автордың кітабын онлайн тегін оқу Дети тьмы – 2: летящие в ночи
Посвящение
Я много кого хочу поблагодарить и постараюсь хотя бы нескольких из них упомянуть: спасибо Кевину Люсиа, Дэну Франклину и Ричарду Чизмару из Cemetery Dance за издание моей книги; Мэттью Ревертe за его изысканные обложки; моим редакторам Тиму Слотеру и Тоду Кларку — без них мои книги были бы намного хуже. И конечно же, я бесконечно благодарен моему менеджеру Райану Льюису за постоянную поддержку.
Есть еще два человека, без которых я не представляю свою жизнь. Брайан Киини и Джош Малерман. Джош мой лучший друг. Он вдохновляет меня и всегда готов прийти на помощь; почти каждый день я смеюсь над его шутками. А Брайан? Он мне как старший брат, наставник, в котором я всегда нуждался. Я знаю, что он не бросит меня, что бы ни случилось. Я очень люблю Брайана и Джоша и так благодарен им за все, что они для меня сделали.
Спасибо моей маме, вырастившей меня в маленьком домике на границе города, к востоку от кладбища и к югу от леса. В том самом доме, где жили Уилл и Пич во время событий «Детей Тьмы». Жизнь Уилла Берджесса во многом похожа на мое детство. Хотя, конечно, моя мама совсем не похожа на маму Уилла. Она была чудесной. Она и сейчас чудесная. Лучшая из всех матерей-одиночек. Человек, всегда поддерживавший мои мечты. Спасибо и членам моей семьи: Монике (моей жене), Джеку/Буббе (сыну), Джулиет/Джевел (старшей дочери) и Эване/Пич (младшей дочери). В хорошие дни и в плохие, в радости и горе, всегда — вы рядом. Вы дарите мне любовь, надежду, смысл жизни, уют, радость, вдохновение, теплые эмоции и безоговорочную поддержку. Я так сильно люблю вас и благодарен за каждую минуту, проведенную с вами. Пока у меня есть вы четверо, мне больше ничего не нужно.
Джулиет, эта книга посвящается тебе — моей дочери, товарищу, с которым мы вместе смотрим фильмы ужасов, моему близкому другу и моему лучику света. Ты для меня все, Бу. Словами невозможно описать, насколько я тебя люблю и как счастлив быть твоим отцом.
* * *
И тогда я понял, что такое настоящая смелость. Это когда ты любишь кого-то больше самого себя.
Роберт Маккаммон «Жизнь мальчишки»
* * *
Нет хороших друзей. Нет плохих друзей. Есть только люди, с которыми ты хочешь быть, с которыми тебе нужно быть, которые поселились в твоем сердце.
Стивен Кинг, «Оно»
Пролог I. Протокол психиатрической оценки пациента номер 05316
Сессия № 57
Дата: 16 июля 20ХX года
Врач(и): доктор Флитвуд (Д1) и доктор Клингер (Д2)
Д1: Начинаю сессию с пациентом 05316. Сейчас… (пауза, шелест бумаг) …восемь часов тринадцать минут.
П: Вы б еще секунды уточнили.
Д1: Просто хочу зафиксировать, что ты, Уилл, опять опоздал.
П: Зачем вы вообще называете меня по номеру, если спустя всего секунду упоминаете мое имя?
Д1: Так принято.
П: Вы что, вообще не думаете, что делаете?
Д1: Да я не… Это стандартная процедура.
П: И кто же придумал эти стандарты?
Д1: Ну… Общество.
П: Научитесь принимать решения без оглядки на других, доктор Флитвуд.
Д1: Ладно. Итак, на прошлой неделе мы обсуждали твою проблему с контролем гнева.
П: (молчит)
Д1: Давай с этого и начнем.
П: (молчит)
Д1: Поговорим о…
П: Да вашу ж мать.
Д1: Ладно… Полагаю, мы можем обсудить и что-нибудь другое. Для начала.
П: А потом вы продолжите меня пытать своими изнурительными вопросами?
Д1: Я не… Я всего лишь хочу…
П: Как вас зовут?
Д1: Сомневаюсь, что это имеет отношение к делу.
П: Зато я хотя бы смогу поверить, что вы живой человек.
Д1: (смеется) А что, ты в этом сомневаешься? Мне-то казалось, что за столько времени…
П: Доверие — это самое главное в отношениях пациента и врача, доктор Флитвуд. Вы же сами постоянно так говорите.
Д1: Да, пациент должен доверять приставленному к нему психиатру…
П: Приставленному? Звучит так, словно вы на правительство работаете.
Д1: Я и правда работаю на правительство. По крайней мере, частично. Мы, конечно, получаем гранты от частных организаций, но бо́льшая часть нашего финансирования…
П: Да я не про это. В целом вы кажетесь неплохим парнем. Вам, правда, не хватает воображения. Я бы даже сказал, что вы тот еще зануда…
Д1: Я вовсе не…
П: Но в целом вы не такой уж и плохой. Сомневаюсь, что вы желаете кому-либо зла. В отличие от того придурка.
Д1: (тихо) Доктора Клингера…
(Пауза)
П1: Воу. Получается, вам он тоже не нравится.
Д1: (шелест бумаги) Мое отношение к доктору Клингеру тоже не имеет сейчас никакого значения.
П: Мы оба знаем, что я здесь застрял. И очень надолго. Возможно, когда я выйду отсюда, то буду даже старше, чем вы сейчас. Сколько вам лет, кстати?
Д1: Тридцать семь.
П: Серьезно? Я думал, вам под пятьдесят. Вы же почти лысый…
Д1: Ну спасибо.
П: Не хотел вас обидеть. Как я уже сказал, вы не такой уж и плохой человек. Ну, насколько это возможно для того, кто здесь работает.
Д1: Это же не тюрьма, Уилл.
П: Мы оба знаем, что это за место, доктор Флитвуд.
Д1: Мы помогаем пациентам…
П: Ага, мозги им промываете.
Д1: Вовсе нет.
П: Со мной все в порядке. Вы же это понимаете?
Д1: Ты правда в это веришь?
П: (вздыхает) Ну вот опять.
Д1: А чего ты от меня ждешь? Девять драк за последние тринадцать месяцев, причем три из них отправили твоих оппонентов в лазарет! Разве я могу не обращать на это внимания?
