Часть 1. Давайте, познакомимся!
1. Как-нибудь попроще
— Как Вас представить? — спрашивает девушка, модератор круглого стола, листая сценарий.
— Как-нибудь попроще. Можно просто отец Александр.
— Ну, что Вы? Разве так можно? Видите, как много людей собралось? — девушка кивает в сторону переполненного зала. — И каждого надо заинтересовать!
Я понимаю, что институт впервые пригласил священника для общения со студентами, и теперь важно не ударить в грязь лицом. Тем более, что в первом ряду сидит проректор, который до сих пор сомневается, надо ли было пускать меня в «огород»?
— Маша про Вас мне все написала! — девушка листает блокнот. — Только не могу найти. Где же это? Ах, да. Вот! Нашла!
Она ловко загибает лист и медленно, почти по слогам, читает:
— Протоиерей, член Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви, ключарь Успенского кафедрального собора, писатель, кандидат исторических наук, лауреат Всероссийской премии «Просвещение через книгу», председатель Епархиальной комиссии по канонизации…
Последнее слово дается особенно тяжело, и я ее останавливаю.
— И Вы думаете, что после всего этого кто-то захочет со мной поговорить?
— Почему?
— Потому что это похоже на некролог. Что же интересного может рассказать покойник?
Девушка улыбается.
— И как тогда Вас представить?
— Скажите: священник, историк, писатель. Там разберемся.
2. На своем языке
— Скажите, Вы — либерал или патриот?
Женщина средних лет с интересом смотрит мне в глаза.
— Христианин.
— Ну, это понятно. А Вы за демократию или за монархию?
— Я за Евангелие и за Церковь.
— В каком смысле? — удивляется женщина.
— В том смысле, что не надо тянуть Церковь на свою сторону, в разные лагеря. А надо дать ей мыслить, говорить на своем языке — языке Евангелия.
— Это как?
— Например, перестать делить христиан на патриотов и либералов. Потому что таких слов и людей в Евангелии нет.
— А какие есть?
— Например, есть мытари и фарисеи.
— Да, слышала, — соглашается женщина. — Только причем тут они?
Собеседница устало машет рукой.
— Вот то-то и оно. Христос говорит об одном, а мы о другом. Так и живем.
3. Огурцы в рассоле
— Зачем крестите малыша?
Молодая мама, двадцати с небольшим лет, растерянно смотрит на меня, затем на сыночка и неуверенно отвечает.
— Чтобы не болел.
— А еще?
— Чтобы учился хорошо.
Женщина смущенно улыбается, а я стою и молчу, в ожидании третьей попытки.
— Ну, чтобы у него, вообще, все сложилось.
— Простите, но этого нам никто не обещал. — Максимально спокойно отвечаю я, стараясь не вызвать всеобщего возмущения, но безуспешно. Несколько десятков глаз впиваются в меня: «Как же так, и зачем мы тогда сюда пришли?».
— Тут вот какое дело…
Я делаю небольшую паузу.
— Чтобы ребенок был здоров, занимайтесь физкультурой, закаливанием. Чтобы был умным, отдайте в хорошую школу, наймите репетиторов. Разве не так?
Родственники переглядываются. В самом деле, зачем крестить, если всего этого можно достигнуть без Церкви? Не потому ли, однажды осознав это, люди перестают ходить в храм?
— Если, уж, ходить в Церковь, то за тем, чего в миру нет, а в Церкви есть, — продолжаю я. — Догадались что это?
— Любовь что ли? — неуверенно, спрашивает крестная.
— Да, именно любовь к Богу и ближнему, — соглашаюсь я. — Потому что Церковь для того и существует, чтобы Вы могли этой любви научиться.
«Как это?» — читаю в глазах папы вопрос и, не дожидаясь, когда он прозвучит, спрашиваю:
— Огурцы, на скорую руку, солили?
Собравшиеся смотрят на меня с удивлением, не понимая, причем тут огурцы, и как это связано с крещением. Объясняю.
— Берем пакет. Наливаем в него воду. Складываем пару ложек соли. Хорошенько взбалтываем. Помещаем в рассол огурцы. Завязываем пакет, и уже вечером у нас будут малосольные огурчики. Верно?
Старшее поколение понимающе кивает.
— А если сделать тоже самое, но только огурцы положить не в пакет с рассолом, а рядом с ним? Они станут солеными? Конечно, нет!
Родственники улыбаются, а я продолжаю.
— Вот примерно также поступают родители, которые крестят детей, а сами в Церковь не ходят. Как те самые огурцы, что лежат отдельно от рассола. Чтобы крещение, в самом деле, вас изменило, надо поместить себя в рассол — прийти в Церковь. Только тогда вы осолитесь.
