Анатолий Жаренов 

Частный случай

---

Произведения Анатолия Жаренова выдержаны в лучших традициях детективного жанра, привлекают удивительным колоритом и неожиданными коллизиями сюжета. Автор обращает внимание не столько на методику расследования, сколько на его психологию, исследует жизненные пути, которые привели действующих лиц к преступлениям. Цикл «Кладоискатели» завершает повесть «Частный случай».

Погибла молодая девушка, геолог Маша Дементьева. Несчастный случай это или убийство? Кому звонила Маша вечером перед смертью? Что за цифры записывала в тетрадь, и куда эта тетрадь пропала? Дело закрыто «за отсутствием состава преступления», но журналист Володя Безуглов затевает собственное расследование…

© А. Жаренов, наследники, 2019

© Агентство ФТМ, Лтд., 2019 

Глава 1

Шухов взглянул на часы, отпер сейф и вынул оттуда темную бутылку из-под шампанского, золотую монетку и пачку листов бумаги, исписанных вкривь и вкось цветными карандашами. У бутылки было отбито горлышко. Бумага успела пожелтеть и пестрела стеариновыми пятнами-бляшками. Зато монетка блестела как новая. Полюбовавшись на этот странный натюрморт, Шухов подумал, что монетка в общем-то тут ни при чем. И зря Володя Безуглов так акцентировал на ней внимание. Володя не был следователем, он, конечно, дилетантски подошел ко всей этой истории, и в его записках эмоции подавляют факты. Кроме того, эти записки перегружены аналогиями и дидактикой. Но вправе ли Шухов судить обо всем этом со своих сугубо рационалистических позиций? Где-то он читал, что правды «серой» нет, что вся она состоит из черных и белых пятен. И в этом утверждении, Шухов понимал, не содержалось полной истины, как не было ее и в Володиных записках. Но в них было нечто, приковавшее внимание.

Бутылку с ее необычным содержимым доставили Шухову несколько дней назад из редакции, где работал Володя Безуглов. Шухов знал, что с год тому журналист заинтересовался подоплекой истории трагической гибели Маши Дементьевой. «Может быть, напишу», — сказал он Шухову. «Статью на темы морали?» — спросил Шухов. «Что получится, — ответил ему Володя. — Но скорее всего повесть. Материал-то больно жгучий. Пройду вот по этим кругам и посмотрю». — «Ну-ну», — сказал ему тогда Шухов. По этим «кругам» уже прошло следствие. И следователь был неглупым парнем, и Шухов с его выводами согласился. Дело было закрыто «за отсутствием состава преступления».

Володя пошел «по кругам» и не вернулся. Через год море выбросило бутылку. «Как в романе», — сказал Шухов. «Почему же, — возразил ему редактор. — На каких-то южных островах существует бутылочная почта. А наш парень всегда был немного романтиком. Но вы почитайте. В записках, мне кажется, содержатся серьезные обвинения».

Обвинения содержались. Доказательств Шухов не нашел. Вот только разве одна фраза, оброненная Володей. Два слова и цифры под ними. Он выписал эти цифры из Машиной тетради. Да, конечно, Володя был романтиком и вдобавок любителем детективных романов. Он вообразил, что это шифр, что Маша Дементьева зашифровала что-то важное между стихами в своих тетрадках. Чудак. Что она могла шифровать? У этой женщины все было на виду. Она искренне любила и искренне ненавидела. А запись в тетради действительно была важной. Но Володя тогда этого знать не мог.

Шухов поглядел на часы. «Может быть, убрать монетку?» Подумал и решил оставить ее на столе. Сейчас войдет Рогов. Пусть эта монетка напомнит ему все. Володя нашел ее. Это его заслуга, ему и будет предоставлено первое слово. Рогова надо подготовить психологически, его ассоциативная память должна сработать сразу, как только он войдет в кабинет. Он идет, недоумевая, не понимая, зачем его вызвали. Взгляд на монетку, который он несомненно бросит, возможно, ему, Шухову, что-нибудь скажет.

Дверь приоткрылась.

— К вам Рогов, — сказал секретарь.

— Пригласите, — ответил Шухов.

Дверь открылась шире, и вошел Рогов. Шухов мельком видел его год назад, запомнил неважно и сейчас с интересом взглянул на этого человека. На вид ему можно было дать лет двадцать восемь, хотя на самом деле Рогову было тридцать пять. Серый костюм тщательно отглажен. Длинное лицо, синие глаза, прямой нос. «А он импозантен, — подумал Шухов. — И благополучен. И ничего его не гложет, хотя прошел еще только год. Год! Всего один оборот шарика вокруг солнца. А Володи Безуглова нет, он так и не написал то, что хотел. Рогов вот дело другое. Он сделал, что хотел».

Поймав себя на этой мысли, Шухов задал вопрос: «А хотел ли Рогов?! Или его затянула нелепая цепь случайностей? Слабый человек, не удержался. Но нет, не похож Рогов на слабого человека. Все, что он делал, он делал сознательно. И кто знает, может быть, Маша была бы сейчас жива, если бы поступками Рогова не руководил тогда холодный расчет. Он ведь мог успеть прийти на помощь женщине».

— Садитесь. — Шухов показал на стул.

Рогов сел, заметил бутылку, монетку и рукопись на столе. По лицу пробежала мимолетная тень, он нетерпеливо дернул плечом и недовольно произнес:

— Опять?

Шухов промолчал, думая, называть ему Рогова по имени или нет. Решил, что не стоит. Нет смысла прятать свою неприязнь к этому человеку. Впрочем, и выражать ее открыто вряд ли нужно. Игры в кошки-мышки не предвидится. Все карты на столе. И в нужный момент Рогов сам скажет то, чего ждет от него Шухов.

