2

Обучение в академии Лейк-Форест, привилегированной школе с двенадцатилетней системой обучения, расположенной в зеленом пригороде Атланты, где я работаю методистом, стоит 24 435 долларов. С учетом пятипроцентной инфляции тринадцать лет пребывания вашего чада в этих священных стенах обойдутся вам более чем в четыреста тысяч, и это еще до того, как оно поступит в колледж. У нас учатся сыновья и дочери главврачей и директоров компаний, банкиров и предпринимателей, ведущих крупных новостных каналов и профессиональных спортсменов. Отпрыски самых богатых и состоятельных родителей и самые испорченные дети, каких только можно себе представить.

Я вхожу в двустворчатые двери в начале одиннадцатого – опоздав на добрых два часа, благодаря неторопливости Уилла и гвоздю на дороге – и направляюсь по застеленному ковром коридору. В здании стоит тишина, какая бывает, только когда ученики сидят по классам, уставившись в экраны своих ноутбуков, естественно самой последней модели. Сейчас середина третьего урока, так что можно не торопиться.

Завернув за угол, я не слишком удивляюсь, когда вижу двух подростков, стоящих в коридоре около двери в мой кабинет, склонив головы над своими гаджетами. Ученики знают, что мои двери всегда открыты для них, и часто этим пользуются.

Но тут из класса в коридор выбегают еще ребята, они возбужденно переговариваются, и тревога, звучащая в их голосах, заставляет мои ноги прирасти к полу.

– В чем дело? Почему вы не в классе?

Бен Уиллер поднимает голову от айфона.

– Самолет упал. Говорят, он вылетел из Хартсфилда.

Ужас сдавливает мне грудь, сердце прекращает биться.

Я приваливаюсь к шкафчику для одежды.

– Какой самолет? Где?

Он пожимает худым плечом:

– Подробности пока не известны.

Я протискиваюсь через толпу учеников, кидаюсь к столу и хватаю трясущимися руками компьютерную мышку.

– Ну давай, давай, – шепчу я, выводя компьютер из спящего режима. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, что мне известно про рейс Уилла. Его самолет полчаса как должен быть в воздухе и уже подлетать к Флориде. Несомненно, совершенно точно, упал совсем другой самолет. Я имею в виду, так ведь может быть? Из аэропорта Атланты каждый день вылетают тысячи самолетов, и они просто так не падают с неба. И конечно же никто не пострадал.

– Миссис Гриффит, с вами все в порядке? – окликает меня от дверей Эва, хрупкая десятиклассница, но у меня так шумит в ушах, что я с трудом слышу ее слова.

Интернет-браузер наконец загружается, и я негнущимися пальцами набираю в поисковике адрес новостного сайта CNN. И начинаю молиться: «Господи, пожалуйста, только не Уилл».

Фотографии, которые заполняют экран через несколько секунд, шокируют. Развороченные останки самолета разбросало взрывом, на обугленном поле там и сям валяются дымящиеся обломки. Жуткая катастрофа, худшее из того, что могло произойти, в таких случаях надежды найти выживших не остается.

– Вот бедняги, – шепчет Эва прямо над моей головой.

Накатывает тошнота, в горле начинает саднить, и я прокручиваю изображение вниз, пока не нахожу сведения о рейсе. «Либерти эйрлайнс», рейс 23. Тут я с шумом выдыхаю и чувствую, как от облегчения мое тело становится ватным.

Эва осторожно касается моей руки:

– Миссис Гриффит, в чем дело? Чем я могу помочь?

– Все в порядке. – Слова даются мне с трудом, воздуха по-прежнему не хватает, как будто легкие еще не вспомнили, как дышать. Знаю, я должна испытывать сострадание к пассажирам рейса 23 и их семьям, к тем несчастным, разорванным на куски в небе над кукурузным полем где-то в Миссури, к их родным и друзьям, которые узнали о произошедшем так же, как и я, из соцсетей и этих ужасных фотографий на экранах компьютеров, но вместо этого ощущаю лишь облегчение. Оно действовало на меня как валиум, быстро, мощно и эффективно. – Уилла не было в том самолете.

– Кто такой Уилл?

Я тру руками щеки и стараюсь успокоиться, но паника не отступает.

– Мой муж. – Хотя я уже в который раз повторяю себе, что это не тот самолет, пальцы по-прежнему дрожат, а сердце бьется как сумасшедшее. – Он сейчас летит в Орландо.

Ее глаза широко распахиваются.

– Вы думали, он в том самолете? Господи, неудивительно, что вы так раскисли.

– Я не раскисла, просто… – Я прижимаю ладонь к груди, делаю глубокий вдох и откашливаюсь. – Вообще-то моя реакция полностью соответствует ситуации. Сильный страх спровоцировал резкий выброс адреналина, и тело отреагировало. Но теперь я в порядке. Буду в порядке.

От того, что я громко вслух объясняю физиологические реакции своего тела, облекая их в научные термины, тиски, сжимающие мою грудь, понемногу слабеют, а пульсация в голове стихает. «Слава богу, это был не самолет Уилла».

– Да ладно, я вас не осуждаю. Я видела вашего мужа. Он клевый. – Эва бросает рюкзак на пол и усаживается на стул в углу, закидывая ногу на ногу. Юбка у нее намного короче той длины, которую предписывают школьные правила. Как и многие девочки в школе, Эва подворачивает пояс юбки, пока подол не оказывается до неприличия высоко. Ее взгляд останавливается на моей правой руке, до сих пор прижатой к груди.

