Анна & Маркер

Влечение: эротическая сага

Современная сага о сексуальном влечении

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Иллюстратор Евгений Кащенко

Корректор Геннадий Дерягин

Редактор Анна Котенёва

© Анна & Маркер, 2018

© Евгений Кащенко, иллюстрации, 2018

В длительной супружеской жизни мужчина и женщина неизбежно привыкают друг к другу. Появляются проблемы, муж начинает подозревать жену в измене, ревновать, не может понять причину падения своего влечения. Она в душевном неравновесии обижена и пытается с помощью подруги-психолога не переступить порог невозвращения. В поисках ответа оба совершают нелепые ошибки, которые приводят к затерянному у южного моря курортному городку с интересными людьми.

18+

ISBN 978-5-4474-0429-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Влечение: эротическая сага
2. Глава 1. Кот
3. Глава 2. Марта за работой
4. Глава 3. Жуков и Настя
5. Глава 4. Мила на юге
6. Глава 5. Бильярд
7. Глава 6. Интернет
8. Глава 7. Эдвард
9. Глава 8. Жуков
10. Глава 9. Бомондчик
11. Глава 10. Шахеризада
12. Глава 11. Лань
13. Глава 12. Танец и знакомство
14. Глава 13. Встреча с Балу
15. Глава 14. В поезде
16. Глава 15. Мила влюбилась
17. Глава 16. Сексолог и Жуков
18. Глава 17. Прогулка
19. Глава 18. Кот и Генчик
20. Глава 19. Бухта любви
21. Глава 20. В мастерской
22. Глава 21. Инфаркт
23. Глава 22. Реабилитация
24. Глава 23. Санаторные страсти
25. Глава 24. Любаша и Лялька
26. Глава 25. Подружки
27. Глава 26. Конкурс
28. Глава 27. Кот и Любаша
29. Глава 28. Дым
30. Глава 29. На юг
31. Глава 30. Взгляд
32. Послесловие

«Жизнь — есть влечение»

С. Прокофьев

Глава 1. Кот

Большой человек вырастал с огромной скоростью. На глазах он расплывался и превращался в крылатую тень. Мальчик стоял на тоненькой полоске земли, боясь, оступиться и опустить глаза. Он слышал, как внизу неистово бушевало море, и волны криком плескались о камни высокого берега. Крылатое существо стремительно летело на него. Но вдруг оно остановилось, уменьшилось и стало медленно разворачиваться, превращаться в маленькое чёрное пятно, затем в точку, которая безудержно прыгала. Из неё вдруг стала появляться знакомая родная фигура. Она также быстро отдалялась и вместе с грохотом уносилась большими шагами прочь. Мужчина резко открыл глаза. В комнате было темно. За окном бушевало море. Сквозь стеклянную дверь веранды светилась над узкой полосой горизонта яркая в облаках, как печёное яблоко луна.

Он тихо поднялся с тахты, подошёл к окну и опёрся горячим лбом о холодное стекло.

— Опять этот сон?

«Мрачная фигура отца, загораживающая карту мира своим телом» — эта тревожная мысль Кафки стала ему известна в 36 лет. В том самом возрасте, когда перо противоречия художника оставило на суд времени и потомков пугающую и простую мысль о жизни взрослых и детей.

Складка бабкиного пёстрого платья, врезавшаяся в отвратительно перекатывающийся зад, который носил мутно-розового цвета панталоны с начёсом, как заноза, сидела в подсознании уже немолодого мужчины. Флаг этого пузыря на бельевой верёвке общей коммунальной кухни вечно болтался символом одержанной ею победы. Определённая неуверенная настороженность его отношений с женщинами корнями уходила в приёмы воспитания отца и бабки. Жуткий парадокс несоответствия — поблекшие в своём цвете от старости портки коверкали розовый цвет уходящего маминого тепла, а вместе с ним и женского очарования. Гаммой из разных тонов с самого раннего детства определилось для него отношение к женщине, разделив его на две противоположности. Плоть тянулась и закипала, не слушая разума, а сердце ныло вдавленным рубцом отвращения, как от тугой старой резинки бабкиных панталон.

Своей матери он не помнил. Лишь теплая розовая дымка нежности — это всё, что рисовали мальчишеские детские сны. История её исчезновения была ему неведома до одного простого происшествия. Самовольно, с дворовыми ребятами он ушел купаться на дальнее озеро. Дом родителей стоял в центре города, недалеко от пологого берега небольшой мелкой реки. Пацанам там было неинтересно. И они отправились к озеру на велосипедах.

Возвращение из этого смелого похода не было триумфальным. Ребят хватились. Стали искать. Свита нашедших конвоиров состояла из двух человек. Бабка и младший брат отца вели меленького велосипедиста к месту неминуемой казни.

Одежды на герое не было. Её у него украли на озере. В одних мокрых трусах и сандалиях, со скукоженными от страха душой и гениталиями, он предстал перед палачом. Тот сидел на втором этаже в старом кресле, весь одетый в спокойствие и хладнокровие. При виде своей жертвы, палач медленно взял с журнального стола газету, как страшное орудие наказания. Также медленно развернул её и в один миг превратился в обрубок без головы и туловища. Большой типографский заголовок, одетый в стоптанные домашние тапки, кричал разноликими голосами разносчиков газет на всех мостовых и улицах: «Преступник, нарушивший домашний закон, очень скоро будет жестоко наказан!»

Ожидание пытки продолжалось более двух часов. Над головой словно сломали шпагу человеческого и мужского достоинства. «Я надеюсь, ты всё понял?» — сухо проговорило газетное чудовище и абсурдно исчезло в дверях комнаты, но уже в родном человеческом облике. Сцена этой страшной казни продолжалась всякий раз, когда мальчик видел тапки в прихожей или когда они медленно покачивались на ногах отца.

На кухне бабка одной рукой выдала чашку с борщом и подзатыльник. Она стояла у плиты с заплаканным, набухшим от слёз красным носом и плакала в причёт: «Угробишь отца, нечистая сила. Мать ушла на это озеро и не вернулась. И ты туда же!».

В юности ему стало известно, что мама утонула при невероятно загадочных обстоятельствах, тело её не нашли. Отец много лет не мог прийти в себя, часто, как на кладбище, он ходил на это озеро в совершенно тупой надежде на чудо. Спустя четырнадцать лет, без счастья, женился во второй раз…

***

Не изменяя своим погонам, Гордеич кругами выписывал свою причудливую географию пенсионного маршрута, шаркая ногами. Сделав последний шаг подлиннее, старик приблизился на расстояние вытянутой руки, которой и ухватил за кисть Кота.

Так все звали местного скульптора и своего рода мецената Константина Михайловича Ветхого, человека легко уязвимого, мужественного и благородного. Имя Константин, от рождения, для лёгкости произношения и обращения, сначала сократилось до Коти. Но природа поведения этого самца сочно отразила сексуальное очарование прямого взгляда спокойных, проницательных серых глаз, с тёплой, играющей в уголках улыбкой, умелую хваткость сильных, мягких лап. А весеннее мартовское появление на свет возвело этот индивид до семейства кошачьих. Так в процессе непростой эволюции он был наречён Котом. За спиной у него мотался, как творческое наследство, чёрный волнистый с проседью хвост. К Коту благоволили женщины, он, же, в свою очередь, обволакивал каждый прелестный образ магией кошачьего обаяния. Редко отказывался, ещё реже отказывал. Его ценили и любили старики за искреннее и доброе к ним отношение. Они четко понимали: мастер по камню — наш мастер.

— Здрам желам! — дед размеренно потряс Костину руку, а потом положил на неё свою ладошку, маленькую, жилистую, с колючими мозолями. — Сегодня, какой день? Ага-а, вторник. Послезавтра, что будет? Ага-а, четверг! Вот мы с тобой в пятницу мерзавчика и усугубим. Я к тебе и подойду. Ага-а?

— Однозна-а-чно, Гордеич.

Каждый раз, встречая на своем пути Костю, старик говорил одни и те же фразы, где менялись только дни, недели. А выпить им так и не удавалось уже лет семь. Ритуал соблюдался неизменно, и Костя с улыбкой слушал старика, желая здоровья и везения в его глубоком возрасте, который катился к своему к неизбежному закату.

А тот, не дожидаясь ответа, поплел свои военно-пенсионные круги дальше к продавщице воздушных шариков.

Аппетитная, рыхлая, как сдобная булка, она сама походила на большой круглый пузырь. Расставив широко ноги, девица с наушниками от плеера в ушах сидела на парапете и уплетала увесистые бутерброды с колбасой и белым хлебом. Откроет рот — полбатона нет.

— Здрам желам, Люся! Ты нонче, как стог мяса!

— Нет! Я — пончик! — Она выдернула из себя все провода.

— Тебе бы пельмени рекламировать, а не сидеть якорем для шариков, — съязвил Гордеич.

— Шарики приносят радость детям, а в пельменях мяса нету, — она проглотила здоровенный кусок бутерброда.

Кот сидел в сквере, у набережной, на своей любимой скамейке, ждал помощника для работы в гранитной мастерской. Он давно отошел от рутинной работы, но давать некоторые распоряжения время от времени приходилось. Погода улыбалась теплотой летнего дня. Влажность морского воздуха была перемешана с восточным суховеем, ветром, который приносил с собой аромат медовой цветущей пыльцы. В такие дни организм дышал полными легкими, насыщался и настраивал мысли на задумчивую философскую ноту. Даже курилось с каким-то особым наслаждением.

