимировичу, он охотно согласился. Семен быстро сбегал в купе за шахматами, и через минуту они уже выстраивали свои фигурки. Для удобства Семен сел по-восточному, подложив под себя ноги, и снял рубашку.

— Семен, постыдись людей! — с укором сказала жена.

— Чего стыдиться, вон студенты тоже разделись. Да и к чему эти буржуазные условности. Надо быть проще, ближе к простому народу.

— Согласна, но эта простота должна быть в разумных пределах, иначе мы скатимся до бескультурья. А культура — это не пустые условности — это уважительное отношение к окружающим тебя людям.

— Надя, успокойся, я не собираюсь раздеваться догола, все-таки я не папуас!

Все рассмеялись и даже Леночка, хотя не совсем поняла смысл сказанного, но ей понравились слова: «голый» и «папуас».

Надя принялась читать толстую книгу, раскрыв ее на коленях. Это был серьезный роман, и его следовало читать неторопливо, вдумчиво. Леночка же устроилась рядом, выставив перед собой плетеную корзинку, где лежала кукла, книжки и цветные лоскутки. Чтобы не было скучно, она стала придумывать себе игры. Для этого две куколки она облокотила к корзине и, как учительница, принялась читать им книжку. А когда это надоело, стала наряжать их в разноцветные лоскутки. Впрочем, подобные игры были ей уже знакомы и быстро надоели. Тогда она взяла корзинку и поднялась с места.

— Мама, можно я погуляю, а то мне надоело сидеть.

— Одну я тебя не отпущу, посиди рядом с папой, научишься играть в шахматы.

— Ну, мама, это мне не интересно. Я устала сидеть, мне скучно! — почти захныкала дочка.

Семен, склонившись над фигурками, казалось, весь был поглощен игрой. Не отрываясь от доски, он попросил Надю отпустить дочь:

— Она уже не маленькая. Да и где тут потеряться.

— Ну ладно, только далеко не уходи.

— Хорошо мама. Вон там я буду собирать камушки и что-нибудь построю на песке.

И Лена с корзинкой пошла вдоль вагонов, разглядывая скучных пассажиров. По пути девочка собирала разноцветные камушки и бросала их в корзинку, затем обратно, так она гуляла.

Временами Надя поглядывала на дочь. Потом снова увлекалась чтением и погружалась в мир героев Марселя Пруста.

Последний раз, когда мать вспомнила о дочке, та сидела возле соседнего вагона и что-то строила на песке. Отец же был прикован к шахматной доске и ни разу не взглянул в сторону дочки.

Прошло немного времени, и наконец-то раздался долгожданный гудок поезда. Все облегченно вздохнули и устремились к своим вагонам. Надя поднялась с места и глянула туда, где сидела дочь. Но Леночки там не оказалось. Тогда мать окинула взглядом всех пассажиров — и среди них тоже не заметила дочь. Вот тогда от волнения ее сердце забилось быстрее.

— Семен, вставай, я не вижу Лены!

— Надя, напрасно беспокоишься. Я уверен, что Лена уже сидит в купе и пьет чай с Евдокией Матвеевной, — сказал Семен, собирая шахматы в коробочку, и при этом добавил. — Жаль, что не удалось закончить второй матч, а ведь у меня были все шансы отыграться.

Его жена успокоилась, решив, что муж вполне прав, где же быть Лене, как не в купе.

— Николай Владимирович, вы запомнили расположение своих фигур? Мы можем продолжить игру в купе? — спросил Семен и у вагона помог жене подняться.

— Все помню, но хочу сказать, что вы напрасно торжествуете: потеря королевы и двух слонов — это не всегда проигрыш.

Надя первой вошла в купе и застыла на месте. Там была только Евдокия Матвеевна с заспанным лицом.

— Вы не видели Леночку? — с трудом выдавила Надя, и от волнения ее ноги стали как ватные.

— Не видела, я только проснулась, — и попутчица заметила, как лицо Нади побледнело. — Что происходит? Почему мы стоим?

И тут в душе Семена пробудилось тревога. Надю же охватил такой страх, что она не могла понять, о чем ее спрашивают. Она выбежала из купе и, толкая в коридоре пассажиров, устремилась к выходу. Возмущенные люди ворчали вслед этой странной женщине. Один военный, здоровяк лет пятидесяти, крикнул ей: «Вот дура, слепая, что ли?!»

Семен кинулся за ней.

У вагона стоял проводник. От волнения Надя уже не могла говорить, и Семен сказал:

— Дочка пропала, нет ее в купе, что делать?

