Николь Галанина

Отверженный

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Николь Галанина, 2019

Юная Амисалла покидает родное государство Хевилон ради возможности стать признанным врачом, ведь это мечта всей её жизни. Но в Авалорийской империи, родных краях отца и матери, ей доведётся пережить немало тяжёлых испытаний.

12+

ISBN 978-5-4496-8047-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Отверженный
2. Часть первая
   1. От конца к началу
3. Глава I. Лиэс
4. Глава II. Амисалла
5. Глава III. Амисалла
6. Глава IV. Амисалла
7. Глава V. Лиэс. Амисалла
8. Глава VI. Амисалла
9. Глава VII. Лиэс
10. Глава VIII. Амисалла
11. Часть вторая
12. Пролетевшие годы
13. Пролог. Его Высокопревосходительство
14. Глава I. Эвиэнта
15. Глава II. Эвиэнта
16. Глава III. Лиэс
17. Часть третья
    1. Да раздастся гром
    2. Пролог
    3. Глава I. Эвиэнта
    4. Глава II. Эвиэнта
    5. Глава III. Лиэс. Эвиэнта
    6. Глава IV. Лиэс
    7. Глава V. Лиэс
    8. Глава VI. Эвиэнта
    9. Глава VII. Эвиэнта
    10. Глава VIII. Эвиэнта
    11. Глава IX. Эвиэнта
    12. Глава X. Эвиэнта
    13. Глава XI. Королевское гнездо
    14. Глава XII. Эвиэнта
    15. Глава XIII. Эвиэнта
    16. Глава XIV. Лиэс

Часть первая

От конца к началу

Глава I. Лиэс

Тихое солнечное утро, бывавшее спокойным даже в таком месте, как королевский дворец, обещало стать одним из самых неудачных в жизни Лиэса. Он, привыкший вставать с первым пением ранних пташек, проснулся, едва над его головой трубно прогремело оглушительное:

— Поднимайся! Скорее!

Чуть разлепив веки, Лиэс с удивлением обнаружил стоящим над собой своего старшего брата, Оруэна. Красивое лицо Оруэна выражало привычную смесь брезгливости и равнодушия: так он относился ко всем окружающим, исключая родителей, но ему упорно рукоплескали, расхваливая его утончённую вежливость и ставя её в пример Лиэсу, чтобы он научился хоть галантности, раз талантов у него нет.

Наклонившись, Оруэн встряхнул его за плечо.

— Лиэс, ты собираешься просыпаться? Ты должен помочь мне!

— Помочь… — неразборчиво пробормотал Лиэс и машинально поднял голову над подушкой. — В чём?

— Сегодня мы едем на охоту, — возвестил Оруэн, задорно сверкая глазами и нетерпеливо прищёлкивая каблуком сапога по звонкому полу. — Поэтому я встал так рано и зову тебя; тебе нужно приготовиться. Мы выезжаем на целый день.

— Но я не собирался никуда ехать сегодня.

Усевшись в постели, Лиэс принялся сосредоточенно протирать глаза кулаками. Охота была любимым развлечением его брата и всей многочисленной толпы молодёжи при королевском дворе, но он этого развлечения никогда не понимал и потому не принимал в нём участия. Наверное, отказ от убийства животных прибавил пару минусовых очков к его образу в глазах прекрасных дам, но уж их мнение интересовало его в последнюю очередь. Привыкший быть один, он никогда не волновался по поводу того, что о нём думают окружающие, поскольку те крайне редко имели счастье о нём вспомнить.

Младший сын всесильного регента Империи, он с самого начала очутился в тени. Его заслонили Принцы, Принцесса и собственный старший брат. Ральмунд, наследник престола, купался во всеобщем поклонении потому, что ему повезло получить Королевский Знак на ладони. Илкай, хоть занять трон ему явно не светило, был любим всеми как долгожданный сын Её Величества Влеоны, обходительный кавалер и талантливый музыкант. Принцессой все любовались как девушкой редкостной красоты, образования и происхождения. Но их всех умел затмить Оруэн. Талантами он превосходил Принцев, но те ему не завидовали, а, наоборот, бежали к нему за советом; дамы теряли головы от его комплиментов и мечтали о том, чтобы когда-нибудь вышить на своём носовом платке свои инициалы, сплетённые с его инициалами; мать гордилась им. И даже требовательный и немногословный отец был счастлив иметь такого достойного преемника.

Лиэсу не повезло обрести ничего из того, чем так легко завладел его брат.

Он был усидчив и прилежен на занятиях, но в реальной жизни боялся сказать «нет», зная по опыту семейных взаимоотношений, что этого слова говорить нельзя — оно табу. Чувствуя его неуверенность, девушки к нему не тянулись, а он сам втайне презирал и их, и себя. Их — за то, что они так легкомысленны, пусты и безнравственны, раз меняют поклонников чаще, чем перчатки, а себя — за слабость и неумение быть элегантным в их обществе. При королевском дворе он чувствовал себя скованно, и только в имении матери, находившемся в сотнях миль от Столицы, мог расслабиться. Там же он и увидел настоящую жизнь, где слова и чувства не оценивались как деньги, там увидел истинную храбрость мужчины, идущего в лес на зверя не ради забавы, а ради удовлетворения насущных потребностей; и истинную любовь женщины — любовь к семье, к окружающим, к нему — застенчивому молодому господину, сидящему рядом молча и восхищенными глазами следящему за кипящей вокруг жизнью. К сожалению, ему не позволяли жить в имении вечно; отец не терял надежды пристроить его на какую-нибудь стоящую должность.

— Управлять поместьем Вы не сможете, — часто говорил регент, взглядывая на него поверх бумаг, — Вы совершенно не умеете контролировать.

Именно поэтому Лиэс работал личным отцовским секретарем, ставя подписи и печати на документах. Это злило его поначалу, но потом он и сам решил, что не способен на большее и что от Оруэна куда больше толку, нежели от него. Мать пыталась поддерживать его, но и она часто вздыхала с укором, когда он отказывался от очередного шумного вечера и забирался куда-нибудь в библиотеку с томом целебной магии под пиджаком. Свои внеурочные занятия он старательно скрывал ото всех, зная, что отцу это может не понравиться. Именно отца он боялся больше всех во дворце, ведь тот был главой не только семьи, но и огромного мощного государства, перед его волей склонялись монархи… Поэтому отец не привык слышать возражения, в том числе — и от своего младшего сына. Оруэну тоже ничего не позволялось, но Лиэсу казалось, что тот чувствует себя счастливым. Ведь у него не было никаких причин быть расстроенным.

Оруэн закатил глаза и испустил долгий мученический вздох.

— Если бы я знал, я пришёл бы на час раньше, — вполголоса пробормотал он. — Ральмунд собирает гончих в полшестого утра. Сейчас без пятнадцати пять. Ты же опоздаешь.

— Я не хочу никуда ехать, — слабо отпирался Лиэс.

Оруэн фыркнул, не поворачивая к нему лица:

— Отец приказал вывезти тебя куда-нибудь, раз уж ты сам никуда не ходишь.

Скрывая красноту, ударившую в лицо, Лиэс поспешно отвернулся. Заслоняясь от брата рукавом, он страдальчески поинтересовался:

— Но для чего? Разве отец не приказывал мне быть в его кабинете сегодня в восемь утра?

— Зачем ты ему нужен, — свысока глядя на него, поинтересовался Оруэн, — у него и без тебя довольно помощников. Тебе тоже нужно куда-то выбираться.

Лиэс недовольно глянул на него поверх рукава:

— Так, значит…

— Довольно рассуждений, — оборвал его Оруэн. — Одевайся и идём! Немедленно!

