Оглавление

От автора

Как писал Иосиф Бродский в стихотворении «Генералу Z», «…для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги».

Настал и у меня однажды день, когда жизнь положила передо мной лист бумаги и сказала: пиши! И я стал писать. О людях и самолетах, о путешествиях и приключениях. Что-то в этой книге вымышлено. Но у всех людей, самолетов, событий были реальные прототипы. Кое-кого из участников описанных событий я даже знал лично. Впрочем, все совпадения, безусловно, случайны.

Музыка многое для меня значит. Она создает определенное настроение, иногда удачно оттеняя развитие ситуации. Не поленитесь — для создания нужной атмосферы найдите упомянутые в тексте композиции и прослушайте, пока читаете.

Добро пожаловать на борт. Пристегнитесь, и приятного вам полета на грузовом самолете через горы и моря!

Глава 1. Воздушными дорогами

Вопреки уверениям второго пилота, экватор планеты вовсе не был отмечен цепью буев с красными огоньками, протянутой поперек моря. Солнце погружалось в красные воды океана, почти прямо по курсу. На островах внизу уже смеркалось, но здесь, на высоте в десять тысяч метров, все еще царил день — даром, что часы показывали семь пятнадцать вечера. И, если не смотреть на приборы, то было бы и непонятно, что лайнер уже в северном полушарии, а не в южном.

Белоснежный транспортный самолет с ярко-красной надписью «FIREBIRD CARGO» вдоль фюзеляжа легко скользил между оранжевых, розовых, фиолетовых, желтых облаков, похожих на причудливой формы скалы и горы. В темнеющих просветах между ними далеко внизу виднелись ползущие по поверхности океана медлительные контейнеровозы и танкеры. Два реактивных двигателя, закрытых блестящими оранжевыми капотами, уверенно тянули груженую машину к далекому Сингапуру, где экипажу предстояла ночевка. За день они уже почти успели пересечь Индонезию, и всем теперь хотелось поскорее отужинать, да поспать часов шесть-семь. А потом должен был последовать еще один полет — к месту разгрузки, в Дакку, столицу Бангладеша.

Позади пилотской кабины располагалась кухня, выкрашенная в белый цвет и залитая желтоватым светом потолочных светильников. Была она крохотной — всего несколько квадратных метров, зажатых между кабиной и грузовым отсеком. Слева от входа в кабину располагался туалет, справа — столик, под которым находились контейнеры для провизии (а над ним — духовка и чайник). Задняя стенка кухни представляла собой защитный барьер — толстую стальную плиту, отделявшую грузовой отсек от носовой части фюзеляжа и страховавшую экипаж от пожара или смещения груза. Вплотную к этому барьеру стояли в рядок три обычных пассажирских самолетных сиденья с поднимающимися подлокотниками. Две двери — по одной в каждом борту — вели из кухни наружу. В каждой из них был установлен маленький — с чайное блюдце — иллюминатор. На левой двери его перечеркивал оранжевый ремешок, под которым грозные надписи красными буквами предупреждали о том, что эта дверь оборудована автоматически надувающимся при открытии аварийным трапом. Последняя же дверь — самая маленькая — вела через защитный барьер в грузовой отсек. В ней тоже был установлен иллюминатор для визуального контроля происходящего в отсеке. На этой двери кто-то в шутку в свое время нарисовал по трафарету пиратский флаг с черепом и костями, отчего самолет быстро получил прозвище «Веселый Роджер» (благодушно принятое всеми его экипажами и ставшее фирменным его названием в компании, помимо сухого официального имени «Оскар», данного по последней букве бортового номера[1]).

Бронированная дверь в кабину пилотов была открыта и зафиксирована стопором, так что кухня казалась немного просторнее. Здесь коротали время два члена экипажа в серых рабочих комбинезонах со множеством карманов и с нашивками в виде русского триколора на левых рукавах. Двадцатисемилетний бортоператор Саша, темноволосый худощавый парень со скуластым лицом и голубыми глазами, читал исторический роман, сидя в кресле, а инженер Эдик, выбритый налысо тридцатипятилетний зеленоглазый и круглолицый здоровяк, уплетал баранину с тушеными овощами, стоя у столика.

— Куда мы после Дакки-то летим? — спросил Эдик, выбросив разовую касалетку из фольги в контейнер для мусора, располагавшийся под столиком.

— В Индию, порожняком, оттуда — в Москву с грузом, — отозвался Саша. — Пока решают, в какой аэропорт, клиент не определился, откуда ему удобнее везти.

— В Дакке бывал раньше?

— Был пару раз. Кормежка неплохая, но специй многовато. Потом неделю воешь в сортире. А вода местная — отрава, свою с борта бери в отель.

У Саши (в чьи задачи входили погрузка-разгрузка самолета, подготовка груза, заказ отеля, транспорта, питания и обеспечение всех бумажных дел в рейсе) было три градации качества еды: «хреново», «неплохо» и «прекрасно». Саша был гурманом — что, однако, никак не сказывалось на его поджарой фигуре.

— Так от специй молоко помогает, — авторитетно заявил Эдик, наливая себе в стакан воды. — Кстати, у нас оно закончилось.

— Согласен, — кивнул Саша и достал из нагрудного кармана блокнот с присоединенным к нему веревочкой карандашом. — Дозакажем в Сингапуре.

Последний свет уходящего дня, пробившиеся вдруг через иллюминатор входной двери, высветили оранжевый солнечный зайчик на переборке. Из туалета вышел коротко стриженый и тщательно выбритый кареглазый крепыш в кедах, шортах и белой футболке — второй пилот Миша, ровесник Саши и обладатель самой волевой челюсти среди всех пилотов компании. За ним на кухню потянулся легкий, еле уловимый запах табачного дымка. Несмотря на то, что на двери туалета было написано грозное «NO SMOKING![2]», курить все ходили именно туда — датчик дыма там не работал уже с полгода.

— Приятного аппетита! — пожелал Миша. — Что сегодня на обед?

— Мерси! Все, как заказывали, — отозвался Саша и, сняв очки, потер уставшие глаза. — Тебе сочный бургер, Бате бараньи ребрышки с картофелем. Ну, и ланчбоксик каждому, как обычно.

