автордың кітабынан сөз тіркестері  давным-давно, кажется, в прошлую пятницу

Ян Томаш Гросс, Александра Павлицкая

Конечно, зло высвобождает зло, война выпускает демонов и заставляет проявиться худшие инстинкты, но ни до войны, ни во время, ни после никому не пришлось специально будить в поляках антисемитизм. Он был вполне жизнеспособен. Оккупация лишь позволила проявиться его наиболее жестокому обличью. Ведь эта драма совершалась на глазах у всех. В этом заключается специфика Холокоста в Восточной Европе, особенно в Польше. Это не то, что происходило в концлагерях, за колючей проволокой. Оно происходило на улицах польских городов

Согласно теории провокации, виноваты всегда какие-то «они». Никогда — «мы».

Нет любви — и горя тоже,
водку пьем, глотаем дым.
Уступать себя негоже
злу и мыслям роковым.
На руке колечко тлеет,
словно золотая нить.
Но колечко уцелеет,
а руке придется сгнить [36].

Единственное, что осталось от этой газеты (она называлась «Еженедельник»), — выдержка из текста Масарика о «самом надежном средстве от антисемитизма»: «Не напивайся, не играй в карты, экономь и будь прилежен в своей профессии, тогда тебе не придется публично возмущаться евреями, бить окна их домов, а потом заходить с черного хода и просить в долг».

Тебе нравилось слушать, как отец играет?

Очень. Его игра сопровождала меня, сколько я себя помню. И была частью жизни семьи, в сущно­сти, до самой смерти отца. Уже когда он жил с нами в Америке, мы купили рояль, чтобы доставить ему удовольствие, и он играл почти каждый вечер. Говорил, что для внуков — мол, пускай дети засыпают под хорошую музыку. Это было чудесно.

Оказалось, что расхваливавший его журналист тоже не пришел на концерт и все выдумал.

В детстве я боялся темноты и отказывался засыпать один в комнате, поэтому ложился на родительскую тахту, а вокруг продолжалась светская жизнь.

Думая о детстве, ты вспоминаешь маму?

Знаешь, я, в сущности, был очень привязан к обоим родителям. Детство мне запомнилось как время любви между ними — отец был безумно влюблен в маму — и между мной и ними. В моих воспомина­ниях детство — это общение, дружба, сердечность. Я всегда, вне зависимости от возраста, чувствовал свое равноправие по отношению к родителям. Ощущал себя человеком, чье присутствие для них важно. Думаю, мои друзья, раз они говорят, что любили к нам приходить, испытывали то же самое.

Политическая эмиграция — а все люди, причастные к мартовским событиям, думаю, уезжали с ощущением, что они политические эмигранты, — это вечная парадигма польской судьбы.

Нет, я не смог найти себе место. Меня немного задело, что ни один из старых знакомых не подумал что-то мне предложить. Хотя, конечно, я понимал, что все тогда были очень заняты, все участвовали в важных и сложных делах, потому что — по блестящей формуле Тимоти Гартона-Эша [218] — нужно было придумать, как превратить рыбный суп в аквариум, то есть в обществе «реального социализма» создать рыночную экономику и политическую демократию.