Михаил Литвинский

Натали

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Михаил Литвинский, 2018

Современная Лолита или девушка, истосковавшаяся по заботе и любви? Вечная тема — страсть двух людей, казалось бы, совсем не подходящих друг другу ни по возрасту, ни по социальному положению. Каждый сам для себя решает, считать ли счастьем или скандалом роман пятидесятилетнего бедного альпиниста и двадцатилетней богатой студентки. История автобиографична и наполнена настоящей драмой, которая разворачивается на страницах книги, будто исповедь человека, готового принять кару или…. обрести прощение.

16+

ISBN 978-5-4493-8948-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Натали

Ночью на Эльбрусе выпал свежий снег. Как всегда первым вагончиком на свое рабочее место поднялся фотограф. «сфотографируйте меня на зло моим подругам в Одессе прямо так на снегу и без всего» — издалека начала излагать свою просьбу молодая одесситка и подошла к нему вплотную.«Ой, я кажется падаю!» Выпустив из рук камеру Левин успел подхватить девушку и она повисла на его шее. — Привет полковник, с утра свежий улов?» поприветствовал его проходящий мимо спасатель. -Всю жизнь мечтала познакомиться с полковником! Восторженно сказала девушка еще сильней повиснув на шее фотографа. Много времени прошло с тех пор. Но отпечаток который остался от этой встречи молодая студентка из Одессы Левин носит на себе уже много лет.

Взяв собаку на поводок, я открыл входную дверь. Саванна замешкалась. Однажды у нее случились проблемы при выходе из дома, и она это запомнила. Навстречу мне шел сосед. Видимо, он уже искупался в океане.

— Как вода? — поинтересовался я.

— Все еще теплая, но на берегу уже прохладно.

— Пойду тоже искупаюсь, — сказал я и вернулся за креслом, в кармане которого лежали плавки и полотенце.

На берегу сел в свое раскладное кресло, собака легла рядом. Неподалеку на песке, как два уголька, лежали Юра с женой. Мы с Юрой долгое время играли в волейбол, пока к нему не приехала подруга. Теперь он тренирует ее, довольно успешно. Сегодня, вероятно, день отдыха, и они наслаждаются осенним солнцем.

— Что, мяч дома забыли? — поприветствовал я их нелепой шуткой.

— Да нет. Такая прелесть бабье лето. Надо воспользоваться.

«Мудрое решение», — подумал я и последовал их примеру.

Подошел полный мужчина с маленькой девочкой и стал неуклюже переодеваться рядом со мной на камнях. Девочка сбросила сандалии, сняла майку, оголив два светлых треугольника на своей детской груди, и побежала к воде.

— Не смей, вернись обратно! Вода как лед! — разнеслось по берегу. — Я не помню у нас такую в Одессе!

Воспользовавшись тем, что ее некому остановить, девочка уже начала заходить в воду, но ей вдогонку зазвучало еще громче:

— Сейчас же вернись!

Она вернулась, что-то шепча себе под нос, вслух недовольно прокричала:

— Обманщик, обманщик!

«Одесситы», — решил я. Уж очень мне были знакомы эти речевые обороты и интонации.

— Что ты там говоришь? — кричал ей мужчина.

Дальнейшую их перебранку я уже не слышал, ибо мыслями был далеко, там, где когда-то ранним утром высоко в горах поймал «золотую рыбку» с таким же, как у них, одесским акцентом.

День, когда мы впервые встретились с Натали, был воскресным, но для меня обычным рабочим днем, даже более напряженным, поскольку, как для межсезонья, туристов было немало. Я сделал много фотографий и уже не помнил, кого пригласил к себе в гости на встречу c болгарскими альпинистами. Помнил только, что не одну прекрасную девушку. «Все равно не придет», — думал я, приглашая очередную симпатию, ведь люди на отдыхе необязательные, и каждая новая встреча, произошедшая в течение дня, часто меняет предыдущие планы, но в глубине души надеялся, что какая-нибудь да заглянет на огонек.

— У вас не найдется что-нибудь надеть, чтобы попробовать прокатиться с ветерком? Но так, чтобы я живая осталась и захотелось еще! — внезапно ошарашили меня просьбой.

— Откуда ты такая? — спросил я в ответ.

— А вы не поняли откуда? — удивилась она, прикуривая сигарету. — Конечно, из Одессы. Разве не похоже? Для точности — студентка из Одессы-мамы.