* * *

Светлое утро середины Свикили бодро встречала энергичная компания королевских бездельников — так в глубине души Лиэс презрительно называл друзей наследников престола. Солнце ещё слабо держалось нижним краем за горизонт, небо ещё было покрыто кроваво-красными размытыми полосами, воздух дышал прохладой и сонным покоем, но внутренний двор кипел от движений, возбуждённых голосов и конского ржания. В центре скучившейся толпы охотников на своём изящном вороном коне красовался Ральмунд; его звенящий от волнения голос казался намного громче, чем он был на самом деле. Приблизившись к внешней границе живого волнующегося кольца, которое образовалось возле Ральмунда, Лиэс заметил, что в левой руке он, как всегда, крепко сжимает семихвостую плётку, а на луке седла у него непрочно балансирует начищенное ружьё. Ральмунд не привык обходиться без того или другого; его любимым занятием было хлестать подданных и коней, когда он бывал не в настроении, или даже угрожать им немедленным собственноручным расстрелом. В кровожадности Ральмунда не сомневался никто; в припадке агрессии он мог пригрозить гильотиной даже регенту, швырнуть пистолетом в голову брата или схватить сестру за волосы (правда, с тех пор, как было объявлено о помолвке Принцессы и Оруэна, Ральмунд оставил её в покое и всё зло стал срывать на Илкае). Он был таким жестоким всегда: Лиэсу не составило бы труда вспомнить пару случаев, когда взъярившийся без видимой причины Ральмунд накидывался на учителей, придворных из свиты или беззащитных животных и избивал их до потери сознания. Именно поэтому Ральмунда старались как можно чаще отправлять на охоту: только оттуда он возвращался безобидным и умиротворенным. Но, к сожалению, бешеный огонёк в глубине его светлых, как ледяной панцирь, глаз никогда не угасал полностью, оставаясь молчаливым напоминанием о том, что за зверь сидит внутри него на самом деле.

Возле Ральмунда, как обычно, крутился его брат-близнец Илкай — верный спутник и постоянная груша для битья. Илкай был тих и мирен, словно кроткий ягнёнок в первые часы после рождения, но на охоте и он терял человеческий образ, становясь неконтролируемым и кровожадным. Увидев однажды, как Илкай с лицом, уродливо искажённым злобным торжеством, швыряет тушу подстреленной оленухи на растерзание своим гончим, Лиэс и к нему почувствовал отвращение.

— Ты хоть стрелять умеешь? — шёпотом спросил его Оруэн, пока передние ряды охотников, увлечённые созерцанием Ральмунда, не заметили их появления.

— Естественно! — оскорблённо отозвался Лиэс, но Оруэн, кажется, даже не услышал его ответа.

Один из придворных, самозабвенно рассматривавший ружьё наследника, решил отвлечься, и, отвернувшись, наткнулся на них взглядом. Уже в следующее мгновение прочие головы стали вытягиваться к ним, и нестройный шелестящий шёпот, произносящий различные слова, слился в один вздох: «Он?!»

Конечно, Лиэс знал, к кому это относится. Прикусив губу, он постарался сделать лицо как можно более невозмутимым и унять дрожь в пальцах. Но эти колкие пристальные взгляды преследовали его, и вскоре за ними рванули вопросы. Первым заговорил старинный приятель Оруэна, Сомер Мо, в силу своего благородного происхождения и достаточного богатства не занимавшийся ничем полезным:

— О, Лиэс! Большая честь увидеться с Вами…

— Да, и для меня тоже, — пробурчал Лиэс, старательно увиливая взглядом от заинтересованно вглядевшихся в него лиц.

Сомер настолько воодушевился, что даже подскочил к обоим братьям, обошёл изумлённо застывшего Лиэса по кругу, полюбовался на ружьё, висящее у него на плече, затем отступил на пару шагов назад, сложил руки на груди и заключил в своей привычной манере:

— Это означает, что сегодняшняя охота станет для нас воистину незабываемой! Нужно немедленно оповестить об этом Его Высочество, идёмте!

Проворно ухватив Лиэса и Оруэна за руки, Сомер целеустремлённо заскользил к величественно возвышавшейся на коне фигуре Ральмунда. Им не приходилось пробиваться сквозь толпу: перед ними расступались сами, не забывая, конечно, пробуравить спину Лиэса взглядом и что-то пробормотать потрясённым голосом. Эта толпа действовала на него угнетающе, он с тоской вспоминал мрачный холодный отцовский кабинет и в отчаянии твердил себе, что даже там было бы лучше, чем здесь.

Когда Сомер достиг своей цели — то есть Ральмунда — ему пришлось немало потрудиться, чтобы привлечь к себе августейшее внимание. Ральмунд был занят: он с сосредоточенным видом прицеливался в шляпу одного из своих приближенных, дрожавшего с ног до головы, но не смевшего пикнуть о пощаде. Одно такое слово взбесило бы Ральмунда, и он с удовольствием произвёл бы убивающий выстрел.

— Ваше Высочество! Ваше Высочество! — звонко закричал Сомер и даже подёргал коня Ральмунда за отпущенные уздцы.

Не сводя пристального злого взгляда с цели, Ральмунд изогнул бровь, и его губа недовольно подалась вверх, словно у скалящегося зверя.

— Ну что тебе нужно, идиот?

— Вашему идиоту, Ваше Высочество, — смиренно отозвался Сомер, — хотелось бы показать Вашему Высочеству, сколь оно проницательно, если Ваше Высочество посмотрит вниз!

Ральмунд недовольно вздохнул и, дёрнув плечом, с силой нажал на курок. Оглушительный треск раздался словно внутри сознания Лиэса, в воздухе растеклась тонкая дымная пелена, а тот придворный, в которого целился Принц, пошатнулся и неуклюже осел на разогретые солнцем камни под общий смех окружающих. Его вычурная шляпа, украшенная ярко-алым пером, мягко спланировала чуть в стороне, демонстрируя всем желающим небольшую дыру в своей верхней части, возвышавшейся над головой всего на пару сантиметров. Лиэс невольно дрогнул: ему представилось, что это он сейчас стоял на месте того человека и это в него целился безжалостный Ральмунд.

С усталым видом уложив ружьё обратно на луку седла, Принц обернулся к Сомеру:

— Давай, говори, я…

Не докончив фразы, он осёкся, и его неестественно большие зрачки сделались ещё больше. Они едва помещались в радужной оболочке, от которой осталось только еле приметное тёмно-голубое кольцо. Проскочила секунда — и эти зрачки сузились, сделавшись тонкими, как лучинка, и Лиэсу вдруг показалось, что внутри них он увидел взбесившегося медведя.

— Как, ты тоже не устоял перед охотой, а, Лиэс? — хриплым голосом спросил у него Принц. — Вот и славно… будет нам хорошая компания…

— Ваше Высочество, — тут же вставил своё слово Сомер, — помните, как Вы говорили мне вчера, что охота будет незабываемой? Я спросил у Вас, почему, но Вы не ответили; зная, что ответ придёт сюда самостоятельно! Что может быть увлекательнее, чем обучение новичка, Ваше Высочество?

— Не в том была причина, — криво усмехнулся Ральмунд и, грубо выдернув из руки Сомера поводья, нетерпеливо прищёлкнул ими, — а ты это знаешь. Садитесь все на коней и поехали уже, достаточно мы тут стояли!

И опять зашумел и закипел внутренний дворик, вокруг замелькали вспрыгивающие на нетерпеливо храпящих коней дворяне, их носящиеся из стороны в сторону слуги, зарычали гончие, зазвенела сбруя, зашелестели полы одежды, понеслись громкие крики и приказы. Совершенно растерявшийся в этом водовороте, Лиэс очнулся уже на своём коне, куда его бесцеремонно затолкал Оруэн. Громко протрубили трубы, нетерпеливо залаяли натасканные гончие. Ральмунд вскинул голову к небу, словно искрящемуся золотыми капельками солнечного света, приставил ладонь ко лбу козырьком и, привстав в стременах, крикнул:

— Отпирайте ворота!

Послушно застонали петли, побежали назад, накладываясь на ровную белокаменную дорогу, длинные чёрные тени. В окружении свиста и гиканья егерей, ржанья, лаянья, криков и возгласов высыпавшего навстречу народа и королевского общества они двинулись на охоту. Ральмунд, оторвавшись от остальных, ехал парой метров впереди, по правую руку от него величаво выступал конь Оруэна, по левую — конь Илкая. Лиэс держался ближе к брату, с недоумением и постепенно возрастающим интересом оглядываясь вокруг. Ему уже тоже не терпелось узнать, что их ждёт в Заповедном Лесу — части огромного Королевского Парка, где могли охотиться только избранные.

