Оглавление

Глава 1. Неожиданное знакомство

Уже сумасшествие.

Ничего не будет.

Ночь придет,

перекусит

и съест.

В. Маяковский

Все началось с того, что Лима нашла голову. Обыкновенную мужскую голову, крупную, с темными, чуть тронутыми сединой волосами, густыми бровями, узким, слегка длинноватым, с характерной горбинкой, носом и небольшим аккуратным ртом. Губы и область вокруг них были, кажется, измазаны чем-то — то ли шоколадом, то ли кровью. Цвета глаз, закрытых, словно во сне, было не разглядеть. Лицо головы выглядело бы даже привлекательным, если бы она покоилась на плечах своего владельца, а так, сама по себе, она только и могла, что пугать. Голова лежала (или правильнее сказать, стояла, используя шею, как дерево ствол) на газоне у входа в подъезд, повернутая лицом к находившейся там же скамейке и полускрытая тенью. Лима не могла понять, как она вообще ее заметила в густом ночном мраке, лишь слегка разбавленном светом немногочисленных фонарей. Так бы прошла мимо и спокойно отправилась спать, но не получилось. Беглый взгляд равнодушно скользнул по привычному пейзажу и зацепился за неожиданное газонное украшение, и что делать теперь, девушка не имела ни малейшего представления.

Июльская ночь была жаркой, но не душной. Свежие струи легкого ветра приносили со стороны леса ароматы горьковатых трав и цветов, разгоряченной солнцем листвы, пряной коры, перекрывающие тяжелые городские запахи асфальта, выхлопных газов, бензина. Луны не было видно, редкие фонари светили тускло и словно нехотя, и тьма казалась осязаемой, плотной и жирной, как только что извлеченная из недр земли нефть. Кое-где в домах, очень редко, желтели окна квартир, но они выглядели нереальными, не настоящими, а словно нарисованными на черном фоне легкими расплывающимися мазками акварели. Как источник света их воспринимать было просто глупо. Тьма и жара господствовали в городе этой ночью.

Девушка осторожно, на цыпочках, по касательной обошла голову, одновременно и желая, и боясь подойти поближе. Голова неожиданно начала движение вокруг своей оси, не сдвигаясь с места, не уменьшая расстояние между собой и Лимой, и лицо снова оказалось направленным прямо на нее. Девушка сдала назад, не сводя глаз со страшной находки и не поворачиваясь к ней спиной. Вышла с газона на асфальт и, не прекращая движения, продолжила пятиться, пока не оступилась на краю тротуара, едва не свалившись с бордюра. Лицо головы с этого места было полностью освещено — скамейка не загораживала ее, — а значит, и отлично видно. Оно по-прежнему было направлено в ее сторону.

Девушка подумала секунду и повторила ранее выполненный маневр, но уже в обратную сторону: на цыпочках, по дуге, не сокращая расстояния, по направлению скорее к подъезду, чем собственно к странному сюрпризу. Голова, видимо, рассуждала похоже — поворот вокруг своей оси был таким же плавным, а потому почти незаметным глазу. Однако результат был налицо: «фасад» головы снова был направлен в сторону Лимы.

Как ни странно, эти движения взад-вперед изгнали из сердца девушки даже намек на страх. В самый первый момент, увидев голову, она замерла от неожиданности и не знала, как реагировать. Потом испугалась мертвой головы на газоне, справедливо подозревая, что подобные находки всегда связаны с насилием и опасностью. Сейчас же повторяющиеся кружения и верчения убедили ее, что это не настоящая человеческая голова, а какой-то муляж, чья-то глупая и нелепая шутка. Кому-то просто нечего делать, вот он и решил подшутить над поздними прохожими, напугать их. Чем руководствовался этот неизвестный шутник, Лиме сложно было даже представить, да она и не хотела, слишком поздно было уже, давно пора домой и в постель. Однако прежде чем уйти, ей захотелось все-таки разглядеть эту странную голову, так напугавшую ее в первые минуты.

Подойдя почти вплотную и присев на корточки, девушка рассмотрела ее поближе. Типаж однозначно какой-то горский. К какому именно народу можно было бы отнести обладателя этой головы, будь она действительно реальной, Лима бы не определила: она в них попросту не разбиралась. Чернявый, горбоносый, с острым подбородком — сколько их там таких! И сделал же кто-то такой реалистичный муляж, да еще и с примечательной внешностью. Главное — зачем? Ради обычной, не самой умной шутки создавать такой шедевр глупо. Ведя мысленный диалог с самой собой, девушка пожала плечами и протянула руку потрогать голову, чтобы оценить, насколько близкими к настоящим созданы кожа, волосы, насколько похоже подобраны плотность мышц и костей.

Кожа была настоящей. Не похожей на настоящую, а именно настоящей, человеческой, с порами, неровностями и даже колючей щетиной во всех положенных местах. Более того, она была теплой. Потеряв равновесие от неожиданности, Лима шлепнулась на газон, ощутимо ушибив ягодицы. Снова пришел страх. Они что, натянули на муляж настоящую человеческую кожу? Чью? Как? ЗАЧЕМ??? Рука сама собой, дрожа от обуявшего девушку страха, продолжала тянуться к этой то ли имитации, то ли, как уже с ужасом думала она про себя, реальной человеческой голове. Хотелось ощупать волосы. Они тоже оказались подозрительно похожими на настоящие: жесткие, густые, чуть жирноватые у корней и пыльные на ощупь, словно их обладатель не пользовался шампунем как минимум пару-тройку дней. Поймав шальную мысль, Лима не удержалась и, аккуратно отделив от шевелюры один волосок, резким движением вырвала его.

Голова ойкнула басом и открыла глаза.

