Что мыслим мы, уносится теченьем
И не придет к началу своему;
Земля и Небо, с вечным их сплетеньем,
Их дети — тучи, Свет, ведущий Тьму,
Зима, Весна и все цветы земные
Несутся в бездну, где их вечен плен;
С тех пор как речь я начала впервые,
Как много совершилось перемен!
Но всякую прощу я жизни смену,
Лишь не в тебе, лишь не твою измену».
людях старых — мудрости печать,
А в юных — дикий бред, недуг Свободы,
В неволе — мир, и люди старых дней
Всех вольных, гордых утишили ей.
Кто скажет Рок, тот произвольно вложит
Людское в то, что неизвестно вам;
Как будто бы причина жизни может
Жить, мыслить, ощущать — подобно нам!
Не всем из нас оружия хватило,
Был из Шести вооружен один,
Но нашу бодрость это пробудило,
И с длинной цепью вражеских дружин
С удвоенною силой мы схватились,
Бесстрашно с наступавшими мы бились.
Там не были обычные яды,
Кровь не была, отсутствовали стоны,
Там громоздились пышные плоды,
Гранаты, апельсины, и лимоны,
И финики, и множество корней
Питательных, и гроздья винограда,
Который не был пагубой огней
В напиток превращен с проклятьем яда;
Не затемнен рассудок был питьем,
Кто жаждал, тот склонился над ручьем.
Прошло два дня — и был я бодрым, да, —
Но только жажда жгла меня, как лава,
Как будто скорпионьего гнезда
Во мне кипела жгучая отрава;
Когда душа тоски была полна,
Я оттолкнул ногой сосуд с водою,
Не уцелела капля ни одна!
На третий день, своею чередою,
Явился голод. Руки я кусал,
Глотал я пыль, я ржавчину лизал.
И я подумал, что мучений сила
Рассудок у нее сожгла в огне;
«Прощай, прощай, — она проговорила,
Спокойно обращался ко мне, —
На миг лишь возмутилась я тревогой,
Вот я тверда — я вестник правды строгой.
9
Но ни ваянье, ни могучий стих,
Ни живопись не в силах смертным чувствам
Понятье дать о тайнах мировых,
Что неземным сокрыты здесь искусством, —
И звезды, обольстительно-безмолвны,
Глядят с небес на мраморные волны.