– Кстати, классное кольцо. Новое?

Я роняю руку на колени. Конечно, Эва не могла не заметить кольцо. И ей наверняка известно, сколько оно может стоить. Я игнорирую комплимент, сосредоточившись на первой половине фразы.

– Где ты видела моего мужа?

– На вашей странице в «Фейсбуке». – Она ухмыляется. – Если бы каждое утро просыпалась рядом с таким мужчиной, я бы тоже опаздывала на работу.

Я напускаю на себя строгий вид.

– Я, конечно, рада поболтать с тобой, но не пора ли тебе вернуться в класс?

Хорошенькие губки Эвы кривятся в недовольной гримасе. Даже нахмуренная, она все равно великолепна. Незабываемо, до боли прекрасна. Большие голубые глаза. Нежная кожа. Длинные, блестящие каштановые локоны. К тому же она умна и, если захочет, может быть невероятно смешной. Она может заполучить любого мальчишку в школе… и своего не упускает. Эва не слишком разборчива, и, если верить «Твиттеру», добиться ее расположения не трудно.

– Я прогуливаю, – говорит она тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми.

Одариваю ее профессиональной улыбкой психолога, дружеской и без капли осуждения.

– Почему?

Эва вздыхает и закатывает глаза.

– Потому что избегаю находиться в одном помещении с Шарлоттой Уилбэнкс и дышать с ней одним воздухом. Она ненавидит меня, и, уверяю вас, это чувство взаимно.

– Почему ты думаешь, что она тебя ненавидит? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Вражда бывших лучших подруг, Шарлотты и Эвы, давняя, и о ней всем прекрасно известно. Что именно послужило поводом к войне много лет назад, уже никто не и помнит, все похоронено под ворохом пошлых и обидных сообщений в «Твиттере», в которых выражение «дрянная девчонка» приобрело совсем иной смысл. Судя по тому, что я видела вчера в ленте, сейчас они ссорятся из-за своего одноклассника Адама Найтингейла, сына легенды кантри-музыки Тоби Найтингейла. В прошедший уик-энд, судя по фотографиям, Эва и Адам обнимались в местном фреш-баре.

– Да кто знает? Наверное, потому, что я красивее. – Она придирчиво разглядывает свой совершенный маникюр, ярко-желтый гель сверкает так, будто его только вчера нанесли.

Так же как и у многих других учеников в этой школе, родители Эвы готовы дать дочери все, чего она ни пожелает. Кабриолет последней модели, путешествия первым классом по экзотическим местам, платиновую карту «Американ экспресс» и свое благословение. Но осыпать дочь подарками не означает уделять ей внимание, и, если бы родители пришли ко мне на прием, я посоветовала бы им подавать ей лучший пример. Мать Эвы – известная в Атланте светская львица, обладающая уникальной способностью смотреть в другую сторону каждый раз, как отец девочки, пластический хирург, которого в городе называют «Мистер грудь», лапает очередную девицу в два раза моложе его самого, а это случается часто.

В университете меня учили, что природа и воспитание в равной степени влияют на характер человека, но мой профессиональный опыт говорит о том, что воспитание всегда берет верх. Чем больше ошибок совершают родители, тем больше их совершает ребенок. Вот так все просто.

Но я также уверена, что у всех, даже у самых плохих родителей и самых невоспитанных детей, есть оправдание. В случае Эвы оно заключается в том, что она ничего не может с собой поделать. Ее такой сделали родители.

– Уверена, что если ты немного подумаешь, то сможешь найти причину получше…

– Тук-тук. – В дверях возникает директор старшей школы Тед Роулингс. Тощий и долговязый, с шапкой густых темных волос, Тед напоминает мне пуделя, он серьезен во всем, только не в выборе галстуков. У него их, должно быть, сотни, и все они совершенно чудовищны, нелепы и непременно со школьной тематикой, но каким-то непостижимым образом ему удается выглядеть в них обаятельно. Сегодня на нем ярко-желтый галстук из полиэстера с физическими формулами. – Полагаю, вы уже слышали об авиакатастрофе.

Я киваю и перевожу взгляд на фотографии на экране. Несчастные люди. Несчастные семьи.

– Наверняка в том самолете были чьи-то знакомые, – говорит Эва. – Вот увидите.

От ее слов у меня по спине бегут мурашки. Конечно, она права. Атланта – большая деревня, где точно действует теория шести рукопожатий. Вероятность того, что у кого-то из учеников или сотрудников школы могут оказаться знакомые среди жертв авиакатастрофы, очень велика. Остается только надеяться, что среди них не будет чьих-то родственников или близких друзей.

– Дети встревожены, – говорит Тед. – Это вполне понятно, так что о работе в классе сегодня можно забыть. Но я хотел бы с вашей помощью попытаться извлечь уроки из этой трагедии. Нужно создать для учеников место, где бы они чувствовали себя в безопасности и могли поговорить о произошедшем или задать вопросы. И если мисс Кэмпбелл права и кто-то в Лейк-Форест потерял близких в катастрофе, мы должны быть готовы оказать им моральную поддержку.

– Звучит превосходно.

– Отлично. Рад, что вы со мной согласны. Я объявлю общее собрание в актовом зале, и вы поможете мне его провести.

– Разумеется. Только дайте мне пару минут на то, чтобы взять себя в руки, и я присоединюсь к вам.

Тед ударяет кулаком по двери и торопливо удаляется. Услышав, что урок литературы отменен, Эва поднимает рюкзак и некоторое время копается в нем, пока я ищу в ящике стола пудреницу.

