МОСКВА
2026

Красно-золотые тигры на черном хёчжо

Все равно что обезьяны на белом лойицу:

У них нет цели оставить следы на ткани —

Они пятнают тело¹.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧЕРЕПАХИ ЗАПУТАЛИСЬ В ВОДОРОСЛЯХ

ГЛАВА 1

БЕЛЫЙ КАРП В СИНЕМ ЛОЙИЦУ

Заложить руки за спину. Подобраться. Склонить голову. Не менее чем на три секунды.

Так нужно отдавать честь привилегированным манлио. Джеён сделал это беспрекословно, безупречно, со всем уважением и почитанием. Как и положено младшему правнуку сэнши. Хоть и ненавидел прадеда всей душой.

И, как и положено сэнши, прадед лишь коротко взглянул на подчиненного. Хоть и своего потомка.

Он горделиво прошествовал вперед.

О Юма.

Джеён еще в детстве понял, что этот человек живет исключительно по заповедям духов. В согласии с ними. Он не позволял ни одной живой душе отклоняться от этих заповедей, нарушать традиции и устои. Не позволял и себе. Но, кажется, он загнал всех в круг и сам стал заложником.

Джеён не разделял его точку зрения.

О Юма зациклен, слишком деспотичен и холоден.

Он всегда держал спину ровно, а голову высоко. Все его движения — четкие, резкие. Садился он всегда одинаково: ловко расправлял лойицу, разглаживая взмахом широкие рукава. Он никогда не расслаблялся. Однажды в детстве Джеён с Хваном решили проследить за ним. Даже наедине с собой прадед следовал заповедям, традициям и устоям духов океана. Он не позволял себе лишнего: ни в движениях, ни в образе, ни в выражениях. Его слова порой были острее меча и резали куда больнее. Он бил по фактам, медузы никогда не приносили ложные сведения.

Прадед был старым. Очень старым, но при этом невероятно живучим и сильным.

В среднем манлио живут максимум до двухсот лет. Прадед, скорее всего, доживет до трехсот, судя по его внешнему виду и силе хону.

О Юма был жилистым, седые волосы собирал в тугой узкий пучок и обматывал своим као-лемо. Пучок торчком стоял на голове, по особым случаям он обвязывал его праздничными лентами или продевал через него священные палочки. Тонкая бородка-струйка спускалась до груди, он часто перебирал ее пальцами или наматывал на большой, когда голову посещали думы. Худое и гладкое лицо почти без морщин (в таком-то возрасте) имело правильные острые черты, его словно в пару легких движений высекли катаной. Под узкими глазами мешки, отчего всегда казалось, что прадед выглядит уставшим и невыспавшимся. Но он чтил традиции во всем, в том числе в режиме. Прямые седые брови он хмурил редко, но если это происходило, значит, дело шло плохо.

Он шел в шикарном фамильном синем лойицу, расшитом белыми узорами из шелковой нити, надетом поверх такой же синей футамы², горделиво вздернув подбородок.

А за ним, отставая на два шага, как и положено правой руке, шел Гу в хёчжо с образами медуз, вышитыми на фоне синего морского цвета.

Гу имел крупное телосложение, широкие плечи и тяжелую походку, отчего на каждом шагу словно перекидывал бревна, а не ноги. Коротко стриженные волосы, короткая толстая шея, тут же перетекающая в крепкие плечи. Гу — настоящий человек-бык: высокий, крупный, сильный. От одного его замаха уже можно было лечь на пол. А от удара — покинуть этот мир.

Правая рука главного мастера династии Масуми, как всегда, выглядел опрятно.

Джеён покорно и неторопливо следовал за ними. Они шли мимо сада, аккуратно выстриженных деревьев и кустов, невероятной красоты цветов и птиц, что сидели на ветках. Многие из этих растений и существ излучали свет. Тропинка из камней покрылась росой, и мелкие капли попадали на ботинки, когда Джеён задевал траву. Подол лойицу прадеда потемнел от влаги. О Юма грациозно шел впереди, рисунки морских волн переливались на роскошной ткани от его движений.

Все шли молча, слушая пение птиц, стрекот цикад и журчание воды в ручейке, заваленном декоративными камнями, а местами и огромными валунами. Через кристально чистый ручей по всему саду были переброшены горбатые мостики с навесами от дождя и солнца. Всюду виднелись хёсэги³ прадеда — белые карпы. Они плавали в ручейках и охраняли династию. Прадед был сам чибритури, и если потребуется, его хёсэги обратятся в безликих воинов духов и защитят владения и самих жильцов.

Они дошли до столика на террасе перед входом в дом. Прадед сел. Ему подали керамическую чашу для омовения рук. Он молча оглядел правнука и, довольствуясь тем, что он выглядит подобающе случаю, жестом указал Джеёну сесть напротив него.

Темно-синее церемониальное хёчжо⁴, расшитое морскими волнами, белоснежная футама и кичом⁵ в тон хёчжо. Одеяние обхвачено широким белым поясом с вышитыми белыми узорами. Черные волосы Джеёна собраны в аккуратную гульку, подвязаны черной лобной лентой. На ногах ботинки из тонкой черной кожи.

Ни пылинки, ни складки, все с иголочки: традиционно, величественно.

И очень жарко.

Хотя все из легких материалов — бязи и шелка, в такую жару хотелось надеть обычные шорты и футболку. Джеён считал минуты, когда сможет заменить кожаную обувь на шлепки, и размышлял, почему нельзя было придумать к форме что-то вроде сандалий.

Он глянул на пустой стол. Джеён много раз сидел за ним на этой террасе, много раз получал здесь выговоры, похвалу и известия об очередной смерти членов семьи. Именно здесь он узнал, что Хван опять сбежал. Что мама бросила отца. И что она безродная шлюха, которая недостойна носить их фамилию. Все это он узнал здесь.

Как и то, что до этого мама была высокородной женщиной и талантливейшим шеф-поваром во всем Ши Хо.

За этим столиком, в этой одежде.

Ни этот столик, ни эту одежду Джеён не любил. Как только он надевал церемониальное хёчжо, срабатывал условный рефлекс — сейчас прадед скажет что-то плохое.

Невольно Джеён списывал эти чувства грусти и безысходности на вещи, окружавшие его в такие моменты. Перекладывал всю вину на них.

Этот столик Джеён ненавидел и презирал — заурядный, прямоугольный, с ошкуренной поверхностью. Его ни разу не красили, только аккуратно снимали верхний слой негрубой наждачной бумагой. Процесс шлифовки занимал целый день — потемневший слой снимали долго, осторожно.

Джеён кашлянул, прочистив горло, и сел на серый дзабутон⁶, подбирая ноги. Подушка была неудобной. Требовалось время, чтобы привыкнуть.

Без промедления он обеими руками протянул прадеду коробочку с чернилами, склонив голову.

— Фамильные чернила, господин, — чеканно проговорил он.

Прадед не спешил забирать чернила. Руки не опустели. Джеён так и продолжал сидеть, вперив взгляд в лежащий на столешнице розовый лепесток абрикоса. Раздались шаги, на стол что-то поставили. Джеён неуверенно поднял голову и увидел деревянный поднос, густо покрытый темным лаком. На подносе стояли пузатый глиняный чайник и две чашки ему под стать: такие же пузатые, но маленькие, три глотка будет достаточно, чтобы их опустошить. На узкой дощечке рядом лежали два бисквитных пирожных, щедро посыпанные сахарной пудрой. В разрезе Джеён увидел кусочки бордовой вишни в сиропе.

Он посмотрел на коробочку, которую все еще держал в протянутых руках, а после глянул на прадеда.

Тот выглядел удивленным. Он пренебрежительно окинул Джеёна взглядом, в котором явно читалось: этого недостаточно, чтобы я тебя простил.

Джеён не собирался возвращаться сюда. Не на тех условиях.

— Что? — Прадед отдернул рукав лойицу и потянулся к чайничку. — Так не терпится избавиться от них? Мм?

Голос его, как и всегда, был сильным, твердым и властным. А интонация — бесконечно самодовольная, уносящая его в такие неведомые дали величия, что хотелось извиниться за свое существование. Конечно, она была с щепоткой презрения.

Джеён неторопливо выпрямился и поставил коробочку на стол, смахнув с него лепестки цветков слив и абрикосов, что источали сладкий аромат. Эти деревья круглый год цвели и давали плоды, поскольку питались энергией духов. Джеён поднял пиалу двумя руками и протянул прадеду. О Юма стал наливать в нее светлый горячий чай. Глиняные стенки нагревались медленно.

— Прошу меня простить, господин. — Руки Джеёна никогда не тряслись, а голос не дрожал, когда он говорил с О Юма. Прадед это уважал. Он знал, что младший правнук боится не его, а его заданий.

Сэнши-кана ухмыльнулся и налил чай в свою пиалу.

— Осознаешь, какой чести ты был удостоен? — Прадед исподлобья смотрел на Джеёна, периодически отвлекаясь на чай. Он подул на чай, струйки пара подкосило, они мягко обволокли его костлявые пальцы, что сжимали пиалу. — Ты впервые вживую видишь Кровь Тени. Твои братья и некоторые дяди не дожили до этого дня. — Он отпил из чаши и вопросительно кивнул, заломив седую бровь. — Мм?

«И ты недолго проживешь, если что-то сделаешь поперек» — вот что прочитал Джеён в его глазах. Он прокручивал мысль о части чернил в пакетике из-под соевого соуса, которые он в спешке переливал из древней чернильницы, сидя в своем «Хенао», буквально за минуту до приезда прадеда.

Джеён ответил коротко:

— Да, господин.

И отпил из чаши. Чай, настоянный на цветках, с добавлением меда. Нежный и сладкий. Джеён сдул пар и сделал второй глоток. Пустой желудок просил не чай, а хорошей калорийной еды, мяса, овощей, морепродуктов и много-много сладостей на десерт к кофе, ну или даже к такому же чаю. Он так и не успел поесть. Гу разбудил Джеёна почти впритык к приезду прадеда. Важнее было привести себя в порядок, а не утолить голод. Прадеду бы не понравилось, если бы наследник династии Масуми явился с ним на беседу не в идеальном виде.

Нужно было бы спросить, зачем прадед лично хотел видеть Джеёна, но создавалось ощущение, что он сам все скажет. А если нет, то мутить воду заранее или провоцировать его не хотелось. Мечта о том, что прадед забудет об этом диалоге, даже не рождалась.

Он ничего никогда не забывал.

* * *

— Он не вернется.

Кэсси сбилась со счета, сколько раз за сегодня она услышала эту фразу от Нессы. И каждый раз ее сердце сжималось.

Холодное окно изрисовал мороз, но Кэсси не отрывала головы от него. Последние лучи солнца совсем недавно опустились за заснеженный лес. Кэсси следила за ним, будто прощалась навсегда. Салон автобуса наполнял сизый сумеречный свет. Двигатель уже давно умолк, энергии в аккумуляторе оставалось совсем немного, а впереди долгая зимняя ночь. Патрик заводил двигатель, включал обогреватели, потом глушил, чтобы экономить. Но бензин закончился еще пару часов назад.

В автобусе было холодно. Кэсси топала ногами, чтобы разогнать кровь, сжимала пальцы, ходила по салону. Этого хватало минут на десять, а потом она снова замерзала.

— Он хочет, чтобы мы сдохли от холода и голода?!

— Ты раздражаешь, — пробурчала Кэсси, сунув руки в карманы порванного пуховика. Она пыталась хоть немого поспать. — Не нравится ждать — вали.

Несса скорчила недовольное лицо, но промолчала. Все знали, что ей некуда идти.

Мама так и сидела возле дяди Холджера. Патрик спал на переднем ряду сидений, натянув на глаза шапку. Ту самую шапку, прикоснувшись к которой Кэсси что-то увидела.

Несса вышагивала по проходу между сиденьями в автобусе. Она попрыгала на месте, растерла красные руки и попыталась согреть их дыханием.

— Серьезно! Как можно было нас бросить? Ради кого?

Никто не спешил ей отвечать. Имя Мики словно повисло в холодном воздухе. Все сидели и пытались сохранить тепло и силы. Несса цокнула и, потрепав волосы, раздосадованно задергалась всем телом, будто ее схватили судороги.

— Я ненавижу тебя, Дэвид Валери!

Кэсси безразлично посмотрела на нее и опустила взгляд на записку, которую отобрала у Патрика еще в самом начале пути. Корявые буквы подрагивали в замерзшей руке. Брат написал точный адрес, где его следует ожидать. Они добрались до обозначенного места достаточно быстро, но не подозревали, что ожидание затянется так сильно. Они встретили рассвет в автобусе, просидели весь короткий световой день в нем, изредка выходя на улицу справить нужду, и проводили скудные лучи солнца в том же автобусе. Голодные и замерзшие.

— Ты же сама выкинула пакеты с едой. — Кэсси старалась сохранять спокойствие, но все были на взводе из-за неопределенности и страха. — Боялась надорваться.

