автордың кітабын онлайн тегін оқу Кто против нас
Андрей Новиков-Ланской
Кто против нас
Повесть-притча
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Андрей Новиков-Ланской, 2018
В основе повести-притчи известного московского писателя и художника Андрея Новикова-Ланского — духовное становление человека, переживающего мистический опыт Сталинградской битвы.
18+
ISBN 978-5-4474-5600-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Кто против нас
- Пролог первый
- Пролог второй
- Глава первая
- Глава вторая
- Глава третья
- Глава четвёртая
- Глава пятая
- Глава шестая
- Глава седьмая
- Глава восьмая
- Глава девятая
- Глава десятая
- Глава одиннадцатая
- Глава двенадцатая
- Глава тринадцатая
- Глава четырнадцатая
- Глава пятнадцатая
- Глава шестнадцатая
- Глава семнадцатая
- Глава восемнадцатая
- Глава девятнадцатая
- Глава двадцатая
- Глава двадцать первая
- Глава двадцать вторая
- Глава двадцать третья
- Глава двадцать четвертая
- Глава двадцать пятая
- Глава двадцать шестая
- Глава двадцать седьмая
- Глава двадцать восьмая
- Глава двадцать девятая
- Глава тридцатая
- Глава тридцать первая
- Глава тридцать вторая
- Глава тридцать третья
- Эпилог
Если Бог за нас, кто против нас?
Послание к Римлянам, 8:31
Пролог первый
Глубоко под городом, в душных царицынских катакомбах, умирал раненый советский солдат.
Он был в беспамятстве и бормотал что-то неразборчивое.
Пожилая женщина в чёрных одеждах склонилась над солдатом, посмотрела в его мутные глаза и вздохнула:
«Не жилец ты, сынок… Столько крови потерял… И зачем я волокла тебя сюда?»
Она попыталась перевязать кровоточащую рану, и солдат захрипел, застонал, его бред стал чуть более внятным, и женщина разобрала слово «Мария».
А он стал задыхаться, хватать ртом сырой воздух подземелья.
Ему сделалось совсем худо, он покрылся испариной, закашлялся, и изо рта его пошла кровь.
Женщина приподняла ему голову, расстегнула ворот гимнастёрки, заметила, что нет нательного креста, и нахмурилась:
«Да крестила ли мать тебя? Не иначе, ты — коммунист… Всё равно, я тебе некрещёному не дам погибнуть. Вот только имени твоего я не знаю… Но раз Марию вспоминаешь, пусть будет тебе имя Иосиф, как у родителей Господних».
Она взяла церковную чашу, обычный медный потир, и что-то налила туда.
А потом окрестила умирающего солдата — так, как это положено делать, когда нет священника и нет времени ждать.
Пролог второй
Мингиян не был здесь c весны, и вот шесть лун спустя он снова в родной степи, снова видит знакомые холмы и курганы.
Как же хорошо было здесь, когда он только собирался в путь!
Степь пылала тюльпанами и маками, отражаясь на священной горе Богдо.
Теперь кругом лишь выцветшая трава да сухие маковые коробочки.
Уцелела ли брошенная им юрта?
Наверняка на месте, ветру её не сдуть, а чужих здесь нет, унести некому.
Мать говорила, что далеко за большой водой живёт другое племя, но он там никогда не был и никого не видел.
Конь недовольно зачихал, зафыркал, демонстративно завертел мордой, и кочевник насторожился, принюхался.
Действительно, что-то не так, другой воздух.
Ветер принёс остро солёный, копчёный запах.
Мингияну послышались едва уловимые странные звуки.
Он спрыгнул с коня, прижал ухо к земле, услышал глубокое гудение.
Всё это ему не понравилось, что-то случилось, пока его не было.
Он снова оседлал коня и поскакал дальше.
Вдруг конь дёрнулся в сторону, чуть не сбросив всадника. Мингиян мгновенно огляделся по сторонам, понял, что увидел конь — и сам оторопел, пригнулся, обхватил его шею.
Прямо на них из-за холма двигались существа страшные, прежде им невиданные. Чудовища, похожие на животных, но не животные.
Таких в природе не бывает, Мингиян — охотник, и точно это знает.
И всё же медленно, но неуклонно они двигались навстречу, не обращая внимания ни на кочевника, ни на его коня.
Преодолев оцепенение, Мингиян осторожно отъехал в сторону и внимательно всмотрелся в существ, чтобы запомнить их.
Это были огромные ходячие камни, с брёвнами вместо ног, с крыльями на голове, с двумя рогами и двумя хвостами, спереди и сзади.
За ними двигались нелепые лошади: одни с оттянутыми головами и покрытые пятнами, другие — с обычными головами, но со шкурами, изрезанными в мелкие ленты.
И такие же, с искромсанной полосами кожей, гигантские кошки — а некоторые с цельной кожей, но как будто с сухой травою, обмотанной вокруг головы.
Шествие замыкал переваливавшийся с боку на бок неохватный меховой мешок.
