автордың кітабын онлайн тегін оқу Чарушинки и другие рассказы. Детям. Большим и маленьким
Александр Кованов
Чарушинки и другие рассказы
Детям. Большим и маленьким
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
Фотограф Александр Николаевич Кованов
© Александр Кованов, 2018
© Александр Николаевич Кованов, фотографии, 2018
«Чарушинки» — сборник рассказов о природе и человеке, собранный по крупицам из воспоминаний бывалых охотников и людей, занимающихся охраной природы.
Вдохновителем сборника стал известный советский писатель Евгений Иванович Чарушин, книги которого были одними
из самых любимых в детстве.
«Память детства» — сборник автобиографических рассказов о детстве, проведённом на Алтае.
18+
ISBN 978-5-4490-3189-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Оглавление
- Чарушинки и другие рассказы
- Чарушинки
- Лиска
- Лосихины слёзы
- Мифка колосяпый
- Мишки рыбалят
- Самая вкусная рыба на свете!
- Рысёнка
- Манефа
- Праздник без конфет
- Сказ о трясогузке
- Туки-туки… Варежки…
- Ласточкина наука
- Сказ о муравьях
- Лесной умывальник
- Сказ о чиграшах
- Сказ о лунной птице
- У страха глаза велики!
- Невеличка из рукавички
- Дедушкин оберег
- Пистон и Клён
- Напраслина
- Сила материнства
- Память детства
- Сверху — белое, снизу — салатное
- Память очень раннего детства
- Царапушки и ёко-ёко
- Дырка в кухню и холодный коридор
- Баба Нюра
- Палочка-выручалочка, и…
- Моё крещение
- Сила Веры
- Бабушкин передник
- Как бабушка хлеб пекла
- Поскрёбышек
- Все мы умели летать
- Я — не Филиппок!
- Когда прилетают скворцы…
- Царица Лета
- Рыбалка
- Утро в ночном
- Почему звезда не красная?
- Сты-до-ба…
- Общественное и личное
- Колдовские яблочки
- Павлик Морозов
- Второй день рождения
- Не ходил бы ты, Санёк…
- Дядя Саша Фогель
- Дед Калина
- Чебуняй. Уроки милосердия
- Степаново счастье
- Гармонист
- Маринкины слёзы
- Приблуда
- Фриц
- Соколик
- Змейка
- Динга
- Шарик
Чарушинки
Светлой памяти
ЧАРУШИНА Евгения Ивановича,
писателя, натуралиста, любимца детей…
Лиска
Лиска появилась в нашем доме к концу зимы…
Дед Никифор притащил…
Ставил он петли на зайцев, да бурчал, ломая крепкий наст: «Худые зайцы стали! Обленились, что-ли? И, зима малоснежная… И трава, из-под снега, зелёненькая топырщится… И грибов сухих вдоволь… А им — всё мало! Обленились зайцы… Обленились…»
А тут, ввалился в избу, вместе с морозным паром и… «тявкающим» мешком через плечо. Буркнул что-то, под нос, и выдал:
— Нате вам, пострелята! На баловство!
Пока дед раздевался, да разувался, ругаясь на злой морозец, и спущенные петли, внуки бросились выворачивать мешок…
Из мешка вывалилось «рыжее чудо». И, тут же, тявкая и возмущаясь, начало кусать внучат за пальцы и штанины.
Молодая лиса! Выводка, видать, весеннего. Глупая, непуганая!
— Гля-кось, Васятка! Совсем её дед зашугал! То кусается, то руки лижет…
— Ага! Балда — балдой! …Эт, с перепугу она! Да, от табачища дедова!
— Ой! Ванька! Да. На ейной шее — кровь! И лапка поранена!
— От, петли-то, на шее, — выдал Ванятка, со знанием дела, — А лапу… Лапу, видать, выкручиваясь повредила, зверушка…
Дед уселся поближе к печке, уложив на полати сырые валенки и тулуп. Долго разминал замёрзшие, и отёкшие, от долгой ходьбы ноги…
— Дед!
— Что вам ещё?
— Дед! А ноги у тебя — как лапы у гуся! Красные!!!
— Тьфу, на вас, бесенята!!!!!
Внуки покатились со смеху, а дед, ругнувшись в бороду, закурил. Бедный лисёнок шарахнулся под кровать. Но Васька и Ванька не дали ему там найти убежище. Вытащили, стали раны рассматривать и «лекарские принадлежности» искать.
* * *
Назвали найдёныша «Лиской»… Лизаветой не стали величать — всё ж, человечье имя!
