Илья Александрович Глазков
Эволюция G.A.N.Z.A.
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
© Илья Александрович Глазков, 2018
Технологии позволили человечеству спасать жизни с помощью интеграции плазмы под названием G.A.N.Z.A. Многие готовы отдать всё, ради того чтобы спасти близкого человека.
Воспринятое обществом как дар свыше, G.A.N.Z.A. становится источником новой веры. И новым брендом с лицензией, а также основой для передовых разработок. В этом заинтересованы многие. Что порождает конфликты, в которых все забывают о главном. Что на самом деле хотел создать учёный, открывший G.A.N.Z.A? И какова страшная цена?
18+
ISBN 978-5-4490-8355-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
27
20
2
6
18
15
4
1
4
3
19
11
8
3
26
6
17
12
7
15
14
22
10
19
21
14
1
17
3
11
5
5
18
16
10
25
9
13
23
2
9
2
22
7
13
16
1
12
8
4
21
20
24
ОТ АВТОРА
Воображение — способность любого человека создавать свой собственный мир, недоступный органам чувств. Бескрайнюю вселенную, с которой существует только односторонняя связь. Образы, представления и идеи всегда сложно описать так, как понимаешь их именно ты, ведь у каждого своя индивидуальная фантазия. Слова помогают писателю поделиться своим миром с читателями. Я попробовал это сделать и написал эту книгу. Надеюсь, что она вам понравится. Буду этому очень рад.
С уважением к читателю,
Глазков Илья
Вероятно год 2067…
Хотя, точно я не уверен. И не потому, что такое развитие технологий, будет, невозможно. А лишь, по причине, смогут ли так долго скрывать подобные эксперименты в генетике.
G.A.N.Z.A.
GENOME OF AUTOCATALYTICAL NORMATIVE OF «Z» ABIOGENESIS
Охраняется поправкой S-27 пункт 3, как исключительное право церкви Предтечи на использование данной технологии для спасения жизни человека, гражданина/ки Сообщества наций…
…Любая попытка копирования и интеграции G.A.N.Z.A, без действующей лицензии, преследуются по Закону. Продукт синтеза подлежит изъятию из организма носителя и последующей эвтаназии
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
По дну ущелья, прыгая по камням, бежала группа вооруженных людей. Они были одеты в черное и слабо выделялись на фоне унылых скал. Молча, тяжело дыша, дюжина мужчин двигалась цепочкой по еле заметной тропе среди валунов. Каждый нёс на себе амуницию, в руке была винтовка. Двое в хвосте группы тащили тяжёлый пулемёт, торопились, но всё равно отставали, спотыкались. Что-то гнало их вверх по тропе, без остановки, двигало вперед, не давая ни секунды передышки. Ветер с силой дул в спины, дышал, могучей глоткой, устремлялся вверх к иззубренным вершинам, подпиравшим низкое свинцовое небо. Иногда переходил на тихий свист в щелях металла на оружии, обжигал открытые участки разгоряченных от бега тел, забивал уши, срывал капли пота с потемневших, огрубевших от страданий лиц.
Пологий голый склон единственного изломанного прохода к вершине напоминал внезапно застывшую, закипевшую реку с крутыми берегами, где в одно мгновенье вскипела серая поверхность, и застыли разнокалиберные пузыри валунов. Они монолитами, в незыблемом покое врастали в землю, вылизанные ветром и покрытые редким, бурым мхом. Одни валуны размером с двухэтажный дом, другие — не больше апельсина. Видимо, когда-то сорвавшиеся с вершин камни, давно покоились на дне ущелья, медленно оттачивались в предметы природного искусства ветром и осадками. Безмолвно лежали тут веками, пока вдруг солдатские ботинки не потревожили их покой.
Лидер группы достиг огромного валуна, возвышавшегося над остальной каменной россыпью, остановился. Посмотрел по сторонам. К нему подбежали остальные.
— Попробуем там! — показал он на верх валуна.
Один из мужчин, вцепился в его плечо. Тяжело дыша, скривил бородатое лицо, заговорил, прерывая сип сбитого дыхания:
— Оставь… — сбивчиво заговорил — Мы теряем время… Ещё одна попытка … 5 минут времени… Темнеет.
Первый нервно двинул плечом, отбросив его руку.
— Попробуем, — сказал он уверенно. — Готовьте антенну. Рассредоточьтесь.
Коротко свистнул, ткнул пальцем и крикнул:
— Снегирь, Жак, ставьте там пулемёт!
Мужчины разбежались в разные стороны. Тащившие станок с силой воткнули его под валуном, установили пулемёт, развернув стволом вниз по тропе, откуда они пришли. Залегли за ним, быстрыми движениями проверяя готовность, зарядили. Наводчик поднял руку.
Командир кивнул и побежал вокруг валуна, туда, где мелкая россыпь позволяла забраться на верх огромной глыбы. За ним последовали трое, с болтавшимися за спиной большими рюкзаками.
Остальные залегли цепью на камнях, выставив оружие в сторону тропы, тяжело дышали, восстанавливая сбитое дыхание, нервно пили из фляг, то и дело, посматривая в оптику.
День быстро заканчивался. Пасмурная погода и ветер крали последние световые минуты, всё больше сгущая небо непроглядной, пластилиновой тьмой. Она, будто размазывалась с каждым вздохом ветра. Словно облака медленно опускались на горы и поглощали все вокруг. Не заставили себя ждать мелкие, противные капли дождя. Первые предвестники затяжного шквала побрызгали лежащих людей. Всё было против них. Даже природа.
Те, кто карабкался на большой валун, почувствовали ещё большую усталость от этих первых капель. Впереди был ещё час быстрого бега по ущелью, и эта задержка не сулила ничего хорошего. Они по одному вскарабкались на покатую поверхность вершины большого камня, несколько секунд стояли, согнувшись, переводя дух. Потом резко скинули рюкзаки, достали из них оборудование, провода и антенну для связи.
Быстро собрали станцию, подключили ноутбук и развернули портативный пеленг. Их движения были точны и правильны. Они знали, что делают. И делали это, видимо, не первый раз. От последней попытки прошло не более получаса. Батареи ещё были теплые. Последний клик зажимов, щелчок запуска, и по блоку управления побежали огоньки подключения.
— Грузится, — сказал один. Он сел на камень, надел наушники и быстро застучал по клавиатуре. Портативный зонтик антенны задвигался в поиске сигнала, ловя его через серые скалы.
Антенна не могла пробить горную гряду, не вылавливала эхо спутников, они были в недоступной зоне, чудес не случилось с низкого свинцового неба, потоки каналов были недоступны через шифрованный код доступа. Система бесполезно искала хоть какую-то лазейку. Данные о коннекте не появлялись.
Командир впился взглядом в экран. Сидящий связист не переставал качать головой.
— Ничего, — он ударил кулаком по камню.
— Надо подождать, — сказал командир, тронув его за плечо. Он тоже нервничал.
— Не торопись. Ищи по каждому сектору. Сканируй. Должно быть хоть что-нибудь. Хоть какой-то канал…
Но на экране сканирование диапазонов не давало никакого результата. Шкалы быстро добегали до 100% и показывали пустоту.
— Бесполезно, — связист нервно снял наушники и встал. — Горы глушат всё.
Командир ждал чуда. Губы беззвучно шептали. Лицо, осветленное экраном, резко очерчивало черты его лица с хмурыми бровями и густой щетиной.
Связисты переглядывались, переминаясь с ноги на ногу.
— Давай… давай… давай… Ну же — шептал он, опустившись на колени перед монитором.
— Три минуты — сказал связист, поднимая с валуна винтовку и напряженно осматривая небо. — Ещё две, и нас запеленгуют.
