Оглавление

Юрий Юрьев


Дух воина
роман

Все герои, события и географические названия выдуманы. Любые совпадения являются случайными.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Ревущий перегретым двигателем и гремящий в тишине заката ящиками с боеприпасами «Урал» летел по пыльной каменистой дороге Афганистана. Казалось, не будет конца этому пути. Тяжёлые облака нависли над самой землёй, словно придавленные сверху каким-то невидимым грузом. Они уже, казалось, были готовы разразиться проливным дождём, но вдруг как-то поредели, а вскоре и вообще растаяли. Ветер, поднявшийся в преддверии надвигающейся непогоды, резко стих, оставив, как напоминание о себе, летающую в воздухе пыль. Гвардии капитан Иван Заречный, сидя рядом с водителем, устало поглядывал сквозь серое от пыли стекло на знакомый и уже ставший привычным ландшафт чужой, неприветливой страны. Он слегка расслабил правую кисть, сжимающую приклад АК-74, и прикрыл глаза. В памяти всплыло, как несколько лет назад молодой и полный оптимистических надежд курсант Заречный сидел в кузове такого же грузовика рядом с товарищами по военному училищу. Глотая пыль, они сидели на жёстких деревянных лавочках и по дороге к учебному полигону весело подшучивали друг над другом вибрирующими от тряски голосами…

«Сколько это мы уже едем? — в который раз задавал капитан себе один и тот же вопрос. — Когда же наступит конец этому затянувшемуся путешествию? А ведь нужно непременно успеть вернуться в расположение батальона до наступления темноты». Однако сумерки неотвратимо сгущались. Минутная стрелка на командирских часах, будто увязшая в густом фруктовом киселе, словно в насмешку, лениво перетекала с одного деления на следующее. Лишь надрывное урчание двигателя да постоянное подбрасывание на ухабах автомобиля, пожирающего километр за километром, напоминали, что жизнь не стоит на месте, а неумолимо движется вперёд.

Несмотря на напряжение, в котором пребывали все участники этой поездки, Заречный не заметил, как очертания дороги начали расплываться. Он невзначай погрузился в сладкую дрёму — две предыдущие бессонные ночи дали о себе знать. Дремота плавно перешла в глубокий безмятежный сон, в котором не было места никаким опасностям. В этом царстве Морфея можно было не думать о том что будет, если он и в эту ночь не попадёт в нужное ему место.

Что вывело его из этого забытья, длившегося так долго, что организм успел достаточно хорошо отдохнуть, капитан сразу не понял. Первое, что показалось необычным, это горизонтальное положение его тела, он почему-то не сидел, а лежал с закрытыми глазами. Почему-то было очень тихо. Не было слышно ни рёва мотора «Урала», ни грохота подбрасываемых в кузове ящиков. Где он, что с ним? Только что вырвавшееся из объятий сна сознание никак не могло понять, куда он попал, и что было сном, наваждением, а что реально происходило с ним до того момента, как он уснул. Полежав ещё некоторое время, Заречный пришёл к выводу, что Афган, который был уже в далёком прошлом, ему снова приснился, и утро нового дня началось для него так же, как и множество других мирных рассветов в последние годы его жизни. Вот только в этот раз после пробуждения к привычной головной боли, обычно присутствовавшей вследствие систематического обильного употребления крепких напитков по вечерам, почему-то добавилась ещё и непонятная, неизвестно откуда возникшая, боль в рёбрах. За последние годы бывшему разведчику не раз приходилось и самому бить морду и получать по бокам от каких-нибудь обезбашенных подонков, но тогда он хотя бы помнил: где, от кого и почему. Единственным плюсом во всём том негативе, который сейчас болезненно воспринимался всем его телом, была какая-то необъяснимая лёгкость, которую обычно испытывают, находясь в воде с большим содержанием соли.

Чтобы как-то упорядочить свои мысли, Иван постарался сконцентрироваться именно на этом приятном ощущении. Затем попытался немного проанализировать то, что смог извлечь из закромов своей памяти. Через некоторое время усиленной мозговой деятельности он пришёл к выводу, что виденный им перед пробуждением сон являлся лишь смесью из живых картинок. Это были сюжеты из его «военной жизни», которым гудящий сейчас, словно переполненный улей, мозг не мог дать никакого более-менее правдоподобного объяснения. В памяти образовалась дыра, провал, который невозможно было преодолеть. Не открывая глаз, а их он всё равно вряд ли бы смог открыть из-за больших гематом, Заречный ещё раз напряг своё серое вещество. Он ещё раз попытался вспомнить, что же всё-таки произошло с ним вчера до того, как его мозг отключился от реальности.

Встречу со своими старыми сожителями по подвалу Профессором и Марией Адольфовной он вспомнил достаточно быстро и ясно. Немного труднее было вспомнить, как они вместе распили первую семисотку белой. Затем он, так как был самым молодым, как никак на целых пять лет младше Профессора, сходил за второй. Ещё немного поднапрягшись, бывший разведчик всё-таки вспомнил как вечером, изрядно захмелевший, он возвращался уже к себе в подвал. Его жилище находилось в старом заброшенном трёхэтажном доме, где до того, как вдоль стены образовалась большая вертикальная трещина, и всех жильцов в срочном порядке расселили по новым квартирам, они и жили все втроём. Вот тут-то его и встретили трое незнакомых подростков. Лиц этих, по-видимому, обкуренных малолетних бандитов он в темноте не разглядел. Впрочем, даже если бы и разглядел, то, несмотря на хорошую память на лица, вряд ли бы запомнил их в таком состоянии. Один из троицы, видимо, главный, что-то спросил, кажется, как обычно, закурить. Так как Иван никогда в жизни не курил, чем немало удивлял, а иногда и раздражал своих, теперь уже бывших, сожителей, то он, естественно, отказал малолеткам. Однако тем, как оказалось минуту спустя, нужен был только какой-либо предлог.

Начало драки, которую и дракой-то нельзя было назвать, Иван тоже кое-как вспомнил, хотя и не во всех подробностях. Был бы он трезвым, то бывшему афганцу разведчику, и в придачу разряднику по рукопашному бою, несмотря на старую травму ноги, ничего не стоило бы уложить этих ублюдков за пару секунд на землю. Но… это если бы он был трезвым. Однако после выпитых двух бутылок, практически без закуски, пусть даже и на троих, он оказался лёгкой добычей для молодых хулиганов. Иван вспомнил непрофессиональный, но довольно чувствительный удар в солнечное сплетение. Так как пресса там уже давно не было, то от боли и сбившегося дыхания он согнулся, после чего кто-то из троицы приложился ногой в лицо и опрокинул, словно куклу, на землю. С этого момента его память дала сбой, и в мозгу, словно выхваченные во время вспышки молнии, появлялись лишь отдельные, ничего не объясняющие кадры его избиения. Дальше следовал уже полный провал в памяти.

Теперь вот, как и всегда, проснувшись у себя в подвале… «Стоп, а почему у меня в подвале так светло?» — возник в голове вполне резонный вопрос. Сквозь заплывшие от ударов по лицу глаза, Иван не видел, а скорее чувствовал, что находится в довольно светлом помещении. К тому же… Ну да, и запахи, окружающие его, тоже были явно не те, что господствовали в его «опочивальне». Здесь, где он находился сейчас, не было привычного запаха плесени, смешанного с вонью старого тряпья. Не было и запаха табачного дыма, которым на всю свою толщину пропитались толстые каменные стены старинной постройки, чудом сохранившие в некоторых местах признаки былой побелки. Здесь пахло, скорее всего, больницей. Хотя в больничках, а Иван после ранения в Афгане пролежал в них не один день и даже не один месяц, пахло тоже не так. Во всех госпиталях, в которых он побывал, пахло всегда одинаково: лекарствами, дезинфекцией… одним словом больницей. Здесь же вовсе не чувствовалось навязчивого запаха хлорки, а наоборот, воздух был наполнен тонким ароматом каких-то трав. Прислушавшись, Иван уловил незнакомые звуки. Видимо, кто-то что-то готовил в соседней комнате, постукивая чем-то деревянным о посуду. Но вот звуки стихли, чуть слышно скрипнула дверь, и этот кто-то вошёл в комнату. Шаги были лёгкие и осторожные, хотя и уверенные. Бывшему разведчику нетрудно было по шагам определить походку спортсмена. Однако раскалывающийся на части мозг сейчас никак не мог связать воедино все данные, лавиной поступавшие в него от хаотично функционирующих в данный момент органов чувств.

— Очнулся, горемычный?! — услышал Иван где-то рядом сочувственный старческий голос.

Новая информация, поступившая в его испорченный ударами ног главный пульт управления, ещё больше внесла сумятицу в сознание. Тот, кто вошёл в комнату и говорил с ним, произнёс слова на каком-то, похожем на русский, языке. И хотя умом Иван осознавал, что слова незнакомые, но в то же время он прекрасно всё понимал. «Как та собака, — ухмыльнулся он про себя, — всё понимает, только сказать не может». Старик, словно прочитав его мысли, добавил:

— Ты, мил человек, покуда помолчи, я и так всё вижу и понимаю. Отдыхай, набирайся сил. Скоро отвары будут готовы, тогда начнём лечение. Может тебе водички дать?

Иван попытался ответить доброму незнакомцу, но из его пересохшего горла вырвался лишь тихий и невнятный хрип, а челюсть тут же отозвалась сильной болью. Проведя раздувшимся, будто покусанным пчёлами, языком по зубам, он констатировал отсутствие в своём и так полупустом рту ещё пары зубов. В этот момент на его губы легла мокрая тряпица, от которой шёл приятный травяной аромат, и сразу стало немного легче. Мысленно поблагодарив заботливого незнакомца, Заречный вдруг, сам не ожидая того, вновь погрузился в сон. Сколько он проспал на этот раз, определить было невозможно, однако его второе пробуждение оказалось намного приятнее, чем первое. Головная боль прошла, да и рёбра болели намного меньше. «Просто волшебник какой-то, — подумал он, — не в пример нашим докторам». Он, конечно, ничего не имел против современной медицины. Если бы не замечательные хирурги, которые проделали несколько сложнейших операций на ноге, то он вообще мог остаться с небольшой культёй и всю оставшуюся жизнь ходить на костылях. Медсёстры, которые присматривали за калекой, тоже были добрыми и отзывчивыми, особенно Тонечка из Киевского госпиталя, в котором он лежал перед тем, как его комиссовали. Однако на гражданке было всё по-другому. Здесь процветал фармакологический бизнес и без наличия на кредитной карточке, которой у него никогда не было, приличных средств, о хорошем обслуживании можно было только мечтать.

Словно почуяв, что он проснулся, в комнату вновь вошёл старик с походкой спортсмена.

— Угу, — буркнул лекарь себе под нос, бросив цепкий взгляд на своего пациента, — совсем другое дело. Ну-ка, скажи мне, мил человек, как нынче себя чувствуешь?

