пываниями пламенных пальцев все больше и больше твердеет и разрастается, пока пылкое возбуждение этого крайне чувствительного отростка не исторгает из меня вздох, словно от боли. Малый тут же убрал любопытные, познающие пальцы, прося у меня прощения поцелуем, который только раздул пламя, занявшееся там.
Новое всегда воздействует сильнее всего, а в утехах – тем паче, так что не было ничего удивительного в том, что паренька поглотили восторги восхищения, вызывавшиеся предметами, самой природой созданными притягательными, а ныне впервые открытые его взору и осязанию. Да и я, со своей стороны, с лихвой была вознаграждена за доставленное ему удовольствие проявлением власти, которую имели предметы доселе запретные, а теперь обнаженные и открытые для любых прихотей над безыскусным, во всем естественным юношей: глаза его пылали, щеки разгорелись алым пламенем, дыхание
не имея никакого понятия о грехе, я никакого греха и не опасалась
белоснежном пространстве по-мужски широкой груди пунцовые соски казались бутонами роз, готовыми вот-вот лопнуть
Вознесенная затем на головокружительную высоту услады, какую только может выдержать жизнь человеческая, не уничтожимая избытком, я дошла до той решающей точки, когда почувствовала, что растворяюсь в мощном потоке, извергаемом из моего партнера, и, сделав глубокий судорожный вздох, всю чувственную душу свою направила в тот самый проход, откуда не было исхода, – так восхитительно он был закупорен и заполнен.
восхитительные кормила любовной страсти! Ка
Когда же джентльмен мой запустил руки в цитадель ее целомудрия
Итак, я сделалась любовницей на содержании, хорошо устроенной, вполне достаточно оплачиваемой и свободной в выборе любых нарядов.
Между тем красношлемый воитель его, что, казалось, сбежал с поля сражения, ослабленный и сконфуженный, уже оправился, вновь предстал во всеоружии, вскинулся и вознесся у Полли между ног
Короче, она не обошла вниманием ни единого пункта лошадиной своей классификации, на что джентльмен ответствовал лишь милостивыми кивками одобрения, в то же время вперяя в меня взоры, в которых было что-то козлиное или обезьянье.
И кто, Вы думаете, нанес его? Эстер Дэвис! Моя компаньонка и опекунша, которая столь трогательно пеклась обо мне во время путешествия, моя – напомню – единственная опора и подруга в этом совершенно незнакомом месте, вдруг повела себя со мной с такой холодностью, будто я стала для нее тягостнейшим бременем.