Телефон оповестил сигналом, что пришло сообщение от Любаши с забавным смайликом в конце:

«Я Вас хочу Константин Александрович! Может быть сегодня, в мастерской? Почему Вы молчите? Что-то случилось в Вашей вселенной?»

Медленно затянувшись от сигареты, Константин с улыбкой откинулся на удобную спинку скамейки: «Как все-таки изменил себе эпистолярный жанр. Как изменились люди. Скорость мысли, слова, действа».

Ежедневная готовность двадцатилетней девушки к интимным утехам его поначалу радовала и забавляла. В любой момент он мог ей ответить на сообщение, и через час, а то и раньше, она встречала его с неизменной улыбкой и желанием часами заниматься сексом. На полу, кровати, столе, траве, в мастерской, машине. Порой ему думалось, что даже там, где не ступала бы нога человека. Для верности сексуального эксперимента Любашу можно было смело запускать в космос. Состояние невесомости для этой научно-озабоченной особы — не помеха. Кот иногда шутил по этому поводу, а она не сердилась: «…Вам, Константин Михайлович, я покажу все тайны вселенной…».

Потребность в сексе у неё проснулась ещё в раннем детстве. Как маленький научный исследователь, девочка со строгим запретом семейного воспитания, в аналитической последовательности, начитавшись умных, взрослых книжек, маленькими пальчиками открывала в себе женщину. Всеми нитями естества она тянулись к мужчине, ещё и потому, что в реальной жизни была окружена заботой любящих и жалеющих её женщин, которых пропитали обида и горечь одиночества, как тягучий сироп ароматного бисквита. Умненькая, образованная, полностью раскованная, даже с некоторым налётом похоти от желания поскорее стать опытной и сладострастной, она шептала в короткие перерывы между многочисленными оргазмами: «Французский язык и секс — вот мои стихии». Оковы девственности пали не в день взятия Бастилии, а в долгожданный день совершеннолетия. Первым её мужчиной стал безусый, длинноногий однокурсник. Так появился не совсем удачный, сексуальный опыт, а с ним и главная мечта — разбить быстрее стеклянную капсулу пуританского целомудрия и кометой страсти стремительно лететь на женскую сексуальную орбиту наслаждения. Не переставая мастурбировать, теперь уже женщина, по сути, но девочка по сознанию, Любаша продолжала осваивать изощрённую продукцию современных секс-шопов. «Я не настолько порочна, чтобы отдаваться каждому, кто меня желает!» — говорила она подругам, которые слушали её фантастические рассказы о блаженных ночах с разными мужчинами. И томно продолжала: «Но я не могу не отдаться тому, кого я хочу…". Половые связи набирали солидные обороты. Спустя два года, одиннадцатым номером попал в её список Константин Ветхов.

И на него она запала надолго. Полгода — это срок. «Вы будете меня иметь до моего отъезда в Париж?» — частенько спрашивала она. И сама же отвечала: «Не Вы, так я». Крепкий тугой пучок волос на затылке Кота, как будто бы имел олицетворяющий образ эрегированного фаллоса и служил заводным фетишем для Любаши. Плюс личный опыт мужчины с репутацией бабника, который многое может и умеет в свои почти пятьдесят.

Ради получаса общения это юное создание летело к нему через весь город. На людях и в постели, она всегда, с издёвкой наивной молодости, говорила ему исключительно «Вы». Причинами такого обращения были ещё и уважение, возраст, стёб. Кого это не позабавит? Однако, ежедневные предложения становились Коту всё более навязчивыми и облекались в форму живого воплощения песни-шлягера «Девочка по имени Хочу».

Константин хорошо понимал, что исключительно малый срок у плотских отношений, где место есть только одному вожделению. Он по-прежнему величал её мотыльком, но все чаще и чаще про себя называл обычной молью или мухой. Сознание художника рождало образ, а через него и иную настройку в отношениях. Муха, с большими зелеными глазами, разрез которых ей идет. И прихлопнуть вроде бы жалко, и сама никак не улетает. Летит на огонь, не замечая его растущего равнодушия. Физиологичная эйфория ранней страсти, демонстрирующая экспрессивно-пылкий максимализм, обречена носить пенсне близоруких. Диалектика подобных отношений не предполагала будущего.

Коту давно было ясно: «Пора сказать. Пора». Но он не спешил. Эгоизм мужской самости и искреннее нежелание обидеть девушку, у которой вся жизнь впереди, несомненно, были препятствием на пути к такому решению.

Скоро она улетает поступать в аспирантуру. Поживет у родни в северной столице. Может быть, там и найдет свою судьбу. А потом: «Пари! Пари! Парижем все его зовут. Пусть станет для неё поближе страна изысканных манер».

— Привет, вьюноша! — неожиданно в ухо Кота грохнула, как снаряд, хрипотца и шепелявость со свистом знакомого голоса.

— Моё почтение… — Костя привстал, предлагая сесть пожилому человеку рядом. Появление старика, перестроило навеянные сообщениями размышления. — Рад видеть живым и здоровым, Львович!

— Пока коньяк струится в хрупком теле дряхлого еврея, никто меня не переживет.

— Когда ты зубы вставишь? Удивляюсь, как Наина с тобой целуется? — Два сломанных сверху и один золотой зуб внизу давали им постоянную тему для разговора и желание направить Львовича к стоматологу.

— Мы с ней уже забыли, как это делается…

— Как так?

— Как так — так как. Молча! Не надо нам этого. За всю жизнь мы стольких перецеловали, что я без зубов остался, а у неё губы усохли. Это только на диком Западе и в Европе в 70 лет начинается сексуальная жизнь. Они пахали-пахали, а потом от нечего делать вспомнили, что сексом недоназанимались. А у нас в России все иначе.

— Новая теория?

— Ты слушай, вьюноша. И на ус мотай. Или ещё, на что хочешь. Это, дорогой ты мой, лишь по ящику говорят, что в СССР секса не было. Мы в молодости только и делали, что «этим» занимались. Где можно и с кем можно. И нас драли, и мы не молчали. А работа нам не мешала. На работе оно и сподручней было. Кто ж думал, что мы столько протянем? У нас и друзей-то, ровне нашей, не осталось. Все та-а-ам давно. Поэтому мы свой сексуальный заряд до пенсии и не дотянули.

— Да ты любому молодому фору дашь!

— Скажу тебе, Кот, по секрету. Разок в месяц могу. И то, по ситуации.

— Это не Сара ли, твоя ситуация, с Садовой?

— Тоже секрет… Лучше послушай новый анекдот про нашего мэра. Знаешь, почему он на три дня раньше из отпуска с Хургады вернулся?

— Нет.

— Деньги кончились!

Оба засмеялись, зная о крупном семейном бизнесе градоначальника и его жены.

— Может тебе подкинуть на новые мосты?

— Не шли меня далеко! Пока фикса моя со мной — мне сказочно везёт! Пусть и тебе пофартит.

Львович приподнял край своей изрядно потёртой кепочки, и направился в еще не сокращенный, дышащий на ладан НИИ, заниматься по его выражению, «каторжной работой эсэнэса». Константин с грустью проводил глазами медленно удаляющуюся фигуру старика, а мысли набежавшей волной покатили сознание в далёкое путешествие воспоминаний. Творческая успешная работа, друзья. Это всё сублимация, вместо самого дорогого, того, что просто сброшено с земли. Уже не в первый раз, Костя, как-то по-особенному, задумался о двойственном восприятии им женщины и своём одиночестве. Это чувство продолжало жить в нём без ответа, а в последнее время, часто ставило под откос стереотипы его налаженных жизненных позиций. Всё чаще и чаще становилось грустно, вспоминалось детство и юность. Первая неразделённая школьная любовь. Совсем короткий миг семейного счастья. Одержимая страсть.

Может, виной тому — разговоры друзей о встречах одноклассников, может — одноименный сайт, а может, то нечаянное знакомство неожиданно всколыхнуло прошлое и вновь заиграло в душе пламенем тёплого ожидания…

Всё странно в этом мире. Порвать с Любашей? Именно сейчас, когда видимых причин их необременительной физической связи нет? Желание не совсем понятное, но оно уже живёт внутри, словно навязчивая паранойя. Отношения с этой девочкой тоже толкало его на размышления о юности. Разница в возрасте почти в тридцать лет. Он же, еще, не настолько стар, чтобы заводить молодых любовниц. Скорее, она его завела. Всё, как всегда, шло по накатанной, знакомой схеме. Желание, разнообразие опять же. Любви-то у него нет к этому сексуальному объекту. А вот заслонила же всех на какой-то период моль с эротической плотью. От тяги и тяжести такого влечения в душе всё больше нарастала пустота ощущений.

В очередной раз тинькнул мобильник, выкинув смс со смайликом: «А я таки разболелась. Лежу под одеялом в позе шмыгающего бревна. Наверное, это как обычно мои дурацкие защитные механизмы — они решили, что таким образом, защитят меня от страшных походов на экзамены. О том, что они заодно защитили меня от нормального секса в ближайшие дни, они как-то не подумали».

