Нет, я не любитель подглядывать — исключительно в интересах следствия. Я отметил про себя пленительные изгибы ее тела. Вот видите? Профессионализм, и ничего более.
Страх может напоминать ледяную воду. Он может обжигать горло холодом, как от глотка ледяной воды, разбегаясь по груди. Он лишает вас дыхания и заставляет сердце биться неестественно медленно, а потом сползает в желудок и в пах, сводя их судорогой. Потом он распространяется на ноги, ударяет в колени, останавливая вас на полушаге, лишая мышцы ног сил, которые были бы нужны вам для того, чтобы улепетывать отсюда.
Людей, которые не причинят вам вреда. Они помогут.
— Мне не нужна помощь, — заявила Вальмон. — Они мертвы. Оба мертвы. Гастон, Франческа. Мои друзья. Кем бы ни были эти люди, эти твари, больнее они мне уже не сделают.
Запертая дверь кладовой отчаянно заскрежетала, когда какая-то неведомая сила сорвала ее с петель и отшвырнула в коридор. В образовавшийся проем хлынул свет — такой яркий, что мне на мгновение пришлось прикрыть глаза рукой.
На фоне этого света вырисовались три неясных силуэта. Один худощавый, чуть пригнувшийся под тяжестью гривы извивающихся стальных лент-волос. Другой — крепкий на вид, более всего напоминавший мужчину, променявшего свои ноги на чешуйчатое тело огромной змеи. Между ними стояла фигура, которая сошла бы за человеческую: мужчина в свободном пальто, сунувший руки в карманы, — но отбрасываемые этой фигурой тени извивались и бурлили самым тошнотворным образом.
— Значит, больнее не бывает? — произнесла центральная фигура негромким мужским голосом, в котором прозвучали нотки веселья. — Что ж, сколько бы я ни слышал подобных заявлений, они всегда являются в некотором роде вызовом.
Людей, которые не причинят вам вреда. Они помогут.
— Мне не нужна помощь, — заявила Вальмон. — Они мертвы. Оба мертвы. Гастон, Франческа. Мои друзья. Кем бы ни были эти люди, эти твари, больнее они мне уже не сделают.
Запертая дверь кладовой отчаянно заскрежетала, когда какая-то неведомая сила сорвала ее с петель и отшвырнула в коридор. В образовавшийся проем хлынул свет — такой яркий, что мне на мгновение пришлось прикрыть глаза рукой.
На фоне этого света вырисовались три неясных силуэта. Один худощавый, чуть пригнувшийся под тяжестью гривы извивающихся стальных лент-волос. Другой — крепкий на вид, более всего напоминавший мужчину, променявшего свои ноги на чешуйчатое тело огромной змеи. Между ними стояла фигура, которая сошла бы за человеческую: мужчина в свободном пальто, сунувший руки в карманы, — но отбрасываемые этой фигурой тени извивались и бурлили самым тошнотворным образом.
— Значит, больнее не бывает? — произнесла центральная фигура негромким мужским голосом, в котором прозвучали нотки веселья. — Что ж, сколько бы я ни слышал подобных заявлений, они всегда являются в некотором роде вызовом.
