Александр Борисович Ульянов

Отражение

© Александр Борисович Ульянов, 2016

© Александр Борисович Ульянов, иллюстрации, 2016

Корректор Вероника Андреевна Русина

Иллюстратор Александр Борисович Ульянов

Лето это время отпусков и каникул. Что принесет поездка в неизвестность? Какие сюрпризы готовит им судьба? Как изменятся герои и смогут ли они найти дорогу домой? Что заставит школьницу взять в руки оружие?

ISBN 978-5-4483-4520-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Отражение
2. Глава 1
3. Глава 2
4. Глава 3
5. Глава 4
6. Глава 5
7. Глава 6
8. Глава 7
9. Глава 8
10. Глава 9
11. Глава 10
12. Глава 11
13. Глава 12
14. Глава 13
15. Глава 14
16. Глава 15
17. Глава 16
18. Глава 17
19. Глава 18
20. Глава 19
21. Глава 20
22. Глава 21
23. Эпилог

Глава 1

Утро выдалось на славу. Я курил первую сигарету на балконе и смотрел вниз с высоты седьмого этажа старого панельного дома. Люблю раннее утро выходного дня: город спит, редкий прохожий куда-то торопится, кажется даже, что он спешит не по своим делам, а оттого, что боится своим присутствием потревожить это утро. Какая-то пичуга робко выпустила первую трель и тут же затихла, то ли поняла, что еще слишком рано, то ли у птиц тоже бывают проблемы с голосом по утрам. Расслабленной вальяжной походкой к помойке прошествовал рыжий кот, всем своим видом выражая презрение к окружающему миру. Презрительность и вальяжность мигом слетели, когда, повернув за кирпичную ограду помойки, рыжий наткнулся на пару псов, пришедших пораньше в поиске завтрака. Встреча была чрезвычайно неожиданной: мне даже показалось, что я слышу удивленно-испуганный мяв. Кот подпрыгнул, разворачиваясь и начиная грести лапами, еще в воздухе дал дёру, собаки оглянулись, на их мордах наверняка читалось недоумение, — кошака они уже не могли видеть.

Я улыбался. Через пару-тройку часов такого уже не увидишь. Шум мегаполиса убьет утреннюю идиллию. Я погасил окурок в пепельнице и вернулся в квартиру.

Из соседней комнаты раздалась мелодия будильника. Надо торопиться, еще два будильника и в ванную мне не попасть. Не понять мне этой привычки: почему нельзя встать с первой попытки? зачем просыпаться с первого звонка, затем засыпать на пять минут и снова проснуться от второго звонка и так далее, окончательно встав только с пятого?

Хотя в этот раз, кажется, Ринка изменила своим привычкам, — видимо, первый день каникул хочется начать пораньше. В этом году она решила поддержать меня в моем вояже, еще с нового года уговаривая взять ее с собой. Я и не был особо против ее компании, но ехать одному, незнамо куда, — это одно, а брать еще и ребенка, пусть даже такого самостоятельного и ответственного, — это уже определенные рамки. Но в глубине души я был рад, что она не выбрала поездку с мамой к бабушке. К тому же эта поездка стала неплохой мотивацией для успешного окончания учебного года.

Выйдя из душа, я ощутил запах кофе. Я всегда любил хороший зерновой кофе, но никогда не любил его варить. Есть у кофе такая особенность: стоит отвернуться буквально на секунду и половина джезвы уже на плите.

— Пап, доброе утро, а я тебе кофе сварила, как ты любишь, — протараторила дочка улыбаясь.

— Привет, что-то ты рано встала! Неужели, чтобы кофе сварить? — подмигнул я.

— Так мне же не в школу вставать, вот и выспалась быстро! — рассмеялась девочка.

На столе стояла широкая тарелка с многослойными бутербродами. Ринка умела их делать, но никогда не повторялась и не говорила, что туда положила.

— С чем бутерброды? — как обычно спросил я, заранее зная ответ.

— Лучше тебе этого не знать! — с напускной таинственностью ответила кулинарка.

Бутерброд, и правда, был хорош, но кроме расплавленного сыра что-либо распознать было невозможно. Отчаявшись в очередной раз угадать, что же съел, я отдался полностью на волю судьбы и спросил нарочито деловым тоном:

— Итак, Катерина, у нас есть три недели, джип и полная свобода передвижения. Какие предложения?

— А почему только три недели? У тебя же отпуск полтора месяца, а я — так и вообще свободна до сентября! — удивилась мелкая эгоистка.

— А ты не подумала, что через три недели возвращается наша мать, было бы неплохо как-то воссоединиться семьей для продолжения отдыха.

— Я думала, что она на весь отпуск у бабки останется?! Знаю я это воссоединение: опять начнете объезжать всех ваших друзей, жесть, блин! — она начала злиться. — Пап, только давай без дяди Толи… Он сам противный, а его Лёшка вообще урод, еще и клеится ко мне, придурок.

— Так, Катя, во-первых, ты все прекрасно знала, и у тебя был выбор — лагерь; во-вторых, мы с тобой договаривались насчет твоего сленга, а в третьих мы с мамой еще ничего не решили, она приезжает, мы встречаем и все вместе думаем! — резко ответил я.

Иногда приходится разговаривать резко. Есть у Ринки способность: чуть дашь слабину и сразу из отца в какого-то пацана превращаешься. Рано, ох рано мы ее родили. Говорят, что поздний ребенок вырастет изнеженным и избалованным чрезмерной заботой, зато ранний ребенок не испытывает к родителям должного уважения, а относится в лучшем случае как к старшим друзьям. Как найти золотую середину, — никто толком не знает.

— Ладно, давай лучше подумаем куда поедем? — наливая вторую чашку, спросил я.

— Ну-у, — протянула она, — я тут прикинула один маршрут, сейчас ноут принесу и покажу.

Ринка направилась в комнату за ноутбуком, а я тем временем освободил место на столе.

— Вот, смотри какая карта интересная, — она открыла браузер на заранее подготовленной странице. — Едем по федералке вот до этого городка, а из него уходим во-от сюда, — она, ловко орудуя мышкой, перетаскивала карту. — Вот здесь какой-то поселок, от него — налево, и вуаля — лес, озеро и все прелести. Даже, смотри, на той стороне озера деревушка обозначена, может, там даже домик, ну, или комнатку снимем.

— Ну, для начала неплохо, но не будем же мы три недели торчать в лесу у озера? Так и мхом порастем.

— Конечно, не будем, я и культурную программу предусмотрела. В городке, который будем проезжать, куча всяких интересностей.

— Прям таки и куча, — засомневался я.

— Ну, может, и не куча, но на некоторое время хватит, а потом дальше поедем, — я тебе еще не всё показала, — Ринка снова склонилась над компьютером.

— Хорошо- хорошо, сдаюсь, — я шутливо поднял руки, — как ты придумала, так и поедем, только распечатай все эти отворотки, — я сомневаюсь, что навигатор их знает.

— Уже всё распечатано, — хитро улыбнулась девочка.

— Экая ты самоуверенная, а если бы мне не понравилось? — делано нахмурился я.

— Тогда бы тебе пришлось самому придумывать, а тебе этого совсем не хочется! — она рассмеялась и захлопнула крышку ноутбука.

Направление мне и в самом деле нравилось, главным образом, с точки зрения водителя: трасса спокойная, машин и населенных пунктов там немного; дорога не разбита грузовиками, а значит можно держать постоянную скорость.

— Ну, хорошо, решено! — резюмировал я. — Ты вещи собрала?

— Пап, я еще на той неделе все собрала, осталось только шмотки покидать, — и я готова! — укоризненно посмотрела она.

— Тогда дуй в душ и готовься, а я пойду за машиной, — сказал я, допивая кофе. — Кстати, спасибо за завтрак. Бутерброды хоть и вкусные, но меня все же интересует, что ты в них кладешь. — Улыбнувшись Ринке, я встал из-за стола.