— Они меня тормозили. — Несса провела руками по взлохмаченным волосам и прижала их к шее. — А я хотела угнаться за манлио.

Несса призналась так легко, что Кэсси опешила. Она положила записку на пустую коробку конфет, которую они разделили на всех еще рано утром. Холджеру отдали бо́льшую часть, так как он потерял много крови.

— Че вылупилась, Валери? Возле них безопасно.

— А чего ты с нами тогда, а не с ними? Не догнала?

— Девочки, не ругайтесь! — встряла мама. — Нам нужно помогать друг другу, а не спорить.

Между Кэсси и Нессой летали искры. Но они все же послушались.

Патрик опустил ноги на пол и сел прямо на сиденье. Он хотел поспать, но из-за шума не получалось. Патрик перебрался в салон, чтобы быть ближе к остальным. Хотя, как показалось Кэсси, он просто избегал руля, такая ответственность была для него слишком тяжела, будто он надеялся, что кто-то займет место водителя и решит все проблемы разом.

Манлио.

Кэсси признавала, что, когда они были рядом, их проблемы решались быстро. Интересно, попади они в такую ситуацию, что бы они предприняли?

Они бы не ждали Дэвида — это точно.

Нашли бы, где достать еду и теплое убежище, наверное.

Или просто отвезли бы их в безопасное место — в Ассамблею, по протоколу. Там бы их осмотрели специалисты, взяли кровь на анализы, маниши проверили бы демоническую энергию. Дядю Холджера и Кэсси взяли бы под стражу.

Хорошо, что сейчас здесь нет манлио.

С громким кряхтеньем Патрик провел по лицу ладонью.

— Я знаю, как проехать к нелегальному узлу, он ближе федерального, а благодаря отцу есть проходка. Назову фамилию, и пропустят. Ну, еще заплатить надо будет. — Он глянул на Кэсси, потом перевел взгляд на Кэтрин и Холджера и начал качать головой. — Дэвид не вернется, Несса права. Пока у нас есть силы, нужно уходить.

— И сколько до узла? — поинтересовалась Кэтрин. Она сидела далеко позади Кэсси, рядом с Холджером, которому за последнее время стало чуть лучше. Кэсси часто подходила к ним, проведывала дядю Холджера, немного разговаривала с мамой. Она все еще была на нее в обиде. Кэтрин, конечно, пыталась сгладить углы, но Кэсси понимала, что разговор будет нелегким.

— Отсюда? Километров восемьдесят, — робко ответил он.

Кэсси не стала садиться рядом с родными. Ей хотелось побыть одной, разобраться в своих мыслях и чувствах. Ближе к ночи она планировала вернуться к ним и прижаться, чтобы согреться. На соседнее сиденье она поставила тяжелый рюкзак, а на самый край положила белую выпотрошенную коробку конфет. Квадратная, с лаконичной размашистой надписью, будто из золота: «Moruaru»⁷. Она не знала, на каком это языке, было похоже на шадерский.

Кэсси понадобился почти весь день, чтобы прийти в себя и перестать стучать зубами от страха и волнения за брата.

«За дебильного, идиотского брата!»

Перед глазами до сих пор мелькали воспоминания. Как он вышел из автобуса и дал деру к тому снегоходу. Спасать Мику. Кэсси хотела, чтобы он выжил. Чтобы Дэвид успел.

Она сжала ладони в кулаки. Скользкая ткань пуховика заскрипела под пальцами. Розовый пуховик был уже совсем не розовым. Кэсси потрогала пальцем грязный синтепон, торчащий из дыры, и горько усмехнулась. Она так долго ждала этой покупки, даже успела заболеть, переохладившись в пальто, бегая с Нессой от манлио и собак. Дэвид так старательно выпрашивал у торговцев скидку. И ведь выпросил.

Кэсси потребовался почти весь день, чтобы осознать минувшие события. Но, наверное, не хватит и жизни, чтобы принять их. Элькарона больше нет. Ее семья скрывала от нее правду. Дэвид обрек себя на гибель. Она не могла забыть и о манлио яшуто, Масуми и чудесных чернилах, которые помогли дяде.

Святой Йонас.

Это первое, что вспомнила Кэсси, когда автобус отъехал от города. Она злилась на родных.

Прислонив голову к холодному стеклу, она крепко зажмурилась.

— Восемьдесят километров? И на чем ты собрался их преодолевать? —Недовольный голос матери заставил Кэсси открыть глаза.

— Бензина нет. На своих двоих.

Патрик сжался, пряча руки в карманы. Все это время он выглядел подавленно, опустошенно. Потеря отца заметно сказалась на нем: красные опухшие глаза, севший голос. Патрик плакал прямо за рулем, и Кэсси несколько раз за поездку слышала, как он убивался, захлебываясь слезами. Он перестал плакать совсем недавно.

«То был сон или моя причуда», — урезонила себя Кэсси в ту же секунду, как только подсознание подкинуло размытые образы Патрика и его отца. В ушах отголосками зазвенели птичьи песни, зашелестела листва.

Так уж вышло, что она не знала, какие способности ей дарило полукровничество. Они были закрыты для нее, так впредь и должно оставаться, чтобы никого не подвергать опасности. Но, проведя почти весь день наедине со своими мыслями, Кэсси пришла к выводу, что эта защита сломалась в ней или как минимум дала трещину. Возможно, на это повлияли лихорадные, демоны или манлио.

Или чернила.

«Я полукровка. Я видела Патрика и его отца».

— На своих двоих? Ты в своем уме?!

— Кэти, перестань, милая, — ослабшим голосом Холджер пытался перебить ее, но Кэтрин продолжала:

— Выходить наружу опасно, даже здесь слышны крики демонов и лихорадных…

— Пойдем по дороге. Мы же слышали, как за лесополосой гудели двигатели — кому-то удалось выбраться из города. Они нас подберут…

— Патрик, не выводи меня!..

«Нас успокаивала, а сама завелась!»

— Кэти… — Холджер закашлял, не в силах договорить.

— А что вы предлагаете, Кэтрин? — Несса села за Кэсси и обернулась к задней части автобуса. — Сидеть здесь и ждать смерти? Дэвид не придет. Его уже давно сожрали лихорадные или красные обезьяны.

Все внутри сжалось, по телу пробежали крупные мурашки. Кэсси задержала дыхание, пытаясь отогнать ужасные мысли.

— Он жив.

Несса повернулась к ней, скривив лицо. Она всем видом показывала, что думает на этот счет.

Но вместо ответа Кэсси поднялась и медленно осмотрела каждого сидящего в автобусе.

— Мы останемся здесь. Даже если Дэвид и впрямь не придет, это сделают люди Йонаса. — Кэсси схватилась руками за спинку кресла. Поймав на себе взгляд матери исподлобья, она решила не мешкать: — Они обязаны прийти.

— Кассандра… — Кэтрин, поглаживая Холджера рукой по спине, одним только голосом заставила ее умолкнуть.

Мать догадалась, что именно она хотела сказать.

Кэсси хмыкнула. В салоне становилось все темнее, но буравящий взгляд Кэтрин она видела прекрасно.

— Почему? — Патрик, слегка приоткрыв рот, поочередно взглянул на обеих. — Почему они должны приехать?

— Кто такой этот Йонас? — поинтересовалась Несса. — Манлио вроде тоже о нем говорили с твоим братом. Не помню.

— Кэсси… — предупреждающе выдала Кэтрин и покачала головой.

Сердце забилось быстрее, разгоняя густую кровь по замерзшему телу.

«Ты готова признаться? Прямо сейчас?»

Она сглотнула, дала себе пару секунд и сказала:

— Это тот, на кого я не хочу работать. Но мне придется. — Она посмотрела на Кэтрин. — Да, мама?

«Слабачка!»

— Чего? — недоуменно протянул Патрик. — Ни черта не понимаю. Вы вообще куда собрались ехать? Мне бы только до узла добраться, оттуда поеду в Конлаок к матери, мы хоть и не общаемся, но думаю, она примет меня. А вы куда?

— В Ильшер.

— Барид? Круто! — Несса поджала губы. — Можно мне с вами?

Кэсси переглянулась с Кэтрин, та ничего не сказала, даже никак не отреагировала на вопрос Нессы. Ее будто бы не существовало, как и всего происходящего.

«Ты пойдешь работать на Йонаса и никому не расскажешь, что ты полукровка» — вот что говорили ее глаза. Кэсси стало до боли неприятно.

— Кэсс, ну так что? — неуверенно спросила Несса, почесывая пальцем висок.

Глянув на нее, Кэсси плотно поджала губы, чтобы сдержать порыв высказать все и снять груз с плеч.

Вместо этого она скромно ответила:

— Прости, Несса, я здесь ничего не решаю.

Она устало села на место, сунув холодные руки в карманы пуховика. Сжав недошитую игрушку-ежа, Кэсси прислонила голову к мерзлому стеклу и закрыла глаза.

«Медуза».

Это медуза, а не еж. Кэсси вжала почти негнущиеся пальцы в мягкое тельце игрушки. Юншен просил сделать медузу. Кэсси была ему очень благодарна: они вместе с Брайаном провели их по городу, а после он еще и упросил Чжудо вылечить дядю.

— А с тобой, Патрик, можно?

Парень сделал вид, будто не слышал Нессу. Он подышал на свои замерзшие ладони и растер их. Несса тихо захныкала, накинув капюшон на голову. Она что-то бубнила жалобным голосом, но больше ни к кому не лезла.

Прежде чем погрузиться в беспокойный сон, Кэсси вспомнила слова брата:

«А в Бариде сейчас лето».

* * *

Прадеду было двести одиннадцать лет.

Столь долгим присутствием в этом мире он обязан Всевышнему. За двести одиннадцать лет он успел сделать многое. Девятнадцать годочков Джеёна для прадеда были ерундой. Потому он и говорил так о правнуке, точно тот был младенцем, учащимся ходить. Если сравнивать их силы, именно так и было. Прадед мог бы переломить его голову, как семечко между большим и указательным пальцами. Джеён лишь надеялся, что когда прадед захочет это сделать, то он будет для него не семечком, а блохой.

О Юма жутким долгим взглядом смотрел на правнука. Прямо ему в глаза, словно высасывал через трубочку все мысли. Вот этим самым взглядом, что, как стальной трос, обвивает шею, но не душит, а держит в напряжении.

— Не поделишься подробностями столь великого момента в твоей совсем еще крохотной жизни?

— Все прошло гладко, — коротко произнес Джеён, думая, что лучше сказать меньше и не давать прадеду поводов для разрастания темы.

— А тот, у кого были чернила? Что ты с ним сделал?

Он уже было собрался поднести пиалу к губам, как замер, чтобы дать ответ:

— То, что должен был, господин. — Он отпил, скосив взгляд на нежный бисквит с вишней.

Джеёну очень хотелось есть, но он не мог взять десерт раньше прадеда. А тот медлил, будто назло. Он ведь видел его голодный взгляд, но издевался с ухмылкой на лице.

— Просто убрал врага, и все?

Волнение нарастало. Джеён знал, что прадеда очень сложно, а точнее, почти невозможно обмануть. Если он узнает всю правду, лучшим раскладом для Джеёна будет просто наказание. Получить еще одно безумное задание он боялся сильнее всего.

Даже сильнее, чем сейчас смотреть ему в глаза. Неотрывно, как примерный потомок династии Масуми, будто он правда сделал то, что должен был.

Но голова Дэвида Валери, все еще надежно прикрепленная к шее, и хрипло, с влажными вздохами, но дышащий Микаэль Солвак — они были брешью в броне Джеёна, которую он всеми силами старался залатать перед прадедом. Он не мог знать этого. Медузы у Йонаса если и встретят Дэвида, то не узнают его.

Не выйдет же он лично к ним со словами: «Меня не убил Джеён!»

А Джеён никогда не скажет о том, что использовал чернила. Даже если они помогут. Прадед сделает все, чтобы уничтожить этих людей, не потому, что они прикоснулись к прекрасному, а потому, что илувий связаны с Дэвидом.

В этой ситуации по правилам платить обязан Джеён. Именно он их использовал. Позволил им работать на них. Даже если он не скажет имен, а просто поделится экспериментом — прадед отсечет ему обе руки.

«На хрен такую перспективу!»

Так что он «просто убрал врага, и все».

— Да, господин.

О Юма смежил веки так сильно, что сквозь них практически не было видно глаз. Но Джеён знал, что сейчас он внимательно, будто через бинокль, рассматривает его. Возможно, он где-то прокололся, и прадед это уже учел.

— Ты довольно уставший. — О Юма поставил пиалу на стол. Он подобрал с него несколько лепестков, положил их на худую ладонь и стал разглядывать, будто это единственное, что его заботило. — Неужели так вымотала поездка в Ив Рикар? Ты застал там лихорадных?

«Спасибо за идею».

— Именно это меня и вымотало. — Он так фальшиво зацепился за эту отмазку.

Джеён поймал себя на мысли, что не блещет умом, когда дело касается прадеда. Он тут же превращается в криль, которым обзывает его Юншен.