В ответ проводник усмехнулся:

— Что значит пропала? Сами подумайте, как она может потеряться тут? Это вам не город. Наверное, сидит в соседнем купе. Такое иногда бывает. Нечего панику разводить!

— Но наша дочь никого здесь не знает.

— Дети есть дети. Им ничего не стоит заглянуть в любое купе и завести себе подружку.

Уверенный тон опытного железнодорожника слегка успокоил родителей. Надо было ее искать.

— Надя, загляни к соседям по купе. Я же на всякий случай пройдусь вдоль вагонов, — сказал Семен и побежал к концу поезда.

Семен добежал до последнего вагона, он тяжело дышал, но Лены нигде не было видно. Тогда он посмотрел на другую сторону поезда: там и вовсе ни души. Семен помчался обратно — к своему вагону. Проводник стоял на том же месте и опять усмехнулся.

— Гражданин инженер, напрасно беспокоитесь, ваша дочь, наверное, сидит у добрых людей. Послушайте меня.

— Сейчас проверим это, — ответил на ходу Семен и вскочил в тамбур.

Оттуда — в коридор и сразу столкнулся с Надей. Жена не могла говорить, лицо залито слезами. Муж все понял: Леночки в их вагоне нет. Вот тогда ему стало по-настоящему страшно.

Поиски

Поезд опять дал гудок, и стало ясно: сейчас он тронется в путь. Глаза Нади наполнились безумным страхом, слезы по лицу потекли еще сильнее, и она стала кричать: «Нет, нет, поезд сейчас уедет! Надо его остановить!» Николай Владимирович находился рядом и не знал, как им помочь. Он был тоже растерян.

— Бежим к машинисту! — резко сказал Семен, овладев собой.

Все спустились с вагона и кинулись за бегущим Семеном. Проводник хотел успокоить их и крикнул:

— Куда вы, сейчас поезд двинется. Напрасно вы так… девочка ваша где-то в вагоне.

Надя кинулась за мужем и вдруг упала в песок. Николай Владимирович помог ей встать. «Скоро будет темно — надо скорее ее найти», — твердила несчастная мать. Люди у окон коридора были в недоумении. Что случилось, куда бегут эти люди? Казалось, кто-то преследовал их, а может быть, местные бандиты? И все сошлись на том, что их просто обокрали. Такое случается нередко.

Семен окликнул машиниста: «Эй, машинист!» Выглянул мужчина лет пятидесяти, с густо остриженной бородкой и пышными усами. Семен сообщил о пропаже дочери:

— Прошу вас, задержите поезд, мы найдем ее и тогда поедем. Нам нужно всего несколько минут.

Тяжело дыша, Надя добавила:

— Мы без дочки не уедем отсюда. Кто знает, может, она зачем-то ушла в барханы — это же ребенок.

— Ох, вашу мать! — выпалил злой машинист. — Надо было смотреть за своим ребенком. И без того мы застряли тут надолго, вон, народ ругается, как будто я виноват. Куда мог деться ваш ребенок? Должно быть, заплутал в каком-нибудь вагоне, а вы тут панику развели. Не могла же она уйти в пески. Поезд сейчас тронется, ищите дочь в вагонах.

— Гражданин машинист, у вас дети или внуки есть, войдите в их положение! — резким голосом застыдил Николай Владимирович.

— Такими словами меня не разжалобишь. Я уже сказал: идите и ищите ребенка в вагонах. Я не желаю нарушать порядок.

— О, боже милостивый! — взмолилась мать. — Что он говорит?.. А если моей дочери не окажется в поезде, то как мы вернемся сюда? — всплеснула руками Надя и затем закрыла лицо, готовая разрыдаться.

— Слушай меня, машинист, — уже с угрозой сказал Семен, — если поезд тронется, я жестоко расправлюсь с тобой и сам остановлю эту технику, я инженер.

— Ты меня не пугай. Я сам могу разбить ключом твою башку. Лучше иди в первый вагон, там милиционер, с ним и разбирайся.

Это было рядом. Семен оставил жену возле локомотива, а сам вбежал в вагон, где был милиционер.

Надя закрыла лицо ладонями и запричитала какую-то молитву, которой ее научили в детстве. Горина, бывшая комсомолка, не была верующей, как и многие молодые люди. Но страх за судьбу дочки затмил ее разум, да и материнский инстинкт оказался сильнее любой идеологии. В эти минуты она готова была верить в любого Бога — лишь бы нашлась дочь. А Николай Владимирович всячески утешал ее и повторял, что нужно верить в лучшее, что Леночка в купе у добрых людей.

