Александра Глазкина

Вечер пахнет сиренью

Миниатюры и рассказы

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Александра Глазкина, 2018

С годами приходит умение испытывать ностальгию, но без привкуса горечи, без сожаления о неотвратимости времени. Все мгновения детства живы, пересыпаны лавандой в дальних шкафах памяти и терпеливо ждут своего часа. Стоит услышать знакомую мелодию, уловить запах сирени, наткнуться на старую игрушку, и ты опять становишься ребенком, душа которого переполнена ощущением чуда и верой, что весь мир на ладони. Но теперь тебе еще дан волшебный дар — облекать воспоминания в слова.

12+

ISBN 978-5-4485-2972-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Вечер пахнет сиренью
2. Абрикосовое
3. Любопытство
4. Есть такие люди…
5. Семейное древо
6. Зазеркалье
7. Равновесие
8. Старый город
9. Там, на неведомых дорожках…
10. К бабушке
11. Улица моего детства
12. Заклинание ветра
13. Волнение
14. Июльское
15. В своей стихии
16. Дети ночи
17. Яблочное
18. Возвращение в тишину
19. У самой воды
20. Ловец снов
21. Птица
22. Сплетение
23. Шкатулка памяти
24. Узорные фантазии
25. Качели
26. Малиновое
27. Я люблю под окнами мечтать…
28. Катится автобус…
29. О прошлом и будущем
30. Вид сверху
31. Наполняя источник
32. Повелитель звезд
33. Созвездие счастья
34. Велосипед
35. Грибник
36. Последние слезы зимы
37. Метель
38. Утро начинается дважды
39. Чай и письма
40. Волшебный сад
41. Ворошить листву
42. Сиреневое
43. После грозы
44. Дорожное
45. Южная ночь
46. Чаепитие
47. Список радости
48. Для тех, кто выбирает…
49. Наедине с осенью
50. Оправдать ноябрь
51. Зачем приходит снег?
52. Снежные оттенки
53. Планы на зиму
54. Тому, кто зажигает свет…
55. Вдохновение
56. Путешествие в мечту
57. Все языки мира
58. Комната забвения
59. Рыжая магия
60. Бусина зеленая, белая, черная…
61. Весенние письма
62. Институт эмоций и его обитатели
    1. Смех
    2. Плач
    3. Оптимизм
    4. Страх
    5. Страдание
    6. Желание
63. Время яблок
64. Вечер пахнет сиренью
65. Работа над ошибками

Истории приходят по-разному. Одни, шелковой паутинкой выскальзывая из только что сбежавшего сновидения, незаметно и вкрадчиво вплетаются узором в мысли и настроения дня. Они тихи, ласковы и ненавязчивы. То зазвучат птичьим переливом, то затихнут. Рисуют картинки и образы солнечными лучами на кружевной занавеске. Покорно и терпеливо ждут подходящих слов.

Другие обрушиваются лавиной, волной, наваждением, сметая все на своем пути. Они не позволят повернуться к ним спиной и начать ритуальный танец повседневности. Нет, они хватают, душат, бередят. Пока не уступишь страстному велению, не бросишь все, не выключишься из ритма и не возьмешь в руки тетрадь. Вот тогда они польются, не встречая преград. И будут слезы, любовь, приключения, отблески костров в ночной степи и ослепительное мерцание незнакомых созвездий.

Ты — только сейчас, только так. Морок, напасть, золотистое покрывало, долгий-долгий взгляд в двери мира, которые открываются только для тебя и тобой. Пока не будет дописано последнее слово.