Юншен. Главное, чтобы прадед не заговорил о нем.

— Вы планируете использовать чернила против лихорадных, господин?

Прадед ухмыльнулся и сдул с ладони лепестки. Они в дивном танце переплетались между собой: несколько белых и несколько пудрово-розовых, пока не упали на дощатые полы террасы.

— Мы что, теперь весь мир будем обхаживать? — Прадед неспешно поднял пиалу одной рукой и отпил чай. Он громко смаковал его, поглаживая другой рукой грудь. — Вот когда это случится в Нифлеме, то я подумаю, что можно с этим сделать. Главное, что мы сейчас можем, — это усилить защиту территорий.

— А если Ив Рикар попросит нас о помощи?

Джеён поставил чашу на стол, касаясь теплых стенок пальцами.

— А мы Ив Рикару кто? — Прадед наклонился ближе. — Ты подумай, Джеён, кто мы им? У нас дружба народов? Нас там чтят? Хм?.. — Он намотал кончик бороды на большой палец, задумчиво переведя взгляд куда-то в сторону. — Там даже манлио нет. — О Юма мотнул головой и скривился. — Есть, конечно, но это пара стебельков на огромном поле. — Он хитро ухмыльнулся. — А что? Заботит, что будет с чернилами? Может, ты и Хвана хочешь привести, чтобы их доработать?

Джеён промолчал, а прадед расхохотался.

«Обоссаться, как смешно», — думал он, пронзая прадеда острым взглядом.

Как бы он ни хотел не провоцировать конфликт, у Джеёна никогда не получалось улыбнуться или подыграть своему господину: ни прадеду, ни Улитке, ни Ямаде, даже когда от этого зависело его будущее. Он физически не мог растягивать губы в улыбке, когда человек был ему противен. Вот и сейчас он сидел с серьезным, даже осуждающим выражением лица. Вопреки своей воле.

Прадед это знал и продолжал улыбаться.

— Злишься? — спросил он, постукивая тонким пальцем по столу, будто отбивал какую-то свою мелодию. Это действовало на нервы Джеёну. А еще широкий ноготь прадеда, стучащего по столешнице, — он не столько стучал, сколько скреб. — Все правильно. Только вот злиться ты должен не на меня.

Ну нет.

Прадед взял со стола дольку мандарина. Джеён удивился. Он был так измотан, что не заметил на подносе еще и дольки мандаринов, выложенные в такую же глиняную чашу.

— Что там насчет твоего задания? — Он жевал со звонким причмокиванием. — Думал, я забыл?

Прадед резко подобрался. Он вдавливал указательный палец в стол на каждое свое слово. Мягкие тупые удары костей по столешнице словно вбивали эти слова, как гвозди:

— Когда. Я. Увижу. Здесь. Его. Голову?!

Понадобилось время, чтобы придумать ответ.

— Он работает на ошисай-кана Винсенте. Это другая страна. — Джеён наблюдал, как прадед тяжело вздохнул и откинулся, заворачиваясь в лойицу. Джеён снова глянул на бисквитное пирожное. Почему прадед не берет его? Если бы он сидел у Нацзы, пирожное, мандарины, да ту же фижель — он бы уже давно съел. Тут все иначе, тут поместье Масуми, тут достопочтенный О Юма и духи. — Мы не можем убивать манлио из других стран. Будут проблемы.

Прадед выпучил глаза, морщинка залегла между бровями.

— А он не манлио, — почти шепотом произнес он. Насмешливый тон покоробил Джеёна. Он осуждающе посмотрел на прадеда. Тот увидел перемену в правнуке, и это подзадорило его продолжить: — Он грязный демонический выродок.

Так давила эта обстановка.

Сама гора Нинг, казалось, легла Джеёну на плечи.

В такие минуты юноша скучал по своему отцу еще больше обычного. Он бы сказал: «Уважаемый господин О Юма, отвяжитесь от моего сына!» Его «уважаемый» всегда звучало с издевкой, а сам Бонсу против воли прадеда брал сына за руку и уводил. В детстве Джеён чуть ли не плакал, когда прадед так с ним разговаривал.

«Почему ты не тренируешься?», «Где опять твой брат?», «Твоя мать — чайлайская дешевая шлюха, к чему ты ее защищаешь?» — всякий раз говорил прадед, доводя Джеёна до бешенства. Причем жертвой его обвинений мог стать кто угодно, он использовал знания как шпаргалки, в минуту нападок доставая их из кармана.

В обычное время Лин Чи, мама Джеёна, — а особенно на фоне матери Хвана — была достопочтенной госпожой, но любое действие поперек, и он тут же припоминал ей, откуда она родом. Хоть она и была чистокровной нифлемкой (наполовину чайлайской, наполовину шихонской крови), прадед говорил, что Бонсу на ней женился только из-за ее красоты. Или согласился жениться.

Джеён начинал спорить, но прадед всегда знал, что ответить.

И всегда после этого приходил отец и забирал Джеёна. По мере взросления он злился все больше, но, когда понял, что Бонсу всякий раз нес наказание за него, перестал спорить с прадедом и научился делать невозмутимое лицо.

Он окончательно надел маску в тринадцать. Когда умер дедушка. И когда узнал, кто его убил.

— Я не хочу проблем, господин, — только и ответил Джеён. — Это создаст ненужное внимание.

— Ты понимаешь, что это желание духов? Демон во плоти гуляет, где ему вздумается, делает, что ему хочется. Убивает всех, кто под руку попадется. — О Юма с шумом втянул воздух носом. — Тебе напомнить о последствиях?

— Не думаю, что духам вообще есть дело до этого задания.

«Будь что будет — зато правда».

Прадед шарахнул пиалой о стол. Остатки светлого чая расплескались по столешнице, забрызгали рукава лойицу прадеда.

Джеён пытался сохранить невозмутимость и свой хребет.

— Сомневаешься в правильности моих действий?! Моих приказов?!

Гу возник из ниоткуда, тут же подошел, чтобы убрать пиалу, но прадед отмахнулся от него, как от мухи. Тот поклонился и, не выпрямляясь, скрылся где-то сбоку.

— Ты мне надоел. Твоя своевольность в последнее время начинает изрядно выводить из равновесия. — О Юма смотрел в стол, на лужицу разлитого чая. — Я тебе честно скажу. — Прадед глядел исподлобья, криво и горько ухмыльнувшись, он проворчал: — Не будь Юншен учеником Юнхо, я натравил бы медуз, и они выпотрошили бы этого шадерского выродка, как свинью.

«Великая щедрость, господин» — так должен был сказать Джеён. Так было принято говорить.

Благодарность есть господин всех, кого милуют достойной смертью.

Благодарность — это то, что должны выказывать манлио духам за их защиту, а сами манлио должны взамен защищать духов. Это и есть одна из важнейших деталей мироздания священных воинов и взаимосвязь с духовной энергией.

Юншен должен быть благодарен О Юма за то, что тот решил казнить его рукой своего наследника.

Устами отца Джеёна эта парадигма звучала как что-то великое, милосердное, справедливое, когда он рассказывал эту истину полным тепла и мудрости голосом ему и Хвану, сидящим, тесно прижавшись, под козырьком крыши. Отец в это время чертил на земле углем иероглифы, их смывало дождем, но он рисовал их снова и снова, а затем говорил:

«Подобно дождю, стирающему иероглифы с камней, ваша благодарность не может быть выказана единожды, за всякое добро нужно быть признательным постоянно».

Юнхо передал смысл этой фразы в виде лука, что он сотворил для своего лучшего ученика. Лука, которым Юншен, похоже, не мог пользоваться в полную силу, а довольствовался лишь его прочностью, меткостью, совершенством.

В речи прадеда вся эта простая, но важная философия выглядела как ехидство.

Искаженное, вывернутое наизнанку правило.

О своих подозрениях, что у Юншена не демон, а Темный дух, говорить прадеду бессмысленно. Цель О Юмы — казнь за внесение раздора в семью. За то, что Хван страдал от демона, за то, что погиб Юнхо.

Прадед знал, как он погиб, и был доволен.

Спорить с ним еще более бессмысленно. Пока смерть Юншена — приказ Джеёна, это хоть какой-то шанс для него. Отправь О Юма медуз, все было бы сделано как надо. Быстро и без пререканий. Они не стали бы его потрошить, просто обезглавили бы. Говорить с Аттвудами прадед тоже бы не стал — ему невыгодно порочить репутацию Масуми. Начали бы говорить, что какой-то пацан из Ив Рикара смог навести смуту в главной династии мастеров яшуто.

Джеён все должен был сделать тихо.

— Мы можем прийти к какому-то компромиссу, господин? — наконец спросил Джеён.

Прадед кивнул:

— Конечно, мой драгоценный. Тебе не вернуться домой, пока ты не выполнишь приказ. Пусть Юншен служит ошисай-кана. Но! Если он объявится в Нифлеме и ты не убьешь его — тут уж платить тебе. А не объявится — раз уж ты, жалкий щенок, выбираешь ждать и тихо сидеть в своей норе — можешь даже не появляться на пороге этого дома! — Прадед нервно дернул рукавами, чтобы смахнуть капли чая, но они уже давно впитались в ткань. Ему просто хотелось снять напряжение, хотя, наверное, он бы предпочел разломить голову Джеёна между пальцами, как то самое семечко. — Будешь только приносить артефакты. Все! — О Юма горделиво встал, засунул руки в рукава лойицу и вышел из-за стола. Он отвернулся от Джеёна и сказал леденящим голосом, слегка повернув голову в сторону, давая понять, что не будет впредь даже смотреть на него: — На этом разговор окончен.

Джеён встал и склонил голову вслед уходящему прадеду. Традиция и уважение. О Юма скрылся за раздвижными дверями. Джеён выпрямился и напоролся взглядом на Гу. Тот стоял, скрестив могучие руки на такой же могучей груди. Джеён ему тоже выказал уважение.

Традиция и уважение.

Он кланялся, потому что, как бы он к нему ни относился, все равно не мог не уважать. Сэнши-кана О Юма вел дела крайне жестоко, но по законам духов. Так, как их вели далекие предки. Да, слишком радикально, но как бы Джеён ни препятствовал действиям старших, зерно для оправдания находилось всегда. У династии Масуми есть своя роль в мире, свои правила, и все, кто их нарушал: сотрудничал с магами, полукровками, нианзу, — приговаривались к смерти.

«Духовная энергия не может сосуществовать с демонической, — часто говорил прадед. — Духи покинут нас, если не следовать правилам».

Из-за связи с магами, полукровками и нианзу все хатанату могут покинуть земли и перестанут защищать леса. Духи могут больше не появиться в виде животных, растений и птиц, охраняя людей от демонов, и придется, как в других странах, рассчитывать только на манлио. Все эти мысли и создавали то самое «зерно для оправдания».

По рассказам все это выглядело здраво и величественно: «Мы несем жертвы ради общего мира». В глазах народа часто читалось уважение к подобной жертве, мнились фигуры в морских хёчжо, уничтожающие все, что может помешать мирной жизни и стать угрозой. Включая себя. Жестокие, но справедливые мастера в историях возвышались над горами трупов, над рисовыми полями, усеянными пиками с отрезанными головами. Реки «плохой крови» ради «хорошей».

Сколько историй услышал за свою жизнь Джеён от старших мастеров о великих сражениях, подвигах и жертвах его семьи. О том, как Масуми не щадят ни своих детей, ни братьев, когда речь идет о «высшей цели». О том, как платили «предатели», и о том, как Масуми, несмотря ни на что, никогда не перешагивали через правила.

Сотни сотен историй. А перед глазами у Джеёна появлялись только те, где его младший дядя Минкё лежит среди раздавленной вишни на асфальте. Кровь смешалась с соком и темными пятнами въелась в асфальт, словно готовая остаться там навечно. Сколько бы ни лил дождь, в глазах Джеёна на том месте всегда будет кровь.

Джеён посмотрел на пирожное. Теперь бордовые половинки вишни выглядели иначе. Как напоминание от прадеда.

Либо все эти «зерна оправдания» летели к демонам. Либо Джеён — неправильный Масуми.

Сколько ни скрывайся за хёчжо, он был таким, каким старался воспитать всех дедушка, разве что получился далеко не такой талантливый и способный. Сколько ни изображай он первородного мастера, Джеён был простым.

Потому что своих все равно жалко.

Будь Минкё хоть сто раз предателем и революционером — его было жалко.

Прадед создавал истинных Масуми, и на младшего правнука были большие надежды.

Но раз за разом он их не оправдывал.

* * *

— Кэсси! Кэсси! — Невнятный голос звучал будто из-за стены.

Кэсси едва открыла глаза. Яркая вспышка света на миг озарила все вокруг. Зажмурившись, она вдруг ощутила толчки, воздух в легких сдавливался, голова, как шарик на ниточке, безвольно повисла на плечах.

— Кэсси! Просыпайся! Дэвид приехал!