П: Так что, мне нельзя сопротивляться? Я должен принять философию Ганди и позволить им использовать мое лицо как пиньяту?
Д1: Я этого не говорил.
П: Вы меня осуждаете.
Д1: Ты сопротивляешься всем попыткам тебе помочь. Неужели ты не понимаешь. Если бы ты… Ну…
П: Вел себя как хороший мальчик, лег на пол и покорно позволил им бить себя ногами?
Д1: Никто от тебя этого не требует. Я прошу лишь о том, чтобы ты с нами сотрудничал. Если бы я хоть на секунду мог увидеть того чудесного молодого человека, которого ты так упорно прячешь за своей агрессией... Того, кто заботился о своей сестре все эти годы…
П: Не смейте говорить о Пич.
Д1: Я только хотел сказать…
П: Не смейте говорить о ней.
Д1: Если тебе некомфортно…
П: Некомфортно? Думаете, мне некомфортно?
Д1: (нервно) Боже правый.
П: Что?
Д1: Твои глаза… Они…
П: Они какие? Безжизненные? Косые? Что, черт возьми, вы пытаетесь сказать?
(Пауза)
Д1: Забудь. Может быть, нам удастся обсудить…
(Дверь открывается)
П: Вашу мать.
Д1: (тихо) Доктор Клингер.
Д2: Какая прелесть. Всего несколько минут с начала сессии, а у пациента уже истерика. Ну спасибо. Обожаю, когда мне заранее усложняют работу.
Д1: (смиряясь) Продолжим на следующей неделе, Уилл.
Д2: Очень в этом сомневаюсь, Стив.
П: Погодите, ваше имя Стив Флитвуд?
Д1: А что?
П: Моя мама иногда слушала «Флитвуд Мак». И их солистка…
П1: Стиви Никс, да. Откуда ты вообще это знаешь?
П: Мне всегда говорили, что я слишком взрослый для своих лет.
Д1: (печально) Не могу с этим не согласиться. Увидимся через неделю.
Д2: Не думаю.
Д1: (со злостью) Вы не посмеете мешать нашему прогрессу.
Д2: Прогресс? Ты больше года потратил, ходя вокруг да около настоящих проблем Уильяма. Мне ничего не остается, кроме как отстранить тебя от работы
П: Эй! Вы не можете просто взять и уволить доктора Флитвуда.
Д2: Уже уволил. (двигает стул) Теперь я твой основной психиатр.
Д1: Я этого не допущу.
Д2: Приказ уже подписан. Можешь идти.
Д1: Да ты… Надменный… Самодовольный…
Д2: Тебя до двери проводить? Мои люди в коридоре могут помочь.
Д1 (с достоинством) Это еще не конец, Клингер. Я буду бороться до конца.
Д2: (с усмешкой) Удачи с этим.
Д1: Мы еще увидимся, Уилл.
Д2: Пока-пока.
(Дверь открывается)
П: Эй, доктор Флитвуд?
Д1: Что такое?
П: (нерешительно) Простите, что я вам грубил. Вы хороший человек.
Д1: (пауза) Спасибо, Уилл.
Д2: Мне позвать агента Кастро?
Д1: Не нужно.
(дверь закрывается)
Д2: Ах, ну наконец-то. (шуршит бумагами) Итак… Уильям. Как у тебя дела?
П: Знаете что, Доктор Клингер?
Д2: Да-да?
П: Идите вы на…
(запись обрывается)
Пролог II. Протокол психиатрической оценки пациента номер 05316
Сессия № 57 (продолжение)
Дата: 16 июля 20ХХ года
Врач: доктор Клингер (Д2)
Д2: Возобновляю сессию с пациентом 05316, прерванную угрозами физического насилия. Это лишь подтверждает, что у пациента бывают вспышки г…
П: Какая ж хрень.
Д2: Так на чем мы остановились? Ах да. Ты демонстрировал весь свой запас нецензурной лексики и вел себя как полнейший идиот.
П: А вы крылышки мухам до сих пор отрываете? До сих пор муравьев сжигаете с помощью увеличительного стекла?
Д2: Тебе смирительная рубашка не жмет?
П: Операция по увеличению полового органа помогла вам наконец почувствовать себя мужчиной, доктор Клингер?
Д2: (с сарказмом) Очень остроумно, Уилл. Грубовато, но остроумно. Обязательно позабочусь о том, чтобы наша библиотека отменила заказ на книги Стивена Кинга!
П: (с яростью) Вы не посмеете! Я больше года ждал, и Пьер сказал… (замолкает)
Д2: Да, Уильям? Расскажи мне о своем друге.
П: (нервно) Он не…
Д2: Придется напомнить Пьеру, чтобы он вел себя согласно протоколу. Что он там разрешил тебе читать? «Под куполом»? «Томми...» (шуршит бумагами)
П: Книга называется «Томминокеры». Я ждал ее несколько месяцев. Вы не можете вот так…
Д2: Я могу делать что угодно, чтобы исправить твое поведение. В том числе запрещать тебе читать те или иные книги.
П: Запрещать всем пациентам их читать.
Д2: В нашей библиотеке и без Стивена Кинга полно литературы. Сегодня еще пришла эта, за авторством… Ричарда Мэтисона вроде… «Адский дом». Ну полистал я ее. Такая безвкусица!
П: Не знал, что вы гребаный литературный критик.
Д2: Подобное не стоит читать никому, даже преждевременно развитым подросткам.
П: Для вас любой подросток, умеющий составлять предложение из более чем трех слов, — уже «преждевременно развит». Вас уязвляет, что у кого-то младше вас может быть мозг.
Д2: Ну что ты, Уильям. Я не намекаю на отсутствие у тебя интеллекта. Наоборот, считаю тебя довольно хитрым. Все-таки ты умудрился избежать наказания за несколько убийств…
П: Я не…
Д2: …и бесчисленное количество других преступлений, в которых ты оказался замешан.
П: Да вы же сами понимаете, что я не виноват в…
Д2: Семнадцати смертях, произошедших в Шэйдленде прошлым летом? Ты не думай, я и сам не верю, что ты их всех убил.
П: Почему мне так и не предоставили адвоката?
Д2: Потому что ты не под арестом. Тебя отправили в реабилитационное учреждение.
П: В камеру пыток.
Д2: И как бы больно мне ни было это признавать, пока что лечение в «Санни Вудс» не особо тебе помогло. Ты все еще веришь в свои выдумки. Ты все еще…
П: Да не выдумки это…
Д2: …отказываешься рассказать правду о событиях, связанных с Карлом...
