Глава 2

Зал уже начинал пустеть, и становилось слышно цоканье ее каблуков. Золотой свет заполнял пространство с высокими потолками, торжественными лестницами, колоннами, лирами и позолоченной лепниной. Еще не прозвенело ни одного звонка, но зрители расходились по ложам, продолжая беседы там. Через бархатные с бахромой занавеси голоса доносились глуше.

Алина Воронова прохаживалась по фойе как будто между делом, от скуки в ожидании представления. Не всякий мог заметить, как ее глаза то и дело устремляются к входу.

«Он появится, не пропустит», – заверяла она себя, что-то внимательно изучая в своей программке.

Алина старательно избегала вопросительных взглядов, которые бросали на нее припозднившиеся зрители. Отчего она до сих пор не в своей ложе? Дело у нее. И какая всем важность?

Алина, вдова графа и генерала Воронова, который снискал славу и почести в многочисленных боях, все еще оставалась молодой и по-прежнему красивой, насколько ее вообще одарила природа. Ее медные волосы были уложены в модную прическу, невысокая хрупкая фигурка затянута в алый шелк того пограничного яркого оттенка, который уже выхватывает взгляд в толпе, но еще считается приличным в свете, грудь подчеркивало манящее декольте, а губы подкрашены кармином. Все женские уловки, которые только можно применить, делали из нее почти неотразимую красавицу. Впечатление портили лишь глаза – маленькие, карие, недостаточно светлые, чтобы искать в них золотые и ореховые оттенки, но и не настолько темные, чтобы считаться колдовскими. При этом смотрели они настороженно и проницательно, выдавая непозволительный для женщины острый ум.

Один за другим звонки оповестили о начале представления, однако она не пожелала покинуть свой пост. Облокотилась на балюстраду и раздраженно постукивала каблучком. Фрау Вебер, ее компаньонка, а в действительности горничная, уже бы шипела, призывая вести себя подобающим образом:

– Слезьте с перил! Подите в зал, иначе ваше отсутствие заметят. Представление следует смотреть. Ваше поведение неприлично!

Только вот Алина чихала на приличия. Она решилась на важный разговор, и он состоится.

– Если Онегин явится, – добавила она очень тихо.

Из зала доносилась музыка. Она лилась, звала за собой, менялась. То задорная, то тревожная или грустная. На сцене балерина Авдотья Истомина выписывала затейливые пируэты, волновала своим танцем, восхищала красотой.

Алина Воронова не смотрела представление, она ждала мужчину. Терпеливо и спокойно. А он все не появлялся.

Она уже надумала уходить, но не в ложу, а совсем отправиться домой, поскольку, по ощущениям, первый акт балета заканчивался, когда расслышала от входа:

– Ваше сиятельство…

Молодой мужчина, тщательно причесанный, одетый по самой последней моде, двигаясь степенно, даже вальяжно и с необыкновенным достоинством, оставил элегантное пальто в гардеробе. Это был Евгений Онегин. Тот, кого она ждала.

Он тоже заметил ее и поклонился, приветствуя. Алина невольно залюбовалась правильными чертами лица, ровным носом, мужественным подбородком, сияющими синими глазами и светлой, почти перламутровой кожей на его лице. Еще недавно у нее имелась возможность любоваться им, когда только захочется, – они встречались, пылали друг к другу страстью. Алина касалась его щеки ладонью и, ощущая шелковистость, удивлялась, как у мужчины может быть настолько нежная кожа. Она водила по четко очерченным ярким губам пальчиком и замирала в восторге от его поцелуя. Она не встречала мужчину красивее Евгения Онегина, и при этом его мужественность поражала не менее его красоты. Алина любила прижиматься щекой к его груди и слушать ровное биение сердца. Удары передавались в ее тело, эхом разносились по нему и превращались в страсть. Пожалуй, даже в любовь. Впрочем, Алина не верила в любовь. Но если она и способна была испытывать нечто подобное, то испытывала это к Евгению.

До сих пор ничего не изменилось. Страсть и нежность не сошли в ней на нет, пусть они и расстались. Евгений сказал, что вышло время. Она намеревалась это время вернуть.

– Я жду тебя. Хотела видеть, – пролепетала Алина, когда он приблизился и легонько поцеловал кончики ее пальцев, и устремила на Евгения взволнованный трепетный взор. Самый нежный, на который только оказалась способна. Дрожащие ресницы, незаметное дыхание и полуоткрытый рот могли бы тронуть любого, кто видел это милое личико, но, кажется, на Евгения оно произвело противоположное впечатление.

Он чуть скривил губы, хотя даже самый внимательный наблюдатель не уловил бы в выражении его лица презрения, слегка прикрыл веки и тяжело вздохнул, при всей внимательности и вежливости демонстрируя скуку и лень.

– Мне кажется, мы все уже выяснили, – медленно и устало произнес Евгений, едва задержав на ней взгляд и явно собираясь пройти мимо.

На Алину его ответ и поведение произвели отрезвляющее впечатление.

– Хорошо. Пусть будет без прикрас, – просто и без эмоций проговорила она и, слегка прикусив нижнюю губу, продолжила: – У меня к тебе предложение, Онегин.