— Превосходно, — улыбнулся, потирая руки, Миша и ушел в кабину, чуть пригнувшись, чтобы на входе не врезаться лбом в ее верхние панели с множеством переключателей. Кабина пилотов была лишь чуть менее тесной, чем кухня. Зато с хорошим обзором в три направления.

Капитан — он же Дмитрий Львович, сорокапятилетний элегантный голубоглазый брюнет с аккуратной щетиной — был одет неброско: пляжные пестрые шорты, синие кеды на босу ногу, белая футболка со стилизованным силуэтом самолета и надписью «Will Fly For Food»[3]. Он как раз закончил пристраивать ламинированные чек-листы из плотной бумаги к лобовому стеклу, отгораживаясь от бьющих прямо в глаза лучей солнца, и нажал кнопку связи на штурвале:

— Джейтаун-Контроль, добрый вечер! «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, прошел точку BABLO, следую на ZAKAT.

На жидкокристаллическом дисплее перед ним затейливо извивалась розовая линия, соединявшая несколько навигационных точек, разбросанных между хаотичных зеленых, желтых и красных пятен. Каждая точка была обозначена кодом из пяти букв латинского алфавита, иногда случайно складывавшихся в более-менее осмысленные слова, а чаще — нет. Это и был маршрут их самолета, проложенный в обход наиболее опасных метеоявлений и высоких горных пиков вдоль побережья, которые на дисплее обозначались разноцветными пятнами — красными, желтыми, зелеными.

— Понял Вас, «Жар-Птица», — отозвался издалека диспетчер, — разрешаю спрямление на RAPSI, проход точки доложить.

— Конец связи.

Двигатели ровно шумели, поглощая топливо — по тонне в час каждый. Борт иногда потряхивало в турбулентности. Второй пилот поудобнее устроился в кресле и застегнул привязной ремень:

— I have control[4].

— Не возражаю. На RAPSI спрямляй. Ты дом достроил уже? — спросил Львович, отметив в плане полета остаток топлива. Миша тем временем скорректировал курс в памяти бортового компьютера. Самолет плавно лег на крыло, доворачивая к северу в соответствии с пересчитанным маршрутом.

— Строю, Дмитрий Львович. Крышу делают сейчас. А что?

— Посоветоваться хотел…

— Отцы-командиры, sorry! Галю дернем? — сунулся с кухни Эдик. — Чаю с кофе охота!

— Дернем, — отозвался второй пилот, поднимая руку и щелкая переключателем Galley на верхней потолочной панели, где теснились предохранители и вспомогательные тумблеры. Без этого не включились бы ни печка, ни чайник. На взлете и посадке кухню отключали от генераторов электрического тока, чтобы снизить нагрузку на них (мало ли откажет двигатель, а с ним и один из генераторов). А в горизонтальном полете — включали по необходимости.

— Благодарствую! — инженер исчез, и с кухни в кабину донеслось журчание воды, лившейся из бутылки в металлический чайник. Затем звонко лязгнула крышка, и вдруг заиграла музыка:

Ученый посмотрел на небесные дали — и тело придумал мое.

Конструктор исполнил идею в металле: штамповка, шлифовка, литье.

Ракета летела туда куда надо: посадка, команда «Вперед!»

Надежда народа, планеты отрада, по трапу сошел луноход.

Кто по заданию мудрых людей прыгает в Море Дождей?

— Саня, опять балуешься? — крикнул Батя через плечо.

«Веселый Роджер» в прошлой своей жизни был пассажирским самолетом, который после пятнадцати лет полетов переделали в грузовой (убрав пассажирские сиденья, прорезав в левом борту здоровенный грузолюк, усилив стальными балками пол и установив в получившемся грузовом отсеке роликовые дорожки, по которым перекатывались грузовые контейнера и паллеты). По странной прихоти инженеров, при конвертации самолета в грузовик на его кухне оставили динамик и магнитофон для объявлений по громкой связи, проигрывавшей обычные аудиокассеты. Прознав об этом, экипажи натащили на борт множество кассет с разной музыкой и иногда от скуки слушали ее даже в полете.

— Балуюсь, Дмитрий Львович.

— Погромче тогда сделай, что ли!

— Слушаюсь, мой капитан!

Снятся ночами им луноходы, больше не могут терпеть.

Я понимаю их яркие грезы, но все же работа важней.

Вытрите, девушки, горькие слезы, много хороших парней.

Кто всех на свете сильней и умней, прыгает в Море Дождей?[5]

— Так что хотели спросить, Дмитрий Львович? — поинтересовался Миша.

— Ты крышу чем крыл, если не секрет?

— «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, снижайтесь, эшелон[6] триста двадцать, — сказал вдруг динамик радиостанции.

— Принял, «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, — второй пилот подкрутил колесико на приборной панели, задавая автопилоту нужную высоту полета, и самолет плавно пошел на снижение, чтобы занять назначенную ему высоту в тридцать две тысячи футов[7]. Стремительно смеркалось, но на западе, там, где закатилось за горизонт солнце, еще тлела заря, выхватывая из темной синевы светло-голубой лоскут неба. — Проект надо смотреть, так не помню навскидку. Могу на планшете глянуть, как до отеля доедем.

— Добро. А то мне как раз проект делают. Хочу сравнить.

— Сделаем, конечно.

— Гран мерси!

— Чай, кофе, круассаны! Чай, кофе, круассаны! — пародируя пляжных торговцев, пробасил с кухни Эдик.

— Я чай буду, — отозвался Львович.

— А я кофе, — решил Миша.

— Два сахара, без молока? — осведомился инженер.

— Да, пожалуйста.

— Прошу! — Эдик вскоре сунулся в кабину с подносом, на котором стояли два стакана с напитками и лежали два разогретых в печке сэндвича с сыром и ветчиной. — Угощайтесь.

— Ай, спасибо, дай бог тебе здоровья и бабу покрепче, — крякнул Львович и забрал стакан. — Миша, ну, что, по стаканчику — и брифинг?

— Поддерживаю!

— Приятного!

Потрапезничали, обсудили порядок снижения и действий в нештатных ситуациях. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, и настала ночь — транспортник влился в воздушную карусель над Сингапуром. В темном небе тут и там вспыхивали навигационные огни десятков самолетов — небольших бизнес-джетов, грузных пассажирских лайнеров, грузовиков и даже крошечных частных самолетиков на три-четыре пассажира. Кто летел из далекого Нью-Йорка, кто с соседнего острова — все выстраивались в очередь и заходили на посадку, повинуясь командам диспетчеров, следивших за самолетами с вышки при помощи локатора. К приземлявшимся самолетам присоединялись те, кто взлетал из той же воздушной гавани, или соседнего аэропорта, так что в небе над морем и сушей постоянно висел не один десяток бортов, и лишь внимательность и опыт диспетчеров позволяли безопасно развести потоки летающих машин.