Остальные двое связистов, собиравших оборудование, тоже осторожно, поддавшись импульсу, осмотрели низкое серое небо, будто из него вывалится что-то ужасное.
Командир мельком взглянул на них и ничего не сказал, смотрел на экран. Зрачки его бегали вслед за десятками шкал, отображавших сканирование сотен возможных выходов для передачи сигнала. Все они подкрашивались красным светом отсутствия результата. Это угнетало его. Он держался и, на секунду закрывая глаза, выдыхал воздух носом. Ждал чуда. Всё напряжение последних суток сконцентрировалось на кончике крутившейся в разные стороны антенны. Они решала сейчас всё в их жизни. Действительно, нужно было чудо.
И оно пришло. Внезапно одна из сканирующих областей окрасилась зелёным, и прозвучал подтверждающий писк. Развернулось окно и показало слабый, но надёжный сигнал возможности передачи. Антенна перестала вращаться и зафиксировалась.
Лицо связиста озарилось улыбкой, он быстро положил оружие и сел на камень, положив на скрещенные ноги клавиатуру. Командир с силой хлопнул его по спине, улыбнулся в ответ и резко встал.
— У нас одна минута.
— Сигнал слабый, — сказал связист, напряженно вчитываясь в данные. Его пальцы быстро выщелкивали данные по кнопкам. — Но передача возможна. Начинаю.
— Коды прежние, — сказал командир. — Отправляй немедленно. — Он встал с колен, поправил ремень оружия, впившийся в шею. Вытер ладонью потный лоб. Вдохнул полной грудью, подняв лицо к небу и редким каплям ледяного дождя.
— Пошли данные — воскликнул связист, закинул голову вверх и нервно коротко засмеялся.
— Оуууууу! — кивнул подпрыгнувшим товарищам. Он бережно вытер рукой монитор от капель дождя и улыбнулся, показывая командиру большой палец.
У всех наступила разрядка. Не так тяжело стала давить амуниция на плечи, и тьма, сгущавшаяся в ущелье, стала не такой чёрной. Шкала передачи данных медленно отсчитывала проценты. Так же, как и часы отсчитывали секунды, определяя остаток времени до критического момента перехвата передающего сигнала. Нужно было только ждать, что произойдёт быстрей.
На верх валуна, цепляясь винтовкой и поскальзываясь, забрался ещё один человек. Он, шатаясь и тяжело дыша, подошёл к ним. Это был бородатый, кто говорил с командиром раньше у валуна.
— У нас истекло время, надо уходить.
— Всё удачно. Идёт передача, — командир оторвал взгляд от экрана, повернулся к нему. — Скажи остальным. У нас успех и ещё есть несколько секунд, и мы используем их.
— Я передам, — сказал один из трех связистов и, кивнув головой, начал спуск по россыпи с валуна, чтобы передать остальным, кто залег внизу, новость.
— Это всё равно ничего не решит, — сказал бородатый, подходя к монитору. Взглянул на него. Было видно, как его губы тронула едва заметная улыбка. — Нужно уходить.
— Это как раз то, ради чего мы уходили из бункера.
— Теперь важно быть там со всеми, — бородатый неопределенно показал винтовкой вверх по ущелью.
— Мы пытались решить задачу. Потеряли почти сутки. Осталось только сдохнуть здесь… Ты же знаешь из-за аномалии сверху ничего не отправить.
Командир резко схватил его за грудь рукой, притянул к себе, воткнул свои глаза в бешеные зрачки товарища.
Связист мельком посмотрел на них, но не прекратил свою работу, опять повернулся к монитору.
— Довольно… — сдерживаясь, сказал командир — Мы все — добровольцы… Или ты забыл? Вся эта миссия ради одного… Ради этого, — он ткнул пальцем в антенну. И не важно, сколько для этого потребуется времени. Мы сделали передачу. Или ты забыл, сколько осталось наших внизу? Ради чего их нет? Ты забыл?
Он встряхнул бородатого. Тот прищурил глаза и с силой сбросил удерживающую его руку. Злобно оскалился и процедил сквозь зубы, сдерживая закипевший гнев:
— Там были и мои друзья, — он сделал шаг назад. — Мы должны идти. Там вверху тоже нужна наша помощь. А это, — он взмахнул винтовкой в сторону монитора, — не факт, что спасёт ещё кого-нибудь.
Командир смотрел на него, не отрываясь.
— Это важно. И единственное, чего стоят наши жизни ради остальных. Я уверен, и ты это понимаешь.
Они напряженно смотрели друг на друга. Хмурые, небритые, усталые мужчины с оружием, окруженные сгущавшимся сумраком, в мёртвом ущелье среди бессмертных камней, на ветру, в каплях начинающегося дождя.
— Время вышло, — сказал связист, — пеленг открыт.
— Сколько до окончательной загрузки? — спросил командир.
— 27% плюс-минус 3 минуты, если канал не будет прерван.
Связист вопросительно посмотрел на командира. Тот поморщился, сделал два шага в сторону, нервно провел рукой по подбородку. Долго думать не было времени. Решать нужно было сейчас. Он посмотрел на бородатого, застывшего перед ним, на связиста, сидевшего с ноутбуком на коленях.
— Другого шанса не будет, — коротко скомандовал, — не прерывай передачу.
Связист улыбнулся, уткнулся в клавиатуру. Бородатый устало прикрыл глаза, покачал головой, тяжело выдыхая воздух.
— Сейчас или никогда, — сказал, глядя на него, командир.
— Ты сам знаешь, что уже никогда для нас.
Они опять молча смотрели друг на друга несколько секунд.
— Это важнее нас, — командир ткнул пальцем в монитор. — Три минуты…
Бородатый обреченно покачал головой, повернулся, и ожесточённо сплюнул на камень. Порыв ветра унёс плевок далеко в сторону.
Они вместе посмотрели на шкалу загрузки, где неимоверно медленно уходили в пустоту гигабайты шифрованной информации через антенну, гордо поднявшую тарелку к свинцовому небу. Они следили, как устремляются эти крохи однопроцентного измерения, за которыми находились наиважнейшие для них события последнего дня. Как много и в то же время скупо, говорили эти цифры. Как медленно и в обратном отсчете истекала их собственная жизнь вслед за тем пределом, который отмерил для них только три минуты процесс передачи сверх установленного лимита дешифратора. Они истекли очень быстро. И как только таймер показал 100% загрузки, они словно почувствовали эту огненную, невидимую черту, как по команде тревожно, в который раз осмотрели небо. Оно было пустое, хмурое и теперь крайне враждебное.
Связист захлопнул крышку ноутбука, сбросил наушники, вскочил на ноги. Бородатый подтянул ремень винтовки, перекинул его через шею. Связисты, быстро проверив оружие, ожидали команды.
— Спускайтесь вниз! — скомандовал командир и протянул руку. — Дай термитную гранату.
Один из связистов на ходу открыл клапан на чехле и быстро бросил ему в руки черный цилиндр.
— Уходите, — повторил командир бородатому, — спускайтесь. Я догоню.
Он взялся за чеку и, ногой подвинув ноутбук на камне ближе к станции передачи и тарелке, ухмыльнулся своим мыслям. Сейчас он был далеко. Его мысли улетели вслед за переданными данными.
Бородатый хмуро взглянул на него и пошел к спуску.
Командир, выдернув кольцо и удерживая скобу, посмотрел на него, ждал, чтобы он отошёл подальше. Бородатый прошел несколько метров, и, почувствовав его взгляд, обернулся.
Внизу у валуна собирались люди, вставая с камней. Их фигур уже практически не было видно в наступавшем сумраке. Не видно было и капель усилившегося дождя, который рвал усиливающийся ветер.