П: Заткнитесь.
Д2: …твоим биологическим отцом, или о тех причудливых существах, на которых ты возлагаешь вину за кровопролитие, совершенное твоим папой.
П: ОН МНЕ НЕ ПАПА!
Д2: (записывает) Пациент теряет контроль, когда его фантазиям не подыгрывают.
П: Какой же вы козлина.
Д2: Как будто это я тут трачу ценный госбюджет на россказни про ужасных чудовищ, явно вдохновленные одной из тех книг, что ты читаешь.
П: Вот это уже удар ниже пояса.
Д2: Ты пресекаешь все наши попытки добиться от тебя хоть какой-то правдивой информации...
П: Я как говорил, так и говорю правду.
Д2: …и своим враньем оскорбляешь память погибших…
П: (тихо) Не говорите так.
Д2: В том числе своего друга, Криса Уоткинса.
П: Будьте вы прокляты…
Д2: И Ребекки Рэлстон, лучшей подруги твоей девушки.
П: (хрипло) Не могу поверить, что вы…
Д2: Если, конечно, ее все еще можно назвать твоей девушкой. Прошло уже столько времени.
П: (пытаясь встать) Сукин вы сын…
Д2: Сядь. Тебе же не хочется, чтобы кто-нибудь нам помешал? А то агент Кастро давно жаждет встречи.
П: Жаждет.
Д2: И конечно, эта история с твоей матерью…
П: Как вы смеете?
Д2: Я одного понять не могу. Тот образ, который ты придумал себе в этой… сказке... Там ты храбрый герой, защитник слабых.
П: Хватит.
Д2: Но в одном моменте ты демонстрируешь удивительную бесчувственность.
П: (молчит)
Д2: Я говорю о смерти твоей матери.
П: (еле слышно) Замолчите.
Д2: Тебе действительно нечего сказать?
П: (совсем неразборчиво)
Д2: Что, прости? Я не расслышал.
П: Я не собираюсь больше говорить. Не с вами.
Д2: Конечно. Как только ты слышишь что-то противоречащее твоим иллюзиями, то начинаешь злиться. Но признай: на самом деле тебе плевать на то, что случилось с твоей мамой.
П: Верните Флитвуда.
Д2: Он здесь больше не работает.
П: Вы монстр.
Д2: (тихо смеется) Рыбак рыбака, как говорится…
П: Как вы вообще спите по ночам?
Д2: А что, это я совершенно спокойно позволил своей матери умереть?
П: (едва слышно) Спокойно?
Д2: Это я обрек на смерть лучшего друга?
П: (плача) Прекратите.
Д2: Это мне предстоит провести свои лучшие годы в психиатрической больнице, пока моя младшая сестра растет и потихоньку забывает про мое существование?
П: Мразь…
Д2: Это правда, Уильям. Когда-нибудь ты поймешь, что…
(Шум, затем звук открывающейся двери и потасовки)
Д2: (обескураженно) Все хорошо, агент Кастро. Уилл просто попытался меня напугать. Нравится ему это дело. Самое время прервать наш разговор. (шаги) Боюсь, придется повысить тебе дозу лекарств. В остальном все по-прежнему… Не считая, конечно, запрета на вредную литературу. Она явно очень дурно влияет на впечатлительную психику.
(Крик)
(Конец записи)
Часть первая. Реабилитационный центр «Санни Вудс»
Глава 1. Друг, враг и тюрьма
Меня зовут Уилл Берджесс. Есть вероятность, что в мою историю вы не поверите, но не беспокойтесь: в нее почти никто не верит. В дерьмовых книгах про жизнь подростков и еще более дерьмовых фильмах на ту же тему к проблемам главного героя тоже никто не относится серьезно. Взрослые там все как на подбор идиоты, смотрящие на него свысока, а другие дети — еще хуже: надменные, самодовольные хулиганы, и дня не способные прожить без издевательств над бедным парнем. Ну или девчонкой. А герой этот, к слову, единственный, кто обладает хоть какими-то положительными качествами.
Проблема в том, что данное выше описание идеально подходит к месту, в котором я сейчас застрял.
Звучит очень гиперболизированно, но, если б вы пережили все то, что пережил я, вы бы говорили так же. Но, раз уж о том зашла речь, мне стоит признаться, что одна добрая душа в этом аду все-таки есть. Конечно же, я не про себя. Я не знаю, можно ли меня до сих пор называть «доброй душой». Возможно, я и вовсе ей никогда не был.
И не спорьте, ладно? Я не напрашиваюсь на комплименты. Просто говорю, что, насколько добрым бы я ни был, Пьер в любом случае лучше.
Правда, приближаясь к моему столу в комнате отдыха, добрым он не выглядит. Он так сильно сжал губы, что мне не составляет труда понять: он злится.
Загнув страницу в «Дороге» Кормака Маккарти, я наблюдаю за Пьером, а он, в свою очередь, бросает взгляд на меня. Несмотря на свои габариты, двигается он с грацией, несвойственной пожилым людям (я не знаю его точный возраст, но ему точно уже за пятьдесят). В его волосах, на оттенок темнее, чем кожа, виднеются тонкие белые пряди. И не на висках, как можно было б подумать, а по бокам возле макушки, как будто он носит крылатый шлем.
Пьеру явно не нравится тут работать. Да и кому бы понравилось? Официально это место называют психиатрической больницей, но на самом деле это тюрьма строгого режима для людей, о которых общество хочет забыть.
Проходя мимо меня, Пьер мимоходом произносит: «Альков».
Вот черт. Он по-настоящему на меня разозлился.
Как какой-нибудь шпион из старых романов, после его ухода я отсчитываю двадцать секунд, прежде чем встать, и медленно иду в дальнюю часть комнаты отдыха, к тому самому архитектурному недоразумению, которое мы с Пьером и называем дверью-альковом. Она спрятана настолько глубоко, что ее в принципе невозможно увидеть, если не смотришь из дальнего угла комнаты. А в том углу практически ничего нет, разве что полка с книгами в потрепанных обложках, которые никто, кроме меня, не читает. В общем, через эту дверь Пьер легко может выпустить меня по своей карте доступа, не вызывая подозрений, чтобы мы могли попасть во внутренний двор.
