Оглавление

Предисловие автора

Горы не убивают. Они просто позволяют нам умереть.

Когда я впервые прочитала историю двух альпинистов, выживавших семь дней в снежной ловушке на склонах Монблана, меня поразила не столько драматичность их положения, сколько те диалоги, которые они вели, записывая их на потрескивающий диктофон. В этих записях, обрывистых и прерываемых шумом ветра, было что-то большее, чем просто протокол выживания. Это была исповедь. Исповедь двух людей, стоявших на границе между жизнью и вечностью.

Я долго не решалась прикоснуться к этой истории. Слишком священным казался мне этот разговор, слишком личным. Но чем больше я вчитывалась в те немногие сохранившиеся строки, тем яснее понимала: эту историю нужно рассказать. Не как сухой репортаж, а как притчу о человеке перед лицом бесконечности.

«Белый шторм» — не документальная реконструкция событий. Это попытка услышать то, что осталось за кадром официальных сводок. Я изменила имена, добавила вымышленные эпизоды, позволила себе домыслить то, что снежная буря навсегда унесла с собой. Но суть осталась нетронутой — два человека, запертые в ледяной пещере, ведут последний в своей жизни диалог.

Почему мы идём в горы? Что ищем на этих опасных склонах? Возможно, ответ прост: мы ищем себя. А когда находим — оказывается, что это «я» совсем не такое, каким мы его представляли внизу, в мире горячего кофе и тёплых одеял.

Эта книга — о том, какие истины открываются человеку, когда вокруг остаётся только белый мрак. О том, как меняются все ценности, когда твоим единственным собеседником становится собственная смерть. О том, что значит — простить. Себя. Других. Даже эту безжалостную гору.

Я не знаю, что в итоге испытали те двое в своей снежной могиле. Но, работая над этой книгой, я будто сама побывала там — в этом царстве молчания, где каждый вздох отдаётся эхом, а мысли становятся такими же чистыми и острыми, как альпийский лёд.

Пусть «Белый шторм» станет для вас не просто чтением, а опытом. Опытом предельной искренности. Ведь только перед лицом смерти мы наконец осмеливаемся сказать то, что действительно важно.

— Мадина Федосова

Зима 2023 года

Где-то между памятью и вымыслом

P.S. Если после прочтения вам захочется выйти на улицу и вдохнуть полной грудью морозный воздух — значит, мне удалось передать хотя бы частичку того ощущения жизни, которое открывается человеку, когда он смотрит в глаза смерти.

Пролог

Холод.

Он пришёл неожиданно, как вор, прокрадывающийся сквозь слои одежды, сквозь термобелье и пуховку, сквозь кожу и мышцы, прямо к костям. Алехандро Гутьеррес почувствовал его ещё до рассвета, когда проверял снаряжение у палатки. Его пальцы, обычно такие ловкие, с трудом застёгивали карабины. Дыхание превращалось в белые клубы, которые тут же замерзали в воздухе, осыпаясь мелкими кристаллами на перчатки.

— Минус двадцать пять, — пробормотал он, глядя на термометр. — И это ещё до восхода.

За его спиной раздался шум раскрывающейся палатки. Эйвинд Ларсен высунул голову, его светлые волосы торчали в разные стороны, а на щеках остались следы от спального мешка.

— По моим расчётам, сегодня должно быть не холоднее минус восемнадцати, — сказал он, щурясь на термометр.

— Твои расчёты могут отправиться в одно место, — проворчал Алехандро, доставая из рюкзака ледоруб. — Горы живут по своим законам.

Ледоруб, старый, проверенный, с гравировкой «Мария, 2005», вдруг треснул у него в руках. Резкий звук, похожий на выстрел, разнёсся по ущелью, отражаясь от скал. Алехандро замер, разглядывая слом. Сталь лопнула ровно посередине, как будто кто-то аккуратно разрезал ее ножом.

— Вот черт, — прошептал он.

Эйвинд подошел ближе, его дыхание учащалось от холода.

— Это… нехороший знак, — сказал он, поднимая обломок.

— Знаки — для суеверных старух, — отрезал Алехандро, но в голосе его прозвучала неуверенность. Он вспомнил, как десять лет назад, в Пиренеях, у его жены Марии сломался ледоруб за день до того, как сорвалась лавина.

— По данным Института полярных исследований, — начал Эйвинд своим обычным лекторским тоном, — 83% альпинистских смертей происходят из-за игнорирования мелких неполадок в снаряжении.

— Заткнись, — резко сказал Алехандро. — Просто заткнись.

Он швырнул обломок ледоруба в снег, где тот мгновенно исчез, как будто его и не было.

Эйвинд вздохнул, доставая из кармана GPS.

— Ветер усиливается. Через два часа здесь будет пурга.

Алехандро посмотрел на небо. Облака, низкие и тяжёлые, ползли по горизонту, как стадо испуганных овец.