Лима отпрянула и отшвырнула выдернутый волос подальше, как если бы он в любой момент мог взорваться, а потом, все так же продолжая сидеть на попе, быстро перебирая и отталкиваясь ногами, стала пятиться прочь, подальше от страшной и непонятной штуки, которой была для нее черноволосая голова. Глаза у нее, кстати, были ожидаемо темными — то ли темно-карими, то ли черными, в зыбкой полутьме было не понять, — и они пристально следили за судорожными движениями девушки, которая уже дрожала, даже не пытаясь скрыть своего страха.

Через пару минут темные глаза снова закрылись, но менее страшно не стало. Лима сидела на асфальте и не могла подняться, как ни хотелось ей пойти домой: ноги ее попросту не слушались. «Интересно, а почему во дворе никого нет? — отстраненно подумала она. — Поздно, конечно, но не настолько же, чтобы совсем ни одной живой души?» Да, это было очень странно. И очень неприятно. Если бы сейчас кто-нибудь из соседей возвращался домой или выходил гулять с собакой, она бы попросила о помощи, чтобы довели ее до квартиры, а заодно и посодействовали в принятии решения по поводу все еще лежавшей на газоне головы. Но никого не было, а значит, справляться нужно было как-то самой, своими силами.

Дыши, Лима, дыши… Спокойно. Вдох-выдох. Вдох-выдох. И еще. Вдох-выдох. Ты молодец. Дыши. Медленно. Спокойно. Просто дыши. Ффуууух…

Воздух со свистом втягивался в ее грудную клетку и с шипением выходил обратно, словно какой-то малыш играл с воздушным шариком. Она сидела, дышала и слушала свое дыхание, не в силах отвести взгляд от мужской головы, все так же возвышавшейся над газонной травой. Наконец головокружение и дрожь ушли, дыхание стало спокойным само по себе, а не из-за ее принуждения, и даже собственная голова стала способна немножко о чем-то думать.

Итак, что мы имеем? Ночь. Улица. Фонарь. Аптеки нет. Зато есть голова на газоне — то ли мертвая, то ли живая, то ли муляж, то ли управляемая по радио кукла. Вариантов масса, кого хочешь выбирай. Только вот как такое вообще может быть? Кто устроил этот, с позволения сказать, цирк? И зачем, зачем?? А, она уже задавала себе этот вопрос! Только вот ответа до сих пор нет. Не придумав ничего лучше, Лима поползла в направлении головы, уже в который раз за эти несколько минут пытаясь рассмотреть, ощупать и понять, что за чертовщина тут происходит.

Голова находилась все на том же месте, где девушка оставила ее в прошлую попытку. Глаза снова были закрыты, только вот выражение лица изменилось. Лима могла бы поклясться, что оно выражало грусть и горечь: брови поднялись «домиком», в уголках глаз собрались складочки, уголки рта опустились, и даже тонкие губы были поджаты, становясь от этого практически невидимыми. «Я расстроила его», — подумала девушка, краешком сознания отмечая всю бредовость своей мысли. Расстроила — КОГО? Подчиняясь эмоциональному порыву, она протянула руку и погладила голову по волосам успокаивающим жестом, словно одновременно извиняясь за свое поведение и обещая, что теперь все будет хорошо. Когда она убрала руку, выражение лица изменилось, став спокойным и даже довольным, а темные глаза снова были открыты. Голова внимательно изучала ее.

— Привет, — шепотом произнесла девушка. — Ты кто?

Голова улыбнулась и открыла было рот, видимо, намереваясь что-то сказать, но тут же снова закрыла и рот, и глаза. Ничего не понимающая Лима снова протянула руки к своему необычному собеседнику, и тут ее окликнули:

— Девушка, у вас все в порядке?

Едва не подпрыгнув от неожиданности, она обернулась. Прямо над ней стоял мужчина средних лет, в темных брюках и светлой рубашке, которая ярким пятном выделялась на фоне окружающей темноты. Он сочувственно смотрел на нее и протягивал руку, по всей видимости, желая помочь ей подняться. Лима руку приняла, но, вставая, пыталась найти слова, чтобы как-то объяснить незнакомцу наличие такой оригинальной садовой фигуры у них на газоне. Между тем мужчина головы словно не замечал — наверное, девушка просто закрывала ему обзор.

— У вас точно все в порядке? — повторил он.

— Да, спасибо, — с улыбкой кивнула она. — Все хорошо.

Мужчина с сомнением окинул ее взглядом с головы до ног.

— А почему вы на газоне? Хорошо себя чувствуете? Может, «скорую помощь» вызвать?

Лима не смогла сдержать рвущегося между губ смешка. Интересно они будут выглядеть, когда приедет «скорая»: нервно хохочущая девушка на траве и валяющаяся рядом то ли отрезанная, то ли оторванная голова, умеющая ойкать, улыбаться и грустить. «А может, все-таки позвонить „03“? — подумала она. — Может быть, у меня просто галлюцинации? Это многое бы объяснило».

— Скажите, — обратилась она к собеседнику, — вы на газоне ничего необычного не замечаете?

Мужчина еще раз внимательно осмотрел ее, потом перевел взгляд в указанном ею направлении. Скептически хмыкнул.

— А что я должен там увидеть?

— Голову, — ляпнула Лима, уже вполне органично вжившись в роль сумасшедшей. — Там на газоне лежит отрезанная мужская голова.

Опешивший незнакомец бесцеремонно отодвинул ее и прошел по газону туда-сюда, от тротуара к стене подъезда и обратно, вернулся на место и, достав из кармана мобильный телефон, стал что-то на нем набирать. Лима, увидев, какие именно цифры он нажимает, успела выхватить телефон прежде, чем его хозяин нажал кнопку вызова.

— Мне не нужна «скорая», я не сумасшедшая!