Евгений дернул одной бровью, выразив внимание и заинтересованность. Алина потянула его за руку в небольшую нишу меж колонн. Они по-прежнему оставались в большом зале, но укрытые от посторонних глаз, и слова теперь не разносило эхо.

– Женись на мне, – после небольшой паузы заявила Алина.

Он не удивился, даже не изобразил изумления, не возмутился и не нахмурился. Она нарушила все каноны этикета, все приличия, но Евгений лишь понимающе кивнул и пожал плечами.

– Я поясню, – проговорила Алина и легонько коснулась его рукава, останавливая готовые сорваться с мужских губ слова. Евгений скосил безразличный взгляд в сторону, и она заторопилась: – Мы давно и хорошо друг друга знаем. Думаю, ты, как и я, предпочтешь беседу без светских ужимок и иносказаний.

– О! Прямолинейность – это ценное качество, – признался Евгений, однако в его безразлично блуждающем по сторонам взгляде все еще не появилось интереса.

– Поэтому я скажу как есть, – перебила Алина, стараясь не думать о том, что он с трудом терпит ее присутствие и желает уйти. – Нам было хорошо друг с другом. Мне и тебе. Хорошо, как ни с кем другим. И вместе мы были прекрасной парой. Тебе, как и мне, не требовалось ничего из себя изображать, делать вид, будто нам интересны еще люди, кроме нас самих, лукавить, что мы способны любить еще кого-то, кроме себя. Ты такой же эгоист, как и я, и мне это весьма по душе.

Евгений Онегин просиял и закатил глаза. Он был согласен с Алиной, и ее весьма неоднозначное мнение о них веселило.

Когда Алина обдумывала этот разговор, она не сомневалась, что Евгений оценит и ее честность, и смелость. Именно поэтому и рассчитывала и на его откровенность.

– Ты не считаешь, что есть какой-то высший смысл в жизни, божественная суть, цель или предназначение. Я тоже в это не верю и не притворяюсь, будто меня интересует что-то, кроме себя и развлечений. Вместе мы могли бы знатно повеселиться и хорошо провести время, не отрицая своих страстей и слабостей.

Она снова сделала паузу, давая Евгению осмыслить сказанное. Его кивок и улыбка изрядно порадовали Алину. Он соглашался с ней. Он тоже все это хорошо понимал.

– Ты знаешь всю правду обо мне, даже самую неприглядную. Меня не пугают самые осуждаемые черты твоего характера. Мне безразлично общественное мнение и молва. Быть самим собой хотя бы с кем-то – такое могут позволить себе единицы. Будучи вместе, мы сможем себе это гарантировать. Сам знаешь, честность в наше время – достаточно дорогое удовольствие.

Игриво улыбнувшись, она приблизилась к Евгению вплотную и лукаво посмотрела на него.

– Моя дорогая Алина, – прошептал Онегин, снова притягивая ее пальчики к своим губам.

– Прошу, не перебивай, – так же шепотом ответила она. – Я договорю.

И пусть Алина продолжила обычным легким тоном, будто бы ее слова ничего не значили, но на ее губах играла улыбка, глаза сияли, а грудь в глубоком декольте приподнималась от дыхания.

– Ты знаешь, я очень… состоятельная дама, но при этом… ах, в ловушке. По завещанию покойного супруга, я наследую его капиталы только в пользование. Сама не могу оставить по наследству, не могу передать имущества или счета в дар. Однако тратить… тратить могу сколько угодно. В свое удовольствие. И с кем захочу. И… я хочу с тобой. Любые развлечения, путешествия, предметы роскоши. Я приглашаю тебя в ту жизнь, которую мы только сможем себе вообразить. В жизнь для себя. Будь у меня выбор, я бы, ни на секунду не задумавшись, обошлась без брака. Он всего лишь формальность, а потому мне не нужен. Но боюсь, закоснелый высший свет сделает нас изгоями, если поймет, что мы слишком хорошо живем, не обременяя друг друга предрассудками. Наши свободные отношения станут поводом для осуждения. Сразу пообещаю: в браке мы оба будем свободны и вольны делать все что заблагорассудится. Как видишь, я предлагаю тебе счастливый брак двух понимающих друг друга людей, в котором легко, приятно, беззаботно. В котором компаньону прощаются все проступки и грехи.

Закончив, она снова многозначительно взглянула на Евгения.

До них долетали отголоски музыки. В зале шло представление, и зрители не сводили глаз со сцены. Никто не нарушал уединения Алины и Евгения, а они уже стояли на непозволительно близком расстоянии друг от друга. Рука Онегина лежала на плече Алины, а другой он поигрывал локоном, выпущенным из ее прически. В голове сладкой патокой разливалось воспоминание о том, насколько восхитительна госпожа Воронова, и Евгений уже не припоминал, из-за чего решил с ней расстаться неделей раньше.

– Нам было так сладко вместе, так легко и вольно. – Алина слегка коснулась виском его скулы, с удовольствием втянула его запах и тише, с придыханием добавила: – Ведь страсть никуда не делась.