Семен подошел с милиционером, одетым в белую гимнастерку и в такого же цвета фуражке с красной звездой. Молодой страж порядка представился, отдав честь:

— Александр Шведов, московская линейная милиция. Гражданка Горина, можете не сомневаться, ваша дочь жива, здорова и через несколько минут отыщется. Такое в моей практике уже бывало.

Уверенный тон светловолосого милиционера сразу подействовал на родителей. Затем Шведов позвал машиниста:

— Кузьмич, поезд тронется по моему приказу.

Машинист был недоволен:

— Саша, напрасно эти люди создают панику. Сам подумай, куда девочка могла уйти, не в пески же? Она где-то в поезде.

— Я тоже так думаю. И все же задержимся, хотя бы ради этих несчастных людей.

В знак благодарности Надя и Семен пожали руку милиционеру. Саша был на лет семь моложе этих супругов и смущено произнес, что это его работа. На железной дороге он уже третий год. Как он позже признался, его романтическую натуру всегда тянуло к приключениям, и вот тогда он решил стать сыщиком, как знаменитый Шерлок Холмс. После юридического факультета получил назначение в линейную милицию. Вначале это его расстроило, ведь Саша мечтал о службе в уголовном розыске. Но и здесь случаются интересные и порой опасные преступления. К примеру, год назад на этот поезд напала банда из четырех азиатов. Дело было ночью. Они отбирали у пассажиров деньги и дорогие вещи. Саша столкнулся с ними в коридоре, и началась перестрелка. Двух бандитов удалось застрелить, а остальные прыгнули из поезда. Правда, его самого тоже задела пуля, в плечо.

— Сейчас мы организуем поиск, но прежде вопрос, — деловито сказал милиционер Саша.

Супругов он просил вспомнить, когда последний раз они видели Леночку. И тогда сыщик принял решение:

— Разумеется, ваша дочка не могла уйти в пустыню, и все же нельзя этого исключать. Вы, Семен, пройдитесь вдоль поезда. Может, там остались детские следы, если она решилась на такое. А вы, Николай Владимирович, сделаете то же самое, но по правой стороне. Кроме следов, вы можете найти какие-нибудь детские вещи. Только все делать быстро, пока не стемнело. Если не обнаружите следов, значит, она где-то в поезде.

Получив задание, все спешно разошлись. Сам же милиционер вместе с Надей зашагал к месту, где мать видела дочь в последний раз. Надя привела к тому вагону, возле которой Леночка что-то строила на песке. Пассажиры высовывали головы из окон, желая угадать причину задержки. Вдруг Надя вскрикнула и с песка подняла детскую корзинку.

— Это ее? — спросил милиционер.

— Леночка собирала сюда камушки и хотела что-то строить.

Однако Саша показал рукой на песок и сказал:

— Вот для чего ей понадобились эти камушки.

Там были выложены имена: «Валя», «Петя».

— Это ее сестренка и братик. Они остались в Москве, с бабушкой и дедушкой.

— Не будем терять времени, идемте в вагон. Мне думается: она сидит у каких-то глупых людей, которым и в голову не приходит мысль, что ребенка будут искать. Поверьте, такой глупый народ встречается.

А между тем из окон доносились раздраженные голоса пассажиров с одним и тем же вопросом. «Когда, наконец-то, тронется поезд?» Страж порядка был краток: «Девочка потерялась, скоро тронемся». Затем они устремились к первому вагону.

Милиционер отворял одно купе за другим и задавал один и тот же вопрос: «Кто видел девочку лет десяти, зовут Лена, в цветастой тюбетейке?» В ответ пассажиры лишь вспоминали, как девочка гуляла с мамой и папой. И больше ничего.

Опрос в первом вагоне не дал ничего нового. Второй вагон также был купейным, и занимали его всякие чиновники, военные и интеллигенция. Кое-кто уже слышал о поиске девочки и с жалостью разглядывал несчастную мать, особенно женщины. И во втором вагоне ничего нового. Надя следовала за милиционером.

Когда они очутились в тамбуре третьего вагона, у Нади не выдержали нервы, и она снова заплакала: «Неужели мы не найдем ее? О Господи, что же это такое?»

— Надя, крепитесь, надо продолжать поиск, не может человек так просто исчезнуть, — сказал Саша и спросил. — Этот вагон ваш?

Вытирая рукой лицо, Надя кивнула головой.

— Тогда не будем терять времени и пойдем в следующий вагон. Хотя нет, давайте заглянет в ваше купе, а вдруг Лена сама объявилась.