— «Когда ветер дует с запада, а облака ползут как крабы — жди беды», — процитировал он слова своего первого гида, старого баска, который научил его читать горы, как книгу.

Эйвинд усмехнулся:

— Мой дед, рыбак с Лофотенских островов, говорил: «Приметы — это то, во что верят те, кто не умеет читать барометр».

Они стояли друг против друга, два человека, два мировоззрения, разделённые не только национальностью, но и всем своим опытом. Алехандро, выросший в тени Пиренейских гор, с детства знал, что горы — это не просто скалы и снег. Это живые существа, капризные и опасные. Эйвинд, воспитанный среди фьордов и ледников, верил только в цифры, графики и научные прогнозы.

— Ладно, — наконец сказал Алехандро. — Давай проверим твой барометр.

Они продолжили подъём, не зная, что через три часа лавина накроет их с грохотом, который будет слышен за несколько километров.

Лавина

Она пришла без предупреждения.

Сначала был тихий шёпот — едва уловимый звук, похожий на шорох крыльев. Потом гул, нарастающий, как гром, переходящий в рёв. Алехандро успел лишь обернуться, прежде чем белая стена снега обрушилась на них.

Он помнил только ощущение падения, удары о камни, снег, забивающийся в рот, в нос, в глаза. Потом — темнота.

Первое, что он почувствовал, придя в себя, — боль. Острая, пронизывающая, исходящая откуда-то из глубины тела. Второе — тишину. Не ту мирную тишину гор, а густую, давящую, будто ватой заткнули уши.

— Ларсен? — его голос вернулся эхом от ледяных стен.

Ответом стал стон. В свете фонаря Эйвинд лежал, прижатый к стене пещеры, его лицо было бледным, почти прозрачным от боли. Он сжимал бок, и сквозь разорванную куртку сочилась кровь.

— Перелом? — Алехандро, автоматически доставая аптечку, вспомнил, как десять лет назад в Андах его напарник умер от такого же удара о скалу.

— Ребра… — Эйвинд скривился. — Но главное — это.

Он поднял диктофон. Кассета все ещё крутилась.

— Запись идёт уже… — посмотрел на часы, — сорок минут. Я начал, когда ты был без сознания.

Алехандро взял аппарат. Из динамика доносилось его собственное хриплое дыхание.

— «17:34. Это… Эйвинд Ларсен. Если вы слышите это — мы под лавиной на северном склоне…»

Голос норвежца на плёнке звучал странно спокойно, будто он вёл лекцию для студентов.

— Ты записывал это, когда я умирал? — Алехандро ощутил прилив ярости.

— Я записывал правду, — поправил его Эйвинд. — В 1963 году в Доломитах двое альпинистов оставили дневник — они вели его девять дней, пока не замёрзли. Прочти его — и поймёшь, что в конце все пишут одно и то же.

Алехандро выключил запись.

— Тогда давай писать не как все.

Снаружи завывал ветер, но здесь, в ледяном коконе, воцарилась тишина — та самая, что бывает перед исповедью.

Разговор в темноте

— Ты веришь в Бога? — неожиданно спросил Эйвинд.

Алехандро, занятый перевязкой его раны, остановился.

— Зачем?

— Просто интересно. В таких ситуациях люди обычно начинают верить.

— Я верю в горы, — сказал Алехандро. — Они ближе к Богу, чем любые церкви.

Эйвинд слабо улыбнулся:

— Мой дед говорил, что Бог — это просто эхо нашего крика в пустоте.

— Твой дед, кажется, много говорил.

— Он был мудрым человеком.

Алехандро вздохнул, откидываясь на ледяную стену.

— Если мы умрём здесь…

— Когда, — поправил Эйвинд.

— Если, — настаивал Алехандро. — Если мы умрём здесь, то что останется после нас?

— Эта запись.

— И что? Кто-то найдёт ее через сто лет, послушает и скажет: «А, ещё два дурака, которые полезли на гору».

Эйвинд закрыл глаза.

— Может быть. Но хотя бы они узнают наши имена.

Тишина снова заполнила пещеру. Где-то за стенами бушевала пурга, но здесь, в этом ледяном склепе, было почти тепло. Или это уже начиналось обморожение?

Алехандро взял диктофон.

— Тогда давай расскажем им всю правду.

И он нажал кнопку записи.

Часть первая

Предел

Глава 1

Предчувствие

Бильбао, Испания. Утро.

Бильбао встречал рассвет шумом мусоровозов и криками чаек. Алехандро проснулся от того, что холодный морской ветер хлопнул ставнями о подоконник. Он лежал неподвижно, слушая как за стеной Кармен наливает воду в кофейник — точные, экономные движения, выработанные за пятнадцать лет брака. На тумбочке рядом с фотографией Луисы в первом классе лежали его старые походные часы с треснутым стеклом — подарок Хавьера перед их последним совместным восхождением.