Многие бросают машину прямо во дворе, под окнами. Раньше и я так делал, но в какой-то момент мне надоело подбегать к окну на любой звук. К тому же, стоянка находится в пяти минутах спокойной ходьбы, а пятиминутная прогулка совсем не повредит.

Выйдя из подъезда, я достал сигареты и закурил, — торопиться не хотелось. Неспешной походкой я направился в сторону стоянки. Проходя мимо магазина, я вспомнил, что еще не куплены так называемые «товары в дорогу». Ассортимент там небольшой, да и цены высоковаты, но магазинчик достаточно уютный, а главное — рядом.

Обычно я беру большую бутылку пепси в дорогу, по той простой причине, что когда хочется пить, то можно выпить много воды или вкусного напитка, а потом искать место, где бы остановиться. Пепси же — такая гадость, что много не выпьешь, но глоток способен унять легкую жажду и смыть сухость после сигарет. Теперь же я не один, так что останавливаться все равно будем.

— Что для вас? — голос продавщицы был каким-то механическим, видимо, я попал еще до пересменки, и девушка сидит тут сутки.

— Будьте добры, пакет виноградного сока, пакет — яблочного, — пальцем указывая марку, начал перечислять я, — большую бутылку минералки без газа и упаковку влажных салфеток. Карты нет, пакет нужен.

Девушка на автомате подала мне пакет и стала выкладывать названные товары. Расплатившись, я вышел из магазина.

Интересно, ради какой выгоды маленький магазинчик делают круглосуточным? Тем более, что торговля спиртным ночью запрещена. Сомневаюсь я, что ночная прибыль оправдывается; скорее, хозяин просто жмот, — не хочет, чтобы магазин простаивал хоть час из арендованного времени.

Подойдя к будке охранника, я увидел Егора, он как всегда сидел в своём любимом кресле под навесом. Этот человек, наверно, никогда не спит: когда бы я ни пришел, — он всегда на своем месте. Другие охранники предпочитают ночью спать. Оно и понятно: кто полезет в машину на стоянке, зная, что угнать не получится, а что-то украсть не реально? Пройти можно только через ворота, а уж звук сигнализации если и не разбудит охранника, то точно не оставит равнодушным Шайтана. Шайтан — это громадная дворняга, помесь кавказкой овчарки со всем собачьим племенем. Помимо всех своих достоинств пёс каким-то своим шестым собачьим чувством знает, кто и зачем пришел.

Поздоровавшись с Егором и обменявшись стандартными фразами, я подошел к машине. Бросив на заднее сиденье пакет, я открыл капот. Проверил масло, тосол, тормозную жидкость, — всё в норме. Иначе и быть не может: автомобилю еще и года нет, но ритуал должен быть соблюден. Дополнив только бачок омывателя, я захлопнул капот и завел мотор; трехлитровый дизель довольно заурчал.

Около охранника я остановился.

— Егор, меня не будет недели три; пометь там у себя, что место условно свободное, может, удастся подхалтурить, да и ребятам скажи, что место пустовать будет.

— А ты, что, в отпуск или командировка? — Егор, особой заинтересованности не проявлял, просто что-то нужно было сказать.

— В отпуск, в отпуск, решили с дочкой съездить отдохнуть, — признался я.

— Это правильно. Ну, успехов тебе и удачи на дороге! — пробасил он, протягивая руку.

Обменявшись рукопожатием, я нажал на акселератор и вырулил со стоянки.

Удача мне сопутствовала: въезжая во двор я выпустил соседа, который паркует машину около подъезда, — значит, есть свободное место, чтобы комфортно загрузится, и не придется таскать вещи через полдвора.

Вещей собралось много: палатка, надувная лодка, два рюкзака со всякой одеждой, топоры, бензопила, ящик с инструментом, необходимый набор запчастей для автомобиля, — новый-то новый, но всякое случается. Все- таки «дикие» места не предполагают наличие мега-маркетов и станций техобслуживания. На почетное место под задним диваном были погружены кейс-сейф с моим карабином Тигр, иначе именуемым охотничьим СВД, и наградным Бердышом, врученным мне «За особые заслуги перед Отечеством». Особая заслуга заключалась в толстом щекастом дядечке, которого я случайно спас от ваххабитов, сам того не ведая.

Туда же, под задний диван, погрузили Ринкин чемоданчик с луком. Стрельбой из лука она начала увлекаться еще до школы, вместо возни с куклами она бегала с мальчишками в деревне. Играли в индейцев или во что там дети играют, — в общем, вместо косичек и бантиков были у нас разодранные коленки, ссадины и царапины — весь набор среднестатистического сорванца. Дедушка, Ленкин папа, заметив увлечение внучки, выстругал ей лук, нарезал стрел из камыша, и девчушка с ним никогда не расставалась. Даже когда мальчишки начинали играть в войну и переключались на автоматы и ружья, она ловко вписывалась в легенду игры со своим луком. Потом, уже начитавшись книжек про гномов и эльфов и сдружившись в интернете с такими же чокнутыми людьми, которые гордо называли себя «ролевиками», она подошла и поставила перед фактом: мол, любимые родители, хочу заняться спортивной стрельбой из лука, ибо я очаровательная эльфийка, а эльфы — лучшие лучники. Долго спорили: все-таки уже ходит на гимнастику и на рукопашный бой, а тут еще и лук. Но ничего, потянула, и даже на школьной успеваемости не отразилось. В этом году заняла первое место на каких-то внутренних соревнованиях, и на полке её секретера стоит первая награда, — фигурка лучника. В этой связи мы с женой подарили чаду любимому блочный лук, — он компактнее, мощнее и требует меньше сил, по крайней мере, мы так думали. Но, оказалось, что лук этот годится только для тренировок, ну или для семейных выездов за город, — стрелять из него по людям в игровых целях крайне нежелательно. Луком Ринка всё равно осталась очень довольна, и без него не обходился ни один выезд на природу. Пострелять по банкам и прочим мишеням было нашим любимым семейным занятием.

Всегда удивляло, — начинаешь собирать вещи, вся квартира завалена сумками, рюкзаками, баулами и прочим барахлом, кажется, что ничего не поместится, а начинаешь грузить, и как то все распихивается, распределяется, и полкунга еще свободно.

— Ну, вроде всё, ничего не забыли? — оглядываю я комнату, — а это что за пакетик?

— Ой, это моё, я возьму!

— Ну что, Ринка, присядем на дорожку?

— Вот любите вы эти все суеверия, собрались — так поехали уже!

— Это не просто суеверие, это последний шанс вспомнить, может, что-то важное забыли.

— Ай, да ладно тебе, пап, ты же знаешь, что сколько ни сиди, — все равно что-нибудь да забудешь.

— Ты мобильник поменяла? Помнишь, что к твоему новому автомобильной зарядки нет?

— Уже есть, я вчера купила, я даже тройник для прикуривателя купила, теперь можно и оба телефона заряжать и еще гнездо свободное, — она показывает мне язык, — самому-то лень в магаз заглянуть.

— Умница, дочка! — отвечаю я фразой из известного мультфильма.

— Пап, ну вставай уже, поехали!

Я неторопливо поднимаюсь. Остался последний штрих: перекрываю воду, отключаю электричество, — тоже своеобразная дань традициям, — и мы выходим из квартиры.

По лестнице поднимается старушка, Мария Марковна, добрейшей души человек, не без заморочек, но не из тех «бабок», а именно — милая старушка.

— Здравствуйте, Мария Марковна! — хором здороваемся мы.

— Здравствуйте, здравствуйте! Уезжаете, я смотрю? Отдыхать? На все лето или как? — Мария Марковна произносит все быстро, словно боясь не успеть получить столь важную для нее информацию.

