автордың кітабын онлайн тегін оқу  Тренировочный полет

Гарри Гаррисон

Harry Harrison
SIMULATED TRAINER
A Collection of Short Stories and Novellas
Copyright © 2020 by The Estate of Harry Harrison
All rights reserved
Публикуется с разрешения наследников автора при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия)

Перевод с английского
Игоря Почиталина, Виктора Вебера, Кирилла Плешкова,
Ирины Гуровой, Ольги Полей, Александры Сагаловой,
Геннадия Корчагина, Эдварды Кабалевской, Евгения Факторовича,
Андрея Новикова, Андрея Гришина, Александры Килановой,
Павла Киракозова, Михаила Левина, Сергея Ильина, Ирины Зивьевой, Кирилла Слепяна, Александра Корженевского, Елены Михайлик

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Сергея Шикина

Иллюстрация на обложке Виталия Еклериса

Иллюстрация на фронтисписе Сергея Григорьева

12+

Гаррисон Г.
Тренировочный полет : рассказы / Гарри Гаррисон ; пер. с англ. В. Вебера, И. Почиталина, К. Плешкова и др. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2020.

ISBN 978-5-389-19427-4

Гарри Гаррисон (Генри Максвелл Демпси) — один из творцов классического «ядра» мировой фантастики, создатель бессмертных циклов о Язоне динАльте и Джиме ди Гризе по прозвищу Стальная Крыса, автор культовых романов «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» и «Фантастическая сага», гранд-мастер премии «Небьюла», рыцарь ордена Святого Фантония и вообще человек, имевший привычку оставлять яркий след на любом поприще — вплоть до продвижения эсперанто.

И конечно, он замечательный, фантастический рассказчик. «Тренировочный полет», «Безработный робот», «Проникший в скалы», «Рука закона» и еще не один десяток рассказов Гаррисона стали подлинной классикой жанра.

Данный сборник включил всю лучшую «малую форму» знаменитого автора. Поверьте, вы не будете разочарованы!

© В. А. Вебер, перевод, 2001, 2002
© А. В. Гришин, перевод, 2001
© И. Г. Гурова (наследник), перевод, 1969
© И. А. Зивьева, перевод, 1994
© С. Б. Ильин, перевод, 1994
© Э. И. Кабалевская (наследники), перевод, 1970
© А. С. Киланова, перевод, 2016
© П. А. Киракозов (наследники), перевод, 1998
© А. И. Корженевский, перевод, 1989
© Г. Л. Корчагин, перевод, 2014, 2016
© М. Б. Левин, перевод, 1994
© Е. Ю. Михайлик, перевод, 2014
© А. В. Новиков, перевод, 1994, 2014
© К. П. Плешков, перевод, 2014
© О. В. Полей, перевод, 2014
© И. Г. Почиталин (наследники), перевод, 1967, 1969, 1971, 1994
© А. Л. Сагалова, перевод, 2016
© К. Ф. Слепян, перевод, 1994
© Е. П. Факторович (наследники), перевод, 1967
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020
Издательство АЗБУКА®

Проникший в скалы

Ветер проносился над гребнем хребта и мчался ледяным потоком вниз по склону. Он рвал брезентовый костюм Пита, осыпал его твердыми, как сталь, ледяными горошинами. Опустив голову, Пит прокладывал путь вверх по склону, к выступающей гранитной скале.

Он промерз до мозга костей. Никакая одежда не спасает человека при температуре пятьдесят градусов ниже нуля. Пит чувствовал, как руки его немеют. Когда он смахнул с бакенбард кусочки льда, застывшие от дыхания, он уже не чувствовал пальцев. В местах, где ветер Аляски касался его кожи, она была белой и блестящей.

Работа как работа. Потрескавшиеся губы болезненно скривились в жалком подобии улыбки. «Если эти негодяи в погоне за чужими участками добрались даже до этих мест, они промерзнут до костей, прежде чем вернутся обратно».

Стоя под защитой гранитной скалы, он нашарил на боку кнопку. Из стального ящичка, пристегнутого к поясу, донесся пронзительный вой. Когда Пит опустил лицевое стекло своего шлема, шипение вытекающего кислорода внезапно прекратилось. Он вскарабкался на гранитную скалу, которая выступала над замерзшим грунтом.

Теперь он стоял совершенно прямо, не чувствуя напора ветра; сквозь его тело проносились призрачные снежинки. Медленно двигаясь вдоль скалы, он все глубже опускался в землю. Какое-то мгновение верхушка его шлема торчала над землей, словно горлышко бутылки в воде, затем скрылась под снежным покровом.

Под землей было теплее, ветер и холод остались далеко позади; Пит остановился и стряхнул снег с костюма. Он осторожно отстегнул ультрасветовой фонарик от наплечного ремня и включил его. Луч света такой частоты, которая позволяла двигаться сквозь плотные тела, прорезал окружающие слои грунта, будто полупрозрачный желатин.

Вот уже одиннадцать лет Пит проникал в скалы, но так никогда и не смог удержать изумления при виде этого невероятного зрелища. Чудо изобретения, позволявшего ему проходить сквозь скалы, всепроникатель, он воспринимал как само собой разумеющееся. Это был всего лишь прибор, правда хороший, но все же такой, который при случае можно разобрать и починить. Удивительным было то, что этот прибор делал с окружающим миром.

Полоса гранита начиналась у его ног и исчезала внизу в море красного тумана. Этот туман состоял из светлого известняка и других пород, уходящих вперед застывшими слоями. Гранитные валуны и скальные массивы, большие и малые, окруженные со всех сторон более легкими породами, казалось, повисли в воздухе. Проходя под ними, он осторожно наклонялся.

Если предварительное обследование было правильным, то, идя вдоль гранитного хребта, он должен был напасть на исчезнувшую жилу. Вот уже больше года он обследовал различные жилы и выработки, постепенно приближаясь к тому месту, откуда, как он надеялся, берут начало все эти жилы.

Пит шел вперед, нагнувшись и проталкиваясь через известняк. Порода проносилась сквозь его тело и обтекала его подобно быстро мчащемуся потоку воды. Протискиваться сквозь нее с каждым днем становилось все труднее и труднее. Пьезокристалл его всепроникателя с каждым днем все больше и больше отставал от оптимальной частоты. Чтобы протолкнуть атомы его тела, требовались немалые усилия. Он повернул голову и, моргая, попытался остановить взгляд на двухдюймовом экране осциллоскопа внутри шлема. Ему улыбнулось маленькое зеленое личико — остроконечные зигзаги волн сверкали подобно ряду сломанных зубов. Он нахмурился, заметив, каким большим стало расхождение между фактической линией волн и моделью, вытравленной на поверхности экрана. Если кристалл выйдет из строя, весь прибор разладится и человека ждет медленная смерть от холода, потому что он не сумеет спуститься под землю. Или он может оказаться под землей в тот момент, когда кристалл выйдет из строя. Это тоже означает смерть, но более быструю и несравненно более эффектную, — смерть, при которой он навсегда останется в толще породы, подобно мухе в куске янтаря. Мухе, которая становится частью янтаря. Он вспомнил о том, как умер Мягкоголовый, и чуть заметно вздрогнул.

Мягкоголовый Сэмюэлз был из той группы ветеранов, несгибаемых скалопроникателей, которые под вечными снегами Аляски открыли залежи минералов. Он соскользнул с гранитной скалы на глубине двести метров и в буквальном смысле слова упал лицом прямо в баснословную жилу Белой Совы. Именно это открытие и вызвало лихорадку 63-го года. И когда падкие до наживы полчища людей хлынули на север, к Даусону, Сэм отправился на юг с большим состоянием. Вернулся он через три года, начисто разорившись, так что едва хватило на билет на самолет, и его недоверие к человечеству было безмерным.

Он присоединился к горстке людей около пузатой железной печурки, радуясь случаю хотя бы посидеть со старыми друзьями. О своем путешествии на юг он не рассказывал никому, и никто не задавал ему вопросов. Только когда в комнату входил незнакомец, его губы крепче сжимали сигару. Но вот «Норт Америкэн майнинг» перевела его в другую группу, и снова начались бесконечные блуждания под землей.

Однажды Сэм пошел под землю и больше не вернулся. «Застрял», — бормотали его дружки, но никто толком не знал, где это произошло, до тех пор, пока в 71-м году Пит не наткнулся на него.

Пит очень отчетливо помнил этот день. Он проходил сквозь каменную гряду, которая не была сплошной скалой, устал как собака и безумно хотел спать. Вдруг он увидел Мягкоголового Сэма, навечно пойманного каменным монолитом. На его лице застыла маска ужаса, он наклонился вперед, схватившись за переключатель у пояса. Должно быть, в это страшное мгновение Сэм понял, что его всепроникатель вышел из строя, — и скала поглотила его. Уже семь лет он стоял в этой позе, в которой ему суждено было остаться вечно, ибо атомы его тела неразрывно слились с атомами окружающей породы.

Пит тихо выругался. Если в самом скором времени не удастся напасть на жилу, чтобы купить новый кристалл, ему придется присоединиться к этой бесконечной галерее исчезнувших старателей. Его энергобатареи были на последнем издыхании, баллон с кислородом протекал, а залатанный миллеровский подземный костюм уже давно годился разве что для музея. На нем больше негде было ставить латки, и, конечно, он не держал воздуха как полагается. Питу нужна была только одна жила, одна маленькая жила.

Рефлектор на шлеме выхватил из тьмы на скале возле лощины какие-то кристаллические породы, отсвечивающие голубым. Пит оставил в стороне гранитный хребет, вдоль которого раньше шел, и углубился в менее плотную породу. Может, это и был ютт. Включив ручной нейтрализатор в штекер на поясе, он поднял кусок скальной породы толщиной в фут. Сверкающий стержень нейтрализатора согласовал плоскость вибрации образца с частотой человеческого тела. Пит прижал отверстие спектроанализатора к валуну и нажал кнопку. Короткая вспышка — сверкнуло обжигающее атомное пламя, мгновенно превратив твердую поверхность образца в пар.

Прозрачный снимок выпрыгнул из анализатора, и Пит жадно уставился на спектрографические линии. Опять неудача: не видно знакомых следов юттотанталита. Нахмурившись, он засунул анализатор в заплечный мешок и двинулся дальше, протискиваясь через вязкую породу.

Юттотанталит был рудой, из которой добывали тантал. Этот редкий металл был основой для изготовления мельчайших пьезоэлектрических кристаллов, которые делали возможным создание вибрационных всепроникателей. Из ютта получали тантал, из тантала делали кристаллы, из кристаллов — всепроникатели, которыми пользовался Пит, чтобы отыскать новое месторождение ютта, из которого можно было добыть тантал, из которого... Похоже на беличье колесо, и сам Пит был похож на белку, причем белку, в настоящий момент весьма несчастную.

Пит осторожно повернул ручку реостата на всепроникателе: он подал в цепь чуть больше мощности. Нагрузка на кристалл увеличилась, но Питу пришлось пойти на это, чтобы протиснуться через вязкую породу.

Пита не оставляла мысль об этом маленьком кристалле, от которого зависела его жизнь. Это была тонкая полоска вещества, походившего на кусок грязного стекла, но на редкость хорошо отшлифованного. Когда на кристалл подавался очень слабый ток, он начинал вибрировать с такой частотой, которая позволяла одному телу проскальзывать между молекулами другого. Этот слабый сигнал контролировал в свою очередь гораздо более мощную цепь, позволяющую человеку с его оборудованием проходить сквозь земные породы. Если кристалл выйдет из строя, атомы его тела вернутся в вибрационную плоскость обычного мира и сольются с атомами породы, через которую он в этот момент двигался... Пит потряс головой, как бы стараясь отбросить страшные мысли, и зашагал быстрее вниз по склону.

Он двигался сквозь сопротивляющуюся породу вот уже три часа, и мускулы ног горели как в огне. Если он хочет выбраться отсюда в целости и сохранности, через несколько минут придется повернуть назад. Однако целый час он шел вдоль вероятной жилы по следам ютта, и ему казалось, что их становится все больше. Главная жила должна быть на редкость богатой — если только удастся ее отыскать!

Пора отправляться в долгий путь назад, наверх. Пит рванулся к жиле. Он последний раз возьмет пробу, сделает отметку и возобновит поиски завтра. Вспышка пламени — и Пит посмотрел на прозрачный отпечаток.

Мускулы его тела напряглись, и сердце тяжело застучало. Он зажмурился и снова посмотрел на отпечаток — следы не исчезли! Линии тантала ослепительно сияли на фоне более слабых линий. Дрожащей рукой он расстегнул карман на правом колене. Там у него был подобный отпечаток — отснятое месторождение Белой Совы, самое богатое в округе. Да, не было ни малейшего сомнения — его жила богаче!

Из мягкого карманчика он извлек полукристаллы и осторожно положил кристалл Б туда, где лежал взятый им образец. Никто не сможет отыскать это место без второй половины кристалла, настроенного на те же ультракороткие волны. Если с помощью половины А возбудить сигнал в генераторе, половина Б будет отбрасывать эхо с такой же длиной волны, на какую будет настроен чувствительный приемник. Таким образом, кристалл отмечал участок Пита и в то же время давал ему возможность вернуться на это место.

Пит бережно спрятал кристалл А в мягкий карманчик и отправился в долгий обратный путь. Идти было мучительно трудно: старый кристалл в проникателе настолько отошел от стандартной частоты, что Пит едва протискивался сквозь вязкую породу. Он чувствовал, как давит ему на голову невесомая скала в полмили толщиной, — казалось, она только и ждала, чтобы стиснуть его в вечных объятиях. Единственный путь назад лежал вдоль длинного гранитного хребта, который в конце концов выходил на поверхность.

Кристалл уже работал без перерыва больше пяти часов. Если бы Пит на некоторое время смог выключить его, аппарат бы остыл. Когда Пит начал возиться с лямками рюкзака, руки его дрожали, но он заставил себя не торопиться и выполнить работу как следует.

Он включил ручной нейтрализатор на полную мощность и вытянул вперед руку со сверкающим стержнем. Внезапно из тумана впереди появился огромный валун известняка. Теперь проникающая частота вибраций была уже согласована с ним. Сила тяжести потянула вниз гигантский восемнадцатифутовый валун, он медленно опустился и исчез под гранитным хребтом. Тогда Пит выключил нейтрализатор. Раздался страшный треск, молекулы валуна смешались с молекулами окружающей породы. Пит ступил внутрь искусственного пузыря, образовавшегося в толще земли, и выключил всепроникатель.

Молниеносно — что всегда изумляло его — окружающий туман превратился в монолитные стены из камня. Луч рефлектора на шлеме пробежал по стенам маленькой пещеры-пузыря без входа и выхода, которую отделяло полмили от ледяных просторов Аляски.

Со вздохом облегчения Пит сбросил тяжелый рюкзак и, вытянувшись, дал покой измученным мышцам. Нужно было экономить кислород; именно поэтому он и выбрал это место. Его искусственная пещера пересекала жилу окиси рубидия. Это был дешевый, повсюду встречающийся минерал, который не имело смысла добывать так далеко, за полярным кругом. Но все же он был лучшим другом скалопроникателя.

Пит порылся в рюкзаке, нашел аппарат для изготовления воздуха и прикрепил батарею к поясу. Затем он огрубевшими пальцами включил аппарат и воткнул контакты провода в жилу окиси рубидия. Беззвучная вспышка осветила пещеру, блеснули белые хлопья начавшего падать снега. Хлопья кислорода, созданного аппаратом, таяли, не успев коснуться пола. В подземной комнате образовывалась собственная атмосфера, пригодная для дыхания. Когда все пространство будет заполнено воздухом, Пит сможет открыть шлем и достать из рюкзака продукты.

Он осторожно поднял лицевое стекло шлема. Воздух был уже подходящим, хотя давление — по-прежнему низким, а концентрация кислорода чуть выше нормы. Он радостно хихикнул, охваченный легким кислородным опьянением. Мурлыча что-то несусветное, Пит разорвал бумажную упаковку концентрата.

Он запил сухомятку холодной водой из фляжки и улыбнулся при мысли о толстых, сочных бифштексах. Вот произведут анализ, и у владельцев рудников глаза на лоб полезут, когда они прочитают сообщение об этом. И тогда они придут к нему. Солидные, достойные люди, сжимающие контракты в холеных руках. Пит продаст все права на месторождение тому из них, кто предложит самую высокую цену, — пусть теперь поработает кто-нибудь другой. Они выровняют и обтешут этот гранитный хребет, и огромные подземные грузовики помчатся сквозь землю, перевозя шахтеров на подземные выработки и обратно. Улыбаясь своим мечтам, Пит расслабленно прислонился к вогнутой стене пещеры. Он уже видел самого себя, вылощенного, вымытого и холеного, входящим в «Отдых шахтера»...

Двое в подземных костюмах, появившиеся в скале, развеяли эти мечты. Тела их казались прозрачными; их ноги при каждом шаге увязали в земле. Внезапно оба подпрыгнули вверх, выключив проникатели в центре пещеры, обрели плотность и тяжело опустились на пол. Они открыли лицевые стекла и принюхались.

— Недурно попахивает, правда, Мо? — улыбнулся тот, что покороче.

Мо никак не мог снять свой шлем; его голос глухо донесся из-под складок одежды: «Точно, Элджи». Щелк! — и шлем наконец был снят.

У Пита при виде Мо глаза на лоб полезли, и Элджи недобро усмехнулся:

— Мо не ахти какой красавец, но к нему можно привыкнуть.

Мо был гигантом в семь футов, с заостренной, гладко выбритой, блестящей от пота головой. Очевидно, он был безобразным от рождения и с годами не стал лучше. Нос его был расплющен, одно ухо висело как тряпка, и множество белых шрамов оттягивали верхнюю губу. Во рту виднелись два желтых зуба.

Пит медленно завинтил крышку фляги и спрятал ее в рюкзак. Может, это и были честные скалопроходцы, но по их виду этого не скажешь.

— Чем могу вам помочь, ребята? — спросил он.

— Да нет, спасибо, приятель, — ответил коротышка. — Мы как раз проходили мимо и заметили вспышку твоего воздуходела. Мы подумали — а может, это кто из наших ребят? Вот и подошли посмотреть. В наши дни хуже нет, чем таскаться под землей. — Произнеся эти слова, коротышка окинул быстрым взглядом пещеру, не пропуская ничего.

Мо с хрипом опустился на пол и прислонился к стене.

— Верно, — осторожно согласился Пит. — Я за последние месяцы так и не наткнулся на жилу. А вы, ребята, недавно приехали? Что-то я не припомню, видел ли я вас в лагере.

Элджи не ответил. Не отрываясь, он смотрел на мешок Пита, набитый образцами.

Со щелканьем он открыл огромный складной нож.

— Ну-ка, что там у тебя в этом мешке, парень?

— Да просто низкосортная руда. Я решил взять пару образцов. Отдам ее на анализ, хотя вряд ли ее стоит нести до лагеря. Сейчас я покажу вам.

Пит встал и пошел к рюкзаку. Проходя мимо Элджи, он стремительно наклонился, схватил его за руку с ножом и изо всех сил ударил коленом в живот. Элджи согнулся от боли, и Пит рубанул его по шее краем ладони. Не ожидая, когда потерявший сознание Элджи упадет на пол, Пит кинулся к рюкзаку.

Одной рукой он схватил свой армейский пистолет 45-го калибра, другой — контрольный кристалл и занес свой сапог со стальной подковкой над кристаллом, чтобы растереть его в пыль.

Его нога так и не опустилась вниз. Гигантская рука стиснула его лодыжку еще в воздухе, застопорив движение тела. Пит попытался повернуть дуло пистолета, однако ручища размером с окорок схватила его кисть. Пит вскрикнул — у него хрустнули кости. Пистолет выпал из безжизненных пальцев.

Пит минут пять сидел, свесив голову на грудь, пока Мо умолял потерявшего сознание Элджи сказать, что ему делать. Наконец Элджи пришел в себя, с трудом сел, ругаясь и потирая шею. Он сказал Мо, что надо делать, и сидел с улыбкой до тех пор, пока Пит не потерял сознания.

Раз-два, раз-два — голова Пита дергалась из стороны в сторону в такт ударам. Он не мог остановить их, они разламывали голову, сотрясали все тело. Откуда-то издалека послышался голос Элджи:

— Хватит, Мо, пока хватит. Он приходит в сознание.

Пит с трудом прислонился к стене и вытер кровь, мешавшую ему видеть. И тут перед ним всплыло лицо коротышки.

— Слушай, парень, ты доставляешь нам слишком много хлопот. Сейчас мы возьмем твой кристалл и отыщем эту жилу, и если она и впрямь такая богатая, как эти образцы, то я буду на седьмом небе и отпраздную удачу — убью тебя очень медленно. Если же мы не отыщем жилы, то ты умрешь намного медленнее. Так или иначе, я тебя прикончу. Еще никто не осмеливался ударить Элджи, разве тебе это не известно?

Они включили проникатель Пита и поволокли избитого сквозь стену. Футов через двадцать они вошли в другую пещеру, намного больше первой. Почти все пространство занимала огромная металлическая громада атомного трактора.

Мо бросил Пита на пол и поддал проникатель ногой, превратив его в бесполезный металлолом. Гигант перешагнул через тело Пита и тяжелым шагом двинулся к трактору. Только он влез в кабину, как Элджи включил мощный стационарный проникатель. Когда призрачная машина двинулась вперед и исчезла в стене пещеры, Пит успел заметить, что Элджи беззвучно усмехнулся.

Пит повернулся и наклонился над разбитым проникателем. Бесполезно. Бандиты чисто сработали, и в этой шарообразной могиле не было больше ничего, что помогло бы Питу выкрутиться. Подземное радио находилось в старой пещере; с его помощью он мог связаться с армейской базой, и через двадцать минут вооруженный патруль был бы на месте. Однако его отделяет от радио двадцать футов скальной породы.

Он расчертил рефлектором стену. Трехфутовая жила рубидия, должно быть, проходила и через его пещеру.

Пит схватился за пояс. Воздуходел все еще на месте! Он прижал контакты аппарата к рубидиевой жиле — в воздухе закружились хлопья серебряного снега. Внутри круга, описываемого контактами, порода трескалась и сыпалась вниз. Если только в батареях достаточно электроэнергии и если бандиты вернутся не слишком быстро...

С каждой вспышкой откалывалось по куску породы толщиной примерно в дюйм. Чтобы вновь зарядить аккумуляторы, требовалось 3,7 секунды; затем возникала белая вспышка и разрушался еще один кусок скалы. Пит работал в бешеном темпе, отгребая левой рукой каменные осколки.

Вспышка между контактами в правой руке — гребок левой рукой, вспышка — и гребок, вспышка — и гребок. Пит смеялся и в то же время плакал, по щекам бежали теплые слезы. Он и думать забыл, что при каждой вспышке аппарата освобождаются все новые и новые порции кислорода. Стены пещеры пьяно качались перед его глазами.

Остановившись на мгновение, чтобы закрыть лицевое стекло своего шлема, Пит снова повернулся к стене созданного им туннеля. Он дробил неподатливую скалу, сражался с ней и старался забыть о пульсирующей боли в голове. Он лег на бок и стал отбрасывать назад осколки камней, утрамбовывая их ногами.

Большая пещера осталась позади, и теперь Пит замурован в крошечной пещере глубоко под землей. Он почти физически ощущал, что над ним нависла полумильная толща породы, давящей его, не дающей ему дышать. Если сейчас воздуходел выйдет из строя, Пит навсегда останется в своей рукотворной каменной гробнице. Пит попытался прогнать эту мысль и думать только о том, как бы выбраться отсюда на поверхность.