Я ставлю книгу обратно на полку и подхожу к двери. Пьер, даже не глядя в мою сторону, выпускает меня по своей карте. Он не кладет руку мне на плечо, как обычно, и это тоже меня пугает: значит, он либо слишком погружен в свои мысли, чтобы со мной любезничать, либо слишком зол. В любом случае от напряжения у меня на лбу выступает пот. Что-то явно не так.
Пьер не говорит ни слова, пока мы не оказываемся посреди засаженного травой двора, под светом утреннего солнца. Сейчас июль, так что даже утром жара стоит ужасная. Через пару часов тут и вовсе нельзя будет находиться, о чем свидетельствует выжженная трава.
Пьер с нечитаемым выражением лица поворачивается ко мне, зачем разворачивается и отходит.
Я начинаю по-настоящему нервничать.
Он проводит рукой по губам, некоторое время шевелит челюстью, затем возвращается и нависает надо мной. Пьер такой огромный, что даже я, довольно высокий (метр восемьдесят, как мне сказали при последнем осмотре) шестнадцатилетний подросток, ощущаю себя скорее младенцем.
Я сразу жалею, что об этом подумал. Не люблю вспоминать, что мне уже шестнадцать. В таком возрасте дети уже учатся водить машину, а я даже не помню, когда в последний раз ездил в ней хотя бы как пассажир. Да и вообще, свой последний день рождения я, в отличие от большинства сверстников, провел в одиночестве. А ведь мог бы отмечать его с сестрой и друзьями…
«Другом, — шепчет внутренний голос. — Он у тебя один остался».
Я закрываю глаза, и в голове сразу возникает образ моего покойного лучшего друга. Мне становится трудно дышать, и я пытаюсь сбежать от этого удушающего чувства вины. Представляя Криса Уоткинса, я четко осознаю, что он мертв.
Что там говорят? «Время лечит»? Чушь собачья. Ты скучаешь по человеку. Всегда. Со временем боль только усиливается. Каждый день ты мечтаешь лишь о том, чтобы все это оказалось лишь дурным сном. Боль врастает в тебя, становится ямой, из которой ты не можешь выбраться. И яма эта расширяется каждый раз, когда ты вспоминаешь, что близкий тебе человек умер.
Черт возьми, он ведь ничем не заслужил такую участь.
Не в силах и дальше стоять в тишине, я все-таки заставляю себя поднять взгляд на Пьера.
— Что такое? — спрашиваю я
Его лицо приобретает выражение одновременно изумления и гнева.
— Я не понимаю, ты под дурачка косишь или действительно не понимаешь, что творишь?
Мне снова становится страшно.
— Понимаю, конечно. Но что еще мне остается делать?
— Мы уже сто раз это обсуждали! Придумай историю, которая им понравится. Согласись на их условия. Дай хоть какую-то информацию, способную вытащить тебя отсюда, и желательно — пока ты достаточно молод, чтобы не заблудиться по дороге в туалет.
— Эй!
— Тише, — одергивает он меня. На кирпичном заборе в дальнем конце двора я вижу камеру. Совсем новую, ее явно установили не больше двух недель назад. Я пытаюсь убедить себя, что ее появление никак не связано с нашими тайными встречами, но верится в это слабо.
Пьер подходит ближе, прикрывая рот рукой. Он так напоминает мне питчера или кетчера в высшей лиге, участвующего в тайном обсуждении стратегии перед игрой, что мне снова становится грустно. Боже, мне так нравится бейсбол. Я бы что угодно отдал, лишь бы вновь сыграть. Навыки я, небось, уже все растерял, но если бы я мог сейчас просунуть руку в перчатку или взять в руки алюминиевую биту, то сразу почувствовал бы себя как дома.
Но даже от этой мысли я тут же перестаю улыбаться. У меня же нет дома. Как деликатно заметил доктор Клингер, моя мама умерла. А… Я не собираюсь звать его своим отцом, но тогда кто он? Человек, благодаря сперме которого я родился? Убийца моей матери? В общем, он тоже мертв.
Из-за меня.
Если посмотреть слово «патрицид», или же отцеубийство, в словаре — интернет-то мне запрещен, — первый параграф там будет посвящен Эдипу. Второй — Лиззи Борден. В Новой британской энциклопедии (не такой уж новой на самом деле, она 1987 года) появляется и третий параграф — о Рональде Дефео. Имя показалось мне знакомым, но, только прочитав дальше, я вспомнил почему. Ужас Амитивилля. Я про настоящие события, совсем далекие от сюжета фильма с Джеймсом Бролином или ремейка с Райаном Рейнольдсом.
При мысли о фильмах я сразу вспоминаю о Барни, моем оставшемся в живых друге, родители которого поступили очень мудро и увезли его куда подальше, прежде чем появились монстры.
Думает ли он обо мне? Скучает? Или, может, наоборот, проклинает тот день, когда мы познакомились?
И не менее важно… Ладно — еще более важно… вспоминает ли обо мне Мия.
Мия Сэмюэлс, девушка моей мечты. Именно с ней мы прошлым летом сражались с монстрами. Именно на ней я мечтал жениться со второго класса. Но с каждым днем исполнение этой мечты казалось все менее и менее вероятным.
— Ты заснул там или что? — спрашивает Пьер.
Моргнув, я смотрю на него. Но сейчас в его карих глазах читается что-то еще, помимо раздражения.
— Просто замечтался, — отвечаю я.
— У тебя остается все меньше времени. Думаешь, этим парням из правительства на тебя не плевать?
— Само собой, плевать.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Они хотят добиться цели. И чем больше им кажется, что ты не готов сотрудничать, тем хуже все становится для тебя.
— Я сказал им правду.
Пьер сгибается, ударяя ладонями по коленям, будто бейсболист.
— Да знаю я, что ты сказал им правду. В этом-то и проблема. Правда настолько безумна, что в нее невозможно поверить, не зная то, что знаем мы.
Несмотря на всю тяжесть ситуации, я улыбнулся, услышав «что знаем мы». Забавно, за какие обыденные вещи человек готов цепляться, когда у него отобрали все, что ему дорого.
— Есть какие-то новости от Аниты? — спрашиваю я.
Он бросает на меня взгляд.
— Черт, осторожнее, когда говоришь ее имя. Не хочу, чтоб она потеряла работу.
Я прикрываю рот ладонью и повторяю вопрос. Пьер закатывает глаза.
— Не сейчас, блин. Неужели ты сам не понимаешь?