– Вот. – Она вываливает мне на стол кучу тюбиков с дорогой косметикой. Chanel, Nars, YSL, Mac. – He обижайтесь, но вам это сейчас нужней, чем мне.

И она мягко улыбается.

– Спасибо, Эва. Но у меня все есть.

Однако Эва не спешит убирать косметику и стоит, переминаясь с ноги на ногу и крутя одной рукой лямку рюкзака. Она покусывает губы и внимательно разглядывает мыски своих оксфордских туфель, и мне приходит в голову, что за бравадой вполне может скрываться застенчивость.

– Я правда рада, что вашего мужа не было в том самолете.

На этот раз облегчение накатывает медленной волной, согревая меня, как жар разгоряченного во сне тела Уилла сегодня утром.

– Я тоже.

Когда она наконец уходит, я достаю телефон и набираю номер Уилла. Я знаю, что он сможет ответить еще только примерно через час, но мне нужно услышать его голос, пусть даже на автоответчике. От мягкого, знакомого голоса напряжение в мышцах ослабевает.

«Это голосовая почта Уилла Гриффита…»

Я дожидаюсь сигнала, откинувшись на спинку кресла.

«Привет, малыш, это я. Я знаю, что ты еще в воздухе, но самолет, вылетевший из Хартсфилда, разбился вскоре после взлета, и пятнадцать ужасных секунд я думала, что ты мог быть там, мне просто нужно было… не знаю, убедиться, что с тобой все в порядке. Я, наверно, глупая, но позвони мне сразу, как приземлишься, ладно? Дети возбуждены, так что я буду в актовом зале, но обещаю, что отвечу на звонок. Ну все, мне надо бежать, поговорим позже. Ты мой самый любимый человек, и я уже соскучилась».

Сую телефон в карман и направляюсь к двери, косметика Эвы так и остается лежать горой на моем столе.

3

Сидя рядом со мной на сцене, Тед разглаживает рукой галстук и, обращаясь к старшеклассникам, заполнившим зал, говорит:

– Как вы все знаете, самолет компании «Либерти эйрлайнс», выполнявший рейс номер 23 из международного аэропорта Хартсфилд-Джексон в Сиэтл, штат Вашингтон, разбился меньше чем через час после взлета. Все сто семьдесят девять пассажиров числятся погибшими. Мужчины, женщины и дети, такие же люди, как мы с вами. Я собрал вас здесь, чтобы мы могли поговорить об этом открыто и честно, не вынося никаких суждений. Трагедии, подобные этой, заставляют всех нас задуматься об опасностях, которыми полон наш мир. О нашей уязвимости, о том, как хрупка может быть жизнь. Здесь, в этой комнате, вы в полной безопасности и можете задавать вопросы, и плакать, и делать все, что вам необходимо, чтобы справиться с переживаниями. Давайте договоримся, что все, что происходит в этом зале, здесь и останется.

Любой другой на его месте провел бы общешкольную минуту молчания и велел бы детям возвращаться к работе. Но Тед знает, что для подростков катастрофа важнее повседневных уроков, а поскольку он во всем, и в хорошем, и в плохом, видит возможность чему-то научиться, дети полностью ему доверяют.

Я обвожу взглядом учеников школы Лейк-Форест – всего примерно триста детей, – половина ребят напугана фотографиями рухнувшего с небес на землю самолета, в котором, возможно, находились их знакомые или соседи, а другая пребывает в эйфории по поводу отмены занятий. Их возбужденные голоса гулко звучат в огромном помещении.

– Это что-то вроде групповой терапии? – слышится голос одной из девочек.

– Ну… – Тед вопросительно смотрит на меня, я киваю. Если в чем ученики Лейк-Форест чувствуют себя в своей тарелке, так это в терапии, и в групповой, и в любой другой. У наших детей номер психотерапевта стоит на быстром наборе. – Да. Точно, как групповая терапия.

Теперь, когда им стало понятно, чего ждать, школьники расслабляются, откинувшись на спинки бархатных кресел и скрестив руки.

– Я слышал, это террористы! – выкрикивает кто-то из задних рядов. – И что ИГИЛ уже взяло на себя ответственность.

– Кто тебе это сказал, Сара Палин? – оборачивается со своего места в первом ряду Джонатан Вандербик, старшеклассник, с трудом доучившийся до выпускного класса.

– Кайли Дженнер перепостила в «Твиттере».

– Отлично, – фыркает Джонатан. – Кардашьяны большие специалисты по части нашей национальной безопасности.

– Ну все, все. – Тед стучит пальцем по микрофону, призывая всех к порядку. – Давайте не будем нагнетать страсти, повторяя слухи и домыслы. Я внимательно смотрел новости, передали только, что самолет разбился. Не было сказано ни почему это произошло, ни кто был на борту. Информация появится только после того, как удастся связаться с родственниками всех пассажиров и членов экипажа.

Последние слова оказываются подобны зажигательной бомбе. Пару секунд они висят в воздухе, подобно раскаленному шару.

– А теперь миссис Гриффит хочет вам кое-что сказать, и потом она же поведет нашу дискуссию. Я же тем временем буду отслеживать новости на канале CNN на моем ноутбуке, и, как только появится новая информация, я прерву разговор и зачитаю ее вслух, так чтобы мы все были в курсе событий. Ну как, хороший план?

Все кивают. Тед передает мне микрофон.

