автордың кітабынан сөз тіркестері  Это всегда был он

Алекс Хилл

Мама часто повторяет, что молодость состоит из глупостей и ошибок, которые впоследствии и делают из тебя человека. То, что происходит в твоей жизни – твоя заслуга, результат твоего выбора и действий, но бывают моменты, в которых очень трудно, а иногда и вовсе невозможно мыслить разумно. И как же важно, чтобы в этом случае рядом был тот, кому ты действительно доверяешь

Мореева, давай уже выкинем эту лишнюю букву из твоей фамилии?

koroche: «Скобочка? Серьезно?»
Настя: «Чем она тебе не нравится?))»
koroche: «Две скобки? Мореева, ты не заболела?»
Настя: «Нет)))»
koroche: «Три?! Ты меня балуешь)»

– Перемены не спрашивают разрешения, они просто приходят.

– Твоя жизнь только твоя, – продолжаю выуживать слова откуда-то из глубины души. – И все решения в ней принимаешь ты сам. Никто больше, только ты.

– Там было признание, – отвечаю уклончиво, потому что стесняюсь произнести правду вслух.

– В чем?

– Действительно! В чем? В том, что я русалка, конечно!

– Да? Тогда и я тоже.

– Тоже русалка?

– Тоже люблю тебя.

Никто вообще никого не спасает. Так не бывает. Каждый сам за себя. Или против, тут уж с какой стороны посмотреть. Борется или сдается. Ищет или нарочно теряет. Любит или ненавидит. Принимает помощь или отвергает ее. Спасение начинается тогда, когда нуждающийся признает его необходимость, позволяет себя спасти. Это все выбор

Говорят, время лечит любые раны, притупляет тоску, позволяет забыть об ошибках и двигаться дальше. Но все это не имеет смысла, если человек, несущий груз прошлого, не желает себя прощать.

Жизнь – самое ценное, что у нас есть. Все можно исправить. Все, кроме смерти.

– Какие цветы она любит?

– Что? – морщится Морев.

– Цветы. Какие нравятся Насте?

– Не знаю.

– Попробуй угадать.

Саша тяжело вздыхает, случившееся сегодня обрушивается на него мешком осколков, которые когда-то давно были блестящими надеждами. Он слишком устал притворяться.

– Назови первое, что придет в голову, – продолжает настаивать Дима.

– Сирень. Ромашки. Не знаю, Зима. Спроси у нее сам. Да и она будет рада любому букету, если он от тебя.

– А цвет?

– Зачем? – измученно спрашивает Саша.

– Просто скажи.

– Раньше был желтый.

– Откуда ты это знаешь?

Саша вспоминает ядовито-желтый дождевик Насти, за который он дразнил ее, называя Джорджи[2], ее тетради, обложки которых были того же цвета, ужасный мохнатый помпон, напоминающий дохлого цыпленка, который она носила на рюкзаке.

– Просто знаю, – отвечает он.

Дима скромно улыбается и хлопает Сашу по плечу:

– И ты прав. Во всем. Понимаешь, что это значит?

– Это ничего не меняет.

– Уже изменило.