Сердце замерло. Кэсси вскочила на ноги.

Салон автобуса заполнял яркий свет фар с улицы. Машина стояла прямо напротив, направив лучи на них.

Раздался стук по стеклу, и Кэтрин тут же поспешила к Холджеру, чтобы приготовить его для пересадки. Патрик кинулся открыть дверь, но в суетливых движениях не было проку: он просто смотрел на приборную панель, пока не нашел нужный рычаг.

Дэвиду не пришлось стучать во второй раз.

Тьма, окружавшая их автобус, расступалась по бокам. В свете фар Кэсси видела, что снег усилился. Дэвид не заглушил свою машину.

Дэвид.

Все нутро сжималось от волнения. Кэсси все никак не могла понять, почему подсознание подкидывало ей мысль, что это не Дэвид. Не было того самого ощущения предстоящей долгожданной встречи родственника или любимого человека. Возможно, она ошибается. Возможно, она совсем утратила веру в то, что Дэвид мог выбраться из разрушенного Элькарона. Или она просто спросонья плохо соображала.

Снег крупными хлопьями валил с темного неба, укрывая стоящую возле дверей фигуру.

«Это не Дэвид».

Дэвид стучал бы по-другому: от души, ведь он вернулся, жив-здоров. Он заберет их из холодного и голодного плена в тот самый Барид, в котором сейчас лето.

Пришедший же стучал с неким равнодушием, с готовностью немного подождать, а если никто не выйдет, он сядет в свою теплую машину и уедет.

Двери со скрипом распахнулись. И в салон, громко топая по ступеням, вошел темнокожий парень.

Это совсем не Дэвид.

Кэсси обернулась и внимательно проследила за лицами мамы и дяди Холджера. Они были удивлены не меньше ее.

— А вы кто? — робко спросил Патрик.

Он то и дело поглядывал на рычаг, открывающий дверь, и, наверное, уже пожалел, что нашел его и дернул.

Незнакомец хмуро осмотрел всех, поправляя черные солнцезащитные очки, поднятые на шапку докер.

«Солнечные очки ночью?»

— Dochamy ova⁸, — как-то сухо произнес он.

Судя по всему, это были приветственные слова на другом языке. Его голос был твердым, несмотря на худощавое телосложение.

От его присутствия становилось жутко. Они будто впустили зверя в свою клетку.

«Где Дэвид?»

Первое, о чем подумала Кэсси после этого, — вдруг он из Ассамблеи. Тогда ее дни точно сочтены.

— Не люблю формальности, поэтому перейду к делу, — вдруг заговорил он на конлаокском без акцента. Нежданный гость был похож на аханца с юга, где довольно большую часть занимает засушливая страна Батаро́з. Темная кожа, выпячивающиеся полные губы, широкий сплюснутый нос. Под расстегнутой теплой серой паркой Кэсси разглядела черную водолазку на худом теле. — Так, граждане… беженцы, — он вытащил из кармана телефон и всмотрелся в него, — кто из вас Кассандра?

У Кэсси похолодело внутри.

— А вы кто, молодой человек? — подала голос Кэтрин, поднимаясь на ноги.

— Дэвид попросил за вами заехать.

— О, господи! — Кэтрин заликовала.

— С ним все в порядке? — быстро спросила Кэсси.

Батарозец равнодушно глянул на нее. Он всем видом показывал, как ему здесь некомфортно и что ему нет дела до всех этих людей. Не то чтобы он позиционировал себя великой знатью, скорее, создавал флер безразличия. Как человек, которому дали поручение, прервав его отдых.

— Кассандра Валери?

— Что с Дэвидом?

Радостные возгласы Кэтрин и слабый смех, срывающийся на кашель, Холджера прекратились. Несса, не издававшая ни звука, вдруг выпалила:

— Да она это, она! Что с Дэвидом?!

Кэсси даже не попыталась скрыть свое возмущение, разглядывая обеспокоенное лицо Нессы.

Парень втянул воздух через плоский нос и выдохнул облачко пара уже ртом. Зябко поежился, кутаясь в парку.

— Холодно как! Дэйв сказал мне, что вы там через ад прошли. — Он подошел ближе и положил руки на спинку сиденья. — Попросил забрать вас и отвезти в Ильшер.

— Всех забрать? — поинтересовалась Кэсси.

Он посмотрел на нее. У Кэсси все сжалось внутри от его взгляда. На темных очках она заметила капли растаявшего снега. Он молча кивнул. Камень рухнул с плеч.

— К Йонасу? — Кэсси заставила себя не заробеть после этого вопроса.

Парень злобно зыркнул на нее.

— К господину Святому Йонасу, — он с нажимом в голосе поправил ее. — Если не будешь говорить так, руку отсекут. Поняла?

Кэсси нехотя кивнула.

— Отлично. — Парень смахнул с плеч снег. Так непривычно было смотреть на его темную кожу. В маленьком городе Элькароне он определенно вызвал бы резонанс. Из-под шапки торчали короткие кудрявые волосы. Кэсси они напоминали шерсть стриженого барана. Наверное, на ощупь такие же. — Внесем ясность: меня зовут Вафи. Вопросы мне не задавайте, даже не обращайтесь ко мне. Просто посадите свои жопы в тачку и сидите молча.

— А можно меня высадить на узле? — подал голос Патрик, поднимая руку, как школьник. — Прощу прощения за вопрос, но…

— Валери мне велел всех доставить. На этом ваши вопросы закончились. Жду в машине. Свои шмотки донесете сами, — грубо закончил разговор Вафи.

Патрик медленно опустил руку и, встретившись растерянным взглядом с Кэсси, понурил голову.

— Что все это значит? — Несса тут же повернулась к Кэсси, когда этот мрачноватый тип двинулся к выходу. — Мы все едем в Барид?

— Дэвид работает на криминальный клан. Вот и все, — прошептала Кэсси, глядя в спину уходящему Вафи.

Тут он неожиданно замер и обернулся.

— Вспомнил. Валери велел выкинуть какую-то коробку конфет. Она может быть отравлена.

— Ах! — Несса в ужасе закрыла рот ладонями. — Что делать? Мы умрем?

— Мы съели их еще утром, — резко выдала Кэсси. — С ними все в порядке. — Она говорила четко, лично обращаясь к Вафи. — Дэвид Валери не тех подозревает.

Он пожал плечами:

— Тебя-то откачают в случае чего, а вот остальных — не думаю.

— Почему? Кэсс, почему он так говорит? — Несса схватила ее за руку и подергала, заставляя обратить на себя внимание.

«Потому что я полукровка и очень нужна господину Святому Йонасу».

— Они не отравлены. — Она то ли убеждала себя, то ли пыталась доказать Вафи и Нессе, что с конфетами все в порядке. — Времени уже много прошло.

Вафи хмыкнул, окинув ее каким-то двусмысленным взглядом, и уже на ходу бросил, выбираясь из автобуса в снег:

— Тебе виднее.

ГЛАВА 2

PAROTTI NONO⁹

Розовый лак на ногте большого пальца поддавался легче, чем на среднем. Миша прикусила кончик языка, старательно отковыривая лак. Он трескался, крошился, но не отделялся цельной пластиной.

Негромкую симфоническую музыку из динамиков нарушал звук непонятных ударов с улицы. Мишу это не напрягало, ей хоть и было любопытно глянуть, что там происходит, но лак на ногтях захватил все ее внимание.

— Что ты делаешь? — Эмили вошла в комнату, держа в руках кремового цвета блузку с пышным жабо, и недоуменно посмотрела на двоюродную сестру. — Возьми ацетон, не порть ногти.

— Я не люблю его запах, еще и кожа потом какая-то сухая. — Миша раздраженно откинула назад спавшие с плеча волосы и продолжила ковырять лак. — Лучше посмотри, что происходит на улице.

Эмили остановилась, приложила блузку к груди и встала возле зеркала.

— Мне это не интересно-о… — пропела она, протягивая последнее слово. — Если ты не забыла, у меня скоро выступление, я готовлюсь.

Эмили накинула длинный рукав на свою руку, покачала ею в воздухе, провела пальцами по волнам жабо, расправив складочки. А потом приблизилась к зеркалу и пальцем подтерла в уголках губ нежно-персиковую помаду.

— К тому же я слышала, что твой старший братец приехал со своим Аппендиксом в придачу.

Так называли здесь Брайана — Аппендикс. Хоть при жизни его отец и занимал высокую должность в Кленовом Доме, Аттвуды все равно считали себя на сто, а некоторые и на тысячу голов выше. Брайан, душевный, добрейший и веселейший парень, стал жертвой в их семье. Именно из-за него Сэм часто ругался с родственниками.

Брайан был ближе к Мише, чем брат. Она могла подойти к нему по любому вопросу, пожаловаться на что угодно. Брайан всегда выслушивал, а потом рассказывал все Сэму. Миша боялась напрямую обращаться к нему, хотя все ее желания в итоге выполнял брат, а не Брайан. Сэм казался далеким и отчужденным, очень важным, с огромной кучей связей и встреч. Ему бы больше подошла роль дальнего родственника, который редко приезжает в гости, мало рассказывает о себе, но отчего-то оказывает на всех влияние. Миша ужасно гордилась Сэмом, но все еще боялась оставаться с ним в одной комнате, вспоминая все то, что они пережили из-за демона.

Порой ночью ей чудилось, будто за дверью стоит не Сэм, а демон, что снова взял над ним контроль. А потом весь дом наполняли крики, дяди насильно тащили Сэма в его комнату, чтобы Фрэнк поставил ему успокоительную капельницу, пока его, крепко связанного, удерживали еще несколько человек, иначе он не давал ввести иглы. Миша никогда не ходила и не смотрела, что там происходило. Брайан в такие дни ночевал в гостиной на диване, а Сэм был в комнате один. К нему никто, кроме дяди Фрэнка, не заходил. Он страдал от мучительных болей несколько дней, терял много крови, сильно худел. Потом понемногу начинал есть и ходить. Сэм до проявления демона и после выглядел как два разных человека: один жизнерадостный и активный, другой с потухшим взглядом, осунувшийся. Миша сначала чувствовала себя виноватой, что не навещает брата, когда он в беде, а потом просто привыкла. Сэм ее не винил, он никого не винил, только извинялся, а потом надолго уезжал. С годами такие выплески демона становились все реже, Сэм справлялся с ним все лучше, но никто из Аттвудов не собирался восстанавливать с ним общение. Есть Аттвуды — и есть Сэм.

— Они уже давно приехали. — Миша оторвала взгляд от лака и глянула на Эмили, которая кружилась возле зеркала: то поправляла макияж, то любовалась собой, то примеряла новую блузку. Платиновые длинные волосы, доходящие до поясницы, она каждое утро накручивала, создавая шикарные волны. От ее шагов они тяжело подпрыгивали, а свет переливался на них яркими бликами. — Потом утром куда-то снова уехали.

Эмили недовольно вздохнула, широкими шагами дошла до окна, резко отодвинула тюль и указала Мише рукой — мол, смотри, я права. Хотя та и не утверждала, что это были не они.

— Я же сказала, что это они… — Она вновь выглянула в окно, нахмурилась, рассматривая все, что там происходит. — Не поняла, это что? Это!.. — Эмили чуть не задохнулась от возмущения, а после рывком открыла створку и, опираясь на широкий подоконник, заваленный мягкими подушками, в которых они обычно прятали вкусности от противной и строгой Лорентайн, наклонилась и завопила: — Филипп! Живо сними мою шубу!!!

Из открытого окна Миша услышала ответ:

— Это моя!

— Я ее вместе со шкурой твоей сдеру, а ну снимай! Филипп!!!

— Эмили, закрой окно. — Миша демонстративно накрыла спину мягким пледом. — Ничего он с твоей шубой не сделает, успокойся.

Эмили, злопыхая, зыркнула на Мишу, потом снова наклонилась и громко крикнула:

— Я убью тебя, Филипп! Это моя шуба! Моя! Дорогая! Шуба!!!

— Ты ошиблась! Моя! — прилетело из окна.

— Эмили, закрой! Мне холодно! — Миша подскочила с места и добежала до сестры. Толкнула ее и со злостью начала закрывать окно. — Ты здесь не одна! И с шубой твоей ничего не будет!

— Ты тоже здесь не одна! — Эмили оттолкнула Мишу, та успела ухватиться за белый тюль. Он затрещал, но не порвался. Девушки с надеждой глянули на шикарный карниз из шадерского бука, который был привезен из Капуры. Тюль остался на крючках.

— Тебе здоровски влетит, если испортишь тюль или карниз! — Эмили скривила пухлые губы в ехидной ухмылке. — Уйди и не мешайся: мне нужно вернуть шубу!

— Вот и иди за ней! — Миша снова отпихнула Эмили от окна. — Я заболею от холодного ветра, не открывай окно!

Но Эмили ее не послушала. Она никого не слушала.