— Мы успеем, — сказал командир, вытянув руку с гранатой над аппаратурой.
В этот момент, как только командир закончил фразу, словно удар меча, разрезавшего тьму, вспыхнул ярчайший луч, осветивший всю группу, и следом за ним всё накрыл рёв двигателя, пульсировавший всей мощью в стенах ущелья. Сверху, из темного неба, через гряду скал падали две боевые летающие машины, из которых били две полосы белого света, ослепившие всех, кто был у валуна.
Только мгновенье понадобилось квадрокоптерам, чтобы перемахнуть через полукилометровые зазубрины вершин, и, совершив маневр, с разворотом, замедленно, как в страшном сне, не теряя из вида застывших в ужасе людей, снизить скорость. Круги винтов на концах гондол с гулом развернулись, породив шквал ветра и машины повисли в 20 метрах над землёй, мощным гулом заставляя камни вибрировать.
Те, кто был внизу и те, кто торчал в открытых люках, рассматривали друг друга, только мгновенье, когда неимоверно растягивается сама лента событий, а руки и голова работают инстинктивно, время словно замирает.
Всего секунда прошла, как первый квадрокоптер вывалился из облаков, и луч его прожектора выхватил валун, пальцы командира разжали гранату, и она упала вниз на оборудование. В ярком свете отчетливо было видно его фигуру, отпрыгнувшую в сторону, и увлекающую за собой остолбеневшего бородатого вниз с валуна.
Мгновенье дикой напряженности длилось, словно вечность, в оценивающих взглядах тех, кто высовывался из люков боевых машин. Вниз смотрели лица солдат в защитных спектр-очках и касках. Они оценивали противника.
Вдруг, резко рванула термитная граната, оставленная на оборудовании, озарив оранжевой вспышкой скалы, резко очертив стрелы черных теней во все стороны. Вспышка, как сигнал, вырвала людей в реальность, восстановила ход времени. Отпрянув от безобидного для них взрыва, квадрокоптеры управляемые руками пилотов резко накренились и поднялись вверх на десяток метров, ещё одним шквалом работающих двигателей обдав людей внизу.
Взрыв гранаты словно сорвал ненависть с цепи. Вырвавшись из оцепенения, люди в черном вспомнили о цене своей жизни. Десятки рук взметнулись вверх и винтовки открыли огонь. Сотни бледно синих трассеров расчертили небо, скалы залило мертвенно белым светом вспышек очередей. Под эти вспышки кубарем, по склону россыпи, с валуна падали командир с бородатым. Они прыгали, не разбирая дороги, пригнувшись, стремились уйти под защиту камней.
Захлёбываясь прерывистыми очередями, затявкал пулемёт, выбивая вспышки и искры из брони квадрокоптеров, медленно плывущих по кругу в реве своих двигателей.
При первых выстрелах с земли резко отстрелились световые ловушки. Скользнув, захлопнулись двери люков, и, затрещав от попадающих пуль, заработала магнето защиты. Трассеры злобно выли, рикошетируя от полупрозрачного щита, подсвеченного молниями, поглощавшего всю инерцию ударов по машинам. Пока огонь не ослабевал, квадрокоптеры двигались по кругу, вышли в мертвую зону с другой стороны валуна, закрываясь этим сектором. С шипением отвалились израсходованные конвертеры защиты, когда огонь прекратился, и люди внизу, перестав стрелять, судорожно стали перезаряжать оружие.
Свет прожекторов резко очертил фигуры: командира и бородатого, который распрямившись за камнем, закричал и выпустил длинной очередью весь магазин.
Командир что-то крикнул ему и рванулся в сторону.
В этом момент боевые квадрокоптеры, видимо, закончив сканирование теплового излучения нападавших, дали ответ. Первыми заговорили турели. Завертелись в шарнирных установках, выпуская десятки снарядов в секунду, разорвали в клочья бородатого мужчину вместе с камнем, за которым он стоял, раскрошили многотонный монолит валуна, отбивая куски от его махины.
Огненные струи метались в луче прожекторов, быстро перемещаясь от цели к цели. Квадрокоптеры разошлись в разные стороны и, поливая снарядами вокруг валуна, прошлись по кругу. Гулко хлопнули кассетные ракеты и, взлетев над машинами, устремились вниз, покрыли огненными цветами разрывов. Взметнулись куски камней и тучи раскаленной пыли…
Всё было кончено. Через минуту в живых никого больше не осталось. Тяжёлым смертельным саваном поднималась пыль. Она поползла, сносимая ветром, вверх по ущелью, рвалась под дождём, растворяясь в темноте.
Прожекторы жаждали смерти, суетливо выхватывали камни, и скрючившиеся, искалеченные тела внизу. Лучи шарили, мертвенно бледным светом, фиксировали результаты работы. Сопротивления больше не было. Геликоптеры, уменьшая гул двигателей, опустились к земле, винты замедлились. Люки открылись, и из них быстро стали выпрыгивать солдаты в сером камуфляже, в касках. Они бегом оцепляли место боя.
Замаячили десятки фонарей в темноте. Солдаты, молча торжествуя, цепью прочесывали периметр.
Недалеко от валуна, вверх по тропе, оставляя за собой след, полз командир. Из перебитых ног обильно сочилась кровь. Судорожно цепляясь и подгребая камни, он с перекошенным лицом отползал в темноту. Сначала один отблеск, потом несколько фонарей остановились на нём. Солдаты замерли в десятке метров, нацелившись, полукругом оцепляя беспомощно распластавшуюся фигуру.
Преодолевая дикую боль, человек повернулся на спину и, застонав, сел, опустив голову, тяжело дыша. Он посмотрел на них из-под бровей, прикрываясь от яркого света трясущейся левой рукой. Его правая рука скользнула к кобуре на бедре и расстегнула клапан.
— Не стрелять, — прозвучала громкая команда. — брать живым!
Солдаты медленно опустили оружие и стали осторожно приближаться.
Человек криво ухмыльнулся, вытащил пистолет из кобуры. Смотрел на них глазами, полными боли. В зрачках полыхала голубая искра, пронизывающая насквозь каждого солдата, кто заметил этот нереальный оттенок.
— Будьте вы прокляты! — хрипло сказал он и, резко подняв пистолет к виску, выстрелил себе в голову. Дёрнулся и медленно повалился на камни. Яркие голубые радужки погасли в его широко раскрытых глазах. Солдаты остановились рядом и молча смотрели на тело.
2
В тёмном помещении стояли две фигуры. Свет от небольшого светодиода очерчивал круг на полу. От этого казалось, что стены растворились во мраке. Еле видимые предметы отблескивали. Контуры стола, аппаратуры и стекла чуть подсвечивались голубоватым фоном. Свет бросал резкие тени на лица. Накладывал текстуры из графиков и цифр.
Мужчина в белом халате в очках с датчиками визира и перчатками для управления голограммой медленно водил кистями на уровне груди. Следуя его движениям, плыли в воздухе и сменялись показания диагностики. Женщина стояла напротив, спокойно наблюдала за ним. На ней была только футболка и трусики. Холмами торчала грудь. Голые ступни на холодном кафеле пола были прижаты друг к другу. Она не двигалась. Только моргала и тихо отвечала на вопросы. У неё были ярко-голубые глаза, словно изнутри горел неоновый свет и так четко выделял все всполохи молний из капилляров.
— Ты чего-то боишься? — глухо спросил мужчина в халате.
— Нет, — спокойно ответила она
— Я вижу, ты боишься.
— Нет.
— Это неверный вопрос? — он хмурился, глядя на цифры. Кашлянул, скрывая спазм в горле. Но когда переводил взгляд на неё, то выражение его лица становилось мягким и внимательным.
