на пороге смерти — как мило и глупо», — думал Вернер. Он свернул в переулок. Возможно, Вилли еще в магазине. Перед смертью нужно обязательно выкурить сигарету. Это непреложный закон жизни. Даже людям, приговоренным к расстрелу, во все времена давали последнюю сигарету.
колено. — Я была замужем, — сказала Ингрид. — Почти полгода. — За тем… Как его… За Маркусом этим, к которому ты от меня ушла? — Нет, с Маркусом мы не сошлись, — ответила Ингрид невозмутимо. — Он слишком религиозный. Хотел меня обратить к Богу. Мои привычки его пугали. «Выпивка, травка, нимфомания, — подсказал внутренний голос, — они даже меня пугали. А я и вовсе атеист». — «Все так», — подумал Вернер.
— Ты просто размазня! — сказал старик. — Либерал без яиц. Пройдет несколько лет, я умру, умрет фрау Кляйбер, и Германия постепенно исчезнет. Вы все просрете! Завтра тебе придет предписание, в котором будет сказано, что в твою квартиру заселят араба. А ты и пикнуть не посмеешь. Потом этот араб поставит твою жену раком, а ты скажешь, что ничего страшного нет и тебе как раз нужно прогуляться.
«Миленькая буржуазная ссора, — думал Вернер, раздраженно ворочаясь в кровати. — Ссора холодная, как айсберг. Бессмысленная, как „Черный квадрат“ Малевича. Бесстрастная, как норвежский игрок в керлинг».
— Извини, — сказал Бобровский. — Я тут в таком положении… Не знаю, с кем поговорить. А получается, что, кроме тебя, и не с кем. Моя жена умерла недавно. Мне нужно выплатить ее долг. Или не нужно? Даже не знаю. Завтра у меня насчет этого будет встреча с одним человеком. Еще меня из квартиры выселяют. Хотя я тут прожил десять лет, но квартира и правда не моя. Так что деваться некуда. А знаешь, для чего моя жена взяла деньги в долг? Чтобы сходить на выступление этого мудака. Она прочитала его книжку, но этого ей показалось мало. Я даже не знал. Но вот что я думаю: она со мной была несчастлива, наверно, хотела свою жизнь изменить. А иначе бы не собралась на это выступление. Да еще от меня тайком. Сегодня я встретил своего сослуживца. Даже он помешался на этом говне. Ты сама сказала, что это говно, помнишь? Я уже даже думаю, может, продать билет и отдать долг? Но можно ли его продать? Нужно выяснить, а времени мало… Ты не слышала, есть такой анекдот про трехлапого бесхвостого пса. Не помнишь, как он звучит?
— Ну, не важно, не о тебе речь. В общем, бухал я, бухал, очнулся однажды, бабы нет, хаты нет, нихуя нет. Вот как ты почти. «Что делать-то?» — думаю. Ну, хорошо, мать помогла, подшила, приютила. Но у меня даже чистых трусов не было на смену. А теперь смотри…
— Слушай про меня теперь. Ты тогда был черпак? А я на сверхсрочной. Потом еще по контракту служил. Вернулся. Спутался с бандитами. Пару лет с ними крутился. Там кого посадили, кого пристрелили, хуйня, не важно. На вторую Чечню тоже поехал по контракту. Ты тогда чем занимался? Бобровский почесал затылок. — На заводе работал, кажется. — На заводе, — повторил Телегин. — Я вернулся, значит, боевые кое-как получил половину. Женился. Начал тоже бухать, как свинья и дегенерат.