Когда чудища скрылись из виду, Мингиян перевёл дыхание, спрыгнул с коня, лёг в траву, стал смотреть на небо.
И увидел, как на горизонте появилась шумная птица: она стремительно летела на него, оставляя ровный след чёрного дыма.
Птица была подстрелена неведомым охотником, и жизненной силы в ней почти не осталось.
Она боролась с воздухом, барахталась в небе, крутилась всем телом, не двигая распахнутыми крыльями.
И вскоре с грохотом рухнула в степь.
Мингиян вскочил с земли, оторопь сменилась ужасом, кровь горячо застучала в животе.
Он понял, что случилось что-то непоправимое, что-то в его земле смертельно нарушилось.
Незнакомые солёные запахи, глухой шум степи, неведомые чудища, падение гулкой дымящейся птицы — всё это мучило душу тяжёлым предчувствием.
Мингиян разогнал коня и вскоре увидел юрту, изрядно потрёпанную с весны.
Порыв ветра всколыхнул кусок войлока, слабо державшийся на погнувшемся каркасе, и едва заметная тень мелькнула в щелях юрты — там кто-то был.
Мингиян тихо спрыгнул с коня, подкрался к жилищу и, преодолевая страх, заставил себя заглянуть внутрь.
Там не было ничего страшного, он увидел лишь маленького старика в чужой одежде.
На его сером лице было прозрачное и блестящее украшение.
Он сидел у холодного очага и рисовал чёрной палочкой на чём-то тонком и белом, и понять этот мелкий рисунок было невозможно.
Чужестранец вздрогнул, увидев Мингияна, потом пристально посмотрел на вошедшего и глубоко вздохнул.
Мингиян же не понимал, почему старик глядит на него так долго, но чувствовал в его взгляде ту же тревожную растерянность, что была теперь в нём самом.
*
Когда профессор Зигмунд Генрихович Гедройц понял, что молодой калмык напуган не меньше него и вроде бы не опасен, он снял пенсне, устало потёр переносицу, потом взял карандаш и принялся дописывать письмо — в Москву, в Академию наук.
В этом письме он, смотритель Сталинградского зоопарка, сообщал, что после двухнедельных поисков ему удалось обнаружить часть редких животных, сбежавших из разгромленного фашистами города.
Что животные переплыли Волгу и теперь медленно, но неуклонно движутся через калмыцкую степь к территории Казахстана.
И что хотя он будет продолжать следовать за ними, сохранить их для науки не представляется возможным, потому что скоро зима, а климат здесь резко континентальный.
В конце письма профессор Гедройц добавил, что всё это по сути неважно, поскольку вражеские войска вот-вот форсируют Волгу, и в степи вообще не останется ничего живого.
Однако, перечитав, он решил, что последняя фраза не относится к делу, и зачеркнул ее.
Глава первая
Нет в царстве перемен.
Застыла жизнь в несчастном постоянстве разрушения.
Зов к покаянию звучит, но он неслышен, ибо замкнут слух народа.
Заветы, наставления — всё забыто, в беспамятстве погибло.
Живые возомнили, что их знание превыше мудрости их предков.
Но те, чьими сердцами кормится земля, терпят и ждут, на провидение возлагая свою волю.
«Свитки»
Журналист Андрей Гедройц, милый и застенчивый человек, не был широко известен в Москве.
Он писал газетные очерки, фельетоны и рецензии, получая небольшие, но постоянные гонорары.
Гедройц вёл размеренную неторопливую жизнь, далёкую от неурядиц быта и успокоенную миром слов.
Но вот в последнее лето двадцатого века взяла его тоска: то ли подействовала особая атмосфера переломного года, то ли прежде времени наступил кризис среднего возраста, но Гедройц отяготился своим существованием.
Его повседневная жизнь была однообразна и по сути бессмысленна, она текла от завтрака к ужину, ото сна ко сну — без цели, развития и результата.
Он стал всё больше задумываться о том, что хорошо бы что-то изменить, уйти от привычного уклада жизни.
Ему захотелось совершить что-нибудь яркое — но что он мог сделать?
И коль скоро главным его умением была способность выражать мысли на бумаге, он решил, что настало время написать что-нибудь серьёзное — не фельетон, а роман — ну, или хотя бы повесть.
Тема, конечно, должна быть значительной и волнующей — эпической, героической.
«Наш народ влюблён в историю и обязательно будет читать героическую книгу», — думал Гедройц.
Решение пришло быстро: ничего более героического в родной истории, чем Сталинградская битва, он придумать не мог.
К тому же было личное отношение к этому сражению: его родной прадед, крупный ученый-биолог, работал в Сталинграде во время войны и пропал там без вести.
Андрей понял, что о Сталинградской битве и нужно писать книгу, что это его долг перед прадедом, перед семьёй — и стал собирать материал, засел за изучение военных книг, документальных и художественных.
А чем больше находил сведений, деталей, гипотез, тем меньше понимал, что же в действительности происходило тогда в Сталинграде.
Он не мог найти ответа на самый, казалось бы, очевидный вопрос: в чём была причина и смысл этой битвы?
