Глава 1. Кора

Я не хочу умирать.

Складной нож, который дал мне шериф, засунут в единственное место, где я могла его спрятать, – за пояс моих трусиков. У меня кружится голова, но мне удается придвинуть ноги к одной из своих рук. Хотя я чувствую, что пламя уже обжигает мою кожу, распространилось оно лишь на другой конец комнаты. Если сейчас я буду думать только о том, что сгорю заживо, я потеряю оставшиеся драгоценные секунды. Поэтому я сосредотачиваюсь на потолке и стискиваю зубы, пытаясь достать нож. Мои руки, так же как и лодыжки, привязаны к стулу, а то, что я упала назад, когда Кронос его толкнул, сильно ограничило мои возможности. Мне требуется слишком много времени, чтобы достать нож, открыть его и разобраться, как разрезать стяжки на моих ногах и руках. Я не могу мыслить здраво, но не могу позволить себе отчаяться. К тому же надо мной довлеет безумный страх перед тем, что если я буду двигаться медленнее, то умру и Кронос победит.

Я смотрю на то, как под потолком клубится темная и густая дымовая завеса. Она опускается все ниже, воздух кажется горячее, и мне становится трудно дышать. Огонь, подпитываемый бензином, уже практически добрался до моей стороны, а языки пламени ни на секунду не перестают лизать стены и долбаные коробки, которых слишком много. Они сложены у стены буквально доверху, а картон, к которому подбирается пламя, скручивается и чернеет.

Наконец стяжки, сковывающие мои руки, со щелчком разрываются. Я молниеносно хватаю свою рубашку спереди и натягиваю ее на свой нос и рот, а затем освобождаю ноги. Мое сердце бешено колотится в груди, угрожая вырваться наружу, пока я откатываюсь от упавшего металлического стула, к которому была прикована, и карабкаюсь к лестнице. Кронос ушел всего несколько минут назад, и возможно, он все еще снаружи, но даже страх перед ним не может удержать меня от попыток выбраться отсюда.

Я хватаюсь за дверную ручку и пытаюсь распахнуть дверь, но она не поддается. Здесь, на лестнице, дым позади меня кажется гуще и, подбираясь ко мне все ближе, он обжигает глаза. Я не убираю рубашку ото рта и носа, но это не сильно помогает. Я чувствую привкус пепла на своем языке при каждом вдохе.

Вы, должно быть, шутите.

Запереть связанную девушку в горящем подвале – это такая дополнительная мера предосторожности Кроноса?

– Помогите! Я здесь, внизу! – кричу я, стуча в дверь.

Я не знаю, кто может меня здесь найти, потому что здание, в которое меня привезли, похоже лишь на место для вечеринок и не более.

Я снова толкаю дверь плечом, и она будто вибрирует, но не поддается. Я бью кулаками по красному дереву снова и снова, пока на меня не накатывает волна головокружения.

Мои попытки выбраться глупы, и они не подействуют. Что я действительно должна делать – так это держаться подальше от дыма, а это возможно, только если я спущусь пониже. Я не знаю, какой риск был бы предпочтительней? Столкнуться с дымом или пламенем?

Я смутно вспоминаю об уроках пожарной безопасности, но кроме того, что нас учили остановиться, не поддаваться панике, лечь на пол и перекатываться, я мало что могу вспомнить.

Посчитав, что спуститься вниз будет безопаснее, чем задохнуться от дыма, я поворачиваюсь, спускаюсь на ступеньку ниже, но затем замираю. Уже слишком поздно. Огонь дошел и до нижних ступеней. Тяжело вздохнув, я сажусь на ступеньку, опуская голову между колен. Паника отступает, но меня захлестывает чувство поражения.

У меня же почти получилось.

Я сжимаю закрытый нож и слабо кашляю, стараясь сохранять спокойствие. Мои легкие горят, и все мое тело болит, но я стараюсь продолжать дышать. Остановиться – значит сдаться. Но я явно не могу мыслить здраво, потому что нахожусь в пограничном состоянии между недостатком кислорода и головокружением после удара, который я получила, когда упала вместе со стулом. Мое зрение и без дыма затуманено и расплывчато, а мозг работает совсем вяло, но я не могу не признать, что это конец.

Я ложусь на ступеньку и закрываю лицо руками, съеживаясь. Возможно, это будет не так больно, как я себе представляю? Возможно, все закончится довольно-таки быстро?

Вдруг в момент моего отчаяния надо мной раздается шум открывающейся двери, и воздух, со свистом ворвавшийся в подвал, касается моего затылка и отгоняет от меня дым. Сначала чьи-то руки подхватывают меня, поднимая со ступеньки, а затем кто-то перебрасывает меня через свое плечо. От внезапности я ослабляю хватку на ноже шерифа, который выскальзывает у меня из рук и с грохотом катится вниз по лестнице прямо в пламя.

