Оглавление

Глава 22. Лабораторные крысы

В жизни самое большое испытание — не сломаться. При проверке используются самые нечестные, незаконные и унизительные способы.

Х. Хавелок

Алексей смог сделать перерыв только ближе к трем часам пополудни и вышел с чашкой кофе и сигаретой на улицу — не хотелось никого видеть хотя бы несколько минут. Четверка порученных ему парней уже разрослась до десятки: Артур с подчиненными работали несколько дней в авральном режиме, почти не выходя из лаборатории. Это пугало Леднева. Он прекрасно видел, кого именно возвращает шеф, и понимал, что готовится что-то большое и нехорошее, слишком уж характерными были парни, они годились только для одного, и это не было вышивание крестиком. При этом Алексей не только выполнял свои обычные обязанности начальника службы безопасности, но и продолжал работать с до конца не пришедшими в себя, ошарашенными людьми, и эти тренировки еще больше утвердили его во мнении, что не зря он так боялся попасть к Артуру на стол. С каждым днем его, казалось, уснувшая совесть заявляла о себе чаще и чаще. И ему не нравилось то, что она говорила.

Понятия добра и зла, чести и бесчестья, верности и предательства в чистом виде встречались ему, пожалуй, только в книгах или кино, в жизни он, особенно в последние годы, оперировал несколько иной терминологией: целесообразность, необходимость, уместность, выгода, стоимость… Он не помнил момента перехода от одной системы ценностей к другой — вероятнее всего, этого момента как такового и не было, происходило все понемногу, постепенно, по капельке. Кто-то называет это взрослением, кто-то — мудростью, для кого-то это измена самому себе, для Алексея же это не было ни тем, ни другим, ни третьим. Он просто вдруг понял, что чаще стал делать то, чего раньше, в молодости, никогда бы себе не позволил, от чего сбежал бы сразу и без лишних слов, а сейчас такие вещи, как шантаж, подкуп, угрозы насилием и само насилие, даже пытки стали для него обычной рутинной работой, которую не оцениваешь, а просто делаешь. И это было страшно, последняя история со случайным убийством парня показала Ледневу, куда он докатился.

И всплыли в его сознании эти старые, почти забытые понятия. И, как любят писать в серьезных, высоко духовных книгах, которых он не брал в руки, пожалуй, еще с Байконура, «устыдился он содеянного, и заплакал, и разорвал на себе одежды, и посыпал голову пеплом, и ушел в пустыню»… Рвать одежды и уходить в пустыню в прямом смысле было, конечно, перебором, но больше обманывать себя мужчина не мог. «Я служу злу, — беззвучно сказал он себе. — Дальше уже катиться некуда. Во что ты превратился, Леднев?» Стало ужасно стыдно перед самим собой, перед давно ушедшей женой и, как ни странно, перед Самадом Хаджи. Вот перед ним было неудобнее всего: Алексей обещал хранить порядок и создавать безопасную среду на доверенной ему базе, а между тем не смог ничего из обещанного, в том числе и самого мужчину от смерти уберечь не смог. Впрочем, в свете событий, случившихся после гибели шефа, смерть была не так уж страшна.

Алексея снова передернуло от страха и отвращения. Несмотря на жару, которая все так же не хотела спадать, сжигала в прах траву и доводила людей до исступления, по его спине пробежали мурашки, словно от мороза, и пальцы рук, державшие горячую чашку, похолодели. Он никак не мог принять и понять того, чем занимался подведомственный ему объект. Это было противоестественно. Нельзя вмешиваться в течение жизни, нельзя по собственному желанию решать, кому жить, кому умереть, а кому после смерти дать еще один шанс ходить по земле. Это не человеческая зона ответственности, слишком коротки у нас пока руки и грязны мысли для таких дел. Вот даже его босс и бывший (это он уже понимал) приятель Артур был как раз отличным примером этого. Не с его замашками браться за тонкие материи. Ни к чему давать обезьяне в руки ядерную бомбу.

Но что делать?

Он зло сплюнул себе под ноги, вылил на землю остатки кофе — не хотелось уже ни есть, ни пить. Но зато в его сумбурных мыслях появилась как минимум одна толковая, которую ему не терпелось поскорее проверить на практике.

Собрать свою «старую гвардию», с которой он приехал сюда в самом начале создания фирмы, оказалось совсем не сложно: все были на смене, никто не выехал за пределы базы. Придумать повод тоже было проще простого, ведь рабочих мелочей всегда много, и на них уже никто не обращал внимания. Да и парни совсем не удивились, когда он позвал их на пару слов.

— Ребята, я сразу к делу, лишнего времени у нас нет, — начал Алексей. — Меня очень беспокоят наши новые подопечные, из этих, лабораторных.

— Если бы тебя одного, Леонидыч, — поддержал кто-то из ребят. — Явные уголовники, ничего святого, пробу ставить негде.

Леднев кивнул, другие парни тоже одобрительно зашумели.

— Наш дорогой Артур явно что-то замышляет, меня в курс дела не вводит, хотя по логике должен был бы, — продолжил шеф безопасности. — Чует мое сердце, втянут нас в какие-то дела посерьезнее, чем охрана условно фармакологической базы, и одним случайным трупом мы не ограничимся. Есть здесь кто-то, кого радует такая перспектива?

Гул на этот раз стал неодобрительным.

