Следом, через два года, по выходу «Одиссеи», Жуковский окажется в еще более скверном положении: «Встречена „Одиссея“ была равнодушно. Мало ее заметили. „Переписка“ сердила, „Одиссеи“ как будто не было. Даже знакомые, даже друзья, кому он разослал экземпляры с надписями, не откликнулись. Просто молчание — итог семилетней работы»
Года три тому назад, когда я работал над биографией Гоголя (в стол, конечно), нашел у В. Вересаева забавную историю о карманных золотых часах с цепочкой, висевших на стене в кабинете Жуковского (Вересаев относит ее к 1844 году, во Франкфурте).
— Чьи это часы? — спросил Гоголь.
— Мои, — отвечал Жуковский.
— Ах, часы Жуковского! Никогда с ними не расстанусь.
С этими словами Гоголь надел цепочку на шею, положил часы в карман, и Жуковский, восхищаясь его проказливостью, должен был отказаться от своей собственности» /9.235/.
Чаадаев и Гоголь, как казалось, напротив, своим одиночеством гордились и создавали культ его.