Мой спаситель, выйдя из подвала со мной на руках, переступает через что-то под его ногами, и я несколько раз моргаю, чтобы сфокусировать взгляд. Он переступил через тело, по всей видимости, того Титана, который сопровождал нас с Кроносом сюда. Во лбу, между глазами парня, я вижу пулевое отверстие. Испугавшись, я начинаю задыхаться, что вызывает приступ кашля, но затем осознаю, что мы уже снаружи. Мой спаситель, а возможно, похититель ставит меня на землю и грубо хлопает по спине, и я, согнувшись в три погибели, продолжаю кашлять, освобождая свои легкие от дыма. Я пытаюсь сделать нормальный вдох, но ощущаю приступ головокружения. Мои ноги подгибаются, но удерживают меня от падения на коротко подстриженную траву, пока перед моими глазами все вращается.

Когда я поворачиваюсь к своему спасителю, он хватает меня за подбородок, заставляя смотреть в другую сторону. Со слезящимися глазами я смотрю на соседний двор, все еще не в силах поверить, что я снаружи. Но даже здесь я могу ощутить исходящий от здания жар. Огонь распространился вверх, и черный дым теперь валит из открытого дверного проема и окон. Дом полыхает, будто он был сложен из спичек.

– Кто ты такой? – спрашиваю я, пытаясь убрать его руку от своего лица.

Мой голос звучит очень хрипло, после дыма, криков и молчания, в котором я пребывала целую неделю.

– Тебе не нужно об этом беспокоиться. – У моего спасителя глубокий и приятный голос.

Пусть я и не узнаю этого человека по голосу, но это мало что значит. Я хотела бы запечатлеть его лицо в своей памяти. Мне нужно знать, кто меня спас. Кто отважился на убийство, чтобы вытащить меня из этого кошмара. И возможно, если я выберусь, то выясню это.

Наконец мой спаситель, все еще держащий меня за подбородок, медленно отпускает руку, но в следующую секунду краем глаза я замечаю, как что-то приближается к моему лицу. У меня есть только мгновение, чтобы понять, что это было дуло пистолета, врезавшееся мне в висок.

После короткой вспышки боли я падаю в пустоту.

Глава 2. Кора

– Кора Синклер.

Услышав свое имя, я прихожу в сознание. С трудом открыв тяжелые веки, я понимаю, что нахожусь в больнице. Мне легко это осознать, потому что во всех больницах есть что-то одинаковое: стены, освещение, тихие звуковые сигналы.

Когда я пытаюсь сглотнуть, что-то мешает мне это сделать, а пытаясь поднять руку, я нахожу, что прикована к кровати мягкими манжетами, обхватывающими мои запястья. Я дергаю руками, не способная до конца расценить, что, черт возьми, происходит, и мне требуется слишком много времени, чтобы сообразить, что между моими губами торчит трубка. Меня охватывает паника, когда я понимаю, что не могу самостоятельно дышать. Мои легкие расширяются и сокращаются сами по себе благодаря жужжащей машине, которая подает в них кислород. Мне трудно преодолеть свою панику и перестать пытаться глотать и дышать, и отчасти мое желание бороться или сбежать ослабевает. Стоит мне осознать сложность ситуации, как мое внимание переключается на палату, в которой я лежу, и я вижу мужчину, стоящего возле моей кровати, с руками, засунутыми в карманы. Он мне кого-то напоминает, но мой мозг работает слишком вяло.

– Цербер Джеймс, – представляется он, и мое сердце замирает. – Кронос здорово с тобой позабавился. Врачи давали тебе успокоительные, пока твои легкие заживали после того, как ты надышалась горячим ядовитым дымом. Признаю, что в аппарате ИВЛ не было строгой необходимости и ты могла бы уйти отсюда несколько дней назад, но я настоял на твоем лечении.

Мои глаза расширяются, когда я вспоминаю о контракте. В конечном итоге именно Цербер Джеймс выкупил меня, и могу только представить, сколько власти надо мной теперь это дает ему.

Он самодовольно похлопывает меня по ноге, а у меня появляется время обратить внимание на его внешность. На его седые волосы и аккуратную бородку, накрахмаленную темно-синюю рубашку с воротником-стойкой, темные джинсы и черный пиджак, перекинутый через руку. На шее мужчины я вижу татуировки.

– Я подержу тебя здесь, пока ты полностью не поправишься. Сколько бы это времени ни заняло, – говорит он и делает вид, что оглядывается по сторонам. – Возможно, тебе кажется, что больница – безопасное место, Кора, и все работники здесь пытаются тебе помочь, но проблема в том, что большинству из них катастрофически не доплачивают и это облегчает их подкуп. Они легко соглашаются на выполнение моих приказов, ведь у каждого есть своя цена.