Осторожно, чтобы не потревожить ушибленную челюсть, Иван попытался ответить, и, как ни странно, теперь ему это удалось.

— Нормально, — тихо прошептал он и почувствовал, что и челюсть теперь болит намного меньше, и язык приобрёл свою естественную величину.

— Вот и любо, — улыбнулся старик. — Тогда поспи ещё чуток, дабы живу свою восстановить.

Иван хотел было возразить, что сколько можно спать, но на его лицо вновь легла пахучая холстина, и он, как и в прошлый раз, вновь погрузился в небытие. В этот раз сон, который снился бывшему разведчику, был не фантазией потревоженного травмой мозга и не хаосом сменяющихся цветных или чёрно-белых картинок. В этом сне он вновь, будто вернувшись на много лет назад, пережил один из самых страшных дней своей жизни, день, который перевернул всю его судьбу, вывернул жизнь наизнанку.

Заречный вновь видел себя внутри боевой машины, шедшей во главе колонны грузовиков. Горячее афганское солнце уже успело прогреть броню, и внутри этой раскалённой железной коробки казалось, что воздуха нет вообще. Местность, по которой сейчас проезжал караван, была довольно открытая и особой опасности не представляла. Он, исполняя обязанности командира разведроты, открыв люк, внимательно осматривал окрестности, подставляя загоревшее и огрубевшее за короткий промежуток времени лицо горячему степному ветерку. Пот тонкой струйкой стекал из-под шлема на лицо, но его боевой машине, идущей впереди колонны, было немного легче в том, что обжигающий лёгкие воздух был хотя бы чистым. Те же, кто двигался сзади, за время таких вот переездов глотали просто килограммы афганской пыли, поднятой колёсами и гусеницами идущих впереди машин. Горы были далеко справа, а на простирающейся впереди равнине, хотя и усеянной мелкими булыжниками и камнями, видимость была довольно хорошая. Капитан не опасался прилёта гранаты или притаившегося на вершине скалы стрелка, однако беда подстерегла совсем в другом месте.

Не успела БМП сделать очередной поворот на извилистой каменистой дороге, как раздался оглушительный взрыв замаскированного фугаса. Взрывная волна, словно кувалдой, ударила по барабанным перепонкам экипажа. Один край боевой машины подбросило. Взрыв был такой мощности что, словно у игрушечной пластмассовой машинки, легко оторвал часть корпуса бронированного БМП, а башню, будто пробку из бутылки шампанского, вытолкнул вертикально вверх. На некоторое время Заречный был оглушён. Он полностью потерял контроль над всем, что происходит вокруг. Когда же в сознании случилось краткое просветление, капитан осознал, что лежит на земле, однако тут же вновь погрузился в небытие от болевого шока. Согласно закону всемирного тяготения, подброшенная вверх несколько секунд назад башня изуродованной боевой машины приземлилась аккурат на его ногу. Яркое, беспощадно палящее солнце вдруг резко померкло. В затуманенное сознание ещё некоторое время изредка врывались беспорядочные, короткие автоматные очереди, но нестерпимая боль в ноге и шум в голове всё же заставили его отключиться полностью.

— Ваня, просыпайся, — услышал он в мрачной пелене беспамятства тихий голосок медсестры, дежурившей сегодня в госпитале, в котором он уже несколько месяцев лежал после ранения.

Он приоткрыл глаза и удивился. Вместо сестрички на него из-под кустистых белых бровей, растущих на выдающихся вперёд надбровных дугах, изучающе смотрели ясные, голубые глаза какого-то старика. Его косматые, седые волосы были растрёпаны, словно у сказочной Бабы Яги из детского мультика. На похожем на картошку носу красовалась большая родинка. Узрев, что его подопечный открыл глаза, лицо старика расплылось в улыбке.

— А где сестричка? — всё ещё находясь под впечатлением сна, спросил Заречный.

— Ишь, прыткий какой, — ещё больше просиял старик, показав наличие всех тридцати двух и явно не вставных зубов, — не успел в себя прийти, а ему уже сестричку подавай.

Наконец, окончательно проснувшись и осознав, что он не в госпитале, а в неизвестном ему месте, в котором очутился непонятно каким образом, Иван тоже попытался изобразить некое подобие улыбки. Увиденная после пробуждения картина немного сбила с толку его сознание, ещё не успевшее до конца прийти в своё нормальное состояние. Однако, несмотря на это, лицо лекаря показалось Заречному знакомым. Профессиональная память, которой он всегда мог похвастать, на этот раз молчала и не хотела выдавать нужную ему информацию. Внимательно вглядываясь в невысокого роста коренастую фигуру хозяина дома, совсем не похожую на старческую, он понимал, что, несомненно, где-то уже видел этого человека. Вот только где и при каких обстоятельствах, вспомнить никак не мог.

— Ну, чего зенки-то вылупил, аль не признал меня? — сощурил свои проницательные глазки старик.

И вновь странная речь на незнакомом наречии, которую Иван, изучавший в своей жизни только английский язык, тем не менее, прекрасно понимал.

— Мы уже встречались? — задал он в ответ свой вопрос, так как, несмотря на все усилия, не мог вспомнить, где он видел этого человека.

— Да ты не тужься, не тужься, — проворчал лекарь, — а то вновь головой маяться будешь, придёт время, всё вспомнишь. Поднимайся лучше с лежанки, трапезничать будем, а то ведь, поди, кишки уж от голода сводит?

Услышав про еду, Заречный действительно ощутил огромное чувство голода. Под ложечкой засосало так, будто он неделю ничего не ел. Живот, который, казалось, прилип к позвоночнику, словно подтверждая эту гипотезу, издал характерный протяжный звук. «Сколько же я проспал, что так проголодался», — подумал бывший разведчик, осторожно приподнимаясь на одной руке. Как ни странно, но покалеченные рёбра вовсе не болели. Осознав, что движения не причиняют боль, Иван уже более уверенно поднялся. Он уселся на край деревянной лежанки, поставив босые ноги на тёмный, деревянный, не покрытый краской пол. Однако от резкого подъёма у него закружилась голова. Ухватившись, чтобы не упасть, руками за доску, из которых была изготовлена лежанка, Заречный виновато взглянул на хозяина дома, который не сводил с него изучающего взгляда.

— Ты токмо, сынок, не поспешай, не поспешай, — ласково предупредил тот, подходя ближе к своему пациенту, — ослаб ты зело, пока исцелялся от недугов своих, тепереча аккуратнее надобно. Вот, держись-ка за меня.

Старик протянул руку, показав гостю крепкую, мозолистую ладонь.

— Какой сегодня день? — поинтересовался Иван, подсознательно стараясь оттянуть необходимость подниматься на ноги.

Он попытался восстановить в памяти последовательность произошедших с ним накануне событий. И память действительно немного уступила отдохнувшему и окрепшему мозгу и выдала, что в тот день, когда с ним произошло несчастье, была среда. Среда двадцать второго июня две тысячи пятого года. Не дождавшись ответа и проигнорировав предложенную стариком помощь, бывший разведчик попытался сам встать на ноги. Однако, несмотря на ту непривычную лёгкость, которая теперь присутствовала постоянно, его ноги, как и всё тело, были сильно ослаблены и наотрез отказались подчиняться своему хозяину. Не удержавшись, Заречный шлёпнулся пятой точкой на лежанку и больно ударился копчиком. От неожиданности он ойкнул, а на глазах непроизвольно выступили слёзы. Неудачная попытка встать самостоятельно развеселила наблюдавшего за всеми его потугами старого лекаря, но уже через несколько секунд лицо старика снова стало серьёзным, и он вновь молча протянул гостю руку. Теперь тому всё же пришлось на неё опереться. Когда его не менее широкая ладонь соприкоснулась с ладонью лекаря, Ивану показалось, что рука попала в стальные тиски. Однако, несмотря на недюжинную силу, старик держал своего пациента очень аккуратно, словно ощущал, в какой момент тому может быть больно. Теперь, имея такую надёжную опору, Заречный встал более уверенно и, поддерживаемый лекарем, медленно прошествовал в соседнюю комнату. И снова это непривычное ощущение, словно воздух во всех помещениях был намного плотнее и гуще, чем тот, к которому он привык. «Прямо как в барокамере с повышенным давлением», — мелькнуло в голове бывшего разведчика сомнительное сравнение.

За время своего непродолжительного путешествия из одной комнаты в другую, он успел окинуть взглядом жилище этого необычного человека. На вид, это было довольно крепкое каменное строение со старой, если не сказать древней и малочисленной мебелью. Впрочем, деревянную лежанку, на которой Иван проснулся, пару скамеек из того же материала да деревянный же шкаф, заполненный глиняными сосудами, на которых были начертаны непонятные значки, трудно было назвать мебелью в современном понимании.

Комната, в которую они пришли, по-видимому, была кухней, так как в ней, кроме массивного дубового стола и четырёх табуреток, стояла большая русская печь. В углу, вместо привычного глазу иконостаса, находилась полка с красивой резьбой и какими-то деревянными фигурками на ней. Усадив гостя на одну из табуреток, старик достал из печи глиняный сосуд, по форме напоминающий чугунок, и налил из него в кружку пахучий горячий напиток. Затем взял небольшую деревянную ложку, вовсе не похожую на те расписные и блестящие, что продают в подарочных ларьках. Она была простенькой безо всяких рисунков, лака и прочих изысков, привлекающих глаз современного привередливого потребителя. Лекарь зачерпнул ей из ещё одной глиняной посудины, стоящей на столе, мёду и, размешав в кружке с чаем, кивком указал на неё Ивану.

— Пей, — приказал он и пояснил, — тебе сейчас нельзя ничего более сытного, так как твоему нутру нужно вначале привыкнуть к жидкой еде, чтобы какой беды не приключилось.

«Странно, — подумал Заречный, — сколько же я всё-таки проспал, что мой желудок атрофировался до такой степени, что не сможет переварить обычную пищу? А жрать-то как хочется… аж руки трясутся». Он сделал несколько глотков сладкого и довольно приятного на вкус травяного чая. Почувствовав некоторое прояснение ума вместе с растекающимся по телу теплом, Иван вдруг осознал, что его покалеченная нога вовсе не болит. То, что он пришёл сюда при помощи хозяина дома, было не следствием старой травмы, а обычной слабостью, которая ему тоже была знакома по госпиталю. Всё это его и удивило и порадовало, но он вновь вернулся к своему вопросу.

— Отец, так какой сегодня день? — спросил он и жадно сделал ещё один большой глоток.

— Дак, осьмица нынче, — ответил лекарь, с улыбкой поглядывая на то, как его пациент пьёт целебное снадобье.

Заречный не подал виду что не понял, что такое осьмица, а потому решил уточнить по другому.

— А число какое?

— Число говоришь? — старик лукаво прищурился, видимо, почувствовав, что его собеседник не понял ответ на предыдущий вопрос. — Число нынче тридцать шестое сороковника хейлета.

