Оглавление

3. 13
4. 14

Падальщик

Для каждого из нас есть свое особое наказание. Кто — то не сдав экзамен в университете, всерьез подумает о том, чтобы броситься под поезд в метро. Другой напротив, нежели обрадуется, чем огорчиться, найдет новые перспективы, новые грани. Для одного потеря любимой, высокооплачиваемой работы сродни конца света. Другой махнет рукой и не будет страшиться повторного поднятия по служебной лестнице. У кого — то можно отнять его состояние, у кого — то его родной дом, у другого красоту, а еще можно отнять любовь…

1.

Бывало ли у вас когда — нибудь такое, что вам некуда было идти? И не в том смысле, что ты опоздал на метро или в общежитие, не в том смысле, что домой идти не хочется, а в самом что не на есть прямом смысле. Я не знаю какой по счету это был раз. Однако было странно, что я начал понемногу привыкать к этому, я уже не боялся. Я сидел на скамье, возле дома, который был моим последним пристанищем и из которого меня выселили за неуплату. Начинало холодать. Я даже порадовался, что было лето, зимой мне бы такой возможности природа не предоставила. Я облакотился на холодную скамью и положил ноги на свой старый чемодан. Пальцы на ногах скрючивались от холода, не было денег купить ботинки и приходилась ходить в дешевых китайских тапочках.

Тогда я даже пожалел себя. Я закутался в свою старую кофту с капюшеном, потертую и безцветную, с дырами на рукавах. В карманах звенела мелочь, я надеялся, что ее хватит на пару поездок в метро. Еще была пачка дешевых сигарет, когда я курил, мне казалось, что время идет быстрее. Нужно было что — то придумать, либо опять навязаться старым друзьям, либо познакомиться с какой — нибудь девчонкой и остаться у нее на ночь. Я умел обольщать. Я как котенок, выглядывающий из картонной коробки, смотрю жалобными, добрыми глазками. А может возьмешь меня домой?

Мне и самому было стыдно, что я живу вот так, где придется. Я не знал, стоило ли мне опять звонить моему лучшему другу. — Димка, друг, можно сегодня к тебе? — Конечно, Жень, какие проблемы! Я знал, что он не откажет. Но мне было совестно. У Димки была всего одна кровать, и делить ее с другим парнем не так уж приятно. Мой бедный друг забивался в угол кровати и укутывался в одело, как маленький мальчик, посмотревший свой первый фильм ужасов. Еще была Света — мой подруга по постели, иначе не назвать. Она — влюбленная в меня особа, готовая бросить все свои дела и забыть о том, что ей рано на работу, лишь бы провести со мной ночь. Бедная девушка, она знает, что я ее никогда не полюблю и прихожу к ней лишь от того, что идти больше некуда, но она рада и этому.

Когда у тебя не получается найти себе занятие по душе, остается лишь одно -думать. Это происходит невольно, ведь человек — такое существо, его мозг не может быть в состоянии бездействия. Кто — то размышляет о планах на будущее, кто — то подводит итоги удачного дня, а я, я просто предавался воспоминаням. Я не чувствовал, что живу сейчас, жизнь казалась какой — то безвкусной и иногда даже горчила. Я вспоминал время, когда я наслаждался ей, всегда что — то происходило. Горе, радость, разочарование, боль, но это были эмоции. Я хоть что — то чувствовал.

Когда я учился в школе, я обожал уроки труда. Мальчики что — то выпиливали за станками, а девочки учились быть хозяйками. Я помню эти два раздельных кабинета, один напротив другого. В нашем классе пахло деревом, повсюду были опилки, в воздухе стоял стойкий запах перегара от нашего учителя. Мы с мальчишками все ждали, когда девчонки позовут нас к себе. Каждый понедельник они пекли всякие вкусности и приглашали нас на чай. Я помню, как входил в девчачий класс, эти стены с разными макетами моделей одежды, швейные машинки, странные картины, сделанные ученицами, манекены и большой стол посередине. И главное — было так чисто, на столе белоснежная скатерть и такой приятный запах, который слышился еще в коридоре. Для меня это был совсем другой мир, девчачий мир. Для мальчишки двеннадцати лет все это было в новинку.