Костя ответил сразу: «Не болей и не стони, девочка. Завтра будет лучше, чем сегодня! У нас может что-то и вечером получиться!» Не было желания разговаривать и утешать девушку, которая придумывает себе очередную болячку, лишь бы её жалели. Также быстро пришел и ответ: «Если что, считайте это просто бредом девочки Любаши… Нейрончики, ответственные за мысли, уже сладко спят в моей черепной коробочке в ожидании вечера. Пойду к ним присоединюсь, чтобы быстрее выздороветь…».

Константин закурил: «Она любит ярко-розовый цвет. Цвет невыцветших бабкиных панталон. И бёдрами её природа не обделила. С возрастом, раздастся в своей пышной природе…».

Тяжесть от давнего воспоминания, словно натолкнулась на тень внутреннего раздражения. На скамейке без ответа лежал сотовый телефон.

— Ёкалэмэнэ! Ты мне, когда штуку вернешь?! — Здоровенный детина непонятного возраста с огромной бородищей сгреб Костю со скамьи. — Я вернулся! Узнаешь? Или все пропил здесь без друга!?

— Извините, вы ошиблись. — Костя не без труда высвободился из цепких объятий и снял черные очки.

— Извини, братан. Ёкалэмэнэ! Точно ошибся…- он отошел на шаг назад и лукаво улыбнулся: шутка удалась. — Выпить не хочешь, Кот? Дай на воду для чая с лимоном, под тортик, временно безработному труженику умственно-физического фронта. Завтра верну!

— Не подаю халявщикам. Станцуешь? Споешь?

— Ёкалэмэнэ! Не умею.

— А может быть, поработаешь? Заплачу.

— Как всегда? Авансом перспективы раздаёшь? Это можно. Но без перенапряжения для личности.

— Ок, Гера! С соответствующим сдельным окладом.

— Идет!

— А Виталик далеко?

— Виталик нас догонит. Как речь о деньгах, он всегда рядом.

Глава 2. Марта за работой

Мила, как и тысячи горожан, уже не одну неделю маялась от палящей жары, навалившейся на всю территорию России. Люди, дома, деревья, машины — всё в эти небывалые жаркие дни было похожим на липкую массу талого мороженого и словно растекалось по дворам, тротуарам и скверам. От неприятия такой температуры сознательное смешалось с бессознательным. Женщине и в голову не могло прийти, что в это пекло у кого-то может возникнуть желание тащить себя на консультацию в психологический кабинет. К любому водопою, только не к психологу! Она и не подумала звонить подруге и предупреждать о своём визите. Но, переступив порог консультативного центра и окунувшись в прохладу кондиционерного рая, сразу поняла, что ошиблась. И это чувство её не обмануло. В уютном холе приёмной, с мягкой мебелью апельсинового цвета, ожидали три человека. Одна немолодая пара разместилась вместе со своей проблемой на диване. Одинокая, на первый взгляд, эксцентричная особа без возраста сидела напротив в кресле и в парике. Платиново-рыжий цвет её головы был похож на переспелый апельсин и сливался с кожаной обивкой всего интерьера комнаты. У дверной ручки покачивалась на тоненьком ярко-оранжевом шнурке табличка: «Просим не беспокоить. Идёт сеанс».

Возмущённо вздохнув от неожиданности: «Вот! Всё в тон!», — Мила решительно направилась к двери. До визга, вырвавшегося из гортани рыжей фурии, она успела просунуть голову в дверной проём и улыбнуться подруге. Но за локоть её уже цепко держала отманикюренная красным лаком рука, а в затылок звучно шипела поучительная нота негодования.

В кабинете психолога было немного прохладно. Плотно закрытые жалюзи надёжно прятали от знойной сорокаградусной жары и создавали атмосферу какой-то иной защищённой вселенной. Воздух был пропитан теплым, спокойным ароматом полевых ромашек, которые стояли в прозрачной вазе на небольшом рабочем столе хозяйки этого пространства. Всё вокруг мягко располагало к доверительному общению, незримо утверждая простую мысль о том, что в мире нет причин для неприятия. Ведь наша природная мирность — это и есть гармония безмятежности.

— Милочка! Дорогая! Подожди какое-то время в приемной. Извините, — Марта обратилась к женщине средних лет, — слушаю вас.

— У меня очень серьёзная проблема. Я замужем больше 15 лет, две дочки.

— Хорошо! Это не проблема.

— С мужем прежде всё было нормально. А-а-а, — она замялась, — в последнее время появилась, даже и не знаю, как об этом сказать?

— Успокойтесь, скажите, как есть.

— Он увлекся порнофильмами и порножурналами. Закрывается в полночь в своем кабинете и до 4-х часов их смотрит. Мне кажется, это не совсем нормально?

— Любая зависимость не нормальна.

— У него целая коробка таких фильмов, более 20 кассет, — дама быстро и с напором стала наседать на Марту. Её как будто прорвало. — Вступил в какой-то клуб, откуда и получает эти журналы и кассеты. Смотрит день и ночь, я его совсем не вижу. О детях забыл…

— А какая тематика его интересует? Вам…?

— Какая разница? — раздражённо продолжала клиентка. Она не дала задать полного вопроса и эмоционально продолжала щедро, делиться своими возмущёнными соображениями, выводами и чёткими решениями, как необходимо бороться с этим проклятым злом.

— Да, это на самом деле сложно. Я вас понимаю. Но для начала давайте постараемся сформулировать запрос. Что вы хотите?

— А причём здесь я? Я подам на развод. Я к вам для этого и пришла, что мне больше дел других нет?

— Понимаю, как вам сейчас трудно.

— Ничего мне не трудно. Я уже всё решила, и мужу сказала, что пойду к психологу.

— Полагаю, Рита, в вашей ситуации тогда лучше обратиться в юридическую консультацию? Если вы всё решили, и других вопросов ко мне у вас нет, наш сеанс можно считать законченным. Всего доброго. До свидания.

Замочек дамского ридикюля неожиданно для его хозяйки нервно щелкнул вместе с потертыми набойками её каблучков. Жалобщица вихрем летела по коридору, уверенная в правильной рекомендации психолога и в верности своего убеждения.

— Вот я и говорила, нужно идти прямо к юристу!

Хозяйка парика изумлённо взглянула на выскочившую клиентку, лениво поднялась со своего места, выпрямилась, демонстративно лёгким прикосновением ухоженных пальцев, поправила самые соблазнительные рыжие завитушки головы, скрылась за дверью.

Пару с дивана пригласили в соседний кабинет. Вслед за этим, влажная тряпка уборщицы смахнула суету человеческих проблем в пустом коридоре.

Мила присела на освободившееся кресло, поджала свои острые коленки, свернулась в тревожный комочек. Непривычное состояние: прийти к подруге на работу, а оказаться в зале клиентов. «А ведь я и пришла за помощью к психологу», — неожиданно для себя подумала женщина. А голос изнутри чётко добавил: «Да, мы все себе психологи».

Давнее «девичье» общение подруг уже проверилось временем и стало доверительным и необходимым. Именно это они и ценили в своей дружбе: помогали, как могли, верили друг другу.

Мила крепко спрятала правый кулачок в ладонь левой руки, немного нарушая правило волейболиста для приема подачи. Семья, социумом переучили природную левшу, при этом, не отобрав у неё навыков творчества и незащищённой душевной щедрости. Ей вспомнилась встреча с Мартой. Она в первый раз за всё это время подумала о том, как помогла подруге с кабинетом. Это было несколько лет назад. Марта долго ухаживала за больным отцом и была вынуждена оставить практику и научной работу в лаборатории института. Вот тогда Мила посоветовала подруге частную клинику. Зная и восхищаясь её профессионализмом, как ведущего семейного психолога города, ей предоставили кабинет. И самое главное — поверили. Психолог в то время был даже не экзотикой, он просто раздражал неухоженную действительность девяностых.

«Собственно, не так много изменилось с тех пор. — Улыбка от приятных воспоминаний скользнула по лицу красивой немолодой женщины, на несколько секунд заставила забыть о своей грусти, спрятавшейся в морщинках у глаз. — Боже, да мы знакомы целую жизнь…». Ни Мила, ни подруга, которую с той поры все почтительно называли Мартой Ароновной, никогда и нечего не делили меж собой. Они давно были замужем, обзавелись детьми, подумывали о внуках. Встречались не часто, но при этом теплоту встреч ценили больше всего.

Дверь кабинета распахнулась, и она услышала мягкий голос подруги, заставивший отвлечься от мыслей и воспоминаний.

— Удачи вам! — Марта проводила посетительницу к двери и вернулась в кабинет. На столе звенел телефон.

Рыжая покинула кабинет и плавно плыла по холлу, как явление, как буёк на воде, всем видом указывая: до неё не заплывать.

— Слушаю Вас, — Марта подняла трубку, ее голос был спокойным и уверенным. «Тебе бы на телевидении или радио вещать о важных мировых новостях, — смеялись над ней друзья. Все бы за правду шло, а главное с позитивным настроем». — Проблемы с эрекцией?.. А сколько вам лет?.. 76 — хороший возраст… С женой не живете… А с другими женщинами? Так. Заболеваний серьезных у вас не было?

Марта включила микрофон для записи, усилила звук, чтобы лучше слышать клиента. Потом вышла в приемную и махнула рукой подруге, приглашая в кабинет.

В комнате раздавался голос мужчины:

— Лежал в онкологическом отделении. С легкими проблемы были. Проходил курс химиотерапии. И вот когда ввели химию, поднялось давление до 240, и, всё…, сами понимаете, стояло! А с тех пор, — он замялся, — практически ничего и нет. Был у врачей, обследовался. Они мне, не скрывая, намекнули на годы. Можно мне как-то помочь? Доктор?