* * *

Окно на втором этаже закрылось, потом резко открылось, и в нем показалась Эмили. Она хотела уже что-то крикнуть Филу, как тонкие руки Миши затащили ее в комнату, после чего окно вновь закрылось. Да так громко и резко, что с отлива посыпался снег.

— Что у них там происходит? — спросил Брайан, балансируя, стоя на лопате и держась за гладкий черенок покрасневшими от холода руками. Он ничем себя не занимал, просто дурачился и разговаривал с парнями.

Фил в это время расхаживал в белоснежной шубе Эмили. Сэм не особо понимал, зачем он напялил именно ее шубу, но он так давно не был дома, так много пропустил, поэтому предположил, что брат ей за что-то мстит. Или дразнит ее.

Филу было восемнадцать лет, и он надеялся, что его рост хотя бы к двадцати годам сдвинется с отметки в сто семьдесят семь сантиметров. А еще он хотел набрать массу и стать крупнее Сэма. «Просто так, чтобы я был более могучим. Ты тогда меня никогда не победишь», — смеясь, говорил он.

У Фила было овальное лицо, светлые вьющиеся волосы закрывали слегка оттопыренные уши. Прямой нос, чуть крупнее, чем у Сэма, и ямочка на подбородке — прямое доказательство того, что он сын Рэймонда. Такая же была и у Гами — самого младшего брата.

Но не у Сэма.

Он отлично ладил с Филом, особенно после того, как оба стали работать манлио. До этого Сэм не виделся с ним так часто, так как очень редко приезжал домой на выходные из Со Хэ, а вот Фил не пропускал ни одного случая побыть дома хотя бы два дня в неделю. Сэма не тянул дом — ни в Шадере, ни в Ив Рикаре. Он любил оставаться в Со Хэ, которое находилось в Конлаоке, в городе, где почти круглый год стоит теплая погода. Там солнечно, а еще там были его друзья. Там не было отца и после — докучающего дяди Фрэнка с манишами и магами, вредной Лорентайн и вечно загруженного Бенедикта, а еще целой оравы родственников, живущих под одной крышей.

— Кажись, спорят между собой. — Фил прищурился, заглядывая в окно.

Легкий тюль трепало во все стороны, фигуры Эмили и Миши постоянно мелькали за ним. Кажется, они толкали друг друга и махали руками.

— Они всегда так забавно ругаются: драться не дерутся, но спорят прямо как в шадерских сериалах. Валентина не встревает, а вот Лорентайн дает жару им обеим. Зря они Мишу и Эмили в одну комнату поселили, они ж терпеть друг друга не могут. На той неделе они разбили вазу, пока спорили, кому достанется какая-то там крутая сумка от крутого бренда, а в итоге она досталась Валентине. — Фил хмыкнул, потирая пальцами замерзший кончик носа. — Лорентайн орала на них весь день из-за этой вазы. Я из комнаты не выходил, ну на хрен, а то и ко мне прицепилась бы.

— Что-то даже заскучал без этого. — Сэм покрутил топором в руке и рассмеялся.

— Надолго здесь? — спросил Фил, поглаживая ладонями по мягкой пушистой шерсти шубы. Он явно наслаждался каждым прикосновением.

Топор с лязгом отскочил от мерзлой земли. Сэм набрал в легкие воздуха и размахнулся как следует. Сжав пальцами холодную деревянную рукоять, он увидел, как острие вошло в землю.

— У Сэма завтра собес с Улиткой, — ответил Брайан и чуть было не завалился набок, но вовремя вернул равновесие. — Так что ненадолго.

— Так ты все-таки поедешь к нему? — Фил снова потер кончик носа ладонью. — Вроде ж не хотел. К отцу не будешь обращаться за помощью?

Выдохнув густой пар, Сэм почувствовал, как его руки и спину ломит от усталости. Мерзлая земля была схожа с твердым бетоном. Несмотря на мороз, Сэму стало душно в фланелевой рубашке.

Поставив топор на землю, он присел на корточки, поглаживая ладонью шею с тыльной стороны. Жар валил от вспотевшего, перегретого тела. Сэм поработал совсем ничего, но из-за демона, что почти овладел его сознанием позавчера в Элькароне, ему пришлось провести целый день в постели. Только к вечеру он смог нормально поесть и поспать, потратив до этого ночь и день на восстановление и борьбу с болями во всем теле. Хотя боли, конечно, были вполне терпимыми, да и лекарства дяди Фрэнка пусть на время, но заглушали их.

Но все было немного иначе. Духовный павлин из оригами помог ненадолго приглушить влияние демона. Но сны легче и приятнее от этого не стали.

Самым главным моментом Сэм посчитал, что после присутствия демона он не страдал от недомогания, которое обычно валило с ног, превращая его в живой труп. Из рисунков хону не сочилась кровь, он не кашлял ею. Сознание было замутненное, голова кружилась и болела, присутствовала слабость, но Сэм понимал, что это ерунда. Поэтому он решил, что будет рыть землю, будто хотел самому себе доказать, что демон не повлиял на него, что примочки Масуми работают и ему определенно нужно с ним связаться, потому что примочки ра-бо-та-ют. Сэм бы провалялся в постели в лучшем случае дней пять, а сегодня утром, уже на второй день, он успел смотаться на рынок по наводке Екатерины. Это он считал успехом. Еще с утра он позвонил Джеёну, но тот до сих пор не появился в сети, не прочитал его сообщение. Сэм уже подумывал, что с ним что-то случилось, но был уверен — тогда бы до него дошли эти новости.

Джеён сделал для Сэма павлина, который, как таблетка обезболивающего, приглушил симптомы. Эта самая таблетка подарила ему надежду. Возможно, с Джеёном он сможет избавиться от демона.

«Попридержи, а!»

Окинув взглядом припорошенную землю, Сэм кашлянул в кулак и ответил, наблюдая за тем, как теплый пар окутал его замерзшие пальцы:

— Я не считаю Рэймонда своим отцом. К тому же… Я так пораскинул и решил просто сходить завтра. Послушаю, че скажет Улитка, если условия мне не понравятся, пошлю его…

— Так он же знает про демона, — напомнил Фил. — Вот я про это и говорю: если не понравится, заднюю как давать будешь? Кто прикроет? Дядя Фрэнк не сможет, даже если сильно захочет, власти нет, дядя Бен — тоже, да он и не захочет, хотя власть у него есть. Печальная ситуация вырисовывается, я не хочу, чтобы ты пострадал. Поэтому, может, ты смотаешься к отцу в тюряжку? Поговоришь, попросишь помощи, ну, для отступления?

Брайан рассмеялся и начал прыгать на лопате, пробираясь ближе к ним. Острый штык врезался в мерзлую землю. Сэм и Фил посмотрели на него.

Фил растерянно глядел поочередно то на Сэма, то на Брайана. Они оба странно улыбались, Сэм так вообще молча продолжил рубить землю топором, снимая толстый слой газонной травы. Хрупкие травинки ломались, Сэм безжалостно выдирал корни, чтобы добраться до грунта.

Лорентайн его убьет, если увидит это зрелище.

— Я что-то не то сказал?

— Фил, я лучше сдохну, чем попрошу помощи у Рэймонда.

— Это не равнозначно и эгоистично! — Фил прямо-таки завелся от слов Сэма. — Как бы у тебя есть родные, которые не желают тебе такой участи. Я вот, например, Миша, Гами…

— Я, — добавил Брайан и слез с лопаты неподалеку от Сэма.

— Вот! Брайан! — Фил руками указал на него. — Ну и Марти тоже. А еще, уверен, Тамара и дядя Фрэнк и, может быть, Стэйси, Уилл там, ну и…

— Ты мне всех решил перечислить? — Сэм хохотнул, откладывая топор в сторону и беря в руку лопату. — Ладно, ща, нужно позвонить.

Он достал телефон, быстро набрал нужного человека и включил громкую связь, чтобы не прислонять холодный телефон к уху. Монотонные гудки тонули в сонном безмолвии: птицы не пели, ветер не дул, не трогал листья и траву. Здесь все спало долгим зимним сном. Сэм настолько привык к нифлемскому теплу, что, приезжая сюда, немного терялся, а потом испытывал жуткую апатию, глядя в окно на унылую картину из белого и серого цветов. Даже садовые скамейки здесь были из серого камня, сейчас их засыпал снег. Голые ветви деревьев угнетали, лишь густые ели, растущие рядом с большим особняком, придавали живости своим зеленым цветом. Они смотрелись несоответствующе данной картине. Сюда отлично вписывался темно-серый камень особняка с узкими высокими окнами, а могучие ели заслоняли его.

На том конце приняли вызов, и Сэм сразу спросил:

— А тридцать сантиметров от уровня снега или от земли?

Раздался тяжелый женский вдох.

— От уровня моря, еб тво…

Сэм тут же бросил трубку. Запихивая телефон в задний карман теплых штанов, он цокнул языком:

— Екатерина не в духе что-то…

— Так ты ей уже десятый раз названиваешь, — хмыкнул Брайан и присел на корточки, вылепливая голыми руками шарики из рыхлого снега. Они рассыпались, но он продолжал пытаться. — То у ведьмы звонил, спрашивал, что именно брать, то уточнял, что делать, вот и вывел манишу.

— Пусть отваров своих попьет, а то нервы ни к черту. — Сэм взялся обеими руками за лопату и стал копать землю, раскидывая ногами от лунки снег. — Меня ими запаивала. Я же не понимаю, что в каких пропорциях нужно делать, в той книге из «Станции Бога» рецепты для каких-то сверхлюдей прописаны, хрен разберешь.

— Ну так что с Улиткой? — уточнил Фил, наматывая круги в шикарной шубе Эмили. Он ее не застегивал, просто запахнулся и расхаживал с деловым видом, будто она принадлежит ему. — Ты правда поедешь?

— Оба дяди указали на Рэймонда, а ты уже знаешь мое мнение на этот счет.

— Бред, — фыркнул Фил.

— Слушай, я не позволю Улитке наебать меня. — Сэм воткнул лопату в землю и глянул на брата. — А присутствие демона во мне еще надо доказать. Ни одна обычная проверка этого не сделает: спасибо Екатерине. Тот патлатый хрен в кожаных штанцах…

— Кумо, — подсказал Брайан и швырнул комок снега в зеленую ель. Снег рассыпался и смешался с белым покровом на хвое.

Сэм кивнул и продолжил:

— Ляпнул это для того, чтобы я пришел, типа, его господин такой ведающий и может достать на меня или на кого-нибудь еще любую инфу. Конечно, компрометирующую. — Сэм лопатой вытащил глинистую землю на поверхность. — Просто я ему чем-то интересен. Либо для чего-то нужен.

— Как Масуми. Он же тоже на него работает.

— Масуми? Хван? — Фил притормозил и поднял голову. — Он объявился?

— Не этот Масуми, а Джеён, — пояснил Брайан, вылепливая новый ком из снега. — Его кузен.

— А-а-а… — Фил продолжил выхаживать по вытоптанной тропинке вокруг ребят. — Малоизвестный тип. А чего он не работает на свою семью?

— Мы сами не знаем. У них сейчас тяжелые времена. — Брайан запустил ком куда-то далеко в сад и засунул замерзшие руки в карман поношенной куртки, которую он стащил из гаража.

— У нас тоже не сахар, — сказал Фил, заворачиваясь в шубу Эмили. — Долгов куча, отец сидит, живем в холодной дыре…

— Зато все живы, — перебил его Сэм и, отложив лопату в сторону, присел на корточки возле ямы.

Тяжело дыша, он вытер пот со лба рукавом рубашки. Стоило попросить вскопать Брайана, все-таки сил маловато, но Сэму хотелось все выполнить самому. Так он снова убедился, что чувствует себя лучше обычного.

— Масуми вот-вот исчезнут с лица Реншу. Аттвудам пока такое не грозит.

Сэм полез в нагрудный карман рубашки и вытащил платок, в который был завернут самодельный оберег из корней баньяна, сплетенных с корнями рябины, политый какими-то пахучими маслами, что выдала ему ведьма по рецепту, и просыпанный красной заговоренной солью. Все по рецепту из «Лу Си-моджа».

— Почему «пока»? — недоуменно спросил Фил.

— Выйдет Рэймонд, тогда посмотрим. У него были планы, если вернется к ним — пиши пропало всей нашей династии.

— А вдруг все будет наоборот? — Фил не разделял мысли Сэма, хоть и говорил он терпеливо, в тоне можно было уловить осуждающие нотки. — Вдруг отец вместе с мастером Бьянки создадут возможность у манлио, у каждого манлио, смею заметить. — Он оттопырил указательный палец и показал его равнодушному Брайану, что грел руки в карманах куртки, и Сэму, сидевшему на корточках возле ямы. — Вдруг они создадут каждому манлио хёсэги? Не только мастера будут ими обладать, но и рядовые манлио…

Сэм хмыкнул и покачал головой.

— Я понимаю, звучит абсурдно, но все же, Сэм, реально… сходи к отцу…

Вместо ответа Сэм развернул платок, глянул на оберег, мысленно понадеялся, что он поможет, а потом завернул обратно и опустил в яму.