— Да, опять, — сказал он, нажимая на слово «опять». — Правда, теперь уже по другому поводу.

— Не понимаю. — Рогов вытянул шею, пытаясь заглянуть в рукопись.

«Погоди, поймешь», — подумал Шухов. Вслух же сказал:

— Вы помните Безуглова Владимира Петровича?

— Газетчика? Помню. А что?

— Он разговаривал с вами.

— Кажется. О какой-то ерунде. Это было очень давно. Неприятный человек, должен заметить. И тогда мне было не до него.

— Он, между прочим, хотел еще раз встретиться с вами.

— Не понимаю, — снова дернул плечом Рогов.

— Я подумал, — сказал Шухов, — что будет полезно предоставить вам эту возможность…

— Но… — начал было Рогов, но, уловив предостерегающий взгляд Шухова, замолчал в ожидании.

— Поэтому не следует терять времени, — закончил фразу Шухов и подал Рогову рукопись.

— Почитайте. Возникнут вопросы — задавайте. Так мы быстрее достигнем взаимопонимания.

И Рогов поднял к глазам

Лист первый

Говорят, море синее…

Это серое. Тяжелые свинцовые волны мерно хлопают по днищу нашего плашкоута. Сегодня — десятые сутки. Три дня назад мы похоронили Клименко. Я привязал к ногам парня коленчатый вал от мотора. И он стоя пошел на дно.

Клименко умер от страха. Это я знаю. Потому что сам еще живу. И Веденеев живет. Мы лежим под брезентом на корме нашей железной посудины. Брезент защищает от снежных зарядов и от волн, когда плашкоут вдруг начинает беситься. У нас есть еще ящик стеариновых свечей, коробка спичек и разобранный мотор от катера, который мы везли в Речное.

Веденеев уверен, что нас ищут. Он рассказал мне с десяток подобных историй. И у всех были благополучные концы. В веденеевских историях потерпевшие кораблекрушение варили суп из ремней, добывали морскую капусту. Мы не пробовали делать этого. Ремней нет, капуста тоже что-то не просматривается. Клименко стал есть свечи. И умер. А мы с Веденеевым живем. Я читал, что люди могут обходиться без пищи по четыре недели. Слышал, что практикуется лечение голодом. Значит, у нас есть резерв времени. Во всяком случае я, наверное, успею… Потом положу эти записки в бутылку из-под шампанского, залью горлышко стеарином и буду ждать. Оба мы с Веденеевым будем ждать. Во-первых, потому, что нас ищут, а во-вторых, потому, что ничего другого в создавшейся ситуации нам не остается.

Не верится, что у моря есть берега… В Речном жители поселка сейчас ходят на берег с ведрами. Прибой выносит к ногам людей стаи маленьких серебристых рыб. Мойва идет метать икру и становится добычей волн, людей и хищной наваги. Навага тоже в это время подходит к берегу. Она сильней и изворотливей мойвы. Навага ждет мойву и успевает удрать от прибойной волны на глубину. А мойва не успевает и гибнет, отдавая свою жизнь ради продления жизни. Парадокс? Почему именно сейчас мне лезут в голову всякие грустные парадоксы? Не вовремя лезут. У меня мало бумаги, и я должен писать о Рогове. Все, что успел узнать о нем, и все, что не успел рассказать Шухову.

Почему Рогов привлек мое внимание? Он не понравился мне сразу. Но тут дело не в интуиции. Нет, я никогда ей не верил. И никогда не забывал о том, что Шухов называет презумпцией невиновности. Просто тогда я думал о многом, пристально вглядывался в окружавших эту женщину людей, пытался разобраться в их взаимоотношениях. Ибо только это могло бы дать мне в руки ключик к пониманию, или, точнее, к проникновению в психологию как Маши Дементьевой, так и Рогова. И я нашел ключик, но замок не хотел открываться с одного оборота.

Когда я впервые появился в райгру1 и заговорил о Дементьевой, Рогов заметил между прочим:

— Вы много курите. Это вредно. А в табаке, как утверждают авторитеты, наличествует полоний.

Он так и сказал: «наличествует». Сначала мне не понравилось это слово. Я тогда действительно много курил. Ходил к морю, смотрел на извечную картину борьбы моря и берега, живого и мертвого, движения и покоя, смотрел, раздумывал и курил. Может, в этот час Рогов вышел к прибойной полосе. Он тоже любил постоять на берегу, там, у мыса Аугус. Впрочем, зачем ему идти туда сейчас? Прошлое не возвращается. Машину времени нельзя построить даже при самом высоком уровне развития науки.

Это тоже любил говорить Рогов. Почему любил? Потому что я для него ныне в прошлом. А прошлое не возвращается. Так ли? Я принес бутылку из-под шампанского. Кто знает, может, она доберется по назначению. И сейчас я не курю, потому что сигареты давно кончились. Я могу быть спокоен, радиоактивный полоний не укоротит мою жизнь.

Веденеев говорит, что хотел бы посмотреть на Рогова. Веденееву я все рассказал, и он натолкнул меня на мысль о записках в бутылке. «Мало ли что», — сказал он. Да, он отличный парень — Веденеев. Такие не умирают от страха. Но я не уверен в том, что Веденееву удастся встретиться с Роговым. Да и зачем это? Встретиться было необходимо мне. Очень, крайне необходимо.

Где-то есть берега. Где-то с шумом катятся на землю серо-зеленые языки прибоя, облизывают гальку и, оставляя

...