Мне хочется сказать, что я провела следующие несколько часов, глядя на свой телефон в ожидании звонка Уилла, но через семьдесят шесть минут после катастрофы, спустя всего десять минут с начала нашей беседы и за добрых пятнадцать минут до того, как представители авиакомпании должны выступить с первым официальным заявлением, CNN сообщает, что команда школы Уэллс по лакроссу, все шестнадцать игроков вместе с тренерами, были среди 179 погибших. Очевидно, они направлялись на турнир межсезонья.

– О боже! Как это может быть? Мы же играли с ними на прошлой неделе.

– На прошлой, тупица. Сама же только что сказала. У них была куча времени, чтобы сесть сегодня утром в тот самолет.

– Сам ты тупица, придурок. Я говорю о том, что мы продули и уступили Уэллсу право играть в турнире. Сам подумай.

– Подождите, – говорю я, не давая спору разгореться. – Неверие – нормальная реакция на сообщение о смерти друга, но гнев и сарказм – не лучший способ справиться с горем, и я уверена, что вам всем это отлично известно.

На лицах детей отражается раскаяние, и они поникают в своих креслах.

– Слушайте, я понимаю, что прятаться за негативными реакциями проще, чем открыто столкнуться с гибелью наших друзей и товарищей, – мягко говорю я. – Но это естественно, что вы чувствуете себя растерянными, расстроенными, шокированными или даже беззащитными. Все это нормальная реакция на такие страшные новости, и откровенный разговор поможет нам справиться с нашими чувствами. Хорошо? Уверена, что Кэролайн не единственная, кто сейчас вспоминает последнюю встречу с игроками из Уэллса. Кто-нибудь еще был на этой игре?

Одна за другой поднимаются руки, и ученики начинают говорить. В основном говорят о том, что были на том же поле в то же время, но ясно, что дети напуганы тем, как близко подошла смерть, особенно члены команды по лакроссу. Если бы они победили в том матче, если бы команда Лейк-Форест прошла в турнир, на борту самолета запросто могли оказаться наши ребята. До часа дня, когда мы прерываемся на обед, я поддерживаю разговор и направляю его в нужное русло, что требует от меня предельной концентрации.

Наконец дети выходят из зала, и я достаю из кармана телефон. Пустой экран заставляет меня нахмуриться. Уилл приземлился больше часа назад, но до сих пор от него нет ни звонка, ни сообщения, ничего. Где он, черт возьми?

Тед накрывает ладонью мою руку.

– Все в порядке?

– Что? Ах да, все в порядке. Просто я жду звонка от Уилла. Он улетел сегодня утром в Орландо.

Глаза у Теда расширяются, лицо трогает сочувственная гримаса.

– Тогда понятно, почему у вас было такое лицо, когда я зашел сегодня в ваш офис. Вы, должно быть, были здорово напуганы?

– Да, и Эва, бедняжка, приняла на себя удар. – Я машу в воздухе телефоном. – Просто пытаюсь связаться с ним.

– Конечно, конечно. Идите.

Я спрыгиваю со сцены и иду по центральному проходу к дверям, на ходу набирая номер Уилла. По своему устройству школа Лейк-Форест напоминает студенческий городок, где на территории площадью один акр расположилось полдюжины увитых плющом зданий. По вымощенной плиткой дорожке я направляюсь к зданию, в котором размещаются старшие классы. Дождь прекратился, но свинцовые тучи по-прежнему нависают над землей, а пронизывающий ледяной ветер заставляет меня ежиться. Я поплотнее прижимаю свитер к груди, поднимаюсь по лестнице к дверям и оказываюсь в тепле как раз в тот момент, когда телефон Уилла перенаправляет мой звонок в голосовую почту.

Что за черт!

В ожидании звукового сигнала я пытаюсь немного себя взбодрить. Я убеждаю себя, что волноваться не о чем. Что наверняка существует простое объяснение, почему он не звонит. Что последние несколько месяцев ему приходится очень напряженно работать и он не высыпается. Возможно, он просто задремал. К тому же муж очень рассеянный человек, он типичный компьютерщик, просто не способный на чем-то сосредоточиться. Я представляю, как он набирает сообщение, а потом забывает нажать на клавишу «Отправить». Воображаю, как он общается со съехавшимися на конференцию шишками, стоя у гостиничного бассейна со звонящим телефоном в руке. А может, его телефон просто разрядился или он забыл его в самолете. Размышляя таким образом, я чувствую себя почти счастливой.

– Привет, дорогой. – Я стараюсь, чтобы в моем голосе не звучала тревога. – Просто хотела убедиться, что все в порядке. Ты, наверное, уже в отеле, но номер не очень или возникли еще какие-то сложности. В любом случае позвони мне, когда у тебя будет минутка. Из-за катастрофы я немного нервничаю, и мне правда нужно услышать твой голос. Ну все, звони. Ты мой самый любимый человек.

В офисе я сразу направляюсь к компьютеру и открываю почту. Месяц назад Уилл пересылал мне информацию о конференции, но в моем ящике скопилось более трех тысяч сообщений, и найти в нем что-то довольно сложно. Немного повозившись, я нахожу нужное письмо:

«От кого: W. Griffith@appsec-consulting.com

Кому: irisgriggith@lakeforrestacademy.org

Тема: FW: Кибербезопасность критически важных активов: встреча руководителей разведывательных служб.

Смотри! В четверг я основной докладчик. Будем надеяться, что они не уснут, как это делаешь ты, когда я начинаю говорить о работе. Ц.

Уилл М. Гриффит

Старший инженер-программист»

По телу прокатывается волна облегчения, и я чувствую себя в безопасности. Вот здесь написано черным по белому. Уилл в Орландо, живой и здоровый.