— Шоб ты так ехал, как ты взял билет, — ответил я ей на одесском сленге. — Для такой красуни, конечно, найду и даже научу.

Находился я на своем рабочем месте: на «старом Кругозоре» на высоте 3500 метров. Стоял сентябрь, наверху уже лег первый снег, и по первой очереди канатной дороги на Эльбрус поднялись горнолыжники. Было много новичков, и они, как слепые котята, барахтались в снегу.

— Натали, — представилась девушка и присела в реверансе.

С трудом сделав несколько шагов в мою сторону и подавая мне руку, она поскользнулась и очутилась в моих объятиях. От ощущения внезапной близости по моему телу пробежал электрический разряд, и я едва удержал ее. Но все получилось очень даже естественно.

— И это пока без лыж! — пошутил я.

— Я устойчивая и легко поддаюсь, не сочтите за вульгарность, обучению.

— Тогда вперед, завтра же начинаем!

Натали снова закурила. В ее речь с одесским акцентом как-то легко вплетались нецензурные словечки, что приводило меня в некоторое замешательство, и я не знал, как на это реагировать, как воспринимать. К тому же меня все еще жег недавний отпечаток ее молодого тела. Себя я ощущал значительно старше: накануне разменял пятый десяток.

В то время я вел холостяцкий образ жизни в поселке Терскол в Кабардино-Балкарии на высоте 2300 метров в собственном доме, который застроил на чердаке одного из девяти домов поселка. Дом был вторым по счету сверху по ущелью реки Баксан и находился в лавиноопасном месте.

Совсем непросто было приехать в Приэль­брусье, населенное людьми, исповедующими ислам, и поселиться среди них. Чтобы ужиться c местным населением, мне пришлось приложить неимоверные усилия. Сначала довелось работать военным руководителем в средней школе, и насчет моего жилья похлопотала перед райсоветом города Тырныауз директриса. А потом еще и военком.

Работая позже инструктором по туризму на военной турбазе, водил группы через три перевала. Один из таких маршрутов в шутку назывался «Вокруг ледоруба». Последним, третьим, был перевал Чипер-Азау. И вот там, высоко в горах, у самой тропы, ребята из моей группы чуть не подорвались на немецких минах времен войны. Я тогда связался с военным комиссаром города, и он вызвал вертолет с минерами. Целый день они взрывали этот смертоносный «клад». После этого случая мы с военкомом Русланом Султановым подружились. Его резолюция стала решающей на моем ходатайстве, и мне разрешили застроить чердачное помещение. Это жилье в дальнейшем стало существенной вехой в моей жизни.

Когда я прорубил окно в крыше чердака, взгляду открылась неимоверная красота Главного Кавказского хребта с видом на вершину горы Чегет.

Абуба, известный местный мастер по каминам, слегка пьян и гладко выбрит, в свежей белой рубашке, каждое воскресенье ожидал меня в кабачке на Малых Нарзанах, чтобы рассказать, какой у меня будет великолепный камин.

— Я сделаю камин так, как учил меня мой дед, — обещал он.

И сдержал свое обещание — выложил камин из старого горбыля и покрыл его олифой.

Мой приятель Юрий Михайлович Анисимов, ЮМ, сбил мебель из грубой доски, и мое жилье стало музейным экспонатом.

Внизу напротив моего дома находился магазин, в котором все отоваривались. Как раз наступило время «Горбачевской». После посещения магазина народ частенько захаживал ко мне в гости, стуча в дверь исключительно ногами.

…Снизу меня кто-то окликнул. От станции канатной дороги вместе с туристами ко мне поднимался Абдул.

— Что, полковник? Уже с утра поймал золотую рыбку? — произнес он, став случайным свидетелем того, как девушка, поскользнувшись, оказалась в моих объятиях. — Вы ему не верьте, — обратился Абдул к ней, кивая на меня, — у него ежедневно такой «улов».

Я почувствовал, что этот высокий и крепкий молодой мужик-спасатель вмиг может увести у меня миловидную барышню.

— Пойдемте лучше со мной, я покажу вам много чудес, — не унимался мой друг и вечный соперник.

— Вы назвали его полковником? — спросила у него Натали. — Мне это нравится. Ты будешь моим полковником, — неожиданно перейдя на «ты», обратилась она ко мне и, развернувшись лицом так, что я окунулся в ее бездонные голубые глаза, взяла меня за руку.

— А кто ваш инструктор? — поинтересовался Абдул.