— Смотри, не наделай глупостей, — шёпотом предостерёг его Оруэн.

— Я попытаюсь, — машинально согласился Лиэс, и их кони стремительно разошлись, оставляя между собой ровные белые камни и скользящие следом тёмно-синие тени.

Глава II. Амисалла

Праздник шестнадцатого дня рождения Амисаллы начался для неё, как только в дверях её комнаты послышалось тонкое взбудораженное пение:

— Просыпайся, сестра, просыпайся… Утро встало давно во дворе… — тянул звонкий мальчишеский голос.

Амисалла зевнула и медленно приоткрыла один глаз, но тут же снова сощурилась, прячась от встававшего за окном солнца. С порога послышался сдавленный смешок, и затем — голос девочки, выводившей:

— Просыпайся, сестра, улыбайся…

— Ведь шестнадцать сегодня стукнуло тебе, — подхватил мальчик.

— А это значит, что ты совершеннолетняя! — перебивая его, крикнула девочка. — Давай! Ты же не хочешь проспать свой день рождения?

Амисалла перевернулась в кровати и, каждой клеточкой тела вбирая в себя свежесть утра, решилась расстаться с удобной подушкой. Линна и Лиордан, её младшие брат и сестра, стоявшие на пороге на цыпочках, разразились громогласным хохотом.

— Посмотри на себя! — смеялась Линна, едва удерживаясь на ногах. — Ой, ты только взгляни!! Ну взгляни же, как смешно!

— Амисалла, а ты всегда встаёшь такой растрёпанной? — поддержал Линну Лиордан и схватился за притолоку, содрогаясь от хохота. — Давай позовём художника, он напишет твой портрет и потом будет показывать всем твоим женихам?

— Не смешно, — фыркнула Амисалла и потянулась за зеркальцем, лежавшем на прикроватной тумбочке.

Но, найдя зеркало и вглядевшись в него, она поняла, почему Линна и Лиордан так веселились. На неё глядела усталого вида девушка с глазами, обведёнными синими кругами, её лицо в обрамлении всклокоченных и сбитых в огромные шары тёмных волос, которые походили на колючий куст, было неестественно бледным. Амисалла нахмурилась — отражение ответило ей тем же.

— Лови! — закричал Лиордан, и на колени к ней шлёпнулась расчёска.

— Мы не будем мешать тебе приводить себя в порядок, — прибавила Линна, — пока мы пойдём есть мамино печенье!

— Да, конечно, бегите, — растерянно отозвалась Амисалла.

Оставшись одна, она высунулась из-под одеяла окончательно и, спустив ноги на пол, снова придирчиво стала изучать своё отражение. Вот ей исполнилось шестнадцать лет — в это время большинство девушек Хевилона выходит замуж и обзаводится семейным гнездом. Амисалла нахмурилась ещё сильнее и, запутавшись расчёской в волосах, принялась немилосердно драть их, выдёргивая блестящие под светом солнца пряди и морщась от боли. Одна её подруга, Мир, давно помолвлена и сыграет свадьбу через полгода — когда ей тоже исполнится шестнадцать. Вторая подруга, Иссаэла, вышла замуж два месяца назад и с тех пор мало виделась с Амисаллой — теперь у неё были свои заботы. И друзья-мальчишки почти все тоже, как назло, либо женились недавно, либо планировали свадьбу.

Амисалла раздражённо вздохнула и показала зеркалу язык.

— То ли я какая-то странная, — вслух сказала она, — то ли это они странные, но мне замуж совсем не хочется. Ведь и нет же никого рядом… Пока есть время, можно учиться, охотиться… даже в университет поступить… В университет в Империи… заграница… новые люди и обычаи… столько всего интересного…

Рассуждая вслух, Амисалла принялась одеваться к завтраку. А, пока она это делала, за окном один за другим оживлялись соседствующие дома, наполняясь звуками, светом и движениями. Она ненадолго остановилась у распахнутого окна, и, высунувшись из него, глубоко вдохнула, стремясь урвать последние капли нетронутой свежести в зачинающемся утре. В её семье все вставали задолго до рассвета, за исключением неё — она была единственной, кто, проводя целую ночь на ногах, не мог ограничиться двумя-тремя часами сна. Именно в ночные часы Амисалле работалось лучше всего; просиживая над своими тетрадками и учебниками, она надолго запоминала материал. А в профессии, которой она намерена была начать добиваться сразу после оглашения оценок при выпуске из пансиона, хорошая память и глубокие знания были необходимы.

Хевилон давно испытывал настолько острый недостаток в хороших врачах, что даже приглашал их из-за границы, что из-за сопутствующих непомерных расходов совсем не нравилось Короне. Поэтому Его Величество Дув Третий принял беспрецедентное решение: разрешить девушкам посещать курсы медицинского факультета наравне с мужчинами. До этого в Хевилоне не было ни одной женщины-врача. Их и сейчас было мало, но это Амисаллу не смущало; она, наоборот, давно уже мечтала стать исключением. И все вокруг в неё победительно верили.

Чувствуя себя королевой нынешнего дня, Амисалла вприпрыжку побежала из своей комнаты. Дверь в её комнату осталась распахнутой, и гуляющий по коридору сквозняк лениво пошевеливал занавески.

В кухне уже слышался скрежет и грохот, перекрываемый весёлыми голосами. Амисалла неосознанно поправила на голове наколку и вошла, чтобы мгновенно застыть от счастливого изумления.

— С днём рождения! — одновременно прокричали родители, Линна, Лиордан и три её лучших подруги, словно из ниоткуда возникая перед нею и раскрывая ей объятия.

Она привыкла, что её так любят и к ней так внимательны, но лишнее подтверждение этому не надоедало никогда. Хлопая восхищёнными глазами, она сновала взглядом по сторонам и повсюду натыкалась на цветы. Зная, как она любит лютены, мать специально для неё не жалела денег на покупку семян и времени — на уход за ними, когда Амисалла была в пансионе и не могла помочь. Сладковатый, пряный аромат заполонил её ноздри, проникая в мозг, обволакивая сердце мягкой радостью, которая была едва ли не мягче, чем сжимавшие её объятия дорогих людей.

— Как же выросла, Амисалла! — восклицала мать, прижимая её голову к груди и поглаживая по волосам.

— Сегодня это — твой день, — прибавлял отец, терпеливо дожидавшийся своей очереди взъерошить ей волосы и полюбоваться ею со всех сторон, — день твоего совершеннолетия.

— Да, — с мягкой улыбкой согласилась Амисалла и с наслаждением вдохнула знакомый с глубокого детства аромат материнских духов.

— Амисалла, гляди, что я тебе принесла! — с гордостью выкрикнула её подруга Эвра, протягивая длинные серёжки, сплетённые ажурной нитью и переливавшиеся под светом солнца, словно облитые росой. — Собственноручная работа!

— Какая красота! — восхитилась Амисалла, хотя она никогда не носила серёжек и в жизни не прокалывала ушей, и Эвра это знала (но не оставляла надежды, что она когда-нибудь воспримет намёки всерьёз).

— А вот моё! — вмешалась другая подруга, Энноя, и продемонстрировала аккуратный ежедневник, обтянутый кожей, с выглядывающей между страниц фиолетовой резной закладкой. — Справочник студентки медицинского факультета, тебе наверняка пригодится!

— Да, спасибо… — отвечала Амисалла, пытаясь растолкать подарки по карманам, не ударив случайно никого из обнимавших её. — Очень… хорошая вещь…

— Держи, держи ещё! — Биллестия, тоже выбравшая себе необычную работу в химической лаборатории, настойчиво предлагала плотно запечатанный, чудовищных размеров светло-жёлтый пакет с аккуратно выведенной надписью: «Самой лучшей подруге».

— Что это?

Линна и Лиордан, стоически выжидавшие своей очереди подойти с поздравлениями и подарками, заинтересованно потянулись к пакету, но Биллестия ловко выдернула тот у них из-под любопытных носов и подняла выше, так, чтобы видеть его могли лишь старшие.