— Вероятно, он задан с предлогом. Задать следующий?
— Хорошо, — кивнул мужчина, удовлетворённый ответом. — Тогда скажи, ты в безопасности?
— Да.
— Уверена?
— Да, — ответила она и внимательно посмотрела в его глаза. — Ведь я рядом с тобой.
Он улыбнулся ей. Глаза грустно смотрели на неё с какой-то скрытой тоской. Сняв очки, мужчина на секунду прикрыл веки. Свет резко выделял морщины на лбу и вокруг глаз. Седая голова качнулась, словно он отогнал какое-то видение.
— На сегодня достаточно.
Руками в перчатках он вывел голограмму панели и, переключив режим, включил свет. Лаборатория осветилась белым светом. В большой комнате было полно аппаратуры. Они стояли в середине помещения. Женщина осмотрелась и поежилась, как от холода. Провела рукой по шее.
— Сейчас, только проверю температуру, — сказал мужчина.
Она молча улыбнулась уголками губ и чуть кивнула.
Он взял со стола прибор и, сделав несколько шагов, обошел её, оценив взглядом. Спереди лицо, волосы, грудь, кисти, ноги абсолютно точно копировали человеческое тело живого организма. Сзади эта женщина открывалась совершенно по-другому. Начиная от сжатых в круглые мешки блоков распределителей на месте ягодиц, прикрытых трусиками, и заканчивая затылком с коконом процессора в виде сегментированного апельсина. Этот биоорганизм не имел ничего общего с женщиной, которую он видел, смотря ей в лицо.
Чтобы помочь ему увидеть датчик, она наклонила голову вперед и рукой подобрала вверх длинные чёрные волосы.
— Так удобней? — спросила она.
— Конечно. Извини, будет немного больно, — он поднял прибор и направил короткий щуп в основание шейных роторов, туда, где должен был быть позвоночник.
Он смотрел, как быстро растет и падает температура от управления процессором. Но его взгляд цепляли её волосы. Он чувствовал, какие они мягкие, и гордился своей работой.
— Мне не нравится, когда ты так на меня смотришь, — сказала она.
— Как? Ты не видишь, как я на тебя смотрю… — поинтересовался он, сверяя данные.
— Не вижу, но чувствую.
Он сохранил показания и подошел к ней спереди. Руками мягко поднял голову и опустил волосы. Она, подняв лицо, смотрела на него синими глазами.
— Я смотрю на свою женщину.
— Да, но только на такую…
— Это сейчас не важно, — сказал он. — Очень важно, что ты чувствуешь, как я на тебя смотрю.
— Я знаю, — она притянула его к себе. — Но смотри на меня по-другому. Не так, когда ты видишь, какая я сзади.
Он поцеловал её в лоб и улыбнулся.
— Ты ведешь себя, как настоящая женщина.
— Я чувствую себя, как женщина, и не хочу, чтобы ты видел меня такой. Когда всё будет в порядке?
Он обнял её на секунду. Она прильнула к нему.
— Скоро… немного подождать.
Они вместе посмотрели на большие колбы, возвышавшиеся вдоль одной из стен лаборатории. В них медленно вспучивалась бесцветная жидкость и опадала на дно. Процесс повторялся несинхронно в каждой капсуле, и словно невидимая волна поднимала густые всплески в заполненных густым киселем сосудах. Она отпустила его плечи и медленно подошла к сосудам. Её рука прикоснулась к стеклу, пальцы скользили по гладкой поверхности, синие глаза отразились в стекле.
— Как медленно, — шепнула она.
— Процесс роста клеток слабо контролируем. Они растут только в собственном механизме эволюции. Нам остается только ждать. Одно хорошо. Они вырастут, и это неоспоримый факт.
— Я знаю, — тихо сказала она, наблюдая за тугими всплесками, и указательным пальцем водила по стеклу. Она обернулась, её волосы тяжело колыхнулись на плечах.
— Страшно ждать.
Он подошел к ней и снова обнял. Но она повела плечом.
— Ты беспокоишься?
— Немного. Я не могу ощутить себя полноценной.
— Ты прекрасна. А оболочка — это только внешняя среда…
— Я помню, — перебила она его, — ты также сказал, когда подключил мою голову.
Он поморщился и хотел заглянуть в её глаза, но она прислонилась лбом к стеклу. Он секунду стоял сбоку, разглядывая её волосы и уши, подмечая их баланс. Кашель душил его. Он сдерживался до последнего и, подняв кулак, кашлянул. Она подняла на него синие глаза.
— Ты же знаешь, это была вынужденная мера.
— Я никак не могу прийти в себя. Какой-то дикий холод преследует и гуляет по всему телу.
Он положил руку ей на плечо.
— Нужно было спасать нас. Мы так много говорили об этом. Ты не представляешь, чего мне это стоило.
— Да, — она поежилась, потерла свои руки. — Ты всё сделал правильно. Но я всё время думаю, что, если бы не получилось всё собрать.
— Не надо… — попросил он.
Она тяжело вздохнула и отошла от него. Её взгляд и походка не изменились. Она скрывала, как ей плохо от холода. Голые ступни неторопливо ступали по кафелю. Она обошла всю лабораторию, невесомо прикасаясь к предметам, мониторам, кабелям, и остановилась перед хирургическим столом, залитым белым светом. Её черные волосы стали ещё гуще и темней под источником света. Он следил за ней грустным взглядом.
— Они не остановились бы ни перед чем. Для них нет ничего, святого. Только…
— Но ты дал им много.
— Да. Иначе я бы не мог решить все вопросы, как достичь такого прогресса. Но эта волна… я не могу пока определить источник. Твой холод…
Она легко подпрыгнула и села на стол. Ступни повисли над полом. Она стала покачивать ими.
— Мне холодно, — сказала она. — И не потому, что температура низка. Я не чувствую этого постоянно. Периодами. Страшно от мыслей, что это может усилиться в будущем, и ещё от того, как мы будем жить здесь.
Он подошел к ней. Она подняла на него взгляд и словно остановила перед невидимой преградой. Сложно было бороться с отчаянием и болью, которые гуляли в её взгляде.
— Ты же знаешь, — сказал он, сдерживая очередной спазм в горле, — мы не могли больше там оставаться. Это место… Только здесь я могу закончить работу. Здесь безопасно и никто не знает, что мы здесь.
— А Цибион? — перебила она. — Он знает.
— Да. Но он и создал эту лабораторию вместе со мной. И это было давно, когда мы уже знали, что работать на правительство небезопасно. Всё равно нас бы сдали Предтечи. Они не упустят свой шанс. Как важно сохранить всё, если придётся исчезнуть, и если не мы сами, так хотя бы наши работы послужат на благо другим.
— Ты всегда доверял многим. И теперь они мертвы.
— Не я в этом виноват.
— Не ты. Но вы все вместе работаете на тех, кто в итоге забирает ваши знания.
— Это правительство. Оно решает, как жить. Предтечи дают людям ложную надежду… Это их мир…
— Я жила в нем и понимаю, что не избавиться от надежд. Но принять судьбу страшно…
— Люди страшны, Элиз. Алчность и власть. В этом вся проблема.
— Ты тоже человек.
— Да. Но я с тобой. Это мой мир. И я спасаю нас от них.
Он подошел к ней ближе и встал рядом. Дыхание стало общим. Её грудь поднималась и опускалась, накачивая кислород.
— Мы всё успеем. Важно закончить процесс реабилитации и завершить восстановление. Я уверен, что пара месяцев решит всё, что будет впереди.
— Я все равно не могу избавиться от холода, — поежилась она.
— Называй это пост-синдромом. Это бывает у всех и даже по менее веским причинам. Ничем не хуже или лучше синдромов, у людей, которые ходят к врачу после травм или стрессов.