— И что делать? — задал интересующий всех вопрос водитель Максим. — Ни под статью, ни снова под пули мне совсем не хочется. Уверен, парням тоже. — Он кивнул головой в сторону коллег.

Его начальник пожал плечами.

— По-моему, вариантов у нас немного, — сказал он.

— Рвать когти? — предложил кто-то.

Мужчина покачал головой.

— Кто хочет свалить прямо сейчас — делайте это, я помогу деньгами и документами. И вообще чем смогу.

— А кто не хочет? — уточнил Макс. — Тем что делать? Продолжать терпеть этот беспредел и бояться? После того, что этот ненормальный сделал со своим другом, мы как на пороховой бочке живем. Нахрена это все нужно?

— Я задаю себе тот же вопрос, Макс, — кивнул головой Леднев. — Но мне кажется, что, прежде чем все бросить, нужно разобраться, что происходит на самом деле, и помочь навести тут порядок.

— Кому помогать-то? — скептически хмыкнул один из подчиненных. — Самаду Магомедовичу, который ходит по базе то ли блаженный, то ли озабоченный? Это же не он, это похожий на него манекен.

Леднев поморщился. Коллега выразил его собственные мысли как нельзя лучше. То, что было внешне похоже на Самада, Самадом не было. Это было что-то другое, как будто из тела вынули душу и вместо нее поместили… ну скажем, видеокассету с фильмом о том, какими русские видят горцев. Да, это было очень похожее сравнение…

— Нам нужно найти эту чертову голову, — сказал он. — Я не понимаю сути всего, что у них там скрывается за закрытыми дверями боксов, но более чем уверен, что с этой головой связано что-то очень важное. И если мы ее найдем, это может помочь нам разобраться в происходящем и сделать то, за что нам вообще-то платят деньги, — навести порядок.

— Где ж ее найти-то? — вздохнул Макс, бессменный участник практически всех вылазок, посвященных поискам головы Самада. — Не иначе как на балу у Воланда[1], раз больше нигде ее нет.

Парни заржали. Несмотря на общий не слишком высокий уровень образования, «Мастера и Маргариту» читали все или, по крайней мере, что-то слышали.

— Ну, тогда нам край как нужна ведьма, — поддержал шутку один из ребят.

Алексей улыбнулся.

— Ведьма у нас есть. И даже согласна нам помогать.

— Та девчонка, у которой мы обыскивали квартиру? Это все-таки она скрывает голову? — Новость вызвала оживление в рядах личного состава. — Тогда и проблемы нет!

— Не все так просто. У нее нет головы, иначе она бы уже не выдержала и призналась. Какой ей смысл подставляться самой и парня своего подставлять ради незнакомого мужика, да еще и неполного?

— А если он ей денег посулил?

— Голова? Посулила деньги? Олимпия не похожа на такую дуру, чтобы повестись…

Мужчины снова переглянулись в недоумении.

— Тогда что?

Алексей потер переносицу. Как объяснить им свои догадки и выкладки, чтобы они поняли?

— Она единственная, кто знает, что именно искать. Ну, из посторонних, я имею в виду, из тех, кто не работает у нас, — медленно, подбирая слова, пояснил он. — Плюс у нее неплохо развита интуиция, и это тоже в нашем случае не последний по значимости факт. Она поможет, уже помогает.

Поговорили еще немного, обсудили план дальнейших действий и сошлись на том, что помочь Самаду, каким и в каком обличье бы он ни был, — их долг. С души Алексея упал пусть небольшой, но все-таки один лишний камень. И даже чашка кофе, которую он налил себе после беседы с приятелями, показалась намного вкуснее предыдущей.

Артур Винс полулежал в кресле за столом в своем рабочем кабинете. Пришлось сделать перерыв в работе и на пару часов покинуть лабораторию, дав персоналу время навести там порядок и отдохнуть. Мужчину грызло изнутри ощущение неудовлетворенности, азарта, злости и вместе с тем четкое понимание того, что он тратит время попусту. Хотелось поскорее вернуться к экспериментам, добиться нужного ему результата, потому что сроки действительно поджимали. Да ладно, какое там поджимали — нещадно жали, как бинты на ногах древнекитайской принцессы. Нужно было работать, но люди уже просто не могли продолжать, слишком долго он не давал им перерыва, гнал, гнал, словно их преследовали все демоны ада. Впрочем, почти так и было на самом деле. От успеха или неуспеха экспериментов полностью зависело его будущее, включая саму жизнь. Так что он подгонял и свой персонал, и самого себя, не делая поблажек никому.

Опыты никак не хотели давать нужные Артуру результаты. Создание квазиживых голов, которое он по глупости посчитал удачей, оказалось не так интересно, как думалось на стадии теоретической разработки. Голова с помещенной в нее душой по плану должна была выступать в роли некоего «пульта», с помощью которого можно было управлять возвращенцем — а по сути всего лишь биороботом, ходячим телом без души, с частичной памятью, набором рефлексов и каких-то желаний — не слишком высоких и интеллектуальных. Человек, у кого находилась голова, мог диктовать «телу» свою волю, и тот не в силах был ослушаться ни под каким предлогом. Так что при желании и должных объемах работ получалась вполне реальная армия, с которой можно было двигаться к более крупным целям — хоть к организации небольшой революции в какой-нибудь банановой республике, хоть к захвату власти над миром. Такие солдаты были недалекими, но сильными и исполнительными, большего от них не требовалось. А если сделать их из возвращенных солдат, наемников, даже «быков», на худой конец, то и учить их дополнительно практически не нужно — память тела не потеряет навыков ведения боя, нужно только немножко напомнить.