— Думаю, да. Вы очень достойно переживаете свой инволюционный возраст. И очень хорошо, что думаете о сексуальном здоровье. Если хотите, то приезжайте, в нашу клинику, будем обследоваться. Порассуждаем. — Марта поцеловала подругу. — Милочка, рада тебя видеть. Присаживайся.

Опять раздался телефонный звонок, она взяла трубку и жестом указала подруге на кресло за её рабочим столом. Уголок с компьютером был завален книгами, папками, рабочими бумагами, журналами с закладками и завёрнутыми листами в разных научных изданиях по психологии, культуре и медицине. На столе в беспорядке научного творчества лежали цветные карандаши, стояла любимая кофейная чашка с изящной серебряной ложечкой. Глядя на весь беспорядок, Мила сразу поняла: «Подруга опять в научном поиске. И это здорово!»

Заголовок первой страницы крупным шрифтом заявлял: «Влияние аномальной жары на сексуальное влечение». Женщина с некоторым изумлением улыбнулась и подумала: «Интересно. Вот как дорогая моя Марточка Ароновна борется с жарой…». От Марты, как от наблюдательного человека и опытного психолога не ускользнула улыбка недоумения на лице подруги. Она прикрыла рукой телефонную трубку, шепотом произнесла: «Пробегись по моим буковкам, (так она всегда называла свои научные и художественные работы) мне интересно твоё мнение», отключив громкую связь, продолжила консультацию по телефону.

Подруги занялись каждая своим делом.

Прошло немного больше получаса. Марта заканчивала консультацию.

— Вот это хорошо. Главное для вас — выйти из депрессии и начать новую жизнь, оставив прошлое в прошлом.

— Ни минуты покоя? — улыбнулась Мила.

— День на день не приходится. Такая вот у меня сексуальная работа.

— Да, и в жару, и в ненастье.

— Ты это о статье?

— И о статье, и о жизни.

Марта любила свой кабинет, как родной дом. Она всегда жила работой. Особенно последнее время, после похорон мужа. Глаза её сияли привычным загадочным взглядом раскосой чаровницы. Мягкая грация, сдержанный проницательный взгляд, белая шапочка до бровей делали её очень привлекательной для своего возраста. Она, медленно поднялась из своего рабочего кресла, подошла к двери кабинета и повернула ключ. Полная, даже несколько тучная в медицинском халате, она очень сильно походила на уточку, симпатично перекатывающуюся с боку на бок. При этом в ней присутствовала царственная изысканность манер, подчёркивающая её непростое происхождение. Каждый жест указывал на то, что в жилах течёт голубая кровь. Многолетний ритуал с ключом точно означал — быть чаепитию под её любимую, ароматную сигариллу. На столе тут же появилась неизменная коробочка восточной похвалы, обожаемая хозяйкой психологического пространства и утверждающей неписаную мудрость, что любая сладость у психолога в кабинете — это гормон удовольствия, не содержащий лишних калорий. Психолог рекомендует: «Предаваться подобному наслаждению в подобном заведении очень полезно».

Закинув ногу на ногу (в этом была вся Марта), она щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась. Мила внимательно на неё посматривала, она знала, что эти приготовления часто сопутствуют сдержанному внутреннему переживанию подруги и настраивают на продолжительный непростой разговор. Характер у Марты Ароновны был достаточно строгим, но мягким. Подобный церемониал, когда требовала ситуация, также помогал ей не сдавать своих непреклонных позиций. Гостья налила себе полчашки ароматного напитка — время на сигариллу и чай, как правило, совпадали. Первой, разговор начала хозяйка кабинета:

— Еще раз повторяю для таких вот бестолковых. — Сознательно не давая приятельнице заговорить, зная её природное волнение и беззащитность, Марта спокойно продолжала их вчерашний телефонный разговор, выдыхая дым тонкими кольцами. — Речь идет о тебе и твоем муже. Ты умная девочка и отлично понимаешь, что это всё серьёзно. Я долго размышляла о нашем с тобой разговоре, думала о твоих мыслях по поводу душевной измены, обиды. Давай поступим разумно. Ситуация глупо и неожиданно выходит из-под нормального контроля. Не сердись. Мне хорошо известно, как ты принимаешь решения. Вот поэтому, — она открыла верхний ящик рабочего стола, достала длинный белый конверт без адресата и получателя, вручила билеты. А потом твёрдо сказала подруге: «Пока не придешь в себя, назад не возвращайся!»

— Что я там буду делать в этой Тмутаракани?

— Ты обязана привести себя в порядок. Слышишь меня? О-бя-за-на, — повторила она по слогам. — Милочка, загорай, дыши, хорошей, набирайся сил. Море всегда на тебя действует лучше всяких витаминов.

— Марта, поверь, я так не хочу лететь туда. Мне комфортно дома, на софе…

— Не лги мне! — Как специалист, я настаиваю на необходимости отпуска и прошу тебя, как подругу, — поверь, тебе там станет легче…

Последнюю фразу она произнесла с легкой теплотой в голосе и накрыла своей полной ладонью тонкую и во всём беспомощную кисть руки подруги.

— Повторяю. Тебе просто необходима спокойная атмосфера после эмоционального тупика, в который ты сама себя умело, прости, но уже сознательно втягиваешь. Это путь к затяжной депрессии. Войти в неё легко, а выйти трудно. На это потребуется много сил и времени. А нас ждут великие дела! Помнишь, любимую поговорку Ляльки? Там, ты спокойно поразмышляешь, понаблюдаешь, как ты любишь, посмотришь на людей, вспомнишь самые важные, яркие события своей жизни, особенно за последнее время. Ты когда последний раз заглядывала в свой девичий дневник?

— Шуточку у тебя! Спросила бы, помню ли я свою плюшевую обезьянку… Я чаще в электронные сообщения пишу, да на деловые письма отвечаю!

— Вот и я о том же. А что тебя может порадовать сегодня, не задумывалась?

— Нет.

— Советую тебе, дорогая моя, пиши в блокнот все счастливые события, радостные моменты, которые происходят с тобой каждый день. Воспоминания. Неплохо бы и на интимную тему…

— Зачем?

— Это детский вопрос. Но объясняю. Мне, как твоему психологу, надо знать, что тебя радует, что огорчает.

— Даже сны?

— Пошути, пошути, тебе это сейчас полезно. Поспать ты всегда любила… Все! Езжай и пиши. Можешь по электронной почте что-то отправлять для меня. Главное, не переписывай набело: я тебя знаю.

— Зачем?

— А на этот детский вопрос я отвечу позже, — и посмотрела в сторону двери, как бы намекая на окончание беседы. — Когда вернешься, тогда и поговорим.

Марта затушила сигариллу. Она как-то по особенному внимательно посмотрела на Милу и спокойно спросила:

— Как тебе моя статья?

— Если отношениям людей может помешать всего лишь погода, пусть даже аномальная жара, то можно себе представить, каким ливнем страстей решит проблему простой летний дождь. А когда в жару в душе воет вьюга…

— Метафоры из твоих уст, всегда хороши и к месту, — торопливо прервала грустные размышления Марта, и ещё раз прижала своей ладонью руку подруги.

— Ми-луш-ка, всё преодолеется и в жару, и в холод. А теперь — море!

Глава 3. Жуков и Настя

Аркадий Сергеевич Жуков вторую неделю работал в своем кабинете на даче. Ему нравилось это специально созданное пространство, нахождение один на один с компьютером и добровольный плен большой домашней библиотеки. Жену проводил к морю. Взрослая дочь — в журналистской командировке. А он в одиночестве наслаждается тишиной и покоем вдали от городской суеты и институтских коллег, если не считать серого пса Дыма — дога с грустными, уставшими глазами, сутками лежавшего в саду и дремавшего на старости лет.

Неприхотливость — чаще природная черта мужчины, и тем она замечательна, когда он занят делом. А походы по магазинам и приготовление еды с позиции мужской логики — занятие не первостепенное. «Судьба и на печке найдет», придавая народной мудрости другой толк, любил, подшучивая, повторять своим заботливым домашним женщинам Аркадий Сергеевич. «Язвы и гастриты — болезни злых и алчных. Суждено отравиться — от воды из-под крана пронесет!» Поэтому, не мудрствуя лукаво, он на неделю затоваривал холодильник и ел тогда, когда хотел, и то, что попадалось под руку.

Только для любимого пса находилось время регулярно кормить его неизменно правильным, собачьим кормом. Хотя и корм Дыму тоже закупался на год.

Иногда они вместе гуляли по старому яблоневому саду, нарушая правила общей гигиены, поднимали паданки и грызли по очереди. «То не черви, что мы едим, а то черви, что нас едят», — говорил своему четвероногому собеседнику в таких случаях хозяин, вспоминая бабкины поговорки.

