Конечно, плохо, даже очень, но В лесу, где листья падают на дно; В троллейбусе, где, как птенцы на ветке, Сидят уютный старичок в беретке И девочка в уродливом пальто, Которая – ты точно знаешь, что — Лет через двадцать-тридцать – вспоминая Вот это время (в перспективе «то»), Кому-то, хмыкнув, скажет: «Смех! Тогда я Носила это жуткое пальто И ничего – носила и носила…» И некто спросит: «Сколько тебе было?» И женщина, прикинув, скажет: «Шесть»… Бессмыслица, но в этом что-то есть. 2006
Как кто убил?.. Из книжки лился свет Взамен того, убавленного на ночь За шторами… И смех, и грех, и бред… Вы и убили-с, Родион Романыч… Переморгнешь – и на древесном срезе Дрожат лучи, Как в «Зеркале», где Бах и Перголези, Блестят ключи В руке того, который (верь, не верь) — Кому? когда? за что? – никто не знает Поставлен отпирать – и отпирает (!?) Тугую дверь.
Какие были времена! Теперь не то – Бен-Ладен, Путин… А раньше – сосны, тишина, «Во всем… дойти до самой сути». С утра по выходным мячи И люди прыгают на пляже, И запах тины и мочи В кабинках и не только даже. В лесу, оправленном в закат (Где комары звенят, зверея), Прекрасные московские евреи О Мандельштаме говорят. 2004