— Ты про сумасшедших?
Он поморщился.
— Нет. При чем здесь сумасшествие. Я имел в виду людей, которые перенесли травмы.
— То, как ты собрал меня, может свести с ума.
— Да, но не углубляйся в проблему. Я найду причину.
— Представляешь, каково это? — спросила она, разглядывала его лицо. — Тебя режут на куски, и ты видишь темноту. И не чувствуешь боли…
Он промолчал. Она водила ладонью по гладкому столу, склонив голову.
— Я родилась здесь…
— Нет, — тихо возразил он.
— Да, — сказала она настойчиво. — Я родилась здесь заново. Я понимаю — это именно так, и холод, который был с этим, останется со мной. Не волнуйся, я могу это контролировать, но это давит и будит во мне тоску и страх.
— Элиз. Мы сбежали из такого места, которого даже нет на карте. Мы смогли обмануть разведку и прошли такие барьеры, которые не могут даже понять простые люди. Я смог вывести тебя. Это нереально даже в мыслях. Сделать такое, украсть что-то с секретного объекта биотехнологий на военной базе просто невозможно. И единственный способ, который был доступен для этого, — это вывезти тебя по частям…
Она вздрогнула. Ее глаза закрылись на секунду, и кисти перестали скользить по столу.
— Пожалуйста, перестань оправдываться, — тихо сказала она. Не произноси больше этого… по частям… мне не по себе.
Он протянул руки и взял её за голову. Надолго прижался губами к её лбу.
— Прости, не буду. Больше нет.
— Мне не нужно ничего объяснять. Я просто говорю тебе, как чувствую себя. Ты спросил, что меня беспокоит. И главное, благодаря тебе мы в безопасности.
Он был благодарен ей за такой ответ.
— Элиз. У нас есть время. Ткани растут хорошо. Остается только терпеть и ждать. Мы сможем всё сделать правильно. Ты будешь красивой, как никогда. Понимаешь?
Она промолчала.
— Я сделал это потому, что не хочу тебя потерять. Ни тогда, ни сейчас.
— Я понимаю. Но… Что будет дальше?
— Дальше? — он стал ходить вдоль стола, задевая полами халата её ступни. — Дальше будет много работы. Главное — спокойно и размеренно следовать графику.
— Ты концентрируешься на ответе, а вовсе не на причине самого вопроса.
— Да. Я решаю задачи, которые создают основу, и сейчас это восстановление.
— Но я верю тебе и смотрю на это спокойнее. Ты не уверен в результате?
— Наука, — он сделал паузу, — заставляет сомневаться. Даже после открытия такого феномена, как G.A.N.Z.A. Это ОНИ не поняли сути процесса. Увидели только коммерческий потенциал. Но всё будет хорошо. Трудно убедить себя, когда ты первый.
Она следила за его шагами. Смотрела на старую обувь.
— Я уверен, — он остановился и повторил, — уверен, и поэтому решился на это шаг. Мы полностью завершим регенерацию, и ты станешь очень красивой.
— Мне нравятся моё лицо и ноги, — она подняла ступни и выпрямила стройные ноги, разглядывая их.
Его взгляд оценивал проделанную работу.
— Да. Но мы не можем уйти отсюда, уехать, жить, путешествовать. Это всё пустяк для сканеров. Вычислить очень просто. Пусть даже такая великолепная синтетика, как эта. Они моментально вычислят в первом же аэропорту или вокзале, и всё будет зря. Мы не можем всё время прятаться. Прятать твоё лицо, твоё тело, ждать и бояться.
Под очками его глаза смотрели на неё, как на нечто совершенно необыкновенное. И это не было восхищением своей работой. Это была тоска. И любовь.
— Я понимаю. Нужна органика. Пожалуйста, не объясняй это каждый раз. Я уточнила саму причину вопроса, и ты начал всё с начала.
— Да. С начала. Два месяца ожидания ничто в сравнении с 15 годами работы. Именно поэтому я понимаю, что сейчас нужно концентрироваться на процессе. Всё остальное будет потом. Главное, что нам удалось вырваться, удалось восстановить всё, восстановить сознание…
— Прошу, не надо…
— Да, — остановился он и приложил палец к губе. — Прости.
— Я всё могу вынести, — она буквально прошептала, — но это холод. Может, это тоска, и мне нужно знать больше? Но я чувствую необходимость понимать. Принять всё это. И ищу возможности как-то раскрыть хотя бы часть всего смысла.
— Какого смысла?
— Кто я, что мы здесь делаем… зачем всё это? Я словно постоянно теряю память и не могу смотреть глубже. Меня тянет вперед. Захватывает оценка всего лучшего впереди. Но как сделать правильный вывод, если нет ничего из прошлого? Почему ты мне не дал никакого прошлого? Я не помню…
— Элиз, — он взял её руку, — ты жива. Ты со мной. Мы вместе. Я люблю тебя. Это всё очень многое значит.
— Да, но там, у военных, у них были свои задачи, и они видели их по-своему. Они понимали и принимали то, как они видят мир.
— Разрушение? — он повысил голос. — Что ты можешь знать о том, что они хотели получить? Они не видели в тебе то, что вижу я. Ты — моя жена, ты — мой мир. А им необходимо только уничтожить этот мир с помощью всего, что может быть обращено в оружие. Даже самое прекрасное, что может быть в этом мире.
— Розы, — она улыбнулась уголками рта.
Он грустно смотрел на неё.
— Да. Даже розы. Такие, как ты.
— Но они позволили тебе создать меня.
Он покачал головой.
— Да. И это был прорыв, благодаря тем технологиям, к которым мне дали доступ. Но я всегда знал, куда иду. И это моя ставка. Я и так дал им многое.
— И теперь нас ищут. Они не оставят нас в покое.
— Это был критичный период. Увидев результаты синтетической кожи, они бы просто не стали искать пути органического решения. Всех материалов достаточно для производства.
— Убийц?
— Солдат, — поправил он. — Не будем об этом. Ты моя жена. Не будем думать об этом.
Она встала со стола и опять подошла к колбам.
— Насколько всё это?
— Два месяца, — повторил он.
— Нет, — покачала она, разглядывая густоту органической ткани, которая размножалась в вакууме под стеклом. — Насколько это ценно?
— Я не понял тебя.
— Я спросила, на сколько лет это всё будет работать?
— Ты, вероятно, хотела спросить, сколько лет ткани и кожа будет у тебя?
Он подошел и встал рядом.
— Я ещё веду расчёты. Что, возможно, в этих условиях будет сделано. Это прекрасный материал, и я не спросил Цибиона, откуда он его взял, но всё это просто впечатляет. Раньше я не мог бы себе и представить такую механику роста. Всего этого будет больше чем достаточно для тканей и кожи.
— И сколько?
— Лет тридцать-сорок. Примерно. Этого достаточно.
— В каком смысле?
— Сорок лет…
— Я спросила, в каком смысле достаточно?
Он посмотрел на неё внимательно и грустно улыбнулся.
— Человек не вечен. Всё стареет. И этот материал тоже. Он полностью идентичен всему, что есть у человека. Потовые железы, волоски, пигментация, даже образования…
— Прыщи?
— И да! Даже прыщи, — засмеялся он.
— Но зачем? — она посмотрела на него. — Зачем такой срок?
Он покачал головой.
— Дело не в цифрах, каждому свой срок. Даже с этой кожей ты переживёшь меня.
Он смотрел на неё с тоской, а она искала глазами ответы на его лице. Её губы двигались несколько секунд беззвучно, синие глаза с тревогой искали зацепки в словах, сказанных ранее.