Помню, как мы рассаживались вокруг стола. Девчонки приносили тарелки с выпечкой и разливали чай. Одна из моих одноклассниц принесла из дома особый чай, фруктовый (ее папа привез его из города, у нас такой не продавали. Для всех это было ново, пришлось заваривать один пакетик по три раза, чтобы все попробовали. Хоть девчонки еще толком не умели готовить, стрепня получалась отменной, хотя мне было не с чем сравнивать. Я доедал последний кусок пирога и оглядывал всех присутствующих. Тарелки и чашки были пустые. Рядом сидящая белокурая девочка смотрела на меня своими большими, кукольными глазами. Это я начинку делала: — говорит она. Мне было интересно все ли женщины умеют так готовить, если да, то я был готов жениться. Разве это не жизнь? Ты приходишь домой, а твоя женушка — стрекоза пархает у тебя на кухне, вкусно кормит, ухаживает, любит. Что же еще нужно мужчине? Для меня было странно, что некоторые мужчины не хотят жениться. В тот самый день я решил, что как только найду женщину, умеющую вкусно готовить, то тут же женюсь. Нужно было только узнать со скольки лет можно было вступать в брак.

Я всегда любил природу, но к моему сожалению, это не было взаимно. Больше всего меня не любил дождь. Мне хотелось смотреть, как проливаются его слезы, как они стекают по стеклу, оставляя прозрачный след… У меня была маленькая мечта, крошечная даже — когда — нибудь просто лечь на кровать, закрыть свои усталые глаза и слушать, как его капли ударяют о землю, это просто музыка. Только вот он, как назло, ловил меня в самые неподходящие моменты, лился на меня, когда я пытался заснуть на какой — нибудь скамье. Так и сейчас. На, Женя, получи очередной подарок от судбы! Это, еще одно напоминание о ее немилости. Я ненавидел это. Хотелось спрятаться, хоть где — нибудь, сошла бы любая крыша, любая, только вот люди скорее приютят щенка, чем парня, у которого, мягко сказать, временные неприятности. А ну пошел вон, бомж! — сколько же раз я это слышал, хотя я не грязен и не бородат, как эти бедняги без постоянного места жительства. Как же это приятно наверное — смотреть на бродягу сверху вниз, презренно так, хоть когда — то быть выше, вернуться в свою теплую комнатушку и думать, что кому — то сейчас хуже, чем тебе.

Не хотелось надоедать Димке, но особого выбора не было. Я бы мог даже поспать на его коврике в прихожей, только бы не под дождем. Телефон был почти разряжен. Ну, еще бы! Батарея уже кричала, что ей нужно питание. Когда кто — то видит мой телефон, он не удерживается от издевки вроде: неужели такие еще производят? Чтож, даже у первоклашки и то найдеться покруче. Мой мне подарили одногруппники на день рождения, устали, что когда расписание менялось или затевалось что — то важное, меня невозможно было найти. Он был самым дешевым, что было еще ждать от мальчишек из деревни, которые живут на деньги, присланные от матерей. Но я был и этому рад. Аппарат был тяжелым, огромным просто, кирпич, как такие сейчас называют. Сейчас на нем облупилась краска, треснутый дисплей выключаеться по своему желанию, а кнопка с цифрой шесть потерялась еще во время моего первого похода в пивнушку. Хорошо, что у тех, кого я еще не вывел из себя, в номере нет этой цифры.

— Ох, Димка, надеюсь сегодня к тебе можно, надеюсь ты не развлекаешься там с какой — нибудь девушкой. Да, о чем это я? Это же Димка. Какие могут быть девушки? Я стал уверенно набирать на телефоне его номер. Перезвоните мне пожалуйта. Черт, как же мне стыдно. Я уже и забыл какого это, когда баланс твоего телефона положительный.

— Алло, Жень, что — то случилось? — говорил голос в трубке.

— Почему что — то должно было случиться?

— Ну, ты же просто так ко мне не обращаешься!

— Это верно. Надеюсь, ты сам все понял, не хочу произносить это.

— Понял, дружище. Можешь ночевать у меня.

— Спасибо.

— Через сколько приедешь?

— Ты что, смеешься? Если я и могу приехать то только, украв чей — нибудь велосипед.

— Хм. Далеко идти.

— Кварталов девять или десять.

— Слушай, может мне такси тебе вызвать? На улице страшный ливень.

— Нет. Я и так у тебя в долгу.

Ненавижу быть у кого в долгу, тем более у друзей, особенно, когда знаю, что мне нечем отдавать. Десять кварталов это совсем не много, я проходил и больше, когда был курьером. В небе сверкали молнии, ветер усиливался и все сдергивал с меня капюшен. Мои волосы уже заметно отросли и падали на глаза. Ужасное ощущение, скоро прическа и вовсе превратится в женскую.