— Кахиани, — ответила Натали.

— Кхм… Иосиф. Он легко может вас отпу­стить со мной. У него сегодня траур — годовщина гибели его напарника по восхождению на «Семерку», Миши Хергиани, — и он показал рукой на ледник, действительно похожий на семерку, как будто впрессованный в Главный Кавказский хребет, над которым на вершине горы Донгуз-Орун нависала огромная ледовая шапка.

— Почему у вас у всех итальянские фамилии? Кахиани, Хергиани…

— Это не у нас, это у них, в Грузии, в Сванетии. Наши «итальянцы» тоже родом оттуда, из Сванетии. Когда-то эти места были северной окраиной Римской империи, и римляне ссылали туда свой криминал. А у людей фамилии.

— Вы, молодой человек, так много знаете.

Натали посмотрела на Абдула оценивающим взглядом, а я напрягся: еще минута — и он точно уведет ее у меня. Он это делает очень легко.

— Поехали со мной на ратраке[1], я торо­плюсь, — протянул он руку к девушке. — Вчера вечером в конце дня пропал немецкий турист. Наверно, провалился в трещину. Стемнело, и группа уехала. Я еду его доставать.

— Для начала страшновато, лучше я проведу время с полковником, — ответила Натали.

— Абдул, это Лена виновата! Она тут вчера была с немцами. Они разбежались по леднику. Я предупреждал ее об опасности, — вступил в разговор я, одновременно удерживая девушку за руку.

— Ты имеешь в виду Лену из турбюро? — спросил Абдул.

— Она самая, — подтвердил я. — «Не трогайте вы их, — сказала она мне, — они все в воспоминаниях!»

Старые немцы в тирольских шапочках, усеянных альпийскими значками, указывали друг другу куда-то вверх, в сторону Эльбруса, а самый старший из них все повторял: «Тут рашн тах-тах, там — наши солдаты тах-тах-тах». Я понимал, что им действительно было о чем вспомнить. А к концу экскурсии одного недосчитались.

Абдул заторопился — за ним пришли. Ратрак был уже готов, и надо было быстро подниматься в горы.

— вдруг вспомнил, что вечером ко мне приходит в гости группа альпинистов из Болгарии. Местная знаменитость — Володя Команчи, московский журналист — рассказал им, что у меня на стене висит ледоруб самого Месснера. «Вот чем я ее угощу, если она согласится прийти», — подумал я о своей новой знакомой.

Все это сильно меня отвлекло. Уже давно надо было продолжить работу.

— Натали, — обратился я к девушке, — надо вернуться в гостиницу, потому что Кахиани наверняка тебя ищет. Как я понимаю, ты не зареги­стрировалась в группе и самовольно ушла в горы. А это часто плохо заканчивается.

— Вы что, уже не мой полковник? — отшутилась она, снова перейдя на официоз. — И ратрак с Абдулом уже далеко. Жаль… — и вздохнула с сожалением.

Натали была в горах впервые. Свободолюбивая одесситка вела себя как хотела. Как выяснилось позже, в Одессе тираном в ее семье был отец — командир подводной лодки. Только он мог как-то удерживать ее в рамках. Рекомендации и инструкции всех остальных были для нее пустым звуком.

— Чтоб они так жили, как мне нужны их порядки! — выразилась она в своей манере. — Вот я тут, рядом с тобой… Можно я буду на «ты»?

Мне вдруг стало как-то тепло от ее слов:

— Да, конечно.

— И полковником. Можно мне тебя так называть?

— Мне даже приятно. Хотя я не полковник, а подполковник в запасе.

— Подумаешь, одна ступень. Считай, что я тебя повысила.

— У хорошей женщины много возможно­стей, — ответил я и улыбнулся.

«А она совсем еще свеженькая. Если бы по­шла на утреннее построение в группу, то наверняка ушла бы оттуда в сопровождении, — мелькнуло у меня в голове. — Мне повезло. Впрочем, сегодня одна, завтра будет другая. Это просто адреналин. Да и Абдул, видать, меня подогревает», — размышлял я, вспоминая, как она спросила меня, когда Жорик (это второе имя Абдула) ушел: «Кто этот парень? Такой суровый и одновременно такой обходительный. В нем что-то есть». Мне тогда показалось, что у Натали заблестели глаза.

Неожиданно, словно мы старые знакомые, Натали прильнула ко мне и ласково спросила:

— Ты действительно будешь моим полковником?