Я качаю головой, пытаясь понять, что, черт возьми, все-таки происходит. Мой разум медленно возвращается ко мне, чтобы я осознала его слова. Он приказал персоналу колоть мне успокоительное, и они это делали. Пусть у него есть власть, но он же не может постоянно держать меня в таком состоянии, подключенной к машине, вдувающей и выкачивающей воздух из моих легких? Это же насилие! Будто он проник внутрь моего тела и контролирует мое дыхание. Он же не будет держать меня здесь вечно, верно?

Я содрогаюсь, когда понимаю, что после Титанов я попала прямиком во владение лидера Адских гончих.

Рядом с моей головой раздается звуковой сигнал от прибора, следящего за биением моего сердца, и мое внимание переключается на входную дверь, через которую в палату вбегает медсестра со шприцем в руке. Я снова давлюсь трубкой, на этот раз прекрасно чувствуя ее в своем горле. Моя грудь поднимается и опускается против воли, и мне необходимо вытащить эту трубку прямо сейчас. Прежде чем сделать укол, женщина кладет ладонь мне на плечо, чтобы удержать меня на месте.

Нет!

Я не могу позволить ей снова накачать меня успокоительным, поэтому пытаюсь бороться и сбросить ее ладонь со своего плеча, но она все равно протыкает иглой шприца пробку пузырька с лекарством на стоящей рядом со мной стойке капельницы. И когда введенный ею препарат достигает моей вены, мои глаза закатываются.

Я снова давлюсь трубкой.

– Кора, тебе нужно успокоиться. Все в порядке, милая. – Она гладит меня по волосам, пытаясь успокоить.

Черт возьми!

Я чувствую, как по моим венам растекается лед. Успокоительное, которое мне вкололи, как холодная вода, медленно поднимается все выше и выше по моему телу. Я борюсь с седативным эффектом препарата, даже несмотря на то, что от него немеют все мои мышцы. Я направляю свою ненависть на мужчину, важно стоящего у изножья моей кровати, но, несмотря на ее убийственные потоки, он не двигается с места. Он наблюдает за мной с любопытством, словно никогда ничего подобного не видел, и это странно. Но потом наркотики побеждают, и я снова погружаюсь в ледяное море.

Придя в сознание на этот раз, обнаруживаю, что в палате я уже одна. Моя голова лежит на подушке, и я облизываю губы. Трубки в моем горле больше нет, но во рту у меня суше, чем в пустыне, и к тому же очень чешется язык. Я пытаюсь дотронуться до своего лица, но мои руки по-прежнему сковывают широкие мягкие манжеты. Медленно моргая, я пытаюсь разобраться в них. Конечно, они приятнее, чем стяжки, но тем не менее не дают мне двигаться. Я бессмысленно тяну их, пока не начинают болеть мышцы. Хотя, честно говоря, мне не требуется много времени, чтобы устать. Мои воспоминания словно в тумане, поэтому я смутно помню свое первое пробуждение. Я ерзаю на кровати и пытаюсь сглотнуть, но горло чертовски болит.

Очевидно, что я все еще в больнице, но теперь, когда осталась одна и не нахожусь в панике, решаю оценить обстановку и оглядываюсь по сторонам. Слева от меня окно, а справа – ширма, скрывающая мою кровать от остальной части комнаты. Я сажусь прямее, игнорируя головокружение и колющую боль за глазами. Сейчас было бы самое подходящее время убраться отсюда, если бы я не была прикована к этой долбаной кровати, как собака.

Внезапно ширма отодвигается, и мне не нужно другого предупреждения, чтобы вновь откинуться на подушку и сузить глаза до щелочек. Сквозь ресницы я вижу, что небо за окном просветлело, а в палату вошла медсестра. Сначала она проходит мимо моей кровати, проверяя мониторы, а затем вдруг подходит ближе ко мне и смотрит на меня сверху вниз.

– Ваше учащенное сердцебиение означает, что вы, скорее всего, не спите, – тихо говорит она. – Это означает, что мне нужно уведомить об этом Цербера.

Пойманная на лжи, я медленно выдыхаю и открываю глаза. Медсестра напоминает мне мою мать. У нее такие же темные волнистые волосы, собранные в низкий конский хвост, те же морщинки в уголках ее глаз и мягкость во взгляде, которым она смотрит на меня. От их схожести у меня сжимается грудь.

Мне не следовало уезжать из Изумрудной Бухты.

Медсестра мягко сжимает мою руку:

– Мне нужно убрать ваш катетер.

Я крепко сжимаю ее руку, впиваясь ногтями в кожу, потому что не могу издать ни звука, но очень хочу, чтобы она помогла мне. Конечно, я даже не знаю, как она может это сделать. Выведет меня тайком? Инсценирует мою смерть? Я бы могла взять свежую одежду, ключи от ее машины и покончить с этим прямо сегодня. Но это невыполнимые просьбы, ведь медсестра подчиняется Церберу, который раньше не имел ко мне никакого отношения. Мои проблемы раньше были связаны с Кроносом и бандой Титанов. Я не встречалась с бандой Адских псов с тех пор, как я попала в Стерлинг Фолс, но теперь это кардинально изменилось. Почему?