Эдик разместился на откидном сиденье позади пилотов, — ему хотелось посмотреть на ночной Сингапур во время посадки. Саша остался на кухне. Свет там приглушили, чтобы он не мешал пилотам, читать стало невозможно — поэтому бортоператор отложил книгу и воткнул в правое ухо наушник плеера. Левое ухо он оставил свободным, чтобы слышать команды Львовича, если пилотам вдруг понадобится какая-то помощь, или прозвучит какая-то команда — приготовиться к аварийной посадке, например. Маловероятно, но — мало ли.

В наушнике звучала одна из его любимых песен:

И от тусклых картин мне ни холодно, ни жарко,

Твой фонарик прорезал мне путь в темноте.

Пусть не чувствую горя, не чувствую счастья,

Всё осталось в тумане, забыто на дне.

И после роскошной переклички синтезатора со скрипкой — финальный взрыв:

От касаний твоих у меня лихорадка,

В старом парке в тумане на Тихом холме.

Ты подходишь ко мне, озираясь с опаской,

Этот взгляд мне знаком и приятен вдвойне![8]

С точки зрения Саши, снижение пока отличалось от горизонтального полета разве что чуть более энергичными маневрами вправо-влево, да один раз хрустнула, сминаясь под невидимым кулаком атмосферного давления, пластиковая бутылка с остатками воды, когда самолет разгерметизировался, и давление в кабине сравнялось с забортным. Видимость c пассажирских кресел на кухне и днем-то была никакой, а сейчас во мгле и глазу и не зацепиться было пока за горизонт, и развороты Львович закладывал плавные и размашистые — так что организм не успевал воспринять их и сообщить мозгу, что пол кабины накренился.

Капитан переключил радио с наушников на внешние динамики, поэтому Саша все же слышал с кухни весь англоязычный радиообмен между диспетчерами на земле и пилотами других бортов. Что-то даже успевал разобрать в разноголосых скороговорках с разными акцентами:

— «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, эшелон перехода семьдесят, снижайтесь эшелон ноль шестьдесят.

— Принял, «Жар-Птица» девять ноль ноль семь.

— ВПП[9] двадцать семь, посадку разрешили, Катай Пасифик четыре пять ноль.

— Сингапур Карго, взлет, по схеме «Галф ноль шесть Ромео» набираем три тысячи футов.

Наконец, после ряда разворотов и смен эшелонов с высоких на более низкие транспортник снизился до нужной высоты и вышел на предпосадочную прямую. Под крыльями его ярко сияли огни ночного города. Полоса — яркая черточка, все увеличивающаяся в размерах, — лежала впереди и ниже. Далеко за ней, в море, мерцали огоньки стоящих на якоре сухогрузов и танкеров.

— Выпустить шасси.

— Шасси выпущены, — Миша перевел рычаг уборки в нижнее положение, и тотчас зашумел возмущаемый выпускаемым шасси воздух. Стойки со стуком встали на замки, надежно зафиксировавшись, чтобы принять на себя весь вес самолета, когда он коснется планеты. Полоса уже была так близко, что видны стали отдельные огни вдоль нее, убегающие вдаль.

— Десять… восемь… пять… три… — отсчитал в кабине последние метры голосовой информатор. Колеса с ощутимым ударом коснулись взлетно-посадочной полосы. Обжав стойки, транспортник налег на планету всеми своими шестьюдесятью тоннами максимальной посадочной массы[10].

— Реверс.

— Есть реверс, — сдвинул Миша нужные рычажки, расположенные прямо на рычагах управления двигателями.

Спустя мгновение раскрылись ковши реверса, и двигатели надсадно зашумели, отбрасывая воздух вперед и замедляя бег многотонной машины. Ремни всех четверых членов экипажа слегка натянулись — инерция потащила их тела вперед. Понемногу самолет сбросил скорость, Миша закрыл створки реверса, и двигатели заработали тише.

— Сто двадцать… Восемьдесят… шестьдесят…

Львович стал плавно притормаживать обычными колесными тормозами. Огни полосы уходили назад все медленнее.

— …пятьдесят… сорок… — продолжал отсчитывать вслух второй пилот.

— «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, добрый вечер, следуйте на стоянку тридцать пять Альфа по рулежной дорожке Браво-четыре, пересечение Альфа-шесть доложить, — скороговоркой произнес диспетчер.

— Добрый вечер, «Жар-Птица» девять ноль ноль семь принял, — такой же скороговоркой ответил второй пилот.

«Веселый Роджер» свернул с полосы на рулежную дорожку, обозначенную светящейся табличкой «В4», и еще долго катил мимо залитого огнями пассажирского терминала и длинного здания грузового склада, изредка останавливаясь, чтобы пропустить выруливающие на вылет самолеты. Потом повернул и остановился на стоянке на краю поля, напротив знака «35А» с желтой табличкой, на которой были нанесены широта и долгота стоянки. Судя по ним, до южного полушария от столба оставалось всего ничего.

Над портом, пробившись через яркий свет фонарей, мерцали южные созвездия. Вокруг залитой светом стоянки, обозначенной на перроне красным восьмиугольником, стояли различное техника и оборудование — источник наземного питания (проще говоря, генератор электрического тока), большие огнетушители, тележки для грузов и даже небольшой тягач.

— Можно открывать! — крикнул капитан, когда двигатели стихли. Только шумела в хвосте вспомогательная силовая установка, обеспечивавшая пока самолет электричеством. Саша поворотом рычага на двери перевел аварийный трап в режим «Земля» и повернул второй рычаг, одновременно толкая массивную тяжелую створку наружу. В кабину тотчас хлынул жаркий влажный воздух.

Трап уже стоял у борта, и по нему, гулко топая тяжелыми ботинками, поднялся грузный бородатый малазиец в синих брюках и оранжевой футболке со светоотражающими полосами.

— Хелло, парни! Кто у вас старший?

На груди у толстяка болтался пропуск на ярко-зеленой ленточке с надписью «Скай Хэндлинг[11] Сервис».