Они некоторое время стояли молча. Близко друг к другу. Ловя дыхание. Ожидая. Алина провела тыльной стороной ладони по глянцевому лацкану его фрака. Он был безупречен. На Онегине восхитительно сидели костюмы и фраки. Ни единой складки или морщинки. Пылинки будто не смели испортить его вид. И даже боливар, который он снял недавно, не примял прическу. У Алины защемило сердце от одного воспоминания, как его темные волосы рассыпались под ее пальцами, и она захотела испытать это снова. Впрочем, Евгений был слишком высок ростом. Чтобы играть его волосами, наматывать прядь на палец, с ним нужно оказаться в постели. И госпожа Воронова собиралась там оказаться сегодня вечером.

– Дорогая моя, Алина, – начал Евгений, – ваше предложение представляется сказкой, мечтой, которую я не смел бы и нарисовать в воображении, понимая закоснелость этого мира. Полагаю, подобный союз стал бы лучшим событием, которое только возможно. Брак, завернутый в подобную обертку, весьма завлекателен.

Онегин притянул ее к себе, обнял одной рукой за плечи, другой нежно провел от локтя до запястья и, захватив пальцы, поднес к губам. Он не касался их, но Алина чувствовала его дыхание, отчего мурашки разбегались по ее телу. Евгений посмотрел на нее, и Алина прищурилась, напрягаясь. В его взгляде она не обнаружила ни удовольствия, ни радости. Создавалось впечатление, будто он не видел ее, хотя смотрел в глаза.

А когда Евгений продолжил, ее ожидания, иллюзии и мечты полетели осколками по паркету театрального фойе.

– Но я бы тебя обманул, если бы согласился на твое предложение. А ведь перво-наперво мы желаем честности. Обманул бы, потому что моя душа такая же заскорузлая и ленивая, как наш мир, который уже все видел и знает наперед, что будет дальше. Мне невообразимо скучно, и никакими развлечениями от этой скуки меня не избавить. Даже столь прекрасным браком, какой ты предлагаешь. – Он пожал плечами и выпустил Алину из объятий. – Друга. Я вижу в тебе друга. Редкого, особенного и понимающего. С массой удивительных достоинств, не свойственных ни одной знакомой мне женщине: смелостью, решительностью и жаждой жизни. Столь восхитительные и поистине уникальные качества еще надо уметь оценить. Я имею великое счастье наблюдать их в тебе. – Евгений слегка помедлил, ожидая ее реакции на подобную фамильярность, и закончил: – Но ты заслуживаешь лучшего, поэтому не посмею предложить тебе руку и сердце.

Его огромные синие глаза устремились к входу в ложу. На лице Онегина ничего не дрогнуло, словно он и не произносил никаких слов. Красивое лицо смотрелось каменной маской. Но даже безжизненное безразличие его не портило. Евгений выглядел красивой античной статуей, вечной и бесчувственной.

Зал разразился аплодисментами, заставив Алину вздрогнуть. Смысл сказанного доходил до нее с трудом. Евгений же тем временем пылко поцеловал ей руку и отправился в ложу князя Полудина, в которой его в течение первого отделения балета так и не дождались друзья.

Алина постояла еще немного в одиночестве, пытаясь осмыслить свои чувства. Значит, Евгений отказал. Что ж, ей оставалось лишь следовать правилам приличия, которые еще несколько минут назад так легко нарушила, и поверить, что они будут друзьями. А что еще ей делать? Ощутив проявившуюся наконец боль, Алина закусила губу и широко распахнула глаза, чтобы не моргать. Нет, она не заплачет. Во всяком случае, не здесь.

Глава 3

– Чудны дела Твои, Господи! – пролепетала княжна Мария Саврасова и тряхнула головой, отчего подвески на ее диадеме робко зазвенели. В последнее время она злоупотребляла этим жестом, скрывая под ним начавшую трястись от старости голову.

– Согласна с тобой, моя дорогая Мэри, – осторожно кивнула госпожа Далилова, давняя подруга княжны, которая, наоборот, проявляла свой возраст медленными, очень плавными движениями, будто боялась разбить ценную вазу, – чего только не делается в наши времена. Как, говоришь, называются эти бареточки?[2]

– Пуанты, моя дорогая. Никто кроме Истоминой в России их еще не надевал, – подсказала подруга. – Хотя на них и ноги сломать недолго. – Но, согласись, выглядит воздушно и грациозно.

– Соглашусь. – Мария мелко закивала и повернула бинокль в сторону лож с гостями. Обсудить присутствующих ей хотелось больше, нежели балет. – Однако, все дебютантки здесь. На Дарине Александровской платье несколько темнее, чем положено в ее возрасте.

– О времена, о нравы! – поддакнула госпожа Далилова.

– Надо признать, Лизавета Григорьевна Строганова весьма хороша и благовоспитанна на вид, – продолжила княжна.

– За ней и приданое дают основательное, – голос Анны Далиловой сделался выше, демонстрируя не то восхищение, не то удивление. – Григорий Иванович Строганов знатен, богат, обласкан государем, действительный статский советник, барон. Партию для дочери будет выбирать со всем тщанием.

– Согласна, моя милая, – кивнула подруга, демонстрируя полное взаимопонимание, – тут торопиться не следует. Желающих такого приданого, поди, немало, да и невеста хороша.

