Боль плотоядно впилась в мозг, не представляющий, как все это выдержать. Боль кромсала рассудок, как маньяк с бензопилой. Боль выла на все лады, словно стадо оборотней. Боль смеялась нечеловеческим смехом, как захлестнутый истерикой сумасшедший дом. Точно смерть, она схватила холодными пальцами сердце и сильно сжала.
Ну что, напарник, — переступив уже в сотый раз через труп дяди Вани, подмигнул Зверь Андрею, — будем двигаться дальше?
Только тихонько, незаметно для остальных внутри бывшего детдомовца тикал счетчик от каждого неверного жеста, направленного в его сторону, от любого неправильного слова. Михаилу не нужен был гроссбух, чтобы запомнить все выверты дерьма в его сторону, — за последние годы его память натренировалась вести точный учет по каждому ублюдку в отдельности. А они не знали, что полная опись их преступлений против Михаила Фролова хранится в самом страшном для их будущего месте — в его сердце.
ощущал, как несуществующая шерсть встает торчком на загривке, и понимал, как ему приятно не любить записанных на тетрадном листе людей. Как ему приятно их ненавидеть.
Но Миша не мог забыть. Главное. Он не хотел забывать. Забыть — значило простить. Простить то, что из нормального ребенка сделался детдомовцем, ребенком со штампом. Простить то, как мама выкатила глаза и кричала, будто ее тело превратилось в сплошную боль. Забыть — значило отречься от прошлой жизни, отказаться от возвращения и, может быть, от мести. Забыть — просто-напросто означало предать.
«Да, — успокаивал себя мальчик, — я отправил урода в больницу, а сам остался невредим. Три дня без прогулки — это не страшно, спокойно почитаю книжку». Он улегся на кровать, положив руки под голову, и мечтательно закрыл глаза.
Ему понравилось.
«Зверское убийство» — всплыл в голове его собственный заголовок первой статьи о мешке с трупом. И словно кто-то ударил Диму по голове. Бум! Тяжелым молотком. Конечно! ЗВЕРЬ. Вот кто этот загадочный убийца. Он не заслуживает называться человеком. Не быть ему Джеком-потрошителем, чтобы потом о нем складывали легенды и воспевали в панковских песнях. Ничего личного. Никаких Фредди Крюгеров. ЗВЕРЬ. Беспощадный, хитрый, безумный. Все эти эпитеты подходят дикому животному. Они подходят и этому нечеловеку.
Это было как озарение. Молнией блеснула мысль, от которой все в Андрее погрузилось во мрак. Он знал, кто этот человек. И одно его имя рассказывало все, что ему нужно от Андрея. Все, что он сам возьмет от него. Это был даже не человек.
Имя его было Зверь.
— Мне нравится, как ты кричишь, парень, — произнес человек с ножом, и усмешка криво изогнулась, ломая пропорции лица.
Водитель «жучки» спокойно стоял над Андреем и дымил сигаретой, которая прилепилась к его губам. Он напоминал скульптора, который сделал несколько ударов по куску камня и теперь оценивал свою работу. Только он забыл, что человек отличается от камня тем, что чувствует, когда ему вырубают лишние места.