На этот раз уже все улыбаются и кивают головами. Слава Богу! Значит, объяснил.
4. Надо ли любить себя?
— Нет, Вы мне прямо скажите, надо себя любить или не надо?
— Хорошо. Скажу. Только сначала скажите, что в Вас «своего»?
— В каком смысле?
— В прямом. Того, что Вы считаете тем самым «своим», которое надо любить или не любить?
Мой собеседник, моложавый ровесник и обладатель роскошной рыжей бороды, аккуратно подстриженной по последней моде, неловко переступает с ноги на ногу. Видно, что такого поворота он не ожидал, и тогда я предлагаю:
— Может, начнем сначала?
— Давайте.
— Тогда, пожалуй, начнем с того, что Вы не сами себя родили. Не так ли?
Мужчина кивает.
— Значит, Ваша жизнь — не только Ваша, и жить лишь для себя неправильно. Надо почитать родителей, которые эту жизнь дали, заботились о Вас, кормили и поили, одевали и учили всему хорошему. В том числе правильно держать ложку и вилку, не совать пальцы в розетку. Было такое?
Собеседник улыбается, и это хорошо. Значит, готов слушать дальше.
— Затем Вы пошли в школу, где учителя учили Вас читать и писать, считать и дружить, не дергать девочек за косы и не драться с мальчиками, не списывать и не ябедничать, отвечать за свои поступки. А такое было?
— Было, — соглашается мужчина.
— При этом авторы книг, которые Вы читали, также стали Вашими учителями.
— Это как?
— Например, в ясный зимний день так и хочется воскликнуть: «Мороз и солнце, день чудесный!». Но ведь это наше. Потому что это придумали не мы, а … — делаю паузу.
— Пушкин.
— Верно! И это не случайно, потому что «с кем поведешься» … — снова делаю паузу.
— … «от того и наберешься», — заканчивает бородач.
— И снова это придумали не мы, а русский народ. И так можно продолжать без конца. Потому что всему, что в нас есть кто-то нас научил.
Мужчина какое-то время молчит, затем улыбается и спрашивает:
— Получается, что «свои» в нас только анализы?
— Да, и то, как посмотреть, — соглашаюсь я, и мы оба смеемся.
И все же, глядя на собеседника, я вижу, что это открытие ему не по душе, он явно разочарован, и потому спешу его успокоить.
— Не переживайте! На самом деле, в каждом из нас все же есть «свое» и оно поистине уникально, единично, неповторимо и поэтому необычайно ценно. Как бесконечно важен и ценен каждый мир, даже если он невелик.
— Что же это такое? Если всему меня кто-нибудь научил, и все детали «пазла», из которого я состою, не мои! — спрашивает мужчина.
— Однако то, как Вы его сложили — Ваше. За это и будем держать ответ. За то, что в итоге у нас получилось — храм или минное поле?
— Конечно, лучше храм! — восклицает собеседник. — Но как его сложить?
— А Вы приглядитесь к хорошему. Внимательно и глубоко, до самого основания, и тогда во всем достойном, красивом, честном и чистом Вы непременно увидите Христа, услышите Его слова, почувствуете Его присутствие. Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, скажу так — надо любить не «свое», а Христово, в том числе в себе и в других. Тогда Вы не потеряете ничего хорошего и, поверьте, еще многое приобретете.
5. Зачем освящать квартиру?
— Вы просили освятить квартиру, а зачем?
Хозяева переглядываются и пожимают плечами.
— Хотите, объясню? Но сначала скажите, зачем вам нужна квартира? Что вы в ней делаете?
— Как что? — удивляется муж. — Живем! Отдыхаем после работы, едим и спим, смотрим телевизор и принимаем гостей.
— Раньше с нами жили дети, теперь у них свои семьи, — добавляет жена, — но они все равно нас навещают, приводят внуков.
— В общем, все как у всех. Ничего необычного, — резюмирует муж. — А что Вы имели в виду, когда спрашивали?
— Все это верно, — говорю я. — Только ради одного этого отвечать квартиру не надо.
— А что надо?
— Надо купить большой кухонный стол и холодильник, телевизор, диван и кровать.
— Так все это уже есть.
— Я заметил.
— Зачем же тогда ее освящать?
— А вот зачем.
Я специально беру паузу, чтобы привлечь внимание хозяев.
— Скажите, что будет, если вы приедете к соседям и станете давать советы: «Эта мебель давно устарела. Шторы тоже надо поменять, телевизор поставить в другой угол, а кухню выкинуть на свалку и купить новую».