— Это я понял, — не стал спорить мужчина. — Вы скажите лучше, что вы принимали. Это явно какая-то «химия», да? Любите простимулировать себя таблеточкой-другой?

Лима упрямо тряхнула волосами. Он не увидел головы, но как? Вот же она, лежит на том же самом месте. Почему этот мужик ее не видит?

— Я не наркоманка!

— Хорошо, хорошо. — Незнакомец кивнул головой. — Вы не наркоманка. Вы спортсменка, комсомолка и просто красавица. А теперь отдайте, пожалуйста, мой телефон, и я пойду домой, раз у вас все хорошо и в помощи вы не нуждаетесь.

Девушка, как во сне, протянула ему аппарат, он склонил голову в шутливом полупоклоне и очень быстро, едва не переходя на бег, скрылся во тьме двора. Должно быть, она его здорово напугала. И это, кроме всего прочего, означало, что он вполне способен все-таки вызвать сюда и милицию, и «скорую помощь» — или кого там еще вызывают к наркоманам? А это значит, что вопрос с головой нужно как можно скорее как-то решать, после чего уходить отсюда домой. Дома ее не достанут: она этого мужика не знала, равно как и он ее, а значит, и номер ее квартиры был ему неизвестен.

Лима снова повернулась лицом к газону. Чернявая голова лежала там же, где девушка видела ее в последний раз. На это раз глаза были открыты и внимательно следили за ней. Лицо выражало обеспокоенность и волнение.

— Ну и что мне с тобой делать? — задумчиво спросила девушка, совершенно не надеясь на ответ.

— Забери меня к себе, — пробасила голова с неуловимым кавказским акцентом, вызвавшим у нее непроизвольную гримаску неудовольствия: она не очень любила кавказцев. — Здесь мне нельзя оставаться.

Лима захлопала глазами так часто, что сама стала бояться, как бы не устроить небольшой ураган.

— Так ты умеешь говорить? — осторожно уточнила она.

— Умею. И мы обязательно поговорим, но уже у тебя. Нужно уходить отсюда.

«Ага, — опять вступила в беззвучный разговор с собой Лима, — конечно. У меня дома. Поговорим. С говорящей головой кавказской национальности. Разумеется. Блеск! Почему нет?»

Подняв голову, оказавшуюся тяжелой и неудобной в переноске, обхватив ее обеими руками и прижав к груди, девушка с трудом зашла в подъезд, втайне молясь богам всех известных ей религий, чтобы не встретить по пути в квартиру никого из соседей. Ни в дурдом, ни в милицию ей совсем не хотелось. Кнопку лифта пришлось нажимать локтем, поскольку руки были заняты. Это было ужасно неудобно, и девушка боялась, что плотно прижатая к ее груди голова выскользнет и упадет на давно не мытый пол. Впрочем, выходя из кабины на своем восьмом этаже, она ее все-таки едва не упустила, поскольку руки вспотели, устали и слушаться отказывались. «Потерпи еще немного, — мысленно попросила она себя, — осталось совсем чуть-чуть. Будет обидно уронить за полметра до цели». Входную дверь она открыла, проявив чудеса эквилибристики, освободив одну руку и придерживая голову второй рукой и согнутой в колене ногой, стоя при этом на оставшейся ноге, словно цапля на болоте, и мысленно уговаривая себя не падать ни духом, ни — особенно — телом. Когда она наконец оказалась дома и свалила свою необычную ношу на диван, чем заставила пружины издать протяжный гул, руки дрожали от напряжения, а голова кружилась.

Плюхнувшись на бескаркасное кресло, валявшееся неподалеку от дивана, и позволив себе расслабить уставшее за день — а особенно за последние несколько минут — тело, Лима еще раз внимательно осмотрела то, что принесла домой. Хотя нет, наверное, правильнее было сказать «того», ведь в том, что голова живая и имеет свой характер, девушка уже не сомневалась. Как и когда она успела принять сей, прямо скажем, неординарный факт, она и сама не поняла. Голова тоже разглядывала ее в ответ, с откровенным любопытством на узком горбоносом лице. Поединок заинтересованных взглядов закончился поражением хозяйки, которая, не выдержав, отвела взгляд и тихо, немного смущенно спросила:

— Так кто ты такой? — Подумала пару секунд и добавила: — Или что ты такое?

Узкие губы растянулись в искренней улыбке, потом улыбка вдруг пропала, словно кто-то невидимый стер ее ластиком, как легкий карандашный набросок. Ответа не было. Лима терпеливо ждала, пока наконец глубокий низкий голос не разорвал ночную тишину:

— Я не помню.

В голосе была грусть и, кажется, горечь.

«Час от часу не легче, — подумала Лима, стараясь скрыть разочарование. — Говорящая голова с амнезией. Не было мне печали!»

Она потянулась, чувствуя, как приятное тепло разливается по телу, и забросила еще одну удочку:

— Может быть, ты помнишь, как ты оказался на газоне? Тебя туда принесли? Кто?

Черные брови насупились, глаза сузились, на лице появилось сосредоточенное выражение: он вспоминал. В затянувшейся паузе Лима продолжала рассматривать своего ночного гостя, все-таки решив считать его одушевленным и в мыслях, и на словах: даже будучи просто головой, без тела, он был довольно мужественной и привлекательной головой. Не говорить же о нем «она» или «это»!

— Кажется, меня туда не приносили, — снова раздался в тишине глубокий мощный бас. — По крайней мере, я этого не помню.

«Снова-здорово! — подумала Лима. — Похоже, каши с ним не сваришь».

— Ладно, — решила она, широко и громко зевнув. — Не помнишь — значит, не помнишь. А почему тебе нельзя было больше оставаться на газоне?

— А мне нельзя было? — Недоумение в интонации странного собеседника было таким искренним, что ему, пожалуй, поверил бы и детектор лжи.