Я молчу, но на всякий случай оставляю ладонь в том же положении: вдруг опять сказану что-то не то.
Пьер садится, тоже прикрывает рот и начинает срывать листочки с ближайших сорняков.
— Анита ничего не видела с тех пор, как… случилось то, о чем я уже рассказывал. Но животные в последнее время ведут себя чертовски беспокойно.
Я киваю. Племянница Пьера, тоже тут работающая, сама столкнулась с тем самым существом, которое я видел летающим по больнице пару дней назад, — красноглазым зверем с черной кожей и неестественно огромными крыльями. Чудовище кружило вокруг моего решетчатого окна, уставившись на меня, свою жертву, прежде чем исчезнуть в темноте.
Видимо, подобный (а то и тот же самый) монстр поцарапал машину Аниты. Ситуация малоприятная, но оказалось, что это еще цветочки. Вскоре в Заповеднике Мирной Долины произошла еще более невообразимо ужасная история. То, что должно было стать радостным открытием нового государственного парка, обернулось трагедией.
Погибло более двух сотен человек.
В новостях сообщалось не только о крылатых чудовищах, пожирающих гостей, но и о Детях, с легкостью убивающих, а потом еще и пожирающих своих жертв. Знакомство с летающими тварями у меня ограничивается одним ночным визитом, но с Детьми я знаком, к сожалению, куда ближе.
Но мне не хочется сейчас о них думать. Мне в принципе не хочется про это вспоминать.
— Я видел одну прошлой ночью. — Как только я это говорю, Пьер замирает. — Летающую тварь со светящимся красными глазами.
Он слушает меня с таким напряжением, будто я только что сообщил ему, что у него рак.
— Черт возьми, — наконец произносит он. — Значит, Анита говорила правду о том существе, атаковавшем ее машину.
Он грустно смотрит себе под ноги.
«И что из этого следует?» — спрашиваю я сам себя. Совершенно ничего. Запертый здесь, я даже никому не смогу об этом рассказать. И что еще важнее, я никак не смогу помочь тем, кто мне дорог.
— Тебе опять дозу повысили? — спрашивает Пьер.
Я понимаю, что снова ушел в себя. Но вряд ли дело в успокоительных. Скорее меня захлестнула волна отчаяния и сожалений.
— Извини, — бормочу я. — Под «животными» ты подразумевал…
— Альпак. Пытаюсь не впутывать во все это свою племянницу. Меня самого-то в любой момент могут уволить. Не хотелось бы утащить Аниту вслед за собой. Она и так меня не особо жалует.
— Как там ее муж?
— Все такой же неудачник.
Я улыбаюсь во весь рот, и с непривычки — за последние месяцы у меня находилось мало поводов для смеха — щеки начинают ныть.
— Мы тут слишком долго торчим. — Пьер оглядывается по сторонам. — Так что буду краток. Во-первых, прислушайся наконец к моим советам. Или перестану тебе помогать. Какой смысл рисковать головой, когда ты упорно лезешь в драки с медперсоналом.
— Клингер с чего-то взял, что имеет право говорить про мою маму. И про Криса.
— Ну что же, налаживать контакт с пациентами он не умеет. Но это ничего не меняет.
— К тому же он…
— …решил манипулировать тобой через твою сестру. Да, я подозревал, что так и будет. Он пытается над тобой доминировать, показать, что это он тут главный. Собирается использовать все, что тебе дорого, чтобы нанести удар побольнее.
— Но Пич… — Я внезапно чувствую, что очень хочу заплакать. — Почему мне не дают с ней поговорить?
У меня не получается сдержать слезы, и я хочу отвернуться. Но мое желание увидеть сестру, подкрепляемое сильным чувством вины от того, что она теперь совсем одна, заставляет меня смотреть на Пьера и ловить каждое его слово.
— Неужели ты не понимаешь? — спрашивает он. — О твоей сестре и речь. Ты должен сделать все, чтобы к ней вернуться.
Я все-таки отворачиваюсь, чтобы Пьер не заметил, как я плачу, но он хватает меня за руку, заставляя вновь на него взглянуть.
— В том числе переступить через свою гордость. Я в этом немного разбираюсь. Гордые люди совершают и великие подвиги, и абсолютно идиотские поступки. Из-за гордости я все эти годы оставался достойным мужем. Но из-за нее же много лет не разговаривал…
Отряхнув траву с колен, он встает.
Я наблюдаю за ним, внезапно осознав, что…
— У тебя есть ребенок?
— Как ты догадался? — Пьер бросает на меня взгляд.
— Иногда у меня получается читать мысли.
Я надеюсь, что он не будет развивать эту тему.
— Рубен уже не ребенок. В следующем месяце ему двадцать восемь стукнет. Мы много лет не общались.
Я не знаю, что сказать, поэтому молчу.
— Прошу тебя, — хрипло говорит Пьер, — прекрати все это. Хватит оскорблять всех вокруг, хватит злиться. И уж тем более хватит пытаться мстить доктору Клингеру. Перестань. Так ты не поможешь ни себе, ни Пич… Какое ж все-таки странное имя для ребенка.
— Хорошо. Я дам им то, что нужно. Я понял.
— Это еще не все.
Я взглянул на него.
— Ты знаешь, о чем я.
Я знал, но признаваться в этом мне совершенно не хотелось.
— Я о твоих потасовках с Тайлером Флауэрсом.
— А я-то тут при чем? Это они…
— Не делай вид, что ты весь из себя такой белый и пушистый.
Я уже открываю рот, чтобы возразить, но Пьер меня обрывает:
— Да сколько раз тебе повторять!..
— Это он мной одержим, — подняв руку, говорю я сквозь зубы, — что мне еще остается делать?
— Может, прекратить его провоцировать?
— А что бы ты сделал на моем месте? Покорно стоял бы, позволяя ему с друзьями использовать себя как игрушку-антистресс?
Пьер смеется.
— Хороший образ.
— Рад, что повеселил.
— Не нервничай. Тебе просто нужно немного сбавить обороты. А то вдруг Тайлер и его подручные тебе позвоночник сломают?
— Как бы мне хотелось их прикончить.
— Вот именно этого я и боюсь.
Я скалюсь.
— О чем ты?
Я уже знаю, что он ответит. И не хочу слышать этот ответ.
— Мы с доктором Флитвудом о тебе беспокоимся.