Однако по большей части успешные опыты с головами «быков», которых он сейчас использовал как материал, в обход своих дагестанских инвесторов, показали, что для размещения «пультов» нужно много места, времени и людей, чтобы за ними ухаживать. У них так же, как и у «целых» людей, росла щетина, которую нужно хотя бы иногда брить. Волосы салились, и их нужно было мыть. Хорошо хоть, что стрижки были короткими, а потому на причесывание тратить время не приходилось. Так же, как у обычных людей, у голов пахло изо рта по утрам, и без зубной щетки тут было не обойтись. Кормить их, к счастью, было не нужно, но пили они, как кони, почти что ведрами. Куда девалась выпитая жидкость, не понимал даже сам Артур, а уж его младшие сотрудники и подавно. Кроме того, лаборанты, приставленные к головам, почти ни в чем участвовать больше не могли, но так нерационально тратить человеческие ресурсы Артур не мог себе позволить. Лишних у него попросту не было, и тогда он решил отказаться от использования голов.

Пришлось еще раз проверить методику возвращения, которую они с Самадом разработали как основную. Ту самую, опыты по которой проводил лично Хаджи, а Винс участвовал в качестве ассистента, но по сути — всего лишь наблюдателя. Ту, из которой после и выросла методика создания голов-«пультов». Парни поднимались и вели себя, как и должны были по теории, — многого не помнили, хотели спать, страдали раскоординацией и прочими неприятными симптомами. Потом потихоньку приходили в себя и были уже вполне живыми.

Только одно тревожило Артура: они не хотели подчиняться тому, кто вернул их с того света. И даже измененная формула, построенная на базе вычислений Самада Хаджи, не смогла заставить их это делать, хотя должна была. Мужчина понимал, что погорячился в свое время, что без друга никак не справляется с этим сложным ритуалом, что его собственных познаний в области биологии, биофизики, даже метафизики тут явно недостаточно. Разумеется, признаться в этом своим покровителям он никак не мог, поскольку даже самому запущенному воспитаннику спецшколы для умственно отсталых детей было бы ясно, что его просто уберут и зачистят лабораторию — хотя бы просто чтобы насолить Султанову и его компании, по принципу «так не достанься же ты никому». С другой стороны, если бы Султанов узнал о том, что Артур продался их злейшим конкурентам и идейным противникам, наверное, сам, лично его закопал бы. Очень сложно было скрывать от него все это время, что сын его приятеля сейчас находится в этом странном двояком состоянии одновременно существующих независимо друг от друга головы и тела. Артур понимал, что долго выдерживать это положение не сможет, что нужно поскорее разобраться с формулой и начать создавать солдат на потоке, но до сих пор все никак не мог понять, как именно нужно изменить формулу, чтобы добиться желаемого результата.

Наверное, на этот вопрос мог бы ответить Самад, один из первых, на ком Винс опробовал эту методику, но голова его находилась в каком-то до сих пор не обнаруженном месте, а «тело», которое все-таки удалось найти и вернуть на базу, чтобы было под рукой и не натворило чего-нибудь, ничего вразумительного сказать не могло — на то оно было и тело.

— Ну ты хоть что-нибудь помнишь из своих выкладок? — в который раз спрашивал Артур, едва сохраняя свое хваленое самообладание. — Схемы, формулы — хоть какую-то малость?

— Ничего я не помню, — сверкая зубами в улыбке, отвечал возвращенец. — Из того, о чем ты меня спрашиваешь, — ничего. Помню, как скакать на лошади. Еще помню, как кинжал для тебя, сволочи, делал. Помню красивых студенток из своего последнего класса — хоть и дурочки были почти все, но на лекции ко мне ходили регулярно, ни одной не пропустили.

Артур морщился. Возвращенец не был похож на того Самада, которого он знал все эти долгие годы и которого по-своему любил. Это был кто-то другой. То ли все-таки Самад, но «недоделанный», то ли с чьими-то чужими мозгами, то ли вообще абсолютно другая личность. Артур не мог разобраться во всех тонкостях, такие вопросы как раз находились в ведении друга, но где он был теперь, этот друг? Где эта чертова голова? Он перерыл городишко, в котором они нашли себе приют, но обнаружить ее не смог. Что делать-то? Оставалась еще девчонка, та самая, единственная, которая видела ее. Точно видела, подробности были слишком реалистичными, придумать такого она не могла. Сколько ее не трясли Лёхины люди, ничего добиться не удалось. Скорее всего, она действительно была ни при чем, но ведь никто больше ничего не знал. Что оставалось? А если спросить о девушке этого недоСамада? Вдруг она видела не только голову, но и тело? А тело, соответственно, могло знать что-то о ней.

Артур потянулся к внутреннему телефону, набрал несколько цифр.

— Самад, ты свободен? Зайди ко мне.

— Тебе надо — ты и иди, — нагло, лениво растягивая слова, ответил парень. — Мне и тут хорошо.

— Самад, не беси меня, — с едва заметной угрозой попросил Артур, — раз я зову, значит, надо подойти.

— Я все тебе сказал. — И положил трубку, нахал.