Лима встала с кресла и подошла поближе к голове.

— Ты даже этого не помнишь, что ли? — спросила она, глядя ему (ей?) прямо в глаза. — А ведь внизу ты, кажется, что-то помнил и знал.

Лицо снова сморщилось в гримасе горечи.

— Прости, я сейчас ничего не могу вспомнить, — виновато пробасил гость.

— Ладно, — кивнула девушка. — Бог с тобой. Не помнишь — не надо. Мне сейчас, честно говоря, очень хочется спать, так что давай все выяснения обстоятельств отложим до утра. Ты не против?

Голова медленно и плавно несколько раз повернулась в одну и другую сторону. Если бы она была на плечах, можно было бы сказать, что мужчина покачал головой.

— Тогда предлагаю такой расклад. Как ты понял, комната у меня одна, так что спать нам обоим придется тут. Кстати, ты спишь вообще? — Лима с интересом заглянула в лицо собеседника.

— Да, я хочу спать, — тут же, без промедления отозвался он.

Девушка удовлетворенно улыбнулась.

— Вот видишь, хоть что-то о себе ты помнишь, и это уже хорошо: есть с чего начинать.

Тонкие губы улыбнулись в ответ.

— Тогда я, как обычно, лягу на своем диване, а тебе могу предложить кресло на выбор: хочешь — можешь лечь в обычном, хочешь — в этом, бескаркасном, оно мягче. — Она указала рукой на грушеобразное кресло, из которого только что встала. Там, где она сидела, осталась глубокая вмятина, в которую голову можно было с комфортом уложить. — Так куда?

— Мне нравится это, — пробасил незнакомец, и в следующую секунду у Лимы резко закружилась голова. Она прикрыла глаза, инстинктивно ухватилась за край дивана, а когда снова смогла видеть, голова лежала в выемке бескаркасного кресла — удобно лежала, судя по довольному выражению строгого лица.

— Как тебе это удалось? — спросила девушка, с трудом выговаривая слова: похоже, порог количества странностей, которое она могла вынести за один раз без ущерба для здоровья, был уже совсем близко.

— Я не знаю, — с легким оттенком вины в интонациях сказал незнакомец. — Оно как-то само получилось. Я просто подумал, что это кресло выглядит таким уютным, что в нем будет удобно лежать. И вот, как видишь, я тут.

Лима хмыкнула.

— А что ж ты снизу сюда сам не переместился? — ехидно спросила она. — Мне бы легче было. — Она раздраженно сдернула с дивана покрывало, открывая постельное белье. — Или вообще перенесся бы куда-нибудь в другое место, подальше от меня и моего дома.

Мужчина внимательно посмотрел на нее, словно изучая. Потом неуверенно улыбнулся.

— Прости, что навязался на твою голову, — прогудел он. — И спасибо за то, что не бросила меня. — В мимике снова промелькнула вина. — Я совсем не помню, кто я и откуда. Не помню, как оказался здесь. Не помню, как меня зовут. Не знаю, где мое тело… — Выражение горечи сменилось грустью, а потом он неожиданно широко зевнул, сверкнув в полутьме комнаты ослепительно белыми зубами. — И мне очень хочется спать.

Лима зевнула в ответ. Ей очень хотелось того же самого.

— Ладно, — кивнула она. — Давай спать. Утро вечера мудренее. Сейчас я пойду в душ, а ты оставайся здесь. — Она вдруг глуповато хихикнула, удивив саму себя. — И переноситься ко мне в душ не надо. Не думаю, что ты это сделаешь, но так, на всякий случай, имеет смысл предупредить.

Лицо резко побледнело, черные густые брови на нем стали видны особенно четко.

— Ты что о себе думаешь, женщина?! — бухнул он с такой силой, что плафоны в люстре зазвенели, стукнувшись друг о друга. — Ты видишь, как я выгляжу? Зачем ты мне нужна? Или ты думаешь, что все горцы озабоченные, даже те, у которых и тела-то нет?

Это была последняя капля. Лима вдохнула и на выдохе… разревелась. Слезы текли по щекам бесконечным горячим водопадом, рыдания вырывались из-за полуоткрытых губ. Она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты. «Мне еще не хватало, чтобы какая-то идиотская голова кавказского происхождения на меня кричала, — думала она, отрывистыми движениями снимая с себя одежду в ванной и залезая под плотные струи воды из душа. — Что вообще здесь происходит? Если я сошла с ума, почему это не могло произойти как-нибудь более спокойно и буднично?»

Вода, как это обычно и бывает, смыла и усталость с тела, и обиду из мыслей. Вытираясь полотенцем и облачаясь в пижаму, Лима успокоилась и на гостя больше не злилась. Если задуматься, на него не обижаться надо, ему бы посочувствовать. Если бы она в один ужасный день потеряла тело и осталась живой головой, вдобавок ничего о себе не помнящей, вряд ли это бы улучшило ее настроение. Так что в комнату она возвращалась уже спокойной, расслабленной и желающей только одного — спать. А все сложности, вопросы и проблемы можно обсудить и решить завтра.

Голова по-прежнему лежала в бескаркасном кресле, с закрытыми глазами, с лицом, повернутым к двери, и когда девушка вошла, глаза открылись. Он секунду посмотрел на нее, потом очень тихо, почти шепотом, с усилившимся кавказским акцентом произнес:

— Прости меня, пожалуйста. Я был неправ. Просто устал очень. — Он закусил испачканную коричневым губу. — И не помню почти ничего. Это так злит! — Тяжелый вздох пронесся по комнате и растаял. — Ты хорошая, добрая девушка. Ты не оставила меня там одного. И я очень тебе благодарен. Извини.