— Нет, Мария Марковна, ненадолго, на две-три недели. Потом Лена приезжает от мамы своей. — Охотно делюсь с ней почвой для сплетен. Пусть додумывает со своими приятельницами, почему Лена у мамы одна, и даже дочку не взяла. Улыбаюсь про себя, представляя эту гору сплетен, еще не рожденных, но уже созревающих.

— Понятно, понятно. А я вот мусор выносила, там опять собаки у помойки, я им косточку дала. Ну, пойду. Счастливой дороги, ребятки! — Подняв мусорное ведро и что-то охнув, Мария Марковна прошла мимо.

Подойдя к машине и открыв дверцу, я последний раз взглянул на окна нашей квартиры, — что-то защемило, так всегда бывает, когда надолго уезжаешь из дома. Когда я завел мотор, какая-то тень метнулась в сторону: это кот пригрелся под передним крылом на колесе и был напуган неведомым зверем, зарычавшим прямо над ухом.

— Ну, Ринка, в добрый час? Ремешок накинь! — мой голос не получился таким бодрым, как хотелось бы.

— Пап, да забей, ерунда это всё! — Но ремень натянула.

— Может, и ерунда, но есть закон, и ему нужно подчиняться.

— Да я не про ремень, я про твои суеверия.

— А это-то тут причем? — я недоуменно повернулся к ней.

— Настроение же у тебя испортилось? Марь Марковна с пустым ведром, да еще и черный кот.

— Ха, так это я суеверный? Рин, я даже внимания не обратил, просто уезжать всегда грустно. — Я потрепал дочку по макушке, опустил стекло, закурил и включил передачу.

Минут тридцать понадобилось нам, чтобы выбраться из города. Миновав последний пост ГИБДД, мы заехали на заправку, залили полный бак, подкачали колеса и, уже полностью укомплектованные, выдвинулись на трассу.

Глава 2

Дорога уверенно уходила под колёса автомобиля. Мы давно покинули федеральную трассу и катили по старому, но еще не разбитому асфальту. Других автомобилей было немного, изредка попадались поселки и деревни. Я развалился в кресле, гнать не хотелось, тихо играла музыка. Ринка перебралась на задний диван и завалилась там на спину, упершись босыми пятками в потолок. Уши заткнуты наушниками, пальцы что-то быстро барабанят по сенсорному экрану телефона, наверняка идет бурная переписка с каким-нибудь очередным бой-френдом.

Тема её мальчиков полностью закрыта для нас, да мы особо и не лезем, в конце концов, мы с женой еще прекрасно помним, какими были сами в её возрасте и не хотим повторять ошибок своих родителей. Ринка у нас умница: в чем-то безрассудна, как и многие подростки, но к счастью лишена тяги к так называемым детским понтам. Правда, вот юбки её я бы удлинил… с другой стороны, красивые ноги скрывать не стоит, да и постоять за себя она может, но все равно, лучший способ справиться с плохой ситуацией — это не попадать в нее.

Ринка вообще была в своем роде уникальна. С одной стороны, она тяготела ко всему мужскому — единоборства, автомобили, оружие и так далее, разве что футбол не смотрела, но это в меня. Обычно такие девушки и сами несколько мужеподобны, но Ринка не такая. При всех этих качествах она следит за своей внешностью, с удовольствием общается с подружками на всякие гламурные темы, слывет первой школьной красавицей. Модные журналы она листает с таким же упоением, как и мои автомобильные. Легко может переключиться с обсуждений преимуществ и недостатков дизелей на светские сплетни с последнего кинофестиваля. Излюбленное развлечение у неё — корчить из себя гламурную блондинку в мужском обществе, а когда кто-нибудь обращает на это внимание и соответствующе комментирует, мол, девочка, что ты можешь в этом понимать, она перевоплощается и разносит собеседника в пух и прах глубокими познаниями, при этом накручивая локон на палец и невинно хлопая глазками.

Солнце уже перекатилось через зенит, а живот недвусмысленно намекал, что не грех и подкрепиться. Температура за бортом плотно зависла на тридцати двух градусах, кондиционер исправно выполнял свою работу и мы вполне комфортно чувствовали себя в салоне автомобиля, но об обеде в придорожной кафешке не могло быть и речи, — зажаримся. Ничего, обойдемся. Туристы должны уметь и любить есть на газете. К тому же дочка основательно подготовилась: имелась и жареная курочка, любовно завернутая в фольгу, и вареные яйца, и пучки зелени — одним словом всё то, без чего невозможно представить отрыв от домашнего очага.

— Рина, возьми в бардачке карту, — глядя на нее в салонное зеркало, попросил я, — сейчас населенный пункт должен быть; сориентируйся, может, там какое озерцо есть, — можно остановиться искупаться да и перекусить. Или ты как?

— Я — только за! — оживилась она.

Перегнувшись через спинки, она достала карту и увлеченно зашуршала.

— Ринка, либо перелезь на переднее, либо останься на заднем, но не виси на спинке кресла, — прикрикнул я, улыбаясь. — Вон, вон, читай, как эта деревня называется!

— Заречье, — глянула она на знак, — ну, значит, как минимум река тут есть.

— Потрясающий образчик женской интуиции! — спрятав улыбку в уголках глаз, подтвердил я. — Смотри, магазинчик какой-то, зайдем? Хоть спросим, где тут народ охлаждается.

Заглушив мотор, мы вышли из машины, сразу ощутив горячий воздух, окутавший ноги. Ринка технично запрыгала, исполняя какую-то смесь из разминочных упражнений и дикого танца племен чарруа. Машина выглядела уставшим зверем, — я почти чувствовал, как он тяжело дышит, раздувая бока, над капотом воздух преломлялся от жара: тяжело мотору в такую жару, хоть приборы и показывают, что всё в норме, но я чувствую, как ему нелегко.

В магазине было на удивление прохладно. За прилавком румяная тетка в белом халате демонстративно отвернулась от нас. Ринка, надувая большие пузыри из жвачки, стала обходить магазин по периметру. Продавалось все — от резиновой лодки и до ирисок Кис-Кис.

— Девушка, — откровенно польстил я тётке, — а не подскажете: у вас в посёлке можно искупаться где-нибудь?

Лесть не прошла: окинув меня с головы до ног презрительным взглядом, тётка все-таки ответила.

— За поворотом метров через сто будет мост, сразу перед ним спуск к реке, не промахнетесь. Брать что-то будете, а то мне на обед пора?

— Папулик, а купи мне вон того петушка на палочке! — Ринка повисла на локте. — Ты же сам говорил, что они в сто раз лучше, чем чупа-чупсы.

У меня расширились глаза, что еще за «папулик»? какие чупа-чупсы?… Дочка их с роду в рот не брала.

— Ты это серьезно? — глядя в ее лукавые глаза, спрашиваю я. В уголках ее зеленых глаз явно прятались бесенята, которые что- то задумали.

— Конечно, серьезно, ну купи — купи, — она поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щеку.

Я взглянул на ценник и выгреб пригоршню мелочи

— Посмотрите, сколько тут получится? — обратился я к тётке.

Она отодвинула пару монет, остальные сгребла в кассу и ловким движением бросила на прилавок три леденца, один из которых тут же очутился за щекой у Ринки.

— Кать, что это еще за «папулик»? — выйдя на улицу спросил я у дочери, остановив ее за руку.

— Ну-у, понимаешь, пап, она так на тебя смотрела, сам посуди: на папу с дочкой мы похожи меньше всего, вот я и изобразила дурочку — любовницу, — рассмеявшись, она выдернула руку и отбежала к машине, звонко хохоча. — Знаешь, сколько она теперь будет думать про «этих городских»? «Совсем стыд потеряли, он ей в отцы годится», — она произнесла это сварливым голосом, явно передразнивая тётку, — «а проститутка малолетняя явно ради кошелька с ним»! — Ринка продолжая веселиться, показала продавщице язык: та наблюдала за нами сквозь окно витрины и, увидев Ринкин жест, раздраженно сплюнула и отвернулась.