«Ну вот, час от часу не легче, — подумал Иван, опустив взгляд в кружку с чаем, чтобы не показать своего смущения, и делая вид, что всецело поглощён питиём, — это ж куда я попал, и что у них за календарь Майя такой? Ладно, допустим сороковник, это месяц в сорок дней, а хейлет — это, скорее всего, его название. Вот только мне это ни о чём не говорит. Ну что ж, судя по тому, что печь топится лишь слегка, только для того чтобы приготовить пищу, то сейчас тёплое время года». Допив чай, он, продолжая сохранять невозмутимое выражение лица, попросил добавки, на что получил вежливый отказ.

— Погоди чуток, — предупредил лекарь, — пусть это питьё по кишкам пройдёт. Выпьешь чуть погодя.

Не получив добавки, Иван вновь обратился к старику, чтобы, насколько это было возможным, всё же прояснить ситуацию, и задал ещё один вопрос:

— А год-то какой сейчас?

Теперь удивился старик.

— Это чего за слово такое — год? Година что ли?

— Ну, не знаю, как там у вас, может и година… — Заречный тоже задумался на некоторое время, пытаясь сообразить, как старику объяснить понятнее, что такое год, так как значения слова година было для него весьма расплывчатым. — А календарь у вас есть?

— Коляды Дар? — переспросил хозяин дома.

— Ну, наверное, — неуверенно ответил Иван и вдруг, сообразив, продолжил, — сколько сороковников у вас в году и какой сейчас год?

— А-а-а… — улыбнувшись, протянул старик, — вона ты о чём… видать, желаешь знать какое нынче лето? Так бы сразу и сказал, а то твердишь непонятное: то год, то година… Коляды Дар, несомненно, есть. По нему-то у нас нонче шесть тысяч семьсот семьдесят третье лето от сотворения мира в Звёздном Храме.

Эта дата Заречному также ни о чём не говорила, однако теперь он, наконец, понял, что неизвестно каким образом попал в далёкое прошлое. Это ведь только во времена правления Петра Первого указом императора и было введено новое летоисчисление. Правда, как человек здравомыслящий и не верящий во всякие там чудеса, вначале Иван подумал, что это какой-то глупый розыгрыш. Вот только странная речь хозяина и его самого чудесное исцеление настойчиво доказывали, что всё происходит на самом деле.

Чтобы окончательно разобраться во всём, что сейчас наговорил старик, Заречному не помогло даже его неплохое знание истории, которую он любил. И в школе, и в суворовском училище, в которое поступил после восьмого класса, он всегда имел по этому предмету хорошие отметки. Однако ни в одном учебном заведении и ни в одном учебнике не упоминалось такое вот летоисчисление. То, что по указу Петра Первого в тысяча семисотом году в России перешли на Юлианский календарь, он помнил. Возможно, как раз до этого указа и считали года от сотворения какого-то мира в каком-то звёздном храме. Вот только насколько далеко назад от петровских времён его занесло, а главное, каким образом? Этот вопрос был пока открытым. Но тут мысли Ивана, как часто это бывало, вдруг резко перескочили на другую тему. В голове яркой вспышкой пронеслось осознание того, что при пробуждении старик назвал его по имени. Выходит, что хозяин дома, несомненно, знает его, а значит, ему всё-таки не показалось, что лицо старика было знакомым?

* * *

Внутри мрачного и всегда сырого подвального помещения сидели два человека. Это была тесная комнатушка, освещённая еле тлеющей под потолком лампочкой. Она насквозь была пропитана едким сигаретным дымом и прочими зловонными запахами, всегда присутствующими в местах обитания бомжей. Одним из присутствующих здесь людей был недавно пришедший с дежурства на автостоянке бывший военнослужащий, а нынче инвалид — Иван Петрович Заречный. Он, склонившись над приспособленным под стол деревянным ящиком, готовил нехитрый завтрак.

На импровизированном столе, накрытом старой газетой с оторванным уголком, центральное место занимала привычная бутылка водки. Рядом расположились: банка консервов с килькой в томате, булка хлеба, нарезанная крупными кругляшами, докторская колбаса, а также пучок зелёного лука, выпрошенного у торговки на местном стихийном рынке. Придя после дежурства в подвал, Заречный первым делом разбудил своего товарища по несчастью, такого же бомжа, как и он сам, Захара Фёдоровича Чеснокова. Захар Фёдорович в прошлом был каким-то профессором. Всю жизнь он преподавал то ли в какой-то консерватории, то ли в музыкальном училище, и среди местных бомжей ему дали кличку Профессор. Оставшись сначала без работы, а затем и без квартиры, Чесноков вот уже два года как поселился в подвале старинного жилого дома, где к тому времени уже жил Иван. Своим появлением Захар Фёдорович нисколько не стеснял бывшего военного, а наоборот, немного скрашивал его одиночество. Он всегда с удовольствием составлял компанию Заречному, когда тот хотел «раздавить бутылочку беленькой». Сейчас, проснувшись в своём углу на куче старого тряпья, служившего подобием кровати, Чесноков, что-то бурча себе под нос, сидел и тёр красные, заспанные глаза.

— Ну что, Профессор, проснулись? — как всегда уважительно, на «вы», обратился Заречный, доставая из пакета одноразовые стаканчики. — Тогда давайте к столу.

— Побриться бы надо, — прохрипел севшим голосом Чесноков, проведя пальцами правой руки по подбородку.

Немного прокашлявшись, он шумно потянул воздух носом и уже более внятно добавил:

— Но уж больно вкусно пахнет колбаска. Никак вам получку выдали?

Не дождавшись ответа, Захар Фёдорович вновь провёл пальцами по подбородку. Несмотря на свой нынешний статус, он до сих пор старался сохранять признаки интеллигентности и всегда поддерживал, насколько было возможно, себя и своё лицо в чистоте и порядке. Для поддержания внешнего вида у него имелись: старая, с редкой щетиной, одежная щётка, не менее старый станок со съёмными лезвиями и остаток мыла в треснутой от времени мыльнице. Благодаря всем этим нехитрым предметам, его не по росту маленький, потёртый и зашитый в нескольких местах костюм никогда не был грязным и пыльным, а припухшее по утрам от алкоголя лицо всегда было чистым и выбритым. Не спеша поднявшись со своей лежанки, Профессор взял стоявшую у стены флакушку с водой, отошёл в дальний угол и, обернувшись к Заречному, попросил:

— Иван Петрович, будьте так любезны, слейте мне, пожалуйста, — и в который раз проведя рукой по подбородку, добавил, — а побреюсь уже после трапезы.

Обращаться на вы в их небольшом окружении, состоящем из трёх человек, как-то само собой вошло в привычку, отчего местные бомжи их троицу называли не иначе как интеллигентами. Третьим участником, а точнее участницей, их небольшого коллектива или, как шутил Заречный, «ограниченного контингента», проживающим в стенах этого подвала, была Мария Адольфовна Монс. Женщина очень добрая, весьма энергичного характера, она своим присутствием всегда вносила в их компанию некоторое оживление. При её появлении двум её товарищам даже начинало казаться, что все неодушевлённые вещи и предметы в их подвале оживают и приходят в какое-то движение. Монс была здесь старше всех и приехала в Нижнереченск из Казахстана. Родившаяся в семье репатриированных немцев, в прошлом она также была преподавателем в какой-то средней школе, только не музыки, как Профессор, а истории и немецкого языка. Когда же на русскоязычное население началось давление местных националистов, ей с сожалением пришлось покинуть насиженные места. В данный момент Мария Адольфовна отсутствовала из-за того, что осталась ночевать у какой-то знакомой одинокой старушки, с которой подружилась не так давно.

Иван аккуратно полил из флакушки на руки профессору. Тот, фыркая от удовольствия, освежил лицо, вытер его большим носовым платком и, улыбнувшись во весь беззубый рот, сказал:

— Ну-с, теперь можно и колбаски откушать.

Чесноков подошёл к своему висевшему на стене костюму и смахнул ладонью с рукава какую-то невидимую пылинку. Сейчас одевать его он не стал, а натянул на худое тело старый свитер, в котором обычно и ходил в подвале. Закончив свои дела, Профессор уселся возле импровизированного стола. Заречный расположился на противоположном конце и уже взял нож, чтобы открыть банку с килькой, как где-то наверху, у входа в подвал, раздался сварливый женский голос.

— Машка, ты кого это ещё к себе потащила? Тебе чего, двух мужиков мало, так ты третьего решила завести?

— Светлана Владимировна, ну что вы такое говорите? — послышался в ответ мягкий, слегка обиженный голос Монс. — Как вам только не стыдно?

— Мне стыдно? Ха! Это ещё неизвестно, кому должно быть стыдно!

Мария Адольфовна, видимо, не стала больше пререкаться с ворчливой жительницей их дома, так как дверь в подвал тут же распахнулась, и на пороге появилась невысокая, суховатая старушка в своём неизменном в любое время года, видавшим виды синем плаще. Вслед за ней показался какой-то вовсе незнакомый, крепенький старичок, которого Монс почти втащила в помещение за руку. Улыбнувшись доброй улыбкой своим знакомым, она торжественно объявила:

— Познакомьтесь, это Миша, он немой.

На присутствующих из-под густых бровей молча смотрел бородатый старик. Его лицо было всё испачкано грязью, а на растрёпанных в разные стороны длинных волосах виднелись прилипшие нити паутины. Несмотря на тёплую погоду, стоявшую сейчас на дворе, одет он был в какой-то старый длинный пиджак замысловатого покроя и в когда-то бывшие светлыми льняные шаровары. Обуви же на этом странном старике не было вообще. С его появлением и без того тяжёлый воздух подвала наполнился ещё и запахом канализации. Если бы местная публика не была привыкшей к такого рода запахам, то амбре, исходящее от гостя, вполне могло бы подпортить их аппетит.

— Если он немой, то как вы узнали его имя? — здраво рассудил Заречный, изучающе осматривая пришельца.

— Так это я сама ему имя придумала, — ещё шире улыбнулась Монс, — надо же мне к нему как-то обращаться.

— Логично, — согласился Иван. — И как, ваш знакомый отзывается на это имя?

— А какая разница, — махнула рукой Мария Адольфовна и продолжила свой рассказ. — Вы представляете, я его совсем недалеко от нас в канализационной яме обнаружила. Видать в потёмках туда свалился, сердешный. Когда он оттуда выбрался такой грязный и несчастный, то мне так его жалко стало… Вот я и решила привести его к нам. Голодный, наверное? У нас там найдётся чем его покормить?

Монс участливо взглянула на пострадавшего, после чего перевела взгляд на своих товарищей.

— Ну что ж, раз такое дело… — произнёс Профессор, который уже сгорал от желания приступить к завтраку.

Он сглотнул слюну и, указывая гостю на свободное место у импровизированного стола, добавил:

— Раз так, то, конечно, поделимся. Как говорится, чего Бог послал. Присаживайтесь к нам за стол и откушайте с нами.

