Озеро, примёрзшее к ступням
Армейские сапоги примерзали к ногам молодого постового солдата от пятидесятиградусного холода. Закутанный в несколько одёжек паренёк напоминал пушистого барана, на котором копился уже не первый сантиметр снега. Он зачарованно смотрел на блестящее огромное зеркало, уходящее в горизонт. Из-за деревьев эта, как казалось ему, бездонная чаша воды с лунным диском напоминала о тёплом чёрном море в разгар купального сезона. Как ему могли вспоминаться курорты, когда он служил в Сибири в разгар зимы, остаётся загадкой. Впрочем, дальнейшие события, происходящие с ним, вполне могут сойти за сказочный отпуск в сердце Земли — на Байкале.
Звуки металла, вытаскиваемого из бумажных пакетов. Треск бинтов, кашель, стоны, смех, иногда шелест тасования карт и противное причмокивание ефрейтора Гузнова перед курением махорки.
— У-уф… — тело солдата лежало на белой кушетке в госпитале секретной части. Синие губы призывника дрожали, он тёр руками свои плечи, хотя это не грело его ледяные конечности. Солдата уже напоили горячим супом, положили рядом с печкой и пытались отогреть, но обессилевший оставался холодным.
— Беда с вашими ногами, товарищ Суворов, — халат, внутри которого был человек, похлопал по зелёной рубашке солдата, — я б даже сказал: «Бедища»! Резать надо…
— Как это? Резать?! — камуфляжный костюм дёрнулся и сел на кушетку, — Не надо резать! Сами себя пилите, а ноги мои не дам! — но вернувшись к обморожению, костюм снова сковался в лёд и упал лежать.
— Как это не дадите? У вас ж гангрена! — с постоянным «гэ-канием» возмущались усы человека в халате, — Мы вам только до щиколотки!
— Хоть убейте, не дам! — продолжил дрожать солдат.
— Да вы сами умрёте… — плюнул халат и понёс человека внутри себя к другой кушетке.
Солдат-баран, солдат-Суворов, призывник. Он был славным малым. Был Суворов, были ноги заго