– Думаешь? А я полагаю, поостерегутся. Девица хороша, приданое заманчиво, но тесть прилагается могущественный да своевольный, в дочери души не чает. Да и сестрица у него – дама ответственная и серьезная. Замуж отчего-то не пошла, при брате живет.

– Это да… – княжна Саврасова лукаво улыбнулась и, прикрыв лицо веером, склонилась к подруге. – Он вдовец. Я вот все думаю… была бы я помоложе…

Подруги сдержанно засмеялись.

Анна только открыла рот, чтобы продолжить обсуждение отца и дочери Строгановых, как ее прервал задорный мужской хохот. Он раздался из ложи его сиятельства графа Полудина и раскатился по всему театру. Неспешно беседовавшие в партере гости вскинули головы, да и обитатели лож уставились на возмутителей порядка. Почтенные дамы – удивленно и осуждающе. Достойные мужи – укоризненно и с легкой завистью. Юные барышни – любопытно и кокетливо из-за краешков кружевных вееров.

Сегодня театр посетили самые сиятельные и знатные господа петербургского общества. Повсюду виднелись меха и фамильные бриллианты, звучали титулы. Представления балерины Истоминой традиционно собирали аншлаг. Впрочем, и публика являла собой не менее интересное зрелище, чем спектакль. Демонстрация роскоши, обмен новостями и сплетнями основательно занимали умы и производили впечатление. А потому и веселье юношей, приглашенных этим вечером в ложу к графу, не осталось незамеченным.

– Вы не можете отрицать, друг мой Евгений, что Дарина Александровская не сводит с вас глаз, – молодой человек с сияющим темным взором и темными кудрями, зачесанными на модный в этом сезоне пробор, улыбнулся и дружески толкнул плечом Онегина. Тот хмыкнул. Он хоть и появился недавно, в антракте, но уже завладел вниманием собравшихся. – На балу у Шереметьевых, если бы ее не увела компаньонка, она так и осталась бы стоять соляным столбом среди зала, не сводя с вас взора.

– Дарина Сергеевна вне сомнений юна и очаровательна. У нее первый сезон и вполне ожидаемо, что ее поведение несколько наивно, – пожал плечами Евгений, с легкой улыбкой на губах рассматривая лица присутствующих на представлении.

Даже самый циничный взгляд не нашел бы на его лице самодовольства, желания возвыситься или добавить себе романтики в облик за счет неоднозначных намеков в сторону юной девушки. Хотя первую часть замечания он проигнорировал намеренно.

В этом был весь Евгений Онегин – настолько милый и обаятельный, открытый в общении и рассудительный в серьезных вопросах, что невольно вызывал симпатию у всех, кому только довелось его знать. Кроме того, на руку молодому человеку играла весьма привлекательная внешность, за которой он тщательно следил. Евгений тратил на нее любое необходимое время, но при этом создавалось впечатление, будто он уже просыпался по утрам с лежащими ровным пробором роскошными темными волосами и спадающими на лоб правильными прядями. Его кожа сияла белизной, а ее гладкости могла позавидовать любая барышня. Никто ни разу не видел его небритым или неряшливым. Одежда Евгения демонстрировала новизну и веяния последней моды. Он словно был живой картинкой из журнала. Даже ногти блестели, поскольку он дважды в день полировал их специальной пилочкой.

Онегин завораживал красотой и обаянием, плавными вальяжными движениями, словно никогда и никуда не торопился. Рядом с ним делалось спокойно и уверенно, что время еще есть и оно подождет. Однажды познакомившись с Евгением, человек попадал под его чары и дальше уже мог только слушать и восхищаться.

– А между тем Дарина одна из лучших партий и за ней дают выдающееся приданое, – продолжил Николай Завьялов, считавшийся другом Онегина. – К ней уже посватался Иловайский и даже наш любезный Турбин.

– Еще бы Турбин к ней не посватался! – едва слышно проговорил один молодой человек в стороне от основной компании другому.

Они стояли, укрытые тенью от тяжелой занавеси, почти в дверях ложи – Андрей Модест, не очень блестящий и привлекательный, вовсе незаметный на фоне собравшейся компании, сыскавший дружбы со многими господами высшего света только благодаря протекции своей тетки-генеральши, и Сергей Радищев, не слишком родовитый дворянин, но заслуживший уважение честью и верностью слову.

Он кивнул, соглашаясь с Модестом.

– За последние полгода Турбин промотал четверть миллиона, а это втрое больше состояния, оставленного ему отцом. Выгодный брак – всегда хороший выход из трудной финансовой ситуации.

– Турбин бретер и гуляка, для него большая жертва отказаться от свободы и общества множества прелестных дам в угоду одной, пусть юной и прехорошенькой. Но что только не сделаешь ради того, чтобы не оказаться в нищете, а то и в долговой яме. – Андрей хотел, чтобы прозвучало шутливо, но получилось зло и завистливо.

– Старший Александровский не такой простак, чтобы единственную дочь выдать за ненадежного человека. – Радищев разговаривал с Модестом, но не сводил взора с окружившей Онегина компании, успевая следить и за их беседой. – Александровский не гонится за состоянием, он искренне желает дочери счастья. А вот достойный род… Турбины – древний дворянский род, это несомненный плюс.