Блондин со злостью ударил ладонями по столу, так сильно, что они заболели. Нет, будучи живым и целым, Хаджи никогда себе такого не позволял, был очень вежливым, воспитанным, хоть и проявлял свой горский темперамент, но не в таких формах и количествах. Что с ним делать теперь, вообще было непонятно, тем более что после прочитанной над ним формулы он никак не должен был так себя вести. Напротив, специально подобранные звуки, прочитанные в процессе возвращения, должны были сделать его восприимчивым к просьбам, приказам и прочим пожеланиям Артура. Однако что-то, судя по всему, пошло не так. Понять бы все-таки, что именно.

«Стоп. Куда-то меня не туда повело, — поймал себя на мысли мужчина. — Я же хотел про девчонку спросить. Надо идти, никуда не денешься».

Брюнет валялся на кушетке в своем кабинете и потягивал из высокого запотевшего стакана какой-то прозрачный напиток. Не алкогольный, разумеется, — Хаджи не любил алкоголя, — но глаза у него были, как у пьяницы, — блестящие, нездоровые, почти стеклянные.

— Самад, расскажи мне про девушку, — сразу, с порога, потребовал Артур. — Ты был у нее? Она что-то знает про твою голову?

— Какая девушка? — лениво отозвался возвращенец. — Я не помню, чтобы у меня были девушки.

Блондину потребовалось несколько секунд, чтобы удержать лицо в пределах допустимого. Определенно, этот парень бесил его уже далеко за гранью разумного.

— Расскажи мне про эту девушку с необычным именем, Самад, — терпеливо повторил он. — Олимпиада, что ли… Или нет, Олимпия, кажется… Точно, Олимпия.

Артур внимательно следил за бывшим другом. От его взгляда не укрылось, как вздрогнул тот при упоминании имени девушки. Ага, значит, все-таки что-то такое было? Надо давить дальше?

— Я понимаю, ты не все помнишь. Но девушку-то ты должен помнить. Ты у нее был все эти дни, пока ребята искали тебя в твоей квартире, да?

Самад перевернулся с бока на живот, сделал несколько больших глотков из стакана.

— Я ж сказал тебе, не знаю я никакой девушки, — повторил Самад. — Ни с нормальным именем, ни с ненормальным. Я вообще не помню девушек, кроме студенток, я тебе уже говорил.

И такое спокойное, уверенное лицо было у него при этом, что Артур бы, наверное, поверил бы, если бы не видел мелких спазмов в его теле при упоминании девчонки. Она точно в теме, в этом он был теперь уверен. И других доказательств ему больше не было нужно.

— Ладно, черт с тобой, — бросил он, позволив лицу выразить неудовольствие. — Не помнишь — так не помнишь. У тебя еще есть время.

Он вышел и аккуратно закрыл за собой дверь, потом подошел к висящему на стене коридора телефону, набрал еще один номер и коротко приказал:

— Вызови Рыжего ко мне в кабинет. Немедленно. Есть задание.

Без малого неделю после возвращения Лимы из Москвы Самад почти не разговаривал с ней. Все-таки выполнив просьбу, он вернулся в ее квартиру, но в общении отделывался лишь короткими репликами, даже когда просил о чем-то. Девушка, поначалу обрадовавшаяся тому, что с ним все в порядке, что он не попал в руки бывшего друга, не пострадал, не погиб, в конце концов, через несколько дней тоже стала впадать в хандру и меланхолию. На все попытки наладить контакт, снова вернуть уже, как ей казалось, успевшую зародиться близость, он отвечал обжигающим холодом, резкими словами, высокомерным тоном и иногда даже злыми шутками в ее адрес. Она просто не узнавала самоуверенного, вспыльчивого, но доброго и отходчивого Самада первых дней. Он словно возненавидел ее и не хотел общаться больше, чем было необходимо.

Понимая, что не все даже в их отношениях зависит от нее, Лима загрустила и отпустила ситуацию, оставив попытки сократить дистанцию между ними хотя бы на пару шагов. Вместо этого она продолжала прощупывать Леднева, выясняя, насколько они могут верить ему, и ездила с ним каждый вечер по местам, где могла бы, как думал Алексей, оказаться голова Самада. Разумеется, результаты были нулевыми, и мужчина тоже мрачнел день ото дня. Но он все-таки добился того, что Лима, помучившись и посоветовавшись с Виктором, решила признаться ему, что все это время знала о местоположении так желанной для всех головы Профессора Хаджи. Правда, время и место для этого она пока так и не выбрала, малодушно отложив на потом.

Ей не хватало сил. Всегда веселая, оптимистично настроенная, легкая в работе и общении, она физически ощущала, что стала совсем другой буквально за несколько дней. С той самой злосчастной командировки все пошло наперекосяк не только в отношениях с Самадом, но и, кажется, в базовых основах ее физиологии. На работе приходилось записывать не только какие-то ключевые вопросы, а абсолютно все, иначе она забывала. И спать, ей постоянно хотелось спать. Она стала пить сладкий кофе литрами, иначе рисковала уснуть прямо за проверкой счетов или составлением сводных таблиц. Несмотря на то что девушка и раньше частенько мало спала по ночам, такого состояния тотального коматоза у нее не было никогда. За всю неделю Лима ни разу не вышла никуда «в свет», отказалась от всех приглашений друзей. Она возвращалась домой после «дежурных» поездок с Алексеем, ухаживала за колючим, словно дикобраз, Самадом, легко ужинала, падала на диван, успевала прочесть пару страниц книги и засыпала прямо с ней. А утром с большим трудом поднимала себя с постели и заставляла куда-то идти.