— Зря.
— И все равно мы беспокоимся. И раз уж Флитвуд больше с тобой не работает…
— Пьер, ты мой единственный друг, но должен признаться: твоя любовь к драматизации порой очень раздражает.
Но Пьер отнюдь не драматизирует, продолжая говорить мягко и спокойно, но от этого становится только страшнее.
— С тобой что-то происходит. Я сам видел. Когда ты только попал сюда, я думал, что мне это показалось, но с тех пор…
Я слушаю, не в состоянии ни ответить, ни сбежать от ужасающей правды.
— Как будто внутри тебя какой-то… рычащий зверь. Сначала я думал, что, может быть, ты так переживаешь то, что с тобой случилось… все то, что ты увидел. Но постепенно я стал задумываться. А что, если рассказы Тайлера про тебя — не такая уж и чушь?
— Так ты на его стороне? Будете под ручку ходить, как только меня отсюда переведут? Он станет твоим новым другом?
— Я даже отвечать на это не буду. Мы оба знаем, что я переживаю за тебя, хотя не стоило бы.
Я отвожу взгляд.
— И еще кое-что, — все тем же спокойным тоном произносит Пьер, — и как бы мне хотелось ошибаться.
Я слушаю с ужасом.
— Только что. Во время твоей истерики.
— Что?
— Твои карие глаза поменяли цвет. Когда ты разозлился, они стали зелеными.
* * *
Я ушел заниматься своими повседневными делами, пообещав себе не вспоминать о том, что сказал Пьер. Слишком уж пугающе звучали его слова.
Но, как обычно, чем сильнее я старался о чем-то не думать, тем больше мыслей на эту тему лезло в мою голову. Поэтому я и спать по ночам не мог. Хотя знал людей — моя мама была одной из таких, — способных напрочь забыть о любых вещах, доставлявших им дискомфорт
У меня так никогда не получалось. Я не мог перестать верить в то, во что уже поверил, или стереть из памяти травмирующие воспоминания.
И игнорировать взгляд Тайлера, устремившийся прямо на меня, стоило мне зайти в столовую, я тоже не мог.
Будь у меня источники получше, в идеале — книги о психологии подростков, а не изодранный словарь и устаревшая энциклопедия, я бы даже научную статью написал на тему «Генетическая предрасположенность некоторых подростков к попаданию в неприятности». Я действительно верил, что во мне скрывается магнит, притягивающий все жестокое и злое в пределах досягаемости.
Прошлым летом надо мной издевалось немало человек.
Брэд Рэлстон.
Курт Фишер.
Эрик Блэйдс с братьями.
Начальник полиции с парой безмозглых помощников.
Все они (за исключением разве что одного из его помощников) уже погибли. Нет, я совсем не радовался смерти своих обидчиков. Напротив, мне было их очень жаль и тогда, и сейчас.
Но где-то в глубине моей души жило чудовище, наслаждавшееся их страданиями, уверенное, что все мои враги заслуживают той же, а то и худшей участи. Может быть, так на меня повлияло прошлое лето. Я впервые столкнулся с ненавистью, и за месяцы, проведенные в лечебнице, прекрасно понял на своем опыте, как легко она может сожрать человека.
С трудом разорвав зрительный контакт с Тайлером, я проложил себе путь через десяток пациентов, рассевшихся по всей столовой. Обычно мои драки начинались именно здесь. Первый раз я бился с Тайлером один на один, и, несмотря на разницу в габаритах, в нашей стычке мне удалось выйти победителем. Но это была именно что «стычка», так как нас растащили буквально через несколько секунд. После этого Тайлер начал нападать на меня уже со своей верной свитой. Иногда я успешно от них отбивался. Иногда нет.
Но я не отступал. Никогда.
И вот сейчас я решил попробовать последовать совету Пьера. Не нарываться. Взять свой скудный обед — еды тут давали совсем мало — и поесть где-нибудь в углу, вдали от всех. Если бы я мог не привлекать внимание Тайлера… Если бы мог игнорировать его злобный взгляд…
Да кого я обманываю. Что бы я ни делал, заканчивалось все одинаково, а именно — дракой. По-иному и быть не может, когда имеешь дело с Тайлером Флауэрсом.
— Положите побольше пюре, пожалуйста, — попросил я полненькую старенькую женщину, накладывающую нам еду.
Она испуганно огляделась по сторонам, будто проверяя, нет ли за ней слежки. Внутри меня вновь вспыхнула злость по отношению к людям, ответственным за создание столь невыносимой среды в этом заведении. Эта добрейшая старушка наверняка решилась работать здесь ради дерьмовой социальной страховки, а может, и вовсе из желания помогать несчастным детям. Но в итоге эти сволочи запугали ее так, что сама мысль о превышении установленной нормы, пусть даже на несколько грамм, вызывала у нее панику. В голове моей сразу возник образ доктора Клингера, трясущего головой, говоря бедной женщине, что ее заплату придется урезать за такую трату ресурсов.
Трясущейся рукой она зачерпнула мне еще пюре и положила вместе с основной порцией.
— Я не хочу, чтобы вам за это попало, — пробормотал я, но тут она сделала нечто потрясающее. Взяв еще и штук пять наггетсов, тоже высыпала их мне на поднос. А после, сурово сомкнув челюсть, нырнула под прилавок и поднялась уже с двумя пакетиками медовой горчицы, которые подсунула под мою пластиковую тарелку. Подмигнув, эта святая женщина вернула мне поднос и повернулась к следующему в очереди.
— Спасибо, — прошептал я.
— Кушай на здоровье. Уж больно ты тощий.
Быстро прихватив контрабанду, я сбежал. Она была права. Я и правда недоедал. Да еще и бессонница на меня влияла — под моими глазами уже давно появились фиолетовые полумесяцы, так что выглядел я совсем больным и забитым. Зато смог заметно накачаться. Все свое свободное время (а его у меня было предостаточно) я проводил за тренировками. Поразительно, сколько упражнений можно придумать, если проявить воображение. Я снял матрас с кровати и, держа его на спине, делал приседания. В каждой камере вешали занавес, чтобы пациент мог спокойно переодеться в присутствии посторонних. Стержень, к которому он крепился, отлично подходил для подтягиваний, подъемов ног и нескольких других упражнений. Так что да, мышцы у меня были. Я видел их в отражении окна, когда снимал рубашку. Отжимания стали моим любимым хобби, а всякий раз, когда мне становилось скучно, я использовал все, что мог найти в комнате: тяжелый стальной стул, тумбочку, даже решетки на окнах, — чтобы придумывать новые, не менее увлекательные упражнения.