— Там всё для конной экипировки и… — Биллестия заговорщицки блеснула глазами, — новейшее ружьё.

— Ружьё?! — недовольно взглянули на неё родители Амисаллы.

— Биллестия, надо же было до такого додуматься! — в сердцах воскликнула мать. — Откуда ты это вообще взяла?

— Госпожа Виллиэн, да тут и искать не надо было, — Биллестия с невинным видом развела руками, — из Империи их завозят тоннами.

— Интересно было бы узнать, кто, — ядовито проговорила госпожа Виллиэн.

Биллестия с готовностью изобразила свою самую очаровательную улыбку:

— Вот увидите, стреляет отменно! А Амисалла не промахнётся, она меткая, вы же знаете!

Родители обменялись долгими говорящими взглядами, которые объяснили им многое, остальным — ничего. Наконец, госпожа Виллиэн глубоко вздохнула и, улыбнувшись, взмахом руки вернула Биллестии своё расположение (лицо Биллестии сразу просияло).

— Идёмте завтракать, — предложила она, — и лучше на террасу. Сегодня замечательная погода.

* * *

Завтрак растянулся на несколько часов. Амисалла, Биллестия, Энноя и Эвра болтали взахлёб так, словно не виделись уже несколько лет; Лиордан и Линна играли в догонялки вокруг дома. А господа Виллиэн, позабыв о своём недоверии к таинственным имперским поставщикам оружия, с разрешения Амисаллы испытывали её ружьё на заднем дворе, где детей не было. Судя по резким хлопкам и одобрительным возгласам, изредка долетавшим до их слуха, испытание проходило успешно, и ружьё не дало осечки ни разу.

Когда солнце прочно установилось в зените, родители вернулись из-за дома, и госпожа Виллиэн заметила, что неплохо было бы перекусить. Так завтрак плавно перетёк в обед, отец сходил в дом за газетой и, вернувшись, устроился напротив Амисаллы. Она не сводила с него взгляда: судя по его сосредоточенно сдвинутым бровям и пристальному взгляду, каким он смотрел на неё, он хотел что-то ей сказал, но не мог, пока рядом были её подруги. И те, даже самозабвенно болтавшая Эвра, довольно скоро это поняли и стали прощаться.

— Мы зайдём ещё через пару часиков, хорошо? — уже стоя у ворот дома, кричала Энноя. — Только управимся с делами и пойдём гулять к реке, вы не против?

— Нет, конечно же, нет, — доброжелательно улыбнулся им господин Виллиэн, — мы будем ждать вас!

Весело гомонящая компания, обернувшись чёрными точками, вскоре показалась на гребне холма, возвышавшегося напротив особняка родителей Амисаллы, а затем и пропала из виду вовсе. Она перевела ожидающий взгляд на отца и мать — те сразу сделались намного серьёзнее; такими они никогда ещё не выглядели в её дни рождения.

— Что такое?

Госпожа Виллиэн подалась вперёд, сложила пальцы «домиком» и широко улыбнулась, как недавно ей улыбалась Биллестия.

— Всё великолепно. Нам всего лишь хотелось поговорить с тобой о твоём будущем…

Амисалла инстинктивно отползла дальше по скамейке, с испугом и настороженностью изучая лица родителей. Только по поводу одного вопроса они могли бы нацепить на себя такую торжественность: по поводу её замужества. Но за кем? И когда? Почему? Амисалла была переполнена вопросами, но задать их не решалась и покорно ждала.

— Ты молодец, что собираешься стать исключением и поступить на медицинский факультет, — сказал отец, — но университет, который ты выбрала, мне не нравится.

— Нам не нравится, — тихо уточнила мать, и он поспешно оправился:

— Не нравится нам.

— Но что в нём плохого?! — со злостью воскликнула Амисалла. — Это лучший медицинский университет для девушек во всём мире! Почему я не могу в него поступить?

— Наверное, потому, что он находится в другой стране, причём в достаточно далёкой стране, — тихо сказала госпожа Виллиэн, и глубокая морщина прорезала её нахмуренный лоб.

Амисалла склонила голову набок и строптиво фыркнула:

— Ах, ну конечно; вы считаете, что я недостаточно самостоятельна и не смогу обеспечить себя в Империи.

— Это чужое государство, ты никого там не знаешь; если тебе придётся плохо, тебе никто не поможет! — сурово отпечатал господин Виллиэн. — К тому же, там совсем другой язык и другие обычаи!

— Но ведь вы раньше жили в Империи! — воскликнула она, вскинув голову. — Разве не вы научили меня разговорному языку? И ведь вы как-то справлялись там сами, хотя тоже были одни?

— У меня были друзья, и я была в родном городе, — оборвала её госпожа Виллиэн, — а твой отец служил в армии, там ему давали всё, что ему было нужно.

— Я тоже могу себя обеспечить! Я могу давать уроки хевилонского, танцев, математики, музыки, магии, астрономии, физики, химии; да всего, чему меня учили в пансионе! — возмутилась Амисалла. — Я не пропаду, правда! У меня есть куча золотых украшений, на первое время я могу заложить их, если работы не будет, но ведь я могу быть не только учительницей, я могу заниматься рукоделием, помогать в госпиталях, в монастырях, на рынках…

— Моя дочь — и пойдёт торговать на рынок?! — громыхнул отец, и Амисалла испуганно вжала голову в плечи. — Нет, я такого не допущу!

— Хорошо, не на рынок, есть другие профессии…

— Амисалла, это решено: ты никуда не поедешь.

— Но почему?! Назови хоть одну справедливую причину!!

— Я могу назвать с десяток сотен причин, по которым тебе нельзя туда ехать, — отрезал господин Виллиэн, складывая руки на груди. — Во-первых, тебе негде жить…

— Я могу снять комнату в Студенческом квартале, оттуда до университета всего полчаса пешком…

— Во-вторых, это чужая страна…

— Никакая она мне не чужая! По происхождению я такая же авалорийка, как и вы!

— В-третьих, в Столице полным-полно соблазнов, а для молодой одинокой девушки…

— Пап, я не дура, я смогу разобраться в том, что хорошо и что плохо!

— Дело даже не в этом, — спокойно вмешалась госпожа Виллиэн, — а в том, что многие соблазны сами бросаются на тебя, несмотря на твоё нежелание им поддаваться.

Вспыхнув, Амисалла резко наклонила голову и сцепила побелевшие пальцы. Она не поднимала взгляда, пока звучал неумолимый голос отца, мрачно контрастировавший с теплотой Сээйрского дня, радостными криками Лиордана и Линны вдали и с беззаботным пением птиц под светло-голубым куполом неба.

— В-четвёртых, пока ты будешь там, я не смогу быть уверенным, что ты в безопасности, ведь ты будешь очень далеко от меня… А тебе точно придётся нелегко: в Империи презирают женщин-медиков. И, наконец, ты не поедешь туда потому, что я не знаю никого, кому тебя можно было бы доверить.

— Я самостоятельна, — уныло повторила Амисалла и, расцепив руки, стала горько глядеть в белые доски пола беседки, казавшиеся хрустальными в свете солнца. — Папа, я не подведу тебя. Почему ты мне не веришь?!

— В Хевилоне тоже есть медицинский университет. Почему ты не поступишь туда?

— Потому что там… потому что… потому что… — потерявшись, она забродила рассеянным взглядом вокруг. Та причина, что тянула её в Империю, вовсе не была связана с университетом, но она боялась сказать это родителям, которые, похоже, ничуть не тосковали по своей родине. Едва вытянув из ёжащейся памяти нужный предлог, она даже радостно вздохнула, вскинула голову и воскликнула: — Потому что это лучший университет в мире, как вы не понимаете?!

— Не всё золото, что блестит, — глубокомысленно изрекла госпожа Виллиэн и, откинувшись на спинку стула, поднесла к губам чашку с чаем.

— Ну… да… — осторожно наклонив голову, подтвердила Амисалла. — Но ведь именно имперских врачей приглашают даже к нам, в Хевилон, так не значит ли…

— Амисалла, ты никуда не поедешь.