Я кликаю на приложение, открывается страница с расписанием конференции. Где-то в середине страницы помещается фотография Уилла, а напротив нее краткая справка касательно его опыта в области управления рисками. Я нажимаю на «Печать» и выписываю на листочек название гостиницы, потом снова захожу в Интернет, чтобы найти телефон. Когда я копирую номер, звонит телефон, и на дисплее возникает мамино лицо.

Я чувствую беспокойство в груди. Сама будучи логопедом, мама отлично знает, что такое работать в школе, и никогда не беспокоит меня в рабочее время, если только это не вопрос жизни и смерти. Как это было в тот раз, когда мотоцикл отца попал передним колесом в рытвину на дороге и, совершив в воздухе оборот на триста шестьдесят градусов, рухнул на асфальт. Приземление было таким жестким, что отец сломал ключицу, а его шлем раскололся пополам.

Вот почему сейчас я, вместо приветствия, сразу спрашиваю:

– Что случилось?

– О, милая. Я только что смотрела новости.

– Про самолет? Я знаю. Мы весь день обсуждаем это в школе. Дети потрясены и очень нервничают.

– Но я не об этом. В смысле не совсем… Я имела в виду Уилла, дорогая.

То, как она это сказала, осторожно и будто избегая напрямую спрашивать про Уилла, заставляет каждый волосок на моем теле встать дыбом.

– А что с ним?

– Ну, для начала, где он?

– В Орландо, на конференции. А что?

Мама выдыхает так громко, что у меня чуть не лопается барабанная перепонка, а ведь она всегда держит трубку подальше от головы.

– Ну слава богу! Я была уверена, что это не может быть твой Уилл.

– О чем ты говоришь? Кто не может быть?

Ответ мне расслышать не удается из-за крика заглядывающей в дверь старшеклассницы:

– Мистер Роулингс велел сказать вам, что опубликован список имен!

Она вопит так громко, словно я не сижу в комнате в метре от нее и не разговариваю по телефону. Я шикаю на нее и взмахом руки велю ей идти.

– Мам, давай все сначала. Кто не мой Уилл?

– По их данным, на борту того самолета был пассажир по имени Уильям Мэтью Гриффит.

Где-то внутри моего существа, в самой его первобытной глубине пульсирует мысль: «Это не мой муж». Мой Уилл летел на другом самолете, принадлежащем абсолютно другой авиакомпании. И даже если это было бы не так, мне бы уже позвонили из «Либерти эйрлайнс». Они бы не стали публиковать его имя, не известив сначала меня – его жену, его самого любимого человека на планете.

Но прежде, чем я успеваю сказать все это маме, на второй линии раздается сигнал вызова. Слова на экране заставляют мое сердце замереть.

«Либерти эйрлайнс».

4

Трясущейся рукой я сбрасываю мамин звонок и отвечаю авиакомпании.

– Алло? – В горле у меня пересохло, и поэтому голос звучит тихо и хрипло.

– Добрый день, могу я поговорить с Айрис Гриффит?

Я понимаю, зачем мне звонит эта женщина. Понимаю потому, как она произносит мое имя, по ее нейтральному тону и деловой интонации, и у меня перехватывает дыхание.

Но она ошибается. Уилл в Орландо.

– Уилл в Орландо, – слышу я свой голос.

– Простите… Этот номер принадлежит Айрис Гриффит?

Что, если я отвечу нет? Тогда эта женщина не скажет мне то, зачем она звонит? Она повесит трубку и позвонит жене другого Уильяма Мэтью Гриффита?

– Я Айрис Гриффит.

– Миссис Гриффит, меня зовут Кэрол Мэннинг, я звоню из компании «Либерти эйрлайнс». Уильям Мэтью Гриффит указал вас как контактное лицо в случае чрезвычайной ситуации.

«Уилл в Орландо. Уилл в Орландо. Уилл в Орландо».

– Да. – Я надавила рукой на живот. – Я его жена.

Я его жена. По-прежнему его жена.

– Мэм, с глубоким прискорбием сообщаю, что ваш муж был одним из пассажиров рейса 23, вылетевшего этим утром и потерпевшего катастрофу по пути из Атланты в Сиэтл. – Ее голос звучит механически, как будто она читает по бумажке. Как будто это Сири[1] звонит мне, чтобы сообщить, что мой муж мертв.

Тело перестает меня слушаться, и я начинаю валиться вниз. Упав грудью на колени, я сгибаюсь пополам, словно сломанная ветка. От потрясения мне кажется, будто я получила удар под дых, и я со стоном выдыхаю.

– Я понимаю, что для вас это страшный удар, и заверяю, что «Либерти эйрлайнс» всегда готова оказать вам поддержку. Мы открыли телефонную и электронную горячие линии, по которым вы в любой момент можете с нами связаться. Информация на нашем сайте www.libertyairlines.com также постоянно обновляется.

Если она и говорит что-то еще, я уже не слышу ее. Телефон с грохотом падает на пол, а я сползаю с кресла и, сидя на полу посреди офиса, прямо на глазах у столпившихся в дверях школьников, рыдаю, зажав рот руками.

– Ох, Айрис. Я только что узнал. Мне очень, очень жаль. – В поле моего зрения появляются два ботинка большого размера.

Я смотрю на Теда сквозь упавшие на лицо волосы, на его озабоченно приподнятую бровь под пуделиными кудряшками и облегченно вздыхаю. Тед умеет решить любую проблему. Он что-нибудь придумает. Он позвонит кому-нибудь, кто скажет, что это был не тот Уилл, не тот самолет, а я – не та жена.