— Приглашаю тебя на вечер. Сегодня у меня собираются болгарские альпинисты, — ушел я от прямого ответа на вопрос.

— Обязательно приду. А где твой дом?

— Считать до двух умеешь? Второй дом из девяти в поселке сверху по ущелью. И подъезд второй. На третьем этаже. Жду тебя в семь вечера. Только не заблудись.

— Нет-нет, у нас в Одессе, на Малой Арнаутской, если даешь слово, это закон. Оля-ля! — воскликнула Натали. — Как сказали бы у нас в Одессе, у вас тут как у нас на Привозе: чувачки одна лучше другой!..

— Слушай меня внимательно, — прервал я ее, — тебя уже, возможно, ищут на турбазе. Напиши заявление о самостоятельном отдыхе и не подводи своего инструктора. Тут не Одесса, — и добавил: — И не строй ему глазки, он уже старый.

— Кому «ему»? — округлила свои прекрасные губки Натали.

— Кому-кому. Инструктору своему, Иосифу Кахиани.

— Молодой человек, — внезапно раздалось у меня за спиной, — вы фотограф?

— Да, девушка, он самый.

— Мы с подругой хотим сфотографироваться на снегу в купальниках.

— Во шустрые девчонки! — усмехнулась Натали. — Сфотографироваться, да еще в купальниках! Тебя, мой полковник, до вечера точно уведут!

Когда она ушла, я увидел, как сверху, прямо на меня, спускался кортеж из четырех человек, везущих айку[2]. В них лежал немец.

— Живой! — громко объявил Абдул и поднял вверх два пальца правой руки в виде буквы V.

Глаза его сияли блеском победителя, а все во­круг смотрели на него восторженными взглядами.

— Куда дел золотую рыбку? — подмигнул он мне.

«Хорошо, что она вовремя ушла, — подумал я и ничего не ответил. — Наверняка он бы сейчас забрал ее с собой». А как бы повела себя Натали, для меня оставалось загадкой.

На турбазу, куда заехала Натали, я приехал много лет назад «чайником», как принято называть здесь начинающих горнолыжников.

В Киеве, где проходила моя служба, можно было купить недорогую путевку в отделе по туризму. За несколько лет я овладел горнолыжной техникой, полюбил зиму и прекрасный край — Приэльбрусье. Там же, на турбазе, окончил школу инструкторов и стал ежегодно приезжать туда зимой на работу. Моя армейская служба закончилась, и турбаза стала для меня родным домом. Никак не мог дождаться наступления зимы, ко­гда меня вызовут.

По своему образованию я педагог. Мне нравилось обучать. Когда прекращали кататься на лыжах родители, рекомендовали меня своим детям. Так у меня появились ученики со всех уголков нашей огромной страны. Частенько мои группы состояли только из женщин, что сыграло свою роль, и в итоге я потерял семью.

Однажды, когда я уже жил и работал на турбазе постоянно, ко мне приехала подруга Галина. «Разве тут можно работать? — сказала она мне тогда. — Тут можно только отдыхать и влюбляться, петь песни под гитару и ходить в походы».

В действительности так оно и было. Но, несмотря на это, несколько попыток создать семью оказались безуспешными. И когда пришло время, я занялся сыновьями.

Сначала старший приехал помогать мне строить жилье. К тому времени с турбазы пришлось уйти: не сложились отношения с руководством, и я перебрался на чердак, который мне разрешили застроить. Сын тогда вернулся из армии. Он был рукастый, взялся за рубанок… Но тут, как всегда, вмешалась женщина. «Повремени, — говорил я ему, — давай закончим стройку». — «Она хорошая, она будет готовить нам еду, помогать с уборкой», — уверял он меня.

В итоге я оказался прав. Какая уж там работа? Молодые загуляли, и она увезла его в Киев, а мне пришлось зимовать на недостроенном чердаке без отопления. Спал в двух спальных мешках. Стоящее рядом ведро с водой промерзало насквозь. Часто приглашал за бутылку водки солдат, и они потихоньку ночами достраивали.

Как-то сошла большая лавина и повалила много леса. Купив его задешево, отвез на лесопилку, распилил и разложил на чердаке для просушки. А мой друг Наум Штульман, начальник лавинной службы Приэльбрусья, в ведении которого находились пушки для обстрела лавин, располагавшиеся вдоль ущелья, привез мне с полсотни ящиков из-под боеприпасов. Аккуратно разобрав их на доски, я выстелил ими пол.