От таких слов глаза Нади ожили, ей подумалось: может, в самом деле Леночка сейчас сидит в нашем купе, а я тут? Такая мысль так обрадовала мать, что она кинулась в купе первой и резко отворила дверцу. Там, кроме Евдокии Матвеевны, никого не было. И опять Надю охватил страх: ноги ослабли, тошнота подкатила к горлу.

— Леночка не нашлась? — спросила жена Николая Владимировича.

Надя покачала головой.

— Надя, может быть, и я пойду с вами искать?

За нее ответил милиционер:

— Будет лучше, если останетесь здесь: вдруг Лена объявится, и тогда вы нам сообщите. У меня вопрос: когда в последний раз вы видели девочку?

— Когда это случилось, я спала. Товарищ милиционер, неужели ее не найдут? Как это ужасно! А где мой муж?

— Он в пустыне.

— Как в пустыни? Что он там делает?

— Не тревожьтесь, здесь рядом, скоро придет. Надя, будет лучше, если вы останетесь в купе: вы очень бледны.

— Нет, нет, я не могу остаться: здесь я с ума сойду. У меня есть силы, только вот выпью чаю.

Волнуясь, Евдокия Матвеевна быстро налила чай и протянула стакан.

Четвертый вагон был общим, и народу было много, в основном местные жители. Там стояла духота. Милиционер знал, что в пути они все сойдут и до Москвы доедет малая часть. Как обычно, такие пассажиры везут свой товар в большие города, где его можно сбыть дороже и купить новый.

Их встретил молодой проводник этого вагона, казах с раскосыми глазами. Он доложил милиционеру, что уже опросил своих пассажиров о пропавшей девочке. Оказывается, ее никто не видел. Саша похвалил проводника за активность. Было заметно, что этот азиат дорожит своей работой. Тем не менее Шведов решил сам осмотреть вагон и поговорить с людьми. Он чувствовал, как это дело начинает принимать серьезный оборот. Поэтому милиционер заглянул в бытовые комнатки и под сидением пассажиров, набитых большими мешками и тряпочными сумками.

Люди с интересом наблюдали за работой важного начальника, и некоторые усмехались. Мол, нашли, где искать. Неужели, мы такие разбойники! И все же один белобородый казах осмелился спросить:

— Эй, сынок, неужели ты думаешь, что мы спрятали ребенка? Мы детей не крадем, и такого позора у нас не бывало.

— А воровать молоденьких невест — это не позор? — резко ответил Саша на их языке.

— Невеста, другое дело, это уже не ребенок. Это наш обычай, но сейчас такое случается все реже. Так что не обижай нас, мы не воры детей.

— Невеста в пятнадцать лет еще ребенок. И вообще, воровать людей — разве это не позор? — твердо спросил милиционер и сам ответил. — Это дикость!

Старик промолчал, хотя в душе был иного мнения. Он не желал вступать в спор с человеком, у которого большая власть. А вдруг арестует и бросит за решетку.

Сыщик был занят своим делом: он не доверял местным. Свой народ азиаты не выдадут, если даже он вор. Хоть русские живут тут уже более полувека, для азиатов они остаются чужими. И когда милиционер был уже в конце этого вагона и опрашивал людей, один старик с ухмылкой произнес:

— Этой русской жене надо было лучше смотреть за своим ребенком, а не полураздетой гулять средь мужчин.

Такие слова люди сочли весьма справедливыми, и все закивали головами. Надя же не знала тюркского языка и ничего не поняла. Но Саша бросил на старика пристальный взгляд. Старик опустил голову, не желая осложнять отношения. В ответ ему, мешая тюркские слова с русскими, Саша твердо произнес:

— У каждого народа своя одежда, свои обычаи, и не нужно травить их между собой. Это уже политика. Поэтому прежде чем говорить такое, хорошенько подумайте. Я вас предупреждаю.

— Что сказал этот старик, — спросила Надя, — он что-то знает о Леночке?

— Нет. Просто болтает всякую чушь и отвлекает от работы.

— Мне показалось, они осуждают мать, которая недоглядела за своим ребенком. Это заметно по их лицам. Если это так, они совершенно правы. Я сама проклинаю себя. Если бы Леночка сидела рядом, этого не случилось.

— Не мучайте себя, ведь невозможно уследить за каждым шагом ребенка. Да, эти люди осуждают вас, но не им судить. Они рожают детей десятками и совсем не заботятся об их образовании. И целыми днями их дети шатаются по улицам. Кто из них вырастит?

— Не будьте к ним так строги: они малообразованны, что они могут дать своим детям? Они не виноваты, это их беда.

Оставалось еще пару вагонов, а Леночки все не было. Надя чувствовала, как ее покидают силы, и уже еле плелась за милиционером.