— Привет! Я, — отозвался Саша.

— Сантьяго! — представился малазиец. — Чем можем помочь вам, сэр?

— Алекс, — шутливо поклонился в ответ Саша и протянул агенту лист бумаги. — Примите, пожалуйста, заказ питания. Мы вылетаем завтра в восемь тридцать зулу, питание просим привезти в семь сорок пять.

Словом «зулу» обозначали время по Гринвичу (расположенному на нулевом меридиане). Во всем мире авиаторы отсчитывали время от Гринвича. Так было проще, чем постоянно переводить часы при смене часовых поясов.

— Ясно. Грузить что-то будете у нас?

— Весь наш груз — транзитом в Дакку. Только заправимся. Нам потребуется… Эдик, остаток топлива какой, не подскажешь?

— Пять тонн.

— Ну, значит, тонн двадцать плеснем утром. Я поточнее утром сообщу, как рассчитают флайт-план.

— Годится. Ваш автобус у трапа, он довезет вас в терминал, и он же вас встретит после паспортного контроля и отвезет в отель. Какой у вас отель, кстати?

— «Арк Ройял».

— Знаю, это двадцать минут отсюда.

— Окей. Сколько нам утром на таможню и границу закладывать?

— Минут сорок.

— Тогда в порт мы приедем в семь зулу. Машинку нам организуете на шесть сорок, или мне самому заказать в отеле?

— Я организую, не проблема.

— Спасибо, Сантьяго, — Саша обменялся рукопожатием с агентом.

— Саня, мы ща, погоди немного, — командир продефилировал из кабины в грузовой отсек. Следом прошел второй пилот.

— Это кто? — удивился малазиец.

— Капитан.

— А. Одет просто… как на отдыхе.

— А перед кем тут выпендриваться-то? — ухмыльнулся Саша. — Это ж не пассажирка, а карго. У тебя визитка есть? Вот моя, — он ловко извлек из кармана паспорт, за обложку которого было заложено несколько простеньких визиток. — Мобильный телефон тут указан, звони в любое время.

— Держи, — Сантьяго протянул свою. — Ну, я побежал на следующий самолет, закрывайте двери, обесточитесь, трап мы сами потом отгоним.

— Бывай! Удачи!

Капитан и второй пилот появились из грузового отсека уже одетыми вполне прилично для членов экипажей: темно-синие брюки, белые рубашки с погонами, аккуратно завязанные синие галстуки в мелкую белую полоску, сияющие черные ботинки. В руках — по небольшому чемоданчику на колесах.

— Готовы? — спросил Львович.

— Да, командир, — отозвался Саша. Они с инженером переодеваться не стали.

 Бортовые номера воздушных судов, имеющих иностранную регистрацию, нередко состоят из одних только букв латинского алфавита.

 «Не курить!» (англ.).

 «Буду летать за еду» (англ.).

 «Я взял управление» (англ.).

 Песня «Луноход» группы «Манго-Манго».

 В авиации — условная высота, отстоящая от других высот на определенные интервалы. Эшелонирование позволяет создать интервалы между воздушными судами по высоте и расстоянию.

 Эшелон 320 = 32000 футов. Ну, или 9750 метров, если так удобнее.

 Песня «На тихом холме» российской рок-группы «Мария-Режина».

 Взлетно-посадочная полоса.

 У любого летательного аппарата есть максимальная взлетная масса (с которой он может взлететь) и максимальная посадочная (с которой он может безопасно приземлиться). Посадка с превышением максимальной посадочной массы возможна, но является весьма специфическим мероприятием, требующим обследования конструкции воздушного судна в связи с возможными повреждениями. Взлет же с превышением максимальной взлетной массы недопустим, хотя и глубоко теоретически возможен при некоторых условиях. Фактическая взлетная масса может еще и снижаться относительно максимальной для конкретных условий рейса — возвышение над уровнем моря, тяга двигателей, температура воздуха, и так далее.

 «Хэндлинг» в авиации означает наземное обслуживание воздушных судов, пассажиров и грузов.

Глава 2. Срочная доставка

Закрыв и обесточив самолет, все четверо сели в автобус и неспешно потащились в пассажирский терминал. Пограничные и таможенные формальности прошли быстро — для экипажей в терминале была устроена отдельная кабинка пограничного контроля. Уже через пять минут они вышли в шумный зал прилета, где толпились встречающие и пассажиры всех рас и возрастов.

— Дурдом на выезде, — процедил Батя, раздвигая толпу разноцветных людей, как ледокол. Остальные шли за ним в кильватере, катя за собой свои небольшие чемоданы с нехитрыми пожитками. Много ли надо странникам? Белье, пижама да зубная щетка, для эстетов — еще бритва и книга.

Давешний автобус ждал их прямо у выхода. Они закинули чемоданы прямо в салон, расселись, — и водитель, худенький малазиец, сразу отъехал от терминала. За окном потянулись пальмы, колыхавшиеся в черном небе, зярко освещенные огнем фонарей дороги, неоновые рекламы: обычный пейзаж любого города, с небольшими вариациями много лет повторявшийся для них в разных концах планеты.

В отеле тоже все прошло сравнительно быстро: девочка-дежурная, приветливо улыбаясь, вбила данные всех четверых в компьютер и выдала карточки-ключи от номеров.

— Ну, джентльмены, какие планы? — спросил Саша.

— Я плясать, — зевнул Миша, в уголках глаз которого за неделю полетов уже залегли морщинки от недосыпа. — Тут как раз пара клубов недалеко.

— А я в музей, — подхватил Эдик. — Бивень мамонта посмотрю.

— Ясно, — ухмыльнулся Львович. — Встретимся тут в шесть тридцать зулу. Чтоб все как стеклышко. Саша, с тебя транспорт.

— Заказан уже.

— Все. Всем спасибо за полет, и хорошего отдыха.

— Доброй ночи.

Экипаж разбрелся по номерам, оформленным в приятных кофейных тонах. Закрыв за собой дверь на цепочку, Саша с наслаждением сбросил пыльный комбинезон и долго балдел под теплыми струями душа. Потом дополз до кровати, рухнул в нее, напоследок быстренько проверил электронную почту с телефона и отправил в центр управления полетами в Москве несколько сообщений. И незаметно провалился в сон.