И потом поднимаешь глаза, видишь нестертую пыль на книжной полке, брошенную на пол игрушку, знакомый узор обоев. И впускаешь в себя шорохи, вздохи и смешки родного дома. И думаешь с удивлением и восторгом: что это было? И куда ушло? Тут же спохватываешься с облегчением. Вот оно, тайные знаки, священные письмена, неведомые руны. Заклинание вечности и обещание райского блаженства, запечатленные синей шариковой ручкой в обычной тетрадке в клеточку…

Но все истории, как бы они ни приходили, хотят быть рассказанными и услышанными…

Абрикосовое

Рдяные абрикосы подставляют бочка солнцу и, как все рыжие, мгновенно покрываются веснушками. Поймав прохожих на том, что они невольно замедляют шаг и задирают головы, понимаю — пора избавить их от соблазна! За неимением лестницы урожай с веток сбиваю тяпкой и пару раз получаю тугими шариками по лбу. Видимо, дерево сердится, что я так небрежно обхожусь с ее любовно взращенными плодами.
Под спасительной прохладой увитой цветами беседки начинается действо. Все липкое и сладкое: мои пальцы; подол сарафана, в который я собирала паданки; дочкины щеки (по устоявшейся детской традиции фрукты попадают больше в рот, чем в чашку). Косточки охотно выскальзывают из медово-прозрачной мякоти, предвкушая момент своего триумфа, когда, высушенные, станут материалом для поделок. Но пока не до них.
Тягучую массу перетираем и щедро смешиваем с сахаром, и вот, после ночи сладких снов, где еще свежи воспоминания о знойных закатах и веселом раскачивании в лазурной вышине, бывшие фрукты становятся вареньем. Дом наполняется восхитительным ароматом, а рот — слюной. Пропитываясь абрикосовым волшебством, все становится звонким, прозрачным, золотистым. Скачут блики по зеркалам; загораются веселые искорки в глазах домашних; нежно дзинькают хрустальные пиалы, споря, кому из них достанется честь принять в свои недра свежесваренную массу.
Солнце, оценив фронт работ на опустевшем дереве, сдает вахту дождику, и нас опять балуют радугой, пусть всего на миг. Как ни странно, в радуге ярче всего проступает именно оранжевая полоса. И хмарь за окном не страшна, когда в доме разливают по банкам, смешивают с творогом и намазывают на еще теплый свежий хлеб солнечно-рыжую сладость.

Любопытство

Сначала оно таится где-то на кончике языка и пальцев. Мир познается через фактуры: шероховатость ковра, прохладная гладкость листвы, тепло маминых рук. Круглое, мягкое, яркое, тяжелое. Разнообразие явлений и предметов, звуков, запахов и красок. Мир вокруг меня.

Потом любопытство плавно перетекает в ноги. Подняться, пробежать, забраться. Ступеньки и лестницы, запретные двери и небоскребы-горки на детской площадке. Смогу ли? Получится ли? А что будет? Я в мире.

И вот уже любопытство сосредоточено где-то в области сердца с легкой отдачей в голову. А если я заплачу, обнимут меня или рассердятся? А если я попрошу, согласятся или откажут? В многогранность ощущений вплетаются новые нотки — мелодия человеческого общения. Любопытство внезапно может стать стрелой, направленной прямо в сердце при виде незнакомых глаз. Или, напротив, распахнуться парашютом над морем веселой компании. Я среди людей.

И какое же счастье, восторг и удивление, когда приходит новая вариация любопытства, пульсирующая в районе облачного сплетения, направленная на внутренний космос. Кто я? Зачем я в этом мире? Бесконечное познание, ларцы с драгоценностями эмоций, чувств и ощущений. Я — наедине с собой.

Есть такие люди…

Есть такие люди, чей путь легок и звенящ. Они являют себя миру, и не боятся того, каким обернется мир для них. Они не медлят задавать вопросы и не отрицают ответы. Карманы их набиты историями, золочеными орехами, улыбками, фантиками и придорожными камушками, каждый из которых — сокровище. В глазах плещутся волны позабытых морей, чьи берега покинуты давно, но без сожаления. Когда они просыпаются, вчерашние сны, незаметно, золотистыми прядями, вплетаются в их спутанные волосы, чтобы при каждом повороте головы обещать неведомое. Они щедро делятся своими находками, с радостью соглашаются на чаепитие под тенью раскидистых яблонь в старом саду. Но всегда уходят, не оглядываясь и не закрывая за собой калитку…