— А я, ведь, тоже не с пустыми руками, — улыбнулась Мария Адольфовна и извлекла из сумки небольшой пакет с пирожками.

— Вот, — гордо сказала она, — домашние с капустой. Подруга угостила.

— Это же просто шикарно, — радостно воскликнул Профессор, откупоривая бутылку водки, — Иван Петрович, доставайте тогда ещё пару стаканчиков.

— Есть достать стаканчики, — по-солдатски ответил Заречный, и на столе появилась ещё пара одноразовых пластиковых изделий, которые использовались уже далеко не первый раз.

Все, кроме «Миши», выпили и молча, в отличие от заведённого ежедневного обычая обмениваться за завтраком и ужином новостями, принялись за еду. Старик, отрицательно махнув головой на предложенный ему стаканчик с водкой, устремил свой взор на открытый спичечный коробок, в котором лежала соль. Он, словно изучая невиданную до сих пор вещь, всматривался в содержимое коробка, после чего протянул руку и набрал оттуда хорошую щепотку белого кристаллического вещества. Поднеся соль к носу, «Миша» принюхался и, видимо, удовлетворившись результатом, высыпал всё в рот. На его лице появилась гримаса удовлетворения. Все присутствующие вопросительно переглянулись, но Заречный уже налил по второй, и всё внимание хозяев подвала вновь переключилось на еду. Пока старожилы закусывали принесёнными Монс пирожками, странный старик, недолго думая, взял спичечный коробок и без зазрения совести высыпал всё его содержимое себе в рот.

— Ты это чего делаешь? — начал было возмущаться Профессор, но Мария Адольфовна одёрнула его.

— Захар Фёдорович, тебе чего, соли для нашего товарища жалко?

Всегда добродушный Профессор, разгорячённый сейчас алкоголем, хотел было сказать что-то колкое, но ограничился небольшой репликой.

— Такие товарищи в сорок первом мою лошадь съели, — буркнул он, переиначив знакомую поговорку.

На этом инцидент исчерпался. Пришелец кроме соли больше ничего есть не стал, а остальные, за исключением Заречного, быстро справившись с едой и «приговорив» бутылку белой, задымили сигаретами. Новенькому, видимо, тоже, как и Ивану, не нравился запах дыма, так как он, едва до него доплыло табачное облачко, зашёлся продолжительным кашлем и промычал что-то невразумительное. Однако этот своеобразный протест пришельца был преспокойно проигнорирован курильщиками, как когда-то были отвергнуты все протесты Заречного.

Выкурив по традиционной сигарете, жильцы подвала занялись своими повседневными делами. Иван, после суточного дежурства на автостоянке, куда его по знакомству устроил бывший одноклассник и тоже афганец, лёг в свой угол спать. Профессор пошёл на обход закреплённой за ним территории, на предмет поиска пустых бутылок, цветного металла, макулатуры и всего того, с чего можно было бы получить хоть какую-то копейку. В его «хозяйство» входили также и мусорные баки, куда иногда состоятельные жильцы выбрасывали как довольно приличные вещи, так и вполне пригодную, по его мнению, пищевую продукцию. Мария Адольфовна, прихватив с собой «Мишу», также отправилась к месту своей «работы». Её место находилось возле одной из автобусных остановок. Там она быстро из живой и неугомонной женщины вмиг перевоплощалась в немощную старушку. Заняв свой пост, купленный когда-то у местных криминальных структур, а теперь еженедельно оплачиваемый в виде взносов их неизменному участковому, Монс просила милостыню. Получалось у неё это довольно неплохо, так как она от природы обладала великолепными артистическими способностями. Теперь же её талант щедро оплачивался доверчивыми и сердобольными жителями их небольшого городка.

Вечером, когда все вновь собрались на ужин, Монс пришла одна. Сокрушённо вздыхая, она сказала, что выйдя со двора, её спутник, ничего не объясняя, покинул её и направился куда-то в сторону центра города. Больше она его не видела и ничего о нём не слышала, впрочем, как и все остальные обитатели подвала тоже.

* * *

— Так вы Михаил?! И это вы приходили тогда с Марией Адольфовной в наш подвал? — воскликнул Иван, довольный, что память всё-таки его не подвела, несмотря на её заметные ухудшения в последнее время.

— Ну, слава Богам, признал, — улыбнулся в усы старик, — токмо не Михаилом меня кличут, а Велимудром. Так-то! А сейчас, на-ка выпей ещё чайку, да пойдём с тобой в баньку попаримся.

Опустошив ещё одну чашку чая, Заречный, уже без помощи хозяина дома, последовал за ним на улицу. Ему было весьма приятно не чувствовать столько лет мучавшей его и вдруг чудесным образом прошедшей боли в травмированной ноге. Приятно и немного непривычно было на неё опираться, не ощущая при этом никакого дискомфорта. Также непривычно было ходить босым по деревянному полу дома, а затем и по нагретой за день земле во дворе. Последнее время он не всегда имел на ногах носки, но вот со своими старенькими кроссовками не расставался даже ночью. Снимать обувь в грязном сыром подвале, где проживала их компания, было бы просто странно. Выйдя во двор, Иван огляделся вокруг. Вплотную к избе примыкали, образуя букву «П», ещё несколько кирпичных построек так, что внутри образовывалось закрытое с трёх сторон пространство. С четвёртой стороны двор был загорожен высоким деревянным забором с воротами. Одна из построек, видимо, служила сараем или конюшней, так как оттуда было слышно похрапывание лошади. Ещё одной — была баня, в ряд с которой была поставлена небольшая пристройка, назначение которой, как и некоторых других, пока было непонятно.

Всю эту заимку, как на скорую руку окрестил поселение Заречный, окружал густой сосновый лес, сразу поразивший пришельца из другого времени своими гигантскими деревьями. За несколькими рядами привычных современному человеку сосен возвышались настоящие исполины — гигантской высоты деревья, которые своими стволами, казалось, упирались в самое небо. Уставшее за день и уходящее нынче на покой солнце, причудливо раскрасило верхушки этих деревьев в яркие, красно-оранжевые цвета. От этого казалось, что весь лес вспыхнул невероятным сказочным и совершенно безвредным для всего живого огнём, который беззвучными потоками спускался сверху вниз. Подул лёгкий, тёплый ветерок, и по тому, как свободно заколыхалась одежда на теле, Иван сообразил, что она стала словно на несколько размеров шире.

Раздевшись в бане и осмотрев своё некогда крепкое, мускулистое тело, он убедился в своей догадке о том, что это, конечно, не одежда увеличилась в размере, а это он за время сна изрядно похудел. Некогда мускулистые руки свисали, словно тонкие виноградные лозы, а живот действительно прилип к пояснице. По привычке тронув себя за нагрудный крестик, Заречный с удивлением обнаружил, что того на верёвочке нет. «Странно, — подумал он, — верёвка целая, а серебряного крестика, прибывшего с ним ещё из Афгана, почему-то нет. Может старик срезал, когда меня лечил? Так чего не снять было вместе с верёвкой?» Немного опечаленный таким обстоятельством, Иван, с подозрением поглядывая на хозяина дома, подошёл к деревянной кадке, стоящей в предбаннике, которая до краёв была наполнена чистой водой. В едва вздрогнувшем отражении он увидел лицо пожилого мужчины. Его лоб был испещрён глубокими морщинами, которые, словно печатями, закрепили на лице следы нелёгкой жизни, а его широкий волевой подбородок покрылся многодневной щетиной. На голове этого мужика, грустно взирающего из-под широких бровей большими серыми глазами, во все стороны топорщились отросшие и слипшиеся от пота русые волосы. Благодаря их природному цвету, пучки ранней седины не так сильно бросались в глаза. «И до чего я дошёл, а мне ведь всего сорок четыре», — пронеслась в голове скорбная мысль.

Чтобы избавиться от тяжёлых дум, Иван решительно шагнул в раскалённое и дышащее, словно дракон, жаром отделение бани.

Приятная процедура парения с похлопыванием по телу дубовым веничком да попиванием всё того же чая с мёдом придала исхудавшему телу новых сил и желания жить и творить. Бросая короткие взгляды на старика, он отметил, что тот, несмотря на свой преклонный возраст, выглядит гораздо лучше, чем он.

— Велимудр, а как вас по батюшке? — вытираясь большим льняным полотенцем, спросил Иван.

— Отца Ярославом звали, да токмо лишнее это. Зови меня просто по имени да перестань мне выкать, чай не к ворогу обращаешься.

Мужчины вышли в предбанник, и Заречный поморщился, представив, что на чистое, дышащее энергией тело сейчас придётся одевать грязную, пропахшую подвалом и потом одежду. Однако старик и это предусмотрел. Он достал с полки чистую, светлую рубаху и шаровары, протянул их своему гостю и сказал:

— Одень покуда это, а свою одёжу завтра выстираешь.

Кинув перед Иваном пару новеньких лаптей, он тоже обулся и повернулся к выходу.

— Спасибо! — поблагодарил Иван, примеряя на себе обновки.

Одежда, если бы не худоба, пришлась бы в самый раз, ну разве что рукава были чуть короче, а вот лапти были точно великоваты. Велимудр взглянул на гостя и, кивнув себе головой, словно с чем-то соглашаясь, коротко сказал:

— Любо!

Одевшись, мужчины вышли на улицу. Солнышко уже давно село, и в окутавшей землю непроглядной черноте ночи всё, что находилось вокруг: и постройки, и окружающий их лес, казалось каким-то мрачным и нереальным. Луны видно не было, а звёзды, белым сахаром рассыпанные по всему небу, не давали никакого света, так что Заречному пришлось идти чуть ли не вплотную к Велимудру, чтобы не потерять того из виду.

— А теперь спать, — скомандовал старик, когда они вошли в дом.

В помещении, при их появлении, вспыхнул непонятной конструкции светильник. Он совсем не был похож ни на керосиновую, ни на масляную лампы и тем более на свечу. Да и каким образом он зажёгся, было непонятно, так как хозяин не воспользовался ни спичками, ни чем-либо ещё.

— А как…? — Заречный хотел было спросить о неизвестном виде энергии у Велимудра, но услышал уже из другой комнаты его голос.

— Ложись спать, утро вечера мудренее.

Лишь только бывший разведчик добрёл до своей лежанки, как светильник тут же погас.

— Спокойной ночи! — кинул Иван в темноту, но ответа не последовало, как и каких-либо других звуков, свидетельствующих о наличии в доме хоть какого-нибудь живого существа.

Не услышав ответа, он, насколько это было возможно, поудобней улёгся на своей жёсткой лежанке и закрыл глаза. Однако заснуть теперь так просто не получилось — как обычно, в голову полезли разные мысли. Прежде всего вновь начали одолевать размышления о том, куда и как он попал. Для того, чтобы как-то идентифицировать нынешнюю реальность, у него было слишком мало данных. Помучавшись некоторое время этими мыслями, Иван переключился на воспоминания о своей жизни в последние годы. Вспоминал Профессора и Марию Адольфовну, про серые, похожие друг на друга дни, проходящие в пьяном угаре и не приносящие в его жизнь ничего нового. Воспоминания о своём недалёком прошлом навеяли непонятную тоску, и ему вдруг стало стыдно за такое вот своё существование. Последним, что промелькнуло в его голове перед тем, как он всё же уснул, была мысль, что у него не только ничего не болело, но он также не испытывал никакой тяги к алкоголю, а ведь к этому делу у организма уже давно как сформировалась устойчивая зависимость.

