птицы. Они там с земли не поднимаются, тяжелые от ощущения смерти, для них смерть — как еда, тронутая первыми заморозками звенящая рябина.
расправляли капроновые веревки?
Витенька потом еще одну веревку нашел, толстую, из нескольких сплетенную.
Алена, — она подняла с мокрого песка имя, которое не было ее именем.
закипающим дорожкам Филёвского парка, —
И не красивой, одетой, надушенной — ранней, ранимой, испачканной зубной пастой, в растянутой утренней футболке, на которой давно мелкие дырочки проступили (давно говорил — выброси, что ходишь неряхой, а она улыбалась и никогда не выбрасывала, все дома донашивала до прозрачности, а
Может быть, я заражусь и стану голубем, голубкой, голубикой, хоть кем-нибудь стану, а позвонок буду носить с собой как оберег, вымою, вычищу, на цепочку повешу.
Может быть, я заражусь и стану голубем, голубкой, голубикой, хоть кем-нибудь стану, а позвонок буду носить с собой как оберег, вымою, вычищу, на цепочку повешу.
приходилось заставлять себя не видеть
На балконе стоит от прошлых хозяев большой железный шкаф — он всегда закрыт, внутри ничего, и не нужен нам, но разве вынесешь: огромный, совершенно неподъемный. Но только открываю раз в несколько дней, выпускаю ласточек, забравшихся внутрь. Ни щелочки, ни окошка — верю, что они как-то сами собой заводятся там, рождаясь прямиком в смерть.
она, кажется, тоже не любила, а только хотела любить