Радищев замолчал, и взгляды обоих молодых людей устремились на Онегина.

– Вот кому все отцы Петербурга будут рады. Да только возможно ль его заманить? И чем? Приданым не интересуется, за титулами не гонится. – Модест завидовал почти откровенно. У Евгения имелось, чему позавидовать.

– А зачем ему? Отец оставил приличное состояние. А уж дядя какое оставит! Старый скряга сумел немало скопить, а наследников не нажил. У него, кроме Евгения, никого нет, а сам, говорят, на ладан дышит. Того гляди помрет.

На щеках Модеста заходили желваки. Ему для того, чтобы выбить крошечное довольствие от тетки, приходилось ходить перед ней на цыпочках. А старуха, надо заметить, выказывала весьма своевольный и взбалмошный характер. Как на Онегина на него наследства не падали. И пусть зависть была плохим советчиком в делах, но Андрей безбожно завидовал и не мог себя контролировать.

– Онегин везунчик и баловень судьбы. Кто ж поспорит! – произнес он, едва сдерживая неприязнь. Благо его лицо со злобным прищуром, направленным на молодого человека, скрывалось в тени.

– Своего разума и рассудительности у него тоже не отнять. – Радищев разговаривал спокойно, поскольку успехи Онегина его не трогали. – В карты не играет, впустую денег на ветер не бросает, с Турбиным хоть и друзья, а в общих гулянках не замечены. Онегин не слывет кутилой. А что до барышень? Возможно, ждет свою любовь. Настоящую и особенную.

– Легко изображать безупречную репутацию, когда в деньгах нет нужды, – сдержанно проскрипел Модест, чувствуя, как внутри у него кипит злоба. Он понятия не имел, откуда она появилась, но его буквально распирало, как будто что-то рвалось наружу.

– Согласен, Онегина любят в обществе. Ему благоволят государственные мужи и почтенные матроны, его дружбы ищут молодые люди и барышни. Пускай он сам и не шибко знатного рода, а если бы хотел, породнился бы уже с кем пожелал. – Радищев сиял, даже рот слегка приоткрыл от сосредоточенности, наблюдая за Онегиным.

Тот легким взмахом головы откинул с лица прядь волос и лукаво улыбнулся, что-то рассказывая собравшимся. Модеста ужасно разозлило, что, даже общаясь с ним, его собеседник любуется и прислушивается к Евгению Онегину.

– Барышни кидаются по нему страдать, едва завидев. И не только молоденькие. – Модест наклонился ближе. – Я уже ожидал, что графиня Воронова и Онегин сочетаются браком.

– Ну, Модест, это старые сплетни. Об этом свет уже отговорил. Евгений клянется на святом образе, что их с Алиной связывает нежная и преданная дружба и ничего более, – отмахнулся Радищев. – Еще при жизни ее престарелого мужа Онегин довольно часто сопровождал ее на балы и в салоны. Госпожа Голицына подтверждает, что они частенько оставались наедине в ее гостиной, и уж что там происходило – одному богу известно. Только и тогда супруг Алины не вызвал Онегина на дуэль. Даже после сцены в ресторане Талона. А ведь мог. Они публично практически целовались! Воронов до самой смерти оставался весьма смелым мужчиной и опытным военным, но Онегин умудрился быть ему другом и не вызывал ни малейших подозрений и сомнений.

– Ему другом и дружком его супруге, – хохотнул Модест.

Радищев пожал плечами.

– Одно вы не знаете, мой друг. – Модест уже осознал, что ему приятно изливать недовольство на Онегина. Каким-то странным образом это тешило его самолюбие. – Вдовствующая графиня Воронова весьма благоволит Онегину, поговаривают, до сих пор испытывает нежные чувства. Инициатором разрыва романтических отношений была не она, а он. А поскольку сама Алина Воронова не прочь заключить брак второй раз, почему не выйти за него? – Он едва заметно кивнул в сторону Онегина. – Моя тетенька, Вера Александровна Ухтомская, – вы, верно, помните, я прихожусь ей родным племянником, – имеет близкую дружбу с Алиной Вороновой и непременно хочет устроить ее личную жизнь. Говорит, молодая женщина скучает и желает мужского общества.

Радищев снова пожал плечами, и Модесту почудилось, что он желает отделаться от разговора с ним, присоединиться к смеющейся компании у борта ложи, на виду у всего театра.

– Немудрено, – заметил приятель ровным тоном, без капли интереса. – Алина еще очень молода. Ну и что, что вдова? Она мила и весьма привлекательна. Характер, правда, не сахар. Может, не воевала, как ее покойный супруг, но характер имеет волевой и жесткий, не стоит покупаться на мягкую внешность и наивный взгляд.

– Говорят, по ее команде в военном корпусе… – Модест склонился ближе к нему и быстро зашептал в последней надежде удержать внимание.

Когда он закончил, молодые люди сдержанно засмеялись.

– Она безумно падка на романтические порывы, – пренебрежительно добавил Модест. – Любые знаки внимания со стороны мужчин воспринимает всерьез. И никакие приличия ей не указ. Вот и тетенька моя как ни пытается ее урезонить, наставить на путь истинный, а не получается.

