«Корень в земле»
Асламбек родился в селе, где шум реки перебивал зов муэдзина, призывая к пятикратной молитве. Село Чечен-Аул — древнее, как сама память народа. Здесь каждый камень что-то знает. Здесь к имени добавляется не просто отчество, а честь рода.
Детство Асламбека было беззаботным. Он бегал босиком по горячей пыльной земле, карабкался по деревьям, слушал рассказы стариков, хотя тогда не понимал, зачем они столько говорят о «предках, державших слово». Ему просто было интересно — как они говорят, как смотрят в сторону гор, будто ищут там кого-то.
Отец был сдержан, работал молча, и в его молчании было больше смысла, чем в целой проповеди. Мать — мягкая, как талая вода, но сильная в духе. Она учила его: —
«Асламбек, добро делай тихо, чтобы даже правая рука не знала, что сделала левая».
У них не было богатства. Но было достоинство. А в доме — порядок и чай, который всегда ставили, если к калитке подходил человек.
Старший брат научил его читать Коран — не из принуждения, а потому что это было частью дыхания семьи. А дедушка во дворе, опираясь на палку, рассказывал, как когда-то пешком доходил до Мекки. Асламбек слушал — и впервые почувствовал, что вера — это не запреты, а путь.
Он не знал тогда, кем станет. Но в этих простых днях закладывалось всё: уважение, к слову, к земле, к людям. Там, на тихих улицах села, он впервые почувствовал: быть человеком — это обязанность, а не просто состояние.
Среди всех людей, оставивших след в жизни Асламбека, дедушка Абдула был, пожалуй, самым глубоким.
Он не был самым громким, но был самым весомым. Его слова не повторяли — их хранили. Его поступки не обсуждали — на них равнялись.
С раннего детства Асламбек чувствовал, что дедушка — это не просто старший в семье. Он был как кибла для духа: не давил, но направлял.
Абдула редко говорил прямо. Он говорил притчами, поступками, паузами между словами. В этих паузах было больше истины, чем в громких речах.
— Если не ищешь смысл — значит, уже заблудился, — говорил он. — Если не чувствуешь несправедливость — сердце уснуло. А спящее сердце — опаснее слепых глаз.
Абдула был набожным, но никогда не осуждал. Он знал Коран наизусть, но не размахивал им, как мечом. Он молился так, как будто разговаривал — не потому, что должен, а потому что хотел. Он учил Асламбека тонкой грани: что вера — это не только обряды, но и поведение, достоинство, справедливость.
— Не бойся быть один, если стоишь на истине, — говорил дедушка. — Лучше быть в одиночестве с правдой, чем в толпе и с ложью.
Когда дедушка ушёл из жизни, Асламбек чувствовал, что потерял не только родного человека. Он потерял живое зеркало, в котором видел, каким должен быть мужчина, верующий, человек.
Но вместе с этой потерей он обрёл внутренний ориентир. С тех пор, в самые важные моменты — перед принятием решения, перед выбором пути — Асламбек будто слышал голос дедушки внутри: «Спроси себя, ты справедлив? Или просто удобен?»
Этот голос не покидал его позже, ни в Аммане, ни в Мекке, ни в Дохе, ни в шуме больших конференций. Именно дедушка Абдула заложил в Асламбеке то, что потом стало его личным компасом: любовь к смыслу и ненависть к несправедливости.
Когда Асламбеку исполнилось пятнадцать, детство словно испарилось.
Смерть дедушки, первые вопросы без ответов, давление времени и ожиданий — всё это пришло почти одновременно. Он вдруг ощутил: быть «просто хорошим мальчиком» больше недостаточно. Мир требует зрелости. Даже если ты к ней не готов.
Он учился в районной школе, где учителя уважали его за сдержанность и пытливость. Но ему было тесно. Он всё чаще глядел в сторону горизонта. Грозный, Москва, Стамбул, Амман — названия звучали, как ключи от дверей, за которыми может быть ответ на вопрос, который он ещё не умел точно сформулировать.
После школы он уехал учиться в один из крупных городов — на факультет международных отношений. Это был новый мир: шумный, быстрый, многоголосый. Здесь никто не знал его рода, никто не называл его «сыном Ахмада» или «внуком Абдулы». Здесь он был просто студентом.
Сначала ему было трудно. Люди говорили быстро, спорили громко, жили поверхностно.
Некоторые смеялись над его строгостью. Другие — завидовали его внутреннему спокойствию. Он долго молчал, наблюдал, учился. Не из робости, а из уважения к моменту.
Именно в эти годы в его жизнь вошёл Тимур — русский парень из интеллигентной семьи. Разные по происхождению, но похожие по духу: оба искали глубину. Оба — не удовлетворялись поверхностными ответами.
Асламбек впервые увидел, что искренность не зависит от национальности.
Тимур, в свою очередь, восхищался тем, как Асламбек умеет молчать с достоинством и говорить с мерой.
Их беседы — подолгу, по ночам, после учёбы — стали настоящей школой. Они спорили о литературе, о свободе, о справедливости, о природе власти.
Именно тогда Асламбек понял: вера — это не крепость, которую защищаешь от сомнений. Это свет, который должен освещать и чужие вопросы.
Он по-прежнему носил в себе тень дедушки. Но теперь она жила в контексте нового мира — сложного, переменчивого, шумного.
И юность сделала главное: дала ему первый опыт быть собой — вне родного аула, вне фамилии, вне системы поддержки.
Именно в этой уязвимости он начал формироваться как настоящий мужчина. Не просто наследник рода — а человек, который будет способен однажды сам стать чьим-то ориентиром.
Между успехом и пустотой
После окончания университета Асламбек не сразу уехал.
Он получил хорошую работу в аналитической компании, занимался международными проектами, быстро зарекомендовал себя как человек надёжный, точный и неравнодушный. Руководство ценило его сдержанность и умение работать с людьми. Зарплата была выше средней, кабинет — с окнами на город, а по вечерам — спешка, кофе навынос, переписки и планы на выходные.
Снаружи всё выглядело правильно.
Но внутри — словно что-то было выключено. Как будто душа ушла в спящий режим.
Он выполнял задачи, встречался с коллегами, смотрел на графики, но всё чаще ловил себя на мысли, что живёт как будто мимо себя.
Как будто что-то важное происходит за стеклом, в другом месте — на Востоке, среди песков, минаретов, рассветов, тихих голосов утреннего намаза и мудрых наставлений.
Там, где вещи зовутся своими именами, а не маркетинговыми терминами.
В перерывах между проектами он читал о медресе в Аммане, о суфийских кругах, о старых школах арабской мысли. Ему снились города, в которых он никогда не был, и разговоры с людьми, которых он как будто знал из других жизней.