— Вот, Кать, где-то ты умная и взрослая, а где-то «дура-дурой и во рту чупа чупс», — вспомнил я фразу из некогда популярной песни, — перед тобой взрослая женщина и она подумала, что ты избалованная невоспитанная дочка, а я хреновый отец, который тебе ремня всыпать не может. Еще и меня заставила чувствовать себя полным идиотом.

Ринка перестала веселиться и притихла. Я знал, что в себе она всё проанализирует, и подобного больше не повторится, по крайней мере, настолько топорно.

Тётка не обманула, место было хорошее, река в этом месте изгибалась, образуя большой омут, до противоположного берега метров двадцать пять — прикинул я на глаз. На берегу грелась молодая пара, в сторонке, под большим раскидистым деревом, небольшой компанией что-то живо обсуждали, энергично жестикулируя, то и дело прикладываясь к внушительного вида канистре. Около воды сидели мама с маленьким мальчиком, мама делала бумажные кораблики, а мальчик бросал их в воду, с восторгом глядя, как их подхватывало и уносило течение. Открыв кунг, я достал сумку с купальными принадлежностями. Прикрывшись кое-как дверцами, мы переоделись и направились к воде, предвкушая скорую прохладу.

Твою ж ты мать!!! прохладу я просил! От холода сковало всё тело! Вынырнув на поверхность, я не сдержал рёв! Ринка хохотала, она не стала бултыхаться с ходу, а зашла только по колено. Ну это мы сейчас исправим, не будет над отцом глумиться. Веер бриллиантовых брызг накрыл ее с головой, хохот превратился в истошное верещание, от такого ультразвука стая птиц снялась с насиженного дерева на противоположном берегу. Спасая свои перепонки, я снова ушел на дно. Второй раз уже лучше, — вода не настолько холодная, насколько велика разница между температурами воды и воздуха.

Интересная стихия — вода. Кем бы ты ни был на суше, хоть олигархом, хоть обычным слесарем, но скинув одежду и нырнув в воду, все это смывается, остается просто обычный человек. Говорят, что в бане все равны, — нет, не согласен; все равны здесь, вот в этой самой речке.

Через четверть часа, наплескавшись до синих губ, мы, тяжело дыша, лежали на надувном матрасе. Вытерев ладонь о полотенце, я достал сигарету. Еще бы ледяного пива — и счастье было бы обретено полностью.

Ринка, едва отдышавшись, принялась накрывать импровизированный стол. Стола конечно не было, но и до газеты дело не дошло. В ход пошла заранее приготовленная скатерть, на которой и расположилась наша нехитрая снедь.

— Классное место, да? — Ринка вытерла пальцы салфеткой и перевернулась на спину. — Еще будем купаться?

— А ты как хочешь? — спросил я. Вообще-то не рекомендуют купаться после еды, но сколько той еды-то? Да и солнце припекало нещадно.

— Я бы тут жить осталась, — засмеялась она. — Может, и правда заночуем тут?

— Рин, времени еще полно, да и потом, это не прилично и не безопасно, останавливаться в таких местах. Наверняка вечером тут соберется весь местный бомонд, — усмехнулся я, вспоминая свою юность в похожей деревне.

— Жаль, ну давай тогда еще разок искупнемся, обсохнем и поедем.

— Так, а чего ты развалилась тогда? А ну бегом в воду! — я вскочил на ноги одним рывком. — Кто последний окажется на том берегу, тот вечером чистит картошку!

Кто меня за язык тянул?! эта стрела пронеслась мимо меня, обогнав еще на берегу, и с визгом ушла под воду, всплыв только на середине.

— Ну-у, так не честно, — подплыла она ко мне, развалившемуся звездой на середине воды. — Что, я одна должна плыть?

— Почему не честно, ты до берега-то доплыла?

— Нет, ты же не плывешь!

— У-у, дочь моя, ничего ты в военной хитрости не понимаешь, — подмигиваю я, переворачиваясь в воде.

Она поняла, но уже поздно; нехорошо, конечно, хитрить с ребенком, но что поделать. В несколько сильных гребков я достиг берега; надо отдать должное, отстала Ринка всего на полкорпуса, и это учитывая, что один раз она уже пересекла довольно широкое русло, пока я отдыхал на спине.

— Пап, ну ты и гад! Я же, по сути, два раза переплыла, — обида была наигранной, Ринка тщательно сдерживала улыбку, — так что это не считается, я выиграла!

— Выиграла, выиграла, молодчина, — картошка на мне, — соглашаюсь я, — а ты когда так плавать научилась?

— Да в прошлом году еще, в лагере, у нас вожатый спортсмен оказался по плаванию, вот и показывал, что и как правильно нужно делать.

— Повезло тебе.

— Угу, тебе бы так повезло: он деспот и тиран, у всех ребят с вожатыми все нормально, а этот по ночам обходы устраивал, смотрел, чтобы все спали.

— Просто человек ответственно относится к своей работе; он за вас переживает.

— Пап, ну ты же не зануда, сам -то понимаешь, что говоришь? — она покрутила пальцем у виска.

Я потеребил её мокрую голову и легонько оттолкнул от себя.

— Ладно, поплыли обратно, ехать пора!

— Эй, красотка, здорово плаваешь! — на берегу нас окликнул один из тех парней, что сидели под деревом.

— Спасибо! — ответила Ринка и, посмотрев на меня, тихо добавила, — па, ты только не вмешивайся, я сама разберусь.

— В чем? — не сразу понял я.

— Может, посидишь с нами? — уже второй парень, постарше, повернулся в нашу сторону, — покажешь пару стилей, а то мы тут сидим, в воду зайти боимся, плавать не умеем!

— Ага, давай к нам, детка, а мужик твой пока за вином сгоняет, а то у нас уже закончилось! — третий гопник что-то допил из канистры и отставил от себя в мою сторону, широко улыбаясь щербатым ртом, — мужик, не в падлу, сгоняй, а?

Такой контингент мне был хорошо знаком: ими управлял стадный инстинкт, сознание того, что они в большинстве, придавало смелости. Парень с девушкой, лежавшие поодаль на покрывале, приподнялись на локтях и с интересом наблюдали за происходящим.

— Мне думается, уважаемый, что вино тебе не пригодится: знаешь ли, врачи не рекомендуют есть или пить после удаления зубов, а у вас их сейчас изрядно поубавится. — Я растянул губы в самой благожелательной улыбке. — Да, и пока ваша дикция не подверглась кардинальным изменениям, вследствие вышеизложенных причин, не могли бы вы мне подсказать, как лучше потом проехать к ближайшему травмпункту? Ибо я, как порядочный человек, буду просто обязан доставить вас к врачу.

— Чего? — хором удивились хулиганы, еще четверо парней из их компании, до этого игравшие в карты и не обращавшие внимания на происходящее, повернули головы в нашу сторону. — Он или очень борзый, или очень глупый, — задумчиво пробасил самый старший из них, лениво поднимаясь.

На вид ему было лет двадцать восемь; майка-борцовка подчеркивала накачанный торс, низкий лоб, маленькие уши плотно прижаты к черепу, рост невысокий, — и из-за этого он казался квадратным. Во всех движениях угадывался опытный боец; я вскользь отметил, что этого нужно вырубить первым, продолжая оценивать противников. Кодла тем временем начала неспешно нас обступать, пытаясь взять в кольцо. Долговязый паренек лет двадцати, — то ли самый смелый, то ли самый глупый, — шагнул ко мне и, слегка набычившись, толкнул в плечо:

— Мужик, ты что, самый борзый что ли, соску свою для хороших людей пожалел? Так мы её и сами возьмем, ты не бойся, мы ребята порядочные, поиграем и отдадим! — Он противно осклабился кривозубым ртом и оглянулся на своих. — Верно я говорю?