Лима улыбнулась. Она давно уже не сердилась, только акцент все еще резал ухо. Впрочем, у них были вопросы посерьезнее акцента, а к нему как-нибудь можно привыкнуть.

— Ничего, — сказала она. — Кажется, я понимаю. Давай просто отдохнем, а завтра видно будет. И лицо бы тебе вытереть, в чем бы ты там ни выпачкался. Не возражаешь?

— Давай, — согласился он. Помолчал и добавил извиняющимся тоном: — А попить можно?

Девушка замерла на мгновение, потом рассмеялась.

— Как ты относишься к чаю?

— Хорошо отношусь. — Голова попыталась кивнуть.

— Тогда пойдем на кухню. — Она подхватила своего странного гостя обеими руками и потащила в указанном направлении. Страшно больше совсем не было — наверное, именно так люди с ума и сходят.

Глава 2. Домашний уют

Все, что мне нужно, — это комната, где можно положить шляпу и нескольких друзей.

Д. Паркер

Лима Воронина была девушкой совершенно обыкновенной, каких в России миллионы: среднего роста, стройная, русоволосая, сероглазая. Из толпы ничем примечательным не выделялась, обожала джинсы и удобные свободные рубашки, носила кроссовки в любое время года, курила, пила пиво и работала менеджером отдела распространения в одном небольшом частном издательстве. Жила она в пусть небольшой и не новой, но все-таки собственной квартире, купленной несколько лет назад вскладчину: частично на покупку пошла доля тех денег, что были выручены с продажи домика бабушки и дедушки после их смерти, частично «спонсорская помощь» родителей, частично собственные сбережения Лимы. Работать она пошла сразу же после школы, решив, что достаточно училась и теперь совершенно не желает тратить еще несколько лет на вуз или, скажем, колледж. При этом из родительского дома она не ушла — ее пока все устраивало, — так что какие-никакие деньги, сэкономленные на съеме жилья, откладывать удавалось.

Родители Лимы были людьми доброжелательными, веселыми, сердечными и обожающими всяческие компании, застолья, праздники. В их квартире всегда было людно и шумно, звучали песни и смех, пахло вкусной едой, и единственное, чего не было никогда, — это тишины. Разве что совсем поздней ночью, когда очередные гости расходились по домам, а до прихода новых было еще очень далеко, наступало затишье, и в эти моменты приходило ощущение того, что чего-то не хватает. Девушка очень долго не понимала, чего именно, и только когда переехала на отдельные квадратные метры, осознала: все эти годы ей не хватало тишины. Тишины и личного пространства, куда поминутно не вторгался бы кто-то, пусть даже изначально приятный и любимый. Теперь, будучи сама себе хозяйкой, Лима ревностно относилась к собственной свободе, гостей приглашала редко и в небольшом количестве. При всей ее общительности и широком круге знакомств квартира оставалась местом уединения, этакой берлогой зверя-одиночки. Родители ворчали по поводу того, что дочь не поддерживает стиль жизни, в котором они ее воспитали. Столь резкой смены жизненного уклада понять они не могли, но другого варианта, кроме как смириться с ее выбором, у них не оставалось.

Лима своих родителей очень любила. Особой близости между ними не было, но отношения поддерживались стабильно ровными, хоть и несколько поверхностными. В тайны она их не посвящала, лишний раз за советом не прибегала, но всегда знала, что в родительском доме ее ждут и рады, когда бы она ни пришла и что бы в ее жизни ни приключилось.

Папа, Юрий Викторович, шутник и балагур, всю жизнь проработал водителем автобуса на междугородних рейсах, объехал половину страны, а после развала Союза и падения «железного занавеса» — еще и пол-Европы. Он многое видел, многое помнил, у него была уйма знакомых, друзей и приятелей практически в любом городе, куда бы ни забросила его судьба. Каждый раз в преддверии Нового года в почтовый ящик Ворониных сыпались поздравительные открытки с разномастными штемпелями, их складывали в отдельную коробочку и не спеша рассматривали и читали под елочкой во время новогодних праздников. Соответственно, и они сами также рассылали поздравительные открытки родным и знакомым, а иногда, если рабочий маршрут позволял, Юрий Викторович доставлял их лично.

— Знаешь, Лимка, — частенько говорил он дочери, — в этом мире есть только одно настоящее богатство: люди. Если ты это усвоишь, никогда не будешь ни бедной, ни несчастной, ни одинокой. Находи и береги своих людей, поддерживай с ними связь — и они будут с тобой и в горе, и в радости. — Потом он лукаво подмигивал и добавлял: — Правда, это не всегда будут одни и те же люди.

Мама, София Сергеевна, трудолюбивая, сильная женщина, происходила из крестьянской семьи. Работа всегда спорилась в ее руках, и в детстве Лима искренне верила в то, что нет на свете такого дела, которое мама не умела бы делать. Будучи портнихой, она шила тогда еще маленькой дочери красивые платья, которых в советские времена в магазинах было не купить, шила элегантные и необычные наряды себе и подругам. Потом, в «лихие 90-е», когда ничего, в том числе и оплачиваемой работы, не было вообще, мама Лимы подрабатывала шитьем на заказ, и частенько эти деньги помогали семье оставаться на плаву. В последние несколько лет, когда обстановка в стране стала налаживаться, женщина плотно закрепилась в ателье, владелицей которой была ее давняя, еще со времен Союза, клиентка, и шила сложные и эффектные наряды, которые стоили довольно дорого. Единственное, чего у Софии Сергеевны не было, — это коммерческой жилки. Друзья не раз говорили ей о том, что она сама могла бы организовать собственное ателье и зарабатывать совсем другие деньги, но женщина все время отнекивалась и переводила разговор на другую тему.