Я закрываю глаза, пока медсестра вынимает катетер, и притворяюсь, что ничего не чувствую, потому что признавать правду слишком неловко. Я сжимаю руки в кулаки и медленно выдыхаю, а она снова накрывает мои ноги одеялом.

– Аполлон Мэддон, – говорит медсестра. – Вам знакомо это имя?

Съежившись, я снова тянусь к ней.

Она его знает? Он здесь? Живой?

Должно быть, выражение моего лица выдает меня с головой, и ее губы изгибаются в небольшой улыбке.

– Удачи тебе, Кора, – медленно кивает она сама себе и уходит.

Я не знаю, что означают ее слова, но неизвестность убивает меня больше, чем что-либо другое.

Джейс умер, Аполлон был ранен, и я не знаю, что случилось с Вульфом.

Когда слеза скатывается по моей щеке, ширма вновь отодвигается и к моей кровати подходит отец Вульфа, за которым следует та же медсестра. Он снова кажется мне самодовольным, но возможно, это постоянное выражение его лица. Некоторые из нас часто напускают на себя стервозность, а у него самодовольное лицо, и я знаю, какое выражение предпочла бы я.

– Тебя выписывают, – сообщает Цербер.

– Быстро, – отвечаю я, сглатывая.

Я понимаю, что голос звучит ужасно, будто мои голосовые связки сбил автобус и протащил несколько миль по асфальту, ведь я заговорила впервые после пожара. Сейчас я бы убила за глоток воды, но, с другой стороны, скорее умру, чем попрошу его о чем-то. Все предупреждения Вульфа о его вероломном отце с ревом возвращаются в мое сознание. Я вспоминаю, как мне рассказывали о том, как он воспитывал их троих и как они освободились от его гнета. Благодаря этому человеку у Аполлона, Джейса и Вульфа не было детства.

Цербер приподнимает бровь.

– Быстро? Ты была в отключке целую неделю.

– Что? – переспрашиваю я, чувствуя нехватку воздуха в моих легких.

– Медикаментозная кома, – бормоча, подтверждает медсестра.

Я пристально смотрю на них, чувствуя свою беспомощность.

Неделя? Ему стоило щелкнуть пальцами, и они усыпили меня на неделю?

Зачем?

Этот вопрос продолжает крутиться у меня в голове, когда Цербер бросает в изножье кровати пакет.

– Одевайся.

Он выходит из палаты, и медсестра, не колеблясь, растягивает сковывающие мои руки манжеты. Пользуясь моментом, я тру каждое из своих запястий, делая медленные и контролируемые глубокие вдохи. Я считаю до пяти при каждом вдохе и выдохе. Клеймо на моем запястье злобно смотрит на меня, блестя серебром на фоне моей бледной кожи. Кажется, что кожа вокруг немного сморщилась, и пусть это выглядит некрасиво, но для меня это своеобразный знак мужества. Напоминание о том, через что я прошла, ведь даже сейчас я не могу поверить в то, что мне вообще удалось через это пройти.

В коричневом бумажном пакете, который Цербер оставил возле кровати, я нахожу футболку, кожаную куртку, джинсы и носки. К моему большому ужасу, под верхней одеждой лежит нижнее белье.

– Он не покупал эту одежду, – говорит медсестра, помогающая развязать мне завязки больничной сорочки, заметив мой ступор. – Ее привезла какая-то женщина.

Она замолкает, наблюдая за моим лицом, а затем я вижу на ее лице сочувствие.

– Твое горло… мне жаль, что так произошло, – говорит она и внезапно уходит.

Я остаюсь сидеть на кровати с обнаженной спиной, удерживая рукой больничную сорочку, прикрывающую грудь. Спустя несколько секунд я тянусь за футболкой, но медсестра возвращается прежде, чем я успеваю ее надеть. В руке у женщины стаканчик с крышкой и трубочкой, который она протягивает мне. Прохладная вода наполняет мой рот, и я делаю глоток. Мои глаза закрываются сами по себе, будто вода – это бальзам, в котором так нуждается мое горло. Я не успеваю сделать еще пары глотков, как женщина забирает стакан.

– Не стоит пить слишком много, иначе тебя быстро стошнит, – предупреждает она. – Давай оденем тебя, и потом сможешь попить еще.

Мой мозг не может решить, на чем, черт возьми, ему стоит сосредоточиться. На боли? На возникшей ситуации? На одежде? Или на том факте, что я была в отключке целую неделю? Значит, все это время я не ела и не пила?