Так, удар левой ладонью в нос, для ошеломления. Парень схватился за лицо, сквозь пальцы проступила кровь. Отлично! Хук с правой в челюсть прошел безупречно и опрокинул самонадеянного идиота на землю боком ко мне. И ногой под рёбра в печень, для убедительности! Серия прошла настолько быстро, что с лиц остальных гопников даже улыбка не успела спасть.

— Пап, не надо! — вскрикнула Ринка. — Давай уедем! — она потянула меня за руку.

— Катя, иди к машине, собери пока всё, я быстро поговорю с молодыми людьми и поедем, — как можно бодрее сказал я и шагнул навстречу ближайшему подонку, — тот быстро отскочил.

— Так это дочка твоя, что ли? — округлил глаза щербатый, отскакивая и поднимая руки, словно сдается.

— Ладно, мужик, извини, — квадратный шагнул ко мне, но угрозы я не почувствовал. — Мы были не правы. Ты, красавица, тоже извини! Вино крепкое попалось, вот и переклинило что-то, — он, виновато улыбаясь, протянул мне руку, — ну что, мир?

— Миру — мир! — ответил я и отвернулся, игнорируя его руку.

— Сука! — прошипело за спиной, — он мне нос сломал! Падла, встретимся еще!

За спиной раздалось какое-то перешептывание и глухой удар, сопровождающийся сдавленным стоном. Я не обернулся.

Обсыхать мы не стали; собрали вещи, переоделись и тронулись в путь.

Глава 3

— Бли-ин, вода нагрелась, вообще кипяток, — Ринка откинула от себя бутылку.

— Вряд ли в деревне минералку продают, а вот колодец или колонка быть должны, смотри по сторонам.

Первым колонку увидел я. Вылив из бутылки горячую минералку, я нажал на рычаг насоса. Тугая струя ударила в деревянную подставку для ведер. Неужели здесь еще кто-то ходит с ведрами за водой? Ринка подставила под струю горлышко бутылки, набрав за секунду половину, она осторожно отхлебнула и уже увереннее сделала несколько глотков.

— Будешь? — протянула она мне бутылку.

— Я думал, ты всё сейчас выпьешь, — усмехнувшись, я приложился к горлышку.

Вода была ледяной, аж зубы сводило, даже не чувствовался характерный хлорный привкус.

— Как водица, сынок?

Меня окликнул старик. Он был высок, немного сутулый, — хотя это из-за того, что за спиной у него висел довольно объемный рюкзак. Седые волосы были коротко острижены, лицо окаймляла густая, такая же седая, борода, явно ухоженная, а не отпущенная из-за отсутствия бритвы. Одет старик был довольно бедно и явно не по погоде. Брюки из непонятной ткани были аккуратно заправлены в изрядно поношенные, но тщательно начищенные кирзовые сапоги. Сапоги, конечно, были запыленные, но всегда можно отличить начищенную, но только что испачканную обувь, от той, которая вообще не знает щетки. Поверх рубашки, откровенно военного кроя, но почему-то темно-коричневого цвета, был старомодный пиджак с кожаными накладками на плечах и локтях. При всём этом старик явно не страдал от жары.

— Отличная водица, отец, — ответил я в тон ему, — тоже освежиться решили?

— В такую жару пить нельзя, все равно всё потом выйдет, — старик нагнулся к колонке и ополоснул лицо. — Дело у меня к тебе, сынок; не откажешь в помощи пожилому человеку?

— Если смогу, то помогу, возраст мы уважаем, — я переглянулся с Ринкой, она с интересом изучала старика.

— Живу я тут недалече, три километра по асфальту, потом еще три в сторону, деревенька там моя, а магазина нет, вот и приходится в Заречье мотаться.

— Понятно, а мы чем можем помочь? — уже понимая, к чему клонит старик, спросил я.

— Да возраст, у меня уже не тот, вот спину прихватило, видимо погода к вечеру изменится, не дойду я, а у тебя машинка, смотрю, хорошая. Вот я и подумал, тебе же шесть километров не крюк, а я тебя отблагодарю как смогу, не деньгами конечно, но угощу тебя таким, чего ты ни в одном магазине не купишь. Самогон я гоню, по старинному рецепту, который еще от моего деда достался. Ну так как, сынок?

— Ну что, Ринка, поможем дедушке? — подмигнул я дочери.

— Конечно, поможем! — ей явно понравилась идея небольшого приключения.

Я помог старику снять рюкзак и закинул его в кунг. Открыл дверцу, приглашая сесть. Старик как-то нелепо, но достаточно ловко погрузился и стал оглядываться в машине. Я сел за руль, Ринка, недовольная тем, что ее лишили переднего кресла, разместилась сзади.

— Меня все дедом Прохором зовут, или просто Дед, — представился старик.

— Я — Семен, -назвался я, — а это дочка моя, Ринка.

— Красавица у тебя доча, повезло тебе, — дед оглянулся и подмигнул девочке.

— Спасибо, — смутилась Ринка.

— А что за имя такое у тебя, дочка? Сколько живу — первый раз слышу, не русское, что ли?

— Производное от Екатерины, — привычно объяснила она, — Ринка — Катеринка. Папа хотел назвать Катей, а мама — Ирой. Вот нашли компромисс.

— Вон оно как! Воистину, век живи — век учись! Вот сколько лет живу, а такого не слыхал, — старик усмехнулся. — Машина у тебя хорошая, — перевел разговор на другую тему Дед, — американская, наверно?

— Нет, японская, — ответил я, — а вы давно тут живете?

— Да почитай с рождения, девяносто четыре года мне. Родился тут, учился тут, на фронт ушел отсюда. Здесь раньше много деревень было, да немец все пожег; Заречье уже после войны строили, а из старых — только моя и осталась. До войны большое село было, Лесное звалось, коней разводили, а теперь шесть домов только и стоит. Летом-то еще приезжают люди, а зимой мы вдвоем с бабкой Антониной остаемся.

— Как же вы живете-то, дедушка Прохор? А зимой в магазин как? — разволновалась Ринка. — А если случится что? Скорую даже не вызвать.

— Ну почему — не вызвать? — Дед с ухмылкой достал старенький мобильник и показал ей. — Что ж, если мы в глуши живем, то и цивилизации не видим? У Антонины дети, внуки в городе, приезжают регулярно. Раз в неделю трактор автолавку привозит. Так что нормально живем, в чем-то лучше даже, чем в городе, — всё своё, свежее. Воздух, опять же, природа. Видели вы в своём городе дедов моего возраста? — Дед явно не первый раз заводил этот разговор о преимуществах деревни.

— Семен, вон заправка старенькая и поворот налево, нам туда, — сморщенный палец уперся в лобовое стекло, указывая направление.

Пикап с удовольствием стал отрабатывать подвеской все ямы и кочки, давая понять, что ровный асфальт ему опостылел и он готов покорить любое болото, доказав, что хозяину в утробе этого монстра не страшна никакая стихия. Дороги как таковой не было, была засохшая колея, набитая тракторами.

— Да, Дед, с дорогой не очень, — недовольно бросил я, непрерывно крутя баранкой и стараясь ловить поменьше ям.

— Ну извини, сынок, если бы не спина, я бы тебя не беспокоил.

— Как спина-то, кстати? — проявил я сочувствие.

— Да болит, проклятая; осколок у меня там, с войны еще, достать нельзя, как-то он застрял неудачно. Раньше вынимать не умели, а сейчас умеют, но боятся: говорят, в моем возрасте уже опасно. Да я с ним нормально живу, он мне погоду предсказывает: за день болеть начинает, сперва тихонько, а потом все сильнее и сильнее, а вот сегодня неожиданно прихватил. Чую, — ливень ночью будет.