— Это не я, — говорила она себе. — Не знаю кто, но точно не я. Кажется, я осталась в Москве, меня подменили и прислали что-то другое, вялое и полуживое. Узнать бы еще, какая скотина это сделала, ноги бы повырывала.

Но шутки шутками, а состояние было совершенно неадекватное. И зреющий нарыв должен был в один прекрасный день прорваться.

В пятницу она пришла домой поздно, так как пришлось задержаться на работе. Сдавали тираж в типографию, что-то опять не клеилось, доводили проблемные моменты буквально на коленке. Компьютеры, телефоны и факсы в издательстве, казалось, раскалились добела и вот-вот вспыхнут. Люди были примерно в том же состоянии, хоть и успели за много лет привыкнуть к подобному стилю работы. Соответственно, когда все закончилось, Лима ощущала себя кокосовым орехом, который не только раскололи, выпили сок и соскребли изнутри стружку, так еще и сверху ободрали, забрав всю койру[2] для наполнения матрасов, — словом, одна тонкая скорлупка только и осталась. Будучи уверенной, что вернется домой именно такой, она заранее попросила Виктора забежать к ней после службы и проведать Самада, а заодно напоить его и немного пообщаться — хотя бы так, как сможет. Девушка видела, что отсутствие нормального общения делает Профессора еще мрачнее и депрессивнее, а тут он еще и с ней не общался, так что жить с ним под одной крышей было уже просто невозможно.

Она совсем не ожидала, что в ее квартире опять будет аншлаг.

Дверь была взломана. Снова. С ужасом хозяйка шагнула за порог, боясь даже подумать, что ее может там ждать. Коридор был в беспорядке, на полу лицом вниз лежало трое незнакомых парней откровенно бандитского вида, еще двое «отдыхали» в тех же позах в кухне. Все были связаны подручными материалами. И над этой прекрасной картиной коршунами возвышались Виктор и Иван, а где-то за их спинами, на холодильнике, маячил непривычно возбужденный Самад.

— И что это опять за твою мать? — обреченно спросила Лима. Не иначе как от шока, в голове ее крутилась только одна глупая мысль: это же опять замки менять нужно, Витю просить уже неудобно…

— Молодые люди немножко попутались, — прокомментировал Панов, прикладывая заметные усилия, чтобы не пнуть ближайшего к себе нежданного гостя. — Ворвались, начали вещи выбрасывать, беспорядок наводить — похоже, что-то искали. Но вот что, — добавил он, все-таки не выдержав и поддавшись своему желанию, — этого они нам рассказывать не хотят.

— А мы очень хотим узнать, какого хрена к тебе опять врываются, — с кровожадным выражением лица закончил Иван.

Лима ужаснулась всему и сразу. И очередному нашествию парней Артура — это были, без сомнения, именно они. И в который раз учиненному в ее квартире беспорядку. И тому, что головы Самада, которую все так искали, по-прежнему никто, кроме нее, не видел. И тому, что кошмар в ее жизни, похоже, никогда не закончится. А еще тому, каким злым и жестким стал после возвращения ее красивый, легкий и иногда чуть глуповатый, но одновременно очень добрый Иван. Артура теперь хотелось не просто побить, его убить хотелось, поняла девушка. И ужаснулась заодно еще и этому.

От страха и гнева ее тело вновь пробила неудержимая дрожь.

— Да когда ж эти люди наконец оставят меня в покое? — воскликнула она. — Никаких же уже сил нет! Ну как на работу ко мне ходят — то одни, то другие, то третьи… Как же вы меня все достали!!!

Она, продолжая ужасаться, изо всех сил пнула ногой по ребрам одного из лежавших, да так сильно, что ее мужчины, как по команде, подлетели к ней и подхватили под руки с двух сторон.

— Лимка, ты чего? — заорал Панов. — Успокойся немедленно, ты его так убьешь или покалечишь. Тебе что, в тюрьму захотелось?

Девушка обвела царящий вокруг беспредел мутным взглядом, зацепилась глазами за удивленные глаза своего «бестелесного» друга и изменившимся, низким, страшным голосом сказала:

— Как мне это все надоело! Такое ощущение, что мы находимся где-то в стеклянном аквариуме, и кто-то невидимый и большой ставит на нас опыты, как на лабораторных крысах. То один геморрой подкинет, то другой. И смотрит, наблюдает, записывает, как мы будем реагировать, выживем ли, оставим ли потомство… Нет уж, хватит с меня этих игр!

Парни отпустили ее руки и с не меньшим ужасом смотрели на подругу, ожидая, что будет дальше.

— Я больше никого покрывать не буду. И сама решать не касающиеся меня проблемы — тоже. Пусть этим занимаются специально обученные люди. Парни, — обратилась она к Виктору и Ивану, — наблюдайте за ними. А я пойду к соседям и вызову милицию.

— Ну наконец-то! — выдохнул Панов, и на лице его расцвела одобрительная улыбка.

Самад со своего насеста на холодильнике только удивленно хлопал ресницами.