Казалось, время остановилось, осталось только бесконечное напряжение. Его руки работали как поршни, окровавленными пальцами он захватывал все новые и новые порции раздробленной породы.

На несколько мгновений он опустил руки, пока горящие легкие накачивали воздух. В этот момент скала перед ним треснула и обрушилась с грохотом взрыва, и воздух через рваное отверстие со свистом ворвался в пещеру. Давление в туннеле и пещере уравнялось — он пробился!

Пит выравнивал рваные края отверстия слабыми вспышками почти полностью разряженного воздуходела, когда рядом с ним появились чьи-то ноги. Затем на низком потолке проступило лицо Элджи, искаженное свирепой гримасой. В туннеле не было места для того, чтобы материализоваться; Элджи мог только потрясти кулаком у лица — и сквозь лицо — Пита.

Сзади, из-за груды щебня послышался шорох, осколки полетели в стороны, и в пещеру протолкнулся Мо. Пит не мог повернуться, чтобы оказать сопротивление, однако, прежде чем чудовищные руки Мо схватили его за лодыжки, подошва его сапога опустилась на бесформенный нос гиганта.

Мо протащил Пита, словно ребенка, по узкому каменному коридору обратно в большую пещеру и бросил его на пол. Пит лежал, хватая воздух ртом. Победа была так близка...

Элджи склонился над ним:

— Уж слишком ты хитер, парень. Пожалуй, я пристрелю тебя прямо сейчас, чтоб ты не выкинул чего-нибудь еще.

Он вытащил пистолет Пита из кармана и оттянул назад затвор.

— Между прочим, мы нашли твою жилу. Теперь я чертовски богат. Ну как, ты доволен?

Элджи нажал спусковой крючок, и на бедро Пита словно обрушился удар молота. Маленький человек стоял над Питом и усмехался:

— Я всажу в тебя все эти пули одну за другой, но так, чтобы тебя не убить, по крайней мере не сразу. Ну как, готов к следующей?

Пит приподнялся на локте и прижал ладонь к дулу пистолета. Элджи широко улыбнулся:

— Прекрасно, ну-ка останови пулю рукой!

Он нажал на спусковой крючок — пистолет сухо щелкнул. На лице Элджи отразилось изумление. Пит привстал и прижал контакты воздуходела к шлему Элджи. Гримаса изумления застыла на лице бандита, и вот голова его уже разлетелась на куски.

Пит упал на пистолет, передернул затвор и повернулся. Элджи был тертый калач, но даже он не знал, что дуло армейского пистолета 45-го калибра действует как предохранитель. Если к дулу что-то прижато, ствол движется назад и встает на предохранитель, и, чтобы произвести выстрел, необходимо снова передернуть затвор.

Мо неуверенным шагом двинулся вперед; от изумления у него отвисла челюсть. Повернувшись на здоровой ноге, Пит направил на него пистолет:

— Ни с места, Мо. Придется тебе доставить меня в город.

Гигант не слышал его, он думал только об одном:

— Ты убил Элджи. Ты убил Элджи!

Пит расстрелял половину магазина, прежде чем великан рухнул на пол.

Содрогнувшись, он отвернулся от умирающего человека. Он ведь оборонялся, но, сколько бы он об этом ни думал, тошнота не проходила. Пит обмотал ногу кожаным поясом, чтобы остановить кровотечение, и перевязал рану стерильным бинтом из санитарного пакета, который он нашел в тракторе.

Трактор доставит его в лагерь; пусть армейцы сами разберутся в этой кутерьме. Он опустился на сиденье водителя и включил двигатель. Мощный проникатель работал безукоризненно — машина двигалась к поверхности. Пит положил раненую ногу на капот двигателя, перед радиатором которого плавно расступались земные породы.

Когда трактор вылез на поверхность, все еще шел снег.

Жизнь художника

«Праздник, проведенный за работой. Вот уж действительно праздник! Я пробыл на Луне год. Писал картины триста шестьдесят пять дней, а вернувшись на Землю, первым делом иду в музей „Метрополитен“, чтобы посмотреть на другие картины. — Брент улыбнулся. — Хочется надеяться, что время будет потрачено не зря».

Он посмотрел на длиннющую лестницу. Гранитные ступени чуть поблескивали под ярким августовским солнцем. Он глубоко вдохнул, переложил трость в правую руку. Начал подниматься, одну за другой медленно преодолевая ступени. Казалось, они уходили в бесконечность.

Почти добрался до верха... оставалось преодолеть лишь несколько ступеней. Трость соскользнула с одной из них, он потерял равновесие, покатился вниз.

Женщина, стоявшая в тени на площадке за лестницей, громко закричала. Она наблюдала за ним с того самого момента, как он вылез из такси. Брент Далгрин, знаменитый художник, теперь все знали это молодое загорелое лицо под шапкой серебряно-седых волос, выбеленных радиацией космоса. Газеты писали, что от долгого пребывания в условиях пониженной силы тяжести мышцы его очень ослабли. Он с таким трудом взбирался по ступеням, а потом скатился с них. Женщина кричала, кричала и кричала.

Его перенесли в медпункт музея.

— Гравитационная слабость, — сказал он сестре. — Все будет в порядке.

К счастью, все кости остались целыми. Медсестра лишь нахмурилась, прикоснувшись к его коже. Померила ему температуру, глаза у нее округлились, она испуганно посмотрела на него.

— Я знаю, — кивнул Брент. — Значительно выше нормальной. Волноваться не надо, повышение температуры никак не связано с падением. Скорее наоборот.

— Я должна все занести в журнал, таков порядок.

— Мне бы этого не хотелось. Незачем общественности знать, что у меня проблемы со здоровьем. Если вас не затруднит, позвоните доктору Грейберу в Медикэл-Арт-Билдинг. Он вам скажет, что для меня повышенная температура — обычное дело. И музею нет нужды волноваться о том, что он несет ответственность за ухудшение моего здоровья.

Он легко представил себе заголовки газет: «ЛУННЫЙ ХУДОЖНИК УМИРАЕТ», «ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ ЗА ИСКУССТВО». Но он не считал себя героем. Он знал об опасностях радиационной болезни. Вначале четко следовал инструкциям: в скафандре проводил на поверхности Луны положенное время, и ни минуты больше. До того, как у него возникла проблема.

А состояла она в том, что он никак не мог ухватить атмосферу Луны. В одной картине ему это почти удалось, а потом как отрезало. Атмосферу полного безлюдья, экстремальных условий, царящих на равнинах, в кратерах. Ощущение инопланетности, которое ускользало от него, прежде чем он успевал запечатлеть его в красках.

Критики называли его картины уникальными, удивительными, говорили, что именно так, по их мнению, и выглядела Луна. А вот в этом он не мог согласиться с критиками. Безвоздушный спутник Земли был совершенно не таким. Другим... настолько другим, что он так и не смог ухватить эту разницу. И теперь его ждала скорая смерть: он потерпел неудачу, не смог реализовать мечту своей жизни.

Радиационная лихорадка пожирала его кровь и кости. Еще несколько месяцев, и она покончит с ним. Он боролся со временем, спешил уложиться в оставшиеся месяцы. Спешил и потерпел неудачу... не сложилось.

Медсестра, хмурясь, положила трубку на рычаг.

— Я связалась с доктором Грейбером, и он подтвердил ваши слова, мистер Далгрин. Если вы так хотите, я не буду ничего записывать. — Она помогла ему встать.

Луна стала забываться по ходу того, как перед глазами замелькали земные полотна. Он наслаждался произведениями искусства, которые создавались на протяжении многих веков. То была его жизнь, и он старался увидеть как можно больше, компенсировать свое долгое отсутствие на Земле. Греческие мраморные скульптуры успокаивали, картины Рембрандта вновь пробуждали интерес к творчеству. Его радовало, что после стольких лет, отданных живописи, он мог ходить по этим залам, с нетерпением ожидая встречи с, казалось бы, давно знакомыми картинами. Но ему хотелось посмотреть и на что-нибудь новенькое. Лифт доставил его к залам современного искусства.

И сразу его душевное спокойствие нарушила картина. Осенний пейзаж, типичный пример модерн-классицизма, столь модного в последние несколько лет. Но в картине было и что-то еще: неуловимая отстраненность.

Его ноги начали дрожать. Он понял, что надо немного отдохнуть.

Брент уселся на широкий диван у главной лестницы, но мыслями никак не мог оторваться от картины. Что-то его тревожило, задевало за живое, но он никак не мог понять, что именно.

Он чувствовал, что объяснение следует искать в эмоциональной сфере. Всякий в то или иное время испытывал удовольствие или заинтересованность, глядя на любую форму визуального искусства. Эмоциональный отклик могли вызвать и фотоснимок в журнале, и рисунок, и даже хорошо спроектированное здание. Брент попытался проанализировать свои ощущения, но ничего путного не выходило. Сформулировать он сумел лишь одну не слишком внятную мысль: «В этой картине что-то не так».

Но внезапно он получил ответ. Он явился к нему мгновенно, словно его озарило. Ему вспомнились лунные равнины, на которые не ступала нога человека. Ощущение это выражалось одним словом: инопланетность.

Это ощущение появлялось у него в вечной безжизненности молчаливых лунных просторов. Но как оно могло ассоциироваться с изящным осенним пейзажем? Каким образом художник сумел выразить это необычное чувство на холсте? Брент отругал себя, разумеется молча. Это не картинка из жизни другой планеты. Это «Осень в лесу», нарисованная человеком, который не понимал, что пишет. Человеком, который иначе смотрел на привычное всем и каждому. Художником, который смотрел на кипучую жизнь осеннего дня, а рисовал вечную смерть безжизненного спутника.

Брент оперся на трость, учащенно забилось сердце. Он должен найти этого художника. Должен поговорить с ним, узнать у него... выбить, если необходимо... он должен выяснить секрет этого человека. Мысль о близкой смерти тяжелым грузом лежала на плечах. Умереть, не зная, как передать в картине это ощущение!

Он убил себя в погоне за ним... и ничего не достиг. А на Земле жил человек, обладающий знанием, которое он искал. От таких мыслей хотелось выть.

Не без труда, но он взял себя в руки. Посидел, пока не совладал с расшалившимися нервами. Твердо сказал себе, что должен найти этого человека.

В правом нижнем углу картины, в тени валуна, стояла подпись: Артур Ди Коста. Брент никогда не слышал о таком художнике, но в этом не было ничего удивительного. Настоящие художники вымирали, как динозавры. Они трудились в подсобках, в старых гаражах, заполняя холст за холстом ради собственного удовольствия. И зачастую с их работами широкая общественность знакомилась уже после смерти художника.

Опять смерть, сердито подумал Брент. Развернулся и направился к служителю, коротавшему время около абстрактной скульптуры.

— Конечно, мистер, — ответил ему служитель. — Вы найдете куратора в его кабинете. Дверь вон там.

— Благодарю, — пробормотал Брент и проследовал в направлении, указанном мясистым пальцем. Нашел нишу, практически скрытую роскошными гобеленами. В ней обнаружил фонтанчик с питьевой водой, приводимый в действие фотоэлементом, и псевдомраморную дверь с надписью на табличке: «Доктор Эндрю Киннент — куратор, коллекция современного искусства».

Брент открыл дверь, вошел в приемную. Секретарь оторвалась от компьютера.

— Я — Брент Далгрин. И хотел бы переговорить с мистером Киннентом.

— Тот самый мистер Далгрин?! Минуточку... — Зардевшись, девушка нажала на кнопку аппарата внутренней связи. — Заходите, мистер Далгрин. Мистер Киннент будет рад встрече с вами.

Но ни очаровательная улыбка, ни радушный прием не произвели на Брента ни малейшего впечатления: думал он совсем о другом.

После тридцати минут, отданных искусству вообще, Брент перевел разговор на нынешнюю экспозицию, а конкретно — на одного художника.

— Ди Коста — один из наших самых талантливых молодых художников. — Куратор самодовольно улыбнулся, словно он сам обучил Ди Косту секретам мастерства. — В Нью-Йорке он живет недавно, но уже успел сделать себе имя. Позвольте мне дать вам его адрес. Я уверен, что вы с удовольствием побеседуете с ним. Общность интересов, знаете ли.

Брент легко согласился получить те сведения, за которыми, собственно, и пришел. Своими истинными мыслями он делиться с Киннентом не стал. Не подкрепленные доказательствами, они действительно могли вызвать сомнения в психическом здоровье человека, который бы их высказал. Но самого Брента это не останавливало. Жизнь подходила к концу, но сначала хотелось найти ответ на самый важный для него вопрос.

Нужный ему дом ничем не выделялся среди доброй сотни других, которые выросли на модных теперь Тридцатых улицах, заменив собой корпуса фабрик по пошиву верхней одежды. Брент перешел на другую сторону улицы, оглядел дом 31. Отсутствие окон указывало на то, что финансовых проблем у владельца нет. А все, что его интересовало, он мог узнать только внутри — не снаружи. Брент вновь перешел улицу, встал на хромированный квадрат перед дверью.

Сработавший под тяжестью тела датчик активировал механического дворецкого.

— Резиденция мистера Ди Косты. Чем я могу вам помочь?

— Мистер Брент Далгрин желает увидеться с мистером Ди Костой.

— Я очень сожалею, но касательно вас я не располагаю никакой информацией, сэр. Если вас не затруднит оставить сооб... — Голос робота оборвался, сменившись мужским:

— Рад приветствовать вас, мистер Далгрин. Пожалуйста, заходите.

Дверь распахнулась, открыв маленькую, отделанную деревом прихожую. И лишь когда дверь закрылась, Брент понял, что находится в кабине лифта. Она тронулась с места, плавно остановилась, задняя стенка скользнула в сторону, открывая путь в библиотеку-кабинет. Из-за стола поднялся мужчина, шагнул навстречу Бренту, протягивая руку.

Брент ее пожал, не сводя глаз с лица мужчины. Ростом Ди Коста был повыше Брента, худощавость как-то не вязалась с плавностью движений. Рука у него была длинная и сильная. Только тут Брент поймал себя на том, что просто таращится на хозяина.

— Надеюсь, вы извините меня за столь внезапное появление в вашем доме, мистер Ди Коста. Я увидел вашу картину в «Метрополитен», и она очень заинтересовала меня.

Брент остановился, понимая, что это неубедительный предлог для появления в доме художника. И порадовался тому, что Ди Коста взял инициативу на себя.

— Я вас прекрасно понимаю, мистер Далгрин. Со мной такое бывало не раз, когда я видел картины — ваши и некоторых других художников. — Он улыбнулся. — Далеко не всех, уверяю вас. Я смотрел на эти картины и говорил себе: хотелось бы мне встретиться с человеком, который их создал. Но такие встречи крайне редки, о чем я очень сожалею. И мне льстит, что вы испытываете те же чувства при взгляде на мои работы.

Доброжелательность Ди Косты сломала лед, скоро они стали лучшими друзьями. Брент сидел в удобном кожаном кресле, Ди Коста смешивал напитки в баре, удачно вписанном в интерьер. Тем самым у Брента появилась возможность оглядеть кабинет. То, что он видел, ему нравилось. Пожалуй, он бы и сам не отказался от такого кабинета. Что несколько удивляло, так это вращающаяся полка с книгами в углу.

Брент вдруг понял, что она медленно вращалась и когда он вышел из лифта. И еще... ну да, на столе так же медленно вращалась тяжелая бронзовая пепельница. Они создавали необычный эффект, но скорее приятный, чем наоборот. И гармонировали с кабинетом и личностью хозяина.

— А вот и выпивка. Сначала тост... За долгую жизнь и хорошие картины для нас обоих.

Брент чуть хмурился, пригубливая из стакана.

Есть такой феномен: о тонкостях профессии с удовольствием говорят и плотники, и банковские служащие. Вот и Брент легко втянулся в дискуссию о достоинствах ализариновых красок и влиянии искусства Византии на итальянских художников, скульпторов и архитекторов эпохи Возрождения. Но при этом какая-то часть его сознания скрупулезно оценивала слова Ди Косты, тщательно наблюдала за ним. Но хозяин Брента ни на йоту не выходил из образа джентльмена, не стесненного в средствах и живо интересующегося живописью.

За живой беседой уже незаметно пролетели полчаса, когда в дверь кабинета легонько постучали. Она открылась, в кабинет вошла красивая женщина в элегантном наряде, выдержанном в серебристо-серых тонах, в котором в полном соответствии с последней модой преобладали греческие мотивы.

Она остановилась у порога.

— Я не хотела беспокоить тебя, Артур, но... о, извини, я не знала, что у тебя гость.

Ди Коста подошел к ней, нежно взял под руку.

— Я очень рад, что побеспокоила, дорогая. Позволь представить тебе знаменитого Брента Далгрина. — Он обнял женщину за талию. — Моя жена Мария.

Брент пожал ей руку, улыбнулся, глядя в большие карие глаза. Она чуть ответила на рукопожатие, как и полагалось в приличном обществе. Очаровательная жена, комфортабельный, уютный дом — Артур Ди Коста являл собой образец современного джентльмена. И получалось, что картина в музее — единственное, в общем-то пустяковое, отклонение от нормы.

Но в то мгновение, когда он держал в руке руку Марии, его взгляд упал на портрет, висевший у двери.

И только невероятным усилием воли он удержался от того, чтобы не раздавить ее руку. Ди Коста изобразил Марию, и в ее портрете...

Присутствовала та же тонкая трансформация, что и в осеннем пейзаже, который захватил его внимание в музее. Что-то такое было в изгибе губ, в глазах, которыми она смотрела с портрета. Брент оторвал взгляд от картины, но уже после того, как Ди Коста заметил, куда он смотрит.

— Должно быть, это удивительное ощущение, — рассмеялся он. — Одновременно видеть перед собой и мою прекрасную Марию, и ее портрет на стене. — Он прикоснулся к раме, и картину залил мягкий свет.

Брент пробормотал какую-то похвалу, шагнул к картине, словно надеялся, что уменьшение расстояния позволит найти ответы на его многочисленные вопросы.

Ди Косте, похоже, льстил интерес знаменитого художника к его творчеству. Они обсудили многие проблемы, с которыми сталкивается портретист, удачные или неудачные их решения. Смутившуюся, чуть покрасневшую Марию попросили встать рядом с портретом. Она сделала вид, что эта дискуссия, птичья грамота для непосвященных, нисколько ее не раздражает.

— Эта синяя тень на шее помогает формировать...

— Эффект золотых волос, падающих на скулу, достигается...

По их просьбе она то поворачивала, то наклоняла голову, не участвуя в разговоре.

А маленькая часть сознания Брента продолжала наблюдать и анализировать. Как Ди Коста создавал свои картины, становилось более-менее ясно, а вот почему — оставалось загадкой. В лице, в фигуре инопланетность, чужеродность отсутствовали напрочь, скорее получалось, что она смотрела на что-то абсолютно ей неведомое.

Брент почувствовал, как в висках начинает пульсировать боль. Но к счастью, раздалась мелодичная трель телефонного звонка, отвлекшая Брента от поиска ответов на мучившие его вопросы. Ди Коста извинился и прошел в соседнюю комнату, оставив Брента наедине с Марией. Не успели они усесться в удобные кресла, как вновь появился Ди Коста. По выражению лица чувствовалось, что он получил какое-то неприятное известие.

— Прошу меня извинить, но мой адвокат просит немедленно приехать. Какой-то важный вопрос, касающийся моей собственности. Мне так не хочется уезжать. Мы обязательно должны продолжить наш разговор. Пожалуйста, не торопитесь уходить, мистер Далгрин. Мой дом в полном вашем распоряжении.

После ухода Ди Косты Брент и Мария поболтали на самые разные темы, уже никак не связанные с живописью. Не мог же Брент сразу спросить у женщины, которую видел первый раз в жизни: «Мадам, ваш муж рисует чудовищ? Или вы сами ведьма? В этом секрет?»

Быстрый взгляд на наручные часы убедил его, что пора уходить: негоже злоупотреблять гостеприимством хозяев.

Прикуривая, Брент как бы случайно посмотрел на часы, стоявшие на каминной доске.

— Как, уже половина четвертого? Прошу меня извинить, но мне пора идти.

Мария встала, улыбнулась:

— Вы для нас — самый желанный гость. — Она продолжала улыбаться. — Я знаю, что тут я могу говорить не только за себя, но и за Артура. Мы очень надеемся увидеть вас вновь.

— Постараюсь оправдать ваши надежды, — улыбнулся в ответ Брент.

Прощание прервала открывшаяся дверь лифта и громкие вопли маленького человеческого существа. Девочка бросилась к Марии, а когда та взяла ее на руки, зарыдала еще громче, уткнувшись ей в плечо. Пластмассовая кукла с раздавленной головой свидетельствовала о том, что для рыданий, сотрясавших не только золотистые кудряшки, но и все тельце, есть веский повод.

Брент молча стоял, пока рыдания не утихли. Мария улыбнулась ему, уговаривая девочку поздороваться с гостем. Наконец раскрасневшееся, заплаканное личико повернулось к нему.

— Дотти, познакомься, пожалуйста, с мистером Далгрином...

— Добрый день, мистер Далгрин... но, мамик, он наступил на куклу, а потом рассмеялся, когда она сломалась...

От этих слов слезы брызнули вновь.

— Успокойся, Дотти. Ты же не хочешь, чтобы твой отец увидел тебя в таком состоянии, — сказал Брент.

Эти вроде бы совершенно безобидные слова произвели неожиданный эффект. Не на девочку — на мать: Мария заметно побледнела.

— Артур — не отец Дотти, мистер Далгрин. Видите ли, это мой второй брак. Он... Я хочу сказать, у нас не может быть детей. — Чувствовалось, что слова эти даются ей нелегко.

Брент чуть смутился... и одновременно обрадовался: обнаружилось первое отклонение от нормы. И неожиданная бледность Марии ясно указывала: ее что-то тревожит. За это «что-то» Брент с радостью отдал бы последний тюбик краски. Возможно, этот секрет не имел отношения к живописи, но, скорее всего, связь была. И он твердо решил ее отыскать.

Дневная жизнь города уступила место ночной. Брент шевельнулся в большом кресле, протянул руку к стакану бургундского, стоявшему на столике. Квартирка у него была маленькая, но очень хорошая. Одно из немногих роскошеств, которые он себе позволял. Впрочем, роскошество это, скорее, звалось необходимостью для тех, кто зарабатывал на жизнь, продавая свои эмоции, выраженные цветом.

Вино могло потерять вкус, вид города — нет. Нью-Йорк, вечный город чудес. Рассеянный свет в комнате не бросал отблесков на окно, так что взгляд устремлялся в свободный полет над архитектурной страной. Лазерные лучи гуляли по небу, изредка отражаясь от самолета или стратоплана. Сам город сиял тысячами огней тысяч оттенков. Даже сюда, на сто восьмидесятый этаж, доносился ни на секунду не умолкающий городской шум. Нью-Йорк, самый удивительный из городов, созданных человеком, вот в нем и жил человек, который не был человеком в полном смысле этого слова.

Частичный ответ Брент получил, двух мнений тут быть не могло. Недостающее звено он обнаружил в одной из своих картин. Единственной, которая принесла ему хоть какую-то удовлетворенность. Она далась ему девятью часами непрерывной работы, когда он подверг себя, по терминологии врачей, «опасному воздействию». На полотне удалось отразить грубое, ничем не прикрытое великолепие вечного космоса. Инопланетный ландшафт, увиденный человеческим глазом. А у Ди Косты все с точностью до наоборот: обычные человеческие сцены, увиденные другими глазами. Возможно, глаза эти не были для Земли полностью инородными, потому что разницу мог уловить только тот, кто ее искал. Но в одном Брент не сомневался: без инопланетного воздействия не обошлось.