— Они не создавали хёсэги, они создавали оружие против хёсэги.

— С чего ты взял? Кто тебе такое сказал?

Фил не был зол, скорее был в замешательстве.

Сэм выпрямился, взял лопату и стал закапывать оберег.

— Просто прими это к сведению. — Сэм быстро закидал промерзшие куски рыжей земли в яму. — Главный вопрос остается неотвеченным. — Он присел и вернул на место клоки газона, кое-как соединяя их между собой. — Он это делает по собственному желанию или для кого-то?

— О чем ты? — спросил Фил.

Прибив газон руками, Сэм припорошил его снегом. Лорентайн найдет это только весной, к тому моменту Сэм тут уже вряд ли будет жить. Обтерев руки о рубашку, он вытащил из заднего кармана пачку сигарет. Сунул одну в рот и сказал, поднося к сигарете горящее сопло зажигалки:

— Первое — он псих… второе — он псих.

— Бля, Сэм, я знаю, что ты его ненавидишь, но не думаю, что отец делал это со злыми намерениями. Ну, по крайней мере, не все. — Поймав на себе суровый взгляд Сэма, он, кажется, тут же вспомнил про жертвы во время эксперимента. Фил прокашлялся в кулак и договорил: — Я его не выгораживаю, ты не подумай, просто…

Фил заступался за Рэймонда.

И правильно. Фила он любил, как любил и Мишу, и Гами.

Он любил всех, кроме Сэма.

В ушах эхом раздался вопль Рэймонда, уходящий под высокий потолок в поместье. Правая рука заныла от боли… Та самая рука, которую он сломал Сэму в порыве гнева.

Нет, там не было гнева.

Там было необъятное желание наказать Сэма за его проступки. Вот таким жестоким способом наказать семилетнего мальчишку. Дядя Фрэнк приложил много усилий, чтобы как можно быстрее восстановить его руку. Маленький Сэм еще тогда понял, что вне дома намного лучше и безопаснее для него, чем рядом с таким отцом. Как только лечение дяди Фрэнка дало плоды, Сэм тут же вернулся в Со Хэ и не возвращался несколько недель, прикрываясь тем, что он наверстывает упущенное за две недели пропуска.

Сэм ненавидел Рэймонда, презирал его гнилую натуру обижать слабых, младших.

— Просто ты хочешь вернуться домой, — мрачно сказал Сэм, глядя, как с кончика сигареты в мерзлый воздух поднимается тонкая струйка сизого дыма.

«Я же хочу убежать от него как можно дальше» — вот о чем подумал Сэм, но вслух ничего не сказал, просто посмотрел на брата и улыбнулся.

А Фила он любил как брата и не хотел обижать. Он ведь тоже вырос без родной матери. Почти сразу после смерти Мэгги (матери Сэма и Миши) Рэймонд женился на Фриде, одной баридской привилегированной особе, чья семья на тот момент терпела крах бизнеса. Они занимались разведением породистых лошадей, в конюшне случилось замыкание, и почти все лошади сгорели, нескольких удалось спасти, но на том деятельность пришлось завершить. Семья Фриды распродала последних и едва-едва стала сводить концы с концами, а потом в их жизни появился прекрасный ошисай Кленового Дома Рэймонд Аттвуд. Вернее, он появился в жизни Фриды. Раздал все долги, наладил бизнес одним лишь взмахом щедрой руки — и жизнь наладилась. Несколько месяцев безумного счастья, а потом она забеременела. Все вокруг только и говорили, как они друг друга любили и с какой нежностью ждали совместного ребенка, еще и мальчика. Тысячи фотографий, где с широкой улыбкой Рэймонд гладит ее живот, тысяча видеороликов. И одна искалеченная душа.

По фото можно было проследить, как потухал взгляд Фриды, как стиралась улыбка на ее смуглом узком лице. В темных глазах зародился ужас, Рэймонд теперь не светился от счастья, он просто стоял рядом с ней, властно положив руку на хрупкое плечо. По ее взгляду было видно — не рука это вовсе, а холодный неподъемный камень. В видеозаписях она больше не смеялась, а все время сидела в кресле-качалке на широкой террасе поместья в Виа Капуре и безмолвно окидывала уставшим взглядом огромные просторы всемирно известных виноградников. Порой мимо нее ходили Аттвуды, но она не реагировала на них, лишь качала головой, покрытой панамой, из-под которой торчали черные завитушки волос. Ее преследовали вечная тоска и сожаление, но она продолжала с любовью поглаживать круглый живот. Она все сделала правильно, назад уже ничего не вернешь.

Позже Фрида родила.

И исчезла.

Некоторые друзья и родственники Рэймонда называли ее «паучихой». Из-за того, что она пропала сразу же, как только родила. Оставила Филиппа и всю семью Аттвудов. В свою она тоже не вернулась. Фрида исчезла, как исчезают все покалеченные от руки Рэймонда души.

Бесследно и навсегда.

Он же устроил все на высшем уровне: лучшая персональная палата, лучшие врачи и лучший вид из окна. Но оценила она только последнее. Женщина после тяжелых родов выпрыгнула со второго этажа. Одни родственники и друзья шутят, что она улетела на паутине, другие говорят, что ее съел новорожденный сын. Ни то ни другое Сэм смешным не считал. Его беспокоила только одна мысль: «Что нужно сделать человеку, чтобы он вот так сбежал?» Он считал Рэймонда темной материей, вампиром, глубокой бездной — он высасывал у людей душу и доводил их до крайностей. Так было со всеми, кто оказывался под его давлением, которое он называл покровительством его высочества.

Лорентайн, любимейшая из женщин Рэймонда, или единственная, кого он мог, кажется, по-настоящему полюбить, была высокой и серьезной женщиной, даже слишком серьезной, порой эта серьезность превращала ее в глыбу льда. Она редко смеялась, Сэм даже не мог припомнить, когда она в последний раз хотя бы пыталась выдавить из себя улыбку. Лорентайн почти всегда носила длинные прямые юбки в пол, они делали ее еще более высокой, еще более угнетающей. Свои светлые волосы она постоянно собирала в одну и ту же прическу — в тугой пучок без единого выбивающегося волоска. Порой хотелось растрепать ее волосы, чтобы хоть немного придать натуральности ее мерзлому образу, лишенному ускользающей женственности. Подведенные коричневым карандашом веки подчеркивали ее светло-карие глаза, в которых Сэм ни разу не видел искры счастья и позитива. Только подавление, каким она с завидным упоением восторгалась. Лорентайн чем-то смахивала на мужчину: широкие кисти рук, крепкие плечи и твердый голос. Этакая мини-копия Рэймонда.

Лорентайн родила ему Гами, то есть Гамильтона — самого младшего ребенка Рэймонда. Сейчас он был на последнем курсе в Со Хэ, и, что бы ему ни говорила Лорентайн, он все равно был очень рад, когда Сэм оказывался дома.

Сейчас, глядя на Фила, Сэм вдруг поймал себя на мысли — он ведь и вправду эгоист: думать только о себе нечестно. Поэтому он будет до последнего пытаться изгнать демона и зажить спокойной жизнью.

Кому-то захотелось испортить его жизнь, может быть, самому Рэймонду, а может быть, его верному мастеру Бьянки или кому-то из врагов Аттвудов, ведь Сэм — главный наследник, он первоочередная, непокорная и своевольная угроза, которую лучше устранить еще до того, как он пройдет сагду¹⁰ и станет полноценным манлио, пока его тело и дух не защищены. Сколько бы Сэм ни искал, он не мог найти виновного.

Когда отцу рассказали о том, что произошло с Сэмом в Нифлеме, он отреагировал сухо, сказал лишь одну фразу: «Пусть борется».

И Сэм боролся. И сейчас борется.

Оберег закопан.

Сообщение Джеёну написано.

Хван ищется.

Екатерина ждет его приезда, чтобы он показал чудесного павлина из оригами.

Может быть, и полукровка найдется и поможет уловить в нем демона, узнать его, докопаться до воспоминаний, которые все расставят по местам.

«Пусть борется» — что это за слова? Что он ими хотел сказать? Мол, вот тебе демон, страдай и мужайся, сопляк?

Или же — раз наслали демона, не плошай, соберись и покажи всем, что ты еще сильнее, круче, чем твои враги могли подумать?

Сэм не знал ответа, не знал, кто сделал это с ним.

Екатерина всякий раз разводила руками, маги отрицательно качали головой, ведьмы кривили губы и пожимали плечами, мастера муши тяжело вздыхали, а Сэм продолжал оставаться с ним. Ни один обряд, ни один отвар, наговор, заклятие, таблетка — ничего не помогало.

Был Сэм, и был демон.

Но теперь все изменилось.

«Нужно думать о хорошем» — так всякий раз он одергивал себя, напоминал, что сегодня он не сдыхает на кровати от боли, а занимается делами.

Этот корявый павлин из бумаги сработал, а выверенные до грамма, до последнего слова, до миллилитра отвары, заклятия и прочая лабуда, после которых Сэм неделями отходил, — нет.

Он ждал ответа от Джеёна и очень надеялся, что тот не исчезнет, как это сделал Хван.

Выпрямившись, Сэм посмотрел на место, где совсем недавно закопал оберег. Потом запрокинул голову и глянул на серое небо. К вечеру становилось холоднее, облака темнели, кажется, совсем скоро пойдет снег.

Сэм продолжал вот так стоять, подносил к губам сигарету с ароматом карамели, плотно затягивался и думал, что уже завтра будет нежиться под теплым солнцем Чайлая. И сейчас этот морозец, кусающий кожу, казался чем-то приятным, временным, отрезвляющим.

— Поможет? — осторожно спросил Фил, кивая на закопанный оберег.

Сэм коротко глянул на брата и снова продолжил рассматривать серые облака, из которых медленно посыпались маленькие снежинки.

— А хрен его знает.

ГЛАВА 3

ПРАВАЯ РУКА ПРАВОЙ РУКИ

— Боже, какой стресс… — нервно простонал Джеён, массируя шею деревянной чесалкой с роликами на ручке. Эту универсальную штуку он стянул у Янаги, их главного муши, и возил с собой в «Якинзе» уже года два.  — Нужно, блядь, к психологу после каждой встречи с ним ходить! — выпалил он, активно проводя по спине роликами. Салон машины, перебивая работающее радио, заполнил шорох деревянных шариков по лопаткам.

Взял телефон и открыл сообщения:

«Джеён. Нужно встретиться. Юншен» — на шихонском языке, без единой ошибки. Джеён несколько раз перечитал его короткое сообщение.

Ну что за человек этот Юншен?

Он кинул чесалку на заднее сиденье, обессиленно положил голову на подголовник и опустил руки на колени, сжимая в пальцах телефон. Он сел в свою «Якинзу», решив оставить грязный «Хенао» у прадеда, медузы приведут его в порядок. Медузы пропылесосят и отмоют салон, протрут все снаружи. О том, что трогать повреждения на кузове запрещено, они знали. У Джеёна от одной мысли, что это пришлось бы сделать самому, все сжималось внутри, и на него накатывала такая усталость, хотелось тут же вырубиться на месте. «Якинза» была спорткаром — черная, быстрая. Через передние двери можно было забраться на задние сиденья, они были намного уже, там не было дополнительных держателей и валиков для фиксации во время езды. Внутри салон был обит кремовым велюром. Эту машину ему подарил отец, когда у Джеёна закончилась сагда. Наверное, поэтому он берег ее, чаще используя «Хенао».

Но единственное, что его сейчас беспокоило, — это усталость и отчаяние. Прадед был слишком жесток, запретив ему появляться в поместье. Джеён коротко глянул на постройки с изогнутыми крышами, дивные сады, засыпанные мелкими белыми камушками, светящиеся растения, а еще хёсэги прадеда. Они оберегали все вокруг. Раньше они оберегали и Джеёна, а теперь могут даже не впустить, раз О Юма прогнал его.

А главное — Джеён не сможет видеть отца. Он кинул взгляд на хёчжо Бонсу, лежащее теперь на пассажирском сиденье.

Хёчжо с оторванным рукавом.

Бонсу бы посмеялся, сказал бы: «Мне с моей кочерыжкой самое то». А Джеёну было жалко это хёчжо до боли в ребрах.

Несколько минут назад Джеён сражался за него из последних сил. Гу сказал, что это ненормально, но Джеён все равно тянул хёчжо на себя, желая забрать хоть что-то близкое душе отца с собой. Теперь придется постоянно жить в квартире на сорок четвертом этаже в Масудо, в которой раньше иногда жил Бонсу и хранил там некоторые свои катаны.

В планах Джеёна было просто передать Юншену синш, в идеале посылкой. Но вот это «Джеён. Нужно встретиться. Юншен» могло значить только одно — Юншен, если ему отказать, будет лезть внаглую и наткнется на прадеда. А если Джеён будет с ним видеться, то прадед может наткнуться на него сам. И это «может» звучало так же паршиво, как и все вышеперечисленное.