Так что да, вес мне стоило набрать. Но никто бы не смог назвать меня хрупким. И Флауэрс прекрасно это знал.
Вместе с дружками он смотрел, как я бреду в дальний угол столовой. Даже сам Тайлер напоминал мне о бейсболе. Когда-то в высшей лиге играл кетчер Тайлер Флауэрс, вполне себе достойный игрок. И скорее всего, не такой козлина, как его более молодой тезка.
Зато наш Тайлер Флауэр мог похвастаться накачанными руками, толстенной шеей и, как бы мне ни хотелось этого признавать, шикарными светло-каштановыми волосами — кудрявыми, но при этом совсем не спутавшимися, словно их укладывали тайно прячущиеся у него в камере стилисты.
Я обошел его стол на достаточном расстоянии, чтобы никто из его компании не смог подставить мне подножку — во многих фильмах именно так и начинаются драки в столовых, — и сел от них как можно дальше.
Я уже поднес ко рту ложку с пюре, когда парни начали перешептываться. Что-то о Шэйдленде, моем родном городе. Сначала я не увидел в этом ничего обидного. Все-таки Шэйдленд находился не так уж далеко от больницы. Но затем они стали смеяться, и вот это уже намекало, что банда Тайлера пытается задеть именно меня. Я старался игнорировать их, сфокусировавшись на своей безвкусной еде, но тут Эмилио Квинтана, лучший друг Тайлера, продолжил тему.
— Прикиньте, на прошлой неделе там видели снежного человека.
И тогда сомнений у меня не осталось. Они прикалывались над моей историей. Издевались над всем, что было мне дорого.
Конечно, меня удивило, что они вообще об этом знали. Все следы произошедшего успешно замели по приказу правительства. Обо мне даже в газетах не писали. И уж тем более я не изливал душу никому из сокамерников.
Тем временем Тайлер с друзьями продолжили веселиться.
— А вы знали, что прошлым летом дружка Берджесса сожрал оборотень? — послышалось со стороны их стола.
Меня переполнила ярость от того, что эти бессердечные твари посмели насмехаться над смертью Криса.
Но даже в столь эмоциональном состоянии я все же смог сделать вывод: про то, что случилось с моим другом, этим уродам мог рассказать только сам Клингер.
На пару секунд я даже отвлекся, задумавшись: с чего бы доктору нарушать принцип конфиденциальности, рисковать своей должностью, лишь бы дать нескольким придуркам новую тему для шуток? Но ответ нашелся довольно быстро: чтобы спровоцировать меня. Чтобы я ввязывался в драки еще чаще. Раз уж я так упорно отказывался менять свою историю, они всегда могли прибегнуть к плану Б — подстроить мою смерть в результате несчастного случая. Проще говоря, убить, чтобы потом спокойно превратить весь пережитый мной ужас в красивую историю с заголовком: «Подросток-психопат помогает безумному папаше устроить кровавую резню!»
Пошли они все. Я не собирался отказываться от своих слов.
Чья-то то рука сжала мое плечо.
Я так задумался, что даже не заметил подошедшую ко мне троицу: я знал, что их трое, потому что видел их отражение в стеклянном окне столовой. Впрочем, примерное количество можно было бы угадать и не глядя: такие ублюдки никогда не нападают в одиночку.
Сам Тайлер отступил от меня на пару шагов, глядя сверху вниз с пассивной злобой главаря преступной группировки. Позади него маячил Эмилио Квинтана, его телохранитель. А схватил меня пацан по имени Джетт Дженкинс. Джетт, самый младший из них, со своими глазами-бусинками и волосами, постриженными под ноль, выглядел куда менее угрожающе, чем Тайлер или Эмилио. Как бы абсурдно это ни звучало, меня даже оскорбило, что Тайлер «спустил» на меня такого никчемного приспешника.
«Просто он надеется, что ты сам начнешь драку, — с насмешкой пояснил мой внутренний голос. — Знает ведь, что из хватки Джетта ты легко вырвешься, а потом они с Эмилио на тебе живого места не оставят, делая вид, что защищают своего дорогого друга».
Я пытался не поддаваться на эту провокацию, но… Это было. Так. Чертовски. Тяжело. Хоть в прошлый раз, сражаясь с командой Тайлера, я отделался синяками под ребрами и глубокой раной под глазом, на которую даже пришлось накладывать швы, мне все лучше удавалось им противостоять.
Мне кажется, Тайлер и сам почувствовал мой прогресс, и это его пугало. И чем сильнее он боялся, тем сильнее ему хотелось доказать себе, что он не трус. Вот он и пошел на меня, прихватив еще двух дружков, в надежде повысить свою самооценку.
Все эти мысли пронеслись у меня в голове за считаные секунды. Я кивнул в сторону Джетта, чьи пальцы так и оставались у меня на плече.
— Спасибо за предложение, но от массажа я, пожалуй, откажусь.
Эмилио усмехнулся.
— Как твоя челюсть?
Улыбка сползла с его лица. Я прекрасно помнил, как в прошлый раз, когда эти идиоты решили на меня напасть, Джетт так неуклюже размахнулся, что в итоге попал Эмилио прямо в лицо.
— Заткнись, — тут же ответил он.
— Слушай, Джетт, я не знаю, интересуешься ли ты боксом. Но я как-то видел на «Ютубе» нарезку самых эпичных нокаутов в истории, и, клянусь, тот твой удар отлично бы в ней смотрелся. Жаль, что никто его не заснял.
Джетт по неведомой мне причине воспринял это как комплимент.
— Честно говоря, я тебя не осуждаю. Если бы мои друзья так со мной обращались, я бы тоже в какой-то момент захотел им врезать.
Улыбка тут же исчезла с его лица. До него наконец дошло, к чему я веду. Ну, почти…
— Нормально они со мной обращаются.
— Да открой ты глаза, они тобой пользуются.
— Он наш друг, — с усмешкой отметил Тайлер.
Я приготовился к неизбежному панчлайну, но к острой боли по всему телу, которую я испытывал каждый раз, когда слышал подобные слова, нельзя было по-настоящему подготовиться.
— Строишь тут эксперта по человеческим взаимоотношениям. А твои-то друзья где? Ах да. Ты их всех перерезал.