И вот последний вагон. Он тоже ничего не дал. И тогда в тамбуре Надя разрыдалась, закрыв лицо руками. Саша сам оказался в растерянности, сам не мог ничего понять. Теперь сыщику нужна была новая версия, но сначала хотелось как-то успокоить бедную мать. И милиционер стал уверять, что поиски еще не завершены. Его голос звучал уже не столь уверено.

Когда Саша и Надя спускались с вагона, над барханами нависли сумерки. Внизу их ждали Семен и Николай Владимирович. Они были одни, без Леночки. Уже на последних ступеньках Надю покинули силы, и она стала валиться набок. Семен успел подхватить ее. Надя спросила: «Вы тоже не нашли, даже ее следов?» По щекам мужа текли слезы.

Между тем милиционер взял Николая Владимировича под руку и отвел в сторону, желая узнать:

— Неужели никаких следов? Совсем?

Тот лишь развел руками. Значит, совсем ничего.

— Мы весь поезд осмотрели. Не знаю, где еще искать. Прямо-таки какая-то чертовщина! — нервно воскликнул Саша.

— А может, случилось убийство? — шепотом спросил Николай Владимирович, искоса глядя на супругов, которые от горя крепко обнялись.

— Минуту назад я думал о том же. Но зачем? Ради чего, ведь на девочке не было золотых украшений? Нет мотива.

— Девочка могла быть очевидцем какого-либо преступления. И тогда этот злодей мог заманить ее в туалет или подсобку и там расправиться с нею.

— Это выглядит логично. Далее он мог бы уложить ее тело в мешок и, скажем, оставить на самом видном месте, чтобы никому в голову не пришло искать там. Ведь обычно тела прячут.

— А может, просто оставил в какой-то подсобке.

— Такой оборот дела тоже возможен. Одним словом, мы будем искать везде. Тем более другой версии у нас нет.

— Мне думается, об этой версии не следует говорить супругам Розенталь? Вы сами понимаете… Выходит, ребенка уже нет в живых?

Саша согласно закивал головой. Затем он подошел к бедным родителям и сказал, что поиски в вагонах будут продолжены, а сейчас поезд должен ехать: «Я не имею право более задерживать его».

— Нет! Нет! — резко возразила Надя и с мольбой глянула в глаза Саши. — Мы не можем оставить дочку в пустыне. Тогда я тоже останусь здесь.

Такие слова привели милиционера в замешательство. Женщина словно обезумела. В таких случаях нужно было проявить твердость — так их учили в университете. Это слегка остудит ее. И милиционер заговорил с нею официально:

— Гражданка Розенталь, я понимаю ваше состояние, и все же я твердо уверен, что в пустыне ее нет. Это может подтвердить и ваш муж. У нас имеется кое-какая версия, и мне думается: ваша дочка где-то в поезде. Так что сейчас поезд тронется, а мы возобновим поиск.

Не сразу, но все же это подействовало, и Надя подчинилась. Они направились к головным вагонам. Совсем разбитые супруги Розенталь шли сзади, тесно сжавшись и свесив тяжелые головы. У своего вагона они замедлили шаги, и милиционер сказал:

— Семен, вы идите к себе в купе, а мы с Николаем Владимировичем продолжим поиски.

Отец девочки хотел возразить, но старый учитель своим мягким голосом стал настаивать:

— Семен, в такой час вы должны быть рядом с женой. Сейчас она очень нуждается в близком человеке, и лучше вас никто этого не сделает. А тем временем мы с Сашей опять пройдемся по вагонам. У нас есть кое-какая мысль. Надейтесь на лучшее.

Супруги согласились и поднялись в свой вагон. Остальные направились в сторону машиниста, и на ходу милиционер крикнул, махнув рукой:

— Кузьмич, поехали!

— Значит, девчонку нашли, — спросил тот через окно, — я же говорил, ребенок в поезде.

— Кузьмич, нет ее нигде.

— Как это так? Куда она могла деться? Тут что-то нечисто, — и машинист перекрестился. — Двадцать лет вожу эту машину — такого случая не припомню.

Семен и Надя сидели в купе рядом и молчали. А когда раздался короткий гудок, супруги вздрогнули и с ужасом посмотрели друг на друга. Из опухших красных глаз Нади вновь потекли слезы. У матери было такое чувство, словно она оставляет свою дочь в пустыне.

Поезд дернуло, и он с шумом стал набирать скорость.