Я пытаюсь взять себя в руки, но у меня ничего не выходит, и только тут я замечаю, что в моем кабинете полно старшеклассников. До этого я слышу, как они толпятся в коридоре и, понизив голос, переговариваются, стараясь, чтобы их слова не долетали до моих ушей. «Муж… самолет… мертв…», я понимаю, что они слышали новости.

Нет. Сегодня утром, пока я наливала кофе в термокружки, Уилл смотрел в своем телефоне погоду в Орландо.

– Сегодня тридцать градусов, – сказал он, покачав головой. – А до лета еще далеко. Вот почему мы никогда не будем жить во Флориде.

Эва смотрит на меня глазами полными слез.

– Уилл в Орландо, – говорю я, и на ее лице отражается жалость.

Мне неловко, что она видит меня такой, что они все видят такой, помятой, зареванной, на полу. Я закрываю лицо руками и мысленно молюсь, чтобы все ушли. Я хочу, чтобы меня просто оставили одну. Моя политика «открытых дверей» ни к черту не годится.

– Позвольте, я вам помогу. – Тед поднимает меня с пола и усаживает в кресло.

– Где мой телефон? Я хочу еще раз позвонить Уиллу.

Он наклоняется, поднимает телефон и подает его мне.

Девять пропущенных вызовов. Увидев, что все они от мамы, я чувствую раздражение. Ни одного звонка от Уилла.

– Ребята, оставьте нас одних, ладно? – просит Тед, обернувшись через плечо. – И закройте за собой дверь.

Один за другим дети начинают выходить из кабинета, бормоча соболезнования. Проходя мимо, Эва слегка дотрагивается пальцем до моей руки, я отшатываюсь. Я не нуждаюсь в ее сочувствии. Мне вообще не нужно ничье сочувствие. Сочувствие означает, что все сказанное мне той женщиной правда. Сочувствие означает, что Уилл мертв.

Когда все выходят и мы остаемся вдвоем, Тед кладет руку на мое плечо.

– Могу я кому-то позвонить?

Позвонить! Я же собиралась позвонить в гостиницу. Мой взгляд падает на листок с информацией о конференции, я выдергиваю его из принтера и машу им перед лицом Теда.

– Вот! Вот доказательство того, что Уилл в Орландо. Завтра он выступает с докладом. Он не мог быть в самолете, направлявшемся в Сиэтл. Он летел в Орландо. – С каждым словом в моей душе расцветает надежда.

– Он зарегистрировался в гостинице? – спрашивает Тед, по его тону я понимаю, что он пытается меня подбодрить.

Дрожащими пальцами я нащупываю листок, на котором нацарапан номер гостиницы, и набираю его на своем телефоне. Должна признаться, что мне трудно выносить откровенное желание Теда смягчить удар, читающееся на его лице, он явно считает мою затею пустой тратой времени и не разделяет моих надежд. Чтобы не смотреть на него, я упираю взгляд в стол и начинаю внимательно разглядывать покрывающие его поверхность царапины. Телефон все звонит, но трубку никто не берет.

Спустя целую вечность задорный женский голос отвечает:

– Добрый день, «Вест-Ин», Юниверсал бульвар. Чем могу помочь?

– Соедините с номером Уилла Гриффита, пожалуйста. – Слова сыплются из меня как горох, сбивчиво и торопливо, как у нанюхавшегося кокаина аукциониста.

– С удовольствием, – чирикает мне в ухо портье. Уверена, что ей все время приходится общаться с сумасшедшими тетками, разыскивающими своих ветреных любовников и неверных мужей. В «Вест-Ин», должно быть, разработана целая инструкция относительно того, как общаться с такими, как я. – Гриффит, вы сказали?

– Да, Уилл. Или, может быть, Уильям, средний инициал «М». – Я набираю в грудь побольше воздуха, пытаясь успокоиться, но все никак не могу унять дрожь.

Тед снимает пиджак и набрасывает его мне на плечи. Я понимаю, что он хочет мне добра, но этот жест такой личный, а от пиджака исходит запах Теда, приятный и чужой. Мне хочется скинуть пиджак и выбросить его в окно. Я не хочу, чтобы моего тела касалась одежда какого-то другого мужчины, кроме Уилла.

Несколько секунд девушка-портье на том конце провода постукивает пальцами по клавиатуре компьютера.

– Хм, извините, но я не могу найти бронь на имя мистера Гриффита.

– Проверьте еще раз. Прошу вас. – Я едва сдерживаю рыдания.

Снова повисает долгая пауза, заполненная щелчками клавиатуры. Страх начинает расползаться по моему телу, словно какой-то паразит, медленно, но верно пожирая мою уверенность.

– А вы уверены, что речь идет именно об этом отеле нашей сети? У нас есть еще здание в Лейк-Мэри, к северу от города. Если хотите, могу дать вам номер.

Я мотаю головой, пытаясь смахнуть слезы, мешающие мне прочесть адрес гостиницы, указанный внизу страницы.

– Передо мной флаерс конференции, здесь написано «Юниверсал-бульвар».

В ее голосе слышится оживление.

– Ну, если он здесь на конференции, то я могу передать сообщение через одного из организаторов. Название конференции?

– «Кибербезопасность критически важных активов: встреча руководителей разведывательных служб».

Она мешкает с ответом всего пару секунд, но этого достаточно, чтобы меня начало тошнить.

– Мне очень жаль, мэм, но в гостинице не проходит конференция под таким названием.