Есть такие люди, которые растягивают пеструю сеть в надежде поймать придорожные песни; код заклятия, открывающего вход в пещеру с сокровищами или просто чей-то шепот у костра. Они завешивают окна золотистыми шторами, чтобы даже самый серый свет, проходя сквозь плетение нитей, обещал лето и тепло. Они хранят в своей библиотеке потемневшие от времени книги, написанные на всех языках сразу, но никогда не открывают их. Достаточно провести ладонью по ветхому корешку, чтобы зазвучало, пролилось, заворожило. Свои сны они охотно обменивают на пуговичные бусы и завтрашние новости, а тесто для пирогов замешивают на слезах. Они накрывают стол для чаепития пот тенью раскидистых яблонь в старом саду. А потом, тихонько вздыхая, закрывают скрипучую калитку за теми, кто ушел и унес с собой цветы их сердца…

Есть такие люди, которым никогда не надоедает слушать чужие истории и, перекраивая их, создавать свои, собственные. Или извлекать эти истории из глубин своей памяти и воображения. Которые любые эмоции, мысли, события, впечатления стремятся скорее облечь в оболочку слов, чтобы мир вымышленный стал сильнее, глубже, ярче, чем мир реальный. Такие люди, если и решат пускаться в путь, то даже не понимают, к какому горизонту направить шаги. Потому что и дорога для них — это всего лишь другая форма воображения…

Семейное древо

У меня, а теперь и у моей дочки — бабушкины глаза пронзительной синевы. В горле стоят чужие песнопения, слов которых я не знаю, только бродит мотив волнами, щекочет. Я совершенно тем же маминым жестом прижимаю к себе русую голову своего ребенка. И роспись становится похожей — те же плавные линии, тот же завиток. Я всматриваюсь в старые, пожелтевшие фотографии, и вижу жесты, взгляды, повороты головы. Вижу в глазах те же мечты и разочарования, несмелые надежды и уверенность, стойкость и смиренность.

Я — не только я. Я — все, что было до меня и все, что будет после. Прорастает дерево, закрывая небо, и так хочется опрокинуться в это зелено-голубое, а теперь — и золотисто-осеннее, чтобы вспомнить и забыть. Как уходили на войну и как ждали. Как строили дом и собирали вещи для переезда. Как рожали детей и оплакивали ушедших. Тягучее, звенящее, взлетающее и укутывающее. Я — часть рода. Во мне — все имена и все слова, все песни и слезы, все средоточие мира.

Я чувствую ногами твердую опору, голову мою кружит от горьковатого ветра. А в сердце бьется, стучит, пульсирует время. Оно не уходит и не исчезает, оно остается в памяти и, как семейный оберег, передается дальше. Каждое утро из зеркала глядят на меня бабушкины глаза пронзительной синевы…

Зазеркалье

Что происходит с зеркалами? Почему они бунтуют и являют нам непонятных близнецов? Вроде бы и черты лица, и жесты знакомые, но какое разительное отличие! Вместо легкомысленных косичек — спутанные пряди, в которых пробивается седина. Вместо нежного румянца — зеленоватую бледность. Вместо яркой синевы глаз — тусклая серость ноябрьского неба. Где прыгучесть и плавность? Где лукавые смешинки? Зеркало превращается в портрет Дориана Грея, только причиной тому не пороки, а инертность и безволие, угасающий интерес к жизни.

Если ваш зеркальный близнец в одно хмурое утро просто взбунтует и не покажется вам? Заметите ли вы, что исчезли, что стерты с этой земли? Не противьтесь, если он скорчит недовольную мину, когда вы начнете обматывать вокруг шеи надежный шерстяной черный шарф крупной вязки. Просто верните с антресолей шелковую косынку с бабочками. Не злитесь на него — просто ответьте улыбкой на его улыбку (тот, кто сидит в пруду — помните??). Кто знает, может, тогда зеркало снова станет благосклонным, и даже в ноябрьском небе вы уловите отблески летней синевы?