Медленно, вкрадчиво, тем самым древним напевом, который будил воспоминания предков внутри, заставлял замирать. Исконно славянские ноты, глубокие и гортанные. Катя стремительно обернулась, чтобы убедиться, что пел именно он.
Не было скоростных магистралей и вечного шума двигателей, не было суетливо семенящих людей, толкающих друг друга плечами и грозно шипящих. Тишина, небывалое умиротворение. Совершенно другой мир, сошедший с уютных картин Бусыгина[1] или Решетникова[2]. Мир, который легко можно было увидеть на старых черно-белых пленках, но вот так… Вживую?
Елизаров уже знал ответ. Противился этому, но знал: Щек с интересом смотрел на Катю, Гаврилова ему была не нужна. Змей не сочувствовал им и не щадил, он просто выжидал момент, чтобы забрать то, чего ему хотелось.