— Я неправильно задаю вопросы. Я чувствую это. Но пойми, я просто не могу понять, сколько всё это продлится и достаточно ли этого?
— Что? — переспросил он.
— К чему делать что-то, что может ограничивать тебя самого. Почему нужно тратить столько времени, чтобы создать продукт, который в итоге будет отсчитывать твоё время, и столько сил, потраченных на него, уже не восполнить. И нужно только постоянно биться над тем, как содержать это в том виде, который приближает тебя к идеалу. Быть красивой с помощью всех средств, доступных женщинам, или просто быть красивой, не тратить на это ни минуты.
Он был удивлён.
— В тебе говорит логика женщины, получившей выбор.
— Ты путаешь, как все мужчины, — она нахмурилась. — Ты очень мне, очень дорог. Я тебя люблю. Но ты не понимаешь. Зачем ты хочешь поставить передо мной такую проблему, которая сама по себе даст только страдания. Что будет через сорок лет? Моя кожа слезет клочьями или постареет за день язвами?
— Нет.
— Ты уверен?
— Я уверен в том, что это будет настоящая кожа, которая даст тебе возможность чувствовать себя полноценной.
— Это ты хочешь, чтобы я выглядела полноценной. Чтобы не было проблем при прохождении контроля, и чтобы все, кто будет встречаться нам на пути, принимали меня, как твою воскресшую жену.
— Элиз, ты получишь этот дар, возможность быть во плоти.
— Разве не мечтает любая женщина получить идеальную красоту, которая не стареет?
— Ты переворачиваешь всё.
— Разве? Ты дал мне этот шанс. Дар жить, — она обняла его, — но послушай. Зачем нам ждать? Зачем чувствовать себя, как в тюрьме? Мы вытерпели всё это у военных. Мы вырвались. Ты хочешь, чтобы я чувствовала себя полноценной? Не смотри на меня, как на объект своих забот и исследований. Это противоречит здравому смыслу. Выбери что-то одно. Будь просто со мной.
Она плотнее прижалась к нему. Они стояли молча какое-то время.
— Ты предлагаешь уйти, но куда? Мы будем скрываться, — он решил терпеливо выслушать, не перебивать, оценить алгоритм доводов, проверяя работу процессора в её голове.
— Да. Какое-то время. Но… — она отстранилась и ткнула его пальцем в грудь. — Время, которое ты определяешь, очень важно для нас. Ты хочешь, чтобы я была полноценной женщиной? Перестань смотреть на меня, как на объект для новых идей.
Он был удивлен ещё больше.
— Впервые за три недели, проведённые здесь, ты начала такой разговор.
— Я много думаю об этом, — она опять поежилась, отошла от него, повернулась спиной. — Зачем мне эта кожа? К чему этот сложный процесс? Посмотри на меня. Она повернулась и быстро сняла футболку.
Он смотрел на неё без стеснения, переводил взгляд с пышных волос на высокую грудь, живот и дальше линии трусиков на стройные ноги.
— Я тебе нравлюсь такой?
— Да, — кивнул он.
— Тогда ответь, — спросила она, надевая футболку обратно и повернулась к нему спиной. Почему ты не сделаешь меня такой сейчас? Почему оставляешь работу наполовину?
Он смотрел, как она поправляет волосы, вытаскивает их из-под ворота майки и, жестом убрав локон за ухо, ждёт его ответа. Подойдя ближе, он положил свою ладонь на её щеку, повернул к себе. Она приветливо наклонила голову, почувствовав тепло его рук.
— Это не кожа. Она не стареет. Не живет. Я хочу дать тебе больше. Хочу, чтобы ты чувствовала себя лучше.
— В коже, на которой будут прыщи?
— Да, — он улыбнулся. — И это даст нам возможность не прятаться.
— Да, но только даст ли это удовлетворение и покой?
— О чём ты говоришь, Элиз?! Я делаю это ради тебя!
— Ты хочешь видеть меня такой? Мы не говорили об этом. Но утверждаешь, будто решили это вместе.
— Я не понимаю тебя.
— Да, — она говорила уверенно. — И сейчас я говорю тебе, что готова принять твоё решение, но не могу утверждать, что это даст мне хоть какую-то уверенность. Достаточно ли этого будет, чтобы я была счастлива.
— Достаточно?
— Для того, чтобы этот дикий холод ушёл наконец, и у меня было то, что я могу принять как женщина.
— Тебе хочется большего?
— Нет, — она потрогала его седые волосы. — Мне как раз хочется малого: быть красивой, любимой и заботиться о ком-то.
— У тебя есть я…
— Да, — перебила она. — Но ты сам сказал, у всего есть время. А я не хочу проводить его, выдавливая очередной прыщ и брея свои ноги, и видеть, как стареет и умирает каждая клеточка. Я чувствую, понимаешь? Чувствую… ты дал мне жить в теле, которое не стареет. Я хочу заботиться о тебе и ещё о ком-то…
Ужас на секунду покрыл его глаза. Он сдержал спазм и сдержанно кашлянул.
— Мы это обсуждали…
— Да. Но я не могу забыть. И первая мысль, которая была у меня, это — он. Я чувствую его, понимаешь? Между нами есть связь.
— Элиз, — он с отчаянием в голосе слегка толкнул её и начал ходить по лаборатории.
— Ты не можешь так говорить. Он там, а я здесь.
— Он не твой сын, — повысил он голос. — Он не … — доктор пытался подобрать слово и сдержался. — Он — не человек.
— А я? — спросила она, спокойно следя за ним взглядом.
— Ты… — да как ты можешь сравнивать, Элиз? — воскликнул он. — Как? Ведь мы не говорим о ребёнке, которого ты родила. Это всё непонятно, странно, невозможно и опасно… Ты создала его за сутки, пока меня не было на работе. Они позволили тебе и наблюдали, пока ты собирала прототип… Это не значит родить дитя… Боже… О чем тут говорить?
— Это просто выглядит так. И ты не можешь этого принять.
— Принять что? Ты сама создала это, и, передав часть G.A.N.Z.A., создала нечто… что-то… Без чувств и разума, с обрывками связей логики и формации. И это ты называешь сыном?
— Да! Какая разница, как ты его назовешь, если есть связь, и ты чувствуешь что-то родное? Он — ребёнок.
— О чем ты говоришь?! Это механизм… Это глупо так думать.
— Не оскорбляй меня.
— Это не твой сын! — воскликнул он. — Это — нечто, способное оперировать саморазвивающейся программой, и в этом нет ничего из чувств между вами, это просто эксперимент.
— Как и я, — сказала она таким голосом, что холод поразил его.
Это словно заставило его очнуться. Он опять сдержанно кашлянул и потер свои усталые глаза.
— Элиз, — сказал он, сдерживаясь. — Я не могу решиться на эту задачу. И никто не сможет.
— Ты вытащил меня оттуда. Значит, сможешь и его.
— Нет, — он покачал головой и опять повысил голос. — Нет. Обратного пути нет. И это всё, — он показал рукой на лабораторию и колбы. Всё только ради тебя. Не его. Я даже называть не могу его так. Он… Это оно… Просто ничего. Продукт. И я тебя прошу, забудь об этом. То, что ты сделала, головная боль военных. Именно это сорвало эксперимент и перевернуло всё с ног на голову. Именно это не дало возможность решить все последовательно.
— Значит, ты не ждал такого…
— Конечно, нет… От тебя — нет. Я работал над чудом и вижу его перед собой. Ты со мной. Это главное.
— Да. Но по какой причине я с тобой? Вся твоя работа разрушена мной. Думаешь, я не вижу твоего отчаяния? Я создала его, и всё пошло крахом в твоих планах.
— Нет. Нет, не говори так.