 Макс ссылается на момент из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», когда голову погибшего Берлиоза похищают, чтобы принести на бал к Сатане в доказательство его существования.

 Кокосовая койра — длинные древесиноподобные волокна из межплодника кокосовой пальмы, расположенные между его внешней оболочкой и привычной всем скорлупой ореха. Используется в производстве матрасов для придания им твердости.

Глава 23. Фиаско

Примите тот факт, что иногда вы голубь, а иногда и статуя.

Д. Брансон

Наряд милиции прибыл на удивление быстро, Лима даже не успела толком соскучиться. Напротив, все это время она едва удерживалась, чтобы не начать пинать поверженных врагов ногами, и, если бы блюстители порядка где-то задержались, кто знает, долго ли она смогла бы противиться своему нездоровому желанию. Когда в домофон позвонили, девушка впустила патрульных в подъезд, а Виктор, для профилактики треснувший по макушке одного из обезвреженных нападавших, вышел коллегам навстречу.

— Пусть лучше сначала они увидят меня. Покажу удостоверение, объясню ситуацию, а то мало ли что… — объяснил он друзьям свое решение. — Не хотелось бы, чтобы за преступников приняли нас.

Лима понимала его: в существующей мизансцене без подготовки сложно было понять, кто преступник, а кто жертва, — а потому только обрадовалась тому, что Панов такой активный, предприимчивый и сообразительный. Сама она до такого нипочем не додумалась бы.

Несколько минут спустя трое здоровых мордатых парней в форме шагнули в квартиру и с интересом уставились на необычный «коврик» в коридоре, а когда увидели его продолжение еще и в кухне, заулыбались, переглядываясь. Они ожидали этого. Следующий за ними Виктор справился с задачей, успев подготовить патрульных к тому, что они должны были увидеть. Но Лима понимала, что разговаривать с милиционерами все равно придется ей, она же была хозяйкой квартиры. Неожиданно накатило ощущение нереальности, погружения в очередной кошмарный сон. Земля словно уплыла из-под ног. Тем не менее, ей удалось внятно и четко изложить факты, почти не дрожа внешне, хотя внутри нее то и дело поднималась паника. Старший группы — если Лима правильно могла определить, старший сержант — покачал головой и сказал, обращаясь к коллегам:

— Надо везти всю эту банду в отдел, пусть ими занимаются те, кому положено. Только вот всех не разместим. Сань, — приказал он одному из них, — вызови по рации, кто там из наших поблизости, пусть помогут.

Тот кивнул и ушел к машине. Старший обратился к присутствующим:

— Вы слышали, надо ехать в отдел. Напишете заявление, дадите показания. Документы у всех с собой?

Панов пожал плечами — свои он сегодня уже показывал. Лима кивнула и быстро сбегала в комнату за паспортом. Иван только пожал плечами:

— Я шел в гости к подруге, паспорта не брал. Не думал, что понадобится. Но могу принести, я живу в этом же подъезде.

— Принесите, — благодушно согласился мужчина, с интересом изучая документ Виктора, и сделал знак коллеге: — Сходи с товарищем, чтобы не заблудился.

Иван в сопровождении милиционера ушел за паспортом. Почти сразу же вернулся ушедший ранее Саня и сообщил, что минут через пять подъедет еще один экипаж и поможет перевезти подозреваемых. Валяющиеся на полу парни стали подавать голос, но их никто слушать не хотел. Патрульным было ни к чему, не их головная боль. Лима прекрасно видела, как хочется им быстрее разделаться со всем этим и поехать себе дальше.

Когда вернулись Иван с сопровождающим, следом за ними в квартиру вошла пожилая соседка Лимы, Антонина Ивановна, с которой у девушки были теплые отношения и к которой она постоянно бегала звонить по телефону. Женщина причитала на ходу, то и дело всплескивая гладкими полными руками:

— Лимочка, деточка, да что ж опять тут у тебя такое творится?

Патрульные переглянулись.

— С этого места подробнее, пожалуйста, — принимая из рук Ивана паспорт, попросил старший.

Лима вздохнула.

— Это не первый раз, когда ко мне в квартиру врываются и устраивают погром.

Милиционеры переглянулись. В их глазах желание поскорее сдать этих загадочных людей кому-то из дежурных оперов в отделении читалась легко и без усилий.

— Офигенно, — сказал старший сержант. — Только этого нам еще и не хватало. Чего ж Вы раньше нас не вызывали, девушка?

Лима пожала плечами.

— Понятно, — кивнул мужчина. — Значит, Вы что-то знаете о том, кто эти люди и чего им от Вас надо.

— Ничего я не знаю! — огрызнулась она. — Я хочу жить спокойно и чтобы всякая шушера не лезла ко мне в дом.

Мужчина скептически посмотрел на нее, но ничего не ответил. Пенсионерка подошла к девушке и обняла, неодобрительно посмотрев на патрульного.

— Значит, так, — решил тот. — Мы едем в отдел, и по пути Вы как следует подумайте о том, что будете рассказывать нашим операм.

Пенсионерка ахнула, прикрыла рот пухлой ладошкой.

— Как же так? Девочку-то в милицию за что? — запричитала она.

— Гражданочка, Вы только не волнуйтесь, — изобразил улыбку милиционер, — девочку Вашу никто не обидит. — Он снова обратился к Лиме: — Постарайтесь вспомнить, когда к Вам уже врывались, что Вы видели, что слышали, кто это мог быть и что искать. Чем больше Вы расскажете, тем лучше Вам смогут помочь.