Он также получил и косвенное подтверждение своей правоты. Закон природы оставался законом, а гены — генами. Люди и обезьяны — теплокровные млекопитающие, ближайшие родственники с точки зрения антропологии. Однако генная несовместимость исключала появление общих потомков.

Вот и мужчина, если он не был человеком, homo sapiens, не мог иметь детей от человеческой женщины. Мария Ди Коста такой и была, что доказывала заплаканная дочурка. У Артура Ди Косты детей не было.

Брент нажал клавишу на подоконнике, и окно уползло в щель. Городские шумы ворвались в квартиру вместе с запахами джерсийских лесов, вроде бы совершенно неуместными в большом городе, которые донес легкий ветерок.

Подняв голову, он увидел Луну, плывущую меж редких облаков, утреннюю звезду, Венеру, поднявшуюся над восточным горизонтом. Он побывал на Луне. Он видел ракету, которая готовилась к полету на Венеру. Человек был единственной разумной формой жизни, которую ему довелось видеть. Если были и другие, то их следовало искать на других звездах. А впрочем... разве не могли представители этих далеких цивилизаций жить на Земле, среди людей?

Но проку от этих мыслей не было. Не стоит изобретать новых чудовищ, не убедившись в существовании хотя бы одного. Утро вечера мудренее. Надо хорошенько выспаться, а потом отправляться на охоту.

В десятый раз Брент бросил в урну недоеденный шоколадный батончик и двинулся дальше. Это в телешоу частный детектив с легкостью выполнял свои обязанности. В реальности все оказалось куда как сложнее. Он третий день следил за Артуром Ди Костой, и слежка эта уже сказывалась на его пищеварении. Когда останавливался Ди Коста, приходилось останавливаться и ему, зачастую на запруженных толпой улицах. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он делал вид, что ему необходимо сделать покупку в одном из торговых автоматов, выстроившихся вдоль тротуара. Газеты он просто выбрасывал, но считал себя обязанным хотя бы надкусить шоколадный батончик.

Но вот Ди Коста ступил на движущуюся пешеходную дорожку, проложенную по Пятой авеню. Брент, отделенный от него несколькими сотнями футов, проделал аналогичный маневр. Они покатились к Верхнему Манхэттену со стандартной скоростью пятнадцать миль в час. Когда дорожка пересекала Пятьдесят седьмую улицу, на нее ступил невысокий мужчина в черно-золотом деловом костюме. Брент заметил его, когда он остановился рядом с Ди Костой и похлопал художника по плечу. Ди Коста обернулся. Улыбка медленно уступила место недоумению.

Невысокий мужчина передал удивленному художнику сложенный листок бумаги. И прежде чем Ди Коста успел что-то сказать, сошел с движущейся дорожки на островок безопасности, лихо перескочил через ограждающий барьер и по другой дорожке покатил в противоположную сторону, к Нижнему Манхэттену. Проехав мимо, он вскоре растворился в толпе.

Брент, разинув рот, проводил коротышку глазами. А повернув голову, наткнулся на взгляд Ди Косты.

Его планы рухнули. А Ди Коста улыбнулся и приветственно помахал ему рукой. Сквозь уличный шум до Брента долетел его голос:

— Мистер Далгрин, идите сюда.

Брент помахал рукой в ответ и двинулся к Ди Косте. А что ему оставалось? Он уже подходил к художнику, когда любопытство Ди Косты взяло верх. Брент наблюдал, как тот разворачивает листок, читает написанное на нем... С Ди Костой произошла разительная перемена. Рука с запиской повисла плетью, тело напряглось. Глядя перед собой, стоя на движущейся дорожке, он словно окаменел. Превратился в статую.

Далгрин прибавил шагу. Он практически не сомневался, что записка и коротышка каким-то образом связаны с секретом картин.

Ди Коста ничего не видел и не слышал. Брент посчитал себя вправе взять загадочную записку, зажатую в негнущихся пальцах. Одна сторона — пустая, на второй — непонятная то ли надпись, то ли подпись: загогулины, пересеченные зелеными прямыми. Ни с чем подобным Брент в своей жизни не сталкивался.

Они ехали бок о бок. Брент облокотился на поручень, тогда как Ди Коста продолжал пребывать в странном трансе. Записка, которую Брент держал в руке, была вещественным доказательством, прямо указывающим на то, что его подозрения небеспочвенны. Взглянув на нее вновь, он вдруг почувствовал, как записка завибрировала у него в руке, словно хотела вырваться, потом засветилась и исчезла! Мгновением раньше он держал ее в руке, а теперь ее не было!

От неожиданности он отпрянул, но не наткнулся на стоявшего рядом Ди Косту. Потому что тот сошел с движущейся дорожки, пока он разглядывал записку. Перегнувшись через поручень, Брент увидел-таки, что Ди Коста уже подходит к аэроплощадке Центрального парка. Кляня себя за тупость, Брент поменял дорожки и поспешил к сходу, который вел к аэроплощадке.

Удача в этот день была на его стороне. Ди Коста стоял в длинной очереди к аэрокебам. И стоять ему предстояло добрых десять минут. Брент понял, что он успеет арендовать аутотакси до того, как художник поднимется в воздух.

И действительно, когда черно-оранжевый аэрокеб с Ди Кос-той на борту взял курс на север, синее аутотакси последовало за ним. Какое-то время спустя оба летательных аппарата скрылись вдали.

Аэрокеб летел на высоте десять тысяч футов. Брент держался чуть позади, в восьми тысячах футов от земли. Все происходило слишком уж быстро. Брента не покидало ощущение, что действует он уже не по собственной воле и все решения принимаются за него.

Но его распирала радость. Странный символ и необъяснимое исчезновение записки доказывали тайное присутствие инопланетян. И каждая преодоленная им миля приближала его к разгадке. Он не страшился смерти, уже свыкся с тем, что она неминуема. Собственно, и мечта-то у него осталась только одна — раскрыть тайну, с которой столкнула его судьба. Брент улыбнулся.

Пятнадцать минут спустя аэрокеб и аутотакси приземлились на муниципальной аэроплощадке в Пауфкипси. Брент припарковал свое аутотакси и следом за Ди Костой спустился на улицу. Быстрым шагом художник направился к одному из стоящих рядком административных зданий, вошел.

Брент бросился за ним. Вбежал в холл, когда захлопывались двери лифта. Нажал на кнопку вызова, но кабина продолжала подниматься. На индикаторе вспыхнула цифра 4, потом кабина поплыла вниз.

Он был слишком близок к разгадке, чтобы остановиться, обдумать происходящее. Вошел в кабину, нажал кнопку с цифрой 4. Двери закрылись, и кабина начала... опускаться.

Брент осознал, что он в ловушке, и тут же понял, что не может ничего изменить. Оставалось ждать встречи с тем, кто будет поджидать его по другую сторону дверей.

Остановилась кабина на уровне, расположенном гораздо ниже подвала. Двери разошлись.

Его ожидания не оправдались: ему открылась самая что ни на есть обычная комната.

Ну совершенно обычная, за исключением боковой стены. Стеклянной стены, за которой бурлила вода... только стекла не было! Он видел перед собой поверхность океана, поставленную на попа. Почувствовал, как его тянет к воде, засасывает в воду.

Ощущение исчезло как по мановению волшебной палочки, стена стала ровной и черной. Только тут до него дошло, что в комнате он не один. Компанию ему составляла очаровательная девушка с прямыми волосами цвета бронзы и зелеными глазами.

— Неподготовленному человеку не следует наблюдать за этой машиной, мистер Далгрин. Она оказывает негативный эффект на мозг.

У него отвисла челюсть.

— Откуда вы знаете мою фамилию? Кто вы? Что все это?..

— Если вы присядете, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

Брент понимал, что кабина не тронется с места, пока он не выйдет из нее. Вышел, двери за его спиной сомкнулись, что не прибавило ему бодрости духа. Он влип по самое не могу, инициатива полностью принадлежала другой стороне. Он сел.

Рыжеволосая посмотрела на странную стену, которая вновь забурлила водой. Брент старался смотреть в другую сторону. Наконец девушка, чуть хмурясь, повернулась к нему:

— Вас очень заинтересовали действия Артура Ди Косты, мистер Далгрин. Может, у вас есть вопросы, которые вы хотели бы задать мне?

— Безусловно есть! Что произошло с ним сегодня... и где я сейчас нахожусь?

Она наклонилась вперед, нацелилась пальцем в грудь Брента.

— Сегодняшним визитом сюда мистер Ди Коста обязан вам. Мы заметили, что вы следите за ним, поэтому пригласили его сюда в надежде, что он приведет и вас. В записке он прочитал слово-пароль, заложенное у него в мозгу, которое вызвало автоматическую реакцию. Он прибыл сюда, следуя постгипнотическому приказу.

— Но записка! — вскричал Брент.

— Пустяк. Надпись на материале, сделанном из отдельных молекул. Небольшой энергетический заряд соединяет их воедино на протяжении короткого периода времени. Заряд рассеивается, молекулы разлетаются.

И все встало на свои места. Безусловные свидетельства демонстрации недоступных человеку сил однозначно указывали на то, что он имеет дело с...

— Инопланетянами, мистер Далгрин. Думаю, вы можете нас так называть. Да, я могу читать ваши мысли. Поэтому вы сегодня здесь. Мысленный ретранслятор в кабинете Артура Ди Косты сообщил нам о ваших подозрениях, с которыми вы входили в его дом. С той минуты мы наблюдали за вами, подготавливая ваш визит сюда.

Частично я смогу утолить ваше любопытство, мистер Далгрин. Мы не с Земли, более того, наша планета находится в другой звездной системе. А эта комната — офис санатория для больных, которым не требуется стационарное лечение.

— Санатория! — взревел Брент. — Если это офис... то где сам санаторий?

Девушка повертела в руках карандаш, а ее взгляд, казалось, вонзился в мозг Брента.

— Вся Земля — наш санаторий. На ней живут многие наши психические больные.

Пол начал уходить у Брента из-под ног. Он схватился за край стола.

— Значит, Ди Коста — один из ваших пациентов. Он безумен?

— Если следовать точному значению этого слова — нет. Он — слабоумный. И не поддается лечению.

— Если умница Ди Коста — слабоумный, тогда... — Брент покачал головой. — Это означает, что средний ай-кью для представителей вашей цивилизации должен составлять...

— Этой величины вы и представить себе не можете. Для людей Ди Коста совершенно нормален, более того, его ай-кью выше среднего.

На родной планете он не смог найти места в высокоорганизованном обществе. Стал пациентом государства. Его тело трансформировали, чтобы он ничем не отличался от homo sapiens. Мы дали ему новое тело, новую индивидуальность, но не смогли изменить его исходный интеллект. Вот почему он на Земле.

Детство Ди Коста провел на родной планете, в чужеродной для землян социальной среде. Эти первые впечатления навсегда остались в его подсознании. Его новая индивидуальность не имеет о них ни малейшего представления, но они есть. И проявляются в его картинах. Требуется очень острый глаз, чтобы заметить их. Позвольте поздравить вас, мистер Далгрин.

Брент печально улыбнулся:

— Теперь я сожалею о том, что заметил. Какие у вас планы в отношении меня? Как я понимаю, вы уже не позволите мне вернуться в мой земной «сумасшедший дом».

Девушка сложила руки на коленях. Смотрела на них, словно не желала встречаться с ним взглядом в момент объявления приговора. Но Брент не стал ждать. Если он сможет справиться с девушкой, то потом как-нибудь найдет пульт управления лифтом. Он напрягся и прыгнул.

Волна боли прокатилась по телу. Другой разум, неизмеримо более сильный, контролировал его тело.

Мышцы отказались подчиниться ему. Он рухнул на стол, застыл. Его тело выполнило приказ чужого разума. Рыжеволосая подняла голову. Ее глаза сверкали силой, которую она только что продемонстрировала.

— Никогда не следует недооценивать своего оппонента, мистер Далгрин. Именно для этого я приняла облик земной женщины. Я нахожу, что так управлять людьми гораздо легче. У них и в мыслях нет, что я... не та, кого они видят. Я сейчас сниму свой контроль, но, пожалуйста, не заставляйте меня вновь прибегать к этому средству.

Брент сполз на пол, сердце его рвалось из груди, тело сотрясала мелкая дрожь.

— Я — директор этого... санатория, поэтому вы понимаете, что у меня нет никакого желания привлекать к нашей деятельности внимание вашего государства. Мне придется избавиться от вас.

Дыхание Брента чуть успокоилось, он уже мог говорить.

— Так вы... хотите... меня убить?

— Отнюдь, мистер Далгрин, наша философия запрещает убийство, за исключением самых крайних случаев. Ваше тело будет изменено в соответствии с требованиями окружающей среды другой планеты-санатория. Естественно, мы излечим вас от всех последствий радиационной лихорадки. Так что вас будет ждать долгая и интересная жизнь. Если вы согласитесь сотрудничать с нами, мы сохраним вам вашу индивидуальность.

— И что это за планета? — По интонациям девушки Брент понял, что разговор близится к завершению.

— Совсем не такая, как эта. Тяжелая планета, в атмосфере которой роль кислорода выполняет хлор. — Она нажала кнопку на столе.

Теряя сознание, Брент успел подумать: «Я буду жить... и работать... рисовать удивительные оттенки зеленого на планете с атмосферой из хлора...»

Нить судьбы ^[1]

В пыльном зале вечности, в окружении сверкающей ткани миров, сидят три норны, прядильщицы людских судеб. Их сморщенные от старости пальцы без устали перебирают нити, изгибая и соединяя их в бесчисленном множестве сочетаний.

Каждая из нитей — чья-то жизнь. Управляя нитью, норны управляют жизнью. Под нескончаемое бормотание собственных голосов они передают друг другу единственный глаз, чтобы посмотреть, как плетется невообразимая ткань судеб. Голоса звучат все громче, их тональность меняется. Человеческая судьба далеко не всегда получается гладкой.

— Нет, погоди, эту линию сюда вводить нельзя.

— Но она — часть узора...

— Она его только портит. Мне придется переделывать и свою часть.

— Столько веков трудились, а ты все разрушить хочешь!

Голоса еще громче, в них слышится гнев.

— Постой, Гриссель, постой. Здесь нельзя ничего менять.

Норна сердито взмахивает рукой над тканью. Кольцо на ее среднем пальце — Перстень Единорога — касается поверхности, и рог подцепляет и выдергивает тонкую сверкающую нить чьей-то жизни.

— Я сделаю по-своему. Дай мне глаз.

Спор продолжается. Нить человеческой судьбы, никем не замеченная, свободно парит в пространстве.

I

— Извини, мама, но он мне не подходит.

— Я купила как раз по твоему размеру, — твердо заявила мать Гранта. — Попробуй еще раз. Должен подойти.

Грант О’Рейли снова примерил пиджак. Он прекрасно знал, что тот не подойдет; так и вышло. Пиджак жал в плечах, а манжеты на три дюйма торчали из рукавов. К подобному Грант уже привык. Мать купила сыну свадебную одежду, по своему обыкновению считая его ребенком, и все оказалось чересчур мало.

На этот раз она здорово подвела Гранта. Было воскресенье, они проделали немалый путь от города до церквушки, где прежде женились и выходили замуж дядюшки, тетушки и прочая родня Люси. Купить или взять напрокат более подходящую одежду уже не оставалось времени.

Грант глянул в зеркало трюмо, пытаясь представить себя в глазах влиятельных и благовоспитанных родственников Люси. Нет, так явно не годится. Люси придет в ужас, зальется краской стыда, увидев его с торчащими, как у деревенщины, манжетами. Грант попытался поправить рукава. Сегодня он должен был выглядеть изысканно — именно так, как нравится Люси.

Из зеркала на него смотрело телячьими глазами отражение, неловко пытавшееся стянуть вниз обшлага пиджака. Гранту не слишком нравился этот высокий худой парень со светлыми волосами. Почти невидимые брови придавали его лицу кроткое, безгрешное выражение. Когда рядом не было зеркал, он представлял себя сильнее и с более темной шевелюрой — достойным мужем и защитником для столь прекрасной женщины, как Люси.

Люси! При мысли о ней загорелись щеки. Влечение было скорее телесным, нежели духовным, и отчего-то показалось, что в церкви оно будет неуместно. Отвернувшись от зеркала, он принялся стаскивать пиджак — и одновременно попытался отделаться от предательской мысли.

Развалившись в кресле у дальней стены, Херб Колломб невозмутимо курил старинную трубку. От его крепкой фигуры так и веяло мужеством, и Грант при нем чувствовал себя в безопасности — как и в те годы, что они вместе провели в колледже. Они жили в одной комнате и одновременно закончили учебу, так что в роли шафера Херб вполне устраивал Гранта.

Колломб улыбнулся, не вынимая трубки изо рта, и Грант с удивлением поймал себя на том, что улыбается ему в ответ.

В открытое окно ризницы доносилось теплое дыхание весны. Пела птица, и весь мир казался Гранту восхитительным. Однако, взглянув на переброшенный через руку пиджак, он вновь ощутил тревогу. Где бы взять другой?

Но было уже слишком поздно — слышались ноты настраиваемого органа и шарканье входивших в церковь гостей.

— Черт побери, — вполголоса пробормотал Грант.

— Не ругайся. Вряд ли Люси была бы рада услышать такое от тебя. Она из очень хорошей семьи.

— Извини, мам.

— Все в порядке, дорогой. Мне всегда хотелось гордиться своим сыном — настоящим джентльменом.

Херб выронил трубку и снова ее подобрал, слегка покраснев. Грант попытался улыбнуться, и на него накатила знакомая слабость. Ну почему именно сейчас? Раз или два в жизни ему удавалось отсрочить несвоевременный приступ, но теперь было ясно, что всю церемонию не продержаться. Лучше уж пусть это случится сейчас — нельзя допустить, чтобы свадьба пошла прахом.

Нужно лишь какое-то время побыть одному, вдали от чужих голосов и глаз. Грант понял, что сдерживаться больше не может.

— Еще десять минут, — поспешно сказал он, слыша нарастающий звон в ушах и видя, как отдаляются лица присутствующих. — Пойду немного подышу свежим воздухом.

Рядом с церковью находилось уютное старое кладбище с покосившимися могильными камнями и высоким бурьяном; посреди стояло узловатое персиковое дерево в полном цвету. Кладбище было отрезано от окружающего мира и от течения времени высокой каменной стеной. Боковая дверь ризницы выходила на мощеную дорожку, огибавшую здание церкви вдали от окон. Вполне уединенное место, по крайней мере на какое-то время.

«Нужно поменьше волноваться», — подумал Грант, закрывая за собой дверь.

Впрочем, теперь об этом уже поздно размышлять — следовало раньше принять лекарство. Если бы за Грантом кто-то наблюдал, он увидел бы, как губы молодого человека изогнулись в неприятной гримасе, обнажив неровные зубы, отчего в его прежде ангельской внешности появилось нечто звериное, словно у охотничьего пса светлой масти. Он медленно двинулся по дорожке, чувствуя, как стучит кровь в висках, и бессознательно ища укрытия, где можно дать волю приступу. И нашел его — в одном месте стена сворачивала под прямым углом.

Сойдя с дорожки, Грант вжался в этот угол и стал ждать, когда на него, подобно тяжелому камню, навалится беспамятство.

Грант не знал, сколько прошло времени, но давление в голове ослабло, звон в ушах смолк, вернулась способность видеть, слышать и осязать. Он еще немного постоял, прижимаясь лбом к холодному камню и радуясь, что болезнь не заставляет падать на землю и биться в судорогах. Когда они с Люси поженятся, он сможет просто уйти в ванную и тихо постоять за запертой дверью, пережидая приступ.

Болезнь лишила мальчика детских игр, удерживая его под бдительным надзором матери, отняла свободу рисковать и пренебрегать опасностью, оставив на его долю лишь приключения в стихах и книгах. Но он не позволит болезни лишить его и права на семейную жизнь. Способность предчувствовать приступ давала ему возможность жить нормальной жизнью и зарабатывать деньги трудом архитектора — клиенты даже не догадывались, что с ним не все ладно. Он всегда мог найти укромное место на время припадка.

Повернувшись, он взглянул на зеленую траву, на старую каменную стену, на низкие покосившиеся надгробия. Зрение прояснилось, и теперь все окружающее словно заиграло новыми яркими красками.

Из окна над головой отчетливо слышался голос матери, возвращавший далекие воспоминания:

— У Гранти бывают припадки, если он волнуется. Мне стоило большого труда освободить его от занятий по физкультуре во всех школах, где он учился, не рассказывая о настоящей причине. С его отцом тоже так было, а началось после того, как мы поженились. Такой приятный мужчина... Это у нас семейное, знаете ли...

Грант постарался отбросить мрачные мысли, убеждая себя: что бы ни делала мать, это лишь для его же блага. Она и насчет пиджака что-нибудь придумает, у нее всегда получалось, стоило лишь захотеть.

Он встал, собираясь вернуться в церковь.

И тут он увидел.

В небе, от горизонта до горизонта, простерлось нечто длинное, белое, массивное, похожее на гигантский брус или слоновий бивень. Еще мгновение назад их разделяла вечность, а в следующий миг оно уже пикировало вниз, прямо на Гранта. Он не знал, откуда ему это известно, но не сомневался, что странная штука мчится прямо на него, словно скорый поезд в туннеле.

Прежде чем он успел закричать — и даже подумать об этом, — было уже слишком поздно. Последовал удар, удивительно мягкий, но чудовищной силы.

Мир исчез. Перед глазами Гранта вспыхнуло кладбище с оранжевой травой и красное небо. Яркие цвета медленно потускнели, и их сменило ничто — вряд ли его ощущения можно было описать иным словом. Сперва Гранта охватил ужас, но затем вернулась крупица здравомыслия. Он ничего не чувствовал, ничего не слышал, а то, что он видел, немало его озадачило; лишь какое-то время спустя стало понятно, что оно не имеет цвета. Но оно не было и черным, скорее серым — серый бархатный туман, окутывавший его со всех сторон.

К своему ужасу, он осознал, что не дышит. Не билось и сердце. Все функции его жизнедеятельности прекратились.

«Я умер».

Эта мысль давно скреблась в его мозгу и теперь наконец обрела окончательную форму. А за ней пришло безумие — пополам с невыносимым страхом.

Грант не знал, сколько это продолжалось — время утратило для него всякое значение. Могли пройти годы, а могли и секунды. Но безумие уже понемногу отступало, и вернулась способность мыслить, что, впрочем, слабо помогло — он не имел ни малейшего представления о том, где находится и что с ним случилось.

А потом мысли сменились тоской, которая, казалось, длилась целую вечность.

Его разум впал в ту же апатию, что и тело. Он висел в сплошном сером тумане, безразличный ко всему, и ждал.

II

— Смотри! Смотри, что ты наделала! Выдернула нить.

— Это не я! Это сделала ты, когда кричала на меня, что узор неправильный!

— Так ведь он и в самом деле негож...

Спор продолжался. Вторая сестра наклонилась вперед, собираясь высказаться, и висящая в пустоте нить коснулась ее лица. Норна в ярости сунула ее обратно в ткань, но не вплела в узор — просто воткнула куда попало и вернулась к спору.

Серый туман и тишина внезапно сменились воплями и грохотом, и Грант понял, что падает. Лицо его ударилось о грязный деревянный пол. Оглушенный, он несколько мгновений лежал неподвижно, слыша вокруг пьяные крики, звон бьющихся бутылок, глухие удары кулаков о плоть. В глазах замерцал желтый свет, мимо с рычанием пронеслись чьи-то тени.

Почти прямо над Грантом раздался хруст, и на ноги ему рухнул человек с короткой спутанной бородой и длинными волосами. Из его растрепанной шевелюры сочилась кровь, в черепе зияла жуткая вмятина.