Глава 2

Ночь для Заречного пролетела, словно одно мгновение, впрочем, в последнее время с ним это случалось довольно часто. Но вот, утро было на редкость приятным, в отличие от множества предыдущих. Кроме уже почти привычной необъяснимой лёгкости, у него не болела голова, не болела перенёсшая множество операций нога, которая частенько давала о себе знать перед изменением погоды. Да и общее самочувствие было такое же, как в той песне: «Проснись и пой…”. Вот и Ивану этим утром хотелось вскочить, петь, сотворить что-нибудь невероятное… Единственное, что у него осталось, и чему он сохранил верность и сегодня, так это одна его привычка. Она заключалась в том, что проснувшись утром, бывший разведчик не стал открывать глаз, а прислушался ко всем звукам, которые улавливали его уши. Первое, что он услышал, это назойливое жужжание мух в комнате. «Времена меняются, — мысленно ухмыльнулся Заречный, — а мухи, по-видимому, существовали всегда». Вот в многоголосье лесных птиц вмешалось глухое фырканье лошади хозяина дома, доносившееся откуда-то издалека. Напрягая слух, Иван попытался уловить звуки присутствия Велимудра, но сколько бы он не старался, так ничего и не услышал. Всё это время бывший разведчик никаким образом не подавал признаков того, что он уже давно бодрствует. Эта вот привычка в былые времена не раз удивляла его подчинённых. В то время, когда все думали, что капитан ещё крепко спит, его ум и органы чувств уже работали в штатном режиме. Посапывая и не совершая никаких телодвижений, точно во сне, он своим поведением мог запросто ввести в заблуждение любого, даже самого внимательного наблюдателя. Любого, но только не хозяина этого жилища.

— Ну, чего нежишься, ако красна девица? — услышал он знакомый голос из соседней комнаты. — Коль проснулся так вставай, завтракать пора.

«Что же это за старичок такой, — подумал Заречный, — ничего от него не скроешь и не утаишь. Вот такого бы нам тогда в Афгане в разведроту, цены бы ему не было». Он резво, словно сбросив лет двадцать со своих плеч, вскочил со своей лежанки. Не найдя возле кровати своих привычных стареньких кроссовок, Иван вспомнил, что старик наделил ему новые лапти, которые и лежали рядом. Он неуклюже надел их и прошёл в соседнюю комнату. Здесь, несмотря на то, что солнышко ещё не выглянуло из-за верхушек исполинских деревьев, растущих вокруг, было гораздо светлее, так как окно располагалось с восточной стороны.

— Доброе утро! — поздоровался Заречный и многозначительно посмотрел на стол в надежде обнаружить чего-нибудь более плотного, чем вчерашний чай.

Однако вновь кроме двух чашек и посудины с мёдом, ничего не обнаружил. Старик перехватил этот короткий разочарованный взгляд и, улыбнувшись краешками губ, пояснил:

— Нонче ещё чайку с мёдом выпьешь, а уж в обед можно будет и репки пареной откушать.

— Так сколько же всё-таки я проспал? — не удержался от вопроса Иван, присаживаясь за стол.

— Дак, почитай, весь сороковник-то и проспал, — вновь улыбнулся старик.

— Со-рок дне-й? — удивлённо протянул Заречный, — и я до сих пор не умер от голода?

— А с чего это ты помрёшь, мил человек? — невозмутимо, словно речь шла о чём-то вполне естественном, ответил хозяин, разливая по чашкам напиток, — чай не дрова ж колол, а знай, спал себе. Сколько твоему естеству во сне нужно-то? Самую малость и нужно. Токмо глянь нынче, как здоровье-то поправил! Любо!

— Да, любо, — согласился Иван, вновь ощутив прилив сил и шумно вдохнув аромат трав, исходящий из чашки, сделал большой глоток.

Однако на этот раз напиток оказался малоприятный. Лишь только это варево оказалось во рту, как тело вдруг инстинктивно напряглось, глаза чуть было не выскочили из своих орбит, а к горлу подступил навязчивый комок. Взгляд Заречного хаотично заметался по комнате, отыскивая место, куда бы можно было извергнуть содержимое рта — напиток оказался очень горьким и противным.

— Не смей сплёвывать, — прикрикнул наставник, заметив его движения. — Глотай, глотай, да медком заешь. Надобно это всё выпить.

Иван усилием воли всё же заставил себя проглотить то, что было во рту, и тут же заел двумя ложками сладкого пахучего мёда. Словно прося о пощаде, он грустно взглянул на лекаря в надежде ограничиться одним глотком, но тот был непреклонен.

— Надобно выпить всё! — твёрдо скомандовал он и кивнул головой на чашку с зельем. — Чай, когда дома всякую мерзость пил, так не кривился.

Иван был согласен со стариком, тот ведь присутствовал один раз на их завтраке и видел, как они лихо употребляли свою привычную «горькую». Пришлось взять себя в руки. Он подождал немного, настраиваясь на очередную порцию, а затем, сделав пару глубоких вдохов-выдохов, залпом выпил содержимое чашки. Вновь заев приготовленной ложкой мёда, бывший разведчик облегчённо вздохнул.

— Вот и любо! — похвалил старик.

Он взял пустую посуду и, подойдя к печке, налил ему ещё одну порцию.

— Вы же сказали, что одну чашку!? — не на шутку возмутился Заречный.

Однако он тут же умолк, почувствовав приятное тепло, которое, словно просачиваясь через стенки желудка, начало быстро распространяться по всему телу. Это было новое ощущение, которое бывший разведчик ещё не испытывал ни разу в жизни. Тепло, струясь незримыми потоками, сантиметр за сантиметром заполняло тело, пока не дошло до поверхности кожи, наконец, превратившись в горячий пот.

Пышущий жаром, Иван ощутил ещё больший прилив сил, какого у него не было, наверное, с самой юности. Голова его стала необычайно лёгкой, а сознание невероятно ясным. Заречного вновь охватило желание петь и творить. Старик заметил изменения в состоянии своего пациента, но, не подавая виду, ответил на его возмущённую реплику:

— Во-первых, я же говорил тебе, не выкай, а во-вторых, это другой настой, не горький. Пей!

На этот раз напиток, действительно, оказался довольно приятным на вкус и, по-видимому, обладал каким-то стабилизирующим эффектом. Теперь внутреннее тепло стало не таким ярким, а превратилось, скорее, в ощущения силы и здоровья внутри. Теперь, растягивая удовольствие и не спеша делая по маленькому глотку чая, Иван решил, наконец, выяснить, где же он всё-таки находится и как сюда попал.

— Велимудр, скажи, а как страна называется, в которой ты живёшь?

— У нас не страна, а Империя, именуется Великой Тартарией! — с гордостью произнёс лекарь, — а правит империей Великий Хан Хубилай.

— Вона куда меня занесло! — воскликнул Заречный, — так это чего, у вас сейчас монголо-татарское иго?

— Ваня, — лицо старика стало серьёзным, — ты же с виду разумный человек, а такую нелепицу сказываешь, что прямо ни в какие ворота… Чему тебя только учили? Мы не монголы, а моголы, а татар здесь и в помине никогда не было. Ты, вот, иго говоришь? Так я тебе скажу, что братья наши чингисиды все земли, которые ранее Скифские были, от нашествия крестоносцев защищают уж сколько лет. Кабы Великий Хан Батый своим походом не проучил этих бусурман католических, кои на наши земли свои рты ненасытные уж сколько лет разевают, вот тогда бы и наступило то самое иго. Эх, — вздохнул Велимудр, — благо я загодя до твоего появления побывал в вашем мире и маленько разобрался, что за дурь вам в головы вкладывают, начиная с пелёнок и кончая вашими этими ститутами.

— Институтами, — аккуратно, чтобы не обидеть старика, поправил Иван.

— Вот, я и говорю, ститутами. Понахватались чужеземных слов, а свою грамоту и свои исконные слова вовсе позабыли, — недовольно проворчал хозяин дома, не обратив никакого внимания на замечание своего гостя.

Заречный смутился, так как старик вновь был прав. Сколько всего ненужного, а порой и мерзкого, пришло к нам в Россию за последние десятилетия из так называемого «просвещённого» Запада. Он, как офицер и патриот, которым себя считал, всегда был против насаждения всякой иноземщины, начиная с вывесок на магазинах и заканчивая западными реформами в образовании.

— Да ты не печалься, не твоя ведь вина, что такое чаромутие сотворили прихвостни и слуги господ закордонных. Они свою машну-то деньгами набивают, а того и не ведают, что всё это для того деется, дабы отрезать потомков народа Великого от языка истотного, языка образного. Дабы не могли потомки славян разобраться в родословной своей да словом могучим благие дела творить, благотворно влияя на весь окружающий их мир. Я ведь, покуда в вашем мире гостил, много всякого разного лиха у вас повидал да услыхал. А вы это самое лихо-то нынче за благо почитаете.

— Велимудр, — ухватился за слова хозяина Иван и решил задать вопрос более для него насущный, — а каким образом ты-то попал к нам? Как я здесь очутился?

Старик, всё ещё находясь под впечатлением своих слов, серьёзно взглянул на собеседника, однако уже через несколько секунд Ивану показалось, что он как-то смутился.

— Дак, незадача вышла… Надобно мне было у Хана нашего побывать, да в тот момент, когда я заклинание-то творил, мне, как на зло, комар на щеку-то и сел. Я-то эту мелочь завсегда не трогаю, а тут, словно бес дёрнул, взял и прихлопнул невзначай комаху: зело поглощён был чародейством своим. А когда тварь земную невинную жизни лишил, пространство-то и искривилось… Вот и открыл не по своей воле проход не к Хану, а в ваш мир… Вы, поди, даже не ведаете, как смерть даже такого маленького существа на окружающее пространство-то влияет? Я уж не говорю про большую живность, кою вы в угоду своему чреву ежедневно тысячами убиваете.

Заречный, как человек, родившийся в семье коммунистов и проживший значительную часть своей сознательной жизни в атеистическом обществе, даже не обратил внимание на слова лекаря о каком-то там заклинании и о таком кардинальном изменении пространства после убийства комара; сколько он этих кровососов за свою жизнь перебил, и не сосчитать… Не было в его картине мира заложено и таких понятий, как магия и эзотерика. С детства привыкший верить лишь тому, что можно было пощупать своими руками, он понимал: всё, что сейчас с ним происходит, это не сон и не полёт фантазии, а весьма достоверная реальность. А раз так, то всему этому должны быть вполне объяснимые с научной точки зрения причины.