Снилась ему почему-то фигуристая соседка, которая пришла к нему в гости и стала жарить блины без сковородки, выливая тесто прямо на раскаленную конфорку. Из одежды на ней был только передник. Тесто шипело и шкворчало, соприкасаясь с раскаленным докрасна металлом. «Но так ведь нельзя!» — возмущался аккуратист Саша. «А у вас паллеты с собой есть?» — мужским басом спрашивала соседка, игриво глядя ему в глаза. «У нас тут рисуется чартер[1] в Катманду…».

— Какой еще чартер, Аня, нах… ра ты тесто прямо на плиту льешь? — громко спросил Саша и проснулся. Соблазнительная соседка медленно растворилась в застилающем все вокруг ночном сумраке, словно туман. Вокруг Саши был только гостиничный номер, а в руке — телефон, вопрошавший голосом одного из их менеджеров по продажам чартерных рейсов:

— Какое тесто? Какая Аня? Але, ты слышишь меня? Саша?!

— Слышу… — промычал Саша, медленно приходя в себя. — Х… ли тебе надо, родной?

— А ты где?

— В чартере!

— А что, у вас ночь? — снова удивился Андрей. «Наверное, вытаращился ща как сова!», — подумал Саша, нашаривая выключатель прикроватного светильника. Приходилось ему уже видеть, как удивляется в таких случаях этот коллега.

Номер залил мягкий свет ночника.

— Мы в Сингапуре. Спим после рейса, — ядовито заметил бортоператор. — И тут плюс пять часов к Москве, если что.

— Извини, Саша, не посмотрел на часы…

— Бывает… — поморщившись, Саша сел на кровати, сунув ноги в тапочки, неловко, одной рукой надел очки и придвинул к себе блокнот. — Глаголь быстрее, я сон не досмотрел. Про соседку.

— Есть срочный чартер. Из Дакки, в Катманду. Один ящик с надувным домкратом[2], для эвакуации самолетов. Одна паллета груза всего. Вылет из Дакки нужен не позднее одиннадцати утра по местному времени, иначе контракт заберут конкуренты, которые готовы вылететь в двенадцать. А контракт хороший!

— У тебя все контракты хорошие. Но у моего экипажа сейчас отдых. Он и так минимальный, двенадцать часов от посадки до взлета. — Саша посмотрел на часы. — Еще девять часов у нас. Вылет в восемь тридцать.

— Понимаю. Но если не улетим в шесть, то не успеем вылететь в одиннадцать из Дакки, и контракт потеряем. А там денег платят за одну паллету, как за целый борт груза.

С рабочим временем и отдыхом пилотов всегда было строго. Пилоты могли и отказаться лететь, если между рейсами не были соблюдены нормы отдыха. Естественно, потом за такое начальство могло смотреть косо, или начать относиться особенно критически к проступкам такого принципиального сотрудника. Впрочем, как и везде. Поэтому капитаны обычно шли навстречу, если палку с увеличением рабочего времени и послеполетным отдыхом им не перегибали уж очень откровенно, или как-то это потом компенсировали — то премией, то вкусными зарубежными рейсами, то еще чем-то.

— Ну, тогда сам звони командиру и сам объясняй, почему он должен на два с лишним часа раньше дергаться из отеля, — раздраженно сказал Саша.

— Это да, я позвоню, ты, главное, скажи, место размером три на два метра залезет к нам?

— Высота и масса какая?

— Да говорят, не больше тонны. Высотой сто тридцать сантиметров всего.

Саша вызвал перед мысленным взором поперечный разрез грузового отсека, похожий по форме на длинный полукруглый туннель, и представил соотношение его размеров и размеров груза. Возможность загрузить тот или иной несложный груз он с годами порой мог посчитать и в уме. Вот как сейчас:

— Залезет.

— А паллеты и ремни у вас есть?

— Есть. Одну паллету в Дакке сразу разберем — и погнали. Или пусть нам местные на своей паллете соберут, мы все равно на отдых в Дакку вернемся и привезем ее обратно.

— Годится. Я звоню командиру. Кто у вас сейчас там?

— Дмитрий Львович. И он будет тебе очень рад, — в последние слова Саша от души вложил весь имеющийся в запасе сарказм. И, откинувшись на подушки, погасил светильник и провалился в дремоту с телефоном в руках.

Как он и ожидал, вскоре капитан позвонил ему:

— Эти нелюди нас в четыре уже гонят на вылет…

— В курсе, Дмитрий Львович. Кашу и такси двигаем?

— Двигай, двигай. Полетим, отдых в Дакке не двенадцать, а шестнадцать часов будет.

— Принято, занимаюсь.

— Флайт-план сразу попроси на все три плеча, чтобы время не терять.

— Хорошо.

— Ну, добро, отбой!

Саша снова включил свет и сделал еще несколько звонков — в компанию, что готовила им бортпитание на вылет, на ресепшен отеля, через который заказывали такси, и в Москву, где находился центр управления перевозками, что контролировал все операции со всеми девятью грузовыми самолетами авиакомпании, выполнявшими как разовые чартерные рейсы, так и регулярные (когда груз возился по установленному расписанию на определенных маршрутах). Сокращенно этот отдел назывался ЦУП.

— Але, на, это я, на, — быковатым тоном с ноткой шутливости сказал он, когда в ЦУПе сняли трубку. — Сингапур беспокоит, рейс девять ноль ноль два.

— Привет, Саня, — отозвался Витя, один из сменных руководителей ЦУПа. — Как сам?

— Как сала килограмм. Рейс нам вот подвинули и добавили два плеча на утро. Сделаете нам флайт-планы на все плечи сразу? Сингапур-Дакка, потом в Катманду, и обратно в Дакку.

— Сделаем. Загрузка какая?

Количество топлива, потребного для перелета, зависело от многих факторов — времени года и расположения аэродромов, удаления запасных аэродромов от маршрута полета и, конечно, загрузки. Пустому самолету, естественно, требовалось куда меньше керосина, чем груженому. Если ветер ожидался встречный, или в порту назначения было туго с топливом, то и заливались под пробки. Иногда приходилось брать топлива поменьше, потому что в порту назначения была слишком короткой взлетно-посадочная полоса (или, что хуже, недостаточно прочной — поэтому ограничивалась масса самолета).