Медсестра помогает мне одеться, и когда дело доходит до куртки, это становится последней каплей. Вернее, последней каплей становится то, что я вижу на задней стороне куртки логотип Адских гончих с трехглавой собакой. Белые нити на черной коже.

Медсестра в ожидании смотрит на меня, но я не могу это надеть. Даже если на улице всего пять градусов, я не выйду в этой куртке на улицу.

Женщина вздыхает и выкатывает из-за ширмы инвалидное кресло. Она помогает мне пересесть на него, и я быстро складываю куртку так, чтобы не видеть логотип. Я не знаю, что будет дальше, и страх перед неизвестностью нарастает в моей груди, угрожая вырваться на свободу, превратившись в истерику. Раньше я никогда не испытывала такие эмоции и не думала, что страх может быть настолько сильным.

Медсестра выталкивает коляску в коридор, и я поднимаю руку, чтобы заслонить глаза от слепящего света. По мере того как мы приближаемся к посту медсестер, суеты вокруг нас становится все больше. Я этого не осознавала, но тишина, в которой я пребывала, была из-за расположения моей палаты, находившейся в конце коридора. Внезапно я замечаю стоящего у поста медсестер высокого мужчину в такой же куртке Адских гончих. Он внимательно следит за каждым, кто есть в коридоре, а его поза говорит о том, что с ним не стоит связываться.

Сторожевая собака.

Он следует за нами по коридору, а у лифта ожидает еще один член банды Адских гончих. Эти мужчины могли бы быть братьями, ведь у обоих темно-каштановые волосы и квадратные челюсти. На вид им около тридцати пяти, только у мужчины, который ждал нас у лифта, есть усы. Пока он нажимает на кнопку, я понимаю, что, похоже, ни один из них не хочет смотреть на меня. Я оглядываюсь на медсестру, и она натянуто улыбается мне. Закатывая коляску в лифт, женщина поворачивает меня так, чтобы я не смотрела в стену, и я вижу, как два охранника из Адских гончих входят в лифт вместе с нами. Сейчас я бы отпустила какую-нибудь колкость, как обычно это бывает, но слова застревают у меня в горле болезненным комком. Меня отправляют из одной тюрьмы в другую.

Мне не следовало подписывать этот контракт с Кроносом, ведь он был рассчитан на то, что я потерплю неудачу, но думать об этом слишком поздно.

Мы выходим на втором этаже, и охранники ведут нас по нескольким петляющим коридорам. Проходим мимо палат с пациентами, и мое дыхание учащается, а сердце болезненно колотится за грудной клеткой под внезапным приливом надежды. Чем ближе мы подходим к двери, тем большее беспокойство поселяется в моей груди.

– Стоять!

Я хватаюсь за колеса, и мы резко останавливаемся, потому что я узнаю этот голос. Я думаю, медсестра тоже понимает, что происходит, потому что она не пытается заставить меня ехать дальше. Вместо этого она поворачивает меня так, чтобы я могла увидеть его.

Аполлона.

Его взгляд прикован ко мне, и пока он идет по коридору в нашем направлении, я могу рассмотреть, что под больничным халатом он одет в серые спортивные штаны, а за собой тащит стойку с подвешенной на ней капельницей.

– Остановите его, – говорит появившийся словно из ниоткуда Цербер, и его лакеи начинают действовать.

Они блокирует Аполлона прежде, чем у него появляется хоть какой-то шанс добраться до меня.

– Уберите от меня свои гребаные руки! – Он отталкивает их, но его внимание сосредоточено только на мне, даже когда они хватают его, скручивая свободную руку. – Кора, ты в порядке?

– Физически? – Мой голос звучит грубо даже в моих собственных ушах, и неудивительно, что он морщится.

Один из парней снова блокирует его, пытаясь оттеснить назад.

– Мы придем за тобой, я клянусь! – говорит Аполлон.

– И ты знаешь, что тебя ждет, если ты это сделаешь, – хихикает Цербер.

Рукой со скрюченными пальцами, напоминающими когти, он касается моей шеи сзади, впиваясь ногтями в кожу.

– Все, что происходит, совершенно законно, Аполлон! Пришло время, чтобы ты наконец начал уважать порядок вещей.

– Отвали, старик! – усмехается Аполлон. – Мы ушли, чтобы этот порядок вещей наконец изменился.

– Вы безуспешно пытались сделать это в течение пяти лет. – Цербер пожимает плечами. – Думаю, мои шансы на успех явно выше.

Мурашки пробегают по моей спине, когда охранники начинают грубо толкать Аполлона, а он отталкивает их, игнорируя тот факт, что одет в больничный халат, в его вену введена игла от капельницы, а сам он, скорее всего, все еще восстанавливается после огнестрельного ранения.