Прежде чем возобновить поиски, следовало обсудить создавшую ситуацию. Саша и Николай Владимирович вошли в комнатушку милиционера. «Присаживайтесь», — сказал хозяин и разлил остывший чай с металлического чайника. Во рту у них давно пересохло, и они разом осушили свои граненые стаканы. В эту минуту к ним заглянул молодой проводник и поставил на столик бутылку самогонки.

— Саша, надобно нам поесть, время уже позднее. Я ждал тебя. Вот самогонку добыл.

— Что-то не хочется: в горло не полезет. Да и сейчас расслабляться нельзя. Первым делом надо девочку отыскать: живой или мертвой.

— Ты думаешь, она уже мертва? — спросил проводник.

— Не задавай такие страшные вопросы, я сам ничего не пойму. Нет ни одной улики. Таких ситуаций у меня еще не было.

В тесном купе наступило молчание. И тут проводник пришел к мысли, что тут без чистой силы не обошлось:

— Если ты, Саша, был бы верующим, то взглянул бы на это иными глазами. Есть вещи, в которые стоит лишь верить.

Саша махнул рукой: мол, брось эти суеверия, они совсем не к месту. Проводник почувствовал: его друг не в духе, и ушел.

Саша и Николай Владимирович молча выкурили по папиросе и опять занялись поисками. Им не очень верилось в убийство, но других версий не было. Ко всему же надо было что-то делать, ведь иначе несчастные супруги Розенталь сойдут с ума.

И вот теперь они снова шли по вагонам и осматривали места, где убийца мог бы спрятать тело. Опять заглядывали к людям в купе. Николай Владимирович держал в руке керосиновую лампу, а Саша проверял содержимое некоторых мешков. Пассажиры особо не возмущались. Всякого рода проверки в стране стали обычным делом, правда, не столь дотошные. И все же люди недоумевали, почему девочку ищут в мешках. На такие вопросы милиционер отвечал кратко: «Так надо». Они заглянули и в купе Розенталь. Кто знает, вдруг чудесным образом девочка сама объявилась. Однако все сидели на прежних местах, только без Леночки. Супруги подняли головы, их глаза ожили, а лица застыли в ожидании. Николай Владимирович отрицательно покачал головой:

— Пока ничего, мы только начали. Так что крепитесь!

Было уже за полночь, когда они обследовали последний вагон и ни с чем вернулись в купе Саши.

Утомленный Николай Владимирович опустился за столик напротив милиционера. Хотя его ждали супруги Розенталь, он не спешил туда. Нечем было их обрадовать. Саша словно прочитал мысли учителя и сам просил его задержаться. И тогда Николай Владимирович признался:

— Вернусь к себе позже, когда Семен и Надя заснут, хотя в эту ночь им вряд ли удастся заснуть.

Саша вынул из деревянной коробки бутыль самогонки и сказал, что теперь-то можно выпить, потому что он раздавлен и не знает, где искать девочку. Разлив по стаканам, он выложил на столик помидоры, огурцы и большую тонкую лепешку.

— Угощайтесь, должно быть, вы тоже голодны? Но прежде выпьем. Может быть, на душе легче станет? Самогонка — чистейшая, изготовили из тутовника. Ее делает один русский агроном из Ташкента. Такой самогонки в Москве не сыщешь. Из винограда тоже делают, но из тутовника получается лучше. С нашей сивухой ее и близко не сравнить.

Николай Владимирович резко опрокинул полстакана и не смог закрыть рот: дыхание перехватило, выступили слезы.

— До чего крепкий, прямо, как спирт. Давно такое я не брал в рот. Вообще-то, я не любитель крепких напитков.

Саша выпил разом, слегка сморщился и откусил огурец.

— Николай Владимирович, почему вы не едите?

— Такое горе, ничего в горло не лезет.

Тогда они выпили еще по одной, и Николай Владимирович поинтересовался о планах сыщика. Смущенный Саша пожал плечами: «Видимо, такое дело мне не по плечу». Тогда Николай Владимирович выдвинул еще одну версию.

— А что, если этот злодей заманил ребенка, свидетеля, на другую сторону поезда, где во время остановки никого не было. И там ее лишил жизни и закопал в песок. Поэтому и нет следов.

— Но, позвольте, во время остановки некоторые пассажиры остались в купе: не все вышли из вагонов, и кто-то из них мог увидеть это.

— Такое возможно, хотя мотив не ясен. Да и кто этот злодей и что такого натворил, что пришлось убрать свидетеля? Мне думается: девочки уже нет в живых, иначе бы нашли. Да, ситуация тупиковая. Так много вопросов и ни одной улики. Признаться, ваша версия слабая и все же лучше, чем ничего. Давайте выпьем еще по одной, — сказал Саша и стал наполнять стаканы, держа бутыль двумя руками.