— Постой, — осенила бывшего разведчика догадка, — а не в канализационный канал ли проход этот открылся, в котором Мария Адольфовна тебя тогда подобрала.

— Туда, — вздохнул лекарь, — в яму тесную и зловонную.

Старик поморщился, видимо, вспоминая свои приключения в будущем времени и, чтобы нейтрализовать это видение, отпил из своей чашки того самого горького напитка, который Иван пил за первым заходом. Теперь пришла очередь скривиться Заречному, при воспоминании о вкусе этого зелья. Он внимательно следил за тем, как отреагирует на питьё сам его изготовитель, но тот спокойно проглотил содержимое чашки, будто выпил не горечь непереносимую, а чистой воды из колодца, и даже мёдом не закусил.

— Теперь по-ня-тно… — протянул Иван, не дождавшись ожидаемой реакции от старика.

Он опустил взгляд на стол и задумался.

— Ну, а как я сюда попал? Я смогу снова вернуться назад? — осторожно, словно боясь получить отрицательный ответ, спросил Заречный.

— Ты-то? Дак, и ты, видать, в ту же яму у себя свалился, почитай в то самое время, когда переход-то открылся. Как ты туда попал, этого уж я не ведаю, это тебе лучше меня знать надобно, а по поводу возвращения, так чего же нет. Вернёшься назад, знамо дело, токмо тогда, как проход этот в полнолуние откроется, то бишь, через тринадцать дней значит. Ну, а покуда погости ещё, наберись сил. Чай у вас в городе такого воздуха да такой баньки-то не сыщешь?

— Это да, воздух у вас здесь не в пример нашему, даже густой какой-то, — согласился Иван.

Старик лишь молча кивнул головой и, вставая с табуретки, сказал:

— Ну, Ваня, вижу, что силушка у тебя появилась, давай-ка пойдём во двор, поработаем маленько, а те вопросы, что у тебя в голове созрели, позжее задашь, когда время обеда подойдёт.

У самых дверей Велимудр остановился и, обернувшись, добавил:

— Ты вещички-то свои прихвати, мы сперва на озеро сходим, прополощешь их в водице чистой, дабы свеженькие на себя одеть.

Заречный вернулся к лежанке, возле которой на полу лежали его джинсы и футболка. Нижнего белья он давно уже не носил. Впрочем, и в этом мире, судя по тому во что одевался в бане старик, этих вещей тоже не было. Подойдя к хозяину дома, ожидающему у дверей, Иван осторожно поинтересовался:

— Велимудр, скажи, а я сюда так вот босой и попал?

Он кивком указал на свои ноги, на которые сейчас были одеты новые лапти. Проанализировав, всё, что узнал сегодня утром, Иван понял, что те малолетки, которые его били, видимо, и сбросили окровавленное и недвижимое тело в канализационный люк. Возможно, они подумали, что убили человека, и, испугавшись, решили скрыть следы своего преступления. Вот только в то, что они позарились на его старые, растоптанные кроссовки, он поверить не мог. Старик, который уже было взялся за ручку двери, чтобы выйти из дома, вновь остановился и, обернувшись, улыбнулся.

— Сюда-то ты босой попал, так как обувка твоя, видать, не из натурального сырья-то изготовлена была. Через переход токмо природные вещи проникнуть могут, остальное сюда не попадёт. Вот шаровары твои натуральные, да и рубашка нательная тожеть из хлопка. Верёвочка вон, — лекарь указал на шею Ивана, — и та из природного сырья, а остальное, видать, из чего-то чужеродного у тебя было сделано.

— А крестик? — вспомнил Заречный про ещё одну пропажу, услышав разговор о верёвочке на шее. — Крестик же из серебра был, он-то куда делся?

— Всё, что подверглось изменениям на уровне мельчайших частиц, тожеть в проходе остаётся. Твоё серебро коль и чистое было, без примесей всяких, да токмо для придания ему формы крестика его ведь расплавить требовалось.

— А всё то, что через переход не прошло, оно куда девается? — продолжал допытываться Иван.

— Куда ж оно денется-то? Знамо дело, там же и осталось, в том месте, откуда пришёл, то бишь, в яме вашей вонючей и лежит.

— Ну, слава Богу! — вздохнул с облегчением Заречный. — Думаю, что туда вряд ли кто-нибудь просто так полезет, а значит, когда вернусь, то смогу и обуться, и крестик повесить на место. А то представляю, как буду выглядеть в своём времени в этих лаптях.

Бывший разведчик с улыбкой взглянул на свои ступни и пошевелил пальцами. Старик молча ухмыльнулся, но ничего не ответил на реплику по поводу лаптей. Вновь поворачиваясь к выходу, он негромко произнёс:

— И вот ещё что. Ты, Ваня, когда выйдешь, не пугайся-то. Там во дворе сейчас охранник гуляет, я тебя с ним познакомлю, и он тебя не тронет.

Заречный мысленно улыбнулся таким словам. Уж кому, кому, а ему-то, с его способностью справиться за раз хоть с тремя дюжими охранниками, одного бояться и вовсе было нечего. Тем более волшебное зелье придало ему столько сил, что, казалось, он сейчас гору своротить может. Однако его пыл немного поубавился, когда он увидел того самого охранника. Лишь только они с хозяином дома вышли на порог, как на них, оскалив длинные белые клыки, ринулась огромная живая бурая гора, которая на самом деле оказалась большущим медведем. Иван сам был не маленького роста — чуток не дорос до двух метров, но это чудовище было в полтора раза выше его. Медведь зарычал, излучая всей своей сущностью потоки неимоверной силы, а его маленькие глазки блеснули огоньками ярости. Заречный инстинктивно сделал шаг назад в дом, но старик спокойно подошёл к своему питомцу и тихонько что-то шепнул тому на ухо. Что уж он ему сказал, было неизвестно, но только медведь в следующее мгновение из взъерошенного, злобного монстра вдруг превратился в ручного ласкового мишку. Он, словно стыдясь за своё недостойное поведение, склонил перед стариком голову и потёрся мордой о его бедро.

— Ну, вот и любо! — добродушно произнёс вслух Велимудр и, обернувшись к гостю, с улыбкой добавил, — ну, что замер-то у порога, пойдём, не тронет он тебя.

Иван, с опаской поглядывая на медведя, быстрым шагом направился к выходу со двора. Несмотря на заверения хозяина, он не был полностью уверен в том, что у зверя хватит разума не нападать на незнакомца, поэтому расслабился лишь тогда, когда старик, выйдя вслед за ним, прикрыл створку ворот.

— Что, страшно? — с хитринкой в глазах спросил Велимудр.

— Да уж, охранник славный у тебя, ничего не скажешь, — ответил Заречный, пропуская старика вперёд и направляясь вслед за ним по едва заметной тропинке вглубь леса.

— Надёжный! — согласился Велимудр. — Пришлось, вот, пригласить косолапого после того, как этот незаконный проход образовался. Мало ли кому вздумается в эту вашу канализацию в полнолуние заглянуть. Я ведь за всем не услежу, так пущай он и присмотрит.

— А почему я его вчера вечером не видел, когда мы в баню ходили? — поинтересовался Иван?

— Дак, он же зверь не подневольный. Гулял в лесу. Когда сегодня ночью вернулся, я его обратно во двор и пустил.

— А если проход откроется, а он гулять уйдёт?

— Не-е-е-т, — заверил старик, — он ведает время своего дежурства. Три дня полнолунных будет сидеть, как полагается, во дворе. В эти дни, если его даже не покормить, так он и в этом случае своего поста никогда не оставит.

— Послушай, Велимудр, — Заречный, наконец, улучил подходящий момент, чтобы получить ответ на интересующий его вопрос, — вот у нас проход в канализацию открывается, а в каком месте он в вашем мире выходит?

Путники уже вошли в непривычно тёмный и из-за этого кажущийся каким-то волшебным лес. Еле заметная, а порой и вовсе пропадающая из виду тропинка, как и все лесные дороги, была довольно извилистой. Она огибала стороной густые, непроходимые заросли кустарника, большие муравьиные кучи и поваленные ветром сухие деревья. Иван, бодро и легко шагая за своим проводником, из-за своего высокого роста еле успевал уклоняться от нависавших над тропой размашистых, сосновых ветвей, которые юркий старичок, казалось, и не замечал. Тот, казалось, проходил прямо сквозь них, вовсе не совершая каких-либо дополнительных телодвижений. К тому же, Велимудр время от времени, будто умышленно проверяя реакцию своего гостя, как бы по необходимости отклонял в сторону растущую на пути ветку, а когда тот приближался, резко её отпускал. В первый раз Заречный чуть было не получил по лицу оплеуху упругой, молодой хвойной лапой. Отпущенная стариком, подпружиненная ветка почти впритирку просвистела у его лица. В этот раз только отменная реакция бывшего разведчика и бывшего спортсмена не позволила произойти этой неприятной встрече. После этого случая, приведя свой ум и тело в режим повышенной готовности, Иван уже с лёгкостью избегал таких вот подвохов своего хитрого проводника. Велимудр долго молчал, неустанно шагая вперёд, но потом всё же ответил на заданный ему вопрос.

— Проход этот прямиком в мой ледник и открывается, — признался он.

Теперь Заречный понял назначение ещё одной постройки во дворе. Оказывается, это был вход в погреб, который обычно в конце зимы заполняли льдом, после чего там можно было всё лето хранить скоропортящиеся продукты.

— А что, были уже прецеденты? Попадал к тебе кто-нибудь из нашего мира? — поинтересовался он.

— Опять ты эти словечки бусурманские — «пренценденты»… — передразнил его Велимудр, — Нет, слава Богам, из людей никто не попадал. Крыса как-то забежала из вашей этой… из вашего мира, в общем, да только от этих тварей у меня ледник заговорённый. Со двора никто из племени ихнего туда не залезет. Ну а этой, коль попала, деваться некуда было, вот и сгинула бедолага, не зная, куда от заклятия укрыться. А из людей нет… не было никого, токмо, сам понимаешь, всяко может случиться, и лучше не рисковать.

— Так почему ты не можешь от людей свой погреб заговорить, чтобы медведя к охране не привлекать, — пошутил Иван, как обычно, не поверив в какой-то там заговор и заклятие.

— От людей нельзя, — серьёзно ответил Велимудр, — попади кто под это заклятие, да случись ещё, если невзначай, помрёт, горя потом не оберёшься. Тяжёлая это карма — убийство человека.

Лекарь на мгновение остановился, оглянулся на своего спутника, взглянул на него своим проницательным взглядом и, словно что-то надумав, добавил:

— Однако ты, Ваня, по своей варне воин, а стало быть, тебе эти тонкости знать не надобно.

Старик вновь повернулся к спутнику спиной и продолжил путь.

«Ясно дело „не надобно“. Буду я ещё голову всякой мистикой забивать», — подумал Заречный, пускаясь вслед за лекарем, а вслух сказал:

— Ну а если, к примеру, человек сюда попадёт, что с ним будет?