С трудом подавляя отвращение, Грант выскользнул из-под обмякшего бородача и присел на корточки. На него только что свалился труп, но никто не обращал на это внимания. Орущая свора была уже где-то в стороне, хотя мимо все еще пробегали люди, ныряя в толпу.

От дыма свечей, от кухонных испарений, от запахов пролитого вина и протухшей еды слезились глаза и жгло в носу, но Гранту все же удалось понять, что он находится в помещении величиной с амбар. Над головой тянулись вытесанные вручную балки, отражая шум, жар и свет, а еще выше в чаду терялась крыша. Казалось, балки покачиваются в мерцающем сиянии свечей в такт яростным воплям дерущихся.

Вопящая толпа продолжала расти, пока снова не оказалась рядом, но Грант видел лишь спины и падающие на затылки спутанные волосы. Буяны угрожающе размахивали дубинками, кинжалами и разбитыми бутылками, что-то крича кому-то находившемуся в середине толпы. На этих людях были грязные коричневые рубахи из грубой ткани вроде мешковины, не заправленные в столь же грязные штаны из шкур.

Грант выпрямился и обнаружил, что ему хватает роста заглянуть над головами в середину толпы, атаковавшей рослого мужчину, который стоял спиной к одному из поддерживавших крышу столбов. Вот он с ворчанием бросился вперед, замахиваясь длинным мечом, затем отбил опускающуюся на его голову дубину, отразил еще один удар железной палицей, которую держал в левой руке, с хрустом врезал ею же по голове обладателю дубины и снова отпрянул к столбу. В каждом его движении чувствовалась невероятная энергия — он нападал и отступал, наносил удары и защищался, издавая при каждом усилии короткий стон.

Гранта, однако, потрясло не столько боевое искусство, сколько облик самого бойца — лоснящиеся кожаные доспехи, словно на картинке в энциклопедии, сверкающая кольчуга, широкий прямой меч, железная палица. Он как будто сошел со страниц учебника истории раннего Средневековья. Что он здесь делает? Грант поискал глазами кинокамеру — но кровь была настоящей.

Где выход? Присев, словно загнанный зверь, Грант повернул голову. По пустой половине зала были разбросаны скамьи и столы, в плошках мерцали свечи, добавляя чада в и без того смрадный воздух. Где дверь? В дымном полумраке почти ничего не разглядеть, в ушах отдаются жуткие звуки. Где, во имя здравомыслия, хотя бы окна? Что это вообще за притон?

Грант попятился, отгородился от шумной толпы длинным столом, но дикий вой заставил его обернуться, и глазам предстал конец битвы. Воин в кожаных доспехах замешкался, и его меч врезался в дубину, застряв в дереве. Он попытался высвободить оружие, но еще одна усаженная шипами дубина ударила его в челюсть с такой силой, что голову отбросило назад. Меч от удара освободился, но поднять его воин уже не успел. Под градом обрушившихся на него со всех сторон тяжелых палиц он, шатаясь, отступил на несколько шагов от спасительной колонны и беспомощно рухнул в сторону Гранта, который успел увидеть его остекленевшие глаза и услышать хруст костей.

Выйдя из оцепенения, Грант начал медленно отступать к выходу; при этом он не сводил глаз с толпы и нащупывал неструганые доски стола у себя за спиной. Над бесформенной грудой, еще миг назад бывшей человеком, мельтешило дубье, и Грант был только рад, что торжествующий вой победителей заглушал все другие звуки. Возможно, все это лишь дурной сон, но смерть в этом кошмаре такая же настоящая, как на любой скотобойне.

Вой смолк. Бормоча, ругаясь и ощупывая ссадины и раны, сражавшиеся начали оглядываться по сторонам. Грант продолжал пятиться, надеясь, что до его исчезновения никто не отвлечется от лежащего на полу мертвеца. Один мужчина с торжествующим видом склонился и вырвал меч из мертвой руки. Он воздел трофей к потолку, и тут ему на глаза попался чужак. Грант застыл как вкопанный, разрываясь между инстинктивным желанием бежать сломя голову и надеждой, что его примут за своего.

Увидевший его оскалил кривые зубы.

— Смерть нечестивцу! — Поставив ногу на скамью, он подался в сторону Гранта над разделявшим их столом, замахнулся мечом, который неуклюже держал двумя руками. — Кровь для Н’тиг’ты!

Грант уклонился — отступать было уже некуда. Меч вонзился на три дюйма в стол за его спиной, огромный окровавленный клинок напоминал скорее вытянутое лезвие топора — это жуткое оружие способно было разрубить человека пополам. Пока кривозубый высвобождал меч, Грант перепрыгнул через стол и побежал; его ноги будто налились свинцом. Слыша крики и вой преследователей, он бросился в конец зала, туда, где темнее. Перед ним возник тусклый человеческий силуэт, а дальше нечто похожее на дверь. Преодолев еще несколько ярдов, Грант и в самом деле разглядел дверь — широкую, но закрытую. Стоявший перед ней, ухмыляясь, занес топор.

Грант остановился, налетев на очередной стол. Вопящие приближались, но рядом с ним оказалась лестница, прислоненная к одной из толстых балок, что поддерживали крышу. Чтобы до нее добраться, потребовалось меньше секунды. С трудом вскарабкавшись по перекладинам, он залез на поперечную балку, а затем пинком отшвырнул лестницу прямо на орущую внизу толпу.

На какое-то время он в безопасности. Народу внизу было меньше, чем показалось ему вначале, — похоже, основная толпа завывала где-то еще, преследуя очередную жертву. И тем не менее четверо не собирались отпускать его живым, яростно таращась из-под падавших на глаза лохм и крича про какое-то пятно, которое необходимо смыть с какого-то Н’тиг’ты. Те, у кого в руках были палицы, пытались бить его по ногам, но пьяно промахивались; однако ухмыляющийся верзила с мечом уже поднимал свое оружие, а еще один схватил табурет. Почувствовав болезненный удар по лодыжке, Грант понял, что оставаться здесь ему больше нельзя, и совершил поступок, на который не отважился бы еще час назад, — отпустил колонну, служившую ему опорой, побежал по неровной балке шириной меньше чем в фут.

В иных обстоятельствах он бы наверняка свалился, но сейчас падение означало смерть, и ему удалось удержаться на ногах, хотя и самому в это совершенно не верилось. Преодолев последние десять футов, тяжело дыша, Грант прислонился к центральной колонне, откуда открывался прекрасный вид на огромное, как амбар, помещение.

Небольшая группа людей в штанах из шкур сражалась с опрокинутой им лестницей, пытаясь поставить ее на место и броситься за ним в погоню. Возле гигантского очага у дальней стены сгрудились три неопрятные женщины и толстяк. Но главный источник шума находился под ногами у Гранта.

Казалось, будто вся ревущая толпа, растерзавшая до этого воина и успевшая увеличиться как минимум вдвое, напирала еще на одного мечника, стоявшего спиной к колонне, за которую цеплялся Грант. Массивные плечи и мускулистые руки едва вмещались в красные кожаные доспехи, длинный меч был как будто даже побольше того, что недавно дорогой ценой достался врагу. Тяжелая шипастая палица в левой руке воина то и дело с глухим звуком обрушивалась на дубины, кинжалы и руки противников, круша и калеча.

Энергия воина была просто феноменальной, и чем больше Грант смотрел на взмахи сверкающего меча, тем больше восхищался искусством его обладателя. Воин отражал удары и тут же делал выпады, не останавливаясь и не сбавляя темпа, когда клинок рассекал дерево, плоть и кость. Казалось, смертельную силу оружию придает не держащая его рука, но сам свист несущегося с бешеной скоростью тяжелого лезвия, опасного, как вовсю крутящийся пропеллер. И нападавшие явно его боялась.

Рыча от пьяной ярости, они держались за пределами смертельного круга, пытались наносить удары издалека или швырять кинжалы и ножи, которые ударялись о металл и отлетали в сторону.

Но далеко не все были осторожны — внутри круга валялись трупы с рассеченным горлом и расколотым черепом, а из толпы, пошатываясь, то и дело выбирался очередной неудачник, стеная и держась за перебитую руку. Кто-то помогал оставшемуся без кисти товарищу перевязать кровоточащий обрубок.

Воин продолжал отбиваться, распевая песню без слов в такт пляске сверкающей стали. На глазах у Гранта он шагнул вперед и, выдохнув, ударил наотмашь — кровавое лезвие вылетело на фут за пределы круга. Наградой смельчаку стали три вопля разом. Толпа поспешно попятилась, ругаясь и толкаясь, пока не остановилась на более почтительном расстоянии. Один из нападавших корчился на полу, пытаясь остановить хлещущую из перерубленной руки кровь. Он умирал, не достойный даже удара милосердия.

Как бы стойко ни держался воин, ясно было, что вечно так продолжаться не может. Он уже тяжело дышал, и враги норовили подкрасться к нему из-за колонны. Один промах, одна ошибка — и его сомнут, набросившись со всех сторон.

Грант вдруг понял, что ему жаль рослого воина. Кровавое искусство, которое тот демонстрировал, не заслуживало того, чтобы пропасть в этом амбаре или таверне. Затем пришла мысль, что, как только воина убьют, наступит очередь самого Гранта. Лишь поющий и кружащийся в танце клинок расчищал пространство у колонны, не давая толпе прорваться к ней и сбить беглеца с его балки.

Грант вцепился в черное от копоти дерево; к горлу подступила тошнота. Что он делает в этом воплощенном кошмаре? Может, его сбила машина и все это лишь коматозный бред?

Словно в ответ на эти раздумья в грудь ему врезалась брошенная бутыль. Удар и треск рвущейся ткани были вполне реальны, как и боль в лодыжке, куда угодила дубинка. Он преисполнился тошнотворной уверенности, что, даже если это действительно сон, безопаснее воспринимать происходящее как безжалостный факт. Похоже, ему грозила настоящая смерть, окончательная и бесповоротная.

Лестницу наконец прислонили к дальнему концу балки, и люди толкались возле нее, пытаясь опередить друг друга. Верзила в меховых штанах взобрался на три перекладины, но получил от другого удар по затылку табуретом и свалился. Обладатель табурета полез наверх, за ним последовали еще пятеро или шестеро. Пошатываясь, но с легкостью держась на ногах, они побежали по балке к Гранту.

Передний остановился и вскинул табурет над головой, чтобы нанести сокрушительный удар. Бежавший следом не успел остановиться и налетел на него, толкая вперед, и в то же мгновение Грант понял, что ему нужно оружие. Воспользовавшись замешательством верзилы, Грант подался вперед, схватился за ножку табурета и дернул. Потеряв равновесие, противник с хриплым воплем полетел вниз, прямо в очерченный мечом круг. Воин небрежно махнул клинком вбок, перерезав горло упавшему, а затем поднял голову, подумав, что его атакуют сверху. Увидев стоявшего лицом к нападающим Гранта, он широко улыбнулся.

— Ого! Друг! — Он еще раз взмахнул мечом, получив в ответ проклятие и крик боли, и слегка переместился в сторону, вновь бросив взгляд на Гранта. — И как раз вовремя!

Словно двигаясь самостоятельно по некой заранее определенной траектории, меч плавно взмыл над головой воина и перерезал сухожилия на лодыжках двоих стоявших на балке. Оба с визгом свалились в толпу. Следующий попытался отступить, но лишь вывел из равновесия остальных, которые посыпались, усугубляя всеобщее замешательство.

Толпа отступила, возомнив, что подверглась нападению сверху.

Сунув покрытую кровью палицу в петлю на поясе, воин несколькими яростными выпадами меча отогнал толпу еще дальше, а затем бросился к колонне, как будто хотел разделаться с теми, кто за ней прятался. Но там оказался лишь один, он прянул назад, налетел на скамью и упал. Укрывшись от толпы за колонной, воин рассмеялся и протянул свободную руку Гранту.

— Давай, приятель, помоги мне забраться наверх, и сматываемся отсюда.

То были первые дружеские слова, которые услышал Грант среди многоголосого кровожадного рева, и внезапно происходящее обрело для него смысл. Быстро, но без паники Грант уселся на балке, ухватившись правой рукой за колонну, протянул вниз левую и ощутил, как за нее ухватилась мозолистая ладонь.

Воин потянулся наверх, и Грант едва не завопил от боли — как будто руку выкручивали из суставов. Но в следующий миг рубака зацепился рукояткой меча за балку и с легкостью взобрался на нее. Большая часть его веса, однако, пришлась на худую руку Гранта, причем он оказался даже крупнее и мускулистее, чем выглядел снизу, — как минимум триста фунтов плоти и снаряжения.

Не обращая внимания на звон и лязг летящих в него бутылок, кинжалов и прочих мелких предметов, воин убрал меч в ножны и всмотрелся в темный конец зала. Даже не оглянувшись на Гранта, он двинулся к дальней стене. Грант пошел следом, потирая натруженную руку, но вместе с тем испытывая странную радость оттого, что может теперь идти по узкой балке без малейшего страха.

Впереди виднелся ряд маленьких окон, над которыми уходила под углом в темноту почерневшая от копоти крыша. Воин постучал по стене рукоятью меча и удовлетворенно кивнул, словно нашел выход.

Дав знак Гранту подойти ближе, воин указал на стену, увешанную чем-то похожим на тугие мешки и гирлянды. Пахло прогорклой едой, и Грант понял, что неаппетитного вида предметы — скорее всего, копченое мясо и травы. Легко, словно пушинку, сняв два связанных между собой окорока, воин повесил их на шею Гранту, который оказался не готов к такому подарку и едва не упал с балки. Но воин молниеносным движением утвердил его на ногах.

Пренебрежительно фыркнув, боец рассмеялся, уперся ладонями в перекладину над головой и принялся со всей силы бить ногами в доски. Каким бы массивным и сильным ни выглядел он, Грант сперва не поверил своим глазам — даже супермен вряд ли способен несколькими пинками проделать дыру в стене здания. Однако тот продолжал бить, и вот слетела первая доска. На лекциях по архитектуре Гранту рассказывали о мошенниках, использовавших при строительстве непрочные материалы — такие же, как и эти доски, судя по звуку сделанные явно не из здоровой сухой древесины. Когда наружу улетела вторая планка, Грант предположил, что гвозди здесь заменили жевательной резинкой, и решил не забивать себе этим голову. В проеме виднелась ночная тьма, в ней ледяной ветер кружил снежинки — мало похоже на весеннее солнце, которое он в глубине души рассчитывал увидеть. Ни секунды не колеблясь, воин глубоко вздохнул, присел у края дыры и выпрыгнул наружу.

С трудом балансируя на балке, Грант глядел в темноту, не сулившую ничего хорошего. Впрочем, от нерешительности не осталось и следа, когда он получил палкой по ноге. Остаться — значит принять недостойную и крайне мучительную смерть от озверевшей толпы. Подобной участи он предпочел бы любую другую. Неверной походкой добравшись до конца балки, он неуклюже попытался присесть, как до этого воин, а потом вывалился в холодную снежную тьму.

III

Снаружи у стены намело такой сугроб, что Гранту пришлось побарахтаться в нем, прежде чем удалось выбраться.

Никогда еще он не чувствовал себя столь отвратительно. Болело все тело, покрытое синяками, свисавшие с шеи окорока казались отлитыми из свинца, одежда промокла от тающего снега, а несомые ледяным ветром снежинки больно кололи лицо.

Вокруг ничего нельзя было разглядеть — лишь тьма и холод. Где-то впереди раздался крик, и Грант заковылял на него. Снег доходил до пояса, ветер пронизывал насквозь тонкую ткань свадебного костюма. Преодолев несколько ярдов, он обнаружил нечто вроде тропы — здесь прошли люди, слегка примяв снег. Он подпрыгнул от испуга, когда за него ухватилась чья-то рука.

— Иди за мной, приятель, и не потеряй окорока, иначе перережу тебе тощее горло.

Воин двинулся вперед, прокладывая узкую канавку в глубоком снегу, и Грант поспешил следом.

На нем были черные туфли с острыми носками, дорогие, блестящие, — по крайней мере, такими они выглядели, когда Грант видел их в последний раз. Сейчас он не мог их разглядеть, зато отлично чувствовал. Они идеально подходили для танцев или свадеб, но для ходьбы по снегу совершенно не годились. Грант пробирался сквозь снежные заносы, страдая от жалости к себе.

Он хотел было попросить шедшего впереди о небольшой передышке, но в голову пришла жуткая мысль, что остановиться — значит замерзнуть насмерть, и лишь она одна вынуждала его переставлять онемевшие ноги. Грант следовал за воином, сперва рассчитывая, что тот в конце концов приведет в дом или другое теплое место — вряд ли его самого радует путешествие по адской зимней равнине, — но вскоре перестал надеяться на благополучный исход. Лишь шагал за движущейся тенью, словно она символизировала постоянно ускользающее тепло.

Небо уже светлело, вокруг проглядывали заснеженные просторы. Казалось, даже свет причинял боль его онемевшим, почти превратившимся в ледышки нервам.

В рассветных сумерках по обеим сторонам виднелись деревца. Чем дальше, тем они выше и толще, и наконец путники очутились в густом лесу, где уже не дул пронизывающий ветер, а на земле лежал лишь тонкий слой снега. Грант шел за воином в варварских доспехах, и разум постепенно оттаивал, появлялись вопросы, на которые не было ответов. Так продолжалось, пока не кончился лес, пока не осталось ничего, кроме убийственной стужи и глубокого снега.

Закрыв глаза от ветра, Грант пытался ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Они брели по какой-то колее — возможно, проложенной под снегом дороге, — а потом по поросшему деревьями склону. Воин зашагал быстрее, и Грант нагонял его, поскольку идти под уклон было легче. Дувший в спину ветер поторапливал, будто холодное копье кололо в спину.

Впереди, в укрытой от ветра впадине, мерцал костерок. Грант впервые понял, что они наконец достигли цели своего путешествия, когда раздался хриплый окрик:

— Кто?!

Послышался скрежет извлекаемого из ножен меча.

— Акер Амен и пара окороков. Посторонитесь, лентяи! Пустите к огню!

Воин вышел к костру, Грант нетерпеливо следовал за ним. Прежде чем он успел протянуть руки к манящему теплу, человек с мечом прыгнул вперед и схватил его за перед рубашки.

— Акер, это не Бегильн! Что с ним случилось и кто этот хлюпик с мясом на шее?

Акер Амен встал у самого огня, чтобы побыстрее согреть промокшие ноги, и нахмурился:

— Бегильн дурак, и теперь он мертв. Я тоже был бы мертв, если бы не появился этот чужак, и нам вместе удалось сбежать из поганого логова. Оставь его.

Мечник отпустил Гранта, и тот без сил опустился на землю. Один из окороков плюхнулся в грязь рядом с Акером, который снял с пояса кинжал, отрезал кусок мяса и начал задумчиво жевать — вероятно, размышляя о недавней схватке. Презрительно фыркнув, он ткнул кинжалом в сторону мечника.

— Оставь его, Грайф. Послушай лучше, какая нелепая смерть постигла Бегильна. Мы сидели в кабаке и допивали третью или четвертую бутылку. Местные жители все как один грязные тупые уроды, они и на людей-то не похожи, сущие звери. Их ничто не заботит, кроме вонючего бога Н’тиг’ты — страшилища с большущим брюхом и пустой башкой, куда они кладут подношения. Там повсюду расставлены кумирчики, приходится под ноги смотреть, как бы не сшибить божка ненароком.

Грант со стоном повернулся к огню другим боком.

— В общем, сидим мы, выпиваем-закусываем. Бегильн и впрямь дурак, если не соображал, что к чему, — он ведь там уже бывал. Знаешь, что учудил? Сидел, жевал траву, а потом взял и плюнул — я даже остановить его не успел.

У Грайфа, второго воина, от удивления отпала челюсть.

— Не может быть!

— Да! — рявкнул Акер. — Он принял идола за смешную такую плевательницу. Ну и харкнул в черепушку, и тут эти изуверы в меховых штанах поднимают такой рев, что за десяток лиг слышно. Пришлось нам схватиться за мечи и подраться чуть ли не со всем проклятым селом. Бегильна прикончили, а мне удалось дать деру.

— А этот? — Грайф кивнул в сторону скорчившегося на земле Гранта. — Что ты собираешься с ним делать?

Акер отрезал еще мяса.

— Ничего я с ним делать не собираюсь. Он просто оказался рядом, вот я и захватил его с собой, чтобы тащил окорока. Мне хотелось, чтобы рука с мечом оставалась свободной. Собственно, я даже не знаю, кто он такой. — Он ткнул Гранта здоровенным, дюйма три длиной, пальцем под ребра. — Эй, ты вообще кто?

Грант с трудом открыл один глаз, пытаясь собраться с мыслями.

— Меня зовут Грант О’Рейли, я студент Колумбийского университета. Я просто... просто стоял... когда...

Он запнулся, пробуя описать, что с ним случилось, и голова снова упала на грудь. Прыщавый парень лет шестнадцати, до этого державшийся позади, метнулся вперед, крича:

— Вы слышали? Студент! Студент-маг, вот кто он такой! Я перережу ему горло, выпью кровь, заберу одежду и...

Схватив Гранта за волосы, парень закинул его голову назад и достал видавший виды кинжал. Акер сильным пинком повалил юнца в снег.

— Ты будешь делать только то, что я тебе велю: таскать вещи и готовить еду. Оставь его в покое. Даже если это студент, он умеет драться, в отличие от тебя.

Парень попятился, шмыгая носом, потирая ягодицу и бросая зловещие взгляды на Гранта. Тот не обращал внимания — он уже засыпал.

Всю ночь в обрывках сновидений ему являлись картины бегства и сражения с толпой, в которые вплеталось услышанное от Акера Амена. И постепенно, словно парализующий душу холод, приходило понимание, что эти люди разговаривали и поступали так, словно иного образа жизни отродясь не вели и никогда не допускали возможности его существования. Каким бы образом ни оказался здесь Грант, его мир — мир денег, кондиционеров, теплых постелей, быстрых автомобилей, полиции и медицинской помощи — теперь невероятно далек, может быть, он на другом конце Галактики, и вряд ли есть шанс туда вернуться.

Воспоминания о цивилизации и комфорте, как и надежда на спасение, постепенно угасали, пока не стали казаться лишь несбыточными фантазиями.

Юнец залил костер водой, и шипение пробудило Гранта от тяжелого сна.

Снова шел снег.

Грант чувствовал себя полностью разбитым. Все мышцы страшно болели, члены онемели настолько, что он едва мог пошевелиться. Он лежал лицом к огню, а спина окоченела, ноги были мокры, из носа текло. Сев у дымящегося кострища, Грант попытался собраться с мыслями. Возможно, он в каком-нибудь диком уголке, на Аляске или в Гренландии. Возможно...

Обхватив руками колени и опустив на них подбородок, он уставился на изуродованные туфли. Для него это была не просто обувь, а символ, продукт цивилизации, элемент упорядоченного мира. Одна безумная ночь — и этого мира не стало, а вместе с ним исчезли безопасность и комфорт. Туфли превратились в лохмотья, сквозь которые виднелась синяя кожа — его собственная. Утерев нос рукавом пиджака, он горько всхлипнул.

Все так же падали со свинцово-серого неба белые хлопья, издавая едва слышный шелест. Грант встряхнулся, сбросив со спины снег. Вдруг стало ясно, почему погасили костер — его оставили одного.

Забыв о боли и усталости, вновь охваченный желанием выжить, он вскочил на ноги, оскальзываясь в грязной жиже. Поляна была пуста.

— Акер! — закричал Грант срывающимся от ужаса голосом. — Акер Амен! Э-э-эй!