— А может быть, кто-то решил отомстить Семену или его брату и преследует их с самого Самарканда?

Милиционер хотел откусить яблоко и задумался.

— Это исключено, — возразил он. — Преступник не мог знать, что поезд остановится в пустыне на ремонт. Да и что за месть? Проще было бы осуществить ее в Самарканде: в большом городе легче скрыться.

— А мог ли этим человеком оказаться кто-то из азиатов? Дело в том, что когда поезд стоял, я видел одного местного. Это был юноша и шел по той стороне поезда, где никого не было. Он держал за уздцы свою лошадь. Я заметил эту фигуру всего на миг, между вагонами.

— Странное дело, откуда он взялся? Видимо, это пастух, из кочевников и живет где-то рядом. Как он выглядел?

— Раскосые глаза, на голове — лохматая шапка из овечьей шкуры, в легком выцветшем халате синего цвета. Может, это он убил?

Милиционер перестал жевать, и лицо его сделалось задумчивым. И тут его осенила какая-то важная мысль. Глаза Саши ожили, и он воскликнул:

— Зачем убивать такую красивую девочку, может быть, он украл ее? Насколько мне известно, у азиатов есть обычай красть девушек?

— О таком старом обычае я тоже слышал. До прихода сюда русских здесь часто похищали людей и сбывали как товар на рынках Хивы и Бухары. Этим делом занимались кочевники. И чаще всего пленниками оказывались русские люди. Но эта дикость уже осталось в прошлом.

— Но обычай красть невест у них еще сохранился. Мне о нем говорили сами местные. Правда, случается это все реже и в основном в кишлаках, аулах. И крадут своих девушек, потому что чужих девушек могут не принять в семью. Это было развито у кочевников, но сейчас многие из них осели в селах.

— Саша, вы полагаете, что этот пастух-кочевник мог похитить ее? Но для чего? Она еще ребенок, да и сами сказали, что русские невесты им не нужны. Тогда для каких целей?

— Может, у них нет дочерей, и они сделают из нее служанку? Конечно, не совсем удачное объяснение, но украсть могли.

Эта идея придала ему уверенность, и сыщик жадно закурил папиросу, а затем открытую коробочку протянул учителю. Тот вежливо отказался и добавил:

— Знаете, идея о похищении мне нравится, чем бессмысленная мысль об убийстве. Над этой версией нужно нам поработать. Давайте выпьем за эту идею, чтоб девочка нашлась.

Саша разлил в стаканы.

— Завтра же опросим всех пассажиров, — сказал милиционер. — Должно быть, этого пастуха видели и другие люди.

— Также нам следует выяснить, где ближайшая стоянка кочевников, откуда тот мог явиться. Хотя уже понятно, что пастухи живут где-то недалеко от железной дороги. Но найти их в пустыне будет непросто. Самим нам не справиться. Завтра мы прибудем на станцию Кизляр, и там товарищи помогут в поиске. Я сам не могу остаться тут.

— Это версия даст хоть какую-то надежду бедным супругам Розенталь. Потеря ребенка — самое ужасное горе для родителей. Смерть детей несравнима со смертью взрослых. Почему так? Я заметил, что природа дала родителям особый инстинкт любви к своим малым детям. Именно к малышам. Это чувство наблюдается и у животных для сохранения потомства от врагов. А связано оно с тем, что именно в этом возрасте дети нуждаются в особой заботе, иначе в дикой природе им не выжить. Этим и объясняется наша безумная привязанность к детям. Но когда они взрослеют, то слепая любовь проходит, потому что дети уже не нуждаются в защите. Однако не значит, что родительская любовь уходит бесследно. Мне думается, ей на смену приходит другая форма любви — привязанность.

— Интересное наблюдение. Выходит, что родители любят своих маленьких детей не по собственной доброте. Оказывается, это инстинкт заставляет взрослых любить своих детей независимо от их желания.

— Вы верно заметили, — и Николай Владимирович хлебнул чаю.

— В таком случае как жаль, что этот инстинкт любви не вечен и со временем остывает, теряя прежнюю силу.

— А может, это к лучшему? Представьте себе, если бы этот сильнейший инстинкт сохранился бы на всю жизнь. И родители продолжали бы опекать уже взрослых детей, как малолеток, и те выросли бы изнеженными и сами не выжили бы. Это навредило бы человеческому роду. Поразительно, как все умно устроено в природе.

— Не совсем согласен. Например, я стал взрослым, но, верьте, продолжаю любить своих мать и отца.

— Да, но эта любовь уже не так сильна, как было в детстве.