Лиска привыкла к людям… Перестала шарахаться от громких звуков, дедова табака и ребячьих шалостей…
Веселилась и играла с малышнёй, как домашняя кошка…
Они ей тряпочку на жгут привяжут, и носятся по избе, как оглашенные. А она, глупая, за ними. Всю пыль в доме подымут! Никакого порядка!
Дед Никифор побурчит-побурчит, да перестанет, глядючи на внуковы забавы…
* * *
К середине марта с крыш свисли полуметровые сосульки… Солнышко грело так, что у Ванятки и Васьки ранние конопушки высыпали на носу и щеках…
Воробьи, с раннего утра и до заката, галдели под стрехами и купались в лужицах, которые выбивали сосулечные слёзы в чернеющем снегу…
А Лиска… Лиска приболела… Перестала играть с мальчишками, не бросалась на еду в привычной миске. Лежала у печи, уставившись на дверь, и ничто её не радовало.
— Так, ребятки! Хватит! Лиске на волю пора!
— Это, как же, деда? А, как же, мы?! С кем мы будем играть?! — возмутились внуки.
— А. вот так! Вам дом — изба, а лисёнку — лес! Не переживайте! Лиска будет к вам в гости приходить!
— Деда! Правда? Правда, будет приходить?! — всхлипывали мальчишки, размазывая горькие слёзы по конопатым щекам.
* * *
Рано утром, пока внучата дружно сопели носами на русской печи, Никифор вынес Лиску в лес. Не в мешке нёс, а на руках…
Опустил её на проталинку тёпленькую, и шепнул вслед:
— Ступай, Лиска-найдёнка! Не забывай нас…
В сентябре, когда дед с внучатами ходили за грибами, то тут, то там мелькала рыжая молния… То в ельнике, то в орешнике, то папоротником зашуршит…
— Лиска проведать пришла! — говорил дед, расцветающим в улыбках, внукам…
(22 марта 2014 г. 15.15.)
Лосихины слёзы
В апреле, как обычно, дед Никифор обходил лосиные «приметинки».
Что это такое?
Говоря словами самого деда Никифора: «Лось любит места высокие, светлые да прикормленные. Лось — та же корова, только лесная. Как приманишь-привадишь, так он тебе и ответит. Ты к нему с добром, и он — не забодает!»
С апреля у лосей начиналось появление малышей.
В обязанности деда Никифора, как очень ответственного егеря, входила забота о лосях и их потомстве.
Подготовка к этому важному делу началась загодя за неделю. Дед, со своими внуками, съездил на таёжные делянки сено проверить. Затем, в лабазе, стоящем на высоких, лиственничных столбах, он долго перетряхивал запасы овса и пшеницы. Вечерами, мешая внукам спать, колол в сенях каменную соль…
Зима в этом году выдалась снежной… Прежде чем выбраться из избы, приходилось долго махать широкой деревянной лопатой. Взмокший дед, от которого пар валил в самый суровый мороз, устав, вручал лопату внукам — Ваське да Ваньке. А, они-то… Разве, не мужики?! Кряхтели, фырчали, сопели, пробивая в полутораметровом снегу, ход… До большой дороги…
Потом вместе пили чай из самовара. …С блюдечек… «Как положено», водрузив их на четыре пальца… Мерно подувая на «чайное море», и прикусывая колотый сахарок…
«…Фу-у-у-у… Хрусть! Хлюп! …Кхе-е-е-а-ах-х-х!!!… Вкус-но-ти-ща!!!»
* * *
Апрель не задался… Уже бы и речке ото льда избавиться, ан-нет! Не сдаёт зима позиций! Снег, как лежал, так и лежит! Морозы, как трещали, так и потрескивают! Не дают спуска сосулькам, которые, в ясные дни, отзванивают весенней капелью… А ночью — снова… Мороз да вьюга…
Кряхтит дед Никифор на печи: «Доколе, Господи? Все мои жилочки-суставчики наизнаночку вывёртывает… А у меня делов — уйма!!! Помилуй, Господи!»
И кряхтит… И ворочается с боку на бок, толкая внучат среди ночи…
Сон — не он… И явь — не явь… Курит, в печку, всю ночь и ругается шёпотом на «небесную канцелярию»…
* * *
Однажды, глубоко до зари, дед засобирался… Зажёг лампу керосиновую, загремел чугунками-чашками, чем всполошил внуков…
— Деда! Ты куда?!
— Тссс! Спите, воробышки! Я — до лосей…
Никифор вышел из избы, плотно прикрыв за собой дверь. Вдохнул леденящий воздух, откашлялся в рукавицу и направился запрягать Савраску.