— Оставьте вы меня в покое с вашими ателье, — говорила она. — Я ничего в этом не понимаю. Я понимаю, как снять мерки и построить хорошую выкройку. Я знаю, как сшить одежду так, чтобы она сидела, как влитая. Я умею скрыть недостатки фигуры и подчеркнуть ее достоинства. Я на своем месте, и меня все устраивает. А вы организуйте хоть ателье, хоть гостиницу, хоть бордель, если вам так будет угодно.

Вообще-то она почти никогда не ругалась, но в подобных случаях собеседники прощали ей и резкий тон, и «бордель»: они понимали, что уже надоели Софии Сергеевне со своими советами, вот она и злится. Она имела на это право. Однако совсем избавиться от подобных советов пока не удавалось.

Имя для Лимы папа и мама выбирали вместе. Когда она родилась, Советский Союз принимал на правах страны-хозяйки XXII Олимпийские игры — те самые, где «до свиданья, наш ласковый Миша»[1], огромный поток иностранных гостей, дружба, любовь и все такое. В тот год в ЗАГСах страны зарегистрировали большое количество новорожденных девочек с именем Олимпиада, это был просто какой-то бум. Родители Лимы сначала тоже хотели дать это имя дочери, но потом папа решил одновременно и последовать моде, и выделиться. Так девочка стала Олимпией, в семье и для друзей — Лимой или Лимкой. Родственники и знакомые, особенно сельские, сначала были ошарашены таким необычным именем и не могли его понять.

— Вы там совсем с ума посходили, в городе своем, — ругался новоиспеченный дед Сергей, отец Софии. — Вы бы хоть о ребенке подумали! Как ей жить дальше с этим именем?

— А что не так, пап? — не понимала дочь. — Хорошее имя, современное, красивое.

— А то, что ее в школе дразнить начнут. И житья девчонке не дадут. — Дед недовольно морщился, видимо, вспоминая что-то свое. — Назвали бы вон какой-нибудь Светой или Наташей — хорошие русские имена. И красивые.

Юрий и София отшучивались, не озвучивая перед родней вслух свои мысли. Они считали, что и Света, и Наташа — имена красивые, распространенные и привычные, но уже несколько банальные. И девочку свою они продолжали звать так, как зарегистрировали. Постепенно все привыкли и тему больше не поднимали.

Правда, частично дедушка Сергей оказался прав: в детском саду, а потом в школе необычное имя все-таки притягивало внимание, но особенных хлопот владелице не доставляло. Девочка унаследовала характеры родителей: была общительна, весела и жизнерадостна, умела находить общий язык с окружающими, а тем, кто все-таки продолжал ее задирать, она без колебаний била лицо, и связываться с ней уже не хотелось. Став взрослой, Лима окончательно прочувствовала прелесть необычного имени, и, знакомясь, скажем, с новым кавалером, искренне наслаждалась его удивлением и с удовольствием принимала комплименты. А еще можно было быть уверенной, что уж ее-то ни с кем не перепутают.

Однако при всей необычности имени и довольно легком и уживчивом характере, отношения с противоположным полом у нее не особенно складывались. К двадцати двум годам она встречалась всего с тремя парнями, в то время как многие из ее приятельниц уже успели выйти замуж, а кто-то даже стал мамой. Первый кавалер возник в ее жизни в старших классах школы, и они вместе ходили на рок-концерты. Второй был ее коллегой в издательстве, он работал дизайнером и увлекался фотографией. Именно с его легкой руки у Лимы появились фотопортреты, на которых она сама себе нравилась, хотя раньше искренне считала, что нефотогенична. А третий, отбивший ее у предыдущего и ставший ее первым мужчиной в самом интимном смысле слова, был недавно переехавшим в ее подъезд соседом, продавцом бытовой техники и заядлым спортсменом. Он обладал телом потрясающей красоты, подтянутым, стройным и сильным, от одного вида которого у девушки перехватывало дыхание, ухаживал за собой и вообще много внимания уделял своему внешнему виду. Правда, и этот роман не продлился долго — их отношения каким-то непостижимым образом перешли от любовных к дружеским и таковыми оставались до сих пор. И Лима чувствовала, что именно в таком качестве с Ваней ей комфортнее всего.

Работа, дававшая не слишком большой, но все-таки стабильный и постоянный доход, давно была для девушки привычной и знакомой. В издательстве «Весна» Лима работала вот уже несколько лет, начав с должности упаковщицы, потом поработав какое-то время оператором на телефоне, курьером и наконец закрепившись в отделе распространения в качестве менеджера. Оказавшись на этом месте и погрузившись в новую работу, через пару месяцев она предложила начальнику отдела несколько нововведений, позволивших значительно упростить и работу с типографиями, и доставку газет, которые выпускало издательство, и даже в некоторой степени ускорить процесс обработки тиражей и сдачи заказов в печать. Это добавило девушке призовых очков в виде большего доверия и лояльности со стороны руководства, а также повышения зарплаты, что для нее, разумеется, было совсем не лишним. Ко всему прочему, в один прекрасный день директор Владимир Валерьевич, сухощавый мужчина около тридцати лет, с неопределенно-азиатскими чертами лица, задержал ее, когда она принесла документы ему на подпись, и в витиеватых выражениях, которые он очень любил, посоветовал Лиме все-таки поступить на заочное отделение в какой-нибудь вуз.

— Знаете, Олимпия, — сказал он, — сейчас такое время, когда умные и активные люди очень ценятся. Но, к сожалению, отсутствие у Вас не только высшего, но даже среднего специального образования не дает мне возможности продвигать Вас по карьерной лестнице. А я считаю, что для издательства Вы можете принести большую пользу, поскольку работаете у нас давно, знаете всю нашу кухню изнутри и умеете замечать ее плюсы и минусы.

Девушка покраснела и не придумала, что ответить.