Саша согласился и закивал головой. На него нахлынули воспоминания о детстве. Это казалось «золотым» временем его жизни. Особенно теплая родительская постель, куда он любил забираться, прижавшись то к маме, то к отцу. Почему-то это запомнилось на всю жизнь. Должно быть, потому, что тогда они казались Саше самыми красивыми и умными людьми на свете. Сейчас же они иногда раздражали сына своим непониманием. Саша заговорил:

— Что касается родительского инстинкта, вы правы. Более того, даже в среде уголовников есть закон, который запрещает совершать насилия над детьми. Значит, и впрямь этот инстинкт любви так силен, что даже преступники бессильны перед ним. Не поверите, я долго помнил сладкий запах мамы. Видимо, и у малых детей существует такой же бессознательный инстинкт любви к своим родителям, потому дети прощают даже отцов-пьяниц, которые их бьют.

Николая Владимировича тянуло ко сну, глаза уже смыкались. Он вынул из кармана часы на цыпочке. Стрелки близились к четырем. Он решил вернуться к себе и тяжело поднялся. Саша тоже встал и пожал учителю руку.

— Вот самогонка, передайте родителям девочки. Это немного заглушит боль души, и еще скажите, что Леночка обязательно найдется.

В коридоре тускло светила керосиновая лампа у потолка. Николая Владимировича шатало по сторонам, и ему подумалось: «Неужели я так пьян или поезд сильно укачивает? Как-то нехорошо являться к Семену в таком виде. Что он подумает обо мне. А может, уже все заснули?»

Учитель как можно тише раскрыл дверь купе. На столике горела свеча. Супруги Розенталь вздрогнули и уставились на Николая Владимировича.

— Дела не так уж плохи, — зашептал тот и, глянув на спящую жену, поставил бутыль на стол.

Он сел напротив супругов и начал с главного: «Теперь нам известна причина исчезновения Леночки». И он рассказал про молоденького кочевника, который, вероятнее всего, и совершил похищение человека. Теперь они знают, где искать ее.

Впрочем, такая версия не могла утешить родителей.

— Что это за дикость, неужели такое возможно? — вскрикнула Надя на все купе.

— Самое главное — Леночка жива, — вторил учитель.

Семен слушал внимательно, хотя в такое ему верилось с трудом. Однако у несчастных родителей не было иного выбора, как принять такую версию. В ней была хоть какая-то надежда, чем ничего.

Николай Владимирович разлил самогонку по стаканам и велел всем выпить:

— Давайте выпьем за удачу. Да и надобно вам расслабиться и поспать: завтра нас ждет поисковая работа и нужны свежие силы.

— Сама мысль, что похитили мою дочку, не менее ужасна, — сказал Семен, — и все же пусть будет так, хоть есть надежда вызволить ее из плена.

Все выпили. От крепкого напитка Надя закашляла, и муж поднес ей стакан чая.

Прежде чем лечь на верхней полке взгляд учителя застыл на лице спящей жены. В нем пробудилась злость: у людей такое горе, а она спокойно спит. Ему захотелось встряхнуть супругу и крикнуть ей: «Разве можно быть столь бессердечной?» Уставившись на спящее лицо при тусклом свете свечи, муж заметил: она уже давно стала некрасивой. А ведь когда-то ее большие глаза, прямые брови казались самыми прекрасными, и даже большой рот имел свою прелесть. Почему он стал равнодушен к ее красоте? А ведь ей всего сорок. Может, из-за того, что они оказались людьми с разными уровнями культуры? «Я должен злиться только на себя, хотя тогда был молод, и все казалось по плечу. Ах, молодость!» По приезду домой Николай Владимирович твердо решил разойтись с ней. Отныне ничто не связывало его с Евдокией: ни взрослые дети, ни любовь, ни духовные интересы. Он будет искать настоящего друга, а если повезет, и любовь.

Супруги Розенталь так и не сомкнули глаз. А когда на горизонте начало светать, они глядели, как красное зарево восходит над барханами. Несчастные родители мучительно ждали утра, чтобы скорее приступить к поискам.

В шесть утра купе залило ярким светом. Надя отпустила выцветшие занавески. Семен вышел. Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, инженер стал ходить по пустому коридору взад и вперед. Однако это не принесло ему облегчения. А между тем люди пробуждались. Из купе выходили редкие пассажиры с полотенцем на плече и непременно спрашивали о его дочке. Мрачный Розенталь лишь разводил руками.

Саша явился в купе Розенталь к восьми, когда Семен и Николай Владимирович уже сами хотели идти к нему. В двер