— Та же, восемнадцать тонн до Дакки, далее до Катманду полторы сделайте, пожалуйста. А обратно… ну, наверное, килограмм двести поставь, у нас паллета пустая может быть на борту.

— Сделаем.

— Ай, спасибо, — Саша прикинул, сколько осталось спать, переставил будильник и снова провалился в сон.

Мне человеком быть порядком надоело,

Решать проблемы не умею, не хочу!

— внезапно заорал будильник на телефоне. По ощущениям — почти сразу после того, как он лег. Саня подлетел в кровати, выругался, стал вслепую нащупывать на прикроватной тумбочке мобильник, а тот верещал дальше:

Ушастым зайцем быть — вот это, братцы, дело!

Однажды точно в лес я ускачу![3]

— В лес бы щас неплохо, да! — вслух подумал Саша, выключив-таки будильник. Потер глаза кулаками и снова побрел в душ. При таком режиме труда и отдыха, сопряженном с прыжками через несколько часовых поясов, проснуться удавалось только после горячего душа. Кофе Саша с годами старался избегать — беспокоился за сердце.

В этот раз он сослепу (и спросонья) перепутал краны и включил только холодную воду, что его изрядно взбодрило. Придя в себя, Саша вышел из душа и достал из чемодана рабочий ноутбук. Пока закипал небольшой чайник, бортоператор успел проверить электронную почту, скачать присланные штурманом планы полета на флешку, послать их на адрес отеля с просьбой распечатать — и подготовить остальные документы. Потом зевнул, побросал вещи в чемодан и оделся. Залпом выпил стакан чаю. Глянул на себя в зеркало. Оттуда смотрела помятая щетинистая рожа с красными глазами.

— Ну, с добрым утром, чучело! — сказал сам себе Саша и вышел из номера.

Экипаж помаленьку собирался внизу. Миша уже курил снаружи, у входа в отель, Эдик любовался пальмами, Львович пил кофе в лобби-баре. Саша расплатился карточкой за все четыре номера, забрал распечатанные документы — и как раз в этот момент к отелю подкатил белый микроавтобус с табличкой «CREW»[4] под стеклом.

Обратный путь в аэропорт прошел без приключений. Опять граница и таможня, снова микроавтобус, несколько минут вдоль терминалов по перрону — и вот он, «Веселый Роджер», самолет с бортовым номером E7-JRO, возле которого уже маячит синяя пузатая цистерна топливозаправщика и белый фургон с бортпитанием. Пока Эдик заправлял самолет, Саша принял и загрузил в тележку на кухне бортпитание, пересчитал касалетки из алюминиевой фольги, ланчбоксы из прозрачного тонкого пластика, бутылки с водой и соками — в Дакке решено было бортпитание не брать, поскольку брезгливый бортоператор искренне сомневался в соблюдении местными поварами правил гигиены. Сингапур был в этом плане надежнее. Поэтому еду взяли сразу на три пролета, и ее получилось довольно много — по три горячих на каждого, плюс ланчбоксы с закусками, фрукты, вода. Кое-что даже пришлось сложить в коробку на свободном пространстве в грузовом отсеке.

После взлета Саша опять уткнулся в книгу, Эдик уснул в соседнем кресле, а пилоты неспешно повели транспортник на северо-запад, докладывая диспетчерам о проходе контрольных точек и беседуя о том о сем.

На снижении под крылом забурлила яркая зелень джунглей, разрезанных тут и там реками и речками, кое-где разбавленная мозаикой городков и деревень. Солнце барахталось в рваной облачности, то ярко освещая поверхность планеты, то ныряя в серо-белые клочья, застилавшие небесную синеву. Чтобы получше полюбоваться окрестностями, Саша пересел в кабину к пилотам.

— Смотри, истребитель впереди, — Миша указал на крохотную точку, мчавшуюся впереди. — Перед нами садиться будет.

— Порт совместного базирования, — добавил Львович. — Сколько тут летаю, вечно вояки крутятся. И за нами уже один ползет.

Под крылом уже уползали назад жилые кварталы, рассеченные полосками дорог. Транспортник проносился над разнокалиберными обшарпанными халупами, на мгновение накрывая их своей крылатой тенью. На одном из балконов Саша даже явственно рассмотрел дородную темнокожую женщину, развешивавшую белье, на другом — играющих детей.

На перроне царил обычный местный бардак — паллеты с грузом стояли на телегах и прямо на асфальте вокруг стоянок самолетов, периодически над головой с грохотом проносились истребители, у которых шли учебные полеты, а между стоянок, вывалив языки, слонялись ошалевшие от жары собаки. На краю перрона все так же маячили полуразобранные старые самолеты и списанные авиационные двигатели, — насколько помнил себя Саша, они там давили землю уже много лет.

Как и в Сингапуре, здесь было жарко и душно. Зарулив на грузовой перрон, «Веселый Роджер» встал в ряд с другими грузовыми самолетами из разных стран мира. Тут был и желто-белый «Аэробус» из Гонконга, и синий почтовый «Фоккер» из Дели, и даже пузатый серый «Боинг» из России (на таком же когда-то летал бортоператором Саша). Возле всех самолетов суетились смуглые грузчики. Из одного транспортника выгружали роскошный автомобиль, в другие — споро загружали объемистые паллеты с одеждой, пошитой на местных фабриках.

Выгрузка «Веселого Роджера» шла быстро. Три грузчика подкатывали металлические паллеты, похожие на большие противни с прикрепленной к периметру сеткой, к грузовому люку и выталкивали с борта самолета на пыхтящий теплым вонючим дымом хайлоудер — большую белую машину с двумя подъемными платформами, оснащенными роликами с электроприводом. Приняв на платформы две паллеты, оператор хайлоудера, ловко орудуя кнопками и рычажками на пульте управления, плавно опускал их с трехметровой высоты грузовой палубы почти на уровень земли и перемещал с платформы на приземистые тележки, также оснащенные роликами.

Саша и бригадир только разобрались с грузовыми документами, как первый автопоезд из пяти тележек, которые волок маленький красный трактор, уже уполз к длинному светло-серому зданию склада в полукилометре от стоянок.

— А где наш экспорт? — спросил Саша. — Одна паллета груза должна быть. Ящик вроде.

— Еще оформляется, — пояснил бригадир. — Мы сейчас вашу паллету одну разберем, груз на нее кинем и привезем…

— Саня! — крикнул Львович в открытую форточку кабины. — Подойди на минутку, будь ласка!

