Когда мы маленькие, мы получаем от своих родителей любовь и заботу. А когда вырастаем, отдаем ее своим детям. А они — своим. И так во все времена, испокон веку. И это все направлено только в одну сторону, Лейбуш, от родителей — к детям, от родителей — к детям… Только в одну сторону…
— Ты ее помнишь! Второй дом от колодца! Так вот, я у нее все цветы брал, оптом, все ведро. А в этот раз…
— Что? — встревожилась Рива. — Кравчучки не было? Или гвоздик?
— Была… — вздохнул Лейб. — И гвоздики были. И я опять все купил. А пришел на кладбище, пошел раскладывать — и не хватило. Понимаешь, Ривэле, всегда хватало, а в этот раз не хватило…
А если опять начнут бить, так он потерпит. В конце концов, лучше зубы вставить, чем в тюрьме сидеть.
— Вот интересно, — спросил он, — сколько надо женщине платьев, а?
Лина снисходительно улыбнулась. Не обращая внимания на ее улыбку, Лейб сам себе и ответил:
— Три! Одно для дома, другое — в гости, третье — в синагогу. У вашей бабушки было три платья.
Ибо свобода — это не когда делаешь что хочешь, а когда не делаешь чего не хочешь.
Ты знаешь, что такое свобода?» — спросил Шая. «Конечно! — ответил Нюма. — Когда делаешь что хочешь». Шая улыбнулся и сказал, что Нюма не прав. Ибо свобода — это не когда делаешь что хочешь, а когда не делаешь чего не хочешь.
Вместе они ругали местные порядки, вспоминали, как хорошо жилось в
Каждый еврей в глубине души мечтает стать великим русским писателем,
При этом Фиркин не заметил странной закономерности: ребе охотно беседовал с ним после пожертвований, но подолгу не принимал, если пожертвования задерживались или были недостаточно крупными. Все это обнаружилось, когда Фира хотела оплатить очередной тур, но денег на банковском счете не оказалось.
Ребе его внимательно слушал, давал советы, рекомендовал читать Тору и Талмуд. Мягко намекал на необходимость регулярных пожертвований. Постепенно эти беседы так увлекли Фиркина, что он попал от них в зависимость. Выходя от духовного наставника, испытывал облегчение и душевный подъем