Я вскрикиваю, когда кулак Аполлона врезается в лицо одного из Адских псов и тот отшатывается назад, а другой пес с усами в мгновенье ока оказывается позади Аполлона и пинает его в колено, заставляя упасть на пол. Стойка капельницы с грохотом падает рядом с ним, и мое сердце замирает, когда щека Аполлона прижимается к кафелю.

Цербер крепче сжимает мою шею, удерживая меня на месте.

– Пожалуйста, прекратите. – Я сжимаю подлокотники коляски так сильно, что у меня белеют костяшки пальцев. – Это безумие, он же ранен!

Адский пес упирается коленом в спину Аполлона, и это мне до боли знакомо, потому что точно так же со мной поступил один из Титанов, прежде чем посадить в грузовик.

Мы собрали вокруг себя небольшую аудиторию, но никто не пытается вмешаться и остановить этот ад.

Пес наклонился над Аполлоном, ущипнул его за щеку и прошептал что-то ему на ухо, будто они знают друг друга. Вероятно, так оно и есть, но мое сердце вновь замирает, когда собака поднимается, а Аполлон не двигается с места.

– Нет! – Я пытаюсь бороться, но я все еще слаба. – Кто-нибудь, помогите ему!

– Тихо! – рявкает Цербер.

Он отходит от коляски, жестом указывает на меня второму охраннику, который принял на себя удар Аполлона, и тот легко поднимает меня с сиденья. Думаю, потому что инвалидное кресло для них – чертовски медленное средство передвижения.

Он выносит меня за дверь, за ним следуют Цербер и третий, а мое сердце остается с Аполлоном, лежащим на полу больничного коридора.

Глава 3. Кора

Меня привезли в бар Адских гончих, когда уже наступил вечер. И последние двадцать минут я сижу на табурете у барной стойки, наблюдая за происходящим в помещении. Члены банды слоняются внутри парами, группами или поодиночке. Они занимают столы, а один из них, тот, что помоложе, носится взад-вперед между ними и баром, разнося напитки. Некоторые мужчины хмуро смотрят в мою сторону, а некоторые попросту игнорируют, но никто не решается заговорить со мной. Вероятно, они держат язык за зубами из-за здоровяка за моим плечом, который следует за мной как тень. А сейчас стоит рядом, облокотившись на стойку и скрестив руки на груди. Под короткими рукавами его футболки выпирают бицепсы, и он по меньшей мере вдвое крупнее многих из присутствующих здесь мужчин. С ним я встретилась впервые уже в баре, потому что тот, кто вынес меня из больницы, с синяком на щеке, и его двойник с усами вскоре после нашего приезда просто исчезли. Мне не чужды мысли и желания, которые проносятся в голове у мужчины, и часть меня думает, что Цербер тоже осведомлен о разнообразии мыслей разношерстной толпы, находящейся под его руководством. Вот почему он поручил здоровяку следить за мной, словно ястребу, и последние двадцать минут я сижу рядом с ним в тишине, будто музейный экспонат, на который можно поглазеть, но нельзя потрогать.

Мысленно перебирая все, что я знаю о Цербере Джеймсе, я прихожу к выводу, что мои знания слишком ограниченны, ведь я никогда не встречалась с ним до больницы, хотя почти уверена, что он замешан в убийстве, которое совершил Аполлон с помощью ножа в тот вечер у Олимпа.

Мысленно я пересказываю себе наш с Вульфом разговор в кафе, тогда он сказал мне, что они с отцом по-разному смотрят на этот мир. И на мой вопрос, как видит этот мир Цербер, Вульф ответил, что для его отца этот мир лишь способ бесконечной манипуляции.

Я подавляю дрожь.

Так вот кто я для него. Предмет, используемый для манипулирования его сыном? Пешка стоимостью в один миллион долларов.

– На что, черт возьми, ты пялишься? – спрашивает один из мужчин, свирепо смотря в мою сторону.

Спереди за пояс его брюк засунут пистолет, а кожаный жилет на груди распахнут. Он выходит из-за стола, за которым сидят его приятели, и подходит ближе ко мне. Его глаза широко раскрыты, но зрачки настолько расширены, что я не могу понять их цвет. От него разит алкоголем, и от этого запаха по моей коже бегут мурашки. Мужчина останавливается прямо рядом со мной, пристально и нагло рассматривая мое тело, а большой парень, который должен охранять меня, ничего не предпринимает.

– Малик, ты притащил сюда новую клубную шлюшку? Ты же знаешь правила.

Правила? Клубная шлюха?

– Никаких шлюх на собраниях, – говорит он, хитро смотря на меня.

Здоровяк по имени Малик наконец отталкивается от барной стойки, и его внимание переключается сначала на двери, а затем на мужчину, подошедшего к нам. Малик настолько высокий, что на две головы возвышается над пьяным Адским псом, который и не думает отходить.