Я роняю телефон, и меня выворачивает в корзину для бумаг.

Домой меня везет Клэр Мастерс, она работает в приемной комиссии, ее кабинет находится напротив моего. Мы с Клэр в хороших отношениях, но подругами нас не назовешь, однако мне не нужно спрашивать, что я делаю на пассажирском сиденье ее «форда-эксплорера». В прошлом году муж Клэр умер от рака, и не важно, сама она вызвалась отвезти меня домой или ее попросил Тед, все и так ясно. Если кто и способен понять, что я сейчас чувствую, то только еще одна вдова.

Вдова. Меня опять тошнит, но желудок пуст.

Я отворачиваюсь и смотрю в окно, глядя на пролетающие мимо газоны Бакхеда. Клэр едет медленно, держа руль обеими руками и не произнося ни слова. Она молчит, глядя на дорогу перед собой, и, хотя мысль быть причисленной к тому же скорбному братству мне ненавистна, она, по крайней мере, знает, что единственное, чего я сейчас хочу, – это остаться одна.

На коленях гудит телефон. Мама звонит, должно быть, в сотый раз. Я ощущаю чувство вины. Конечно, нечестно ее избегать, но я не могу с ней сейчас разговаривать. Я ни с кем не могу разговаривать.

– Не хотите ответить? – Голос Клэр, по-девичьи высокий, вспарывает тишину, словно зазубренный нож.

– Нет. – Мне приходится собрать все силы, чтобы вытолкнуть слова из-под давящего на грудь камня.

Она переводит взгляд с меня на телефон, потом – на дорогу.

– Поверьте, ваша мама сейчас сходит с ума.

От ее понимающего тона, от того, как она ставит нас на одну ступеньку, меня передергивает.

– Не могу. – Мой голос срывается, разговаривать с мамой сейчас означает произнести эти ужасные слова вслух. Уилла больше нет. Уилл умер. Сказать это – значит признать, что это правда.

Телефон умолкает, но спустя две секунды звонит снова.

На этот раз Клэр берет телефон у меня с колен и отвечает на звонок.

– Здравствуйте, это Клэр Мастерс. Я коллега Айрис по Лейк-Форест. Она сидит рядом со мной, но не готова сейчас разговаривать.

Пауза.

– Да, мэм. Боюсь, что вы правы.

Опять пауза, на сей раз долгая.

– О'кей. Я скажу ей.

Она нажимает на отбой и аккуратно кладет телефон на место.

– Ваши родители едут. Они будут на месте до темноты.

Я хочу поблагодарить ее, но у меня нет сил. Я смотрю в окно и пытаюсь представить моего Уилла на месте крушения, среди дымящихся обломков, разбросанного багажа, обугленных, искореженных кусков металла, но не могу. Это не укладывается у меня в голове, мой мозг отказывается воспринимать эту картину, так же как когда-то физику на уроках профессора Друккера.

Клэр выезжает на трассу Джорджия-400, нажимает на газ, и мы мчимся на юг в благословенной тишине.

5

Сколько я ни убеждаю ее, что это вовсе не обязательно, Клэр идет вслед за мной по выложенной плиткой дорожке до самой двери. Я роюсь в сумке, вытаскиваю ключи и вставляю их в замок.

– Спасибо, что подвезли. Со мной все будет в порядке.

Повернув ключ в замке, я вхожу в дом, но, когда поворачиваюсь, чтобы закрыть дверь, Клэр останавливает меня, уперев ладонь в витражную панель.

– Дорогая, я останусь. До тех пор, пока не приедут ваши родители.

– Не обижайтесь, Клэр, но я хочу побыть одна.

– Не обижайтесь, Айрис, но я не уйду. – Ее высокий голос звучит на удивление твердо, но слова смягчает улыбка. – Можете не разговаривать со мной, если вам не хочется, но я остаюсь, и точка.

Я отступаю назад и позволяю ей войти.

Клэр оглядывает прихожую, оценивая медового цвета стены, блестящий деревянный пол, выкрашенный темной, почти черной краской, резные перила лестницы. Вытянув шею, она заглядывает за угол в гостиную, которую украшает одинокий бежевый диван – наш подарок друг другу на Рождество из «Рум энд Борд» – и указывает вглубь дома:

– Я полагаю, кухня там?

Я киваю.

Она бросает сумку возле двери и идет по коридору.

– Я приготовлю нам чай.

Она скрывается в кухне, расположенной за углом.

Как только она уходит, я хватаюсь за стойку перил, на меня наваливаются воспоминания этого утра. Тяжесть тела Уилла на моем теле, согревающее тепло его рук и горячей обнаженной кожи. Его губы, целующие мою шею, опускаясь все ниже, утренняя щетина, легонько царапающая мои груди, живот. Мои пальцы, зарывающиеся в его волосы. Вода, стекающая по мускулистому торсу Уилла, когда он выходит из душа, прикосновение его пальцев к моим в тот момент, когда я подаю ему полотенце. Его гладкие, теплые губы, тянущиеся подарить мне еще один поцелуй, хотя я уже сто раз предупреждала его, что он всерьез рискует опоздать на самолет. Тот прощальный взмах рукой, блеск обручального кольца на пальце, в момент, когда он вытаскивал чемодан за порог, чтобы ехать в аэропорт.