Несколько минут спустя, снег туго захрустел под, нагруженными сеном, дровнями. Три четверти убывающей Луны были вместо фонаря. Наезженная колея — ориентиром. А дальше… Дальше дорогу только дед Никифор знал.
Когда солнышко уже засеребрило жемчугами инея на деревьях, Никифор полдела сделал… Разложил сено в кормушки, насыпал овсяные дорожки в лотки-долблёнки. Туда же и соль колотую аккуратненько уложил…
Сел передохнуть на дровни… Чу?
Ветка хрустнула… Затем — другая… И… Стон… Будто человек раненый…
Присмотрелся Никифор, притаился… Видит, из распадка, глубоким снегом захороненного, молодая лосиха пробирается.
Глубок снег! Даже длинные лосиные ноги не достают тверди, чтобы опереться. Да, к тому же, живот беременный, к снегу прижимает.
Не идёт лосиха, а ползёт по снегу. Ноги еле вытаскивает. Каждый шаг — со стоном у бедненькой… Голодная, видать, коли ломится напрямую, через глубокий снег, на запах свежего сена и овса…
Савраска, хотел было, фыркнуть, но взглянут на Никифора… Тот поднёс палец к губам. Дескать — «Ти-ши-на!» …Замер Савраска…
Только Пистону, лайке дедовой, не хватило терпения. Топотил, топотил он лапами по насту, да не выдержал… Тявкнул так, что эхо разнесло эту неторопь по остекленелому воздуху…
Рванула лосиха в сторону березняка, а Пистон — за ней, как за добычей. Следом — Никифор, с руганью на бестолкового пса.
Догнали лосиху через полчаса. Дед, на ходу, сбросил с себя тулуп, не в силах тащить его на плечах…
Лосиха застряла в развилке двух берёз. Дёргалась, кричала голосом человечьим, от страха, но ничего не могла поделать.
— Тише, милая, тише! Что ж, ты, мамка, так разухарилась? О-о-о-о-о! Вот, и телочек на подходе… Да, не бойся! Не бойся! Я… аккуратненько… Как Зорьке, коровке своей, так и тебе помогу…
Шаг за шагом, дед Никифор подходил к испуганной лосихе, нашёптывая ласковые слова. Приблизившись вплотную, он стал чесать её за ухом. Та прикрыла глаза, и замерла, доверяясь человеку.
Сколько времени минуло — одному Богу известно…
Лосиха, освобождённая из «берёзового плена», лежала на снегу, вылизывая новорождённого лосёнка.
Дед Никифор сидел рядом.
В одной рубахе.
А, как, иначе?
Фуфайка и свитер — под лосёнком.
Как пелёнки под младенцем…
* * *
Гладил дед Никифор лосиху по голове, что-то нашёптывал ей… А она… Она тыкалась ему, в заскорузлую ладонь, мокрым носом, и… плакала…
То ли, из благодарности… То ли из страха…
Но слёзы были настоящие… Материнские…
(22 марта 2014 г. 19.50.)
Мифка колосяпый
…Новогодье…
Чурочки берёзовые в печурке похрустывают… Разговаривают с теплом, в избу вкрадывающимся…
Дед Никифор, сидит-посиживает, на мягоньком стульчике, да валеночки подшивает. Рядом — внучата… Васька да Ванька.
Ванятка махонький совсем, а разговаривать пытается, как большой…
— Слухай меня, Ванятка, да повторяй! — бурчит дед, пряча усмешку в бороде.
— С… С-лю-хаю…
— Мишка косолапый
По лесу идет.
Шишки собирает,
Песенку поёт…
— Эх! …Миф-ка!!! Ко-ло-ся… -ПЫЙ…!!!
Покатился Васятка, старшой внук, по полу. Закатился смехом заливистым.
А Ванька… Ванька надулся, как пузырь мыльный. Насупился. Сжал кулачки, вытер ими под носом, размашисто, и выдал:
— Сами… вы!!! Ду-ла-ки! Ко-ло-ся-пы-е!!!
Тут, и дед Никифор не удержался. Захохотал, закашлялся. Покраснел, как рак варёный. А Васька соскочил и, давай, колотить-выколачивать кашель из дедовой спины.
Ванька поплевался, свернул две «фиги» и, на полати полез, бурча что-то, детски-обидное.
— Да, ладно, Вань! Не обижайся! — сказал Никифор, бережно поддерживая внука.
— Ну, вам! Тьфу! Сами… Ду-ла-ки…!!! Ко… Ко… Ко-ло-ся-пы-е…!!!