Зачем Гитлер отвёл войска от Москвы и направил их к Каспийскому морю? — лучшие войска, бравшие до этого Париж и Варшаву.
Объяснения историков были на первый взгляд логичны, всё чётко укладывалось в стратегический план немцев, в их стремление выйти к кавказской нефти, контролировать южную часть Волги — и попутно покорить символический город имени Сталина.
Но что-то мешало Гедройцу полностью согласиться с таким толкованием: конечно, определенный смысл в нем был, но он плохо увязывался с ожесточенностью самого кровопролитного сражения в истории.
И Гитлер, и Сталин явно осознавали битву как предельную кульминацию войны — при очевидно недостаточном военно-тактическом обосновании.
Советское командование бросило все силы на осуществление оборонительной операции, русские войска самоотверженно, как что-то самое дорогое, защищали Сталинград.
Нет, что-то скрывается за всем этим, что-то сверхважное тянуло туда Гитлера, говорившего, что Москва — голова, а Сталинград — сердце России.
Немцы строили множество оборонительных сооружений, очевидно готовясь всеми силами удерживать захваченный город, а не идти дальше к нефти.
Исследуя обстоятельства битвы, Гедройц узнавал таинственные детали, которые почему-то замалчивались.
Почему немецким войскам был отдан приказ ни в коем случае не бомбить Мамаев курган, а только сбрасывать противопехотные дротики?
Почему вместе с войсками к кургану двигались мощнейшие экскаваторы, группы археологов, охраняемые элитными спецчастями СС?
Гедройц знал, что и Гитлер, и Сталин были настроены весьма мистически, а Мамаев курган, этот участок кровопролитнейших сражений, — место священное, очень древнее, там тюркские и арийские жреческие захоронения.
Гедройц раскопал удивительный факт: курган представляет собой правильную пирамиду высотой более ста метров.
Он невольно вспомнил, что древнее название Волги — река Ра, а ведь это имя египетского божества.
Потом Гедройц узнал, что неподалёку небезызвестный Батый выстроил столицу своего государства: этот обуреваемый мессианским чувством хан не решился пересечь Волгу и обосновался напротив кургана, на другом берегу.
По некоторым сведениям, здесь была столица и другого вождя, знаменитого Аттилы, сокрушавшего Рим.
Сюда через Каспий привозили для погребения персидских царей, рядом находится великая буддийская святыня — кровавая гора Богдо.
Неподалеку, в междуречье Волги и Дона, найден древнейший Храм огня, до сих пор создающий мощное геомагнитное поле.
В то же время теперь хорошо известно, насколько Гитлер был охоч до древних магических знаний и практик.
Про оккультный характер Третьего Рейха мы знаем немало: тайные общества, ордена, Туле, Аненербе, поиск арийского наследия, изучение ведического знания, тайные экспедиции в Тибет и Египет.
У историков по сей день нет единого мнения о прародине ариев, но одна из устойчивых гипотез — север Каспия, южно-русские степи, Сталинград.
Гедройц вспомнил, что название гитлеровской операции — FallBlau — переводится как «голубой поток», а в ведических жреческих текстах так называется священная река предков, купание в которой — главное таинство обретения связи и силы.
Так, может быть, там речь идет о Волге? — и ритуальное купание индусов в Ганге есть ни что иное как воспоминание о великой реке арийских предков?
Вполне вероятно, что Гитлер мыслил Сталинград как арийскую прародину, место мистического обретения силы предков и построения нового арийского мирового царства.
Не исключено, что фюрер надеялся отыскать что-то древнее и священное в катакомбах Царицына-Сталинграда.
Но ведь и Сталин, судя по всему, был посвящён в тайны этой земли и не мог позволить себе отдать это что-то.
Поэтому приказ «Ни шагу назад!» появился в Сталинграде, хотя строгой военно-тактической необходимости, на первый взгляд, не было.
Некоторые факты потрясли воображение Гедройца.
Например, он узнал, что в самые тяжкие дни обороны Сталинграда несколько почитаемых православных старцев привезли в город чудотворную икону Казанской Божьей матери, молились о спасении — и через три дня ударили жесточайшие морозы, резко изменившие военную ситуацию в пользу советских войск.
Гедройц узнал про другой образ Богоматери — так называемую Сталинградскую Мадонну — чудотворный угольный рисунок, сделанный немецким военным врачом на советской географической карте в окружении под Сталинградом.
Были любопытные сообщения о том, как животные из разгромленного сталинградского зоопарка — жирафы и тигры, медведи и косули — все вместе, дружно и невредимо ушли из полыхающего города, переплыли Волгу и ушли на восток.
Попадались совсем фантастические документы: например, рапорты немецких офицеров о наблюдаемых летательных дисках, низко зависающих над Мамаевым курганов в часы тяжелейших схваток.
Новые сведения накладывались на то, что Гедройц подспудно помнил ещё со школьных времён: он вдруг осознал, что речь идёт о том самом сражении, которое решило исход мировой войны и, следовательно, определило судьбу всего человечества.