На небе, и правда, стали появляться облака. Дорога вошла в лес, ветви смыкались над головой, образуя своеобразный коридор. Деревья подступали вплотную к колее, если бы встретился кто-то навстречу, разъехаться было бы невозможно.

— Ну вот, почти на месте: вон за той берёзкой поворот и мой дом. — Дед явно оживился. — Ребятки, а вы далеко ли путь держите?

— Да мы попутешествовать решили,куда глаза глядят, — признался я. — Хочется найти какое-нибудь озерцо глухое, разбить палатку, — в общем, пожить дикарями.

— Лихо вы придумали, — причмокнув губами, Дед просветлел. — А знаете, что, оставайтесь у меня на ночь, куда вы в дождь-то поедете? Места глуше не найти. Тут и озеро есть, дикое, ни туристов, никого не встретишь. Рыбы много. Рыбачить-то любишь?

Я кинул взгляд на Ринку через зеркало, она явно оживилась.

— Я не знаю, неудобно как-то, — засомневался я.

— А что тут неудобного? Дом у меня просторный, места хватит; пройдётесь, осмотритесь, я вам озеро покажу. К тому же вы голодные, наверняка же с утра в пути. Ну если решитесь пожить, то, конечно, не бесплатно, но и плата человеческая, — денег мне не нужно, поможешь мне по хозяйству. Тут починить, там подлатать. Ну как?

— Пап, а давай, и правда, осмотримся, интересно же! Я в таких местах никогда не была. Правда, давай, а?

— Хорошо, — сдался я, — осмотримся. — Но про себя подумал, что завтра же не позднее вечера отправимся дальше. Старик хоть и был мне симпатичен, но провести отпуск, стуча молотком и перекапывая грядки, мне не улыбалось. Еще не стерлись из памяти школьные каникулы в деревне у бабушки.

— Вот и ладушки, — повеселел Дед, — а то, знаете, как старику одному тоскливо. А вон и мой дом, первый справа. Швартуйся к калитке.

Остановившись, где указал Дед, мы вышли из автомобиля. В моем представлении, деревня, пусть и маленькая, должна выглядеть по-другому. Дома стояли вразнобой; выход на дорогу был только у двух домов, у дома напротив дверь вела вообще в противоположную сторону, прямо в лес, на дорогу выходило окно, из которого высунулась косматая рыжая голова. Пристально осмотрев гостей и узнав деда Прохора, голова крикнула:

— Дед, вот это ты сходил за хлебушком! Где такой «уазик» отхватил?

— Брысь, Игорюшка, не пугай добрых людей, черт рыжий, — Дед пригрозил голове кулаком и улыбнулся в бороду.

Голова тут же исчезла, но продолжала наблюдать из-за занавески. Я достал рюкзак и повернулся к деду Прохору:

— Куда его?

— Ой, сынок, будет тебе, ты уж меня совсем-то за немощного не держи.- Цепкие руки отобрали рюкзак и легко взвалили на плечо. — Ну идемте, покажу, как я живу.

Старик широким жестом распахнул калитку, приглашая нас пройти. Дом он не запирал, и мы беспрепятственно вошли в сени. Везде витал какой-то дух прошлого; в доме был идеальный порядок, как будто человек готовился к приему гостей. Лишь небольшие детали указывали на то, что человек прибирался не специально, а просто педантично поддерживает однажды утвержденный порядок.

Прохор провел нас в комнату; посредине, под гигантским абажуром, стоял массивный круглый стол, застеленный скатертью, стол окружали пять стульев, в углу висела небольшая икона, сервант хранил за своими замутненными стеклами остатки старых сервизов. У противоположной стены находился диван-книжка, почему-то я был уверен, что он не только не потерял пружины, но даже раскладывается. Над диваном висела картинная рама, но вместо картины в раме за стеклом были расположены старые черно-белые фотографии, некоторые пожелтевшие от времени. Имелся даже книжный шкаф заполненный плотными рядами разноцветных томов; рядом стояло, с виду очень уютное, кресло и маленький столик, на столике лежала книга, бережно обернутая газетой, там же — и очки в толстой оправе со шнурком на дужках. Имелась и кровать, широкая, с коваными спинками, всем своим видом призывавшая прилечь и отдохнуть после трудного дня. Вторая комната была раза в два меньше. Здесь тоже стояла кровать, такая же кованая, но односпальная. По крайней мере, по сравнению с тем гигантом, она казалась односпальной. У окна стоял письменный стол, а у противоположной стены — комод, с групповым фото в рамке на нем. На фото были запечатлены красивая женщина, сидящая на стуле, рядом стоял высокий мужчина в строгом костюме, у ног женщины сидели два мальчика. В мужчине угадывался наш знакомый. Я вопросительно посмотрел на Прохора.

— Это моя семья. Супруга, Екатерина Пантелеевна. Сыновья. Близнецы. Клим и Тим. Они погибли. — Мужчина говорил отрывками, явно переживая заново своё горе.

Мы молчали, создалась довольно неловкая ситуация. Прохор смотрел неотрывно на фотографию, вот только видел он отнюдь не то, что было изображено. Мысли его улетели глубоко в прошлое, заставляя на миг пережить заново свою утрату.

В дверь постучали.

— Прохор, ты дома? — Старческий голос прервал размышления старика и тот, с заметным усилием справившись с нахлынувшими воспоминаниями, откликнулся:

— Да где же мне еще быть; заходи, Антонина!

— А я смотрю: машина стоит незнакомая, решила проверить, кто это к тебе приехал? — в дверях появилась полная женщина, про себя я её тут же окрестил бабкой.

— Вот, ребятки, познакомьтесь, Антонина Васильевна, — Дед бережно, под локоток ввел женщину в комнату, — а это Семен и доча его, Катенька.

— Очень приятно, очень приятно, — нацепив улыбку из серии «доброжелательная старушка» прокудахтала бабка, с подозрением осматривая мою наголо бритую голову и Ринкину короткую юбку.

— Ребята, — повернулся к нам Прохор, — а знаете, что, — я сейчас Игорька крикну, он вам всю окрестность и покажет, погуляете полчасика, а я тем временем на стол соберу.

Игорю было около двадцати лет, рыжая шевелюра была такая же растрепанная, привести ее в порядок можно только одним способом — полным удалением. Одет он был только в легкие шорты, камуфляжной окраски, висевшие на нём мешком. Парень оказался чрезмерно разговорчивым, провел нас через деревушку, рассказал, кто и где живет.

У каждого дома был разбит огород, где-то ухоженный, где-то — запущенный, видно, хозяева бывают редко. Сам он живет один, увлекается компьютерными технологиями и музыкой, пишет стихи, даже организовал школьную рок-группу, родители приезжают только на выходные. С возрастом я погорячился: оказалось, он только что закончил школу. На вопрос о поступлении в институт он ответил просто, — после армии, чем сразу вызвал у меня известную долю уважения и возвысился на пару ступеней в рейтинге Ринкиных ухажеров. Ринка охотно учувствовала в разговоре, она явно понравилась Игорю, что, впрочем, казалось взаимным.

Мы вошли в лес по едва заметной тропинке, кроны деревьев сомкнулись над головами и стало даже немного прохладно; этим не преминули воспользоваться комары, жадно набросившись на свежую плоть. Пришлось сорвать по ветке и продолжить путь, интенсивно отмахиваясь от надоедливых кровососов. Через несколько минут впереди забрезжил просвет и Игорь жестом фокусника раздвинул кусты, пропуская нас вперед. Перед нашими взорами открылась сказка: небольшое озеро зеркальной гладью отражало небо, подступивший к самой воде лес надежно защищал озеро от ветра. Весь берег по периметру озера был в камышах и только там, где мы вышли, был маленький песчаный пляжик, его бы хватило, максимум, на небольшую компанию. Я даже отметил, что тень от солнца падает на пляж только до полудня, а закат должен быть как раз напротив. По воде то тут, то там расходились круги, рыба играла, и ее было много, не обманул дед Прохор, про себя отметил я.