Не знаю почему, но мысленно я часто возвращался в детсво. Скорее всего я пытался найти в нем какие -то ответы. Ведь психологи всякий раз горазды винить в проступках детей их родителей. Ошибки воспитания, если предпологать, что мне вообще знакомо это слово. Я помню только один момент, почему — то именно он, один такой четкий, яркий и правильный. Мне семь, я сижу у отца на руках. Я точно не помню, как он выглядел, помню только его большие руки, моя маленькая, детская ручка была в два раза меньше его руки и мне было совсем не страшно, когда он брал меня на руки, и помню его усы, такие густые, темные. Он говорит мне: — Знаешь, парень, что самое главное? Я не знал. Видимо отец заметил мою растренность. Самое главное — это семья, это женщина, к которой ты возвращаешься, это ребенок, который бежит к тебе навстречу. Я кивнул. Я запомнил, что сказал отец, однако, понять смысл было слишком сложно для моего возроста. Сейчас же, зная, чем закончился брак моих родителей, я никак не мог поверить в правоту отца. порой мне до сих пор кажется, что я слышу эти крики, крики матери. Я закутываюсь в одеяло, пытаюсь делать вид, что я сплю. Отец успокаивает ее, она кричит, что он бездарь, ничтожество, немужчина. Когда я был маленьким, я не понимал, что это значит, я спрашивал у матери, что плохого сделал отец, но она наказывала не задавать таких вопросов, а то я получу от нее кипятильником.

— Дим, открывай, это я, — говорю я в домофон.

Дверь открывается, волшебный мир сухости и тепла. Я завидовал Димке, у него была квартира, хоть и маленькая, хоть и в ипатеку, но квартира, пристанище. Хотя эти несчастные тридцать метров заставляли бедолагу гробить здоровье на ночных сменах. Димка — хирург. Благораря такой работе у него вырос живот, ушли бицепцы, которыми он так гордился, еще этот врач получил немалый букет болезней. Спасаешь жизнь какого — нибудь наркомана, который через неделю опять потянеться за шприцом, помогаешь какой — нибудь девице оправиться от последствий голодания, а она потом и доброго слова о тебе не скажет. Ради чего все это? Нет, я бы врачем работать не смог.

У Димки в квартире всегда чисто, всегда приятно пахнет. Не знаю даже, когда он все успевает.

— Привет, дружище, проходи, — говорит он. — Может, поесть хочешь?

— Нет, спасибо.

— Может, вина выпьем? Мне как раз премию дали. Отпразднуй с другом.

— Ладно, от вина никогда не отказываюсь.

— Хорошо хоть у нас вкусы одинаковые, белое сухое.

— Отлично!

— Боже мой, ну у тебя и вид, закинь в стиралку вещи, я пока обед разогрею.

— Я же сказал, что не хочу есть.

— Тогда чей это желудок поет арии? Черт, Женька, твоя скромность тебя погубит. Да, кстати, возьми на батарее чистые труселя.

— Вот этого точно не стоит.

— Ты думаешь, я разрешу тебе щеголять по моей квартире в чем — то мокром и грязном?

Наконец — то я приму душ. Я уже и сам чувсвую какой от меня исходит аромат, волосы грязные, как клоки у бездомного пуделя. Я ужасно себя чувствовал. Даже стирка на спасала мою одежду, ей давно было пора на утилизацию. Джинсы вытерты на коленях и на ягодицах, голубые, хотя были раньше синего цвета, кофта растянута, на рукавах было несколько дыр от бычков. Неужели я еще надеялся, что смогу пройти собеседование на нормальную работу?

— Ого, друг, да скоро я буду узнавать о твоем приблежении по звуку, ты же костями скоро будешь греметь! — выпалил Димка.

— Все ведь не так плохо.

— Ты смотрел в зеркало? У тебя ведь ребра видно.

— Ты преувеличиваешь. Твой зад изрядно больше, только поэтому твои трусиля с меня спадают.

— Да ладно! Лучше я добавлю тебе побольше макарон.

Димка — единсвенный, на кого я мог положиться, кому я мог довериться, он тот, кто всегда и во всем поддерживал меня. Он был замечательным человеком, полностью отдавался работе, потом мучался с постоянными головными болями и с бессоницей. Только вот женщины у него не было. Он говорил, что нужно выбрать что — то одно — или семью или работу, иначе чем — то придется принебрегать. Он выбрал работу, это была его жизнь, это его все. Раньше я удивлялся, как он справлялся с постоянным воздержанием. Он говорил, что если мозг занят важными мыслями, то думать о низменных потребностях времени и сил не остается. Сейчас я понимаю его, я тоже забыл, что такое желать женщину.