– Это есть, – снова без интереса кивнул Радищев. – Заведомо-то рогоносцем, пожалуй, никто не захочет стать. Дерись потом из-за нее на дуэлях. Сколько пережить сможешь? Ей-то не привыкать быть вдовой.

– Да и приданое не такое заманчивое в действительности, как на вид. Состояние супруга она не унаследовала, пользуется им только под опекой какого-то банковского фонда. Она богата, но имущество и капиталы не вполне ее и не переходят во владение супруга. Быть при ней картонным мужем, не иметь права распоряжаться деньгами… так себе перспектива.

– Нет, на таких условиях с Онегиным у нее нет шансов. К тому же, сдается мне, что Евгений превыше всего ценит свободу, а узы брака рассматривает словно тюремные кандалы. Его финансовое положение прочно, приданое ему не нужно, так что в брак его никакими силами не загонишь.

– Трудно не согласиться, – буркнул Модест.

Он осознал, что с удовольствием бы понаблюдал, как кто-то поймает Онегина в силки брака. Лишит свободы и радости распоряжаться собой. Получилось бы совсем замечательно, если бы в тести ему досталась персона знатная, волевая, привыкшая, что его слово – закон. С такими родственниками не погуляешь, и к молодой жене придется относиться всерьез.

Радищев тем временем отошел и приблизился к Евгению Онегину, теперь уже в полной мере прислушиваясь к его словам.

Удивительно, но не будучи специалистом ни в одном деле, Евгений умудрился создать о себе впечатление человека дельного и рассудительного. Реальные знания стояли за этим или его особое мнение в связи с отсутствием тех самых знаний, никто толком не понимал, но даже государственные мужи не брезговали послушать его суждения, а порой и воспользоваться советом. Что уж говорить о друзьях, совет Онегина для которых был обязателен. Однажды Евгений предсказал успех акций какого-то литейного завода, потом еще пространно рассуждал о поднятии цены недвижимости на окраине Санкт-Петербурга – и оба раза угадал. Скорее всего, его успех имел случайный характер, но кто ж возьмется об этом судить, если за советами к Онегину стояла очередь. Его дружбы искали, ею дорожили.

Впрочем, сам Евгений своей популярностью никак не пользовался. Казалось, он и вовсе ее не замечал, а раздавая советы, откровенно скучал. Экономика и финансы его не занимали.

Впрочем, если спросить у его близких друзей, что всерьез занимает Евгения Онегина, они бы не нашлись с ответом.

Завсегдатай самых модных салонов, самых популярных ресторанов и театров, он не пропускал ярких балов и гуляний, при этом постоянно зевал, трепета и живости не проявлял и взирал на все с ленивым безразличием.

Молодые прекрасные барышни и дамы полусвета жаждали его внимания, но и здесь он бывал не слишком воодушевлен. Его чувства остывали, не достигнув пика страсти.

Тем временем Евгений, не утратив вальяжного, полушутливого и благожелательного тона, продолжал:

– Боюсь, я не в силах составить счастье юной и прекрасной барышни. Нет во мне сил ни на ухаживания, ни на супружество. Брак мне кажется весьма утомительным занятием. Невозможно постоянно угадывать, чего от тебя ждут. – Он поиграл серебряным театральным биноклем. – Да и Сергея Семеновича не хотелось бы разочаровывать. Он подыскивает удачную партию для любимого чада, а я для юной девушки слишком скучен. Наперед знаю, чем заканчиваются романтические увлечения, и оттого не жажду подобных приключений.

– И тем не менее, по-моему, именно тебя Александровский с удовольствием бы видел своим зятем.

– Мне даже рассуждения на эту тему даются с трудом, – бесстрастно отозвался Евгений. – Я абсолютно честен с Сергеем Семеновичем. Я не принесу его дочери счастье. Но сам всегда к его услугам.

– Что не помешало вам вчера обыграть его в карты, – шутливо напомнил кто-то из молодых людей.

– Сумма незначительна. Я ведь редко играю, лишь по острой необходимости. Он не держит на меня зла. – Евгений закатил глаза, изящно махнул рукой, отчего на пальце сверкнул перстень с зеленым камнем.

– А ведь действительно, на него никто не держит зла, – послышался над ухом Модеста Радищев, впрочем, слова необязательно предназначались ему. – Каким образом Онегин умудряется снискать покровительство всех влиятельных особ, даже оставляя их в должниках? – Дальше вопрос точно адресовался Модесту, поскольку в голосе Радищева сквозила насмешка: – Сколько вы сами ему должны?

– Нисколько. Я с ним не играю.

На самом деле это означало, что те, кто хоть и редко, но играл с Онегиным, нечасто садились за стол с Модестом. Евгений не испытывал тяги к игре и развлекал себя подобным образом, только если волею случая оказывался за столом с сиятельными и важными друзьями, которым приспичило играть.

– У меня есть более интересная забава, чем обсуждение дебютанток и их родителей, – усмехнулся Онегин и достал из кармана сложенный пополам листок.

Картинка на плотном картоне пошла по рукам, вызывая ахи и вздохи.