Он встал, и босые ноги коснулись кафеля, холодного как ледниковая морена. В спальне пахло нафталином от зимних вещей, которые Кармен достала накануне, и едва уловимым ароматом лаванды — ее любимые саше в комоде. Из открытого окна тянуло запахом жареного миндаля с уличного лотка и солёного бриза с залива.

— Опять не спал? — Кармен стояла у плиты, помешивая чоризо. Её голос звучал устало, без ожидания ответа. — В три часа я слышала, как ты ходил по кухне.

Алехандро молча налил себе кофе в жестяную кружку — подарок дочери на прошлый день рождения. Надпись «Лучший папа» уже выцвела от многочисленных мытьев.

— Сегодня везёшь Луису в школу? — спросила Кармен, разбивая яйцо о край сковороды одним точным движением.

— В восемь тридцать. Потом мне нужно зайти в бюро.

— Опять в бюро? — она резко повернулась, и капля жира со сковороды упала на розовый халат, оставив жирное пятно. — В прошлый раз ты «зашёл в бюро» и пропал на три дня в Пиренеях. У нас через неделю родительское собрание.

Он потянулся за салфеткой, но Кармен уже отвернулась, вытирая пятно краем халата. За окном зазвонил колокол церкви Сан-Николас, отсчитывая семь утра. Внизу на улице старуха-соседка выгуливала таксу, которая яростно лаяла на кота, греющегося на крыше «Ситроена» 1992 года.

— Это важный клиент, — сказал Алехандро, хотя знал, что Кармен уже поняла. Она всегда понимала.

— Все твои клиенты важные. Пока не приходит время платить по счетам. — Она поставила перед ним тарелку с яичницей, где желток был аккуратно отделен от белка — как она делала всегда, зная, что он не любит, когда они смешиваются.

Он хотел что-то ответить, но в этот момент в комнату ворвалась Луиса в пижаме с рисунком альпинистских карабинов — подарок отца в прошлом году.

— Пап, а правда, что на Монблане есть мумии альпинистов? — девочка запрыгнула ему на колени, пахнущая детским шампунем и сном.

— Не мумии, малая, — он поправил ей растрепавшиеся за ночь косички, — просто… очень холодно там. Настолько, что люди…

— Они превращаются в ледяные статуи! — перебила Луиса, сверкая глазами. — Мне Амина вчера рассказывала! Говорит, они стоят там как привидения и шевелятся, когда дует ветер!

Кармен резко хлопнула дверцей холодильника:

— Хватит этих страшилок за завтраком. Луиса, иди одеваться.

Когда девочка выбежала, на кухне повисло молчание. Алехандро ковырял вилкой в яичнице, наблюдая как солнечный луч играет в кофейной лужице на столе. Кармен стояла у окна, спиной к нему, и смотрела как старуха-соседка тщетно пытается оттащить свою таксу от дерева.

— Ты же обещал, — сказала она наконец, не оборачиваясь. — После того случая в Андах. Больше никаких зимних восхождений в одиночку.

Он положил вилку, оставив яичницу почти нетронутой:

— Я не один. Со мной будет норвежец. Профессионал.

— Какой норвежец? — Кармен резко повернулась, и он увидел в ее глазах тот же страх, что и десять лет назад в больнице.

— Из Бергенского университета. Гляциолог. Мы… — он потянулся за рюкзаком, стоящим у двери, — мы исследуем изменения ледников на северном склоне.

Кармен молча взяла со стола его паспорт, который он положил туда накануне вечером. Лист с французской визой был аккуратно подогнут, чтобы не бросался в глаза.

— Три года назад, — сказала она тихо, — когда ты уезжал в Доломиты, ты тоже говорил про «исследования». А потом я получила звонок из больницы в Больцано.

За окном завыла сирена скорой помощи — должно быть, опять кто-то из стариков в соседнем доме. Алехандро встал, оставляя кофе недопитым.

— Это другая ситуация. У нас есть спутниковый телефон, полный комплект снаряжения…

— Как у Хавьера было? — Кармен бросила паспорт на стол. — Помнишь? Новейшие ледорубы, страховка на миллион евро… Не помогло же, правда?

Он резко вдохнул, ощущая как старый шрам на боку — подарок того самого обвала в Андах — начинает ныть, предсказывая перемену погоды.

— Я должен это сделать, — сказал он просто. Больше не было слов, которые бы она не слышала раньше.

Кармен посмотрела на него, потом медленно вынула из кармана халата смятый листок — его билет на поезд до Барселоны. Она знала. Всегда знала.

— В восемь тридцать, — сказала она, кладя билет обратно на стол. — Не опоздай к школе. Луиса ждёт тебя у ворот.

Когда она вышла, Алехандро остался один на кухне, слушая как за стеной Луиса напевает песенку про снежного человека, собирая рюкзак в школу. На улице такса наконец-то отвязалась от дерева и теперь радостно лаяла на