— Подумайте над моим предложением, Олимпия, — продолжил мужчина. — Вам совершенно необходимо высшее образование. Со своей стороны могу пообещать Вам поддержку во время сессий, в том числе материальную, если понадобится.

Лима смущенно поблагодарила и выбежала из кабинета, едва не забыв папку с документами на столе у шефа. Она не знала, что и думать. Через несколько дней она пришла к Владимиру Валерьевичу и сообщила, что выбрала и вуз, и специальность.

Теперь, два года спустя, она закончила второй курс факультета управления по специальности менеджмент и честно отдыхала от праведных трудов. Одновременно работать и учиться оказалось непросто, но в целом интересно, так что жаловаться ей было не на что, тем более что шеф подсуетился и нашел для нее людей, которые помогли поступить на бюджетное место. Денег на обучение она не тратила.

Проснувшись и лежа в постели с закрытыми глазами, понимая, что сегодня выходной и никуда спешить не нужно, девушка думала, отчего бы это вдруг ей приснился такой странный сон. Снилось ей в эту ночь, что она пила чай на своей кухне. На небольшом обеденном столе у окна стоял большой пузатый чайник, из носика которого струился ароматный пар. В нем в крутом кипятке настаивался крупнолистовой черный чай, смешанный с лепестками розы, ягодами шиповника и земляники. Пахло изумительно, как в летнем лесу, — так, что слюнки текли. На небольшой тарелочке были аккуратно разложены тонко нарезанная колбаса и ломтики сыра. Рядом стояла плетеная корзинка, в которой на белой салфетке ждали своего часа кусочки серого и белого хлеба. Возле самого чайника стояла тонкая розетка, просвечивающая густым янтарем свежего меда.

Однако за столом она была не одна. На другой его стороне, освобожденной от приборов, стояла на крепкой шее черноволосая мужская голова, которую она осторожно, с ложечки, поила свежезаваренным чаем. От еды необычный гость отказался, сказав лишь, что есть не может и не хочет, а вот горячего и ароматного попьет с удовольствием. Так что она поила его и в перерывах прикладывалась к своей чашке и таскала с тарелки колбасу и сыр. Они почти не разговаривали, перекидываясь лишь репликами, касающимися непосредственно чаепития. И Лима отчего-то совсем не нервничала, словно такое времяпрепровождение было для нее в порядке вещей, — с аппетитом ела, пила вкусный свежий чай, поила гостя и даже, кажется, улыбалась.

Когда с чаем было покончено, она убрала все со стола и понесла голову обеими руками в комнату, где уложила на мягкое бескаркасное кресло. Это кресло сшила ей мама на новоселье, найдя интересную и необычную штуку то ли в каком-то иностранном каталоге, то ли в сериале. И Лима его очень любила, в нем очень удобно было читать. Голова тоже оценила комфорт и устроилась в выемке кресла, устало закрыв глаза. Лима тоже улеглась, выключив свет, и пожелала своему гостю спокойной ночи. Уже засыпая, она услышала тихий глубокий бас:

— Ты так и не сказала, как тебя зовут.

— Лима, — прошептала она так же тихо, даже не надеясь, что он услышит, и уже провалившись в сон.

— Лима, — прогудел рядом вкрадчивый бас, — я знаю, что ты уже не спишь. Доброе утро!

— Едрёна мать! — вскрикнула девушка, открывая глаза. На кресле лежала давешняя голова из сновидений. — Так ты настоящий! Это был не сон!

Тонкие губы на смуглом горбоносом лице изобразили вполне искреннюю грустную улыбку.

— Поверь, я бы обрадовался больше всех, если бы это бы всего лишь сон, — снова пробасила голова. — Но, увы, это все на самом деле.

Девушка, не успев оправиться от удивления, автоматически скинула ноги с дивана и почесала макушку сквозь спутанные со сна волосы.

— Извини, — сказала она. — Я действительно думала, что мне все это привиделось. Доброе утро.

Голова покрутилась в кресле, видимо, пытаясь найти удобное положение.

— Я вспомнил, как меня зовут. — Бас с ярко выраженным кавказским акцентом прозвучал так глубоко, что по коже девушки побежали мурашки. — Я Самад.

— Самад, — повторила Лима, словно пробуя необычное слово на вкус. — Красиво. Рада познакомиться с тобой, Самад. — И улыбнулась. — Хочешь чаю?

Они опять пили чай в кухне, как прошлой ночью. Усилием, оказавшимся неожиданно привычным, Лима перенесла голову Самада и поставила на стол, а потом, поддавшись эмоциональному порыву, расчесала пальцами его спутанные темные волосы.

— Тебе бы голову помыть, — задумчиво сказала она, подумала немного и рассмеялась, осознав, как странно прозвучало это предложение по отношению к кому-то, у кого только голова и есть.

Самад поддержал ее смех, даже не обидевшись.

— Давай сначала чаю, — попросил он, — а уже потом гигиену.

Лима слушала этот голос и постоянно ощущала, как его низкие вибрации отдаются глубоко в ее теле. Таких голосов в жизни она еще не встречала, и это было интересно и одновременно пугающе. Хотя, если принять во внимание всю ситуацию целиком, впору не только испугаться, но и убежать прочь с криками.

Утром девушка заварила черничный чай, и он тоже пришелся по душе ее необычному гостю. Они позавтракали, и на этот раз разговор понемногу налаживался.

— Я вспомнил еще кое-что, — признался Самад.

— Что же?

— Ты меня спрашивала вчера, как я оказался на газоне. Видишь, я даже твой вопрос помню. — Он позволил себе улыбнуться, пока девушка поглощала бутерброд, и она кивнула в ответ, показывая, что слышит и следит за его речью. — Меня никто сюда не привозил, я перенесся сам. Только не спрашивай, как и почему, — я не отвечу. Потому что не знаю.