— Садись уже за стол! Хватит витать в облаках! — выкрикнул Димка.

От стола шел дивный запах, я просто обожал его. Может все это было от того, что мне его недоставало в детстве. В нашем доме пахло чем угодно: сыростью, от протекающей крыши, перегаром от любовников матери или рвотными массами от них же. Я думал, что именно к этому я бы хотел возвращаться домой. Я мечтал о запахе пирожков с мясом, о женщине в цветном фартуке, на руках которой еще оставался аромат ее выпечки.

— Вот, дружище, тебе по — больше положил, как ты просил, — сказал Димка и пододвинул ко мне глубокую тарелку.

— Я ведь не просил.

— Да ладно тебе! Ты же не знаешь, когда тебе в следующий раз удасться так хорошо поесть.

Я знал, что он прав, я знал, что даже этой пищи мне будет мало, однако, я не хотел, чтобы кто — то лишний раз проявлял ко мне жалость. Это чувство никогда не красит мужчину. Я старался есть медленно и культурно, не подавая вида, что в моем желудке пусто уже пару дней.

— Тебе сейчас налить вина или после того как поешь?

— Сейчас.

Я любил вино, но только белое. Цвет красного пугал меня, он был слишком кровавым. Я помню, как в детстве, еще когда папа был жив, у нас была свежина, так называют день, когда закалывают теленка или свинью. Принято делать много блюд из свежего мяса, звать соседей и друзей и устраивать застолье. Я боялся этих дней. Я умолял папу не убивать того теленка. Я помню его глаза, такие невинные, что мое детское сердце обливалось кровью. Мать звала меня за стол, но я этого не хотел. Мне хотелось есть, но я не мог представить, как можно есть своего друга. Я тихо сидел в доме и никуда не выходил, даже не поздоровался с гостями. Я отчетливо слышал, как гости на улице спрашивали: а где Женя? Почему он не выйдет поздороваться? — Что за невоспитанность? В конце концов, мать не выдержала и, пригрозив, что я получу ремня, если не выйду, потащила меня на улицу. — Гости на кухне, пойди поздоровайся, — говорила она. Посреди кухни стоял большой деревянной стол, на сковородке в центре трещало только что снятое с печи мясо, у стены стояло два таза с телячьими ногами, которые мать собиралась пустить на холодец, и то, что я запомнил на всю мою жизнь — две литровые банки с кровью. Родители обожали это блюдо, выливали кровь на сковородку и жарили, пока она не превращалась в маленькие черные шарики.

— Ну что, не искал еще работу? — нарушил молчание Димка.

— Нет пока.

— Ты бы поторопился, скоро холода начнутся, не хочешь же ты с бомжами на теплотрассе ночевать?

— Черт, ну я заходил в те места, что были по пути. Только вот, почему — то никто не хочет нанимать беднягу в лохмотьях.

— Резонно!

— Что?

— Извини. Слушай, а ты никогда не хотел работать стриптизером?

— Ты сам себя слышишь?

— А что такого? У тебя смазливая рожа, мышцы где надо есть, да и деньги неплохие заработаешь!

— Ты еще в эскорт службе мне предложи работать!

— Успокойся. Ты ведь этого хочешь? Легкие деньги, никакой ответственности, никакого умсвенного напряжения…

— Нет! Мне просто нужна работа! Да я уже на все что угодно скоро буду согласен. Ты прав, скоро холода и мне нужны будут деньги хотя бы на то, чтобы снять койко — место в какой — нибудь халупе.

— У нас в больнице есть вакансия.

— Слушай друг, да я буду твоим пожизненным должником.

— Я устрою тебе собеседование, придешь завтра в десять утра, поговоришь с кем надо и все.

— Что за должность?

— Хорошая, как раз для тебя.

— Впринципе, мне уже не важно какая, я могу быть гордеробщиком, могу на телефоне сидеть или, что у вас еще там.

— В десять утра, завтра. Там все расскажут.

— Димка, ну ты настоящий друг!

Звук будильника резал мой слух, усталые веки никак не хотели отлипать друг от друга. Я чувтсвовал аромат едкого мужского парфюма, смешанного с запахом освежителя воздуха с морским ароматом и еще запах какой — то еды. Димка установил будильник на девять утра. Мне нужно было поторопиться, иначе я мог опоздать на собеседование. Эта работа была нужна мне. Я был даже готов переступить через свою гордость. Когда у тебя в кармане лишь пара монет, выбирать не приходится.

