– Но угольные шахты закрывали, шахтеры уезжали на «большую землю», продавали квартиры за бесценок. Вон тот район полностью расселили.
– Как будто призрак…
Я сглотнула.
– Попробуй посмотреть на это с другой стороны. – Его голос обволакивал, убаюкивал. – Там – спокойно. Там больше нет жизни или скорой смерти. Там ни о чем не тревожатся. Будущее тех мест предрешено.
Души цепляются друг за друга. Любовь, дружба, привязанность, чувство долга, иногда даже ненависть – все это заставляет желать жить, не дает уйти за грань.
– Ты вкусно пахнешь, – шепнул Дит мне на ухо, и я покраснела от того, как бесстыдно и одновременно целомудренно звучала фраза.
– Это персиковый шампунь, – ляпнула зачем-то.
– Нет, не шампунь. – Губы его остановились в сантиметре от моей шеи. – Что-то сладкое, но не приторное. Очень нежное. Ранимое, но не слабое. Это сама ты. Твой запах.
– А ты пахнешь гелем для душа, – честно призналась я. – Ментоловым. Но тоже вкусным.
– Поэтому я и выбрал этот город. Здесь гораздо тише, мне проще сосредоточиться.
Кажется, я догадывалась, что именно он подразумевает под словом «тише». Потому что закрывала глаза и слышала шепот города. В шуме листвы, в неспокойном беге реки, в свисте шин редких автомобилей, в скрежете старых качелей и ударах ботинок по асфальту – город звучал везде.
И он был значительно спокойнее, допустим, моего родного, где звуки не умолкали ни на минуту. А когда к ним примешивается постоянный голос смерти, мелодия превращается в какофонию.
– Неплохая версия. – Дит усмехнулся, а затем добавил едва слышным шепотом, я даже не была уверена, что мне не послышалось: – Если бы я умел любить, то полюбил бы именно тебя.