Наклонив голову ещё ниже, она тяжело дышала в попытке сдержаться и не сделать того, о чём потом очень горько пожалеет. Родители, конечно, видели, как она борется с собой, скрипит зубами и сверкает глазами, но они предпочитали делать вид, будто бы ничего особенного не происходит.

«Они лишили меня мечты всей моей жизни!» — озлобленно подумала Амисалла и пнула ножку стола, но так, чтобы не обратить на это особенного внимания отца и матери. Сосредоточенно изучая вздувшиеся вены на своих сжатых кулаках, она старалась как можно плотнее сжимать веки, моргая: чтобы её воображению не представлялись насмешливо улыбающиеся соперницы по пансиону.

«Ах, бедная Амисалла, нам так жаль, что ты не смогла поступить в университет в Империи… Но пойми, дорогуша, там такие высокие требования к студентам… конечно, твои родители не хотели, чтобы ты разочаровалась и поняла, что ты не самая умная…»

«Ненавижу, — мысленно цедила про себя Амисалла, ещё не определившись вполне, кого и за что она ненавидит, — ненавижу, ненавижу, не смогу вытерпеть! Ну почему же так?!»

— Амисалла? — окликнула её мать и она, вдруг почувствовав позыв воскрешающейся надежды, с готовностью вскинула голову.

— Да?

— Думаю, ты на нас не обижаешься.

Что-то светлое и сильное уныло потускнело и погасло в её душе. Скупо кивнув, она опустила взгляд к своим коленям и пробормотала:

— Конечно, нет.

— Вода! Ты вода! — вдруг прорвав воздух звонким криком, объявившаяся позади Линна набросилась на Амисаллу сзади и повисла у неё на шее.

— Пошли играть! — Лиордан нетерпеливо приплясывал за спинкой её кресла. — Что ты сидишь сиднем с таким мрачным видом; давай лучше проветримся и повеселимся!

— Не хочу я веселиться… — пробормотала Амисалла и стряхнула со своей шеи руки сестры.

Лица Линны и Лиордана вытянулись, и она почувствовала прилив бешеной злобы, усмотрев в горечи, наводнившей их глаза, свою очередную ошибку. Ей вовсе не хотелось бросаться в глупые игры, когда хотелось свернуться калачиком под одеялом и выплакать весь свой гнев и разочарование, но эта недоумённая боль в глазах дорогих ей людей, не повинных ни в чём, перевешивали собственные чувства. Она с усилием натянула на лицо улыбку и подала руку Линне, подозрительно хлюпавшей веснушчатым носом:

— А впрочем… почему бы и нет?

— Да, да, да! — разразившись бодрыми кличами, брат и сестра вновь запрыгали вокруг неё.

И было что-то такое светлое и нежное в их лицах и наивных, добрых взглядах, устремлённых на неё, что всякая обида на отца и на мать отошла и забылась. А ведь именно для того, чтобы не допустить ссоры, Лиордан и Линна так вовремя подкрались сюда.

* * *

Вечером, когда Амисалла ушла гулять с подругами, господин и госпожа Виллиэн вновь собрались в изящной, воздушной, как будто желающей оторваться от земли и своими узорчатыми ажурными переплётами войти в небо, беседке. На красочно пестрящем зеленью дворе сонно стрекотали сверчки, да где-то вдали уже начинало раздаваться далёкое уханье совы, почти полностью заглушаемое радостным смехом гуляющей молодёжи. Жара спала, и воздух стал походить на уютное тёплое одеяло, мягко обволакивающее и ненавязчиво подталкивающее в сон. Уже почти смерклось, но ночь была звёздная: на очищенном от туч тёмном небе они сияли непривычно ярко для Хевилона. Однако этого света не хватало, чтобы рассеять мглу, поэтому супруги вынесли в беседку лампаду и, установив её на столе между собою, склонились над пачкой старинных писем. Госпожа Виллиэн вполголоса заметила:

— Биркан вполне свободен, Носиу, не начинай, — понизившись, её тон сделался осуждающим.

— Но ведь это…

— Я тоже тревожусь. И боюсь её отпускать, — улыбнувшись, госпожа Виллиэн легко сжала ладонь мужа. — А ты…

— Почему ты вдруг стала сомневаться? — наклонив голову, господин Виллиэн вдруг внимательно всмотрелся в её лицо. — Ты тоже боишься?

— Я зря поддерживала её, — вздохнув, она уронила обе руки на стол, и по её спине пробежала короткая дрожь. — Мне сразу начинают мерещиться ужасные вещи, как только я представляю, что она там одна, а вокруг неё — целый мир, и неясно, у кого какие намерения…

— Успокойся, Марта, — взяв её уже за обе руки, господин Виллиэн заглянул ей в глаза с твёрдой уверенностью. — Амисалла права. Она не дурочка и не пропадёт, особенно если Биркан будет присматривать за ней.

— Значит, сказать? — госпожа Виллиэн недоверчиво взглянула на мужа, словно его согласие было для неё большим сюрпризом.

— Конечно. Ведь она так долго об этом мечтала.

— Осталось предупредить Биркана, — госпожа Виллиэн высвободила ладонь и сжала между пальцев один плотный, пожелтевший от времени лист, исписанный крупными отчётливыми буквами её друга.

— Если послать письмо сегодня скорейшим рейсом, через полторы недели оно должно дойти до адресата, — задумчиво проговорил господин Виллиэн. — Значит, Амисаллу мы отправим через двенадцать дней.

— А до тех пор?

— А до тех пор пусть лучше ничего не знает. Ещё не известно, как Биркан всё это воспримет.

* * *

Полторы недели, последовавшие за родительским отказом, потянулись для Амисаллы уныло и однообразно, ничем особенным не запомнившись. Углубившись в свою тоску, она ограничилась обществом книг, с мрачным упорством повторяя и заучивая, систематизируя свои знания и мучая себя пониманием того, что она никогда не станет студенткой знаменитой имперской Медицинской академии. Глядя на подруг, брата и сестру, она начинала чувствовать приглушённые уколы зависти, ведь у них-то есть то, что им нужно. И её боль была тут непонятной.

— Знаете, — однажды сказала Амисалла, — мне очень обидно.

— Почему? — живо заинтересовалась Энноя.

— Родители запретили мне уезжать в Империю. А ведь там самая лучшая медицинская кафедра во всём мире! — воскликнула она и в сердцах даже стукнула кулаком по ковру, на котором подруги, скрестив ноги, сидели.

Биллестия осторожно потрепала её по плечу и, сделав вращательное движение глазами, промолвила:

— Но ведь им виднее? По-моему, они даже правильно поступили; так мы сможем видеться, всё-таки в одной стране живём; редко, но смо…

— Биллестия! — цыкнули на неё Энноя и Эвра.

Биллестия поспешно прикусила язык, и, покрываясь красными пятнами от стыда, пробормотала:

— Ой, Амисалла… извини, пожалуйста… ляпнула, не подумав…

— Ничего, — Амисалла постаралась улыбнуться как можно шире, чтобы подруги не увидели слёз в её глазах. — Это твоё мнение.

Трое суток спустя её дня рождения пришло официальное письмо из пансиона. Амисалле вручался аттестат о получении образования с приложенным табелем оценок и тёплыми напутственными пожеланиями от преподавательниц, учивших их большой класс в течение восьми лет. Она набрала высшие баллы по всем экзаменам и могла избрать себе любое поприще, доступное для женщин. Энноя, Эвра и Биллестия тянули её каждая в свой университет, но Амисалла отнекивалась. По-прежнему её манила медицинская кафедра, и она могла мечтать лишь о том дне, когда станет её полноправной студенткой.

«Не хотят отпускать, — думала она, зловеще посмеиваясь и потирая руки, — убегу! Возьму деньги, зашью в пояс. Скажу, что пойду на горы, это далеко, меня не будет долго. А сама сверну с главного тракта, в доки! Там легко купить место в камбузе. А если не захотят? Ведь это имперские моряки, они не любят женщин…

Придётся переодеться в мужчину. Когда папа поедет на прогулку, возьму у него из шкафа дорожный костюм. Надо будет подгонять, опять нужны нитки и игла… но где же их спрятать, чтобы не бросались в глаза? Вдруг будут вопросы? Нет, какие тут могут быть вопросы, что подозрительного в том, что у меня порвались чулки? Конечно, ничего страшного, только костюм надо будет припрятать… куда?