Джеён достал из бардачка стеклянную бутылку с соком. Осушил ее и нащупал мячик-антистресс в виде арбуза рядом с таким же набором вещей, как и в «Хенао»: шарики хёсэги, голубой вентилятор и шоколадный батончик.

Праздничная песня про лепесточки, играющая по радио, сменилась разговором ведущих. Они активно обсуждали рекордное количество открывшихся лавок с едой на чайлайских улицах. Один ведущий сказал: «Гораздо удобнее заказывать, согласись, сколько времени экономится, когда все продукты уже ждут у двери и никуда не нужно ходить», а другой: «Соглашусь, но у рынков ряд своих преимуществ. Загибай пальцы — ты выбираешь вживую, а не по картинке или видео, можешь сам ощутить аромат специй».

Надо поесть.

Несколько глотков чая «передавали привет» хону Джеёна. После такого тяжелого сражения с лихорадными, использования чернил и изобретения кибисури он проспал почти сутки, но все равно не смог восполнить энергию хону.

«Нужно было не спать, как всегда, до самого приезда прадеда, а встать за час и нормально поесть!» — корил себя Джеён, полагая, что тогда смог бы лучше вести диалог с О Юма.

Джеён постучал телефоном о ключицу и сжал антистресс-арбуз в ладони. Прожилки на искусственной ягоде побелели.

Надо поесть и ответить на сообщения.

Дела копились, а он еще из машины даже не вышел. Точнее, только в нее залез. Свет в некоторых окнах то гас, то загорался. Династия Масуми исчезала, дом наполняли лишь люди, служившие ей. А теперь прадед прогнал и истинного наследника Масуми.

Джеён скатился ниже в удобном кресле и поднял телефон, задрав правую руку, левой он сжимал арбуз возле уха, поставив локоть на раму. Из открытых окон слабый ветер доносил журчание ручейка, пение птиц и стрекот цикад. Ничего не изменилось.

Номера Юншена раньше не было у Джеёна, он читался как незнакомый. Его сообщение пришло много часов назад. Часом ранее всплыл пропущенный от Улитки. Сообщения от Рэми, как всегда, с опечатками и пропусками пробела: «Ну че?», «Прикинчь, Кумо думает ты егов чс добавил». И смеющийся стикер неправдоподобно нарисованного енота.

Пачка смс от помощника заместителя, которого все называли «мизинец», — Акиры, того самого парня, что обожал свой мотоцикл и ездил на задание только на нем. Явно примазываясь к Улитке, он написал это сообщение, словно ему больше всех надо: «Кумо рвет и мечет. У тебя было время на отдых, почему не явился? Если хочешь проблем, то я тебе их создам».

И от Кумо: «Чжудо, выйди на связь. Живо!» Следом еще одно от него же: «Позвони МНЕ! Свяжись сначала со МНОЙ!!!»

— Пошее-е-ел на хре-е-ен, — равнодушно протянул Джеён и смахнул большим пальцем сообщения.

Арбуз тихонько шуршал от сдавливания.

— И ты на хре-е-ен…

Иконка с Акирой полетела следом.

Улитка будет орать, Кумо тоже — они все будут орать.

— Да и хуй с ними.

Он отправил Рэми первый попавшийся стикер, показывающий «класс», — такой дурацкий, в виде то ли рыбы, то ли мочалки. Придурочные стикеры были неотъемлемой частью чатов Джеёна. После он еще раз открыл сообщение от Юншена.

Теперь самое сложное.

Джеён подумал, что кибисури подействовал и Юншен теперь хочет… Чего? Думает, что сможет избавиться от, как он считает, демона с помощью кибисури от Масуми? Юншен расстроится, узнав, что это и не демон вовсе.

Судя по его реакции в Ив Рикаре, Хван не создавал кибисури для Юншена. Учитывая, что от Хвана они получаются сильнее раз в сто, это было странно. Потому что брат хорошо их делал.

Юншен так переживает за него, а Хван даже не сложил ему кибисури. Лишь отпаивал чаем. Стало безумно стыдно за брата.

Он не знал, что ответить, и до этого осознания, а теперь вовсе запутался.

«Все-таки сначала стоит поесть», — подумал Джеён и, открыв приложение «Са-у»¹¹, закинул в корзину ведерко нагеттсов, вок с рисом и морепродуктами в специальном соусе, кисло-сладко-острый салат с овощами, снизив градус остроты до минимума, несколько гунканов, коробочку с шоколадным печеньем и холодный кофе.

Хотел уже оплатить, но вернулся в меню и напротив позиции с печеньем поставил цифру 2.

* * *

— Может, пойдем пожрем? — Брайан подобрал лопату и перекинул через плечо. — Я все яйца уже тут отморозил, там рагу осталось, еще, наверное, супа наверну с курицей.

— Да, пойдем.

Сэм последовал за парнями, которые чуть ли не наперегонки неслись в сторону дома, Брайан замахивался на Фила лопатой, а тот кружился в шикарной шубе Эмили, она точно его дома порвет на части. А Сэм же достал телефон и проверил чаты.

Там было много сообщений от друзей, знакомых, от девушек, которым он когда-то дал свой номер, рекламы и всего другого. Но среди них одно — самое яркое и важное.

Перед этим сообщением одно — его:

«Джеён. Нужно встретиться. Юншен».

«Давай не сейчас? Я оставлю тебе посылку, чуть позже скину координаты, забери как можно скорее».

Сэм поднес сигарету к губам и затянулся. Он несколько раз прочитал это короткое сообщение, уже было подумал, что неверно истолковал смысл его шихонского, но все было на местах, он прекрасно понимал семантику этих слов. Просто не понимал, что это за посылка и почему Джеён не может ее передать ему в руки.

Палец дернулся, чтобы позвонить, но тут он передумал. Джеёну просто некогда.

— Что еще за посылка? — спросил он, затягиваясь и выдыхая дым в сторону. Холодные пальцы с трудом сжимали телефон, лишь теплый дым наполнял легкие.

Брайан и Фил уже скрылись за подъемной дверью в гараже, а Сэм все стоял и не мог понять: что такого Джеён еще ему хочет передать?

Еще одно уродливое, но невероятно действенное оригами?

— Ты где там завис? — спросил Брайан, держа телефон в руке.

— Чжудо хочет передать мне что-то, — ответил Сэм, заходя в гараж, и взъерошил волосы пятерней.

На смену сковывающему холоду пришло расслабляющее тепло, которое изначально отразилось покалыванием на коже. Покрасневшие пальцы не желали слушаться, ноги в легких кроссовках промерзли. Сэм поставил топор у стеллажей с инструментами, а сам направился к зоне отдыха.

В гараже он бывал куда чаще, чем в любой другой части этого дома: тут он собирался с друзьями по любым поводам, разбирал машины с Брайаном и дядей Спенсером (самый младший из Аттвудов, не имел гена манлио, за что некоторые члены семьи и многочисленные родственники считали его неполноценным), который следил за всем автопарком в особняке. На других механиков денег у них не было, а дядя Спенсер как раз работал учителем в техникуме автослесарей и отлично знал свое ремесло. В гараже он навел свой «порядок» — обустроил зону для ремонта автомобилей, поставил возле одной стены стол, над ним подвесил мониторы, куда транслировалось видео с оставшихся в особняке камер слежения, и завалил всю столешницу нужным и ненужным барахлом, заплесневелой едой, открытыми пачками чипсов. Королевой тут была никогда не видавшая посудомойки кружка для кофе. Истинный порядок в гараже ушел вместе с механиками и другой прислугой, как только Аттвуды начали отдавать деньги за Рэймонда, то есть уже давно. Дядя Спенсер часто отсутствовал в особняке, подолгу задерживаясь в общежитии при техникуме. Сэм прекрасно понимал его, без гена манлио он чувствовал себя среди всех Аттвудов уязвимо. Дядя не имел права на голос, на свое мнение. Бесплатная обслуга, да и только.

Неподалеку в гараже стояли ряды машин, большинство из которых они сдавали в аренду. Династия Аттвудов находилась в бедственном положении из-за непомерной компенсации, которую они выплачивали Верховному Совету по вине Рэймонда. Почти каждую неделю из дома уезжала на продажу та или иная вещь. А когда подходило время платить по счетам, они теряли технику, мебель. Сэма это тоже не обошло — почти полгода он и Брайан спали на матрасах в полупустой комнате. В этом особняке, некогда купавшемся в величии и благополучии, экономия коснулась всего. Кондиционеры продали еще года четыре назад, поэтому в жаркие дни пекло проникало в дом через распахнутые окна. Зимой же отопление работало на возможном минимуме и в доме было прохладно. Самое страшное — это только начало. Поместье в Виа Капуре находится под печатью, маниши не хотят ее снимать ни при каких условиях. Сэм даже не имел представления, как будут выкручиваться дядя Фрэнк и дядя Бенедикт дальше. Деньги, полученные от аренды автомобилей, не сумеют покрыть затраты.

А теперь еще и Сэм собрался перевестись в Нифлем. Конечно, это все было обговорено изначально. Бенедикт сурово бросил: «Ты будешь отдавать те же сорок процентов от жалованья семье».

Сэм не сопротивлялся, он понимал, что от него не отстанут, ведь из всех манлио он имел самый высокий доход благодаря прохождению курсов у достопочтенного и ныне покойного мастера Юнхо Масуми, а еще Сэм продолжал изучать боевые искусства уже у других нифлемских мастеров, тратя на это обучение деньги. Он не жалел на это времени и с особым рвением брался за новое, ему хотелось стать сильнее, улучшить себя. Кленовый Дом поощрял его старания, выдавая самое высокое жалованье за задания.

Аттвуды ни за что не отдадут ему эти сорок процентов. Да и Сэм пока не сильно горел желанием работать на Улитку.

— Что передать? — Фил так и не снял шубу, он стоял возле двери в дом и продолжал пальцами наглаживать мягкую шерсть. — Он приедет сюда или ты поедешь к нему?

Сэм перевел взгляд в сторону зоны отдыха, которая расположилась неподалеку от входа в дом. Там стояло два диванчика с низкой спинкой, между ними — стеклянный стол, вечно заваленный самыми разнообразными предметами.

— Посылкой просто передаст. — Сэм потер ладони и подышал на них. — Я на кухню.

Представить Джеёна в особняке Аттвудов Сэму было еще сложнее, чем в задрипанном кабинете Лоутера. Друзья Сэма бывали здесь, и нередко, но ни один из рода Масуми никогда не приезжал. Аттвуды никак не взаимодействовали с Масуми. Бенедикт лишь раз приехал к Юнхо, когда пытался вернуть Сэма домой. Они о чем-то долго говорили во внутреннем дворе хонучоли¹² Масуми. Сэм вместе с Хваном подглядывали через ограждение, повиснув на локтях.

— Щас-щас, не ссы, отец все решит, — тихо убеждал его Хван, неотрывно глядя на говорящих.

И Сэм ему верил. Нервничал, сглатывая сухой ком, его потряхивало оттого, что прямо в эту секунду мастер Масуми решает его судьбу. Сэму казалось, что все зависит именно от этого разговора.

Острые края забора впивались в руки, в ткань нифлемской учебной формы, что успели выдать Юншену. Он уже начал ею дорожить и снять ее готов был только разве что вместе с кожей.

Сэм часто вспоминал тот вечер. Как он, утыкаясь носом в предплечье, чувствовал запах теплого хлопка одежды, тяжелого дыма сигарет нервно курившего Бенедикта и аромат цветов вишни, что висела над забором и скрывала силуэты Сэма и Хвана.

Тогда Бенедикт ушел ни с чем.

А жизнь Юншена и правда сильно изменилась.

В выходные, надо сказать, единственные за три месяца учебы, когда Сэм приехал домой, Бенедикт с ним не разговаривал, просто делал вид, что его нет. Кроме Фила и Гами, никто в семье особой радости не выражал. Фрэнк боязливо пытался что-то спросить, но, похоже, странное поведение родственников было частью плана Бенедикта, чтобы проучить Сэма. Фил тогда вечером пришел в комнату брата, и, сидя на полу, они проговорили до самого утра.

Но Брайан был рад больше всех. Как всегда. Ему было плевать, что его одергивают, потешаются, как глупо он таращит счастливые, полные гордости глаза из-под толстенных стекол очков, когда Сэм приехал с исторической родины всех манлио и показывал, чему научился. Если тогда в глазах друга Сэм видел не искренность, то искренности не существует. Так думал Сэм и сейчас.

За те полтора месяца, что Сэм был в Нифлеме, Брайан вернулся домой. Он писал, что часто находится у своей бабушки, ворчливой женщины, что жила в небольшой, безупречно чистой квартире на окраине Капуры. Ее жилище напоминало дворец культуры прошлых столетий: дубовый резной монолитный стол, обшитые велюром стулья, хрустальные люстры, балясины, лепнина. Казалось, деньги пришли в эту квартиру и замерли в виде домашней утвари. Застыли, словно их загипсовали в этой лепнине, заложили в паркет, потому как это было единственное напоминание, что в доме женщины с никому не известной фамилией МакКарти когда-то был достаток.