Думаю, он зашел слишком далеко и не чувствует внезапный холод, закружившийся в воздухе вокруг него, исходящий от фигуры Малика, стоящего за его спиной.

Малик хватает его за горло и с легкостью отшвыривает назад, а парень даже не сопротивляется, будто он знал, что так и будет. Он хитро смотрит на меня, даже когда Малик вновь приближается к нему и швыряет на стол, за которым он только что сидел. Я подскакиваю на своем месте, а остальная часть зала внезапно замолкает. И единственные звуки, нарушающие тишину, – это прерывистое дыхание опрокинутого на стол мужчины и шаги очень кстати зашедшего в бар Цербера.

Он останавливается рядом с Маликом и хихикает, а в ответ на этот звук мое сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот взорвется. Они привезли меня сюда прямо из больницы и заставили сесть на этот барный стул, поставив рядом только стакан воды. Кожаная куртка с логотипом Адских гончих до сих пор лежит сложенной на ближайшем ко мне табурете.

– Я рад, что ты осведомлен о правилах, Перси, учитывая, как ты любишь их нарушать. – Цербер кивает Малику, и тот отпускает парня. – Так ты думаешь, что Малик вопиюще игнорирует мои приказы?

– Нет, – бледнеет Перси.

Должно быть, Малик занимает какую-то руководящую должность или пользуется благосклонностью Цербера.

Я наблюдаю за людьми, находящимися в баре, которые наполовину зачарованно, наполовину в ужасе уставились на своего лидера. Какой же властью может обладать всего лишь один человек? Я уверена, что власть Цербера не сравнится с силой Кроноса, хотя я никогда не видела последнего в помещении, наполненном членами его банды. Мы встречались с ним в его офисе или в местах, где рядом с ним находилось лишь несколько охранников, но я не могу себе представить, что он, как и Цербер привлекает внимание толпы одним своим появлением.

Цербер некоторое время наблюдает за Адским псом по имени Перси, а затем кивает и его внимание переключается на меня. Жестом приглашает меня подойти ближе.

– Кора? – обращается он ко мне, и я автоматически напрягаюсь.

Внимание людей в комнате переключается на меня, но я не могу пошевелиться. Внезапно у меня пересыхает в горле, и каждая, даже малейшая травма, которую я получила за последнее время, начинает саднить. Я будто нахожусь под микроскопом, и они могут видеть мою боль, мои синяки и сорванное горло.

Не тратя времени даром, Малик подходит ближе и хватает меня за руку, стаскивая со стула. Он подводит меня к Церберу, которому не нужно делать ничего больше, кроме как поднять руку, чтобы добиться желаемой тишины. Я позволяю Малику принять на себя большую часть моего веса, потому что иначе я просто провалилась бы сквозь пол. Вокруг нас стало так тихо, что я отчетливо слышу свое дыхание.

– Это Кора Синклер. – Цербер указывает на меня рукой. – Она официально находится под нашей защитой, так что хорошенько присмотритесь к ней и знайте, что если, черт возьми, кто-нибудь из вас прикоснется к ней, то он будет иметь дело со мной.

Мой желудок сводит судорогой, и мне хочется переспросить Цербера о том, что он только что сказал, но я будто лишилась голоса.

Такого больше не должно со мной случиться.

Цербер улыбается и накидывает мне на плечи кожаную куртку, которую он незаметно для меня взял с барного стула. Эта куртка, наверное, весит миллион килограммов, но каким-то чудесным образом у меня не подгибаются колени под ее весом.

Мне ненавистна мысль, что этот мужчина может распоряжаться мной как своей собственностью, но это мое неверное решение взять деньги у Кроноса привело сюда. Ладно, возможно, еще несколько неверных решений этому поспособствовали, но все же разве в другом городе я бы залезла в такие долги? Или разве в другом городе могло случиться так, что все двери внезапно стали захлопываться у меня перед носом?

Я почти вижу ту девушку. Ту, которая, вместо того чтобы пытаться выжить в этом городе, вернулась в Изумрудную Бухту.

Я снова стала пленницей.

Наступила ночь, и меня привели в маленькую квартирку над баром. Мучаясь от бессонницы, я расхаживала перед окном, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Но мой разум продолжал возвращаться к Аполлону, которого вчера утром заставили лечь на больничный пол, к Джейсу, который, может быть, мертв, и к Вульфу. Стараясь не думать о них и не мучить себя, перешла к изучению квартиры. Я делала то же самое в доме у парней. Напрасно искала выход.

Бывший жилец съехал, оставив после себя полностью укомплектованную кухню, чистые простыни на кровати и несколько таинственных предметов. Скорее всего, в этих предметах нет ничего личного, раз он оставил их здесь, но возможно, они все же несут в себе какой-то смысл. Я обнаружила, что к внутренней стороне одной из дверей шкафа приклеена фотография молодой девушки, в ящиках журнального столика лежат несколько книг о шпионаже, а в шкафу в спальне под рубашками – гантели.