Родом с исконно русской, псковской земли, он часами мог с упоением, искренней непосредственностью и юмором рассказывать о своем послевоенном детстве, голоде, воровстве зерна и картошки с колхозных полей, многокилометровых походах в школу, зимних возвращениях через лес, встрече с настоящими волками. И, главное, о своём неуёмном желании учиться, выбиться в люди! Про себя он считал, что его мечта воплотилась в реальность: доктор наук, профессор, начальник научного подразделения Академии. Ярлыков у него хватило б не на одного человека, но скобарь ими не кичился, а с большей теплотой вспоминал родню и добрых людей-земляков, с которыми свела судьба по жизни: теток, нянчивших его по очереди и показавших простую науку, как отличать людей плохих от хороших. Деда Вовку, что учил жить в лесу и на речке, бабку, незаконнорожденную, графских кровей, «накачавшую» его местными пословицами, первого армейского командира, вдолбившего в голову пацана слово «надо». Одним словом, он научился принимать существование таким, какое оно есть. В его представлении, жизнь человек похожа на яблоко с природной корявинкой, которое дерево сбросит первым, а там уж покатишься, как сумеешь. Главное — он любил свою семью.

«Мирская молва, что морская волна», — не раз говорили ему родные тетки. И он вырос уверенным, не исключая важности мнения окружающих. Всё время старался много работать и жить по вживлённому в него с детства внутреннему кодексу мужской чести. Понятно, что совершал при этом простые человеческие ошибки, и уж тогда сильнее крутил жернова жизненной мельницы, перемалывая их в опыт.

— Эй! Есть, кто дома?! — голос за воротами заставил Жукова отвлечься от компьютера и подойти к открытому окну. — Дрова!!! Заказывали?!

— Да-да, конечно. Сейчас открою. — По спланированному им самим дню, к вечеру, Жуков свои задачи по подготовке тезисов на ближайшую научно-практическую конференцию выполнил. Машину с дровами он заказал на 18.00 и уже ждал её приезда.

Аркадий Сергеевич, степенный от природы, а теперь ещё и от возраста, спокойно вышел во двор и показал рукой на предполагаемое место за сараем.

— Выгружайте здесь!

Жуков из года в год брал пару кубометров леса. Не столько для камина и баньки, сколько для рубки самих поленьев. Ему нравился процесс заточки топора, подготовка колуна и клиньев. Запах рубленого леса напоминал ему детство, когда с дедом Вовкой они заготавливали дрова на зиму. Так и рубил скобарь в удовольствие, а потом раздавал соседям, что не перетопится за зиму, и вновь заказывал новую партию.

Рубил он сам. С придыханием взмахивая колуном, с гиканьем загонял клинья в огромные пни. «Никакой фитнес не заменит тебе этой физзарядки», — улыбалась ему жена, наблюдая за щепками, летающими по двору. Дочка помогала отцу, подражая его азарту. Всегда с удовольствием собирала в траве мелкие веточки, кусочки коры, которые вместе с садовым мусором вечером сжигались на костре, где пеклась ароматная картошка. Неизвестно, что приносило ребенку больше счастья: ожидание лакомства в виде картошки в мундирах или поиски маленьких щеп. Но отцу она помогала с искренней радостью.

Только отъехала пустая машина, как в створе ворот появилась компания из трех человек. Симпатичная невысокая брюнетка и два молодых парня, чуть старше тинейджеровского возраста.

— Папань, привет! Это я! — раздался звонкий девичий голос.

— А я ждал тебя завтра, доча. — У него заискрились глаза, веселее зазвучал голос. Жуков прижал к груди девушку, поцеловал в щеку. — Что-то случилось?

— Каково семя, таково и племя! Все я успела вовремя, и даже с опережением.

— Молодец, ребенок, — он обратил внимание на спутников, которые так и стояли у ворот. — А это кто? Женихи?! Знакомь!

— Пошла Настя по напастям! Какие женихи, па! Ты что? Эти замечательные юноши вызвались меня проводить через лес. Это Макс и Димон.

— Тимуровцы? Ну-ну, кто еще кого провожал… через лес, который ты как 5 пальцев знаешь. Аркадий Сергеевич, — представился хозяин дома, пожал руки юношам и подумал «Скорее гайдаровцы, судя по возрасту», а вслух сказал — И как, коза сыта и капуста цела?

— Вот эта тема гораздо приятнее. Только в прямой постановке. Я есть хочу — сил нет! На брюхе шелк, а в брюхе щелк. И ребят покормим?

— Я сейчас что-нибудь быстренькое приготовлю, а ты помоги молодым людям нагнать аппетит, — Жуков кивнул дочке на кучу бревен. — Один одонок осилят?

Он вошел в дом, а девушка обернулась к ребятам.

— Дрова колоть можете?

— Элементарно! — отозвался Макс и ринулся за топором. Дима отошел в сторонку и закурил.

Подтянутый, спортивный парень, внешним видом напоминал лесоруба из диснеевских мультфильмов шестидесятых годов. Он лихо подхватил топор, подставил первое попавшееся бревно и с размаху вогнал его в дерево. Топорище жалобно скрипнуло, но бревно осталось целехоньким, только сверху в нем торчал теперь топор. Макс резво приподнял над головой получившуюся конструкцию из топора и не расколовшегося палена, взмахнул руками, опустил его на землю со всей силы. Результат был тот же.

— Я, типа, не въезжаю! Чего ему не хватает? Короче, мне в лом, по ходу. С такой силой я шайбу к Нью-Йоркщине добью…

— Куда ворона летит, туда она и глядит. А полено ты не разрубил! — девушка засмеялась.

— Ты, это, про колун забыл. — Димон подошел к соседнему бревну. Оглянулся по сторонам и, увидев колун, взял его в руки. Он приподнял его с большим трудом. Было видно и слепому, что это не его вид спорта. Пальцем руки потер переносицу, поправил очки и протянул орудие пролетариата товарищу. — Попробуй этим. Я в кино видел…

— Нет, мальчики. Не надо! Вороне соловьем не петь. Макс, ты для начала просто попробуй его вынуть из своего бревна, а потом будешь дальше экспериментировать, — девушка потянулась к топору, но парень перехватил её руку.

Он попытался разъединить свою конструкцию, но у него ничего не получилось. Несколько взмахов над головой и ударов по пню, по земле ни к чему не приводили. Максим взмок от напряжения, стараясь показать свою сноровку и силу, но его усилия были также напрасны. Казалось, что железо невидимыми корнями вросло в палено.

За этим занятием ребят и застал хозяин дома.

— Выпейте, друзья кваску, чтобы разогнать вашу тоску. Все у вас получится, я не сомневаюсь, но чуть позже. Вот кружки, бутерброды с чем Бог послал. Угощайтесь! Настя, поухаживай за молодыми людьми. — Аркадий Сергеевич, протянул поднос Диме и Насте, а сам взялся за дело и довольно-таки сноровисто вбил в щель клин, и освободил топор из деревянного плена. Похлопал по плечу шумно дышащего рядом Максима и добавил: — Не суйся прежде отца в петлю. Пойдемте лучше присядем за стол.

— Посидим рядком, поговори ладком, так Вы говорите? — несколько ошарашенный таким приемом, Димон решил как-то показать себя Жукову.

— Так. Да не так. Каждая зверюшка свою говорку понимает, — профессор отхлебнул немного из своей кружки.

— Только не заводиться! Слово не стрела, а пуще ранит. Это мы с папой сто лет так разговариваем. — Настя жевала бутерброд, запивая его из красивой красной чашки. — Его в детстве бабки да тетки научили всяким пословицам и поговоркам, он — меня. А когда пошла на филфак, то курсовые по литературе через эти пословицы я влет писала.

— Кто словами поспешен, скорее будет повешен! Кушай, ребенок, да не поперхнись так кусать. — Хозяин отложил топор в сторону и подсел к компании. — Пейте господа, квас, а пословицы все про нас. Бывали когда-нибудь в русских деревнях? Кто такие скобари, знаете?

— Это жуки что ли? — обрадовался Макс, который тоже хотел проявить свой интеллект.

Отец и дочь весело рассмеялись.

— Насчет жуков это ты здорово! Наверное, имел в виду скарабея? — Настя поучительно заговорила. — Такой священный черный, слабо блестящий, жук, размером в три-четыре сантиметра и бо-о-ольшими зубцами-зубищами для рытья земли?

— Ну, да. Оговорился. С кем не бывает. Скарабей-скобарей!

— Мы же Жуковы!!! Фамилия у нас такая! — Вся компания начала дружно смеяться, забыв про неловкость с рубкой дров. — А скобари — это жители псковской области, откуда и пошел наш род, вместе с его пословицами.

Когда все немного отсмеялись, заговорил Макс, похожий теперь на уставшего и сытого лесоруба.

— А ты, правда, в институте учишься?

— Нет! — улыбнулась Настя.

— А как же курсовые? Прикалывалась? — спросил Димон, сняв очки и протирая их носовым платком.

— Да нет же. Чего прикалываться. Я давно работаю, институт уже закончила…

— Жесть, — лица парней вытянулись в недоумении. — А мы думали, что ты, вы — наша ровесница. Класс десятый-одиннадцатый.

— Мне всегда дают лет меньше, чем на самом деле. Это гены предков по линии мамы. Мы с ней рядом как подружки.

— Вот чего я и улыбался: кто кого через лес провожает, — усмехнулся Аркадий Сергеевич.

Ребята быстро допили квас и, взяв по паре яблок, засобирались домой. Настя поднялась в свою комнату, Дым улёгся на веранде, а Жуков взялся за топор. Часа через три-четыре поленья были расколоты на аккуратные чурки.

— Эй, красавица! Картошку проспишь! — крикнул отец, вышедшей во двор Насте.