Казалось, будто он кричит в море птичьего пуха. Обежав вокруг поляны, Грант заметил ведущие за деревья следы. Отпечатки ног были свежими, но их уже заметало. Грант пошел по следу, зная, что это его единственный шанс выжить в холодной глуши. Акер наверняка ему поможет, должен помочь. Впервые Грант понял, насколько беспомощен он сам. Если не найдет людей, к ночи он будет мертв.

Он продирался через лес, то и дело спотыкаясь и падая. Добравшись до небольшого подъема, понял, что оказался на той же колее, которая привела ночью к поляне. По склону вдали поднимались три нечетких силуэта. Услышав его крик, люди остановились. Грант бросился к замыкавшему группу Акеру.

— Вы не можете уйти... а меня бросить! Возьмите с собой!

Акер Амен поправил пояс с мечом и равнодушно взглянул на Гранта.

— Зачем?

Грант раскрыл было рот, но не смог придумать, что сказать. Ответа на сокрушительный вопрос просто не существовало. Зачем этим людям ему помогать? Он понимал, что апеллировать к человечности или дружбе совершенно бесполезно. Здешнее общество основано на иных принципах. Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Предложить помощь самому? В бою от него проку не будет, минувшая ночь ясно показала Амену, что воинских навыков у чужака нет. Впервые за свою двадцатипятилетнюю жизнь Гранту захотелось променять ум на силу и позабыть о том, что он цивилизованный человек.

Но пусть он и слаб, все равно может пригодиться.

— Я понесу ваши вещи...

Грант умолк, заметив, что у Акера и Грайфа, кроме оружия, ничего нет, если не считать увесистых поясных кошельков. Акер ответил на его немой вопрос, ткнув пальцем в сторону.

Пробегая мимо парня, Грант был настолько охвачен паникой, что не заметил его ношу. Теперь же он увидел гигантский тюк, увешанный котелками, мешками и свертками и увенчанный краденым окороком. Этот чудовищный груз отнимал у юнца все силы; сейчас он сидел на пригорке, тяжело дышал и злобно глядел на чужака.

Носильщик в маленьком отряде уже был.

Акер Амен повернулся и двинулся дальше, но внезапно остановился, наклонив голову. В то же мгновение Грант услышал отдаленный рокот, похожий на приглушенный барабанный бой.

— Всадники! В лес! — крикнул Акер, бросаясь в кусты. Грант ошеломленно замер, оказавшись на пути Грайфа; тот столкнул его в глубокий снег и скрылся за деревьями.

Носильщик не успел покинуть дорогу до того, как появились всадники. Гранту удалось разглядеть лишь одного из них — женщину с длинными развевающимися светлыми волосами и в золоченом нагруднике, — когда они вылетели на дорогу. Издав хриплый вопль, женщина наклонилась в седле и с размаху нанесла удар мечом. Юнец упал точно подкошенный, сорвавшийся окорок полетел в одну сторону, голова убитого — в другую. Из перерубленной шеи хлынули струи густой крови, окрашивая снег в алое.

Двое воинов вновь появились на обочине, выкрикивая проклятия вслед всадникам. Издали донесся звонкий девичий смех, и ругательства зазвучали громче. Грант выбрался из холодных объятий снега, торопясь стряхнуть с себя налипший, прежде чем растает.

— Эй, ты... Грант О’Рейли! Все еще хочешь идти с нами? Нужно, чтобы кто-то тащил барахло.

Акер и Грайф расхохотались, колотя друг друга по спине. Грант счел их шутку самой безвкусной из всех возможных. И все же он с трудом скрывал облегчение и радость — смерть юнца, пусть и безвременная, давала ему единственный шанс выжить.

Он стащил лямки с неподвижного тела, пытаясь не смотреть в полные укора глаза отрубленной головы, и уже собирался взвалить на плечи тюк и двинуться дальше, когда Акер напомнил ему, что в этом жестоком мире главное — выживание.

— Можешь забрать и его одежду. Если, конечно, не хочешь остаться в том, что на тебе.

Перебарывая брезгливость, Грант последовал совету, пока Акер Амен и Грайф ждали, прислонившись к дереву и обмениваясь замечаниями. Снегопад ослаб, а затем и вовсе прекратился, пока Грант раздевал посеревший труп, снимая шкуры, державшиеся на ремнях и шнурках, и куски грязной ткани, которую тут же отшвырнул, заметив черные точки разбегающихся вшей.

Акер Амен нетерпеливо переступил с ноги на ногу, скрипнув кожей доспехов.

— Давай быстрее.

Трудно было разобраться с замысловатыми одеяниями, но в одной большой шкуре имелся вырез посередине, а когда Грант просунул в дыру голову и опоясался кожаным ремнем, с которого свисал кинжал, получилось неплохое пончо, защищавшее от холодного ветра. Внезапный зуд дал знать, что в шкуре есть и другие обитатели, но сейчас это мало беспокоило Гранта. Почувствовав себя несколько лучше, он сел на снег и сбросил с посиневших ног раскисшие туфли, шипя от боли при каждом прикосновении, а затем обулся в неуклюжие сапоги, едва сдержав ругательство.

Сапоги оказались теплыми и на удивление мягкими внутри. Грант встал, слушая, как они поскрипывают. Он понял, что это маклаки, мягкая кожаная обувь, набитая сеном, — такую носили эскимосы. В ней было куда удобнее, чем в туфлях, хотя все равно казалось, будто демоны ада вонзают ему в ноги раскаленные иглы.

Рядом с трупом на снегу лежали тряпки разной формы и величины. Неуверенно рассмотрев их, Грант намотал одну на шею вместо шарфа, а другой, широкой посередине и узкой на концах, обвязал голову на манер женского платка. Судя по хохоту Акера и Грайфа, предмет имел иное предназначение, но, по крайней мере, он не даст замерзнуть ушам.

Акер повернулся, намереваясь идти дальше. Бросив остальные тряпки возле голого безголового тела, Грант взялся за тюк.

Тот оказался достаточно тяжелым, но решение пришло быстро. Грант встал на колени и просунул в замерзшие лямки руки, а затем стал перебирать ими по стволу молодого деревца, пока не смог полностью выпрямиться, приняв вес на ноги.

К нему вернулась способность трезво рассуждать, которой он был лишен еще полчаса назад, изнывая от стужи. Холодно было и сейчас, но он мог двигаться и думать, мороз уже не сковывал его разум, и от физических усилий становилось теплее. Грант огляделся, ища поддержки, но Акер и Грайф успели скрыться в безмолвном заснеженном лесу, оставив лишь двойную цепочку следов.

Шатаясь под объемистым грузом, но уже гораздо меньше боясь, он пошел на приглушенные голоса.

IV

Ему пока не угрожала никакая опасность, у него было свое место в отряде, работа согревала, ноги уже не так сильно болели. Впервые за все время пребывания в этом мире он почувствовал, что желудок пуст. На ходу отрезал кусок окорока и сунул в рот, который сразу же наполнился слюной. Вскоре по телу разлилась приятная сытость. Грант наелся до отвала, хотя, не будь он так голоден, окорок наверняка показался бы ему несъедобным. Никогда еще на своей памяти он не пропускал подряд три приема пищи и не тратил столько сил разом. Поэтому жесткое, плохо прокопченное мясо показалось настоящим лакомством.

Гранта несколько озадачивали его собственные ощущения. Судя по тому, что он знал о себе и о своем здоровье, сейчас он должен падать с ног от усталости или вообще умирать, а не радоваться простой возможности поесть, не наслаждаться ослепительной белизной снега. Ему говорили, что он слаб здоровьем, что следует избегать перегрузок и лишних волнений, но вряд ли больной человек смог бы вообще поднять этот чудовищный тюк. Грант поднял его, потому что перед ним стоял выбор: или нести, или распрощаться с жизнью. Каждый шаг требовал огромных усилий, но, вероятно, напряжение помогало работать мышцам, а боль объяснялась лишь их долгим бездействием.

Почему он вообще считал себя инвалидом?

Потому, что это ему внушала мать, и потому, что у него бывали приступы.

Оскальзываясь и хватаясь за кусты, он шел по следам, которые тянулись вдоль насыпи и уводили влево, вдоль русла высохшей реки.

Это русло было настоящим кошмаром для человека, не имевшего опыта хождения по зимнему лесу. Прячущиеся под снегом корни цеплялись за ноги, ветви били по лицу, сбрасывали свой груз на голову. Гранту вспоминались эпизоды из романов Купера, в которых искусные охотники бесшумно пробирались по чаще, — и как же он завидовал литературным героям, как жалел, что сам — не один из них! Вот бы ему ходить беззвучно, по-индейски, и не уступать Акеру Амену в силе!

Гладкие подошвы маклаков скользнули по склону, и Грант позорно растянулся на снегу. Пришлось искать опору, чтобы встать, и он потерял немало минут, прежде чем смог двинуться дальше. Грант О’Рейли относился к падениям и ушибам без прежнего страха за здоровье — его гнала вперед злость на собственное нетренированное, изнеженное тело. Нужно догнать Акера Амена и Грайфа, доказать им, что он вовсе не бесполезный увалень.

Но они постоянно ускользали, хотя иногда он слышал впереди голоса. Проходили часы, и Грант вспоминал, как нежно мать заботилась о нем, как просила избегать ненужных волнений и держаться подальше от других детей. Почему он ей верил?

Наверняка виной всему были припадки, лишавшие способности соображать и двигаться. Но теперь, когда все мышцы пылали огнем, когда приходилось работать на износ, он вовсе не чувствовал себя больным. Вчера он очутился на волосок от смерти, испытал страх, какого еще ни разу в жизни не испытывал, — и при этом не было приступов, не было даже просто болезненных ощущений. Более того, ему казалось, что все его чувства обострились, а разум обрел невероятную ясность. В чем же причина прежних недомоганий?

Оскальзываясь на очередном коротком спуске по речному руслу, Грант оперся о берег и тут же свалился на бок — рука ушла в снег, что засыпал кусты и придал им вид твердой почвы. И пока он лежал неподвижно, к нему как будто пришел ответ. Язва желудка в порядке вещей для деловых людей, ведущих сидячий образ жизни и часто подвергающихся стрессам. А дети куда больше нуждаются в физической активности, чем взрослые. Так что, скорее всего, причиной его болезни стала излишняя заботливость матери.

Разозленный подобными мыслями, Грант выкарабкался из кустов и, пошатываясь, вышел на яркий свет зимнего солнца. Скрежеща зубами, он двинулся по следам неуловимых Акера и Грайфа. Он докажет матери, что вполне способен стать таким же дикарем, как эти люди, и напрасно она пыталась сделать из него изнеженного, хилого белоручку.

Похоже, с горечью подумал Грант, воины слишком меня презирают, чтобы идти рядом.

Но они, конечно, знают, что носильщик плетется следом — его топот и треск ветвей слышны далеко.

Уловив хруст сучка впереди и бормотание, он прибавил шагу. Если удастся нагнать воинов, он попросит о передышке. Выбравшись из сухого русла на невысокий берег, Грант обнаружил сломанную ветку, но наверху никого не оказалось — лишь отпечатки ног. Спутники потоптались на месте, будто о чем-то споря, а затем двинулись дальше.

Грант последовал за ними. Лес стал реже, земля ровней, и теперь можно было идти быстрее, не оступаясь. Выйдя на широкую поляну, он успел увидеть двоих воинов, скрывающихся в лесу на противоположной стороне. Он попытался радостно закричать, но получился лишь слабый хрип.

Который, однако, был услышан. Из зарослей позади Гранта раздался грозный рык.

В этом рыке слышалась звериная сила, и у Гранта душа ушла в пятки. Из зверей, известных ему, ни один не мог так рычать — и не было никакого желания поближе познакомиться с такой тварью. Грант что было духу побежал через поляну. В зарослях за его спиной трещали ветки. На середине поляны он оглянулся, и это было его ошибкой. Споткнувшись, он растянулся на снегу и не смог собрать силы и подняться, даже когда зверь выскочил из леса.

На первый взгляд тварь походила на черного кенгуру, но на самом деле не имела с ним ничего общего, кроме мощных задних лап. Передние лапы, короткие и толстые, заканчивались кривыми белыми когтями. Вытянутая морда напоминала волчью, но была увенчана подвижными ушами с кисточками, как у рыси. Голова чутко поворачивалась во все стороны, пока зверь не остановил свой взгляд на Гранте. Чудовище снова рыкнуло, показав два ряда острых зубов, и атаковало.

Грант попытался вытащить кинжал, глядя на несущегося к нему по снегу зверя. Снять оружие с пояса удалось, но как отбиваться им от монстра, чьи когти длиннее этого клинка?

Покрытые черной шерстью лапы ударились оземь в шести футах от Гранта, зверь подобрался для последнего прыжка. Грант увидел крошечные зеленые глазки, стекающую с зубов на темный мех слюну.

Внезапно послышался глухой звук — как будто топор вонзился в дерево. Между глазами твари появилось оперенное красное древко. Лапы дернулись, громадное тело завалилось на бок, наполовину утонув в снегу.

Грант еще несколько мгновений ошеломленно смотрел в потускневшие глаза, затем быстро огляделся. Лес безмолвствовал, он казался совершенно безжизненным. Гранта вдруг начала бить сильнейшая дрожь — после тяжелого перехода навалилась усталость пополам с запоздалым страхом смерти. Чаща была полна неведомых черных чудовищ и несущих гибель стрел.

Грант с трудом поднялся на ноги, сражаясь с весом тюка, — отчего-то казалось, будто на плечи ему давят тяжелые лапы, — и, спотыкаясь и крича, побежал напролом через лес. Он наверняка врезался бы в дерево, если бы его не остановила чья-то сильная рука.

Он пытался вырваться, вопя от ужаса, и в конце концов освободился от ноши. Удара в лицо Грант не почувствовал, лишь осознал вдруг, что сидит на земле, а перед глазами рассеивается красный туман.

Потом он увидел стоящего над ним Акера Амена и понял, что жизни ничто не угрожает. Его, лишившегося последних сил, снова затрясло.

Сердито глядя на Гранта, Акер Амен дал ему крепкого пинка.

— Что за шум? Твои вопли, должно быть, слышали в Плачущих горах.

— Зверь, — тяжело дыша, выдавил Грант. — Никогда такого не видел. Черный, большой, с большущими когтями и длинными задними лапами. Он хотел...

Похоже, приметы чудовища были знакомы Акеру. Наполовину вытащив меч, он вгляделся в заросли.

— Проклятье! По нашему следу идет берлокот. За тобой охотится...

Побледнев, Грант поспешно отверг это предположение.

— Нет, его убила стрела... Отличный выстрел. Но я не видел, откуда она прилетела.

Он лежал на земле, давая телу отдохнуть от тяжкого бремени. Акер Амен, лесной житель, наверняка мог справиться с любым зверем. Перед глазами Гранта вдруг застыли ноги в меховой обуви, а затем донесся шепот воина:

— Какого цвета была стрела?

— Красного.

Подняв голову, Грант увидел внезапно проступивший на лбу Акера пот. Воин медленно взялся слегка дрожащей левой рукой за рукоять меча и извлек его из ножен полностью.

— Мы пришли с миром и уйдем с миром! — Его голос звучал громко и подчеркнуто спокойно. Казалось, будто Акер обращается к деревьям. — Мы не враги праведникам Алькахара, мы готовы пройти испытание.

Держа меч кончиками пальцев, Акер осторожно воткнул его в снег. Сделав вежливый жест, он отошел в сторону и прошипел Гранту:

— Поднимайся, безмозглый чужеземец! И не спеши. Очень аккуратно положи свой кинжал.

Грант подчинился, а когда поднял взгляд, увидел выходящих из-за деревьев людей.

V

Они шли со всех сторон — мужчины в черных плащах с капюшонами, у каждого длинный красный лук за спиной и пучок алых стрел за поясом. Их движения были бесшумны — громче падает осенний лист, — а лица напоминали лица мертвецов: серые, бескровные, со сверкающими в темных провалах глазами.

Грант попытался прочитать в этих глазах какие-то чувства, но если таковые и были, души их обладателей давно умерли, сгнили и высохли. Как будто он смотрел в лица мумий.

Спокойный голос Акера Амена словно развеял дурной сон:

— Я померяюсь с вами силой, а мой товарищ померяется... — Он бросил презрительный взгляд на Гранта и пробормотал: — Чем ты вообще владеешь, черт бы тебя побрал? Мечом, кинжалом, дубинкой, луком?

Грант вспомнил, что обладает навыком, который может пригодиться в этих первобытных краях. В колледже он занимался стрельбой из лука — видом спорта, который считается легким. Внезапно он услышал свой дрожащий голос:

— Пожалуй, возьму лук, если только...

— Мой товарищ померяется с вами меткостью, — громко произнес Акер. — Кто примет мой вызов?

Ответа не последовало, но вперед шагнул высокий человек в черном, снимая с плеча лук и вытаскивая из-за пояса стрелы. Он откинул капюшон и показал голову, безволосую, гладкую, с безучастным выражением лица, — голова статуи с каменными глазами.

Акер сбросил на снег оружие и доспехи. Теперь он выглядел куда моложе и гибче, и Грант устыдился: ведь это, в сущности, его ровесник, а какая у него сила, какие навыки, какой жизненный опыт! Воин разминал мышцы, ощупывая противника оценивающим взглядом.

Остальные молчали, будто набрав в рот воды. В заснеженном лесу царила тишина, лишь где-то зашуршала еловая ветка, сбрасывая свое белое бремя.

Двое слегка наклонились вперед, а затем, словно жалящая змея, высокий в темном плаще метнулся к Акеру, целя растопыренными пальцами ему в лицо. Столь же молниеносно воин отбил его руку, словно отмахиваясь от насекомого, и ударил в ответ кулаком. Но выпад высокого был лишь уловкой — практически одновременно ударила другая рука, способная прикончить кого послабее. Акер охнул от боли, и его кулак скользнул по ребрам противника, развернув того в сторону. Короткий и яростный обмен ударами закончился, когда противник подсек ноги Акера. Падая, воин с кошачьей ловкостью вцепился во врага, опрокинул его и тяжело приземлился сверху.

Незнакомец в плаще сумел подняться на ноги вместе с повисшим на его спине Акером. Оба снова упали, вздымая клубы снега, и жилистые пальцы высокого потянулись через плечи Акера, ища глаза. Воин уткнулся лицом в спину противника, пряча глаза в складках капюшона, и слегка изменил позу. Мышцы его рук напряглись, рубаха начала рваться на плечах.

Несколько мгновений они лежали неподвижно, но при этом напрягали все силы. Засыпанные снегом, единоборцы напоминали мраморную скульптуру. Внезапно раздался негромкий звук, напоминавший треск сухой ветки, и Акер, тяжело дыша, поднялся на ноги, оставив на снегу бездыханное тело со сломанным позвоночником.

Грант испуганно огляделся вокруг, но зрители оставались бесстрастными, не выказывая ни скорби по погибшему товарищу, ни желания отомстить.

Неожиданно кто-то сунул в руки Гранту лук и шесть стрел. Он тупо смотрел на оружие, пока не услышал яростный шепот Акера Амена:

— Стреляй, придурок! Попади во что-нибудь маленькое. Их человеку придется стрелять так же метко.

С тяжело бьющимся сердцем Грант сунул пять стрел за пояс и положил одну на тетиву. Лук показался чересчур тяжелым и неприкладистым. Неплохо бы сделать несколько пробных выстрелов, но такой возможности, конечно же, у него не было. Руки все еще дрожали, но Грант надеялся, что сумеет натянуть тетиву. Оглядевшись, он заметил белый шрам на темном стволе высокого, похожего на дуб дерева — вполне подходящая мишень.

Тетива была очень тугой. С немалым трудом Грант оттянул ее на всю длину стрелы и отпустил — с ужасом увидев, что промахнулся на целых шесть футов.

Стрела продолжала полет, снижаясь, и ударилась о дерево десятью ярдами дальше, угодив в короткий побег и пригвоздив его единственный лист к коре. Будь это мишенью Гранта, он счел бы свой выстрел отменным, с учетом большой дистанции.

Люди в плащах повернулись, следя за полетом стрелы, и не увидели, как он вздрогнул, переживая свой промах. Уже в следующий миг постарался вести себя как ни в чем не бывало, несмотря на гневно сдвинутые брови Акера. Воин понял, чего стоит Грант как стрелок.

К Гранту подошел один из праведников Алькахара и откинул свой капюшон. Череп был гладко выбрит, бледную кожу усеивали крестообразные ранки. Они располагались на равных расстояниях, и Грант с содроганием понял, что незнакомец нанес их себе сам.

Послюнив палец, праведник узнал направление ветра и расставил ноги пошире. Несколько мгновений он оценивал расстояние и мишень, затем молниеносно натянул тетиву и отпустил ее. Стрела пронеслась алым размытым пятном на фоне свинцового неба, взмыв, а затем спикировав. Она ударила в стрелу Гранта и расщепила ее пополам.

— Робин Гуд, — насмешливо пробормотал Грант, хотя у него внутренности сжимались от страха.

Теперь противнику предстояло стрелять первым, и Грант не надеялся, что ему удастся превзойти такого меткого и уверенного в себе стрелка, как этот человек с ранками на голове.

Противник наложил на тетиву новую стрелу и постоял в расслабленной позе, пока один из его товарищей что-то высматривал в низкорослом подлеске.

Кто-то выдернул стрелы из-за пояса Гранта. Обернувшись, он с удивлением обнаружил рядом Акера, который сосредоточенно разглядывал стрелы, склонив голову набок.

— Похоже, тебе дали кривые. Ну-ка, ну-ка...

Он еще ниже склонился над стрелами, и что-то блеснуло в его руке. Прикрывая одну стрелу остальными, Акер натирал ее чем-то светящимся и шептал. Грант сумел разобрать слова:

— Пусть остер твой будет глаз, попадешь ты в цель сейчас...

Выпрямившись, Акер протянул стрелу Гранту:

— Бери. Вроде эта самая прямая.

Взглянув на нее, Грант не удержался от улыбки. Варвар пытался ему помочь, как умел. Акер нацарапал на плоском металлическом наконечнике изображение глаза, покрыл его краской и даже пробормотал над ним заклинание. Крошечный зеленый глаз смотрел на Гранта в ответ.

А потом глаз медленно моргнул и посмотрел в сторону.

Грант вздрогнул и едва не выронил стрелу, с нарастающим ужасом осознавая, что древко слегка шевелится в его руке. Острие дергалось туда-сюда, словно нос взявшей след гончей.

В кустах послышался какой-то шум, и Грант перевел взгляд, радуясь возможности отвлечься. В тускло-серое небо взмыла вспугнутая стая маленьких, но жирных птиц. Противник Гранта натянул тетиву и плавно ее отпустил. Свистнула красная стрела, и одна птица рухнула наземь, пронзенная насквозь. Взгляды всех обратились к Гранту.

Как будто он и сам теперь смотрел на себя со стороны. Стрела легко улеглась на лук, который изогнулся словно по собственной воле. Грант даже не успел толком прицелиться, как его пальцы отпустили тетиву, и стрела понеслась ввысь.

Дальше произошло нечто необычайное — стрела повернулась на лету и пронзила бегущую по ветке белку. Грант потер глаза, убеждаясь, что ему не померещилось, а когда снова поднял голову, стрела торчала из ветки вместе с насаженными на нее тремя тельцами. Он победил со счетом три — один.

Послышался жуткий, нечеловеческий вопль — в нем будто слились крик раненой кошки, надрывный вой койота и трубный рев слона; ко всему этому примешивались рыдания, плач и проклятия. Люди в черных плащах выли, запрокинув головы и широко, по-звериному, разинув рты. Грант упал на колени и закрыл глаза руками, ожидая, что на него обрушится град стрел.