Лима, обнимая соседку в ответ, окинула взглядом квартиру, куда могла дотянуться. Самада в пределах видимости не было — наверное, перенесся от греха подальше куда-то, где его точно не могли заметить даже случайно. Или в комнату, или на балкон, а может, к себе в квартиру или к Ване. Хотя, зная это любопытное существо, можно было предположить, что он вряд ли забрался бы куда-то далеко, так что, скорее всего, он все-таки был в комнате.

В квартиру вошли еще двое милиционеров, за руку поздоровались с коллегами, узнали Панова.

— А ты что тут делаешь, Вить? Это же не твой район?

Тот пожал плечами, указал на вяло дергающихся парней на полу:

— Да вот, помогал обезвреживать этих красавцев. Ворвались в квартиру к моей подруге, явно не на чай и без цветов.

Лима поймала на себе изменившиеся, заинтересованные взгляды мужчин в форме, услышала произнесенное шепотом: «Твоя девушка?» Виктор улыбнулся, покачал головой и так же тихо ответил: «Нет, близкая подруга детства».

Старший сержант махнул рукой:

— Давайте забирать клиентов. А Вас бы как доставить? — спросил он Лиму.

Виктор ответил за нее:

— Я на машине, мы поедем следом за вами. Вот только квартиру открытой оставлять не хочется.

Антонина Ивановна громко и уверенно сказала:

— Я могу покараулить. Лимочка, тебе не нужно переживать, я никого сюда не впущу.

Женщина изобразила на лице готовность и жажду деятельности. Лима благодарно кивнула соседке. Милиционер удовлетворенно хмыкнул.

— Хорошо. Тогда оставайтесь в квартире, пока девушка не вернется, закройтесь и никого не пускайте.

— Да, Антонина Ивановна, это такое одолжение с Вашей стороны, — присоединилась Лима. — Но Вам тут ничто не угрожает. Замки не работают, но Вы можете закрыться на засов — и точно никто не войдет, даже я.

Пенсионерка энергично закивала. Сотрудники милиции по одному выводили пытающихся огрызаться парней, все так же совершенно не обращая внимания на то, что те хотели сказать.

Лима, Виктор и Иван вернулись домой только утром. Написание заявления, общение с раздражительными сотрудниками, проверка и перепроверка их показаний, ответы на вопросы, иногда довольно каверзные — все это после утомительного трудового дня оказалось крайне сложным. Даже то, что Виктор сам был милиционером и знал, как нужно разговаривать с коллегами, не слишком-то облегчило всем им задачу. Лима едва не падала от усталости. Ей постоянно приходилось держать в голове, что можно говорить, чего нельзя. К счастью, по дороге в отдел они с Виктором и Иваном условились, что именно будут говорить, и разночтений в их показаниях не было, хотя их и пытались поймать на каких-нибудь нестыковках. Нестыковок не оказалось.

Однако часам к трем утра, когда они были уверены, что скоро смогут поехать домой, в кабинет, где вот уже несколько часов продолжалась то ли беседа, то ли опрос, то ли уже допрос, вломился еще один оперуполномоченный — тоже возбужденный и взъерошенный, с красными от недосыпа глазами. В его руках была стопка свежераспечатаных, но уже помятых по пути листов: похоже, что он очень торопился принести их. Мужчина быстро протянул свою ношу худощавому старшему лейтенанту, который вел опрос. Тот был знакомым Виктора, но это ничего не меняло.

— Это еще что? — поинтересовался он.

— А ты посмотри внимательнее.

Старший лейтенант бегло просмотрел распечатки, изменился в лице, потом еще раз стал читать, уже более вдумчиво. Виктор с Лимой переглянулись, Иван просто смотрел на офицера и не отводил от него пристального взгляда. Никто из них не понимал, что происходит.

— А скажите мне, Олимпия Юрьевна, как давно Вы знакомы с этими молодыми людьми? — задал он неожиданный вопрос.

— С которыми? — уточнила она и непонимающе уставилась на него

— С теми, которые взломали замки Вашей квартиры. — В голосе милиционера уже явно слышалось не только раздражение, но и недоверие.

Девушка пожала плечами. Она несколько раз уже говорила, что эти люди ей не знакомы. Неужели придется по тысячному разу повторять все снова?

— Я не знаю их.

— Вы уверены?

— Абсолютно. — И тут же, не удержавшись, зевнула.

— Слушай, Володь, ну объясни ты наконец, что ты от Лимы хочешь? Мы же уже сто раз тебе все рассказали! — вмешался Панов.

— А то, — повысил голос мужчина, — что ваши «друзья» числятся в розыске. Слышишь, Вить, в розыске, причем не абы каком, а всероссийском! Их подозревают в убийствах, грабежах, мошенничестве и бандитских налетах.

Если бы не сидела, Лима бы точно упала, в этом она не сомневалась. Потрясение было такой силы, что казалось, вышибло из нее дух. Нет, она, конечно, понимала, что не мальчики из церковного хора ворвались к ней в дом и не сиамские котята, но чтобы все было настолько плохо!.. Страшно было даже подумать, что эти люди могли с ней сделать… Хотя Леднев в свое время тоже грозился ее пытать. Вот только смог бы? Эти-то точно смогли бы. Ой, мамочка, когда же это все закончится?

