Большинство наказаний были ретроактивного характера: старые преступления толковались по-новому. На фоне новых директив ЦК в Томске пришли к пониманию того, что ошибки Кашкина не могли быть единичными, поскольку, как выяснилось, он возвел в систему укрывательство врагов.
Простота дискурса времени террора шла рука об руку с бесконечно тиражируемыми тавтологиями. Чтобы исключить малейшую возможность разного толкования, одно и то же должно было проговариваться в отношении Кашкина и ему подобных без изменений: каждое выражение имело только один смысл, обсуждать было нечего. В то время как человек предыдущей поры воспринимался многогранным, люди середины 1930‑х были цельными и начисто лишенными какой-либо незавершенности.
Основной чертой этого образа было «двурушничество», что значило, что внешне враг ничем не отличался от честного гражданина: он мог оказаться давнишним другом,
Талант «распознавания» врагов в мелочах через повторное изучение их автобиографий и старых протоколов стал признаком нового состояния герменевтического дискурса.
Николаеву и Горсунову пришлось расстаться с партбилетами в 1935 году. Их политический остракизм типичен: сторонники Кутузова находились на особом учете, который постоянно вели ОГПУ — НКВД и партийные комитеты, и маркировались в ведомственных картотеках как «троцкисты». Выявить их было не сложно, и разворачивание террора в Сибири началось с них и им подобных.
Я всегда честно выполнял порученную мне работу и остался далеко в стороне от всех гнилых зародышей, отражающих настроение остатков умирающих классов, изрыгающих хулу друг на друга»