Через окно я видела, что около бара всегда околачивались Адские гончие. Они то заходили в бар, то выходили из него, но с наступлением ночи народа в баре определенно прибавилось. Я думала, что Цербер уже созвал общее собрание, чтобы представить меня своим подчиненным, но, по-моему, я познакомилась лишь с четвертью из них.

Стоило мне о чем-то задуматься, рев каждого прибывавшего мотоцикла возвращал меня к невозможной реальности. Несмотря на то что мои глаза горят, я не могу заставить себя расслабиться. Видимо, я слишком долго была в состоянии повышенной готовности, а возможно, просто слишком долго спала в больнице. У меня все еще болит горло из-за трубки, побывавшей в нем, а мышцы – из-за того, что я больше недели была прикована к постели. Я слишком беспокойна и измучена.

Несмотря на то что я вдохнула не так уж и много дыма, Цербер Джеймс приказал интубировать меня и, черт возьми, колоть мне успокоительное в течение недели просто потому, что он мог это сделать. Я почти уверена в том, что пациентов, которые обращаются в больницу даже после отравления угарным газом, интубируют только в самых тяжелых случаях. То, что он щелкает пальцами и происходит то, что ему хочется, по-видимому, является определением его власти. И все же он и пальцем не притронулся ко мне, а прошлой ночью никто не пришел в эту квартиру, несмотря на шум внизу, судя по которому там собралось целая толпа. Помешал ли им зайти сюда охранник? Или запертая дверь? В моей голове вертится так много вопросов, что мне кажется, рано или поздно мой мозг просто взорвется.

Сейчас мое внимание привлекает движение в начале подъездной дорожки. По приезде сюда я заметила, что заднюю часть здания клуба огораживает высокий забор, а передняя часть открыта. От главной дороги сюда ответвляется длинная узкая подъездная дорожка, ведущая на квадратную парковку перед зданием клуба. Вся территория вокруг окружена лесом, и сюда никто не может забрести случайно.

Сегодня система безопасности не выглядит как-то иначе, но все Адские гончие двигаются слаженно, будто роботы. Я не думаю, что они так ведут себя всегда, но сегодня они, похоже, находятся в состоянии боевой готовности.

Уже приближается обед, и за время непрестанного бдения у окна я заметила лишь несколько мотоциклов у входа и нескольких Адских гончих, патрулирующих периметр. Они ходят парами, с перекинутыми через плечо штурмовыми винтовками. Мне неизвестно, все ли из них живут здесь или только некоторые, а также я не знаю, что еще находится в здании клуба. Я посетила лишь бар, мельком видела зону для встреч, несколько офисов в задней части здания, а также лестницу, которая вела прямо в эту квартиру.

Все, что я не знаю, приведет меня к смерти.

Проходит какое-то время, и мне удается разглядеть, как по подъездной дорожке едет мотоцикл. Кто-то из Адских гончих порывается перехватить его, и все резко напрягаются. Воздух, люди и даже деревья, кажется, застывают и наклоняются в сторону, уступая дорогу.

Постороннему.

Я подхожу ближе к стеклу, чтобы разглядеть мотоциклиста, но он уже снимает шлем, и внутри меня все переворачивается. Вульф вешает шлем на ручку мотоцикла, глушит двигатель и поднимает руки вверх.

Пожалуйста, не причиняйте ему вреда.

Мои внутренности сжимаются, и я едва могу дышать, когда наблюдаю за ним.

Один из Адских псов выходит вперед и хватает Вульфа за плечо, чуть ли не срывая с мотоцикла, но тот продолжает держать руки поднятыми в знак капитуляции и позволяет проводить его к зданию клуба. Когда они подходят ближе, мое сердце подскакивает к горлу, потому что я вижу, не только как Адский пес держит Вульфа за шиворот его куртки, но и пистолет, направленный Вульфу в поясницу. Я прижимаю руки к окну, пытаясь подобраться поближе, и, прежде чем они исчезают под крышей веранды, взгляд Вульфа устремляется наверх, будто он все это время знал, что я здесь. Он смотрит на меня буквально несколько секунд и подмигивает.

Он, черт возьми, подмигивает!

Я отхожу от окна и тяжело опускаюсь на диван, однако спустя всего минуту снова встаю и начинаю расхаживать по комнате.

Вульф здесь. Он решил сдаться или пришел поговорить со своим отцом? Они начали вести переговоры?

Я подхожу к двери и прижимаюсь ухом к прохладному дереву. Ранее мне удалось расслышать какой-то разговор в главной комнате, и если на этот раз они будут достаточно громкими – я надеюсь, что расслышу их голоса. Но сейчас я слышу лишь тишину, пока на лестнице не раздаются шаги. Я спешу обратно к дивану, чтобы сесть на него