— Ну как вам? — Игорь первым подал голос.

— Словами не передать! — восхищенно ответил я.

— Про это место никто не знает, — с гордостью сообщил паренек, — ну, кроме наших, конечно, а больше никто. Здесь берега топкие, это единственное место, где можно в воду войти.

— Эх, жалко купальники не взяли, — огорчено вздохнула Ринка.

Действительно, об этом как-то не подумали, а знали же, что идем на озеро. Вода всем видом манила в свои объятия. Всё-таки, было в этом месте что-то магическое, первобытное: легкий шум леса, редкие всплески воды от выпрыгивающих рыб. А воздух! Воздух пьянил, после городского смога, такое обилие кислорода кружило голову.

— А вы знаете, мы тут по-простому! — Игорь фыркнул и рассмеялся.

Он скинул с ног шлёпанцы и, улюлюкая и поднимая тучу брызг, влетел в воду. Вынырнув, отфыркиваясь и тряся головой, чтобы откинуть мокрые волосы со лба, весело закричал:

— Ну, давайте же, смелее, что же вы! — он отвернулся и широкими неумелыми гребками стал выбираться поближе к центру озера.

— Может, сходим до машины? — неуверенно предложил я и тут же понял, что будет потерян тот самый миг первого раза: мы уже вернемся, зная, что увидим и зачем пришли.

— Па, ты, что, никогда в одежде не купался? — Ринка уже пробовала воду босой ногой.

Через минуту мы уже были в воде, я отплыл подальше и перевернулся на спину. Как же хорошо, вот так просто лежать на воде и наслаждаться небом.

Кстати, а старик оказался прав: от горизонта надвигалась грозовая туча. Может, и правда, переночевать у Прохора? Старик мне нравился, чувствовалась в нем мудрость прожитых лет, но не было той снисходительности, с которой многие пожилые люди общаются с более поздними поколениями. Общаться с ним было легко, вот только Дедом называть, язык не поворачивается; надо будет узнать его отчество.

Решено: на ночь точно останемся, а там, может, и на недельку задержимся, если Ринка возражать не будет, а она и не будет: понравился ей этот рыжий парнишка. А он-то каков! Прямо при отце кадрит девчонку, без тени смущения, но надо отдать ему должное, получается у него это здорово, без той напускной бравады, а как-то легко, непринужденно. Я в его возрасте был закомплексованным подростком, а он уже почти мужчина! Да почему почти? Нет никакого почти, мужчина и есть: живет один, самостоятельно, — значит, родители ему доверяют; опять же, в армию искренне хочет пойти, — значит, уже привык к самостоятельности, не боится быть отлученным от маминой юбки, — это похвально.

На лоб капнуло. Я открыл глаза и, как оказалось, вовремя. К моей лодыжке, очень осторожно, тянулась рука. Увидев, что коварный план раскрыт, Ринка развернулась в надежде удрать, но куда там! Мгновенно сгруппировавшись, я перевернулся, неглубоко нырнул и, поймав отбивающуюся ногу, потянул вниз, дав возможность набрать воздух, я утянул девочку под воду, сам вынырнул и устремился к берегу.

— Как ты меня заметил? у меня же почти получилось! — меня догнал обиженный голос.

Есть у нас такая игра: Ринка пытается меня застать врасплох, но ей еще ни разу не удалось. В этот раз, уже почти: если бы не капля, то я бы ее проворонил.

Кстати о капле, я посмотрел на небо: туча подошла уже совсем близко, над нами были серые облака, солнце еще глядело в последнее окно, но это ненадолго. Ветер заметно усиливался и даже на этом, прекрасно защищенном от ветра озере появились первые волны.

— Почти не считается, — крикнул я, — догоняй, уже дождь собирается!

Игорь, уже стоял на берегу; я выбрался из воды, поднял футболку, обтер ею лицо и ладони. Надев футболку прямо на мокрое тело, я принялся собирать с земли остальную мелочевку: перед купанием пришлось всё выгрузить из карманов.

— Ну что, пойдем, Катюшка догонит, — взглянув на Игоря, сказал я закуривая и крикнул дочери, — Ринка, догоняй, мы пойдем потихоньку!

— Вы только далеко не уходите! — крикнула она в ответ, уже подплывая к берегу.

Дождь застал нас, когда мы втроем выходили из леса. Всё затихло, как бывает перед грозой, а потом кто-то просто открыл кран. Тугие струи стегали нас по спинам, ускоряя наш бег к дому деда Прохора. Смеясь и пытаясь как-то отжать одежду, мы ввалились в сени. Бабки Антонины уже не было, Прохор вышел к нам навстречу.

— Я же говорил, что дождь будет, — улыбался он, наблюдая за нашими бесполезными попытками, — и спину сразу отпустило.

Я посмотрел в окно: ливень шел плотной стеной, поднялся ветер, из-за стены воды даже не было видно дома напротив.

— Ладно, всем пока, побегу к себе! — Игоря явно веселила ситуация. — Вот это ливень, никогда такого не видел, заходите если что! — Он рассмеялся своей незатейливой шутке, и, втянув голову в плечи и пригибаясь, выбежал под дождь. Я последовал его примеру, нужно было достать из машины сухие вещи. Да и кое-какие припасы не помешали бы.

Через четверть часа, переодевшись в сухое и приведя себя в порядок, мы сидели за столом. Трапеза была незатейливой, но как нельзя лучше подходящей ко времени и месту. На столе появился чугунок, в котором оказалась ароматно пахнувшая тушеная картошка с мясом, рядом стояла небольшая деревянная плошка с квашеной капустой, тут же соленые грибочки. Венец стола Прохор прятал, с хитрым взглядом, за спиной.

— Алле-оп! — воскликнул он и водрузил на стол литровую бутыль, запечатанную воском. — Это для нас, Семен, как обещал, такого ты больше нигде не попробуешь.

Самогон, и правда, выглядел необычно. Насколько я помню, он должен быть мутный, именуемый, вроде, первачом, или уже прозрачный, второго или третьего перегона. Здесь же я наблюдал прозрачную жидкость без примесей, но янтарного цвета, с легким зеленоватым отливом.

— А для Катюши у меня тоже кое-что припасено, — он подмигнул девочке и, с видом заговорщика, достал из буфета графин, — земляничное вино, тоже собственного производства.

— Ей еще только четырнадцать, — напомнил я.

— Па-апа, — обиженно протянула дочка, — ну попробовать-то можно?

— Вот правильно говоришь, внучка. Семен, поверь старому человеку, пара бокалов хорошего домашнего вина, сделанного с любовью, еще никому не повредила. Так что я на правах старшего и хозяина дома разрешаю! — Прохор распушил бороду и сделал страшное лицо. Ринка прыснула со смеху, и я махнул рукой.

Напиток, в самом деле, был хорош. Язык не поворачивался назвать его вульгарным словом «самогон». Чувствовались травы, мед, и что-то еще, очень знакомое, но неуловимое, никак не удавалось сосредоточиться на отдельном фрагменте, букет постоянно менялся. Ринка, осторожно попробовав из своего бокала и заметив мой взгляд, довольно закатила глаза, давая понять, что вино такого же превосходного качества. Не удержавшись, позже я попробовал из её бокала: вино оказалось очень легким, не крепче пива, вкус был удивительно богатым и насыщенным, а послевкусие держалось очень долго, не торопя себя обновлять. Прохор был очень доволен произведенным эффектом, он действительно оказался мастером в этом деле. Бывал я в дорогих ресторанах, пробовал я элитные напитки, в том числе и бешеных лет выдержки, но они все меркли по сравнению с тем, что делал этот старик в богом забытой деревне.