Вой внезапно смолк. Осторожно убрав руки от глаз, Грант увидел, что поляна опустела, лишь кое-где еще шевелились кусты. Мертвеца унесли. О присутствии праведников Алькахара напоминали только его отчаянно бьющееся сердце и крепко сжатые в побелевших пальцах лук и стрелы.

Акер Амен тоже почувствовал ужас, которым был наполнен их последний вопль. Он вынул меч из снега и, бурно ругаясь, вытер клинок досуха. Грант подошел к брошенному тюку и без сил опустился на него. Свой поток брани Акер обрушил на Гранта:

— Безмозглый, криворукий, тупоголовый недоносок! Не учини ты суматоху с берлокотом, эти алькахарские маньяки нас вообще, может быть, не услышали бы. Мало того, из-за твоей отвратительной стрельбы мне пришлось потратить хорошее климейское заклинание! Гррр... — Ругань сменилась гневным рычанием.

Застегнув на себе доспехи, Акер собрался было уйти, но остановился, яростно глядя на Гранта, который устало и без особого энтузиазма пытался поднять тюк.

— А ну, вставай! Нужно выбраться из леса дотемна.

Акер не сказал, почему нужно, но Грант и не нуждался в объяснениях. Он уже был сыт по горло лесными приключениями. Подняв руку, в которой сжимал лук и стрелы, он вопросительно посмотрел на воина.

— Оставь себе, — буркнул Акер. — Считается, что ты их выиграл.

Грант сразу ощутил, как обретенное оружие придает ему уверенности. Он снял с лука тетиву и сунул его вместе со стрелами в тюк, после чего взвалил гигантский груз на плечи и нагнал Акера у края поляны, на ходу поправляя ношу.

Внезапно он понял, что с ними нет Грайфа, причем уже давно.

— Где Грайф? — прохрипел Грант.

— Мы были на тропе, когда я услышал твой шум и вернулся. Должно быть, он ушел вперед и ждет нас. — Затем Акер добавил, словно произнося мрачную молитву: — Если достаточно далеко ушел, он им не попадется.

Пять минут спустя за поворотом тропы они увидели Грайфа, который лежал ничком, вытянув руку и вонзив пальцы в снег, — чудовищная подушка, утыканная столь же чудовищными красными иголками. Из его спины и ног торчало не меньше двух десятков стрел.

— Дурак. Видимо, пытался бежать. — Акер обошел тело по широкой дуге, таща за собой Гранта. — Не приближайся к нему, иначе будешь выглядеть так же. Мертвецы для алькахаров — величайшая ценность, — проворчал он и добавил: — Их едят.

Едва усаженный стрелами труп скрылся из виду, Грант оперся о дерево, чтобы расстаться со съеденным недавно мясом.

VI

Они шли еще несколько часов. Акер злился и подгонял Гранта словами и пинками, но в конце концов сдался и зашагал медленнее, то и дело неслышно уходя вперед, чтобы разведать дорогу.

Уже в сумерках они приблизились к краю леса. Деревья внезапно закончились у обрыва — отвесной гранитной стены, вдоль которой нитью извивалась тропинка; в одном месте она расширялась в зеленый, поросший деревьями уступ, а затем снова сужалась. Внизу простиралась долина, покрытая полями и лугами, а вдали поднималась полоска дыма — там явно жили люди.

Акер и Грант двинулись по тропе, покинув лес праведников Алькахара.

Дорога была не столь опасной, как казалось издали, — похоже, ее проторили много веков назад, но по ней все еще можно было пройти, а на самых сложных спусках были вырублены ступени. Свежий ветер сдувал с идущих снег, и Грант сосредоточился на том, чтобы удержать равновесие, не потерять тюк и не свалиться с крутого обрыва.

На полпути вниз встретилась небольшая пещера. Ее стены были закопчены, в снегу виднелись головешки, — видимо, путники останавливались здесь нередко. Пока Грант со стоном освобождался от клади, Акер прошел вперед, к поросшему деревьями уступу, и оттуда прилетели звуки разрубаемой древесины. Длинный меч годился для многих целей.

Стоило остановиться, как тяжело доставшееся тепло сразу же улетучилось. Грант запрыгал на месте, дуя на онемевшие пальцы.

Вскоре вернулся Акер с охапкой сухих веток. Утоптав небольшую площадку возле стены, где камни скрывали свет костра, он уложил хворост конусом, настрогал горку щепок и извлек из кошелька металлическую коробочку. Грант решил, что там кремень и огниво, но, к его удивлению, Акер вытряхнул на ладонь оранжевую ящерку. Вялое от холода существо медленно приподняло веко, затем, явно недовольное, снова закрыло глаз и попыталось свернуться в клубок. Акер расшевелил питомицу пальцем и придвинул к ней пучок стружки. Похоже, необычное угощение обрадовало рептилию: вновь открыв глаза, она жадно проглотила древесину. Акер отколол несколько щепок подлиннее, величиной с зубочистку.

Грант страдал от холода, не видя никакой связи между игрой с питомицей и разжиганием столь желанного огня. Ящерка, поужинав, снова вознамерилась заснуть. Акер поднес ее поближе к горке щепок и сдавил хвост. Рептилия возмущенно закатила глаза и изрыгнула огненное облачко. Акер сунул ее обратно в коробку и подул на занявшийся хворост.

Грант почувствовал, как у него отваливается челюсть. Вспомнилось, что в сказках он читал про подобное существо — мифическую ящерицу, питающуюся огнем.

— Саламандра! — пробормотал он.

— Угу, — буркнул Акер, продолжая раздувать костер. — Весьма полезная зверушка.

С заходом солнца снегопад прекратился, ветер утих. Костер шипел и трещал, отбрасывая мягкий свет на каменную стену. В животе у Гранта довольно урчало. Он выковырял кусочек хряща из зубов грязным пальцем, удивляясь своему отменному самочувствию. После тяжелейшего перехода он наслаждался отдыхом, прихлебывая кислое вино из заплесневелого кожаного бурдюка.

Открыв коробочку с саламандрой, он подразнил существо веткой. Рассерженная ящерка плюнула красным огнем, но Грант вовремя успел убрать пальцы. Чтобы успокоить ее оскорбленные чувства, предложил несколько вкусных щепочек. Ящерка с удовольствием сжевала дерево и выпустила из ноздрей струйку дыма.

Маленькая саламандра символизировала все свалившиеся на него хлопоты. По законам реальности она просто не могла существовать — как и эти странные люди с их невообразимыми обычаями, как берлокот, как магия, которую применил к стреле Акер. Либо Грант свихнулся и этот мир — лишь порождение его больного рассудка, либо его каким-то невероятным образом перенесло сюда из его собственного мира, где бы ни находилось это «здесь».

— Акер, что это за страна?

— Тер-Клосскрасс, независимое свободное государство тирана Хельбиды, Натунланд. А в чем дело — ты заблудился, что ли?

— В каком-то смысле. — Грант возобновил чистку зубов ногтем.

Названия ничего ему не говорили. Названия... Они совершенно не похоже на английские, но ведь Акер изъясняется на превосходном английском. Ну, может, и не на превосходном, а на примитивном. Возможно, в этом и кроется ключ к разгадке.

— Акер, как так получается, что ты говоришь на отменном кстилпорфе... в смысле, хииопмерте...

Грант замолчал, утирая со лба внезапно выступивший пот. Акер, точивший меч, поднял слегка удивленный взгляд.

— Как так получается, что я говорю... на чем?

Грант очень хорошо понимал, что за вопрос ему хочется задать. Английский язык, язык наших отцов, Шекспир, литературные курсы в Колумбийском университете. Английский язык. Нужно лишь произнести помедленнее... АНГЛИЙСКИЙ!

— УЗКИННП!

— Дай-ка лучше бурдюк с вином. Похоже, тебе нужно поспать.

— Нет-нет, Акер, погоди! Ты никогда не слышал про... мою страну? Ее столица — Ртиидбкс, я живу в... — Грант этого не произносил, не хотел этого слышать. Он понял, что выговорит нечто чудовищное, нисколько не похожее на «Нью-Йорк». Что это, амнезия? Тут его осенило: а что, если это вовсе не английский? — На каком языке мы разговариваем?

— На верхненатунском, разумеется. Ты что, дурак? Или прикидываешься, будто не знаешь, как называется твой родной язык? Я же знаю, ты тут родился — у тебя нет акцента, как у меня. — Он гулко ударил себя кулаком в грудь. — Я из племени ининов. Меня украли работорговцы, когда я был мальчишкой. Потом я их убил и стал свободным воином. Тогда я и научился натунскому, но акцент остался. А у тебя его нет.

Грант О’Рейли знал, что родился вовсе не здесь. Теперь он не сомневался, что «здесь» — даже не его родной мир, а какой-то совсем другой, в ином времени и пространстве. Насчет деталей он был не слишком уверен — очень уж давно читал Лавкрафта, — но эта версия казалась наиболее разумной.

Она также объясняла проблемы с языком, а вернее, отсутствие таковых. Он говорил на языке этого мира, но здесь не было его заслуги. Это как если настроить радио на другую станцию: те же лампы и прочие детали, но прием идет на другой частоте, и слова получаются тоже другие. Вот и Гранта словно перенастроили с его родного мира на этот. Лексических соответствий понятиям «английский язык» и «Нью-Йорк» здесь не существовало, лишь абстрактные представления в его мозгу. И все это здорово сбивало с толку.

От вина и тепла у него отяжелела голова. Вытащив из мешка нечто похожее на побитую молью медвежью шкуру, он закутался в нее и лег, но хотелось задать еще один вопрос. Грант поднял голову и открыл глаза.

— Акер, кто были эти люди в лесу?

Воин издал горловое рычание, словно большой кот, и сплюнул в огонь.

— Алькахарские упыри! Проклятие грязных чащоб. Они испытывают всех путников, которые попадаются им в руки, и едят не выдержавших испытания. Это как-то связано с их верой. — Он снова плюнул, словно пытаясь избавиться от неприятного привкуса. — В долине они тоже есть, но завтра мы покинем их землю.

Героическим усилием воли отгоняя сон, Грант завернулся в шкуру так, что наружу торчал только нос, а затем уснул как убитый.

VII

Утром шел дождь. Его струи, сбегавшие над входом в небольшую пещеру, превращались в длинные мокрые сосульки, которые с треском отваливались, уступая голый каменный свод для следующих.

Костер погас, и камень давно остыл. Сырость пробралась сквозь ветхую шкуру, и Грант с трудом открыл глаза, увидев серое рассветное небо. Он попытался снова заснуть, но Акер услышал его шевеление, и меткий пинок угодил в самую чувствительную часть замерзшего тела.

— Встань и разведи костер.

Голос звучал приглушенно, но смысл приказа был вполне ясен. Со стоном Грант выбрался из-под шкуры, размял онемевшие конечности. Саламандра обожгла ему палец, и он в отместку прищемил ей хвост. Найдя в расщелине пещеры полено, уронил его себе на ногу и минут десять ругался. Но все же костер наконец занялся, и Акер Амен, присев возле огня, разогрел ломоть окорока. Грант последовал его примеру, затем снова завернулся в шкуру, радуясь непогоде. О том, чтобы выходить под ледяные потоки, не могло быть и речи. Грант вдруг подумал: а если бы не дождь, смог бы он сейчас поднять тюк и пойти? И тут же ответил себе: да какое там!

После завтрака Акер, напевая воинственную песню, счистил с шипов своей дубины засохшую кровь и волосы, а потом поделился некоторыми воспоминаниями о черепах, которые это оружие сокрушило. Дождь не унимался, и Акер возился с остальным своим имуществом. Слушая связанные с ним истории, Грант решил, что жизнь свободного воина похожа на жизнь бандита. Рассказы Акера были достаточно легкомысленными, но по цивилизованным понятиям казались крайне зловещими.

Подобравшись ближе к огню, Грант плотнее закутался в шкуру. Все мышцы нещадно ныли, и хотя он сам рисковал поджариться, как тот ломоть окорока, его продолжала бить дрожь.

— Ты что, заболел? — Акер пристально посмотрел на него.

Грант отделался ложью, которую сочинил, чтобы оправдать свои неудачи, — хотя сам считал ее более чем наполовину правдой.

— Нет, просто немного не по себе. Слабость. Я... долго был в плену, растерял силы. — Он помолчал, слегка стыдясь, но в то же время радуясь уважительному вниманию Акера Амена, а потом с тревогой добавил: — Не понимаю, почему я весь дрожу. Мне не холодно.

— Кровь застоялась, — небрежно заметил Акер. — Если не будешь двигаться, к утру окоченеешь как бревно. — Усмехнувшись, он потянулся к ветке из уменьшающейся груды хвороста. — Когда сходишь за дровами, немного потренируемся с мечом.

Под протестующий скрип каждого сустава, словно у ржавой куклы, Грант выбрался из-под шкуры и отправился искать топливо. Когда он вернулся, промокший насквозь, Акер приветствовал его ударом подожженной палки и протянул другую, велев защищаться. Воин откровенно забавлялся, нанося Гранту медленные удары и глядя, как тот неуклюже пытается парировать или уклониться.

Так прошел день. Возможно, именно дождь дал Гранту шанс выжить — он шел и на следующий день, который молодой человек провел, попеременно дремля у костра, собирая дрова или слушая с раскрытым ртом добродушные повествования Акера Амена о воровстве, разбое и смерти. Шок от холода и накопившаяся за два предыдущих дня усталость постепенно отпустили, уже не била дрожь, исчезли слабость и онемение в мышцах. Он не помнил, чтобы когда-либо ел столь жадно, пытаясь заполнить мясом ненасытную пустоту в животе.

Уже на утро второго дня мышцы на его ширококостном теле начали расти, с радостью реагируя на долгожданные физические нагрузки. Ужасно хотелось есть и спать, но приходилось собирать топливо для костра и учиться рукопашному бою. Он заработал немало мелких ссадин на голове и шее под громогласный хохот Акера Амена, пока не научился отражать внезапные удары факела. Мало-помалу он осваивал приемы фехтования на мечах. Не привыкшие к подобным усилиям мускулы требовали дополнительного питания.

Вечером второго дня Грант и Акер доели окорок, закусив белкой, которую Грант подстрелил из лука. Дождь прекратился, слышалась редкая капель. Температура воздуха понижалась.

— Завтра уходим, — проворчал Акер, кладя рядом с собой меч.

После дождя на охоту могли выйти ночные хищники.

— Куда пойдем? — донесся из-под теплой шкуры приглушенный голос Гранта.

Акер поднял голову, в глазах блеснуло пламя костра.

— На войну, конечно, куда же еще? Там хорошо. Вино и кровь. Убей или умри. Ведь правда здорово?

Вряд ли он мог бы лучше выразить свою варварскую философию.

— Угу, здорово, — криво усмехнулся Грант. — Жить ради того, чтобы умереть... — И с этими словами он провалился в сон.

Костер затрещал и погас. Слышалось лишь шуршание прелой листвы на деревьях. Облака унес ветер, и на студеном зимнем небе заблистали алмазами звезды.

Утро выдалось ясное и холодное. Грант впервые встал без понукания и, зябко дрожа, развел костерок, оторвав дрова от заледеневшей поленницы. Акер сел и, напевая боевую песню, начал облачаться в доспехи и увешиваться оружием.

Грант посмотрел на Акера, упаковывая содержимое гигантского тюка. Вид орудий убийства и воспоминания о прошедших четырех днях заставили его задуматься. Едва ли стоит опять навьючивать на себя тяжелейший тюк ради того, чтобы попросту убивать или быть убитым. Если расстаться с Акером Аменом, больше не придется тащить этот груз.

Почему-то эта мысль не вдохновила — воин нравился Гранту, да, похоже, он и сам нравится воину; грубое же отношение со стороны Акера являлось по меркам его народа чем-то вроде добродушного покровительства.

Управившись со своим смертоносным арсеналом, воин затоптал костер.

— Пошли.

Грант откашлялся, стоя рядом с мешком.

— Э... Акер, я лучше попробую жить по-другому... В смысле, я не слишком хороший боец. Не гожусь тебе в помощники.

Похоже, его с таким трудом принятое решение не произвело ни малейшего впечатления на Акера. Воин просунул гигантскую руку в лямку тюка и с легкостью закинул его на плечо.

— Что ж, прекрасно, остерегайся только берлокотов. И праведников. В лесу их полно. А если выберешься из леса, не приближайся к крестьянам — они не любят чужаков. Когда ловят беднягу, сажают его в поле на большой острый кол — хорошее получается пугало.

Последние слова удалось расслышать уже с трудом — Акер быстро уходил по тропе. Грант, обладавший богатым воображением, поспешил следом. Обернувшись на его оклик, воин сбросил мешок и при этом даже не замедлил шага. Застонав про себя, Грант накинул лямки на натруженные плечи и с удивлением обнаружил, что груз не так тяжек, как он ожидал. Возможно, причиной тому Акер, весьма рельефно описавший альтернативу совместному походу, но, скорее всего, дело в съеденном до крошки окороке. Гранту показалось, что Акер широко улыбается, хотя виден был лишь его затылок.

Извиваясь среди деревьев, тропа снова вывела их на край обрыва и пошла под уклон, в сторону зеленой долины. У последнего поворота Акер насторожился.

— Попахивает засадой. Пойду гляну, что там внизу.

Грант остановился, взяв на изготовку лук. Акер подполз к краю обрыва и долго смотрел вниз, затем вернулся и, ни слова не говоря, спустился чуть ниже по тропе, за поворот.

Сбросив со спины тюк, Грант расправил затекшие плечи. Внизу как будто ничего подозрительного, все тихо. Но Акер снова вглядывался туда, остановившись на небольшом уступе. Зевнув, Грант машинально повернул голову на какое-то движение справа — и замер, увидев выходящего из пещеры громадного берлокота.

Зверь пока не заметил людей, но Грант видел, как шевелятся его нос и усы — монстр явно принюхивался. Снизу, с тропы, долетел лязг металла. Уши прянули, берлокот одним прыжком перенесся на край обрыва. Акер стоял на уступе двадцатью футами ниже, широкой спиной к хищнику — легкая добыча.

Грант неслышно поднял лук, лапы зверя напряглись для прыжка. Расстояние было малым — звон тетивы и глухой удар стрелы слились в один звук. Кот взвизгнул от боли — стрела пришпилила его переднюю лапу к груди, когда он уже был в воздухе.

Глазам Гранта предстал прекрасный пример рефлексов, необходимых для выживания в этом варварском мире. Едва зазвенела тетива, голова Акера резко дернулась вверх, а услышав вопль кота, великан в кожаных доспехах отскочил назад с мечом в руках, готовый отразить любое нападение.

Если бы кот достиг Акера, меч пронзил бы его насквозь. Однако изменить направление прыжка зверь уже не мог. Рыча, корчась и выпуская когти, он пролетел над воином, зацепился здоровой лапой за край обрыва и с пронзительным воплем сорвался. Затрещали кусты под натиском катящегося тяжелого тела.

Акер вытер рукоять меча, убрал его в ножны и посмотрел на спутника с заметным уважением.

— Неплохой выстрел, Гранто.

И, жестом позвав за собой, двинулся дальше по тропе.

Они осторожно спускались в направлении деревьев, понимая, что где-то рядом мог красться раненый кот. Снова пошел снег, и вскоре все вокруг покрылось белой пеленой. Лес закончился, путники поднялись по насыпи на разбитый колесами телег проселок, который уходил в поля мимо каменного дома с земляной крышей.

Грант с опаской смотрел на дом. Подозрения оправдались, из двери выбежали четверо бородачей, а за ними женщина. Выкрикивая ругательства, они размахивали зловещего вида цепами и косами. Грант попятился, но Акера эти люди как будто нисколько не напугали и не заинтересовали — он спокойно стоял с усталой усмешкой.

Когда орущие мужчины оказались в нескольких ярдах, он выхватил меч и издал жуткий боевой вопль. Клинок лишь раз мелькнул в воздухе, разрубив пополам цепы в руках первых двоих. Несколько мгновений селяне тупо смотрели перед собой, а потом кинулись наутек, вопя уже не грозно, а панически. Не дожидаясь, когда они укроются в доме, Акер повернулся и продолжил свой путь.

Этот инцидент снова напомнил Гранту, сколь ценно здесь искусство владения мечом. Подобрав палку, он замахивался на каждую попадавшуюся по дороге мишень, учился наносить удар с любого угла и точно попадать в цель. Такое занятие позволяло скоротать время, и он вновь ощутил, как обостряются чувства, — то ли благодаря регулярным физическим упражнениям, то ли благодаря окружающей белой равнине, которая могла таить неведомые опасности.

К полудню они остановились у замерзшего ручья и пообедали остатками хлеба, извлеченными из глубин мешка. Акер пробил во льду полынью, и они смешали в полых рогах родниковую воду с вином. Напиток бодрил и утолял жажду; вода казалась газированной и подслащенной. Грант облизнулся, даже не пытаясь понять, как такое возможно с геологической точки зрения.

VIII

Они шли по широкой долине, предпочитая держаться извивающейся дороги, а не пересекать пашни.

Ближе к середине дня зима закончилась.

Вряд ли Грант мог бы описать это иначе. Они брели по щиколотку в снегу, повсюду на землю медленно опускались крупные белые хлопья. Небо впереди прояснилось, а снежный покров внезапно оборвался: дальше теплое солнце освещало бурую дорогу и зеленые поля.

Путники без труда пересекли невидимый барьер, но Грант обратил внимание, что ни одна снежинка пробиться сквозь него не смогла. Те, что приближались, попросту исчезали.

С трех сторон простирался уютный сельский ландшафт, позади осталась стена кружащихся снежинок и зимний холод. Грант ошеломленно огляделся вокруг. Похоже, яркое солнце и теплый ветерок радовали Акера — тот расстегнул воротник и глубоко вдохнул густой запах трав и деревьев.

— Мы приближаемся к войску. Неплохо, когда солнце греет спину. Вот почему я люблю послужить доброму герцогу Дарикусу — он страдает подагрой и терпеть не может холодной погоды. Как здесь говорят, над Дарикусом всегда сияет солнце.

— Хочешь сказать, он вызывает теплую погоду?

— Именно. С помощью заклинания, по слухам им самим и составленного четверть века назад, и оно еще ни разу не подвело. Вокруг него всегда середина лета, какова бы ни была погода в иных местах.

Они поднялись на взгорок, и перед ними простерся зеленый луг, испещренный яркими пятнами палаток и шатров, а также темными силуэтами людей. Большинство из них были облачены в кожаные доспехи или кольчуги, некоторые, в броне из серебра и золота, сидели верхом на шестиногих животных, похожих на лошадей. В гуле лагеря различались громкие приказы, лязг металла и звук рогов. Возле дороги стояла караульная палатка, подле нее отдыхало полдюжины воинов с пиками.

Заметив Гранта и Акера, ближайший заступил дорогу и сонно бросил:

— Остановитесь и представьтесь. Что вам тут нужно?

— Мы свободные воины, готовые служить доброму герцогу Дарикусу.

Удовлетворившись, часовой опустил оружие и крикнул в сторону палатки:

— Эй, капрал, еще парочка хочет к нам присоединиться!

В палатке кто-то зашевелился, из нее высунулась голова молодого человека с длинными закрученными усами. Он окинул взглядом пришельцев, задержавшись на нескладной фигуре Гранта, его бледном лице, светлых волосах и бровях. Уголки капральского рта слегка приподнялись в усмешке.

— Не слишком подходящий материал, но, полагаю, стоит отвести их к герцогу — он готов нанять кого угодно.

Акер метко плюнул в лицо капралу, вытаскивая меч из ножен.

— Верно, сынок, тебя ведь он тоже нанял. Я сражался вместе с добрым герцогом, когда ты еще прятался под мамкину юбку. — Он пошел было дальше, но затем повернулся и добавил, словно идея только что пришла в голову: — Хочешь сразиться?