— Разве такое бывало? — девушка принялась собирать щепы и мелочь, готовя костер. Через час они сидели в саду и уплетали простую деревенскую еду. Измазанные сажей, в сумраке, озаряемом искрами тлеющих углей, отец и дочь наслаждались прохладой наступившей ночи. Было необычайно тихо в этом удаленном от большого города местечке. Только тонкое стрекотанье сверчка, треск догоревшего костра, да шелест крыльев мотылька, бьющегося в стекло веранды напоминали о том, что ночная жизнь продолжается. Полная луна освещала двор и прихорашивала в вечерний наряд кроны яблонь. Мужчина сидел на самодельной скамейке, а девушка на пне, который специально не выкорчевывали ради подобных посиделок. К нему настолько все привыкли, что считали непременным атрибутом местного дизайна.

— Когда замуж собираешься?

— Самое хорошее замужество хуже, чем самое плохое девичество… Тебе внуков хочется?

— Почему бы и нет? Засидишься в девках. Знаешь же, что скрасят девку венец да молодец!

— Не за этих же мальчиков мне выходить!

— Что, у тебя парень появился?

— Суженого и на свинье не объедешь! А я с Толиком рассталась… Зануда он.

— Это тот курсантик?

— Ага. Он уже лейтенант давно.

— Как время летит…

— Па, ты лучше расскажи, как вы с мамой встретились? А то мои поиски суженого-ряженого какие-то бесперспективные.

— Хочешь по родительскому пути идти? Так не бывает… У каждого своя колея. Да и ты эту историю уже знаешь…

— А все-таки. Мама рассказывала свою версию лет десять назад. Что я тогда понимала. Ты её нашел, или она тебя?

— Без притчи человеку веку не изжить… Слушай. Может быть, правнукам расскажешь «семейную легенду». — Он откинулся на спинку скамейки, мечтательно прикрыл глаза, как будто напрягая память, медленно стал рассказывать:

— Я уже преподавал в академии. Вёл семинары, практические занятия. Иногда выступал на ученых советах. Май, тогда, — он сделал паузу, — утопал в цвету сирени и яблонь. До начала очередного совета оставалось несколько минут. За это время мне необходимо было посмотреть кое-какие бумаги, и сказать пару слов парню, у которого я был рецензентом. Как раз у входа в аудиторию, куда я спешил, стояла группа молодых людей, среди них был и мой подопечный. Рядом с ним стояла девушка с длинными пепельными волосами.

— Это Милана, моя девушка, — сказал парень, и первым, от волнения, протянул мне руку для приветствия.

Как сейчас помню, в руках у неё было красное яблоко. Она перекладывала его из одной ладони в другую, не зная, куда его деть. Видно было лишь, что и она волнуется.

Я поздоровался, и мы пошли с ним на кафедру.

— Она очень любит яблоки, — продолжал он, всё, также смущаясь, не понимая нелепости своих озвученных мыслей.

— Какое необыкновенное имя… Милана. Хорошо, нарожает тебе здоровых ребят. — Я быстро пробежал глазами текст, сделал поправки, сказал ему свое мнение и убежал к членам совета.

Людей в зал заседания набилось немало. И в фас, и в профиль просматривались лики именитых представителей нашей науки. Их присутствие, реплики, мнения ценились не только молодыми учеными, но и степенными коллегами. Защита моего юного друга, прошла блестяще, а вот я, потерпел фиаско. Никогда не ведомо, где обретёшь, где потеряешь. Вполне сносно владея тонкостями ораторского искусства, прирождёнными и приобретёнными хитростями изложения материала, я занял удобную позу, начал своё выступление. После нескольких умело заготовленных заранее фраз, поднял глаза и обратился к аудитории. Есть такой интересный психологический прием, когда привлекаешь внимание аудитории к себе, а не к тому, что говоришь.

Что было дальше, не вспомню и сейчас. Внимание я привлек настолько, что и сам был не рад. И строчки, и мысли, и слова улетели безвозвратно. Я их попросту не видел. Я видел только твою маму. Которая тогда ещё не знала, что станет моей женой. А я этого страстно захотел.

Прямо передо мной, где-то в третьем ряду, с краю, сидела девушка и смотрела лазурными, как небеса, глазами, а в сердечке её рук лежало яблоко. Она сидела как-то отстраненно от всей аудитории, в её манере было что-то из другой далёкой культуры. Это потом, я узнал о её аристократических итальянских корнях. Взор был ласковый, нежный, и в то же время живой, зовущий, горячий, овеянный ошеломляющей тайной. Он заворожил меня на всю жизнь. Это был подарок судьбы. Мы встретились взглядами…

— И что? Сразу любовь? — У Насти заблестели глаза.

— Как ты похожа на Милу, только черноглазая, — Аркадий Сергеевич был интересным рассказчиком. Многолетний лекционный опыт, телевизионные и радиопередачи научили его многому. — Парадоксальность вещей в нашей жизни непредсказуема. То неудавшееся выступление теперь живёт во мне гениальной простотой маленькой женщины, воплощенной в мою вечность. А её глаза, это самое высшее счастье, я вижу и во сне, и наяву….

— Так она была невестой того самого аспиранта?

— Да-а, нет. Это он был в неё влюблён. Но судьба соединила нас…

— Лихо. А ты ни разу не пожалел?

— Разве можно такие вопросы задавать родителю?

— А почему нет?! Я же дочь, которая ищет свой путь. К тому же в последнее время я вас с мамой вижу не часто…

— Ты лучше мне ответь, как ты чуешь рубку дров и почему любишь собирать щепки?

Менять тему разговора девушке не хотелось, но зная отца, она не стала настаивать. Захочет — сам расскажет. Поэтому она улыбнулась и ответила:

— А вот это — уже гены твоих предков!

— Да уж! — улыбнулся отец.

— Шучу. Мне рядом с костром и с тобой всегда хорошо…

— Ладно, ребёнок. Пора спать собираться. — Он поцеловал дочь. — Ты ложись, а я ещё поработаю.

Аркадий Сергеевич поцеловал Настю и отправился к себе в кабинет.

Жукова немного взволновала тема о взаимоотношениях с женой, затронутая Настей. С одной стороны, ничего не было страшного в том, что последний месяц они редко видятся с супругой. Он готовится к конференции, она уехала к морю, спасаясь от небывалой жары. Дышать в городских условиях достаточно трудно, потому и разбежались. Вся страна спешит в тень. Не только они. Но и до пресловутой жары она ссылалась регулярно на головные боли и непонятное недомогание. Предшествующий период отличался частыми командировками жены. Чуть раньше сам Аркадий уезжал за границу читать лекции. Несложная арифметика подсказывала, что интимных отношений с Милой у него не было как минимум полгода! Что-то тут не так… Не возрастные ли причины кроются за подобной ситуацией? Вроде бы нет. Она только вступает в так называемый климактерический период. Он сам чувствует себя неплохо.

Аркадий, заставший сам себя врасплох, как-то неестественно напрягся от подобной мысли. Он вдруг решил посмотреть в мировой паутине на эту ситуацию, как ученый, причем ученый-исследователь, так как всегда старался докопаться до истины. И теперь, когда Настя, озвучила ему его проблему, он, решил взглянуть на всё это со стороны, в первую очередь, для того, чтобы отогнать от себя тревожные мысли. Внутренний голос подсказывал, что он не владеет достоверной информацией, и, как подраненный зверь, поплёлся к компьютеру.

Несколько часов в Интернете ничего ему не разъяснили, но он нашел сайт интересного содержания. На одном из форумов высветилось множество проблем, с которыми сталкиваются сильные мира и их слабые половины: жены, подруги, любовницы. Оказывается, проблема отсутствия секса с женой — одна из самых популярных. Причем, множество советов от посетителей сайта, друзей-форумчан, случайных людей казались достаточно обоснованными и вескими.

Это очень удивило, так как подобная ситуация была для него личной, интимной, неприкосновенной. Ему-то казалось, что у остальных все нормально. Не тут-то было. Рассказы про любовников, тёщ, родившихся внебрачных детей и прочих помехах, мешающих жить в согласии с любимой женщиной его подтолкнули к необычной идее. А что если написать письмо на этот форум и, получив ответы, попытаться найти решение, которое требуется ему? Вдруг кто-то подскажет?

Он испугался случайной мысли, но как-то инстинктивно почувствовав свою беспомощность, объединив себя с невидимыми судьбами чужих людей, подумал: «А вдруг?!

За окном, как на сцене, над кронами старых деревьев торжественно висела полная луна, высвечивая его душу. Собравшись с мыслями, Аркадий Сергеевич зарегистрировался на сайте, сочинил короткое обращение, с целью не столько рассказать о себе, сколько спровоцировать людей на ответ по данному письму. Написал и отправил. Резко, будто что-то украл, он выключил компьютер и пошел спать. Долго ворочался с боку на бок, не раз вставал попить квасу. Было непонятно, от жары ли к нему не шел сон, или ситуация, мысли о которой он прежде не подпускал к себе, так его взволновали. «Дочура — вся в него! — намекнула. А права: они с Милой редко стали бывать вместе».

Ему опять вспомнились трепетные минуты давно забытой первой встречи, но как-то со стороны, словно они были не с ним. Это ещё больше взволновало его, не давая заснуть до самого утра….