Возьму свой старый плащ! Заверну одежду, и не видно. Когда буду выходить из дома, засуну её под платье, в конюшне достану и спрячу в седельные сумки, кто заметит? Но тогда придётся скакать в пещеры, не на дороге же мне переодеваться? Поскачем галопом, а потом сразу в доки… Нет, всё равно не хватает времени! Ведь надо ещё уговорить капитана, чёрт, чёрт! Надо думать, и быстрее, в Медицинскую академию принимают только до первого Сатарра…»

В один из спокойных летних вечеров, когда она, отставив свои книги, раздумывала над планом побега, а на заднем дворе весело вопили Лиордан и Линна, чуть скрипнула сзади дверь в её комнату. Амисалла с удивлением взглянула на родителей, чьи фигуры казались совершенно неуместными в её тихом скромном уголке, словно защитившемся от окружающего мира непробиваемым заслоном. По лицу отца пробежала какая-то тень, словно… отзвук стыда? Амисалла прищурилась, хотя зрение у неё было отличным. Она не ошибалась, господин Виллиэн выглядел виноватым! И это нарушило равновесие её чувств, едва начавших успокаиваться после обидного поражения. Опёршись ладонью о стол, она звенящим голосом спросила:

— Что такое?

«Неужели они знают, что я хочу сбежать из дома? Но как? Откуда? Кто им об этом сказал? Ведь только я это знаю!»

— Амисалла, — произнеся её имя тем самым особенным торжественным голосом, он встретился взглядами с матерью и осёкся. — Слушай… я погорячился тогда. Я был неправ.

— Что?!

Теперь она уже опёрлась о стол обеими руками и расширившимися от неверия глазами посмотрела на обоих родителей. Сердце в её груди начало отбивать барабанную дробь, а перед глазами в какое-то мгновение даже проплыли чёрные размытые круги. Она плохо понимала, что происходит, у неё дрожали губы, и, казалось, она вот-вот расплачется от счастья и облегчения. Значит, не придётся ей готовить план побега и переодеваться в мужскую одежду в тёмных пещерах… не придётся разбивать родительские сердца, тайком уплывая в Империю! Амисалла почувствовала себя настолько приподнятой над землёй, что она обязательно свалилась бы на пол, если бы она уже не сидела на стуле, опиравшемся спинкой о надёжный деревянный стол.

— Ты отпускаешь меня в Империю? Честно? — она даже приподнялась, но её ноги отозвались дрожью, и она поспешно рухнула обратно на стул. — Но… как… папа… я не понимаю, что… почему?!

Господин Виллиэн слегка улыбнулся:

— Я же не тиран. Я не стану тебя неволить. Ты уже взрослая и можешь сама распорядиться своей жизнью.

— Прости нас, Амисалла, — прибавила госпожа Виллиэн. — Видишь, мы тоже ошибались, и очень сильно… Пожалуйста, не держи зла. Мы запрещаем тебе что-то не из вредности, а потому, что очень любим и боимся… потерять, — промолвив последнее слово сиплым шёпотом, она опустила голову и украдкой смахнула слезинку.

— Мам… — прошептала Амисалла и снова предприняла безуспешную попытку подняться, — мам, ну что ты?

В два шага приблизившись к ней, родители синхронно склонились и крепко обняли её, словно собираясь задушить своей любовью и раскаянием. Разум вновь стремительно выплыл за пределы её тела, и она утеряла контроль над своим языком. Судорожно сжимая руки родителей, она шептала:

— Я тоже такая дура… почему же…

Долго длилось это очаровательное мгновение, но ей хотелось, чтобы оно продолжалось и продолжалось, и потому оно показалось ей пролетевшим стремительно. Схлынувший тёплый порыв разомкнул их руки, и родители вновь оказались на несколько шагов дальше от неё, но всё же не так далеко, как вначале. Она не узнавала их лиц: они словно помолодели на десяток лет, и в их движениях вдруг проснулась юношеская энергичность. Улыбаясь ей совсем молодой солнечной улыбкой, госпожа Виллиэн промолвила:

— Конечно, одну мы тебя не пустим. Но Биркан согласился присмотреть за тобой. Ведь ты его помнишь?

— Конечно, — улыбнулась Амисалла.

Биркан был лучшим другом её родителей, но в последние восемь лет он безвыездно жил в Империи, и она могла общаться с ним только посредством писем, которые далеко не всегда доставлялись по адресу и в срок.

— Недавно он переехал в Столицу, — сказала мать, — и он согласен присмотреть за тобой!

Амисалла недоверчиво и радостно распахнула глаза. Её сердце, мигом запылавшее и ускоренно забившееся, застряло в горле.

— Правда?..

Госпожа Виллиэн слегка наклонила голову и умиротворенно прикрыла глаза. Не помнящая себя от радости, Амисалла с визгом выскочила из-за стола и бросилась обнимать и целовать обоих родителей. Она не понимала, что именно кричала, откуда взялись здесь Линна и Лиордан и как она смогла закружить их в своих объятиях, все её ощущения и мысли опять смела радость. Хохоча как безумная, она падала на кровать, вскакивала, поднимала голову и падала опять, не замечала боли от столкновения с окружавшими её предметами. Ей всё вокруг казалось мягче, теплее и нежнее, чем оно было. Родители с мирной улыбкой наблюдали за нею, пока она, окончательно овладевшая собою, не подошла к ним, с неожиданно нахлынувшей неловкостью одёргивая платье, и не спросила тихим, но полным счастья голосом:

— Когда я выезжаю?

— Послезавтра на рассвете.

Глава III. Амисалла

Покачиваясь после четырёхдневного морского путешествия, Амисалла стояла на шумной столичной пристани и зорко озиралась по сторонам. Вокруг неё сновали, безумолчно шумя, самые различные люди, но в их месиве она не находила нужного ей — Биркана. Может быть, он вообще забыл о том, что должен её встретить!

Сколько она здесь находилась, она не знала: она давно потеряла счёт времени. Устав держаться на ногах, она отступила в тень, отбрасываемую долговязым и согбенным, словно старушка, фонарём и присела на свои чемоданы. Отсюда ей было гораздо удобнее наблюдать за имперцами, не привлекая к себе особенного внимания.

Ещё дня не прошло, как она попала в эту страну, а ей здесь уже многое было дико и непонятно. Она не понимала, почему богатые люди безнаказанно хлещут кнутом своих носильщиков под носом у полицейских, почему некоторые прохожие с зелёными искрами в глазах отворачиваются от общих плевков и насмешек, почему обтрёпанные нищие сидят на пристани и протягивают изуродованные руки, сжимающие кружки, где нет ни единой монеты, а на них даже не взглядывают. В Хевилоне всё было совсем иначе

К тому же, Амисалла не слишком хорошо знала имперский язык. Обучаясь ему в пансионе, она слыла первой ученицей, но, очутившись здесь, она поняла, что её знания не стоят ничего. Она сумела бы написать записку, письмо, просьбу, но чётко разбирать слова говоривших вокруг у неё не получалось. А ведь это так страшно — не знать, о чём толкует толпа. Сжавшись в комок, Амисалла сидела на своих чемоданах и с угасающей надеждой следила за беспорядочной суетой на пристани, настолько непохожей на размеренное и упорядоченное движение в родном Хевилоне. Она в очередной раз ощутила приступ горькой тоски, и последние воспоминания о доме нахлынули на неё, будто ледяная волна в грозный шторм.

— Господа, дамы, последние билеты на очаровательный круиз, от северных морей до южных пустынь! — кричали зазывалы у трапов, спущенных с парусников подозрительного вида.

— Подайте на пропитание, у меня девятеро детей и голодный муж дома!