– Онегин! Где вы это взяли? – Николай Завьялов залился краской. – Дама на картине похожа на госпожу Заславскую!

– Это она и есть, – вздохнул Онегин. – Вы же видите, одно лицо.

– Лицо одно, но… но… мало кто может подтвердить телесное сходство.

Светловолосый молодой человек рассматривал картинку внимательно, не передавал дальше. За его спиной столпились нетерпеливые любопытствующие.

– Эти картинки продают на Невском. Художника я не припомню, – пояснил Евгений безразличным тоном. – Так что вскоре они заполонят весь Санкт-Петербург.

– Она же здесь абсолютно голая! – прошептал еще один гость ложи. – Она сама позировала? Она позировала художнику обнаженная?

– У меня возникло столько же вопросов, сколько и у вас, – рассмеялся Онегин. – Отчего госпожа Заславская вздумала позировать обнаженная какому-то уличному художнику? Давала ли согласие на печать открыток со своим э… подобным портретом? И что на это скажет ее жених Кореновский? Когда там назначена свадьба? В сентябре? Одним словом, вопросов тьма, а вот ответа у меня нет ни одного.

На этом Евгений сделал вид, будто потерял интерес к пущенной по рукам картинке, и устремил взгляд в партер, рассматривая присутствующих.

Молодые люди в ложе продолжали пялиться и обсуждать портрет известной им дамы, пока в зале не погас свет. Картинка к Евгению не вернулась. Он не сомневался, что ее владельцем в самом ближайшем времени станет Кореновский.

Евгений обещал ему подарок на свадьбу. Похоже, вышел отличный сюрприз. Конечно, на открытке была не Заславская. И никому она не позировала. Причиной ее сходства с женщиной на изображении стал Онегин, заплативший за рисунок. Но распространяться об этом он не собирался. Зато свет будет гудеть целую неделю, а то и две. Заславская примется оправдываться, а Кореновский злиться. Непременно бросится на поиски художника, чтобы выкупить оставшиеся картинки. А как иначе? Показывать всем эту единственную открытку выходило смешно. Отличная получилась забава, и Евгений радовался своей выходке.

Звонки, призывающие к началу представления, за разговорами и возгласами удивления остались незамеченными, но первые аккорды оркестра заставили обратить внимание на сцену. Головы молодых людей невольно повернулись на звуки музыки.

– Сейчас появится Истомина, – прошептал кто-то. – До чего же она хороша!

– Думаю, ее мастерство достигается незаурядной силой ног, – отозвался Онегин, не понижая голоса. – Отсюда же легкость и точность движений. Не вижу в ней других достоинств.

– Тонка, грациозна, полувоздушна, – продолжил восхищаться молодой человек. – И дарит такие мечты и надежды…

– Не спешите, не мечты, а все больше ваши фантазии, – пошутил Онегин. – Представительницы богемы известны легким нравом и, ходят слухи, изрядной доступностью.

Разговоры в полумраке залы сделались тише и фривольнее. Однако все, кому надлежало их слышать, слышали.

– Соглашусь, – поделился сплетнями Завьялов. – Турбин полез по пьяни к Телешевой[3], и она ни пощечины ему не отвесила, ни Милорадовичу не нажаловалась. Смеялась заливисто, словно канарейка, да и только.

– Они дарят чересчур легкие победы. Увы, у артисток не слишком крепкие бастионы, – отмахнулся Онегин. – Не успеешь и соловьем запеть, восхваляя, а спелые яблоки уже падают к тебе под ноги. Много ли удовольствия доставляет такая победа? Лично мне – нет.

Друзья поддержали Онегина смехом и многозначительными ухмылками.

– Признайтесь, Евгений. – Голос прозвучал вызывающе, но в темноте Онегин не узнал силуэта говорившего, хотя в ложе не было посторонних. – Вы просто боитесь проигрыша на любовном поприще, поэтому так рьяно отрицаете свои романтические порывы. Хороший ход. Умный. Заводи интрижки лишь с теми, кто заведомо проявляет к тебе интерес, и не придется испытать горечь неразделенной любви.

Онегин развернулся вполоборота, но лица говорившего все равно не различил.

– Вот уж глупость! – Онегину и в голову не приходило, что кто-то мог усомниться в его талантах. – К любой барышне можно подыскать ключик. Я даже прямо сейчас открою вам секрет, как увлечь любую красавицу.

В ложе поднялся воодушевленный шепот, а из соседней на них возмущенно блеснули биноклями. Однако Евгений не обратил на это внимания.

– Угадываете или, еще проще, спрашиваете напрямую ее любимый любовный роман. Сейчас это, скорее всего, будет либо Коттен, либо Нодье. Дальше извлекаете из него сюжетную линию и действуете похоже: назначаете свидание в парке или неожиданно встречаете на набережной. Все как в книге. Говорите те же комплименты и восхищаетесь теми же достоинствами, что описаны в романе. Только начните, потом уже юные прелестницы и сами распалятся так, что только успевай подыгрывать. Дамы очень чувствительны к любовным романам. Все до одной мнят себя их героинями.

– Значит, вы уверены в себе и не побоитесь пари?