Димка был несказанно щедр, оставил мне на стуле чистую рубашку с брюками, даже записку оставил (знал, что я не возьму сей подарок), написал, что это его старые вещи, сейчас они ему весьма малы, и если я их не возьму, он их попросту выбросит. На столе стояла сковорода с остывшей яишницей и колбасой. Я подумал, что мне тоже нужно будет сделать для своего друга что — то хорошее, когда я выбирусь из долгоой ямы.

Пришлось потратить свой последний жетон. Больница была через пять станций метро. Раньше мне не приходилось бывать там, да и вообще в больницах, организм у меня был крепкий, максимум я мог заработать насморк зимой. Хотя постоянные ночевки на улице и к этому выработали имунитет. А вот и нужное здание. Последний раз я был в больнице на обследовании перед поступлением в университет. Давно же это было. До сих пор помню эту пытку, ненавижу когда в меня тычут острыми иголками, щупают и привязывают какие — то проводки. Хотя, думаю, что найдется мало тех, кто все это обожает. На вывеске был третий номер, значит я пришел куда нужно. У входа стояло несколько машин, из дверей выбежали двое детей, за которыми бежала хромая мать, и выехал дедушка на инвалидной коляске. Я сразу почувствовал запах лекарств и анализов. Отличное, однако, было начало! В холе я увидел длинную очередь, состоящую почти из одних старушек, ее разбавляли лишь несколько молодых парней и девушек, здесь же бродили врачи в белых халатах и масках. Мне нужно было в кабинет пятсот четыре, скорее всего это было на пятом этаже. Я прошел мимо лифта, на нем была табличка не работает. Чего же еще я мог ожидать от бесплатной медицины? — А ну, пошел с дороги, козел! — крикнул на меня здоровенный мужик, спускающийся по лестнице и несущий какие — то огромные банки. Ну чтож, вот он, пятсот четвертый.

— Можно? — спросил я, преоткрыв дверь.

— Вы по какому вопросу? — спросила полная женьщина в белом халате, пуговицы которого еле держались в петлях.

— Я от Дмитрия Анатольевича.

— Тогда проходите.

Полная женьщина достала из своего стола бумагу и дала мне заполнить. Я старался отвечать на вопросы полно и верно, однако некоторые вопросы всерьез расмешили меня, такие вроде, какую музыку я слушаю или как провожу свободное время. Пока я заполнял эту анкету (три листа с обеих сторон) полная докторша, не стесняясь меня, уплетала бутерброт с вареньем и раздражающе громко глотала кофе из большой кружки.

— Заполнили? — спросила она.

— Да.

— Может хотите проверить?

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Тогда ответе на несколько вопросов.

— Я слушаю.

— Полный лет двадцать пять, верно?

— Да.

— Дата рождения?

— Пятнадцатое сентября.

— Значит вы весы. Отлично. Прописка?

— Послушайте, женщина, в анкете ведь все подробно написано.

— Успокойтесь, я просто уточняю информацию. Прописка есть?

— В области.

— Хорошо. Образование?

— Неоконченное высшее.

— Вы в дальнейшем собираетесь оканчивать это учебное заведение?

— Нет.

— Причина?

— Можно следующий вопрос?

— Предыдущий опыт работы.

— Официант в ресторане.

— Причина увольнения?

— Непонимание со стороны начальника.

— Можете написать телефон директора ресторана?

— Что? Зачем вам это? — немного повысив голос, спросил я.

— Чтобы связаться с ним и взять рекомендации.

— Нет. У меня был номер, но у меня новый телефон, так что…

Я соврал. Я не мог рассказать правду о случившемся в том ресторане. Я чувствовал, что обстановка становится напряженной. Полная врачиха видела, что со мной что — то не так.

— Я так понимаю, в больнице вы никогда не работали?

— Нет, не работал.

— Знаете, если бы не Дмитрий Анатольевич, который вызывает у меня глубочайшее уважение, я бы не взяла вас себе в штат. Вы должны быть ему благодарны! Ваш испытательный срок — один месяц. Одно нарушение и вы уволены. Зарплата на испытательном сроке — десять тысяч рублей. Сейчас, подойдите к Ивану Сергеевичу и выберите себе форму по размеру. Идите!

— Подождите, а какая у меня должность?

— Дмитрий Анатольевич не сказал вам? Вы — новый санитар.