Вот, тут-то, стёкла заиндевелые задрожали от хохота. Ванька завернулся в дедов тулуп, и стал горько плакать. А дед, со старшим внуком, хохотали так, что фитилёк лампадки, в «красном углу» заколыхался…
* * *
Сентябрь пришёл жарким и капризным…
То баню настоящую устроит к полудню, то рванёт дождичком… А, дождичек-то, холодненький! Падают капли крупные, за шиворот… До дрожи прошибают…
Зато, грибов и ягод — навалом!!! Загребай лопатой!!!
В один из таких дней, собрал Никифор внучат в лес…
Белых грибов набрали кузов, подберёзовиков да подосиновиков — два! А груздей и опят — неисчислимое множество!!! Даже конь любимый, Савраска, возмущённо фыркал, глядючи на телегу, наполняющуюся коробами да кузовами с грибной «братией».
Пистон носился за мальчишками по кустам, зазывая играть с ним. То в еловых лапах укроется, то в зарослях лещины… Приляжет, и помалкивает хитро. А, как устанут мальчишки его искать, отвлекутся, тявкнет звонко: «Дескать, здесь я!!!»
Дед Никифор уселся на пенёк, сказав самому себе: «Передохнуть надоть!»
Глянул на шалунов, ухмыльнулся и окликнул их:
— Эй! Бездельники! Поднимитесь по склону! Там — малинник знатный! Пистон, веди!!!
Верный пёс, будто понимая язык человеческий, метнулся по склону. Остановился, навострил уши, и тявкнул: «За мной!»
* * *
— Не обманул дед! Знатная малина!
— Ага! Ел бы, да ел…
— Ешь, Ванятка! Ешь, вдоволь! Накапливай жир на зиму… Как… Мифка колосяпый…
— Не обзывайся! Ду-лак… Ду-рррак! Ко… Ко-лосяпый!
Васька упал на землю, залившись хохотом. Пистон подскочил к нему, думая, что игра продолжается. Стал вылизывать васяткино лицо. Тот отталкивал собаку, кувыркаясь в прошлогодней хвое, и хохотал.
А Ванька, обиженный таким бессердечием, упал наземь, и горько заплакал…
Вдруг, в малиннике, что-то хрустнуло… Зашевелилось, засопело, и выдало, гортанно: «У-у-у-о-о-о-р-р-ь-ь-ь…»
Пистон встал в охотничью «стойку», замер…
Мальчишки вскочили, и стали осторожно вглядываться в заросли.
Из-за малины поднималось… «Что-то»… Тёмное и страшное…
— И-и-и-й-й-й-яу! — не выдержал Пистон, и бросился в атаку.
— Ё-ё-ё-ё-ё-ё! Р-р-р-ё-ё-ё! — раздалось ему в ответ от «чудища лесного».
Мальчишки, не чувствуя ног, бросились бежать. Орали так, что все лесные птицы стали разлетаться с окрестных деревьев.
А, вверх по склону, удирал перепуганный медвежонок, подгоняемый Пистоном. Он тоже кричал… Мамке-медведице…
Встревоженный Никифор только поднялся с пня, как в объятия к нему угодил Ванятка…
— Ми… Ми… Ми…
Мишка косолапый
По лесу идёт!!!
Шишки соби-ррр-ает,
Пе-сен-ку поёт!!!
Вот!!!!!!!!!!!
И, заревел, белугой…
(23 марта 2014 г. 21.00.)
Мишки рыбалят
Запах цветущей черёмухи врывался в раскрытую форточку, и не давал спать, наполняя избу неповторимым ароматом…
Дед Никифор встал осторожно, стараясь не скрипеть старой кроватью. Тихонечко, на цыпочках, подошёл к «красному углу», и поправил тлеющий фитилёк лампады.
— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй нас, грешных…
— Деда! Ты чего там бормочешь? Спать не даёшь… — раздался голос младшего внука с печи.
— Дык, молюсь, Ванятка! — ответил дед.
— Молишься? Или стихи рассказываешь?
— Молюсь… А стихи… Стихи, они… В «букварях» ваших…
— А, зачем, деда, молишься?
— Надоть так… Стариками завещано…
— Завещано? Какими вещами?
— От, дурень ты, малолетний! Я Богу молюсь!
— Богу? — Ванятка глубоко вздохнул, пытаясь сообразить, кто такой Бог, — А… А он где?
— Где-где? На небе!
— Хи-хи! Дед! А, как же он по небу ходит, и не падает?