— Да, они сами меня выкинут на свалку, — улыбается муж.
— Верно! Потому что «в чужой монастырь со своим уставом не ходят»
— Или, как говорят в Армении, «на чужую свадьбу со своим барабаном не ездят», — добавляет хозяин квартиры.
Мы оба улыбаемся.
— Верно! Вот и наведите порядок в своем «монастыре». Причем сделайте так, чтобы в нем было не только «дорого, богато», но также духовно красиво.
— Это как?
— Чтобы в вашем доме никто ни с кем не ссорился, не обманывал, не сквернословил, не завидовал, но все бы любили и помогали друг другу.
— И что тогда?
— Тогда ваш дом превратиться в подобие церкви, станет тем местом, где Царство Небесное приблизилось и засияло для вас, ваших родных и близких.
Супруги какое-то время молчат, смотрят друг на друга, и затем муж говорит:
— Да, уж! Задали задачку! Где же на все это сил найти?
— Верно! — итожу я разговор. — Тут без помощи Божией никак не обойтись. Вот об этом и молимся, именно для этого квартиру и освящаем.
6. Пять за нищету духа
— Ах, как хотелось бы, чтобы наша гимназия стала по-настоящему православной! А то, бывает, сравню наших и других выпускников и не вижу разницы, — сокрушается знакомая учительница.
— Не отчаивайтесь, — спешу я утешить, — ведь «самого главного глазами не увидишь». К тому же то, о чем Вы мечтаете, боюсь, не достижимо.
— Почему?
— Потому что для этого надо принимать в гимназию не по навыкам чтения и письма, а по Заповедям блаженства, то есть не будущих медалистов и отличников, а смиренных и милостивых, алчущих правды и миротворцев.
— Кто же такое позволит? — улыбается учительница, решив, что я шучу, но я не шучу и вполне серьезно продолжаю.
— Тут дело даже в другом.
— В чем?
— В том, как Вы все это собираетесь измерить и затем ставить оценки?
— Ну, да, в самом деле, — соглашается она. — Так и представляю: «Садись, Петров! Ставлю тебе за нищету духа — пять, а за чистоту сердца — четыре».
Мы смеемся.
— Поэтому еще раз прошу не унывайте. Если Вы об этом думаете, уже хорошо. Тем более если что-то для этого делаете. Бог в помощь!
Лицо женщины светлеет.
— Получается, что табличка на входе в нашу православную гимназию не важна?
— Напротив, очень важна! Только она показывает не то, что уже есть, а то, что должно быть. Направление. Курс. Ориентир. Его и будем держаться.
7. Шутка
Анапа. Пляж. Между рядами лежаков к морю, не спеша, спускаются две загорелые дамы, явно не обремененные заботами о хлебе насущном. Из динамиков звучит веселая музыка, заряжая отдыхающих хорошим настроением.
— Мое любимое! Бах, «Шутка», — замечает одна из дам, желая удивить подругу знанием нестареющей классики.
Подруга понимающе кивает головой, но тут с одного из лежаков раздается:
— Вообще-то это Вольфганг Амадей Моцарт, соната для клавира №11, третья часть, «Alla turca» или «Турецкий марш», — робко, в полголоса замечает мужчина уже, должно быть, пожалевший о том, что не смог удержать язык за зубами. Однако вызов брошен, и на него придется отвечать.
Любительница классики на мгновение приходит в ступор, а вторая дама ошалело бросает взгляды, то на свою подругу, то на правдолюбца, прикидывая, чем может закончиться их дуэль. Однако дальше следует столь неожиданный и изысканный кульбит, что его в пору встретить громкими и продолжительными аплодисментами.
— Ясное дело, Моцарт! — отвечает дама и, повернувшись к подруге, ставит точку. — Я же говорю, шутка!
Дамы, как ни в чем не бывало, продолжают дефиле. Я смотрю им вслед и думаю: «Так развернуть ситуацию, и при этом самой развернуться, переобуться на лету — это надо суметь! Такому в школе не научат».
8. Поповская болезнь
— Поздравляю, отче!
По-братски обнимаю только что посвященного в сан молодого священника. Он смущенно улыбается.
— Можно спросить, что самое сложное в служении священника?
— Может тебе кого другого спросить?
Я показываю глазами на отца благочинного, который уже разоблачился и собирается выйти из алтаря.
— Да я уже спрашивал, — с обезоруживающей простотой отвечает ставленник.
— И что?
— Так именно он меня к Вам и послал. Вот отца Александра, го