Я словно побывал на допросе, я со времен Университета не писал так много, как в той анкете, и в итоге меня — симпотичного, апрятного парня с незаконченным, но все же образованием не хотели брать в санитары! И что я буду получать? Десять тысяч? Десять тысяч за каждодневное мытье причинных мест стариков! Я уже мысленно представлял, что мне нужно будет есть, чтобы прожить месяц на эти деньги, я уже мысленно взвешивал полтора килограмма чичевицы. Я облокотился на стену возле кабинета этой полной тетки и глубоко вздохнул.

— Евгений Олегович, — окликнула меня врачиха, резко открыв дверь. — Забыла вам сказать, вам нужно будет подстричься. Обратитесь к главной сестре. Кажется, у нее была машинка.

Ну все, — подумал я. Какого черта я должен состригать волосы? Я что в армии? Сейчас же пойду к Димке и поблагодарю за эту работку. Я помнил номер его кабинета, он все время упоминал его в разговорах. Второй этаж, хирургическое отделение.

— Что за хрень ты мне подсунул? — выкрикнул я с порога.

— Ты о рубашке? Ну да, кажется горизонтальные полосы тебя полнят.

— Ты смеешься? Почему ты не сказал мне, что эта должность санитара?

— А что ты хотел? Ты думал тебя врачем возьмут?

— Нет, я…

— Ты вчера сам сказал, что согласен на любую должность!

— Но я не хочу подмывать стариков!

— Эй! Кто сказал тебе, что санитары — мужчины делают это? Все гораздо проще! Тебе все обьяснят. Пройдет испытательный срок и зарплата очень изменится, будешь иметь больше смен, будешь получать больше денег. Знал бы ты сколько я получал, когда был интерном!

— Хорошо, я попробую.

— А я про что? Просто попробуй, ты всегда сможешь уйти, главное, чтобы было куда уходить.

— Спасибо Дим. И кстати, классный у тебя кабинет.

2.

Нас всегда учат довольствоваться малым, любить себя такими, какие мы есть, искать того, кто полюбит нас за нашу чистую душу, только вот никто не предупреждает, что это чертовски трудно. Дворник должен быть доволен тем, что убирает мусор и не желать большего, официантке в придорожном кафе нужно воздавать хвалу небесам за два доллара, которые оставил ей их завсягдатай, а примерному семьянину не стоит смотреть, как его богатый сосед заводит с пол оборота свой новенький Лексус и покрываться искомой зависти, ему нужно просто сесть в метро, посадить на колени свою маленькую дочурку, потому как в вагоне больше нет мест, покопаться в кормане и найти мелочи ей на мороженое. Мы все должны быть благодарны за то, что мы имеем. Я посмотрел на потолок и прошептал: — Прости меня господи, но я так не могу! Человеку свойственно желать лучшего, желать большего, желать нового.

Я вспоминал вчерашний разговор с толстой врачихой. Поразительно, как низко могут опустить человека на собеседовании. Каждая маленькая конторка наровит выставить свои требования, а мы приходим туда, как за подоянием: — возьмите меня, пожалуйста. Мы готовы работать за десять тысяч рублей в месяц, трудясь по десять часов в день с одним выходным в неделю, и все ради того, чтобы шефу было, чем набивать свое толстое брюхо. — Простите, но вы нам не подходите, — говорят они. И мы идем домой, потирая нос, пытаясь, как можем поднять свою несчастную самооценку.

Я чувсвовал себя так паршиво, облокотился на спинку стула и закрыл глаза, ждал пока в голову придут светлые мысли. Я ненавидел себя. Мне не хватало ума, чтобы придумать, как заработать денег, как открыть свое дело. Я был годен делать то, что мне говорят, как собака. А ведь хотел я немногого: свой уголок, просто четыре стены, которые принадлежали бы только мне, нормальную работу, где не нужно каждый день нюхать лекарства, и женьщину, к которой я буду возвращаться домой. Но нет! Я достоин совсем не этого. Я будто в пасти падальщика, так я вижу этот проклятый город. Нормальные деньги здесь можно заработать только снимаясь в порно или занимаясь проституцией, и город — падальщик это с удовольствием проглатывает.

Первый день. Я все еще сидел и ждал задание. Вчера мужчина, что выдавал мне форму от души посмеялся над моей комплекцией. Он говорил, что форм такого размера вообще не шьют, мол мне нужно было делать их на заказ или искать в детских магазинах. Меня не обидели его слов