Бабушка Брайана не имела связей с его матерью. Всю жизнь она ненавидела невестку. Считала, что отец Брайана женился на круглой дуре. Говорила: «Эта идиотка сошла с ума и до смерти Лоренсо». С Брайаном она виделась довольно редко, он приезжал к ней на каникулы. Сэм неоднократно ночевал у них. В детстве, когда им едва исполнилось семь, они иногда оставались у нее дома. Спать там было сложно: здоровенные часы в гостиной громко тикали, скрипящие ветки акации у окна царапали стекла, стучали во время сильного ветра, словно монстр скребся когтями.

Лежа в этой гостиной под бьющими по мозгам часами, они представляли, что это демоны лезут на третий этаж, в квартиру бабушки отца Брайана Лоренсо. Брайан спал на диванчике, таком же резном, как и кресла, на одном из которых лежал Сэм. Они клали под подушки серебряные кухонные ножи и ждали, что дадут отпор демонам, как настоящие взрослые манлио.

Но никакие демоны в дом не лезли. Бабушка утром лупила Брайана за то, что они взяли столовое серебро, и бегала с полотенцем за Сэмом, но его она поймать никак не могла. Ничего удивительного — он научился убегать от отца, от дяди Бена и от кричащей Лорентайн.

А потом Сэм вместе с Брайаном садились в автобус. Сэма с его статусом должен был возить личный водитель, но он просто сбегал из дома, подальше от криков и побоев, на свободу, которую часто делил с Брайаном. Сэм с детства хотел быть самостоятельным, контроль взрослых он расценивал как желание подавить его. Возможно, маленький Сэм перегибал палку, слишком утрировал, но, когда он был вне дома, жизнь казалась легче. Поэтому к бабке Брайана они поехали самостоятельно, а от нее двинулись к деду Террингтону раньше положенного.

Каникулы Брайана у бабули всегда заканчивались быстро, и часто они сидели в полупустом автобусе и ехали на другой конец города, в дом Террингтона, за несколько дней до того, как сам дедушка Сэма успевал вернуться из Конлаока. Их встречала гувернантка. Они ели персики до тошноты и пинали мяч на стриженом газоне. Сэму нравилось находиться у дедушки, как и Брайану. Они, лежа возле пруда, смеялись и говорили, что надо было раньше вывести бабку из себя, чтобы поскорее приехать сюда. Единственный минус — это часы работы гувернантки, вечером она уезжала к себе домой, и каждую ночь они с Брайаном были предоставлены самим себе. Доедали ужин, тот, что остался, ложились спать когда хотели, Брайан так вообще не мылся по нескольку дней, хоть Сэм и орал на него, и поливал его из ведра, бегая за ним по улице.

Дедушка Террингтон имел огромные виноградники, в которых Сэм и Брайан устраивали игры. Они носились между рядами кустов, воздух пах сладко, кожа на руках и ногах покрывалась липким налетом, пальцы склеивались. В огромном, но пустом доме дедушки всегда было много света. Он проникал сквозь высокие арочные окна, разбивая пол на световые квадраты, по которым, шлепая босыми ногами, прыгали Сэм с Брайаном. В гостиной стояли один диван, два кресла, строгой прямоугольной формы стол и такие же стулья без всяких излишеств, в комнатах — кровати и тумбочки. Практически полностью отсутствовала техника, телевизор был только на кухне, его выпросила гувернантка, Сэм и Брайан ели только там, смотря разные передачи, а когда гувернантка уходила, они переключали нескончаемые шадерские сериалы на что-нибудь поинтереснее. Дедушка говорил мало, часто просил его не беспокоить и уходил в мастерскую, потрепав Сэма и Брайана по головам своей огромной рукой. Брайан улыбался так широко и радостно, что с его носа сползали толстые очки и он неловко поправлял их, потирая кончик носа кулаком. Этот скупой жест дедушки делал его самым счастливым. Хоть кто-то из взрослых Аттвудов не отталкивал его. Сэм и Брайан самостоятельно уходили за пределы угодий Террингтона, дрались с местными пацанами, с кем-то из них заводили дружбу. Каникулы всегда проходили бурно. А потом гувернантка отправляла ребят в поместье Аттвудов, пока Рэймонда не посадили, но Сэм и Брайан всегда приезжали обратно.

Сэм часто вспоминал вечер, когда они ехали после скандала с Рэймондом. Брайан тогда, в свои девять, был тонким, как спичка, с круглыми огромными очками. Он сидел на горячей коже заднего сиденья автобуса, медовый закатный луч ползал по салону, по поручням, по потрепанным шортам Брайана и Сэма, разбитые колени кровоточили. У Сэма распухла губа, они не заговаривали, после таких моментов хочется помолчать. Брайан это понимал. Брайан всегда все понимал. И, так же как и Сэм, в такой вечер ненавидел Рэймонда. Ведь Брайан, когда били Сэма, уворачивался плохо, особенно когда ронял очки. Сэм закрывал его спиной и получал в два раза больше. Сэма же никто не защищал. Он никогда не винил Брайана, тому и в Со Хэ было непросто.

Брайан в этой семье, среди Аттвудов, был как белая ворона. Имея маниакальную мать, маленького брата, сестру и азартного отчима-алкоголика, живя здесь, среди чопорных детишек династии Аттвуд, лишь потому, что Рэймонд ценил его отца, был все же скорее кем-то вроде домашнего питомца. Заблудшего кота. Кота, который платил проценты за жилье и чинил все, что ломалось в этом доме.

Даже теперь, когда Брайан — манлио, крепкий, без смешных очков, всегда веселый парень не переставал быть в их обществе приложением к Сэму. Просто прилипший дурачок. Только Миша и Фил любили Брайана с малых лет.

Это не бросалось в глаза, такую тонкую атмосферу общения можно было прочувствовать лишь спустя какое-то время проживания вместе с семьей Аттвуд. Подначивания Марти, кузена Сэма, становились все агрессивнее, Рэджинальд высказывал ему что-то все чаще и каждый раз по нарастающей. Кроме Фила, Гами и Миши, все «здорово, здоровяк» от родственников превращались в «проваливай к себе, Аппендикс». Ровно то же самое было и дома у Брайана. Его не жаловали и там, и в Нифлеме среди «крутых» друзей Сэма он смотрелся как скучный серый лист в окружении бумажных красных фонариков.

Все они были неплохими людьми, одногруппники Сэма с курсов Юнхо, Хван и близкие знакомые терпимо относились к Брайану, но никогда не звали его вместе с ними. Сэм был равнодушен к их мнению. Он звал с собой Брайана на все эти гулянки, а когда кто-то не реагировал на шутки друга, Сэм, прожигая такого человека взглядом, велел: «Смейся давай, смешно же». Брайан и вправду смешно шутил, просто они своим безразличием показывали ему его место. Драки случались на этой почве, но редко. Чаще парни уступали Сэму и даже поддерживали беседу с Брайаном. А потом он сам все реже и реже стал ходить с ним, придумывая разные отмазки. Сэм все понимал, но не хотел, чтобы Брайан в конце концов исчез из той жизни, как он говорил «нифлемских сливок».

На одной из вечеринок незадолго до того, как исчезнуть, Хван, закидывая руку на плечо Сэма, увел его в сторону и, дыша в ухо перегаром, пробурчал:

— Да че ты, для него ничего интересного, Сэми, ему тут не будет весело. Мы тут свои, у всех тут по десять со почти, во-о, смотри… — Хван запинался, указывая стаканчиком с пивом и солой на коротко стриженного Кибома, криво улыбался и подмигивал тому через толпу прыгающих в бассейн Стефана Лю вместе с какой-то девушкой на руках. — Этот сучонок, если бы не его десятка, тоже был бы под вопросом.

Сэм не был согласен, этих манлио отобрал мастер Юнхо, но кое в чем Хван прав. Сэм не хотел терять с ними связь. Ему и правда было весело. Но и Брайана он оставлять не хотел.

— Тебе нужно двигаться, Сэми, — размышлял вслух Хван, сидя на капоте своего пикапа бок о бок с Сэмом. Под ногами пакеты с едой, в руках пиво и сигареты. — Ты глянь, где ты вообще! У нас с тобой отличный старт по жизни, братишка, и этот старт ведет на взлетную полосу. — Хван бутылкой пива имитировал самолет, как тот пролетает над головой Сэма и уносится вдаль. — Фью-у-у, слыши-и-ишь?! Так звучит охуенная жизнь. Избавим тебя от демона, нас, точнее. Наладим связь с Ямадой, выйдем на лучших мастеров, подшаманим бизнес какой-нибудь, и красота! Но сначала демон, конечно, я все сделаю, у меня есть тема хорошая, Ватанабэ знаешь?

— Ну, знаю. — Сэм пригубил пиво, во дворе дома Лю парни горланили песни, перебивая динамики.

Громче всех орал Кибом.

Хван поозирался и наконец договорил:

— Этот хрен кое-что мне передаст, и это кое-что нам с тобой поможет. — Хван локтем пихнул Сэма в ребра, подначивая, и крепко затянулся, сбрасывая пепел, вытянув руку. — Но я к нему поехать не могу, этот мудак сдаст меня старому, и меня за яйца притащат в поместье.

— Че, хочешь меня, как шавку, погнать?! — Сэм бросил сигарету щелчком. Кровь забурлила от злости.

— Какая шавка, на хуй?! — Характер Хвана был не лучше. — Я за другой сумкой поеду! Когда я тебя использовал?!

— Че-то мутная хрень это, Хван! — Сэм спрыгнул с капота. — Я к Ватанабэ не сунусь, он меня тогда сдаст, и твой старый узнает, что у меня демон, и снесет мне башку. Давай другой вариант.

Хван недовольно сжимал челюсть, сигарета тлела между его смуглыми пальцами, он молчал, глядя на Сэма.

— Это единственный вариант, Сэми. — Он спрыгнул с машины и теперь, стоя рядом с Сэмом, уступал ему на полголовы в росте. — Только Брайта не бери с собой, он все зажопит.

Вспоминая это разговор сейчас, Сэм думал: «А зажопил все Хван».

* * *

— Это мой зонт! Эмили, возьми свой! — Миша бежала следом за сестрой по ступеням и пыталась схватить ее за руку, но Эмили отмахивалась. Ее густые кудри пружинили за спиной. Миша уже подумывала схватить сестру за волосы, но понимала, что это будет чересчур.

— Сейчас я ему устрою! — причитала Эмили, крепко сжимая пальцами прозрачный зонт-трость. — Филипп! Моли о пощаде!

— Эмили! — Миша схватила свой зонт и потянула на себя. Чтобы не потерять равновесие, она вцепилась в мраморный поручень лестницы. — Отдай зонт! Ты его сломаешь! Это мой любимый зонт! — Миша дернула за трость, Эмили крепче обхватила зонт и со всей силы рванула на себя.

— Отстань!

Внизу начала открываться гаражная дверь. Эмили будто сорвалась с цепи, толкнула Мишу в плечо и побежала по ступеням.

— Сейчас я тебе устрою! — Эмили замахнулась и обрушила зонт, как меч.

Но в проходе оказался не Фил, а Сэм. Он ловко увернулся, сделав несколько шагов назад. Подошва его кроссовок заскрипела по плиточному полу, парень воскликнул, выхватывая зонт из рук Эмили:

— Э! Я-то че сделал?!

— Отдай! Мне нужен Филипп! — Эмили бросилась к Сэму, но тот резко захлопнул дверь в гараж и поднял над головой зонт.

Она прыгала возле него и беспрерывно орала, что ей необходимо наказать Фила за то, что он надел ее шубу. Миша смотрела на все это и понимала, что на этот крик скоро придет Лорентайн. Прямо как муха на мед, хотя здесь больше подходило другое слово.

— Успокойся, слышишь. — Сэм схватил Эмили за руку и, развернув от себя, слегка подтолкнул к лестнице, на которой все еще стояла Миша.

Она встретилась глазами с Эмили. Миша увидела на лице сестры гнев и желание хоть на ком-то отыграться.

Сэм покрутил зонт в руке и сказал:

— Иди в комнату, все с твоей шубой в порядке, я уже сам наказал Фила. Он так рыдает сейчас, что на него страшно смотреть. Весь опух, глаза краснющие, сопли, слюни… Думаю, с него уже хватит…

Эмили развернулась на пятках и, грозя пальцем, выпалила:

— Кто ты такой, чтобы мной командовать? — Она произнесла это слишком громко: эхо ее возгласа унеслось под высокий потолок, разошлось по полупустому фойе.

Сэм замер, напряженно глядя на сестру.

— Я сама разберусь с Филиппом! Ясно?! И шуба эта не твоя! Филипп забавы ради напялил ее, взял мою вещь! — Эмили разошлась не на шутку.

Миша обняла себя руками и заозиралась по сторонам. Ей казалось, что она уже слышит торопливые ш

...