В небе над стоянкой прогрохотала и скрылась из виду пара камуфлированных истребителей.

— Сейчас, Дмитрий Львович! — отозвался бортоператор. — Как груз хоть выглядит? — спросил он бригадира.

— Ящик деревянный, да! — пожал плечами бригадир. — Снизу четыре ножки продольные. Из деревянных брусков. Весит восемьсот килограммов.

— Доски на паллету накидайте сплошным слоем, — распорядился Саша. — И закрепите сеткой. Ремни на борту накинем.

— Хорошо.

Саша бегом, через ступеньку, поднялся по трапу, утер со лба пот и сунулся в кабину.

— Ты в курсе, что в Катманду вчера случилось? — спросил Львович.

— Пока нет.

— Там вечером пассажирский борт выкатился. Сели в тумане на край полосы, выкатились на грунт, подломили носовую стойку, застряли и встали рядом с полосой. Перегородили ее левой плоскостью. От торца ВПП до плоскости — тысяча шестьсот девяносто метров. Нам для посадки нужно тысячу пятьсот ми-ни-мум, — сделал паузу капитан. — Если повезет, остановимся до того, как врежемся в его плоскость. Полоса в Катманду одна, взлетать только обратным курсом будем. Курс захода для нас только один, для местных на легкой технике есть заход противоположным курсом, со стороны гор, но нам его не дадут… — он глянул в планшет. — М-да…

— Лететь слишком рискованно, порт один из самых сложных в мире, — добавил Миша. — Заход для таких гостей, как мы, возможен только одним курсом, вокруг горы, погода часто гуляет… Ветерок бывает сильный.

— Порт сейчас закрыт по NOTAM[5]. Но нам выдали эксклюзивное разрешение на посадку, — продолжал Львович. — А у меня есть допуск на полеты на этот аэродром. Что у нас за груз?

— Домкрат надувной. Похоже, этого беднягу как раз им вытаскивать хотят.

— Понятно. Придется лететь.

— Вам виднее, — пожал плечами Саша. — Я человек подневольный, все летят, и я полечу.

— Да ты-то понятно, — хмыкнул Львович. — Я тебя что звал-то… На сколько мы можем облегчить самолет? Надо чтобы он на посадке весил как можно меньше, для сокращения пробега.

— На полтонны разом — легко. Снимаем техаптечку и сливаем всю воду из расходного бака в туалете, — перечислил бортоператор. — Руки мыть будем водой из бутылок. Можно попробовать груз на фанере вместо паллеты закатить — еще минус сто килограммов. Если возьмете поменьше топлива, то еще сколько-то выгадаем…

Масса пустого самолета являлась величиной постоянной, — ее значение вносили во все документы для расчетов. Масса топлива и груза менялась в зависимости от маршрута и загрузки. Пустой самолет летел дальше, чем груженый. А тяжелому самолету нужно было большее расстояние для взлета и посадки. Более легкий, понятное дело, смог бы остановиться после более короткого пробега.

— С топливом сейчас покумекаем, — кивнул Львович. — Спасибо. Как там с грузом?

— Скоро привезут.

— Скажешь потом, какую массу в расчеты включать. Москва нам в принципе полный карт-бланш дала на любой беспредел. Если там вдруг встанем по поломке из-за отсутствия техаптечки и запчастей, это их проблемы.

— Прекрасно.

По трапу загрохотали тяжелые ботинки, и в проеме двери появился смуглый грузчик в темно-синих штанах и футболке:

— Груз готов, сэр.

— Спасибо! Накладные на импорт и экспорт у вас? — деловито спросил Саша.

— Вот, сэр, — протянул грузчик несколько листов бумаги с разноцветными штампами склада и таможни. Саша мельком просмотрел данные — отправитель, получатель, характер груза, масса, прочие данные, — и кивнул, пряча бумаги в папку:

— Нормально, сейчас гляну — и будем грузить.

Они спустились на перрон, где у хайлоудера уже стоял ящик, скомплектованный на паллете и прикрепленный к ней сеткой.

— Фанера на складе есть? — спросил Саша.

— Есть, дюйм толщиной. Пойдет?

— Тащите. И вилочник вызови. Надо поставить ящик на эту фанеру. Вместо паллеты.

— В смысле? И так грузить будете?

— Именно. Вместо паллеты. Фанера жесткая, но легче.

— Ты крэйзи! — ухмыльнулся грузчик. — Но мне нравится!

— Спасибо, братан! — кивнул с улыбкой Саша.

Вскоре со стороны склада примчался вилочник с большим листом толстой фанеры. Бортоператор критически осмотрел его, потом распорядился:

— Фанеру — на хайлоудер, груз ставь поверх него, как на паллету. И потом к заднему багажнику подрули с одной пустой паллетой, я аптечку оттуда сниму, закиньте ее пока к себе на склад. Вернемся — заберем.

— Будет сделано!

Лист фанеры с установленным сверху ящиком аккуратно затолкали на борт «Веселого Роджера» и поставили в хвостовой части самолета, после чего бортоператор надежно привязал груз к полу швартовочными ремнями. Потом достал чистый бланк сводно-загрузочной ведомости и, хмурясь, несколько раз пересчитал на калькуляторе веса самолета. Вздохнул, заполнил нужные поля и расписался на бланке.

— Дмитрий Львович, масса груза и фанеры — восемьсот тридцать килограммов, — сказал он, вернувшись в кабину и протянув заполненный бланк командиру. — Загрузили, закрепили. Я пошел аптечку снимать. Грузовые документы на борту. Воду сольем сейчас. Эдик, поможешь местным товарищам?

— Конечно.

Под руководством Саши из заднего багажника выгрузили запасные колеса, ящик с запасным тормозом и прочее добро, входившее в техническую аптечку самолета. Возилось обычно все это с собой затем, чтобы в случае мелкой поломки не стоять в чужом порту и не ждать, пока привезут запчасть, а сразу заменить и лететь дальше.

— Похоже, приземлиться там сможем, — заключил тем временем Львович, пересчитав еще раз все параметры. — Борт почти пустой, остаток топлива маленький, притремся в начало полосы и сразу реверс — полтора километра нам хватит на торможение.

— А если что, уйдем сразу на второй, — поддержал его Миша.