— Господа, дамы, купите…

— Взгляните…

— Послушайте…

Абсолютное большинство всех прочих слов смешивалось для Амисаллы в еле различимое невнятное шамканье, шипение и свист. Её родители оба были имперцами по происхождению, но она не любила разговаривать с ними на их языке: для неё он казался диким, грубым и неотёсанным в сравнении с изяществом и лёгкостью кратких форм хевилонских слов, плывущих в речи, словно облачко пара по воздуху. Вздохнув, она подпёрла голову руками и заткнула уши пальцами, чтобы абстрагироваться от шума. Но тот лишь стал немного глуше, и это раздражало больше. Покусывая губы и чувствуя, как беспокойство просыпается в душе, Амисалла вспоминала сумбурное прощание с подругами. Они узнали, что Амисалла едет в Империю, причём на семь долгих лет, только за несколько часов до заката, когда они, освободившись от своих дел, пришли позвать её на прогулку. Услышав её гордо произнесённые слова, они растерялись, а Энноя и вовсе заплакала. Повиснув у Амисаллы на плече, Энноя надрывно закричала:

— Ну куда же ты? Зачем? Столько медицинских университетов в Хевилоне, а ты выбираешь…

— Тихо ты, — цыкнула на неё Эвра, и Энноя перестала причитать, но заплакала ещё горше. Сурово взглянув на Амисаллу, она поинтересовалась: — Ты хоть писать нам будешь?

— Куда без этого… — тихо улыбнулась она.

— А на лето приедешь? — влезла Биллестия. — В химическом университете летом тоже идут кое-какие занятия, особенно не разгуляешься, но ведь…

— У меня будет практика, Биллестия, я не смогу уехать, — терпеливо разъяснила Амисалла и глубоко вздохнула, усилием делая улыбку шире. — Но я же обязательно вернусь, и я буду слать письма по четыре раза в день! Ну, чего вы?..

Девушки, собравшись в плотный кружок с нею в центре, уныло смотрели на неё влажными глазами; все, даже Биллестия, которая ненавидела плакать. Амисалла осторожно повторила:

— Эй? Что это вы?

— Семь лет, — с болью в голосе проронила Эвра и уронила голову на грудь, — ты хоть понимаешь, сколько это времени?

— Много, — устало вздохнув, согласилась Амисалла, — но ведь я же вас не забуду, я всегда буду писать, честно!

— Письма — это одно, а живой человек рядом — совсем другое, — сентенциозно выдохнула Биллестия и склонила голову к плечу по-прежнему беззвучно рыдавшей Эннои. — Сама ж знаешь.

Амисалла знала. Но на её решение это не могло повлиять. И ей казалось, ей навсегда запомнились слова, которые Эвра сказала ей, когда настала пора возвращаться домой и начинать укладывать вещи.

— Мы будем ждать тебя, Амисалла.

— Я тоже, — искренне ответила она, делая усилие над собой, чтобы не расплакаться.

С семьёй она начала прощаться ещё за день до своего отъезда. Она помнила, как липла к ней безостановочно плакавшая и бормотавшая какую-то ерунду Линна, и как несмело обходил её по кругу Лиордан, чьи глаза подозрительно покраснели и увлажнились. Семь лет… Через семь лет они, вполне возможно, обзаведутся своими семьями, ведь Линне будет столько же, сколько Амисалле сейчас, а Лиордану — девятнадцать. Зажмурившись, она попыталась представить себе брата и сестру взрослыми, но это не получилось; ей вспоминались наивные дети, которыми она их надолго оставила в Хевилоне. Конечно, она стала бы писать домой каждый день, но, как справедливо заметила Биллестия, ни одно, даже самоё тёплое, письмо не заменило бы ей чистой и светлой радости быть рядом с самыми дорогими и близкими ей людьми. Амисалла опустила голову ниже и мысленно спросила себя: правильный ли выбор она сделала? Может, родители и друзья были правы, и она не должна была никуда ехать? Сейчас она уже ни в чём не была уверена…

В ожидании она просидела ещё около десяти минут, прежде чем из месива незнакомой толпы вынырнул смутно знакомый ей высокий крепкий человек, издалека напоминавший серый футляр. Человек приставил ладонь козырьком ко лбу и стал оглядываться. Его взор и взор заинтересованной Амисаллы встретились, и она сразу поняла, кто на неё смотрит. Конечно, это был Биркан, старинный друг её матери.

Махнув ей рукой, Биркан скорыми шагами тронулся с места. Рядом с ним совершенно неожиданным образом возникла потрёпанная худенькая женщина, которая заспешила к Амисалле едва ли не быстрее своего спутника. Когда двое подошли на близкое расстояние, она заметила, что всё это время они приветливо ей улыбались. Эти улыбки растопили первую неловкость, и она взглянула на Биркана и идущую с ним женщину гораздо теплее.

— Здравствуй, Амисалла! — воскликнул Биркан, загораживая собой солнце, противно бившее ей в глаза. — Как давно не виделись!

— Привет, Биркан! — весело откликнулась Амисалла и встала со своего багажа, показавшегося ей куда меньше и жальче, когда Биркан подошёл.

— Тянемся за знаниями? — усмехнулся Биркан. — Марта всё объяснила в письме… Что ж, добро пожаловать в Империю! Надеюсь, мы с тобой уживёмся. Кстати, Амисалла, позволь представить: Берта Суон, — он указал на свою спутницу, — можно просто Берта.

— Приятно познакомиться, — вежливо сказала Амисалла и протянула Берте руку.

Но Берта отреагировала очень странно: втянув голову в плечи, она оскалила вдруг увеличившиеся в размерах клыки и отступила, а в глазах у неё взметнулись изумрудные искры — клеймо оборотня. Шокированная Амисалла торопливо опустила руку и тоже попятилась от Берты под надёжную защиту Биркана.

— Берта! Что это с тобой такое? — в голосе Биркана прозвучал гнев.

Берта виновато глянула на него и прекратила скалиться, но шеи не вытянула и ближе тоже не подошла. Биркан успокаивающе похлопал дрожащую Амисаллу по плечу:

— Не обращай внимания, скоро полнолуние. Да и у нас не принято пожимать руки, особенно… таким, как мы.

— Таким, как вы? — переспросила Амисалла.

Подхватив её багаж, Биркан уверенно зашагал к выходу с пристани, отгораживаясь широкой ладонью от озорных солнечных лучей. Амисалла вприпрыжку бежала справа от него, Берта — слева и на значительном расстоянии, как будто стесняясь приблизиться.

— Ну, мы же отверженные, — небрежным тоном пояснил Биркан, однако она даже с высоты своего крошечного рядом с ним роста заметила, как раздражённо дёрнулась его щека, — я — внук гибрида, Берта — урождённая оборотень. Таких, как мы, в Империи не жалуют.

— Правда?

— Чистейшая, — Биркан тяжело вздохнул и перекинул её чемодан из одной руки в другую. — Странно, — усмехнулся он, — зная твоих родителей, я думал, что они заставят тебя взять минимум тележку с вещами.

— Биркан, — почему-то начиная смеяться, возразила Амисалла, — я же уже не ребёнок!

Биркан хитро глянул на неё, и она замолчала. Пристань кончилась, и они стремительно зашагали по широким светлым улицам, запруженным народом. То и дело с обоих боков их объезжали кареты и повозки, обскакивали всадники, толкали и пихали пешеходы, и, пробираясь между ними, Амисалла удивлялась, почему их ещё не сбили и не затоптали. В Хевилоне ей не доводилось видеть подобной толчеи даже на ярмарках, но в Империи это, по-видимому, было нормой. Она подняла голову, уцепилась за локоть Биркана и стала наблюдать за небом — единственным местом в Столице, которое ничего не забивало. В солнечных лучах металлически поблескивали двери магазинов, лавок, читален и домов богатых горожан, в низко расположенных окнах отражались проходящие мимо люди. А далеко-далеко на западе, там, где дымчато-белые облака словно разрывались пополам, виднелись высоко подъятые шпили замысловатой формы, расположенные в форме круга. Заинтересовавшись, Амисалла подёргала Биркана за рукав:

— Биркан, прости за беспокойство, но что это за здания вон там?