Глава 4. Мила на юге

На побережье у «Высокого берега» было прохладно. Балконы отеля с разноцветными маркизами прикрывали каменистые, как исполины скалы, уходящие за горизонт. Простоте и мудрости проекта здания завидовали все местные жители и туристы соседних пансионатов. Мила сняла большие черные очки и зацепила их поверх шляпы. Слегка прищурившись от солнца, она взглянула на распростёртое перед ней побережье. Пёстрые купальники отдыхающих лежали на берегу, как огромное, лоскутное одеяло. Вдалеке одинокая чайка сорвала с гребня волны мелкую рыбёшку, резко взмахнула крыльями, унеслась за горизонт. «Холодная пива, риба, раки, горячая кукуруза, только что с кипятка…» — громким голосом кричала местная девушка. Уверенно шагая по кромке прибоя, она несла тяжёлую корзину с продуктами и часто оглядывалась на семенящего рядом с ней мальчика. Тот еле волок неподъёмную для него сумку, но умудрялся, как и его мать, шагать без брызг и не загребать песок ногами.

Ветер заигрывающим порывом играл с волнами и полями дамской шляпки. Неожиданно для хозяйки, он сорвал её вместе с очками и уронил на землю. Мила не была настроена вторить его шалостям. Спокойно, даже как-то отрешенно она достала из сумочки маленькое зеркальце, взглянув на себя, убрала случайную песчинку со лба, подняла очки и усмехнулась. «Неужели я здесь?» — подумала женщина, вспоминая недавний разговор с подругой, в прямом смысле выпихнувшей её на этот берег. И словно в плеске волны вновь услышала уверенный мягкий голос Марты: «Купайся, отдыхай, хорошей».

В задумчивости её глаз отражалась голубизна моря, а солнечные зайчики, что отпрыгивали от волн, гасли в грустной радужной оболочке. Любые события в жизни представлялись для Милы, как метафорические пазлы, всегда необыкновенно яркого или тусклого цвета, они вплетались в полотно её сознания и в отношения ко всему происходящему. «Марта была права, когда отправляла меня в это захолустье. Именно здесь я смогу собраться с мыслями», — неожиданно для себя подумала женщина. «Хорошо, подруга, — она сделала некоторое усилие для улыбки. — Пусть море и солнце помогут моей подвижной психике». Быстро освободив себя от пляжного наряда, мелкими перебежками зашагала к воде по горячему песку. Шляпа так и осталась лежать в своём одиночестве.

Тёплая волна весело подхватила женщину в объятия своей стихии и закачала её в нежной колыбели вместе с печальной грустью, томящейся в её груди.

Не бояться воды и спокойно держаться на волнах научил жену Аркадий. Только в его сильных и нежных руках она смогла перебороть страх к воде и научилась плавать, по особой, только им знакомой методике. Теперь, когда она входила в воду, всегда с улыбкой вспоминала эти уроки. Накупавшись вдоволь, как рыбка, Мила вышла из воды и побрела по береговой кромке, наслаждаясь лёгким ветерком, ласкающим её наготу. Она наклонилась, чтобы поднять с мокрого песка большую, выброшенную из моря медузу и шляпу, перекатывающуюся клубком. Выпрямляясь, ее взгляд вдруг задержался на необыкновенном зрелище.

Неподалёку стоял одинокий седовласый старик в чёрном костюме, в шляпе, с рыженькой эспаньолкой. На какое-то время ей даже показалось, что она стоит перед витриной у огромного витража, где установлен мужской дорогой манекен. Тень от большого камня скалистого берега падала до самого края морской излучины, укрывая фигуру человека от палящего зноя. Было видно, что глаза его закрыты. В правой руке он держал трость, которой чертил на мокром песке небольшие круги и волнистые линии. Или вдруг становился неподвижным. В такой момент, опираясь всем телом на трость, незнакомец как-то весь собирался в известную только для него торжественность. Из-под рукава хорошо была видна манжета белоснежной сорочки. На ней ярким пятном сияла серебристая запонка. На шее, вместо галстука, повязан элегантный, в тон шляпы платок. На ногах были надеты классические старые туфли английского фасона, уже не в первый раз замоченные морской водой. «Так можно стоять только перед алтарём» — подумала Мила, — как он стоит перед бескрайней полосой горизонта».

Заворожённая от увиденного она направилась к своему шезлонгу.

— Интересный экземпляр?! — спросил как будто бы знакомый женский голос, заставивший Милу обернуться и немного собраться с мыслями. — Большинство местных относятся к нему с большим почтением…

— А вы, вероятно…?

— Лиза. Вы меня вчера вечером видели. Нет, я нездешняя. Работаю только в летний сезон. Они, — женщине очень хотелось во всех красках рассказать легенду этих мест, — говорят, что его жена уплыла в море и не вернулась. Но старик ждет её уже не первый год. Приходит в одно и то же время на это место у камня и стоит часа по три-четыре. Потом уходит…

— Он её так любит до сих пор?

— Не знаю. Ещё, говорят, его жена изменила с другим, который и увез её. — Горничная поставила перед Милой полный бокал холодной воды с кубиками льда и долькой лимона. — Может быть, он её и ждет потому, что просто хочет отомстить за обиду — прирезать или утопить…

— Пусть это будет притча о вечной любви, над которой не властно время, — ответила Мила и ещё внимательнее посмотрела на мужчину.

Что-то общее было между этим незнакомым стариком и её собственным мужем. Бородка… Какое-то необъяснимое внутреннее сходство тоски, которую она последнее время наблюдала у Аркадия… Эта мысль заставила Милу разволноваться: «Хочет отомстить? Может быть, она уплыла и утонула? И он ждет её возвращения? — продолжали звучать в голове слова горничной — А может быть, он преодолевает свой неведомый порог? Она села на край деревянного лежака и ещё долго и неподвижно смотрела вдаль на таинственный силуэт человека у моря.

Первое, что пришло в голову, как ни странно — мысли о счастье.

Счастье с Аркадием было много лет долгим и безоблачным. В её жизни он был первый и единственный мужчина. Правда, было еще одно сильное детское воспоминание счастья — чувство к мальчику. В шестом классе, она тайно любила своего одноклассника. Но этому чувству не суждено было сбыться. Милана проучиться с ним всего один год. Отца перевели в другое место по службе. И потом долгое время её семья жила за границей. На память от него у неё осталась лишь маленькая картонная фигурка тонконогой лани, вырезанная тем маленьким мальчиком и какая-то неведомая тоска неразделённости и тайны таких взаимоотношений. Изящная, с тонкими копытцами, бумажная безделица по воли прозорливой судьбы или чего-то ещё, до сих пор была похожа на свою хозяйку, уже не молодую женщину и давно жила в шкатулке воспоминаний. Сегодня, когда отношения с мужем зашли в незнакомый для неё, а, по словам друзей и Марты, в сексуальный возрастной тупик, она почему-то часто вспоминала тот класс и свое переживание. Иногда в фантазиях она рисовала образ этого мальчика, на память о котором сохранилось только фигурка лани. Ни одной фотографии, письма, номера телефона, информации о его судьбе…

Тоска и одиночество незнакомого старика на этом чужом морском берегу лёгким бризом перенесло парус сознания в далёкое детство. Вот если бы повстречать того мальчишку и рассказать ему всё, что случилось сейчас в её жизни. Просто рассказать ничего не утаивая, без сопоставлений и умных размышлений.

Мила сама себе улыбнулась: «А вспомнит ли он ту девочку с длинными русыми косичками? — Женщина поправила завернувшуюся от ветра циновку, легла на лежак.- Я бесповоротно старею».

От увиденной картины, сердце не переставало плескаться в эмоциях, но солнце, морской воздух, вода, как наркотик уводили в царство убаюкивающего Морфея…

Мила неожиданно для себя проспала больше получаса. Когда она проснулась, на месте у камня, где стоял старик, в пустом пространстве бушевали только волны, единственные свидетели его горькой судьбы. В первые секунды она подумала, что ей всё это привиделось во сне.

— Он ушёл сегодня рано, значит, в ночь будут сильные волны, — голос, который как будто подслушал её мысли, вновь вернул на землю. Горничная сворачивала пледы и убирала пустые стаканы, использованные от сахара обёртки, брошенные отдыхающими на некоторых лежаках.

Желудок заиграл знакомую мелодию попрошайки. «Надо бы подкрепиться», — подумала Мила, быстро набросила на себя лёгкую накидку в стиле пончо, прошла к ближайшему открытому кафе, откуда доносилась приятная мелодия. Людей было немного. Она присела за дальним столиком, под ветками густых каштанов. Прежде, чем сделать заказ, Мила попросила официанта принести для неё порцию ванильного мороженого и кофе.

В кафе тихо звучал саксофон. Молодой музыкант исполнял мелодии её юности, и с нежностью смотрел на стройную улыбающуюся брюнетку. Вокруг тихо звучали голоса, разморенных жарой посетителей. Они немного вальяжно сидели в своих удобных плетёных креслах, пили южное вино — кто из бокалов, кто из пластмассовых стаканчиков — и размеренно беседовали друг с другом.

Мороженое оказалось очень холодным. Мила отставила креманку в сторону, она любила, когда оно немного подтает, и предалась своему любимому занятию — наблюдать и думать.

— Милочка, вы не желаете составить компанию на пару минут? — обратился к ней мужчина в белой футболке и разом прервал ее любимое занятие. На шее у него несколько странно был завязан платок. Было не совсем понятно, бережет ли он майку от грязного пота или закрывает шею от палящего солнца. Бармен за стойкой, улыбнувшись фразе мужчины, еще усерднее стал протирать бокалы и поглядывать в их сторону.