Через какие-нибудь двадцать минут экипаж закончил все приготовления и закрыл входную дверь. Трап, взрыкнув двигателем, отъехал от самолета. Миша по радио вызвал вышку, запрашивая разрешение на запуск двигателей. Саша сел в кабину к пилотам, Эдик остался на кухне.

Еще через пять минут «Веселый Роджер» уже разбегался по полосе.

— Скорость сто пятьдесят! — сообщил Миша, глядя на стрелку указателя скорости. — Режим взлетный, параметры в норме.

Еще семь-восемь секунд разбега.

— Рубеж!

Стрелка указателя скорости прошла отметку в 250 километров в час — расчетную скорость принятия решения конкретно для этих условий взлета (высокогорье, малая загрузка, половинная заправка). Пока самолет ее не достиг — еще можно было бы прервать взлет и остановиться в пределах полосы, случись на борту какой-то критичный отказ. После — тормоза уже не помогли бы, и безопасно остановить борт в пределах полосы стало бы уже невозможно из-за инерции, оставалось бы только взлетать. Ну, или выкатываться на грунт за полосу, ломая шасси (а то и забор за полосой).

— Продолжаем взлет.

— Подъем.

Львович плавно потянул на себя штурвал, отрывая носовую стойку от полосы, и нос самолета пошел вверх. Еще мгновение — и «Веселый Роджер» оторвался от земли. Город за оградой порта стал проваливаться вниз.

— Шасси убрать!

— Шасси убрано! — Миша тут же перевел рычаг уборки шасси в верхнее положение. Стойки шасси медленно убрались, напоследок тряхнув самолет, пока раскрученные массивные колеса затормаживались, вращаясь по инерции в нишах в крыльях и фюзеляже. «Веселый Роджер» набирал высоту, удаляясь от Дакки на северо-северо-запад. Под крылом медленно таяли в дымке зеленые острова, склады, пирсы, дома богачей и синее море.

— Фары выключить, убрать! — сказал Львович. — Закрылки[6] ноль.

Миша убрал закрылки. Зажужжав приводами, закрылки встали в полетное положение. Индикаторы их на потолочной панели вначале из оранжевых стали зелеными, а потом и вовсе погасли.

Потом, дождавшись другой команды, сменил радиочастоту и доложил диспетчеру о том, что взлет произведен.

— Спокойного полета, — пожелали с земли.

— Спасибо. Хорошего дня!

Дакка окончательно растаяла в облаках за кормой. Подчиняясь командам диспетчера, экипаж постепенно занимал все более высокие эшелоны, пока самолет не забрался на высоту в одиннадцать тысяч сто метров.

«Дзынь!» — звякнул сигнал отключения табло «Пристегните ремни».

— Саня, чайник ставь! Чай делай на всех! И горячее в печку кидай! — он щелкнул «Галей».

— Да, мой капитан, — Саша встал и сложил откидное сиденье, потом вышел на кухню.

— И музыку поставь, пожалуйста. Я желаю лететь с комфортом.

— Да, мой капитан!

I’ve got the devil on my shoulder, over and over

And I just can’t sink any lower, lower and lower

The hounds of hell are getting closer, closer and closer

I’ve got the devil on my shoulder, over and over[7],

— раздалось вскоре с кухни.

— О. Так лететь зело приятнее! — оценил Львович, откидываясь на спинку сиденья и глядя вдаль.

 Разовый нерегулярный рейс, выполняемый для конкретного заказчика.

 Устройство, используемое для эвакуации выкатившихся воздушных судов в случае, если повреждено шасси.

 Песня «Заяц» в исполнении группы «КняZz» и Балу.

 «Экипаж» (англ.).

 NOTAM (сокращение от англ. NOTice to AirMen) — оперативно распространяемые извещения об изменениях в правилах проведения и обеспечения полетов, описывающие, например, временные или постоянные ограничения на полеты в определенных зонах, режиме работы аэропортов, и пр.

 Элемент механизации крыла самолета, отклоняемая поверхность на его задней кромке, позволяющая увеличить несущую способность крыла и уменьшить взлетную и посадочную скорости.

 Песня «Devil on my shoulder» группы Billy Talent. Примерный перевод: «Дьявол снова и снова на моем плече, я не могу пасть еще ниже, адские гончие все ближе и ближе, дьявол вновь на моем плече…».

Глава 3. Горными тропинками

— Чай готов, джентльмены, — вернулся Саша. На подносе исходили паром два бумажных стакана. — Горячее греем.

— На «Ан-двенадцать»[1] мы так не парились с центровкой и загрузкой, — заметил капитан, размешивая сахар. — До килограммов вот так не считали. Ну, так, больше на глаз. Но там и сам самолет сконструирован с запасом, позволял это делать.

У Львовича за спиной был не один десяток лет в военно-транспортной авиации и три войны за плечами — еще до того, как он пересел с советского военно-транспортного самолета на русский гражданский. Он помнил небеса Анголы, Югославии и Таджикистана. Путь его к небу оказался куда более извилистым, чем у Миши — тот после гражданского летного училища поработал немного на двухмоторном легком Л-410[2] на мирном русском севере, возя почту, грузы и вахтовиков, после чего с полгода летал вторым пилотом на Ил-76 одной белорусской грузовой авиакомпании, промышлявшей международными чартерами, а затем перешел в «FIREBIRD CARGO» — также на должность второго пилота.

— Ну, то военный борт. Он как трактор, — пожал плечами Саня. На том типе он не работал, но немного его особенности знал. По образованию Саша был логистом, который волей случая однажды оказался задействован в обеспечении грузовых чартерных рейсов своей авиакомпании, понемногу став заниматься и всей вспомогательной работой в качестве бортоператора. Прошел необходимые обучения, что-то изучил дополнительно и сам — когда пришлось летать в чартеры куда попало и грузить там что ни попадя. Налет ему, в отличие от пилотов, не засчитывали, потому и льготная пенсия не светила — но он и не переживал по этому поводу: на жизнь ему хватало, и мир заодно посмотреть удавалось.

— Ну, так ото ж. Я с перегрузом даже летал, было дело. Тут попробуй с перегрузом — взлетит, конечно, ежели полоса подлиннее окажется, но сложнее все будет. А там главное было полосу подлиннее. И на посадке на три точки[3] притереться плавненько так…

Серебристый тревожный звук колокольчика перебил их светскую беседу.

— Оп-па! — сказал Батя. —