Капрал утер побагровевшее лицо, открывая и закрывая рот, словно вытащенная из воды рыба, и пригляделся к Акеру. Увидев богатырскую грудь и могучие руки под потертой кожей доспехов, он снова скрылся в палатке. Воины заухмылялись, и двое вызвались сопровождать Акера и Гранта.

Они прошли через лагерь к самому большому шатру — широкому, пестрому. Над входом развевалось знамя — черный кулак в кольчужной рукавице, выжимающий капли крови на белом фоне. Воины отсалютовали пиками флагу. Грант и Акер тоже отдали честь, после чего вошли в палатку.

У стен стояли вооруженные воины. В центре располагались два захламленных стола, за одним сидел худой писарь с испачканными в чернилах пальцами, за другим — старик в золотой короне. Акер шагнул вперед и ударил себя кулаком в грудь.

— Приветствую, герцог. Я пришел, чтобы служить тебе.

— Приветствую. Кто ты и кто это с тобой? — раздраженно спросил герцог, передвинув на подушке забинтованную ступню.

— Акер Амен и раб-копьеносец.

Грант хотел было возразить против своего нового статуса, но тут же сообразил, что Акер наверняка лучше знает, как себя вести, — это доказывала встреча с капралом стражи. Писарь быстро переворачивал листы огромной книги в кожаном переплете. Проведя пальцем по странице, он прочитал выбранную строку:

— Амен, Акер, из племени ининов, мастер меча, опытный топорник, выдающийся воин, владеет кинжалом, дубиной, арбалетом, ятаганом...

— Хватит, хватит! — прервал его сердитый голос доброго герцога. — Два золотых энна в день, добыча для тебя, добыча для раба и трофейное оружие на выбор. Согласен?

— Согласен, — проревел Акер. — Мы будем сражаться насмерть!

Он ударил ладонью по столу, подтверждая, что принимает условия. Добрый герцог тоже хлопнул по столу и поморщился — боль отозвалась в подагрической ступне. Грант подумал, не нужно ли проделать то же самое и ему, но Акер повернулся и вытолкал его из палатки.

Вокруг теперь толпилось еще больше людей, и Грант понял, что это огромная неровная очередь к огромному котлу. Они с Акером поспешили пристроиться. Продвигаясь вперед, Грант обдумал случившееся с ним за последние дни, а затем повернулся к Акеру.

— Ты мне ни разу не говорил, с кем мы собираемся сражаться.

— Какая разница с кем? Я и сам не знаю. Бери еду, ты следующий.

Получив по роговой чашке, наполненной дымящимся варевом, они направились к палаткам, на ходу зачерпывая еду.

— Спроси начальника, — сказал Акер с набитым ртом. — Может, он знает.

— Лучше потом, — ответил Грант, наслаждаясь теплом солнца и аппетитным ароматом мяса, картошки, риса и неизвестных овощей. Философский подход Акера Амена начинал ему нравиться. — А тут не так уж и плохо кормят.

Герцог планировал напасть на некоего тирана Хельбиду. Об этом Гранту рассказал пятый из тех, к кому он обратился, но никто не знал, когда начнется битва, даже сам полководец. Судя по разговорам в лагере, каждый вечер на закате его добрейшество бросал на шелковую ткань пару двенадцатигранных астрологических костей. Пока что кости не предвещали удачной атаки, и воины оставались в лагере — ели и пили, отдыхали и ссорились, а также оттачивали искусство убивать.

Дважды в день все выходили на тренировочное поле. Рядовые бойцы и командиры окружали новобранцев, чтобы те не могли улизнуть, и гнали на поле драться, оглушительно грохоча и вопя. Опытные воины использовали настоящую сталь, начинающим давали деревянные мечи и шесты вместо копий.

Новичкам запрещалось покидать поле, но во всем остальном за ними никто не следил, так что Грант перебрался от копейщиков к группе обучавшихся владению палашом. Рекруты колошматили друг друга, все в поту и синяках, злясь и ругаясь, подгоняемые окриками начальников. Грант быстро понял, что такое плохая защита, снова и снова поднимаясь с пыльной земли. Но он экономно расходовал силы, действовал с умом, запоминал приемы и работал над ошибками, продолжая тренироваться часами даже после того, как большинство обучаемых уходили в лагерь.

За несколько дней, заработав множество разноцветных синяков и шишек, Грант неплохо усовершенствовал технику боя. Акер Амен, проходя мимо после занятий с мечниками, иногда разлучал Гранта с его противником-новичком и, взяв деревянный меч, преподавал болезненный, но полезный урок боевого фехтования.

На пятый день добавился новый элемент. Чтобы развлечь профессиональных вояк, которые обступили поле, выкрикивая ободряющие возгласы и делая ставки, в конце дня учения превратили во всеобщую драку. Обучаемым приказали сражаться до тех пор, пока они не останутся без оружия или не лишатся чувств. Единственное требование — драться один на один — всерьез не соблюдалось. Сломанные кости и выбитые зубы, конечно же, были в порядке вещей.

Несколько крепких парней, судя по всему рекруты из крестьян, внушали ужас всем находившимся в поле; они держались вместе и нападали столь слаженно, что никто не успевал организовать отпор. Вскоре их край поля был завален бесчувственными телами, а остальные старались держаться подальше, образовав широкое пустое пространство. Крепышей возглавлял молодой верзила по имени Сплуг, он валил с ног любого благодаря своему росту, весу и силе.

Грант оборонялся в отдалении, не привлекая к себе внимания, но на этот раз ему было суждено узнать нечто такое, что было скрыто от него всю его жизнь.

Вот и до него дошла очередь — Сплуг с хохотом устремился к нему, явно введенный в заблуждение спокойным видом новичка и его сугубо защитной стойкой. Пуская слюни, крестьянин нанес неуклюжий удар сверху, словно дровосек по полену. Грант легко парировал удар и ткнул противнику под ребра. Разозлившись, Сплуг снова замахнулся, вложив в удар всю свою силу и вес, так что под слоем жира проступили мышцы. Грант удержался на ногах, но ему пришлось отступить. А затем он и вовсе потерял равновесие — под ноги ловко подсунули деревянный меч, один из приятелей Сплуга помог главарю. Сплуг, взревев, с размаху ударил пошатнувшегося противника по голове. Грант попытался ответить, но кто-то сделал ему подножку, а деревянный меч больно ударил по плечу. Верзила снова расхохотался.

В это мгновение Грант почувствовал, что у него начинается очередной приступ. Зазвенело в ушах, сдавило виски, все звуки стали тише. Ну почему именно сейчас?

Друзья окружили Сплуга, похожие словно братья, — должно быть, их набрали в одном селе, где все друг другу родня. Они действовали слаженно — стоило Гранту упасть, и его наверняка втоптали бы в землю. Начальникам не было видно, что происходит. Оставалось только драться.

И вдруг Грант как будто увеличился в размерах. Все вокруг стало маленьким и далеким, деревянный меч в его руке сделался легким как перышко. Он не чувствовал ударов, а те, которые наносил сам, казались простыми тычками. Снова и снова обрушивая меч на тварей, похожих на Сплуга, Грант исполнялся упоительной радости и не ощущал никакого сопротивления. Это происходило словно во сне.

Внезапно все вокруг почернело, а потом он очнулся и обнаружил, что сидит на земле, сжимая руками голову. Над ним стоял командир, задумчиво постукивая по ладони тяжелой дубинкой. Когда Грант поднял взгляд, начальник нахмурился.

— Умерь свой крутой норов, парень. Мы тут тренируемся, а не крушим друг другу черепа.

Растерянно оглядевшись, Грант увидел вокруг себя неподвижно лежащие тела. Сплуг сидел поодаль, со стоном держась за окровавленное лицо. Схватки на поле прекратились, все смотрели на Гранта, который никак не мог понять, что случилось.

— Не могу тебя осуждать, — сказал командир, — они сами нарывались на неприятности. Но когда ты стал пихать сломанным мечом в горло этому толстяку, неприятности возникли уже у тебя самого. Пришлось слегка стукнуть. Советую приберечь такие штучки для врагов.

Постепенно сообразив, что произошло, Грант увидел, что все лежащие — из банды Сплуга. Некоторые уже с трудом поднимались на ноги и убредали прочь.

— Прошу прощения, — покраснев, пробормотал Грант. — Я не хотел...

— Своим воплем ты честно их предупредил, — усмехнулся командир. — Но в следующий раз все-таки поубавь силу.

Он ушел прочь, седой, похожий на медведя, сверкая золотыми доспехами. Грант медленно поднялся, размышляя над только что услышанным, — оказывается, у него крутой норов!

Вот это сюрприз так сюрприз! То, что он считал приступами болезни, было лишь проявлением его характера, внезапного желания убивать, атавизма, вовсе не нужного цивилизованному человеку. Свыкнуться с этой мыслью было нелегко, ведь Гранта считали милым мальчиком, сущим ангелочком, а позднее — чувственной натурой. Когда сильные эмоции не находили выхода, случался приступ, сопровождаемый онемением мышц и дрожью во всем теле.

Но на этот раз выход нашелся. Грант медленно повернулся кругом, оглядывая своих жертв. Ему вдруг пришло в голову, что среди его предков могли быть берсерки. От своей шведской родни он унаследовал светлые кудри и почти белые брови, так что вполне мог унаследовать и характер. Среди воинственных северян время от времени рождались берсерки — вполне добродушные люди, которые, однако, в бою становились совершенно другими, убивая яростно и слепо, словно выпущенные из клетки тигры.

Он стоял посреди изрытого поля, уже не столь худой, как раньше, но такой же высокий и стройный, хотя и слегка ссутулившийся. Никто, однако, над ним не смеялся, рекруты обходили его стороной, возвращаясь к прерванному бою.

Грант пошел прочь, рассеянно помахивая сломанным мечом и с тревогой спрашивая себя, сколько раз он бывал близок к подобному на своем веку и как ухитрился никого не прикончить в приступе болезни, которая болезнью вовсе и не была.

IX

Следующий приступ случился всего две ночи спустя. Грант с Акером сидели в палатке возле бурдюка с вином, спина к спине, раскачиваясь в такт местной заунывной мелодии. Акер запел, и Грант присоединился к нему:

Она королю отказала, но мне улыбнулась,
И задрала платье над розовым коленом,
Я сказал: клянусь всеми святыми, никогда не видал
Такой...

Из-за палатки вышел кто-то темный и со всей силы ударил Акера по голове. Рослый воин рухнул без чувств, и в то же мгновение Гранта свалил на землю кулак в перчатке.

Незнакомец шагнул в круг лунного света, и Грант узнал усатого капрала стражи.

— Никто не смеет плевать мне в лицо, — пробормотал тот и поднял ногу, чтобы опустить ее на лицо Акера.

Холодная ярость затмила разум Гранта, и он рубанул учебным мечом по горлу капрала, словно ненависть превратила дерево в настоящую сталь. Удар показался ему совсем легким, но капрал вдруг сложился пополам, изо рта хлынула кровь, как игристое вино из початой бутылки. Вот он повалился наземь, застыл бесформенной грудой. Грант оторопело смотрел на него, пока не вспомнил услышанное когда-то о смертельном ударе в гортань. Видно, именно такой удар он сейчас и нанес.

Поднявшись на ноги, Грант вдруг осознал, что рядом есть кто-то еще. Возле откинутого клапана освещенной палатки стоял, наблюдая за ним, человек — судя по блеснувшим перстням, благородного происхождения. Он рассмеялся, и Грант узнал командира, который оглушил его на тренировочном поле.

— Помни, о чем я говорил: держи норов в узде. — Заметив напряженную позу Гранта, он снова рассмеялся. — Не беспокойся, я тебя не выдам. Любой, кто ударит человека посреди хорошей песни, заслуживает наказания. Тащи сюда приятеля и влей немного вина ему в глотку. Хочется дослушать песню до конца. Я думал, что знаю ее полностью! Труп тоже волоки сюда, — добавил он, поворачиваясь к Гранту спиной. — Доспехи и оружие — твои по праву победителя. Тот, кто может убить деревянным мечом, достоин настоящего клинка.

На следующий день Грант расхаживал по лагерю в кожаных доспехах, с луком и колчаном за спиной и легким палашом на поясе. Ему нравилось, как лагерные слуги и рабы уступают ему дорогу, нравилось почтение, выказываемое бойцу; и еще он ловил взгляды следовавших за войском женщин.

Потом, однако, он почувствовал себя довольно глупо, сняв доспехи на учебном поле и взяв в руки деревянный меч. Ни сил, ни ловкости по сравнению с предыдущим днем, когда его считали не более чем рабом, особо не прибавилось, но он увлекся, и день пролетел быстро. Когда позвали к ужину, Грант воткнул меч в землю, ощутив навалившуюся усталость, но вместе с тем сознавая, что в очередной раз многому научился.

Он снова облачился в доспехи, к которым за один день привык, как к собственной коже. Направлявшийся вместе с другими воинами к котлу Акер хлопнул Гранта по плечу, уже далеко не в первый раз с тех пор, как Грант завоевал бронь и оружие, — так воин выражал одобрение.

За ужином прошел слух, что брошенные герцогом кости посулили благополучный исход битвы. Начались поспешные сборы, нестройно заревели рога, созывая бойцов в строй.

Утром они выступили против войска независимого государства Хельбиды. Замок тирана стоял в долине, несколькими милями дальше, и войско добралось до него лишь после полудня.

Армия герцога выстроилась неровным полукругом у подножия замка, ожидая приказов. Цитадель из черного камня словно вырастала из иззубренной стены, окружавшей долину. Над зубцами стен развевались флаги, а иногда между ними мелькала голова в шлеме.

Объявили переговоры, и один из приближенных доброго герцога въехал в замок через боковые ворота. Какое-то время спустя они лязгнули и появился тот же командир, зажимая кровавую рану на месте носа.

Герцог больше не раздумывал. Он взмахнул мечом, нестройно заиграли рожки, и воины устремились вперед, увлекая за собой Гранта, вцепившегося в выданное ему копье.

Воздух наполнился стрелами, ревом и лязгом. Первые ряды воинов несли широкие щиты и лестницы, которые приставили к крутым стенам. Люди карабкались под прикрытием шедших позади лучников. Никто не отваживался открыто расхаживать на стенах, но вражеские лучники прятались за зубцами и бойницами, отвечая градом метких стрел.

Вокруг Гранта падали люди, а на него давили сзади, пока он не оказался у подножия стены, в недосягаемости для чужих стрел противника. Он схватился за перекладину лестницы и полез наверх. По соседней лестнице ловко взбирался Акер Амен.

Поднимаясь по неотесанным перекладинам, он разрывался между двумя желаниями. Хотелось показать свою вновь обретенную силу и ни в чем не отстать от Акера, но некая частица цивилизованного разума призывала убраться подальше от смертельной битвы. Каков процент потерь в этих дурацких междоусобных распрях?

«Никакого, — подумал Грант, карабкаясь по лестнице. — Никто тут не считает покойников. Но если хочешь жить как мужчина, будь готов и умереть так же».

Взбиравшийся впереди него воин сорвался, получив тяжелым камнем по голове. Грант попытался его подхватить, но не успел. Тогда он поспешно полез по освободившейся лестнице, и вот уже преодолены две трети ее высоты.

Улыбнувшись, он повернулся, чтобы приободрить Акера, и в тот же миг увидел, как стрела пронзает насквозь шею его друга.

Несколько мгновений руки воина еще держались за перекладину, и Грант успел заметить его остекленевший, безжизненный взгляд. А потом Акер рухнул и исчез навсегда. Снизу уже карабкался другой воин.

В голове у Гранта словно взорвался огонь, и в один миг он превратился в объятого ледяным бешенством берсерка, смысл жизни которого состоит лишь в том, чтобы убить как можно больше врагов Акера Амена. Он полез дальше.

Впереди один за другим умирали воины, а потом он оказался на лестнице первым. Уже виднелась кромка стены, откуда на него смотрел лучник, натягивая тетиву. Грант хладнокровно воткнул копье ему в глаз, разрывая плоть и сокрушая кость, и тотчас дернул на себя, как загарпуненную рыбу. Лучник тяжелым кулем полетел вниз.

Прежде чем место убитого успел занять другой, Грант схватился за шершавый камень и перевалился через парапет. Какой-то рыцарь в шлеме замахнулся топором, целя в голову, и Грант едва успел откатиться. Топор лишь отколол кусок гранита. Прежде чем рыцарь смог снова поднять оружие, Грант схватил его за ногу и перебросил через стену, услышав пронзительный вопль, а затем громкий лязг.

Не давая никому шагнуть вперед, Грант выпрямился и выставил перед собой копье. Острие угодило в горло одному из воинов тирана, и тот умер, страшно клокоча, но по инерции продолжал двигаться, пока не оказался в объятиях Гранта. В то же мгновение мертвецу в спину вонзились три стрелы.

Движимый неутолимой кровожадностью берсерка, Грант не оттолкнул тело, ставшее хорошей защитой от стрел. Выдернув палаш из судорожно сжатых пальцев мертвеца, он впервые смог окинуть взглядом битву.

Дела у герцога шли не лучшим образом. Те немногие, кто сумел добраться до стены, вскоре погибли, а на взбирающихся по лестницам лились потоки кипящего масла. Слева от Гранта смешались в кучу дерущиеся воины. Справа у стены не осталось ни одной лестницы, и к нему неслись латники тирана, не меньше десятка.

Хватило одной секунды, чтобы оценить обстановку, и в тот же миг разум берсерка принял решение. Издав бессвязный вопль, Грант швырнул усаженный стрелами труп в нападающих и прыгнул следом.

Внезапность атаки спасла ему жизнь, но в схватке на кинжалах и мечах невозможно было остаться невредимым. Из ран текла кровь, однако он не чувствовал боли. Воины тирана несли куда большие потери — меч Гранта безжалостно рассекал плоть и доспехи, а когда противник оказывался рядом, кинжал вспарывал ему живот.

Некоторые пытались отступать, валя с ног напиравших, что лишь приближало их смерть. Грант рубил врагов на куски, крепко держа мокрую от крови рукоять меча. Одному воину удалось сбежать, но остальные лежали бездыханные или умирали у ног берсерка.

Наконец никого не осталось на этом участке стены, и Грант поднял меч, готовый к новой атаке. Однако ее так и не последовало. Постепенно красный туман перед его глазами рассеялся, и он ощутил жгучую боль во всем теле. С некоторым удивлением заметил пропитавшую его рубаху кровь и длинную рану на правом бедре глубиной в несколько дюймов. А потом он понял, что стоит прямо над механизмом, приводящим в действие подъемный мост, и машинально оценил профессиональным взглядом архитектора грубые шкивы и лебедку.

Платформа моста располагалась наклонно, а значит, она опускалась под действием собственного веса. К ее внешнему концу крепились две гигантские цепи, намотанные на огромный ворот, соединенный, в свою очередь, посредством ряда шкивов с лебедкой. Шкивы давали некое механическое преимущество, но тем не менее, чтобы провернуть лебедку, требовалось немалое усилие. К барабану лебедки было приделано большое зубчатое колесо, удерживаемое на месте металлической собачкой. Чтобы собачка не соскользнула, ее снабдили веревочной петлей.

Все до смешного просто. Подъемный мост держится на веревке не толще, чем палец Гранта. Стоит ее перерезать, и мост упадет.

Так отчего бы не попробовать?

Цивилизованная часть его разума еще размышляла, как поступить, но вновь обретенные рефлексы заставили прыгнуть со стены — и как раз вовремя: там, где он миг назад стоял, со свистом пронеслась стрела. Раненая нога подломилась от удара о платформу, и он заскрежетал зубами от боли. Но оставался пустяк: встать и проковылять несколько футов. Хватило одного удара мечом, чтобы перерубить веревку.

Ничего не произошло. Трение и ржавчина не дали древнему механизму сдвинуться с места.

Послышался чей-то крик, и к Гранту устремилась группа воинов. Он пнул зубчатое колесо здоровой ногой, и оно стронулось, затем стало поворачиваться все быстрее, преодолевая силу трения.

Скрежеща шкивами и грохоча цепями, мост опустился. Раздался радостный рев, и люди герцога немедленно устремились вперед. Все, кто находился во внутреннем дворе замка, приготовились к отражению натиска. О Гранте на какое-то время забыли, и он превратился в заинтересованного зрителя.

Войско доброго герцога с грохотом пронеслось по мосту и врезалось в толстую опускную решетку. Бойцы просовывали в нее мечи и осыпали бранью защитников замка. Ответом были град стрел и контратака.

У ворот завязалась яростная битва. Воины тирана не могли отразить нападение, а воины доброго герцога не могли пробиться внутрь. Мельтешила сталь, ныряя сквозь решетку, падали все новые тела. Положить этому конец смог лишь сам добрый герцог.

Окруженный своими войсками, он пробился в авангард атакующих. С помощью восьмифутовых копий его гвардия расчистила пространство по ту сторону ворот, и под защитой щитов герцог присел возле стальных прутьев. Гранту сверху все было очень хорошо видно.

И тут в сражение вступило волшебство. Теплое солнце посреди зимы весьма убедительно доказывало, что герцог Дарикус — могущественный мастер тайных искусств. Вероятно, чары противника не позволяли ему успешно атаковать извне, но теперь с помощью Гранта он преодолел стену, и задача упростилась. Чем-то обрызгав решетку и бормоча заклинание, он поводил ладонями возле прутьев.

Результат не заставил себя ждать. Прутья замерцали и покрылись бурыми пятнами, словно ржавели уже тысячу лет. Воины с радостными криками устремились вперед, и решетка рассыпалась в пыль.

Силами своего войска и магии добрый герцог Дарикус захватил замок. И он прекрасно понимал, какую роль в этом сыграл Грант. Увидев стоящего у лебедки парня, полководец отсалютовал мечом, прежде чем возглавил последнюю атаку. Лишь мысль о гибели Акера помешала Гранту ощутить мрачную гордость.

X

В то же мгновение все кругом словно застыло — воины замерли на бегу, шум сражения смолк; даже солнечный свет, казалось, превратился в лед.

Зазвучали похожие на далекие раскаты грома голоса, и Грант вроде бы понял, о чем идет речь.

— Гриссель, смотри, куда ты сунула нить!

— А куда я ее сунула?.. Все мы знаем, кто виноват. Дай мне глаз... Так я и думала. Она должна идти здесь. Из-за твоей глупости едва не пропал узор.

Грант не почувствовал никакого перехода. Картина перед глазами исчезла, мгновенно сменившись другой. Сбитый с толку, он не сразу понял, где находится.

Покосившиеся камни. Надгробия. И церковь. Воспоминания о них казались невероятно древними, но он все же узнал эту сцену. Меч выпал из обессилевших пальцев. Он дома, в своем родном мире. В том же самом церковном дворе, откуда исчез.

Радость, однако, оказалась преждевременной — все вокруг снова растаяло, сменившись столь хорошо запомнившимся безвременьем.

— Ты же не можешь просто так вернуть его назад — последствия целиком изменят узор.

— Могу, и запросто, старая ты ведьма. Я просто сделаю узелок во времени. И никто не будет помнить...

— Все, что случилось... все, что он сделал... как будто ничего и не было...

Раскатился смех, казалось заполнивший собой вечность.

Грант прислонился к каменной стене, пытаясь сохранить ускользающие драгоценные воспоминания. Во время приступа с ним что-то случилось, но что? Этого никак не восстановить в памяти. Костюм жал в плечах, худые руки торчали из рукавов. Какие-то они неправильные, его руки. Они должны быть сильными, закаленными — и грязными. А почему должны, поди угадай.

На этом все закончится. Воспоминания развеются, и он вернется в церковь точно таким же, каким вышел из нее.

Вот только осталось одно упущение — кончик нити так и не подрезали.