Лима положила недоеденный бутерброд на тарелочку и протянула руку, чтобы помочь странному сотрапезнику сделать еще несколько глотков чая.

— Ты не знаешь, как ты переносишься? То есть? Ты не помнишь? Летишь по воздуху? Или, как в фантастических романах, телепортируешься?

Голова попыталась изобразить отрицающее покачивание и едва не свалилась со стола. Пришлось спешно подпрыгнуть и поймать ее. Только головы с сотрясением мозга Лиме еще и не хватало.

— Я не знаю, — произнес Самад, поняв, что пытаться отвечать жестами в такой обстановке может быть опасно. — Я просто желаю оказаться в каком-то месте, и если хорошо сосредоточиться, обычно там и оказываюсь. Наверное, это больше похоже на телепортацию. Правда, не всегда получается, уж не знаю почему.

Лима хихикнула. В какой-то миг она словно увидела картинку со стороны. За столом полуодетая девушка, на столе напротив нее — мужская голова без тела, которая пьет чай и спокойно делится опытом пространственных перемещений. И все это в такой безмятежной обстановке, словно только так и должно быть, и ничего удивительного в этом нет. Она еще раз хихикнула. Как быстро, оказывается, человеческая психика принимает новое! Еще вчера вечером она была уверена, что страдает галлюцинациями. Теперь же, похоже, она перестала страдать и стала получать от них удовольствие.

— Почему ты смеешься? — насупил соболиные брови Самад. — Я сказал что-то смешное? — Кажется, он собирался обидеться.

— Нет, что ты! Совсем нет. Забавно другое. Меня уже не пугает твой облик и твоя, с позволения сказать, форма. Я удивительно быстро привыкла к тому, что говорящие головы бывают не только в телевизоре, а еще только вчера, увидев тебя, решила, что точно сошла с ума.

Голова задумчиво смотрела на нее.

— На твоем месте я не радовался бы раньше времени, — предупредил мужчина. — Может быть, мы оба сошли с ума. Ведь мы же взрослые люди и понимаем, что говорящих голов не бывает, они не умеют телепортироваться своей волей из одного места в другое, и уж тем более не умеют пить чай.

Повисла долгая неудобная пауза. Лима отвела глаза, да и Самад не особенно стремился нарушить тишину. С улицы доносился шум проезжающих автомобилей, легкий ветерок качал занавеску, неяркий утренний свет наполнял кухню легким сиянием.

— И все-таки что ты вспомнил еще? — первой заговорила девушка. — Откуда ты? Кто ты? Как с тобой это произошло?

Молчание. Отведенный взгляд. Глубокий горестный вздох.

— И почему ты вчера так торопил меня, чтобы я ушла с улицы и забрала тебя? Это было опасно? Почему?

Снова тишина в ответ.

— Самад! Ты же понимаешь, что я не смогу ничем тебе помочь, если не буду знать, что произошло. Просто не смогу, хоть и хочу. — Она сделала паузу, допила чай из чашки, поставила ее обратно на стол. — Еще вчера не хотела, а сегодня хочу.

— А что изменилось? — не смог удержаться от вопроса мужчина.

Лима улыбнулась.

— Судя по внешности и говору, ты человек гор, и ты задаешь мне такой вопрос? — искоса посмотрела она на гостя.

Голова снова попыталась покачаться в знак непонимания, и снова ее пришлось ловить.

— Не понимаю, — пробасил Самад.

— Ты мой гость. Мы разделили кров и стол. Судя по тому, как ты выглядишь, ты оказался в затруднительном положении.

Взгляд темных глаз впился в нее голодным вампиром. Ожидание и надежда были в этом взгляде. И совсем немного страх, но, насколько Лима знала горячих горских парней, они скорее умерли бы, чем признались в нем кому-то, — а тем более женщине.

— А еще я подумала вот о чем, — продолжила она. — Почему-то вчера, когда ко мне подошел тот мужик, видела тебя только я. Он тебя не видел. Не играл, не притворялся — просто не видел. Почему?

Тонкие губы поджались, словно пытались спрятаться от ее внимательного вопросительного взгляда.

— Почему, Самад? Или этого ты тоже не помнишь?

Мужчина глубоко вздохнул и едва слышно произнес:

— Спасибо тебе. — Перевел дух и добавил: — Ты правильно мыслишь. Я был на вашем газоне несколько часов, даже светлое время суток застал, но никто ко мне не подошел. Меня никто не видел. Если бы увидели, вряд ли смогли бы скрыть это. Никто меня не заметил. Ты единственная. — Он снова вздохнул. — Так что я подозреваю, что не зря оказался именно возле твоего дома.

— Получается, я просто обязана тебе помочь, — обреченно кивнула девушка. — И помогу, если смогу понять, что происходит. Ты расскажешь мне?

— Расскажу. Все, что помню.

 Песня «До свиданья, Москва», музыка А. Пахмутова, слова Н. Добронравов.

Глава 3. Первая ласточка

Что такое «друг»: это тот, чье предательство становится для нас самым большим сюрпризом.

Б. Вербер

Голову Лима нашла в субботу. В воскресенье Самад озадачил ее своими воспоминаниями, и потом половину ночи девушка не могла уснуть, все думала и думала, что делать теперь и как себя вести. Дельных мыслей в голову не приходило, и это злило, а значит, еще больше раззадоривало и мешало спать. Человек-голова, видимо, слышал ее кружения в постели и горестно вздыхал каждый раз, когда она меняла позу, — похоже, ему тоже не давали покоя вопросы. А может, он просто страдал от того, что с ним произошло, или вообще пытался вспомнить что-то еще, но у него не получалось. Так или иначе они опять долго не спали, а потом утром Лима ругалась матом на будильник, требовавший, чтобы она пр