— Я создала Каина…
— Только не называй это так.
Он, с отчаянием сложив руки, подошел к ней. Полы халата разлетелись в стороны. Он умоляюще смотрел на неё.
— Прошу, оставим этот разговор. Я не обвиняю тебя в той ситуации, которая заставила нас бежать. Пойми, всё, что я делал для военных, лишь давало возможность готовиться к новому. Это, так или иначе, было необходимо. Я не хочу слушать об этом создании. Не могу и не принимаю твои мысли. И тем более так… когда ты даешь имя…
— Ты не понимаешь.
— Я понимаю только этот материнский инстинкт. Это сильно и важно.
— Я любила…
— Элиз, — он строго нацелился на неё пальцем и склонил голову. — Прошу, ради меня!
Она глубоко вздохнула. Они секунду смотрели друг на друга.
— Я поняла. Но ты так и не ответил на мой вопрос.
— Какой?
— Достаточно ли этого?
Он молча слушал её.
— Достаточно ли видеть, как стареет и умирает твой муж, и ничего не делать, не принимать это близко к сердцу? Что ты также останешься одна с обвисшей кожей, и некому будет смотреть на твоё лицо с любовью?
— Ты понимаешь, что мы не сможем полноценно жить, если я восстановлю весь синтетический покров? — спросил он, обведя рукой, в которой держал очки, её контур. — Ты понимаешь, что нам не попасть на другой материк или поехать на поезде? Слетать на Луну или просто позагорать на пляже?
— Тебе важно это? Путешествия? Или чтобы я была спокойна и была рядом?
Он не ответил.
— Ты делаешь это для меня?
— Конечно, Элиз.
— Тогда ответь. Почему не изменить вообще всё? Почему мы должны следовать твоим убеждениям и ждать конца? Почему не расширить рамки и не принять тот дар, который сейчас есть у меня? Почему?
Он нахмурился.
— Почему мы не можем вместе жить так, как хотим, и не ждать перемен через сорок лет?
— Потому, что мне не прожить столько, Элиз, — сказал он, спокойно глядя в её синие глаза.
— Сейчас нет, — ответила она. — Но во мне есть то, что может тебе помочь. И у нас есть всё для этого. Ты мог бы стать таким, как я. И ведь важно только сознание?
Он кашлянул. Его окутала волна страха. Буквально на секунду он почувствовал риск сделать что-то неконтролируемое. Словно она проникла в его голову и сдернула пальцем пыльную ширму, которой он давно завесил все свои мысли.
Он понимал, что становится невозможным вести это чисто прагматичный и страшный в своей логике разговор. Испытывая жуткое давление от взгляда её синих бездонных глаз, он сконцентрировался и, сделав правильный выбор, не подав виду, переключил разговор на практичную тему. Этот приём был единственным в цепи логических предложений, сформированных им самим в саморазвивающейся программе синтетического сознания.
— Ты хочешь, чтобы я изменил график, отказался от роста органических тканей, уничтожил всю флору и полностью сконцентрировался на синтетике? Закончил структуру тканей?
Она смотрела на него: «Ты понял мой вопрос, но не ответил на него».
Он помолчал несколько секунд, отчужденно думая о чем-то. Словно отмечая прогресс роста её интеллекта.
— Хорошо. Мы исключим органику. Но это меняет весь мой план.
— В какой его части?
— Если я закончу всё в синтетике, нам сложно воспользоваться транспортом. Жить просто в городском массиве или на побережье будет нельзя. Купальная программа на курорте исключена. Придётся принять их предложение. Синдиката.
— Я уверена, всё получится.
— Надеюсь, — он устало кивнул, полностью отдавшись безысходному чувству растерянности и тоски. — Я сделаю это для тебя.
— Не смотри на меня так, — попросила она. — Ты — самое дорогое для меня. Я хочу всего, что имеет каждая женщина. Ты сам дал мне это чувство.
— Да. Я дал тебе его.
— Ты же не хочешь, чтобы я была такой? — она повернулась к нему спиной и показала на сервоприводы, прикрытые трусиками.
— Какой? — он устало сел на кресло.
— Некрасивой.
Он опять внимательно и грустно посмотрел на неё.
— Ты красивая, Элиз. И всегда была.
Она подошла ближе и обняла его седую голову. Тихо прожужжали сервоприводы. Еле слышно. Но так, чтобы вызвать зубную боль у всего живого.
— Я тебя очень люблю, — сказала она.
— Я тоже, — ответил он, удерживая её руку. — И сделаю всё, чтобы быстрее ты была восхищена собой.
— Я знаю. Не будем сейчас ссориться. Всё не важно. Ты прав. Кроме того, что мы вместе, — улыбнулась она, смотря поверх его головы. Она смотрела на своё отражение в зеркальной поверхности металлического стеллажа, удерживая его голову, как футбольный мяч и прижимая к своей груди. Он не шевелился, утопая в этом тепле и умиротворении, даря себе секунды покоя.
Её голубые глаза горели чётко и ясно, она словно смотрела вдаль.
— Свари кофе, — глухо попросил он.
Опустив его голову, она присела перед ним на корточки, смотрела снизу вверх, улыбалась улыбкой, которую он обожал и так долго моделировал.
— Как обычно? — кокетливо спросила она, взмахнув длинными ресницами.
— Да, — он погладил её по волосам. — Пожалуйста. Нужно будет работать.
Элиз ушла из комнаты, шлепая ступнями по кафелю. Её шаги стихли в коридоре. Он прислушался к звукам из маленькой кухни и задумался. Его беспокоили воспоминания. Эдвард потер увлажнённые глаза, и рука сама потянулась к ящику стола. Он достал из-под папок фотографию в тонкой рамке и поставил на стол. На ней была женщина с черными волнистыми волосами, спадающими ниже плеч. Она улыбалась и, обернувшись, смотрела в сторону камеры, которая выхватила мгновение её жизни и сохранила навсегда такой бодрой и счастливой, как в тот момент, когда он решил её сфотографировать в один из солнечных сентябрьских дней на крыльце их дома. Он молча смотрел на старую фотографию. Её карие глаза смотрели прямо на него и были полны любви и счастья.
— Элиз, — прошептал он, пальцем проведя по снимку.
— Ты же обещал, — раздался резкий возглас.
Он обернулся. Она стояла в проеме двери и глаза её гневно горели. Она держала чашку кофе и вся тряслась от возмущения.
— Послушай, я… — он быстро убрал фотографию в ящик. — Ты не понимаешь.
— Я не понимаю??? — она не могла подобрать тембр голоса.
Он встал из-за стола и сделал шаг к ней навстречу, но она сама стремительно подошла и так поставила горячий кофе, что часть расплескалась по столу, коричневыми пятнами расползаясь по бумагам.
— Ты говорил мне, что больше не будешь этого сделать. Что никогда не будешь сравнивать. Что мы полностью доверяем друг другу и будем хранить только то, что есть сейчас.
— Да, Элиз, ты должна понять.
— Я не могу и не хочу понимать, как ты делишь и режешь меня на части и не там, — она гневно указала на стол.
Он с отчаянием покачал головой.
— Только не так, Элиз.
— Ты режешь меня здесь, — она указала на свою грудь. — Ты не можешь понять. Не хочешь этого понять, — повторила она несколько раз. Закрыла лицо руками.
— Как же ты жесток!
— Я люблю тебя.
— Нет, — воскликнула она и сжала кулаки. — Нет, ты любишь именно её.
— Ты — это и есть она.
— Только в этом дело? — она показала на колбы с органикой.
Он поднял руку, но она отступила назад.
— Как же мне тяжело. Как мне хочется расплакаться.