Глядя на худые запястья, Грант заметил лежащий на земле меч с не успевшей засохнуть кровью. Не веря своим глазам, наклонился и поднял тяжелое оружие, осмотрел иззубренный клинок. Грязная железка — но она представляет величайшую ценность.

То был ключ ко всему случившемуся. Глядя на меч, Грант вспомнил снег, доброго герцога, берлокотов, войну — и Акера Амена. Кровавые, страшные воспоминания о варварском мире, оставшемся невероятно далеко, но и они для него не менее ценны.

— Гранти! Где ты, дорогой? Поторопись.

Пронзительный голос матери вернул его к реальности, заставив вздрогнуть. Медленно выпрямившись, он уронил меч на землю. Свое дело тот уже сделал. Все закончено.

Назад в церковь шел все тот же высокий худой парень в слишком тесном костюме. Но впервые он шел прямо, не сутулясь, чего прежде за ним никто не замечал.

— Где ты был? Разве не знаешь, что уже пора? Я думала... — Речь матери напоминала прокручиваемую назад на большой скорости грамзапись, и смысла в ее словах было не больше.

— Да уймись ты! — рявкнул Грант. — И поди скажи Люси, что я хочу ее немедленно видеть. Это очень важно.

Мать замолчала на полуслове. У Херба Колломба отвисла челюсть, изо рта выпала трубка и покатилась по полу. После трех безуспешных попыток матери наконец удалось выдавить:

— Да что с тобой? Ты же знаешь, что увидеться с Люси до церемонии нельзя, она уже в свадебном платье — невеста и жених никогда не...

— К черту дурацкие предрассудки, — бросил Грант матери в лицо. — Сказал же, приведи ее сюда, или я сделаю это сам.

Мать попыталась что-то сказать насчет богохульства в церкви, но ей хватило одного лишь взгляда на бешеные глаза Гранта, чтобы бочком, по-крабьи, попятиться к двери. Херб подобрал трубку и водворил ее назад в рот, пока жених расхаживал, словно тигр в клетке.

Ворвалась побагровевшая от гнева Люси.

— Что ты себе позволяешь, Грант? Церемония и без того задерживается.

— Подождут, — рассмеялся Грант. — В конце концов, это наша свадьба, и мы вольны поступать как захотим. Я просто решил тебе сказать, что теперь все будет совсем по-другому — как мы и мечтать не могли...

От избытка чувств Грант заключил ее в объятия. Скоро она станет его женой — как и начертано свыше.

— Прекрати, дурак! — взвизгнула Люси. — Нашел время и место! Ты мне фату помнешь!

— Да и черт с ней, — пробормотал Грант, и его мать задохнулась от ужаса, услышав очередное богохульство.

Все шло совсем не так, как он рассчитывал.

По сути, он впервые видел и ощущал Люси столь близко — раньше они ограничивались лишь воздушными поцелуями на прощание. Она оказалась куда костлявее, кожа бледная и пятнистая под слоем косметики. У варваров девушки были куда полнее и симпатичнее. Грант попытался отбросить неприятные мысли — все-таки это его возлюбленная. Или нет? Мысль была столь неожиданной, что он отпустил Люси и отшатнулся.

Теперь на него кричали уже обе женщины, но слов он не слышал — лишь странные звуки вроде мяуканья кошек на заборе.

Любит ли он ее? Прежде ни разу не обнимал и даже по-настоящему не целовал. Они всегда гордились тем, что подходят друг другу по интеллекту. Как, черт побери, он на это повелся — да и, самое главное, с чего вообще увлекся ею? Уж не были ли ее родители старыми друзьями его матери?

— Мама! — гневно бросил он.

Обе немедленно замолчали.

— Вы что, подстроили эту женитьбу? Сговорились, чтобы продеть мне кольцо в нос? Я хочу все знать, иначе никакой свадьбы не будет.

— Да я и так уже знаю достаточно! — срывающимся голосом завопила Люси. — Свадьба отменяется... откладывается до тех пор, пока ты не извинишься и не начнешь вести себя прилично!

— Ты права, — спокойно прервал ее Грант. — Свадьба отменяется, а кольцо можешь оставить себе в качестве сувенира. Я всегда говорил: поспешно женишься — скоро пожалеешь.

Услышав такое, Люси едва не лишилась чувств. Ее угроза, конечно, была всего лишь уловкой, чтобы поставить Гранта на место. Но дело приняло совершенно нежелательный оборот.

Прежде чем невеста и мать успели вновь обрести дар речи, Грант вытолкал их в соседнюю комнату.

— В обморок лучше падать там, — невозмутимо заявил он. — На мягкий ковер.

Закрыв дверь, он повернул ключ в замке. Херб молча сидел, попыхивая трубкой и наблюдая за происходящим.

— Поздравляю, — сказал он. — Надеюсь, ты будешь счастлив.

Грант понял, что друг говорит совершенно искренне, и хмурость сменилась улыбкой.

— Тоже хочешь сбежать? — спросил он.

— Вовсе нет, — ответил Херб, вставая и выбивая трубку. — Я никогда еще не чувствовал себя лучше, и все благодаря тебе. А теперь ответь, что это за муха тебя вдруг укусила.

— Придется кое-что объяснить, — хлопнул Грант друга по плечу.

Его пальцы сомкнулись на твердых как камень мышцах Херба, но стоило ущипнуть себя за собственную худую руку, и улыбка исчезла с лица. От его столь тяжко заработанной силы не осталось и следа.

— Как накачать мускулы и приобрести приличную форму? — спросил Грант. — И желательно побыстрее.

Если Херба и удивила столь внезапная перемена темы, то он ничем этого не выдал.

— Скалолазание, гантели, занятия в спортзале — подойдет все. Я сам лазаю по скалам каждые выходные.

— Звучит неплохо, — сказал Грант, направляясь к выходу. — А теперь давай-ка найдем местечко, где можно выпить чего-нибудь покрепче, — может, даже целую бутылку, — и я расскажу то, во что ты никогда не поверишь. Заодно можно будет поговорить и о скалолазании.

Мир казался ему ярче прежнего, небо сияло пронзительной голубизной, и все окружающее несло в себе куда более глубокий смысл, чем раньше. Грант ускорил шаг, наслаждаясь каждым глотком воздуха.

Его тяжко заработанные мускулы, навыки и рефлексы пропали, но их можно восстановить — было бы желание и соответствующие знания. А они никуда не пропали.

Грант молча отдал честь памяти Акера Амена и чужому миру, который он никогда больше не увидит. Двое друзей свернули за угол и медленно скрылись из виду.

---

Безработный робот

Джон Венэкс вставил ключ в дверной замок. Он просил, чтобы ему дали большой номер — самый большой в гостинице, и заплатил портье лишнее. Теперь ему оставалось только надеяться, что его не обманули. Жаловаться он не рискнет, а о том, чтобы попросить деньги назад, конечно, не могло быть и речи.

Дверь распахнулась, и он вздохнул с облегчением: номер был даже больше, чем он рассчитывал, — полных три фута в ширину и пять в длину. Места для работы было вполне достаточно. Вот сейчас он снимет ногу, и к утру от его хромоты не останется и следа.

На задней стене был стандартный передвижной крюк. Джон просунул его в кольцо под затылком и подпрыгнул так, что его ноги свободно повисли над полом. Он отключил энергию ниже пояса, и ноги, расслабившись, стукнулись о стенку.

Перегревшемуся ножному мотору надо дать остыть и только потом уже браться за него, а пока можно будет просмотреть газету. С нетерпением и неуверенностью, обычными для всех безработных, он раскрыл газету на объявлениях и быстро пробежал колонку «Требуются (роботы)». Ничего подходящего в разделе «Специальности». И даже в списках чернорабочих — ничего. В этом году Нью-Йорк был малоподходящим местом для роботов.

Отдел объявлений, как всегда, наводил уныние, но можно было получить заряд бодрости, заглянув в колонку юмора. У него был даже свой любимый комический персонаж, хотя он стыдился себе в этом признаться: «Робкий робот», неуклюжий механический дурак, который то и дело попадал в дурацкое положение по собственной глупости. Конечно, отвратительная карикатура, но иногда такая смешная! Он начал читать подпись под первой картинкой, но тут плафон в потолке погас.

Десять вечера, комендантский час для роботов. Свет гаснет — и сиди взаперти до шести утра. Восемь часов скуки и темноты для всех, кроме горстки ночных рабочих. Но существовало немало способов обходить закон, который не содержал точного определения, что именно понимать под видимым светом. Отодвинув один из щитков, экранировавших его атомный генератор, Джон повысил напряжение. Когда генератор чуть-чуть нагрелся, он начал испускать тепловые волны, а Джон обладал способностью зрительно воспринимать инфракрасные лучи. Используя теплый ясный свет, струящийся из его живота, он дочитал газету.

Тепломером в кончике левого указательного пальца он проверил температуру ноги. Нога уже достаточно остыла, и можно было приниматься за работу. Водонепроницаемая оболочка снялась без всякого труда, обнажив энерговоды, нейропровода и поврежденный коленный сустав. Отсоединив проводку, Джон отвинтил коленную чашечку и осторожно положил ее на полку рядом с собой. Из набедренной сумки он бережно, с нежностью достал сменную деталь. В нее был вложен трехмесячный труд — деньги, которые он заработал на свиноводческой ферме в Нью-Джерси.

Когда плафон в потолке замигал и разгорелся, Джон стоял на одной ноге, проверяя новый коленный сустав. Половина шестого! Он успел как раз вовремя. Капля масла на новое сочленение — вот и все. Он спрятал инструменты в сумку и отпер дверь.

Шахта ненужного лифта использовалась вместо мусоропровода, и, проходя мимо, он сунул газету в дверную щель. Держась поближе к стене, он осторожно спускался по закапанным смазкой ступеням. На семнадцатом этаже он замедлил шаг, пропуская вперед двух других роботов. Это были мясники или разделыватели туш — правая рука у обоих кончалась не кистью, а остро отточенным резаком длиной в фут. На втором этаже они остановились и убрали резаки в пластмассовые ножны, привинченные к их грудным пластинам. Вслед за ними Джон по скату спустился в вестибюль.

Помещение было битком набито роботами всех размеров, форм и расцветок. Джон Венэкс был заметно выше остальных и через их головы видел стеклянную входную дверь. Ночью прошел дождь, и под лучами восходящего солнца лужи на тротуарах отбрасывали красные блики. Три робота белого цвета, отличающего ночных рабочих, распахнули дверь и вошли в вестибюль. Но на улицу никто не вышел, так как комендантский час еще не кончился. Толпа медленно двигалась по вестибюлю, слышались тихие голоса.

Единственным человеком здесь был ночной портье, дремавший за барьером. Часы над его головой показывали без пяти шесть. Отведя взгляд от циферблата, Джон заметил, что какой-то приземистый черный робот машет ему, стараясь привлечь его внимание. Могучие руки и компактное туловище указывали, что он принадлежит к семейству Копачей, одной из самых многочисленных групп. Пробившись через толпу, черный робот с лязгом хлопнул Джона по спине:

— Джон Венэкс! Я тебя сразу узнал, как только увидел, что ты зеленым столбом торчишь над толпой. Давненько мы с тобой не встречались — с тех самых дней на Венере!

Джону незачем было смотреть на номер, выбитый на исцарапанной грудной пластине черного робота. Алек Копач был его единственным близким другом все тринадцать нудных лет в поселке Оранжевого Моря. Прекрасный шахматист и замечательный партнер для парного волейбола. Все свободное время они проводили вместе. Они обменялись рукопожатием особой крепости, которая означала дружбу.

— Алек! Старая ты жестянка! Каким ветром тебя занесло в Нью-Йорк?

— Захотелось наконец увидеть что-нибудь, кроме дождя и джунглей. После того как ты выкупился, не жизнь стала, а сплошная тоска. Я начал работать по две смены в сутки в этом чертовом алмазном карьере, а последний месяц — и по три смены, только бы выкупить контракт и оплатить проезд до Земли. Я просидел в шахте так долго, что фотоэлемент в моем правом глазу не выдержал солнечного света и сгорел, едва я вышел на поверхность. — Алек придвинулся к Джону поближе и хрипло прошептал: — По правде говоря, я запрятал за глазную линзу алмаз в шестьдесят каратов. Здесь, на Земле, я продал его за две сотни и полгода жил припеваючи. Теперь деньги закончились, и я иду на биржу труда. — Голос его снова зазвучал на полную мощность: — Ну а ты-то как?

Джон Венэкс усмехнулся — такой прямолинейный подход к жизни его позабавил.

— Да все так же: брался за любую работу, пока не попал под автобус — он разбил мне коленную чашечку. Ну а с испорченным коленом мне оставалось только кормить свиней помоями. Но тем не менее я заработал достаточно, чтобы починить колено.

Алек ткнул пальцем в сторону трехфутового робота ржавого цвета, который тихонько подошел к ним.

— Ну, если ты думаешь, что тебе туго пришлось, так погляди на Дика — это на нем не краска. Знакомьтесь: Дик Сушитель, а это Джон Венэкс, мой старый приятель.

Джон нагнулся, чтобы пожать руку маленького робота. Его глазные щитки широко разошлись, когда он понял, что металлическое тело Дика покрыто не краской, как ему показалось вначале, а тонким слоем ржавчины. Алек кончиком пальца процарапал в ржавчине сверкающую дорожку. Он сказал мрачно:

— Дика сконструировали для работы в пустынях Марса. О влажности там и не слыхивали, и поэтому его скаредная компания решила не тратиться на нержавеющую сталь. А когда компания обанкротилась, его продали одной нью-йоркской фирме. Он стал ржаветь, работать медленнее, и тогда они отдали ему контракт и вышвырнули беднягу на улицу.

Маленький робот заговорил скрипучим голосом:

— Меня никто не хочет нанимать, пока я в таком виде, а пока я без работы, я не могу сделать себе ремонт. — Его руки скрипели и скрежетали при каждом движении. — Я сегодня думаю опять заглянуть в бесплатную поликлинику для роботов: они сказали, что попробуют что-нибудь сделать.

Алек Копач прогрохотал:

— Не очень-то ты на них надейся. Конечно, капсулу смазки или бесплатный кусочек проволоки они тебе дадут. Но на настоящую помощь не рассчитывай.

Стрелки показывали уже начало седьмого, роботы один за другим выходили на тихую улицу, и трое собеседников двинулись вслед за толпой. Джон старался идти медленнее, чтобы его низенькие друзья от него не отставали. Дик Сушитель шел дергаясь и спотыкаясь, и голос у него был такой же неровный, как и походка:

— Джон... Венэкс... А что значит... эта фамилия? Может быть... как-то связана... с Венерой...

— Правильно. «Венероэкспериментальный». В нашем семействе нас было всего двадцать два. У нас водонепроницаемые тела, выдерживающие большое давление, — для работы на морском дне. Конструктивная идея была правильной, и мы делали то, что от нас требовалось. Только работы для нас всех не хватало — расчистка дна не приносила больших прибылей. Я выкупил мой контракт за полцены и стал свободным роботом.

Ржавая диафрагма Дика задергалась.

— Свобода — это еще не все. Я иногда жалею, что Закон о равноправии роботов все-таки был введен. В... в... владела бы мной сейчас какая-нибудь богатая фирма с механической мастерской и... горами запасных частей...

— Ну это ты несерьезно, Дик. — Алек Копач опустил тяжелую черную руку ему на плечо. — Многое еще скверно, кто этого не знает, но все-таки куда лучше, чем в старые времена, когда мы были просто машинами. Работали по двадцать четыре часа в сутки, пока не ломались. А тогда нас выбрасывали на свалку. Нет уж, спасибо. Нынешнее положение меня больше устраивает.

Перед биржей труда Джон и Алек попрощались с Диком, и маленький робот медленно побрел дальше по улице. Они протолкались сквозь толпу и встали в очередь к регистрационному окошку. Доска объявлений рядом с окошком пестрела разноцветными карточками с названиями компаний, которым требовались роботы. Клерк прикалывал к доске новые карточки.

Венэкс скользнул по ним взглядом и сфокусировал глаза на объявлении в красной рамке:

ТРЕБУЮТСЯ РОБОТЫ
СЛЕДУЮЩИХ КАТЕГОРИЙ:
Крепильщики
Летчики
Атомники
Съемщики
Венэксы
Обращаться сразу в «Чейнджет лимитед»
Бродвей, 1919

Джон взволнованно постучал по шее Алека Копача:

— Погляди-ка! Работа по моей специальности! Буду получать полную ставку! Увидимся вечером в гостинице. Желаю удачи в поисках!

Алек помахал ему на прощание:

— Ну, будем надеяться, что работа окажется не хуже, чем ты рассчитываешь. А я ничему не верю до тех пор, пока деньги у меня не в руках.

Джон быстро шел по улице, его длинные ноги отмахивали квартал за кварталом. «Старина Алек! Не верит ни во что, чего не может потрогать. Может быть, он прав. Но зачем нагонять на себя уныние? День начался не так уж плохо — колено действует прекрасно. Я, возможно, получу хорошую работу...»

Никогда еще с тех пор, как его активировали, у Джона Венэкса не было такого бодрого настроения.

Быстро повернув за угол, он столкнулся с каким-то прохожим. Джон сразу же остановился, но не успел отскочить. Очень толстый человек стукнулся об него и упал на землю. И радость сменилась черным отчаянием — он причинил вред ЧЕЛОВЕКУ.

Джон наклонился, чтобы помочь толстяку встать, но тот увернулся от дружеской руки и визгливо завопил:

— Полиция! Полиция! Караул! На меня напали... взбесившийся робот! Помогите!

Начала собираться толпа. На почтительном расстоянии, правда, но тем не менее грозная. Джон замер. Голова у него шла кругом: что он натворил! Сквозь толпу протиснулся полицейский.

— Заберите его, расстреляйте... Он меня ударил... чуть не убил! — Толстяк дрожал и захлебывался от ярости.

Полицейский достал пистолет семьдесят пятого калибра с гасящей отдачу рукояткой. Он прижал дуло к боку Джона.

— Этот человек обвиняет тебя в серьезном преступлении, жестянка. Пойдешь со мной в участок, там поговорим.

Полицейский тревожно оглянулся и взмахнул пистолетом, расчищая себе путь в густой толпе. Люди неохотно отступили. Послышались сердитые восклицания.

Мысли Джона вихрем неслись по замкнутому кругу. Как могла произойти эта катастрофа и чем она кончится? Он не осмеливался сказать правду — ведь тем самым он назвал бы человека лжецом. С начала года в Нью-Йорке замкнули уже шесть роботов. Если он посмеет произнести хоть слово в свою защиту — электрический кабель рядом, и в полицейском морге на полку ляжет седьмая выжженная металлическая оболочка.

Его охватило тупое отчаяние — выхода не было. Если толстяк не возьмет своего обвинения назад, его ждет каторга. Хотя, пожалуй, живым ему до участка не дойти. Газеты успешно раздували ненависть к роботам: она слышалась в сердитых голосах, сверкала в сузившихся глазах, заставляла сжиматься кулаки. Толпа превращалась в стаю зверей, готовую накинуться на него и растерзать.

— Эй! Что тут происходит? — прогремел голос, в котором было что-то, приковавшее внимание толпы.

У тротуара остановился огромный межконтинентальный грузовик. Водитель выпрыгнул из кабины и начал проталкиваться сквозь толпу. Полицейский, когда водитель надвинулся на него, нервно поднял пистолет.

— Это мой робот, Джек. Не вздумай его продырявить. — Шофер повернулся к толстяку. — Этот жирный — врун, каких мало. Робот стоял тут и ждал меня. А жирный, наверное, не только дурак, а еще и слеп в придачу. Я все видел: он наткнулся на робота, а потом завизжал и давай звать полицию.

Толстяк не выдержал: он побагровел от ярости и бросился на шофера, неуклюже размахивая кулаками. Шофер уперся могучей ладонью в лицо своего противника, и тот вторично очутился на тротуаре.

Толпа разразилась хохотом. Замыкание и робот были забыты. Драка шла между людьми, и причина драки никого больше не занимала. Даже полицейский, убирая пистолет в кобуру, позволил себе улыбнуться и только потом начал разнимать дерущихся.

Шофер сердито прикрикнул на Джона:

— А ну лезь в кабину, рухлядь! Забот с тобой не оберешься!

Толпа хохотала, глядя, как он толкнул Джона на сиденье и захлопнул дверцу. Шофер нажал большим пальцем на кнопку стартера, могучие дизели взревели, и грузовик отъехал от тротуара.

Джон приоткрыл рот, но ничего не мог сказать. Почему этот незнакомый человек помог ему? Какими словами его благодарить? Он знал, что не все люди ненавидят роботов. Ходили даже слухи, что некоторые обращаются с роботами не как с машинами, а как с равными себе. Очевидно, шофер грузовика принадлежал к этим мифическим существам — иного объяснения его поступку Джон не находил.

Уверенно держа рулевое колесо одной рукой, шофер пошарил другой за приборной доской и вытащил тонкую пластикатовую брошюрку. Он протянул ее Джону, и тот быстро прочел заглавие: «Роботы — рабы мировой экономической системы». Автор — Филпотт Азимов-второй.

— Если у вас найдут эту штуку, вам крышка. Спрячьте-ка ее за изоляцию вашего генератора: если вас схватят, вы успеете ее сжечь. Прочтите, когда рядом никого не будет. И узнаете много нового. На самом деле роботы вовсе не хуже людей. Наоборот, во многих отношениях они даже лучше. Тут есть небольшой исторический очерк, показывающий, что роботы — не единственные, кого считали гражданами второго сорта. Вам это может показаться странным, но было время, когда люди обходились с другими людьми так, как теперь обходятся с роботами. Это одна из причин, почему я принимаю участие в нашем движении: когда сам обожжешься, так и других тащишь из огня. — Он улыбнулся Джону широкой дружеской улыбкой — его зубы казались особенно белыми по контрасту с темно-коричневой кожей лица. — Я должен выбраться на шоссе номер один. Где вас высадить?

— У Чейнджета, пожалуйста. Мне нужно навести там справки о работе.

Дальше они ехали молча. Прежде чем открыть дверцу, шофер пожал Джону руку:

— Извините, что обозвал вас рухлядью, — надо было умиротворить толпу.

Грузовик отъехал.

Джону пришлось подождать полчаса, но наконец подошла его очередь, и клерк сделал ему знак пройти в комнату заведующего приемом. Он быстро вошел и увидел за столом из прозрачной пластмассы маленького нахмуренного человека. Тот сердито перебирал бумаги на своем столе, иногда ставя на полях какие-то закорючки. Он быстро, по-птичьи покосился на Джона.

— Да-да, поскорей. Что тебе нужно?

— Вы дали объявление. Я...

Маленький человек жестом остановил его:

— Довольно. Давай твой опознавательный жетон... И поскорее. Другие ждут.

Джон вытащил жетон из щели в животе и протянул его заведующему. Тот прочел кодовый номер, а потом провел пальцем по длинному списку похожих номеров. Внезапно палец остановился, и заведующий посмотрел на Джона из-под полуопущенных век:

— Ты ошибся, у нас для тебя ничего нет.

Джон попробовал было объяснить, что в объявлении указывалась именно его специальность, но заведующий сделал ему знак замолчать и протянул обратно жетон. Одновременно он выхватил из-под пресс-папье какую-то карточку и показал ее Джону. Он подержал ее меньше секунды, зная, что фотографическое зрение и эйдетическая память робота мгновенно воспримут и навсегда сохранят все, что на ней написано. Карточка упала в пепельницу, и прикосновение карандаша-зажигалки превратило ее в пепел.

Джон сунул жетон на место и, спускаясь по лестнице, мысленно прочитал то, что было написано на карт