Беседа текла легко и непринужденно. Прохор назвал своё отчество — Никитич; всё-таки, он не был тем стариком, к которому относишься с легкой иронией: мол, что с него взять — возраст. Я воспринимал его мужчиной намного старше и опытнее себя и испытывал значительную долю уважения. Он рассказал, что на фронт попал с первых дней войны, служил в разведке, был награжден многими медалями, а когда из-за чьей-то ошибки его взвод наткнулся на засаду, он единственный остался в живых, но был раненым схвачен. Из плена удалось сбежать; тяжело раненный он смог мало того, что вернуться в часть, а еще и захватить языка. Если бы не этот язык, говорил он, упекли бы его в штрафбат, как пить дать, но всё обошлось. После войны перебрался с семьей в город, работал на заводе.

Однажды они, с супругой и детьми, поехали в цирк, автобус попал в аварию; из сорока пассажиров выжил опять только он. Сыновья погибли у него на руках, над женой несколько дней трудились врачи, но и ее спасти не удалось.

Слушая рассказ о нелегкой судьбе, я и не заметил, как мы ополовинили бутылку. Потом Прохор Никитич переключился на нас, был удивлен, что я работаю обычным дальнобойщиком, признался, что сначала относился ко мне с опаской. Мы с Ринкой от души посмеялись над моей бандитской внешностью. Посочувствовал, что мне тоже довелось побывать в горячих точках. Мне не понятно, говорил он, мы сражались за свой дом, мы знали, на что идем и что защищаем, а ради чего эти войны? Он сокрушенно качал головой и чмокал губами.

Заметив, что Катеринка начала скучать, он перевел разговор на нее, интересовался нынешней молодежью, вспоминал свою юность, но без той нравоучительной нотки, мол, вот в наше время такого не было, а искренне сравнивал, о чем-то жалел, что-то ему не нравилось. Ринка звонко смеялась над шутками. Щеки ее порозовели, второй бокал стоял недопитый и был отодвинут, давая понять, что она прекрасно себя контролирует. Этого нельзя было сказать обо мне. Дедовский напиток имел еще одно свойство, он удивительным образом скрывал свой градус: я был полностью уверен, что употребляю нечто не крепче наливки, а оказалось, как признался сам Прохор Никитич, что в этой огненной воде почти шестьдесят градусов.

— Пап, ты что-то носом клюешь, — потрясла меня через стол Ринка. — Па-ап! — пришлось ей повысить голос, и я вздрогнул.

— Какой коварный напиток у вас, Прохор Никитич! — постарался улыбнуться я, глядя на Прохора. — Пойду курну на крылечке. — Я, пошатнувшись, вышел из-за стола.

Стихия бушевала пуще прежнего: к ливню добавилась гроза, раскаты которой приближались. Я, как в детстве, начал считать секунды — от молнии до раската, — получалось, что эпицентр в каких-то четырех километрах.

Крыльцо было открытое, но достаточно просторное и с пологой крышей, прямые струи не залетали, но водяная пыль все равно доставала. Я присел на относительно сухую лавку и закурил. Хмель постепенно отступал. Удивительный напиток, надо будет попросить продать пару литров, ребят угостить. Дверь открылась и на крыльцо вышла Рина. Присев рядом, она поёжилась и положила мою руку к себе на плечи, я прижал дочку.

— Пап, ты чего так, э-э, устал? — не сразу подобрала она нужное слово.

— Да нормально, напиток непривычный оказался, не почувствовал крепости, и вот результат. Ик! — неожиданно икнул я. Вот же напасть, этого ещё не хватало!

— О-о-о, — голосом матери протянула Ринка. — Как ты за руль-то завтра?

— Ты же хотела, ик, остаться, — не понял я, — или уже, это, передумала? — Язык отказывался слушаться, при этом сознание оставалось вполне ясным. Я украдкой закрыл глаза и ткнул себя пальцем в нос.

— М-м. Попал, — понимающе усмехнулась дочка. — А насчет остаться, не то, чтобы передумала, просто погода смотри какая, дедушка, конечно, клёвый, но не сидеть же целый день в доме, — скучно.

— Это не погода, это ливень, он как, ик, — да ёлки! — пришел, так и уйдет. Да, и кстати, — только сейчас осенило меня, — я не уверен, что мы отсюда сможем, ик, — блин, да что ж такое! — уехать.

— Это как так? — чуть отстранившись, Ринка заглянула мне в глаза.

— А ты обратила внимание на эту, как её, дорогу: мало того, что, ик, колея в полметра, так еще и глина сплошная. Эта поливка её сейчас в такую кашу превратит, что и танк увязнет!

— Но ты же говорил, что Навара классный говномес! — ввернула она понравившееся слово.

— Во-первых, не все слова, ик, — ё маё! — которые произношу я, стоит повторять, а во-вторых, я и сейчас это говорю, вот только колеса у нас не для замесов.

— Ну и не только для шоссе, как ты их называл э-э… — она на секунду задумалась вспоминая, — вседорожные, — во, вспомнила! — да и ты не чайник.

— Ну, попробовать-то всегда можно, но за трактором бежать тебе, имей в виду. — Я выбросил окурок в предусмотрительно оставленную банку. — Пойдем, твой «клёвый дедушка», наверно, уже постели, ик, приготовил, а завтра утром разберемся, точнее, уже сегодня.

Я, икнув, поцеловал дочку в макушку и поднялся. На столе уже был полный порядок, за исключением двух полных рюмок и тарелки с солеными грибами. Прохор Никитич поднялся при нашем появлении.

— Ну, по последней, на сон грядущий, — поднял он рюмку, — я вам уже постелил, Семен, ты ляжешь тут, — он указал на разобранную кровать, — а Катюшке я в той комнате постелил.

— А сами Вы где будете? — я чокнулся рюмкой и опрокинул содержимое в рот.

— Так я же вам не весь дом показал, — хлопнув себя по лбу, воскликнул Прохор, — Антонина же пришла и всё сбила, у меня еще две комнаты, хотя одна не совсем комната, скорее кухня, а еще одна — наверху, вот в ней я и обитаю, мне там удобнее.

Старик выпил свою порцию, закусил грибочком, собрал посуду и на удивление твердым шагом направился к выходу.

— Да, ребятки, у нас в деревне по-простому всё, чтобы, если что, на улицу не бегать по ночам, под кроватями горшки стоят. Не волнуйтесь, — всё чистое, — Дед подмигнул с лукавой улыбкой.- Ну, вроде, всё, спокойной ночи!

Он вышел. Мы смущенно переглянулись, и я заглянул под кровать: горшок был, большой металлический, с крышкой.

— Эвон оно как, — усмехнулся я и заметил, что икота отпустила.

На новом месте всегда плохо спится, особенно если за стеной грохочет стихия. Гроза была уже где-то над нами. Сверкало, громыхало не переставая. Я сел на кровати и, отодвинув занавеску, выглянул в окно. Интересного мало: кромешная тьма, разрезаемая молниями, ветер гудел и гнул лес, ливень хлестал без устали, впечатление было такое, что это навсегда. Снова забравшись под одеяло, я представил сиротливо стоявшую, под дождем, машину; почему-то вспомнился образ промокшего брошенного пса, свернувшегося калачиком, в попытках сохранить последнюю частицу тепла. Мы тогда с женой подобрали пса, долго он к нам привыкал, не рычал, видимо из благодарности, но и не признавал. Только через полгода, он проявил первую эмоцию, видимо, довелось ему натерпеться от людей. Сейчас он уже старенький; если верить ветеринару, то тогда ему было 3 года, сейчас, стало быть, двенадцать. Хорошо ему с Ленкой у тещи, — при всем прочем, надо отдать должное, животных тёща любит. Да и Ленка ездит с удовольствием; во-первых, мать видит редко, а во-вторых, она там выросла, как в той песне, все оно моё родное, в поле каждый колосок… как там дальше, — не помню… Мысли путались, звуки канонады перестали доноситься. Я спал…