— И при чем тут я? — осторожно, неуверенно спросила девушка.

— Я хотел спросить Вас о том же, — кивнул старший лейтенант и как-то нехорошо улыбнулся, уголком рта, с прищуром глядя на нее. — Вы обычная среднестатистическая девушка, как пытались меня убедить, живете тихой размеренной жизнью, так с какого перепугу к Вам вдруг вламываются такие отморозки? Хотите сказать, случайно?

Лима потерла руками ноющие виски. Ей очень хотелось домой, на диванчик, выключить звонок и домофон, и чтобы хотя бы сутки ее никто не трогал.

— Я уже рассказывала Вам эту совершенно бредовую историю про какую-то потерянную голову, — устало сказала она, даже не пытаясь скрыть написанные на лице эмоции: страха, растерянности, недоумения. — Я подозреваю, что это может быть как-то связано с бандитскими разборками или боевыми действиями на Кавказе, у нас же не отрезают головы врагам или конкурентам.

— А Вы откуда знаете, как оно бывает «у нас»? — осведомился оперуполномоченный. — Вы же сказали, что ни с чем таким не связаны.

— Да не связана я! Вы меня видите вообще? Я похожа на боевика? Или на исламского террориста?

Мужчина смотрел на нее этим своим пронизывающим взглядом, чуть прищурив глаза и склонив голову набок, и Лима вдруг почувствовала, что он ей верит, но почему-то не хочет показывать этого. Похоже, ее реакции и поведение вполне вписывались в концепцию того, что обычная девушка панически боится всего, что связано с исламскими террористами, войной на Кавказе и прочими ужасами, такими далекими от ее обычной, ничем не примечательной жизни.

В конце концов их отпустили, пообещав на днях еще вызвать для дальнейших уточнений, если всплывут какие-то новые подробности, касающиеся задержанных. Правда, ни Лима, ни Иван, ни Виктор не понимали, как могут помочь в этом случае, но рады были уже тому, что долгая, нескончаемая ночь наконец завершалась и можно было попробовать хоть немного поспать, тем более что оба мужчины должны были еще выйти на работу.

Оказавшись дома, изрядно вымученная троица застала квартиру открытой, соседку спящей сидя в кресле, где обычно спал Самад, а его самого — на подушке Лимы, не сомкнувшим глаз, следившим за женщиной, словно та могла сделать что-то плохое. Почему-то в голове девушки сразу возникло сравнение со сторожевым псом — сильным, умным, верным хозяйке и оттого еще более опасным. Она даже улыбнулась этому образу: она любила собак и уважала верность как у животных, так и у людей. Особенно у людей.

Но Самада подобные параллели оскорбили до глубины души.

«Это я-то собака? — беззвучно воскликнул он, возмущенный и взбешенный. — Ты совсем уже от рук отбилась, женщина?! Ты что себе позволяешь?»

«Отвали, — устало, лениво ответила Лима, которой совсем не хотелось выяснять отношения. — Мы потом с тобой поругаемся, если хочешь. Но не при свидетелях».

Антонину Ивановну осторожно разбудили, в три лица искренне поблагодарили за помощь и с почестями проводили домой, а сами опять собрались на кухне, где сохранивший наибольшее количество сил Иван сварил всем небольшую кастрюлю кофе — туркой тут было не обойтись. Виктор быстро принял душ, понимая, что перед работой домой уже не успевает, и после водных процедур если не чувствовал себя лучше, то хотя бы выглядел посвежевшим. На бодрящий запах даже Самад Магомедович соизволили подтянуться и присоединиться к компании. Теперь ему можно было не бояться и находиться рядом даже тогда, когда в гостях был Иван, — несколько дней назад парню успели все рассказать о возвращении и головах, и он на удивление спокойно воспринял странную историю. Хотя после того как он умер и воскрес, его, наверное, уже сложно было чем-то удивить.

Профессор рвался в бой, его очень задело сравнение с собакой. Он никак не мог успокоиться, и Лима искренне радовалась тому, что никто из присутствующих, кроме нее, его не слышал. Ей было стыдно за его поведение и слова, и она не могла решить, чего же хочет больше: спать или чтобы Хаджи наконец заткнулся. Пожалуй, и того, и другого хотелось одинаково горячо, страстно, непереносимо.

Парни вели диалог, хлебая кофе, как кони, и доедая оставшуюся в холодильнике еду. Бессонная ночь в отделении милиции несколько подточила их силы, и два молодых и сильных организма требовали восполнения затрат. Девушка же вяло цедила свою порцию, щипала кусочек сыра и старалась не упасть носом прямо в чашку.

— … так что теперь нашим придется хоть немного пошевелиться, — услышала она окончание фразы Виктора.

— Все-таки хорошо, что Лимка написала заявление, — поддержал Иван. — А то это уже ни в какие ворота не лезет. Может, теперь Артур от нее отстанет. — Виктор и Лима, не сговариваясь, хмыкнули, и парень исправился: — Ну, или станет осмотрительнее. Или паузу хотя бы возьмет…

— Ага, возьмет он, как же, — подал голос Самад. — Его это только раззадорит. Вот увидите, еще какую-то подлость придумает.

Лима нехотя передала друзьям его слова, а он между тем продолжал:

— Тебе бы сейчас на какое-то время съехать куда-то, на