Он вернется. У нас еще не заказаны номера в гостинице и ресторан, и нам еще надо обсудить, как мы будем праздновать дни рождения. В следующем месяце мы едем в «Сисайд», где решили провести День памяти павших только вдвоем, а летом – в «Хилтон Хэд» с моими родителями. Только этой ночью он целовал мой живот и говорил, что не может дождаться, когда я так растолстею, нося нашего ребенка, что он не сможет меня обнять. Уилл не может исчезнуть. Такой конец слишком нереален, он не укладывается в голове. Мне нужны доказательства.

Я бросаю вещи на пол и иду по коридору вглубь дома, где открытая кухня соседствует со столовой и гостиной. Я выуживаю из корзины с фруктами пульт от телевизора и включаю CNN. На экране возникает девушка-репортер, она стоит на фоне кукурузного поля, ветер треплет ее темные волосы, и задает вопросы седому мужчине в нелепой куртке. Судя по появившейся внизу экрана надписи, это хозяин того самого кукурузного поля, которое теперь усеяно обломками рухнувшего самолета и человеческими останками.

Из-за угла появляется Клэр, держа в руках коробочку с чайными пакетиками. Сделав большие глаза, она говорит:

– Вам не стоит это смотреть.

– Тише. – Я нажимаю на кнопку регулировки громкости и не отпускаю ее до тех пор, пока голоса людей на экране не начинают причинять моим ушам такую же боль, как их слова. Журналистка засыпает мужчину вопросами, а я в это время стараюсь разглядеть на заднем плане хоть какие-то следы Уилла. Прядь каштановых волос, рукав синего джемпера. Затаив дыхание, я вглядываюсь изо всех сил, но на экране только дым и качающиеся на ветру стебли кукурузы.

Журналистка просит старика рассказать перед камерой, что он видел.

«Я работал в дальнем конце поля, когда услыхал, как он приближается, – сказал мужчина, указывая на бескрайние ряды кукурузы позади себя. – Самолет, в смысле. Я услыхал его раньше, чем увидел. С ним явно было не все в порядке».

Журналистка прерывает его рассказ:

«Почему вы подумали, что с самолетом что-то не так?»

«Ну, двигатели пронзительно выли, но я не видал ни дыма, ни огня. Пока он не врезался в поле и не взорвался. Самый большой взрыв, какой я когда-либо видел. Я был примерно в миле отсюда, но и то почувствовал, как земля вздрогнула, а потом так дохнуло жаром, что чуть волосы мне не спалило».

Как долго самолет падал с неба? Одну минуту? Пять? Я думаю о том, что должен был чувствовать Уилл, и меня опять начинает тошнить, да так, что я едва успеваю добежать до раковины.

Клэр дотягивается до пульта и выключает звук. Я стою, крепко держась за столешницу и уставившись на поцарапанное дно раковины, в ожидании, пока мой желудок успокоится, и думаю: «И что теперь? Что, черт возьми, мне теперь делать?» Я слышу, как за моей спиной Клэр шарит по кухне, заглядывая в шкафы, как с характерным звуком открывается и закрывается дверца холодильника. Она возвращается с пачкой крекеров и бутылкой воды:

– Вот. Вода холодная, так что пейте потихоньку.

Не обращая на нее внимания, я обхожу стол и падаю на табурет, стоящий с другой стороны.

– Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. – Клэр смотрит на меня вопросительно. – Стадии принятия неизбежного горя по Кюблер-Росс. Я явно нахожусь на этапе отрицания, потому что случившееся кажется мне бессмыслицей. Как может человек, направляющийся в Орландо, очутиться в самолете, следующем на запад? Разве что конференцию перенесли в Сиэтл или произошло что-то в этом духе?

Клэр пожимает плечами, но по ней не скажешь, что она в чем-то сомневается. Если я, возможно, и нахожусь в стадии отрицания, то Клэр точно нет. Хотя она и не говорит этого в слух, но верит утверждению представителей «Либерти эйрлайнс», что Уилл – один из тех 179 несчастных, чьи разорванные на куски тела разбросаны по кукурузному полю где-то в Миссури.

– Этого просто не может быть. Уилл сказал бы мне об этом, но он говорил только про Орландо. Вот только сегодня утром он стоял на том самом месте, где сейчас стоите вы, и говорил о том, как он ненавидит этот город. Жару, пробки и эти чертовы тематические парки на каждом углу. – Я качаю головой, от отчаяния мой голос звучит все громче. – На него столько всего навалилось, может, он просто не знал, что конференцию перенесли в другой отель. Возможно, все это время бродил по раскаленным улицам Орландо, пытаясь отыскать это новое место. Но почему он тогда мне не перезванивает?

Клэр молчит.

Я прикрываю глаза, сердце бьется рывками, внутри бушует настоящий ураган эмоций. Что мне делать? Кому звонить? Мое первое побуждение – позвонить Уиллу, как я это делаю всякий раз, когда сталкиваюсь с проблемой, которую не могу разрешить самостоятельно. Его методичный ум обладает способностью видеть вещи иначе, чем я, и он почти всегда находит путь к решению.

– Тебе стоило бы заняться разработкой приложения, – сказала я ему однажды после того, как он помог мне составить программу по информированию о вреде наркотиков и алкоголя на весь семестр. – Ты мог бы заработать целое состояние. А приложение назвать «Что скажет Уилл?».

Он хлопнул в ладоши и улыбнулся моей самой любимой улыбкой.

– Сейчас он говорит, что ты прелестна и что ты должна подойти и поцеловать меня.

Я прижимаю ладони к губам и говорю себе, что надо успокоиться и подумать. Должен быть кто-то, кто скажет мне, что все это просто какое-то грандиозное недоразумение.

– Джессика! – Я