— Разве мы с вами знакомы? — женщина взглянула на него и подумала, — «вот такими и бывают бабники».

— Вы недавно в этих места, мадам? — он без разрешения сел напротив.

— Если Вы знаете, как меня зовут, то, причем здесь «мадам»?

— Почему Вы решили, что я Вас знаю?

— Вы же обратились ко мне по имени…

— Лыжню проложили мимо вас! — он не дал ей закончить фразу. — Странно. С таким чувством юмора и я вас не знаю? — задал вопрос, а сам посмотрел в сторону входной двери.

В кафе зашла миловидная блондинка и села за отдельный столик с надписью «заказано».

— Извините, — не дожидаясь ответа, кивнул он, — но мы с вами еще пообщаемся, а вот этой даме завтра уезжать.

— Как говорят англичане: «Первое впечатление нельзя произвести дважды», — съязвила она.

— Правильно говорят. А вы, и милы и умны, не растерявшись с ответом, — ответил незнакомец в лукавой улыбке.

Он встал из-за стола и пересел к блондинке.

«Точно бабник, — про себя подумала Мила и сделала глоток кофе. — Везет мне на них, как аллергикам на ос».

За стол с блондинкой и «бабником» подсели еще пару мужчин.

— Первый тост за великое чувство!!! — поднял бокал тот, что справа.

— Нет. За единственное русское имя, которое заканчивается на мягкий знак! — стал спорить его сосед по столу.

— Орлы, хватит петушиться: мы пьем за прощание с Любовью!!! — «бабник» налил в бокалы шампанского и мужчины встали по-гусарски. Все они вели себя как старая и давно знакомая компания, разрастающаяся на глазах. Тот, что в платке, приглашал за столик всех знакомых в этом кафе, заказал еще вина, приставлялись столы, стулья. Отдыхающие быстро развеселились и громко заговорили тост за тостом, часто перебивая друг друга.

«Вероятно, девушку зовут Люба и прощаются они с ней, а не с любовью?» — тихо обратилась к себя Мила.

На стене у барной стойки висела плазменная панель большого телевизионного монитора. Корреспондент эмоционально и громко вёл свой репортаж о небывалой жаре в центральных регионах страны: «Горло перехватывает невидимая, жёстко сомкнувшая пальцы рука, дым застилает глаза, они плачут, по щекам, ручейки слёз уносят счастье, горизонт души полыхает пожаром, люди бегут на работу, закрывают мокрыми платочками рот, теряя гвоздику на асфальт. Они хотят спасти свою жизнь, свою любовь. Этот зной все запомнят надолго. Лето мокрых простыней, душного смога и душевной безвыходности.»

На экране спасали любовь, с Любовью в зале кафе громко прощались мужчины, о своих любимых тихо вспоминала женщина. Грустные мысли, как пчёлы, роились в её голове под весёлый звон бокалов незнакомых людей; они звучали, словно по задуманному сценарию, донесшейся с экрана метафоры, в самый раз сгодившейся для статьи подруги-психолога.

Мила несколько раз пересеклась взглядом с человеком в платке, «бабником», сидевшим напротив. Нет, скорее, он не сидел, а возникал перед ней. Он всё время двигался: вставал, садился, снова вставал. Она видела его впервые, а в голову, от тяжёлых, как подол длинного платья думок, лезли до абсурда глупые, банальные вопросы: «Почему с ним всем так легко? Откуда идет эта завораживающая энергия? Дежавю?»

Перед уходом она поинтересовалась у бармена, который все также усердно полировал тканевой салфеткой бокалы.

— Не подскажите, любезный: «Кто этот человек?»

— Это наш хозяин, — невозмутимо, но с какой-то гордостью за своего начальника, ответил тот. — Его все знают и он всех знает. Его все уважают и он всех уважает.

— А почему?

— Потому что он всех любит! И его все любят…

— Радость, — слово как-то вырвалось само собой.

— Что, что вы сказали, милая девушка?

— Радость!

Мила загадочно улыбнулась, вспомнив строгий наказ Марты. Игриво прищурившись, натянула на глаза свою любимую шляпу с волнистыми, как морская волна полями и очаровательным цветком из семи лепестков (Аркадий привёз ей это чудо из Италии). Расковано, по- южному, давая ласкать своё тело летнему солнцу и воздуху, медленно зашагала в отель по тяжёлым прохладным ступеням.

«Ой! Какая всё-таки радость от такой прохлады»…

***

Лето в этом году выдалось не просто жарким, а аномально жарким. Прогнозы синоптиков о глобальном потеплении сбывались более чем на сто процентов. А воздух прогревался так, как будто бы всё вокруг превратилось в одну микроволновую печь.

Продолжая подниматься, считая ступени, по детской ещё привычке: «Пятая! Здравствуй, радость! Шестая, заблудилась ты не в радость. Седьмая, где теперь найду тебя?» — скороговоркой напевало её подсознание. — «Семь ступенек — счастливое число», — подумала Мила и повернула ключ.

Комната была просторной, в ней было много воздуха оттого, что вся необходимая мебель умело, с хорошим вкусом встроена в стены. «Ничего лишнего. Это я люблю. Это тоже радость», — как бы отчитываясь в очередной раз перед Мартой, и от этого, рассмеявшись в голос, проговорила и крутнулась перед огромным от пола до потолка зеркалом, которое было обрамлено в резную под старину тяжёлую раму, предававшую всей комнате вид торжественный и даже слегка помпезный.

От своих природными корней, уходивших в далёкое католическое и славянское прошлое, Мила унаследовала слегка взбалмошный, но в тоже время спокойный и задумчивый характер. Несмотря уже на немолодой возраст, в ней, как и раньше, легко уживались девочка и женщина. Бабушка часто шутила над ней: «Ах, Мила! Мила! Когда ты станешь взрослой? Да! Рижанка — не итальянка. Может быть, римлянка, может, славянка». Что она имела в виду?

Прабабушка по линии матери принадлежала к старинному итальянскому роду, была единственной дочерью в семье и единственной наследницей. А бабушка, вышла замуж за известного рижского революционера, военного лётчика, который своими корнями тоже переплетался, но уже с коммунистической Италией. Мила же родилась в Риге и впитала от этого города всю тишину и загадочность узких улочек, манерное изящество высоких шпилей, овеянное рыцарскими преданиями и легендами. Одним словом — не римлянка, и не славянка.

В номере слегка шумел кондиционер, что заставило рижанку переключить его режим. Мила накинула на плечи уютный шёлковый шарф и вышла на балкон. Перед ней открывалась безбрежная панорама морской стихии, издалека доносились едва уловимые звуки курортного городка, как небольшой намёк на присутствие цивилизации. Всё, что окружало, должно было радовать глаз и настраивать душевные струны на хороший позитивный лад. Но чем больше она смотрела на безграничную даль моря, тем всё дальше мысли её уходили к гениальным строкам поэта, которого очень любила: «Безвыходность тоски вдвойне с пустыней моря схожа». Воспоминания опять тяжёлым камнем навалились на сердце. Она приехала сюда, чтобы не оказаться в затяжной депрессии, так, по крайней мере, говорила её психолог. Вместить жизнь человека, отношения в психологические термины — не сложно. Найти ответы на свои вопросы бывает намного труднее.

Она мысленно ещё раз обратилась к морю: «В чём же моя безвыходность?» — и веер сознания опять раскрыл все складки происшедших за последнее время событий и вопросов: «Зачем в моей жизни произошла эта нелепая встреча? Этот безумный поступок, не вызвавший никакого сожаления, настолько же стыдный, насколько и притягательный, до конца указавший на тупик отношений с мужем?»

Вопросам не было конца, а ответ не приходил.

День клонился к вечеру. Полоса горизонта от солнечного света разливалась калейдоскопными радужными бликами. Море несло на берег теплую, бархатную прохладу. Природа и люди лениво и разморено принимали эту обволакивающую теплоту.

Балкон закрывать не хотелось. Мила отключила кондиционер, сбросила с себя легкий, летний наряд, подошла к зеркалу. Отражение, как в сказке, ещё раз убедило её в неувядании своей женской красы. Она нежно коснулась рукой тёплых от солнца волос, резко в голос выдохнула, и скользнула на огромную кровать под мягкое, хлопковое покрывало.

Очень хотелось подремать, но сон как-то не шёл.

И опять зарассуждалось, задумалось.

Шагнуть можно к счастью, а можно и в пропасть.

Как она оказалась в чужой квартире, также как и в бильярдной, она до сих пор не могла понять, а уж тем более объяснить. Внезапное осознание своего бессилия перед миром надутой роскоши и криминала, как «невидимая, жёстко сомкнувшая пальцы рука» со слов услышанного в кафе репортажа, не давало спокойно дышать и пугало своей неизвестностью. Что теперь станет с моей жизнью, свободой? Из головы не выходил бильярдный щёголь, который пытался завладеть ею и, что самое ужасное, был довольно близок к успеху. Эти незамысловатые комплименты, страстное дыхание за спиной неотвратимо подталкивали её к безумному, грязному в её представлении поступку.

Чувство желания мужчины, впервые испытанное к Аркадию, когда она полюбила и всеми женскими ниточками сотканного душевного естества потянулась