Плотин говорит [47]: существует три времени, все три — настоящее. Одно — настоящее настоящего, момент, когда я говорю. Точнее, когда я говорил, поскольку этот момент уже относится к прошлому. Есть еще одно время — настоящее прошедшего, имя которому память. И третье — настоящее будущего, которое воплощается в наших надеждах и в нашем страхе.
Это и объясняет фразу Святого Фомы: «Intellectus naturaliter desiderat esse semper», «Разум по природе хочет быть вечным». Но в какой форме? Конечно же, не в личной, не в понимании Унамуно, который хотел бы остаться Унамуно, а во всеобщей.
Фехнер вспоминает о зародыше, еще не покинувшем материнскую утробу. У него есть совершенно бесполезные ноги, руки, пальцы, и все это ему здесь совершенно не нужно, а пригодится лишь в будущей жизни. Может быть, с нами то же самое?
Гераклит сказал (я повторял это множество раз), что никто не входит дважды в одну реку, потому что меняются воды реки, но самое страшное в том, что мы не менее текучи, чем сама река. Всякий раз, когда мы читаем книгу, она уже переменилась, слова уже связаны иным способом. К тому же на книгах лежит груз прошлого.
Помнится, много лет назад проводился опрос на тему «Что такое живопись». Моя сестра Нора ответила, что живопись — это искусство приносить радость с помощью форм и цветов. Я бы сказал, что литература — это тоже одна из форм радости.
«так сказал учитель» («Magister dixit»)
буква убивает, а дух животво
Но книга — совсем иное дело: книга — это продолжение памяти и воображения.
Фраза, которую так часто цитируют, «scripta manent, verba volant» [
Думаю, что Данте создал лучшую книгу в мировой литературе, чтобы вставить в нее несколько свиданий с невозвратной Беатриче.