Что бы там ни говорил Пьер, не ответить на эти бесчеловечные слова я просто не мог.
— Зато я никогда не напивался до такой степени, чтобы возомнить себя персонажем «Форсажа».
В столовой воцарилась тишина. Я не знал, что именно там натворил Тайлер, но, если верить ходившим по больнице слухам, в четырнадцать лет, пьяный вдрызг, он сбил какую-то пожилую женщину.
— Слушай сюда, ублюдок, — прорычал Эмилио. — Ты еще пожалеешь о своих словах. Хочешь, выйдем один на один. Посмотрим, как ты тогда запоешь.
Я еще сильнее сжал свой стул. С Эмилио я еще никогда не дрался. Мы участвовали в групповых потасовках, но народу там было слишком много, чтобы мы могли столкнуться напрямую. Конечно, в своих фантазиях я легко мог бы уложить Эмилио с одного удара. Но что-то подсказывало мне, что в реальности все произошло бы с точностью до наоборот.
Мне представился бы прекрасный шанс проверить свою теорию на практике, если бы все пошло по их плану. Мы бы с Эмилио действительно бы сцепились. А может, Тайлер бы атаковал первым. Но в итоге все кончилось, так и не начавшись.
Потому что возле моего стола появилась привлекательная молодая женщина в красном классическом костюме.
— Это ты Уилл Берджесс?
Я поднял на нее взгляд.
— Анита?
Она сжала конверт своими коротко постриженными ногтями: наверное, стригла их так, чтоб было удобнее ухаживать за альпаками.
— Следуй за мной.
Меня все еще окружали Тайлер с дружками, но даже они отступили, настолько строгим был ее взгляд. Эмилио ушел последним, буравя меня своим жутковатым взглядом.
Я встал, размял онемевшие ноги и поспешил за Анитой.
— Куда мы идем?
— Вниз.
— Вы шутите? Я смогу выйти из больничного крыла?
— Мы лишь спустимся на четвертый этаж.
Она сказала это с таким сожалением, словно эта информация должна была меня разочаровать, но нет, за время пребывания в больнице я научился радоваться даже мелочам. В том числе прогулке на этаж вниз.
Мы приближались к лифту, когда я внезапно почувствовал легкость во всем теле: начали действовать препараты. Каждый раз, когда врачи повышали дозу той хрени, которой меня пичкали, побочки были разными. Головокружение, ночные кошмары, холодный пот.
Но ничто не могло сравниться с тем, что случилось дальше. Анита вошла в лифт, в котором перегорела одна из лампочек, и встала в самый неосвещенный угол. Я последовал за ней, и, стоило мне взглянуть на ее лицо… я… мне стало плохо.
— Ты в порядке? — с беспокойством спросила она.
Я сел, прислонившись спиной к стене.
— Конечно.
Я соврал. Потому что на секунду мне показалось, что со мной в лифте едет моя мать. Моя покойная мать.
Пока мы спускались, на меня нахлынули воспоминания. А я не хотел сейчас думать о прошлом. Время было крайне неподходящее. Да и даже в подходящее я бы все равно не захотел: это было слишком больно.
Но образ мамы никак не выходил из головы. Как она стоит на нашей кухне, моет посуду, слегка морщась из-за боли в спине.
Бедная моя мама. Какие б у нее ни были недостатки, я все равно ее любил. И так по ней скучал.
Мои мысли стали куда более невыносимыми.
Тогда почему ты позволил ей умереть?
Я оперся рукой о стену лифта. Анита с беспокойством смотрела на меня, но я практически забыл о ее существовании.
Потому что мама больше не мыла посуду. Она лежала в цистерне в нашем подвале, и черная вода билась о ее подбородок.
Она утонула из-за тебя.
Я потряс головой.
— Что такое? — спросила Анита.
Ты мог бы ей помочь. Но тебе было плевать.
Лифт остановился. Дверь открылась, но Анита осталась внутри.
— Уилл?
Ты убил ее.
Я застонал.
Анита протянула мне руку, но я ее оттолкнул.
— Я в порядке.
Она долго на меня смотрела, а потом вышла из лифта.
Весь вспотевший, я последовал за ней. Мамино лицо все еще преследовало меня.
Мамино лицо внутри той цистерны.
Глава 2. Анита, Гарри и дурные предзнаменования
У лифта нас уже ждал мускулистый рыжий мужчина лет тридцати. Он прошел с нами до офиса Аниты. Но внутрь заходить не стал — видимо, решил, что из этой комнатушки без окон никуда деться я не смогу. Но я сбегать и не планировал. Повсюду стояла охрана, камеры наблюдения висели на каждом углу — мне казалось, что из «Алькатраса» и то улизнуть было бы проще.
Вместо того чтобы сесть за тонкий ореховый стол, Анита выбрала стул рядом со мной, скрестив блестящие в холодном флуоресцентном свете ноги.
— Моему дяде ты нравишься, — заявила она без прелюдий. — А вот я, напротив, считаю, что от тебя одни проблемы. Ему уже вынесли три предупреждения. Еще одно — и его попросту уволят.
Я замер. Пьер мне об этом не говорил. И правда, похоже, я представлял из себя копию царя Мидаса. Только вместо золота своим прикосновением мог обратить что угодно в дерьмо.
Анита продолжила:
— Никакой компенсации, никаких выплат по безработице. Никакой пенсии. Ты уничтожаешь все, что у него осталось.
Я вжался в стул.
— И вот почему мы с доктором Флитвудом пришли к соглашению. Он, к слову, тоже за тебя переживает. Не знаю, что они все в тебе находят.
— Ну уж спасибо.
— Я просто люблю своего дядю, — заявила она. — А тебя совсем не знаю.
— Зато с этими существами ты уже познакомилась…
Анита вздрогнула, будто я напомнил о том, о чем ей уже почти удалось забыть.
— Тебя переводят в федеральную тюрьму Уинчестера.
Я уставился на нее недоумевающим взглядом.
— Это в Нью-Йорке.
— Да знаю я, где это, — соврал я. Даже назови она вымышленный город, я никак не смог бы это проверить.
— Это еще не все.
— Как они вообще могут отправить меня в тюрьму, если мне даже приговор не вынесли?
— У них уже есть твое признание.
— Чего?!
Дверь распахнулась, и в проеме появился тот
Бұл серияда