Теперь говоривший выступил вперед, и Онегин узнал Андрея Модеста. Он с трудом удержался, чтобы не хмыкнуть. Вот уж не думал, что Модест посмеет выставиться на всеобщее обозрение, да еще настаивать на пари. Обычно тихий и неприметный, вообще удивительно, как он затесался в эту компанию.

Голоса в ложе замерли.

– Нет, не побоюсь. – У Евгения дернулся один уголок рта, и он высокомерно вскинул подбородок.

Никто и опомниться не успел, как было заключено пари. Здесь же, в фойе, рядом с ложей графа Полудина. В присутствии Радищева, Завьялова, Семеновского и Рысева. Между Онегиным и Модестом, на пятьдесят тысяч рублями – сумму весьма немалую. Для одного неподъемную, учитывая нынешнюю финансовую ситуацию, а для другого – невозможную, потому что во столько оценили его репутацию и честь.

– Быть дуэли, – шептали приятели и свидетели, однако спорщики жаждали совсем другого удовлетворения.

Онегин обязался влюбить в себя и вовлечь в романтические отношения любую названную Модестом барышню за время три недели с сего дня. Как итог засчитывалось свидание наедине и публичные знаки внимания со стороны барышни. Спор закрепили. Свидетели подтвердили. Две пары сияющих азартом глаз смотрели на визави.

Модест прищурился, якобы раздумывая над именем жертвы.

Никто не сомневался, что целью пари станет Авдотья Истомина или какая-нибудь другая балерина или актриса, дама полусвета. Спорить на чувства благородной барышни – скандал, на который еще надо решиться. Причем он разразится независимо от того, чем закончится затея.

Когда Модест назвал имя Лизаветы Григорьевны Строгановой, молодые люди не сумели сдержать возгласы изумления.

На лице же Онегина не дрогнул ни один мускул, лишь глаза блеснули в полумраке да губы сжались в узкую полоску. Даже гнев и раздражение неимоверно ему подходили, не умаляя привлекательности, а только делая похожим на гордую и надменную античную статую. Евгений кивнул, подтверждая пари.

После недолгого молчания господа вернулись в ложу на свои места. До конца представления все разговоры прекратились.

Сначала Модест, задрав подбородок и стараясь демонстрировать безразличие, смотрел на сцену, но не осознавал, что там происходит. Казалось, все внимание устремлено на него, не на представление. Внутри все дрожало. Как он на такое решился? Зачем? У него тряслись руки, и Андрей деловито сложил их на груди. Подобная игра должна доставлять удовольствие. Он хотел почувствовать превосходство над Онегиным и над сворой его почитателей, должен был радоваться тревожным обозленным взглядам, брошенным в его сторону, только вот ложа затихла. Евгений как ни в чем не бывало обозревал сцену в бинокль, лилась музыка, Истомина творила чудеса на сцене, а Модест боялся. Его внезапно накрыл страх разоблачения. Он ощущал себя не вершителем судеб, не провокатором хитрых махинаций и авантюр, а вором на ярмарке, которого вот-вот должны схватить. Заключая пари, он ожидал, что немая злоба его отпустит и ненависть ко всему вокруг покинет душу, но вместо этого внутри все пылало, словно в горячке, а пространство вокруг плыло мутными пятнами.

Модест медленно поднялся, отступил во мрак, под укрытие тяжелой бархатной занавеси, и удалился прочь. Из театра он выбежал прежде, чем закончилось представление.

Евгений досмотрел балет. Тепло прощался с друзьями. Поприветствовал, кого не успел, знакомых в гардеробе и фойе. Безразличный и вальяжный, он выглядел котом на печи. Впрочем, как и всегда.

– Прекрасно! Прекрасно держал удар, – расскажет потом Завьялов их общему другу Турбину, жалеющему, что пропустил подобную оказию.

Глава 4

– Я так счастлива, любимый! – пролепетала Лизавета. Глаза юной барышни буквально сияли от радости и предвкушения чуда. – Да, я согласна! Могу повторить хоть сто раз.

Она торжественно вложила свои ручки в ладони Онегина и подняла на него полные эмоций глаза.

«Если она сейчас заплачет, я сбегу», – подумал Евгений. Он только что сделал Лизавете предложение руки и сердца, но сам отказывался в подобное верить. При виде светлых кудряшек и небесно-голубых глаз юной барышни его посещала только одна мысль: «Черт бы побрал этого Модеста с его спором!»

Как он в это вляпался? И что теперь со всем этим делать? Как избавиться от наивной, восторженной и жеманной девицы? И лучше поскорее, поскольку уже сейчас ее общество выводило Евгения из себя. Он едва удерживал на языке колкости, которые просились наружу, а лицо сводило от напряжения, так сильно он сдерживал неприязнь и презрение.

Лизонька радостно подпрыгнула и засмеялась, ведь в ее любимой книжке именно так главная героиня реагировала на признание в любви. Она шагнула к Онегину навстречу и прижалась щекой к его груди.

Наверное, она ожидала каких-то страстных объятий и украдкой сорванных поцелуев, потому что смешно запрокинула голову и выпятила губы. Но Евгения словно паралич разбил. Он с трудом выдавил из себя улыбку и погладил невесту по щеке.