Экзамен.
Ночь озарилась десятками, сотнями тысяч звёзд. Но сегодня их было очень плохо видно.
Страшный, безжалостный враг подошёл к стенам города, и костры, согревающие его воинов этой промозглой весной, спорили числом с небесными светилами.
Отрок лет четырнадцати, сын кузнеца — Волька, несмотря на пробирающий до костей ночной ветер, стоял у стены, опираясь на тяжелое медвежье копье. Князь обещал пайку каждому, кто поднимется защищать стену. А зима выдалась лютая, да и Батя умудрился под лёд провалиться и ещё не оправился от хвори. Работа в кузне почти остановилась. Волька отломил кусок горбушки от каравая.
— Дома сестра с батей голодные. Вот они обрадуются. Батя, правда ругаться будет за самовольство, а то и оплеуху пропишет. Но Хлебушек есть хлебушек, с ним и спится лучше и болезни быстрее отступают. Да и помирать сытому не так страшно.
Вкус ржаного хлеба немного отогрел продрогшую и скованную страхом душу, вернув способность мыслить, хотя Ужас все еще заставлял колени дрожать, а Паника перехватила дыхание и лишила руки остатка сил.
Даже сон отступил перед этим великим морем огня, разлившегося в долине реки Жиздры. Огонь, первая покорённая человеком стихия.
Покорённая, но так и не понятая. Он может дарить тепло и отбирать жизни. Освещать путь и обращать в бегство. Он не злой и не добрый. Он огонь. И в этот раз он не предвещал ничего хорошего, безжалостный и беспощадный, как и воины, собравшиеся у его пламени там за стеной среди холмов.
О кровожадности и жестокости монгольских завоевателей ходили, леденящие душу, рассказы. Под их ударами уже пали Рязань и Владимир. Тятя рассказывал, что это огромные красивые грады, совсем не чета их Козельску. Мысли вились в голове, как стайка мальков у берега в солнечный полдень, вроде и много и не одной не ухватишь. И лишь одна словно острый шип засела в мозгу:
— Завтра с первыми лучами солнца монголы ринуться на шт