Ванятка закатился заливистым смехом, разбудил Ваську-старшого. Тот, в непонятках, стал шарить по стене…
— Вась! Ты чего ищешь?
— Бога…
Никифор, не в силах продолжать молитву, поддался озорству своих пострелят, и начал стаскивать их с печи. Те визжали, как поросята… Особенно, когда дед начал окунать их в ушат с колодезной водой.
— Мойте! Мойте пятачки свои, чумазые, — приговаривал Никифор, умывая внуков…
А внучата визжали, брыкались… Как будто впервой им было умываться водой леденящей…
— А ты, дед, нам обещал… Кое-что…
— Чевось обещал?!
— Медведишную рыбалку показать!
— А-а-а… Коли обещал, слово сдержу! Собирайтесь, чиграши!!!
* * *
Мокрыми от росы, по пояс, наши путешественники взгромоздились на большой камень подле бурной реки. Надрали лапника елового, улеглись на него, и стали наблюдать. Дед Никифор вынул из чехла старенький, сорокократный бинокль, который достался ему в наследство. От отца-фронтовика. Настоящий! «Цейсовский»!!!
Ближе к полудню, у реки появилась медведица с медвежатами. Один — блёклый шерстью, «пестун» прошлогодний. Другой — будто игрушечный, в эту весну рождённый.
Медвежата уселись на берегу. Мамка-медведица что-то буркнула «пестуну». А он ответил ей: «Ладно, дескать, буду приглядывать за младшеньким!»
Медведица побрела к перекату, туда, где помельче. Ступила лапами в воду, и содрогнулась от холода. Ух, ледяная водица в реке!!! А что делать? Грибов-ягод ещё нет, а детки есть хотят! И учить их надобно!
Пробравшись на середину порога, медведица встала на задние лапы, и замерла. Знала, бурая, что в это время таймень да хариус, противу течения идёт… На нерест… Мать-Природа зовёт рыбину туда, где есть спокойные затишины, пригодные для икромёта…
Медвежата, глотая голодную слюну, внимательно наблюдали за действиями матери. Хочешь жить — научишься!
Та, замерла, будто каменная, всматриваясь в бурлящий поток. Минута, три, пять, десять… Неожиданно медведица, наотмашь, врезала лапой по воде!!! Да так, что радужные брызги окутали её с головы до ног!!! Ещё удар! Ещё!!! Ещё!!!
Серебристые хариусы вылетали на берег. Один за одним! Приплясывая на прибрежной гальке… Голодные медвежата хватали добычу, и ели, ели… Будто хотели наесться… На всю свою, медвежью, жизнь…
Некоторое время спустя, когда рыбы на берегу уже было предостаточно, медведица выбралась из воды.
Поругалась, по-медвежьи, на бестолковых сынишек, которые поотгрызали головы рыбьи, и довольно ворчали, набив свои брюшки…
Что-то, бормоча, медведица вырыла яму под сваленным деревом, и начала таскать туда рыбу. «Пестун» бросился помогать ей, памятуя о прошлой, голодной весне, когда лёд на реке стоял до июня.
Собрав всю рыбу воедино, они начали аккуратно закапывать своё «рыбохранилище». Протухнет, но сгодится! Любая еда лесному зверю впору!!!
Маленький медвежонок суетился, хватая, то одну, то другую рыбину. Мамка-медведица ругалась на него. Но и он, «не лыком шит», что-то отвечал ей, грубовато…
Не выдержала мамка, схватила озорника в лапы. Присела, переложив неслуха через колено, и… Давай шлёпать его по тому месту, «откель ноги растут»…
Как человек… И медвежонок, наказанный, плакал… Как человек…
* * *
…В звенящей тишине раздался Ваняткин вопль:
— Дед! Макары заели!
Хоть и учился Ванятка правильно разговаривать, но вместо «комаров» у него вылетали «макары»…
Медведица, услышав голос человеческий, встала на задние лапы, и… ноздрями… воздух… «Уффффф! Уффффф! Уффффф!»
Близоруки медведи, посему, больше на нос надеются, чем на зрение.
— Давайте-ка, ребятки, тикать — шепнул Никифор.
— Ещё охота поглядеть, — взмолились внуки.
— Тикаем! Тикаем!, — шептал дед, подталкивая внуков, — Даже медведь-шатун, зимой, не так страшен, как мамка, защищающая своих деток…
Аромат цветущей черёмухи свалил деда и внуков в сон…
Спите сладко!
Вспоминайте «медведишную рыбалку»!
(28 марта 2014 г. 22.22.)