На этот раз он намекал на то, что будет с попаданцем, если он в лапы косолапому охраннику угодит.

— Дак, что с ним может быть-то? Ничего с ним не будет. Косолапый его просто никуда не пустит, ежели, конечно, тот никакой угрозы ни для него, ни для нас представлять не будет. Охранник, он ведь только с виду такой злой, а в душе он добрый, непотребного зла никому не причинит. Мне его мои братья из Беловодья, страны, что на Запад да к Северу ближе располагается, подарили. Эту страну так некоторые и называют — Бьярмаланд, страна медведей значит. Я его не стал в неволе держать — в лес выпустил. А уж когда понадобился, то пригласил вот на службу. За это он, как и полагается служивому, получает питание. Он ведь, между прочим, косолапый этот, в прошлой жизни богатырём был, тоже к варне воинов принадлежал. Знамо дело, накармовал, как же иначе-то, теперь вот отрабатывает своё, дабы в следующей жизни, стало быть, вновь человеком родиться.

Как и полагается закоренелому атеисту, Заречный вновь пропустил мимо ушей сказки про карму и про прошлую жизнь медведя. «У каждого есть свои причуды, не лишён их и Велимудр», — думал он, уловив лишь то, что медведь никого не задерёт насмерть. В голове между тем кружилось ещё множество вопросов, и он хотел как можно скорее получить на них ответы.

— Скажи Велимудр, — вновь обратился Иван к старику, — а как тебе удалось вылечить мою ногу? Мне врачи сказали, что я теперь всю жизнь на неё хромать буду.

— Словечко-то придумали — «врачи», — хмыкнул старик, не оборачиваясь, — от слова врать что ли? Врут, поди, много лекари ваши? Как удалось вылечить, я тебе объяснить покуда не смогу. Не болит, ну и Слава Богам.

— А почему меня после того, как я проспался, на алкоголь не тянет, будто и не пил никогда в жизни. Ты что, меня закодировал? — задал Заречный очередной вопрос, разочаровавшись, что не получил ответ на предыдущий.

— Не тянет, потому что вся отрава из тебя с потом вышла, нутро очистилось от гадости, которой было заполнено… А чистому нутру-то зачем требовать то, что его вновь травить будет. Ну и кое-каких сущностей из тебя изгнал, дабы не искушали твой разум.

— Напрасный труд, — вздохнул Иван. — Ух ты!

Отвлёкшись на разговор, он в очередной раз чуть было не пропустил коварный удар, резко отпущенной проводником ветки. Просвистевшая иголками в нескольких миллиметрах от лица, сосновая лапа осталась позади, и Заречный, бросив на проводника очередной укоризненный взгляд, всё же закончил то, что хотел сказать:

— Всё равно ведь вернусь и опять от такой жизни пить начну.

— Это вряд ли, — хитро улыбнулся старик, обернувшись назад, — ты теперь видеть будешь причину тяги к этой вашей отраве.

— Это как же?

— Вернёшься домой, узнаешь, — вновь ушёл от ответа Велимудр, — здесь я тебе этого объяснить не смогу.

— Слушай, — рассердился Заречный, — почему ты ничего мне не рассказываешь? Чего у тебя не спросишь, ты ничего объяснить не можешь. Ну, хотя бы то, каким образом я тебя понимаю, ты можешь пояснить? Я ведь слышу, что ты говоришь на каком-то старинном наречии, но понимаю всё как нужно, словно у меня переводчик в голове.

— А вот здесь ты в самую точку попал!

Старик резко остановился, и Иван чуть было не налетел на него с разгона. Велимудр развернулся и вновь пристально посмотрел в глаза своему гостю из будущего, словно пытаясь что-то в них прочесть.

— Так и есть, — закончил он свою мысль, — я тебе в голову духа-толмача подселил, вот он-то тебе и растолковывает всё как надобно.

— Тьфу ты, — раздосадовано сплюнул Заречный, — я его серьёзно спрашиваю, а он мне опять сказки про духов рассказывает. Да не верю я во всех этих духов, леших, домовых и прочую нечисть.

— Покуда, — спокойно ответил Велимудр, не обращая внимания на возмущённый тон собеседника.

— Чего, покуда? — не понял Иван.

— Покуда не веришь, говорю, — раздался голос за спиной.

Заречный резко обернулся назад. Там с довольной физиономией стоял ещё один Велимудр. Тогда Иван посмотрел вперёд и, не обнаружив там никого, вновь развернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь старик исчез совсем. Покрутив головой в разные стороны, Заречный прислушался к лесу, чтобы постараться уловить звук шагов лекаря, но кроме звонкой переклички местных пернатых обитателей ничего не услышал.

— Ну чего там головой крутишь, аки волчок какой? — послышалось где-то впереди. — Долго я тебя ещё ждать-то буду?

Метрах в десяти из-за густых зарослей кустов выглянула голова Велимудра.

— Ваня, я тебе говорю! — вновь крикнул старик, привлекая к себе внимание.

Заречный быстрым шагом направился к своему проводнику, и когда между ними оставалось несколько шагов, тот развернулся к нему спиной и, как ни в чём не бывало, продолжил путь.

— Только не нужно уверять меня, что это какая-то там магия, — кинул в спину старику Иван. — Я не пацан деревенский и знаком с разными видами гипноза. Так что, если ты думаешь, что удивил меня, то глубоко ошибаешься.

— Ну-ну, — негромко пробурчал Велимудр, продолжая шагать в известном только ему направлении.

Ещё минут через десять пути Заречный не выдержал и спросил:

— Долго ещё идти? Разве нельзя было постирать дома в какой-нибудь бочке, например?

Не дождавшись быстрого ответа, он, начиная сердиться, задал ещё один вопрос:

— Это ты всегда так далеко ходишь, чтобы постирать одежду?

— Ежели надобно, то хожу, — буркнул в ответ проводник, не сбавляя темпа и, как и прежде, время от времени стараясь стегнуть своего попутчика отведённой в сторону и затем отпущенной веткой. — Не переживай, скоро будем на месте.

Иван окинул взглядом окрестности, но не обнаружил никаких признаков того, что скоро этот лес, наконец, закончится.

— А вот, ты сможешь объяснить, почему я в этом вашем мире чувствую какую-то лёгкость? И воздух будто не такой, как у нас, а, как я уже говорил, будто гуще он, что ли?

— Увы, — уже не оборачиваясь и продолжая движение, ответил Велимудр, — этого я тебе тоже объяснить не могу. И не потому, что не хочу, а от того, что и сам не знаю.

— Это как же?! — неподдельно удивился бывший разведчик. — Чтобы ты и не знал?

— Да вот так! Что-то, видать, на нашей Мидгард-Земле произошло в промежутке от наших времён до вашего времени. Токмо я, пребывая у вас, ни в одной книге из ваших библиотек не встретил даже упоминания об этом событии. Сдаётся мне, что кто-то изрядно потрудился, абы выморать из документов, а там и из памяти людской, что-то весьма важное.

Старик замолчал, а лесная чаща вдруг резко расступилась, открыв взору путников неописуемо красивую картину. Перед ними появилась широкая поляна, а за ней большое озеро с прозрачной, как слеза, водой. В одних местах чистые озёрные воды омывали высокие, скалистые холмы, в других плавно переходили в пёстрые, зелёные луга, за которыми вновь, куда не кинь взгляд, раскинулись леса и сопки. Если до сих пор, пробираясь сквозь густые заросли, трудно было оценить высоту растущих в этой местности деревьев, то теперь, выйдя на прибрежную, каменистую равнину и взглянув вдаль, можно было увидеть, что исполинские растения в некоторых местах упирались чуть ли не в самые облака. Иван остановился, заворожённый красотой местности. Старик, пройдя ещё несколько шагов, тоже притормозил. Он обернулся на спутника и, глядя на его восхищённое лицо, с усмешкой спросил:

— Так как, Ваня, стоило сюда идти, али нет?

— Стоило, стоило, — смягчившись от увиденного зрелища, ответил Заречный.

— То-то же, — улыбнулся Велимудр, — ну, пошли к озеру, покажу, где удобнее постираться будет.

Прошагав ещё с десяток метров, они подошли к берегу. Солнце уже поднялось довольно высоко. В искрящейся от солнечного света и прогретой горячими лучами воде, у самого берега плескался косяк какой-то мелкой рыбёшки. В одном месте, в каменистом дне было сделано углубление размером с небольшое корыто, из которого можно было ведром зачерпнуть воды или, как предложил старик, постирать вещи.

— А что это за озеро? — спросил Иван, не мешкая приступив к стирке.

— Катайское, — коротко ответил Велимудр, тоже, видимо, в который уже раз наслаждаясь красотами местной природы.

С географией у капитана в отставке Заречного тоже всё было в порядке, но это название ему ни о чём не говорило. «Видимо, сейчас, то есть в моём времени, оно называется по-другому», — подумал он, интенсивно работая руками. Без современных химических средств или хотя бы щётки тщательно отстирать одежду было нереально. «Зато отмоется от пыли да и потом вонять не будет, — продолжал размышлять Иван. — Наверно я действительно сильно потел, когда находился в лечебном сне, вон какое амбре от футболки идёт, да задубела, будто картон». Выстирав свои джинсы и футболку и разложив вещи на горячих камнях для сушки, Заречный взглянул на своего проводника. Тот, скрестив ноги и полуприкрыв глаза, неподвижно сидел неподалёку. «Медитирует», — предположил бывший разведчик и, чтобы не мешать старику «посещать неведомые миры», пока вещи будут сохнуть, решил искупаться. Он быстро освободился от своей лёгкой одежды и вошёл по щиколотку в воду.

— Будь осторожен, — послышался сзади голос Велимудра.

Иван резко остановился. В голове сразу промелькнула мысль об опасных неведомых чудовищах, живущих в эти допотопные времена в озере. Обернувшись назад, он вопросительно посмотрел на старика, а тот, не меняя позы и не открывая глаз, продолжил:

— Действие снадобья очень обманчиво, и никому не ведомо, когда закончится его сила.

Заречный улыбнулся и, хмыкнув в ответ на такое предупреждение, смело зашагал в глубину, шумно рассекая ногами водную гладь. Непуганая в этих краях рыбёшка не уплыла далеко, а только, поблескивая на солнце чешуёй, расплылась чуть в стороны, пропуская незваного гостя. «Вот где рыбалка! — мелькнула в голове Ивана мысль, — и удочки не надо, руками можно ловить». Сам он не был заядлым рыбаком, но понимал все преимущества такого количества рыбы. Сделав ещё несколько шагов вперёд, Заречный почувствовал, что вода стала заметно холоднее, а ещё через пару метров дно начало резко уходить в глубину. Тогда он оттолкнулся ногами, а его руки интенсивно заработали, загребая воду. Не рискнув заплывать в холодной воде слишком далеко, бывший разведчик поплыл вдоль берега метрах в десяти от него. Получая забытые за много лет наслаждения, он проплыл немного вперёд, после чего развернулся и двинулся в обратном направлении. Однако с его телом начало происходить что-то непонятное. То ли, вода была непривычно холодной, то ли его ослабленный организм дал сбой, но только ни с того ни с сего он вдруг начал резко терять силы. И это было только начало, так как через несколько секунд свело его травмированную ногу, да так, что пошевелить ею он практически не мог.