— Элиз, это просто фото и пустяк. Ты должна правильно оценивать состояние. Это не тот случай. Ревновать нет смысла. Нужно сделать поправку в алгоритм…
Она убрала руки от лица и гневно посмотрела на него синими, полными боли глазами.
— Послушай Элиз…
— Нет, это ты послушай, — она напряглась сдерживая раздражение. — И не списывай этот разговор на предменструальный синдром. У меня не может быть месячных. Ты, как мужчина, наградил меня влагалищем, но без всяких аргументов не повысил мой модуль самооценки. Это уже по-настоящему эгоистичный мужской подход. Используя свои критерии оценки поведения женщины, оставил в моём сознании только круг стереотипных возражений. И если ты не хочешь, чтобы я стала называть тебя Создателем, будь добр, побеспокойся насчёт расширения функций и вариантов ответов, чтобы я могла отстаивать своё мнение, как и подобает женщине, которую ты когда-то любил.
Вздрогнув от слова «Создатель», он виновато смотрел на неё и хотел возразить.
— Я и сейчас тебя люблю, Элиз.
— Да, — страшно ответила она, и за этим спокойным голосом физически чувствовалось пламя. Он слушал её и видел, как слова вылетают из её губ, но оценивал только модуляцию и автоматически синхронизировал это с частью кода которую сам написал. С одной стороны, как биоинженер он восхищался работой программы, с другой стороны, как мужчина, не хотел, чтобы она чувствовала себя униженной. Ему было тяжело. Она видела это и не жалела.
— Да, — повторила она. — И я тебя люблю. И прошу уважать моё мнение.
— Не выдавай это как требование. Есть факт…
— Факт? Это моя жизнь! — она прищурилась и сложила руки на груди. — Ты сейчас поиздевался надо мной?
— Нет, дорогая, нет, — он слишком поспешно подошёл и хотел её обнять, но она отстранилась.
— Ты только что не принял мои слова всерьез, — сказала она. — А я принимаю всё, что ты произносишь, к сведению. Испытай это. Послушай, что я говорю. И не будь таким.
— Каким? — переспросил он.
— Эгоистом и собственником. Не убеждай меня в том, что ты тот, кто лучше понимает, это и стыдно, и неразумно. Принять, что ты прописываешь в моём модуле саморазвития. Ведь это уже не любовь, а только твоё желание делать то, что ты готов получить в итоге. Сексуальную, молчаливую домохозяйку.
Он отошел от неё, и устало сел обратно в кресло.
— Ты права. Я выполню твою просьбу. Прошу, прости. Я не хотел тебя обидеть.
Она резко повернулась.
— Я тоже тебя прошу. Если мы собираемся сидеть здесь так долго, побеспокойся, пожалуйста, по поводу одежды. Я не хочу расхаживать здесь в одних трусах. Тем более в данной ситуации.
Он виновато оглядел её с головы до ног. Она стояла, отвернувшись от него, и смотрела на колбы, в которых бултыхалась густая жидкость.
— Пей свой кофе и не обожгись. Я пошла спать.
— Элиз…
— Оставь, Эдвард, не сейчас, — спокойно ответила она и поежилась опять от холода, который гулял у неё внутри. — Сейчас мне дико одиноко и холодно. Ты должен начать процесс повышения уровней моего сознания. Когда мы начнём следующую ступень?
Он болезненно поморщился от её слов и упрекал себя вообще за весь разговор.
— Если мы пойдём по другому пути и не будем ждать органические клетки, которые мы можем использовать для кожи, нужно начинать сотрудничество с синдикатом. Да, они помогли нам бежать. Это была плата. Но мы можем исчезнуть. Я не буду передавать им данные. Они останутся довольны и тем, что я уже отдал тогда. Пойми, Элиз, я хочу сделать так, как будет лучше для нас….
В этот момент настойчиво прозвучал сигнал внешнего вызова. Они оба обернулись к столу и, забыв о разговоре, тревожно переглянулись. Эдвард подошел и сел за монитор. Зелёный сигнал на пульте настойчиво мигал. Камера черным глазком смотрела на него. Он неуверенно протянул руку и нажал на клавишу.
— Входящее сообщение, — уведомил голос.
— Привет, — помахал рукой мужчина в халате на мониторе. Он поправил очки и прищурил умные глаза. Потом почесал густую бровь.
Элиз расслабилась, услышав голос, и взглядом подала знак, что не будет подходить к камере.
— Это запись, — предупредил её муж. — Не бойся. Какого чёрта только Цибион решил связаться?
— Эдвард, как твои дела? Мы давно не говорили. Знаю, что ты занят и даже не уверен, что ты сразу посмотришь запись. Я крайне рад буду с тобой пообщаться, но и сам постоянно в делах. Ты, надеюсь, здоров и не один. Как и всегда, старый проныра, умеешь создать фон славы. Тут уж теперь ты — звезда. Не будь снобом, отправь пару сообщений на наш секретный ящик. Я ловлю себя на мысли, что ты мог забрать всю славу для себя. Страшно хочу узнать о прогрессе материала, который подготовил. Понимаешь, чего это стоило? Поделись хотя бы тестами. И да, ты всё такой же «гик». Падкий на красоток. Не потей. Надеюсь, увидимся.
Цибион хихикнул. Он был расслаблен и счастлив. Помахал рукой и исчез.
Элиз, смотря на экран, по инерции помахала также ему рукой.
— Он мил. Разве ты не отправлял ему сообщений?
Эдвард откинулся на спинку стула. Он был встревожен.
— Нет. Мы договорились только на крайние случаи.
— Ты не ждал Цибиона?
Он встал и подошел к панелям, быстро переключил несколько блоков.
— Элиз, всё, что было, — забудь. Он помог нам не ради новой встречи. Он всё понимал.
— Вы дружили больше 30 лет.
— Да, и именно поэтому мы здесь, а не у военных в руках. У них для этого есть всё. Он сделал это ради нашей дружбы и ради тебя… тут что-то не так.
— Ты подозреваешь его? Это невозможно.
— Нет. Он что-то хотел сказать и поэтому пошел на риск через внешний канал. Он знал, что мне поможет синдикат. Но тут другое.
Закончив перенастройку, Эдвард вернулся за стол. Нервно кашлянул, быстро вводя данные через клавиатуру. Она нахмурилась, смотря, как он подключается, настраивает сеть для дешифрации.
— Что ты делаешь?
— Ищу файл.
— Какой?
— Который он отправил для нас.
— Разве он не просто переслал его сейчас.
Эдвард поморщился:
— Конечно, нет. Это просто невозможно.
— Всё это странно.
— Да, — ответил он, напряженно вглядываясь в экран. — Именно не логично. Чтобы не было так очевидно.
— Но что тебя беспокоит? — переспросила она недоуменно.
Он промолчал и замер, всматриваясь в экран.
— Потому что Цибион знает, как я ненавижу со студенческих лет, когда они называли меня «гиком». Последний раз я слышал от него это слово лет 25 назад.
Он ещё раз щёлкнул по клавиатуре и посмотрел на неё. Она перехватила его тревожный взгляд и тоже посмотрела на монитор. Один из найденных файлов проходил дешифровку, и как только шкала достигла 100%, на мониторе запустилось видео.
Лицо Цибиона было перекошено, он задыхался от бега, в камере мелькала какая-то тёмная улица. Он то и дело подбрасывал на плече рюкзак и дергал козырек кепки, надвинутый на самые глаза. Страх и отчаяние звучали в голосе.
— Они нашли вас. Немедленно уходите. Немедленно. И, Эдвард, это не военные… — Цибион говорил прерывисто, — это Предтечи!
- Басты
- Приключения
- Илья Глазков
- Эволюция G.A.N.Z.A
- Тегін фрагмент