Биркан всмотрелся в разрывы облаков, и его лицо приняло мрачно-упорное выражение.

— Это дворцовый ансамбль и особняки знати, — сказал он, почти не разжимая губ и сузив глаза, — туда нам ходу нет.

— Как, совсем нет?

— Совсем. — Глаза Биркана помрачнели ещё больше.

— Странно… — Амисалла прикусила ноготь и выпалила: — В Хевилоне совсем не так! Там всех допускают смотреть, как живёт Царь. Если он не слишком занят, он может выйти на крыльцо и помахать, потому что во дворец пройти разрешается только с очень важной просьбой.

— У нас всё по-другому, — тяжело вздохнув, сказал Биркан, — тебе будет трудно к этому привыкнуть. На всякий случай запомни: не ходи ни с кем из королевских прихвостней, даже если они вздумают звать тебя на свадьбу с наследником.

— На свадьбу с этим помешанным Ральмундом? — фыркнула Амисалла и ещё веселее запрыгала по ровной белоснежной мостовой. — Нет уж, спасибо!

— Амисалла! — Биркан сурово глянул на неё. — Я не шучу!

Она разочарованно вздохнула и, покорно уцепляясь обеими руками за его локоть вновь, проронила:

— Да, конечно, Биркан, я всё поняла.

По мере того, как улицы, по которым они проходили, сужались, возрастало и число прохожих, а следовательно, всеобщая сутолока приобретала чудовищные масштабы. Люди здесь были одеты не так богато, как гуляки на светлых и широких проспектах, зелёных насаждений было крайне мало, и в большинстве своём они были чахлыми, тощими и помятыми. Под теми из скрюченных полуголых деревьев, какие отбрасывали более-менее приличную тень, спали кошки, собаки и обтрёпанные бездомные, распространяющие отвратительный запах. Амисалла брезгливо сморщилась, сделала глубокий вдох и поперхнулась: воздух там, где её вели Биркан и Берта, словно был чем-то отравлен.

— Дыши через платок, — посоветовал ей Биркан, — здесь много магических испарений.

— Поэтому деревья такие чахлые? — поинтересовалась Амисалла сквозь тонкую ткань, прижатую ко рту и носу.

Биркан слегка наклонил голову:

— Совершенно верно. Деревьев не хватает, чтобы очищать воздух от магических паров.

— Но почему вы с Бертой не дышите через платки?

— Невосприимчивость к магии, — небрежно пояснил Биркан и потянул её в узкий проулок, тёмный и совершенно свободный от людей, что было довольно необычно для Империи, какой Амисалла успела её увидеть. — Да и ты, если поживёшь тут с месяц, перестанешь замечать эти пары.

— Разве они не вредны для здоровья? — удивилась она, перешагивая через брошенную кем-то разноцветную листовку.

Буквы на листовке почти стёрлись от дождей, уличной грязи и разъедающих магических испарений, но Амисалла всё-таки успела разобрать несколько слов на имперском языке: «Официальная помолвка Её Высочества Сесиль и Его Сиятельства Оруэна назначена…»

— Конечно, вредны, — фыркнул Биркан, — и даже для нас, если их достаточно много. Но, поверь, тут их почти что и нет, так что твоё здоровье не пострадает. В крайнем случае, если почувствуешь, что ослабла, скажи мне или Берте, мы принесём тебе лепестки лютены, ты их заваришь и будешь пить с ними чай — он хорошо помогает.

— Спасибо, — смущённо усмехнулась Амисалла, — нам в пансионе такого не рассказывали… Я и не думала, что магия может вредить.

— Неужели ты и о магейзии не слышала?

— Нет… Её вызывают эти пары, так?

— Да, — лицо Биркана посуровело, — страшная болезнь. Берта как-то перенесла магейзию — едва выкарабкалась.

Берта, бежавшая на значительном расстоянии от них, вытянула шею и согласно заскулила. Длинная, извилистая, мрачная улица, по которой они шагали между унылых и не глядящих друг на друга людей, завернула за монументальный, но обветшавший особняк и разделилась на два пути. Один, то появляясь, то исчезая между мусорных баков, вёл куда-то в тесноту, мрак и, как Амисалла предположила, в непроглядную нищету. На уроках истории и нравственности в пансионе им немало рассказывали об Империи и о том, в каких ужасающих условиях там прозябает большинство населения, но она никогда не верила: отец говорил иначе. Оказалось, что ей не стоило прислушиваться и к его словам: запустение и разорение, едва очерчивавшиеся в темноте проулка, были куда глубже, чем осмеливался говорить господин Виллиэн…

Биркан твёрдо взял её за плечо, и она неохотно повернула голову. Склонившись к ней, он успокаивающе улыбнулся:

— Не волнуйся, нам не туда. Купеческий квартал вон там, — и он махнул рукой в сторону второй улочки.

Машинально оправляя сбившуюся шляпку, Амисалла пристально всмотрелась вдаль. И ей открылся совершенно иной мир: высокие, стройно возведённые многоэтажные дома тянулись вдоль обеих сторон улицы, и в их чисто вымытых застеклённых окошках прихотливо переплетались, отражаясь от блестящего стекла, солнечные лучи. Улица не была подметена так чисто, как на проспектах, но и не так запущена, как позади; деревьев было больше, и они уверенно зеленели, чередуясь друг с другом в строгом порядке. Пусть они были не совсем здоровы, и в воздухе ощущался металлический привкус магических паров, Амисалле это место уже понравилось. Особенно её подкупили атласные ленточки, завязанные в воздушные бантики вокруг каждого из уличных фонарей — как ни странно, но ни один из них не был разбит; а Амисалла, путешествуя по Столице следом за Бирканом, привыкла видеть треснувшие стёкла и исцарапанные столбы, на которых частенько оказывались непонятные надписи: судя по всему, не совсем приличные. Она обвела поражённым взглядом этот сверкающий рай — и непроизвольно радостно ахнула.

— Добро пожаловать, — довольно откликнулся Биркан, — вот тут ты и поживёшь первое время. Если захочешь, можешь остаться насовсем…

— Тут красиво… — не слушая его, пролепетала Амисалла.

Она замедлила шаг, резко поворачивая голову, чтобы иметь возможность рассмотреть каждый дом, каждую клумбу, заботливой рукой разбитую под его большими светлыми окнами, и ленточки на фонарях, и чистое солнечное небо, и светлую, ровную черепицу на крышах… Дома купцов, мимо которых она проходила, делались всё богаче; она видела, как последовательно увеличивается количество этажей, как разнообразнее становятся клумбы, строже — огромные высокие ворота, и появляется всё больше стражников в смешной яркой форме. За плечами у стражников висели двуствольные ружья, выглядевшие более чем внушительно, однако это не помешало Амисалле засмеяться над их штанами и куртками нелепого покроя.

— Ты что?! — приструнил её Биркан и даже дёрнул за руку.

Один из караульных сощурился и подозрительно посмотрел на Амисаллу. Она попыталась стереть улыбку с лица, но ей не удавалось не хихикать, глядя в это лицо, казавшееся ещё бледнее под ярко-красной шляпой грандиозных размеров, из-за которой караульному приходилось вытягивать шею, дабы что-нибудь увидеть.

— Не могу… не могу… — продолжая беззвучно хохотать, Амисалла ткнулась носом в плечо Биркана. — Магия Великая… петушиные наряды… а какие они бледные! Биркан, почему они такие?

— Их форму утвердила Купеческая гильдия, — полушёпотом пояснил ей Биркан, старательно отворачивая её голову от подозрительно наблюдавшего караульного, — а все эти люди — бедные дворяне, и они скорее заколются, чем прогуляются под солнышком. Некоторые из них даже мажутся специальными кремами, чтобы не загорать.

Зря он это сказал! Амисалла издала громкий смешок и затряслась в конвульсиях, прижимаясь лицом к руке Биркана. Подозрительный караульный остался позади, но она продолжала хохотать: стоило ей вспомнить надменную мертвенно-белую физиономию имперца под несуразной ярко-красной шляпой, как её начинал разбирать новый приступ смеха.