Ещё будучи в армии, Иван научился в любой ситуации никогда не паниковать, как бы не было трудно. С давних пор он твёрдо усвоил главное правило: паника — это верный путь к гибели. Вот только сейчас в его сохранившую спокойствие голову почему-то не приходило никаких мыслей о том, как выйти из сложившегося положения. Самое последнее, что он мог сделать, так это позвать на помощь. Однако оказаться беспомощным слабаком в глазах старика, который вряд ли бы смог ему сейчас чем-нибудь помочь, его гордость и самолюбие не позволяли. Из последних сил, сопротивляясь неумолимой силе тяжести, увлекающей на дно беспомощное тело, капитан запаса Иван Петрович Заречный в последний раз вдохнул полную грудь воздуха и медленно начал опускаться под воду. В его ещё ясном сознании, словно на ускоренной перемотке кинофильма, бешено проносились потоки мыслей. Сердце, казалось, сжалось в маленький комочек, но не от страха, а от сожаления о такой бесцельной жизни и такой бесславной кончине. Но вдруг его барабанные перепонки ощутили довольно сильный удар по воде, а через несколько секунд какая-то неведомая сила подхватила его за волосы и стремительно, точно котёнка, потащила назад к поверхности.

Глава 3

Придя на озеро, Велимудр оставил своего подопечного заниматься своими делами, а сам подобрал себе удобное местечко, присел, скрестив ноги, и прикрыл глаза. Через несколько минут он вошёл в состояние безмятежности и послал условный ментальный сигнал в ноосферу Земли. Ответ не заставил себя ждать.

— Здравия тебе, Велимудр! — прозвучал в его голове хорошо знакомый голос.

— Здрав будь и ты, Добрыня! Как у тебя дела? Как семья, как дети? — так же мысленно ответил старик.

— Благодарю, у меня всё в порядке. Как ты поживаешь?

— Да и я, Слава Богам, ни на что не жалуюсь.

Если бы Заречный в это время оторвался от своей стирки и внимательно вгляделся в лицо старика, то даже он, опытный разведчик, не смог бы догадаться, чем тот занят. И уж вовсе ему в голову не пришла бы мысль, что Велимудр сейчас мысленно общается со своим другом. Выросший в расцвет автоматики и электроники, он вряд ли смог предположить, что для общения вовсе не нужны ни рации, ни телеграф, ни пейджеры с мобильными телефонами. Однако Иван был поглощён своими делами, ну а старик тем временем продолжил разговор:

— Добрынюшка, послушай, мне нужна твоя помощь.

— В чём проблема?

— Дело в том, что ко мне приблудился один воин, и ему вскоре потребуется помощь.

— И что это за воин, если ему помощь требуется? — ухмыльнулся собеседник.

— Да не местный он, приблудился через открытый проход из другого времени.

— Это оттуда, где ты побывал?

— Оттуда, Добрынюшка, оттуда. Занесло его по случаю, да по глупости.

— Что ж там у них за воины такие, коль глупы? — весело недоумевал Добрыня.

— Воин он хороший, обстоятельства так сложились.

— Лады, тебе виднее. Так в чём суть твоей просьбы?

— Видишь ли, этот воин весьма горд и всегда надеется на свои силы. Это зело хорошо, да токмо нынче-то у него их не так много. Я ему укрепляющего да бодрящего зелья дал, он и возомнил, что нынче горы может свернуть, того и гляди, на озере на самую глубину полезет.

— Это мне знакомо, — улыбнулся собеседник, — бесценная вещь это твоё зелье для воина в хорошем бою, а глубиной наше озеро славно, без сноровки туда плыть не стоит.

— Это да. А он-то как раз слаб ещё после болезни да многодневного голода. Уверен я, что травки-то мои с минуты на минуту перестанут силу давать. Ты уж будь добр, подсоби, не дай хорошему человеку сгинуть, он ведь из-за своего упрямства меня ни за что на помощь-то не кликнет.

— Лады, Велимудр, подсоблю, какие могут быть вопросы.

Ментальная связь прервалась, но старик продолжал оставаться неподвижным, словно в глубокой медитации, почти не дыша. Сидя с закрытыми глазами, он тем не менее прекрасно ориентировался в том, что сейчас делал его гость. Вот Иван закончил стирать, вот разложил вещи на камнях, а вот, как он и предвидел, тот пошёл в озеро купаться.

— Будь осторожен, — крикнул он, не открывая глаз, — действие снадобья очень обманчиво, и никому не ведомо, когда закончится его сила.

Так как гость из будущего ничего не ответил и даже не обернулся, то было непонятно, насколько серьёзно воспринял он это предупреждение. Вначале всё шло нормально. Заречный отплыл немного от берега и дальше двинулся вдоль его кромки. Понятно было, что пловец страхуется от непредвиденных обстоятельств, да только вряд ли знает, какая в том месте глубина. Некоторое время слышны были равномерные всплески, говорящие о том, что покуда всё ещё в порядке, но вот пловец остановился. Вначале Велимудр, буквально на несколько секунд, ощутил лёгкое волнение в ментальных волнах, исходящих из ауры его гостя. Но вскоре волнение вновь сменилось относительным спокойствием. Однако старого волхва это искусственно вызванное умиротворение не смогло обмануть. Теперь он отчётливо понимал, что случилось то, что он и предполагал. Потерявший одновременно и контроль над своей ногой, и все свои силы, мужчина ещё некоторое время пытался как-то противиться своей печальной участи. И здесь выводы Велимудра были верны. Тонущий даже в момент неминуемой гибели не проявил малодушия. Он не принялся кричать и звать на помощь. Закалённый в боях воин понимал, — в этой ситуации такие действия его не спасут. Ещё пара мгновений и вот пловец делает глубокий вдох и медленно уходит под воду. Ну что ж, теперь начинается самое интересное. На берегу послышались широкие, грузные шаги, от чего земля слегка даже завибрировала. Несведущему человеку могло показаться, что это небольшой слонёнок разгоняется для прыжка в длину. Вот ещё пара тяжёлых шагов, после чего последовал громкий всплеск воды.

Заречный не захлебнулся и даже не успел отведать вкуса студёной, озёрной водицы с привкусом речных водорослей. Благодаря тому, что перед погружением сделал глубокий и, как тогда подумал, последний вдох, он лишь на пару метров погрузился в толщу воды. Неожиданно ощутив, что кто-то схватил его за волосы, Иван ещё больше успокоился и дождался, пока неведомая сила вытащит его на поверхность. Когда голова очутилась над водой, бывший разведчик выдохнул, а после с огромным удовольствием втянул в себя полную грудь такого приятного, влажного воздуха. Отдавшись во власть влекущей его в сторону берега силе, лёжа на спине, он, будто ребёнок, только что родившийся на свет, с интересом познавал неведомый доселе окружающий его мир. Сейчас перед его взором в бескрайнем, синем небе медленно проплывали рыхлые хлопья облаков. «А небо-то здесь такое же, как и у нас», — мелькнула в голове мысль, и в этот момент его спина заскользила по гладкой поверхности прибрежной гальки. Неизвестный со скоростью катера за несколько секунд отбуксировал извлечённое из глубины тело к берегу. То, что это был человек, а не иное существо, Иван не сомневался, так как слышал тихое, глубокое дыхание и чувствовал железную хватку руки за волосы. Вот только увидев своего спасителя, он пришёл в немалое недоумение. Заречный, конечно, читал в детстве всякие волшебные сказки, но увидеть эту сказку наяву, для него было настоящим потрясением.

Когда незнакомец подтащил его к берегу, Иван, наконец, перевернулся на живот, а когда он чуть приподнял взгляд, его глаза упёрлись в человеческие ступни. С виду ступни, как ступни: пять пальцев, косточка на щиколотке, вот только размера они были не просто большого, они были огромными. Чтобы рассмотреть полностью всю фигуру своего спасителя, пришельцу из будущего пришлось приподняться и закинуть голову почти вертикально вверх. Перед ним живой горой возвышался молодой, красивый, русоволосый богатырь метра четыре ростом. И это было не преувеличение, это был реальный великан, который свысока взирал на широко раскрытые от удивления глаза спасённого им человека и улыбался во весь рот добродушной улыбкой.

— Ну, как водичка? — послышался сбоку ироничный голос Велимудра.

— Спасибо, нормальная, — автоматически ответил Заречный, всё ещё продолжая таращиться на исполина.

— Ты бы поблагодарил Добрыню за то, что это озеро не стало для тебя последним пристанищем, — сделал замечание старый волхв.

— Благодарю тебя, — как-то вяло отозвался Иван.

И тут над его головой будто майский гром прогремел. Это великан начал говорить, обращаясь к Велимудру.

— Погляди-ка, а он, и правда, гордый, — проревел Добрыня, и его улыбка стала ещё шире, — не часто, видать, ему приходится кого-нибудь благодарить.

Заречный немного смутился, ведь хотя сейчас и не война, но, что греха таить, этот громила действительно спас ему жизнь.

— Прости, я ещё не пришёл в себя, — схитрил он.

— Да ладно, я же понимаю, — прогрохотало над головой. — Ну, Велимудр, прости, токмо мне пора. Дела дома, сам знаешь…

— Благодарю тебя! — отозвался старик, а великан, махнув рукой на прощание, бодро зашагал в сторону леса.

Иван всё ещё немного удивлённо и восхищённо смотрел вслед быстро удаляющемуся великану, на его загорелые широкие плечи, на рельеф мышц, которые, словно живые барханы, перекатывались по мощному, оголённому торсу мужчины. Проводив своего спасителя долгим взглядом, пока силуэт того не скрылся в тени деревьев, он ещё некоторое время не отрывал взгляда от леса. Затем повернулся к старику и спросил:

— Велимудр, и что это сейчас было?

Лицо старика, как обычно, расплылось в своей загадочной улыбке, и он обыденным голосом ответил:

— Дак, брат мой это, стало быть. Добрыней кличут.

— Брат?! — переспросил Заречный. — Родной?!

Старик хмыкнул, намекая своему подопечному на его худую смекалку.

— Как тебе пояснить… — лицо Велимудра вмиг стало серьёзным. — Мы ведь все братья из одного племени Ариев, вышедших когда-то из легендарной Гипербореи.

— Но почему он такой высокий? — не унимался бывший разведчик.

— Почему, почему? — передразнил старик. — Оттого, что в древние времена все люди были такого роста. Да и сейчас тожеть таких вот богатырей ещё немало на Мидгард-Земле осталось. Разбрелись токмо по миру да и живут себе. Где племенами, где врозь.