Вскоре Саша, мой старший сын, вопреки моей воле женился на Свете. Невзлюбил я ее почему-то. Видать, чувствовал, что что-то нехорошее исходило от нее. Но она родила мне внука, и пришлось смириться. Талантливым оказался ребенок. Но все же что-то в этой семье складывалось не так. Вначале они жили у меня и работали в Приэльбрусье. Я подарил сыну свою киевскую квартиру, а он переписал ее на жену, передарив своему малолетнему сынишке — Антону.

Жить семейной жизнью в Приэльбрусье оказалось нелегко — слишком много соблазнов для мужчины. И Света с маленьким ребенком сбежала в Киев, а Саша остался работать фотографом.

Через некоторое время у Светланы появился любовник, который позже стал ее официальным мужем, а моему внуку отчимом, а моя квартира, находящаяся в престижном районе, в центре Киева, превратилась в предмет размена.

Светлана с новым мужем что-то не поделили, стали изменять друг другу, и во время одной из ссор он ударил ее по голове молотком.

«Что тут происходит?..» — вскрикнул Антон, входя в дом, и получил такой же удар по голове. На тот момент ему было всего четырнадцать…

«Я сделал это механически, я не хотел! Мы были с Антоном друзьями!» — оправдывался потом на суде этот негодяй.

Он получил пожизненный срок.

Вокруг расцветала перестройка, начало развиваться частное предпринимательство. Уйдя из армии, ко мне приехал и младший сын, Эдуард, и тоже успел немного поработать фотографом. Но тогда уже стала появляться элек­тронная фототехника, каждый турист имел с собой камеру, и работа для фотографа постепенно иссякала.

«Езжайте! Займитесь делом!» — настаивал я, и дети уехали. Себя же я посчитал уже старым и остался один в Приэльбрусье. Стою на фоне Главного Кавказского хребта и думаю, как мне жить дальше. Туристы все еще приезжали, но как бы по инерции. С появлением цифровой фотографии время фотографов потихоньку уходило в прошлое. Девчонки тоже ушли в прошлое, а мои одногодки меня не интересовали.

Последней, до встречи с Натали, у меня была Татьяна. Мы даже расписались с ней в какой-то горной деревушке. Инициатором этого брака была она. Ей очень хотелось создать семью, по­этому она так торопилась и была так настойчива. Но мне не удалось разменять жилье для нашей совместной жизни, а жить постоянно на Кавказе она не могла. В конце лета, когда туристов было уже мало, я решил поехать отдохнуть и позвонил Татьяне, но найти ее не смог. Выяснилось, что она уехала на юг. Моя злость была настолько велика, что я разорвал свой паспорт со штампом и выбросил в реку.

Сегодня воскресенье, а по воскресеньям особенно много работы. Я рано поднялся на гору и, помимо фотографий, получил отпечаток молодого женского тела во весь рост. Трудно передать, на фоне какой красоты вокруг все это происходит. Прямо напротив меня, на северном склоне горы Донгуз-Орун, — ледник, напоминающий цифру семь. С северной и южной сторон — целая гряда исполинов-пятитысячников. Во втором эшелоне, на территории Грузии, — Ушба — «вертеп ведьм». За спиной — двуглавый Эльбрус. И каждые десять минут сюда поднимается вагончик с туристами. Девушки — одна прекраснее другой. И вдруг эта вульгарная одесситка с сигаретой! Что я нашел в ней хорошего?..

Вечером я раскочегарил свой камин. За по­следние две недели нанесли столько спиртного!..

Кто-то звонит в дверь, и я тороплюсь открыть. Коридор очень длинный: живу над одним подъездом, а захожу в дверь из другого. На чердаке у меня фотолаборатория, забитая рулонами фотобумаги. Сыновья помогали мне печатать огромные панорамы — до десяти метров длиной, и мы оформляли ими гостиницы.

На пороге группа крепких молодых парней.

— Добра дэнь! — хором поприветствовали меня болгары.

— Проходите, гости дорогие.

Последний гость еще находился в коридоре, а первый уже снимал со стены ледоруб, когда-то принадлежавший самому Месснеру.

— Честно говоря, — сказал Володя Команчи, — ребята за этим и пришли, чтобы подержать его в руках и послушать твои рассказы об этом легендарном альпинисте. Хотят все услышать из первых уст.

— Пусть задают вопросы, — сказал я, понимая, что разговор предстоит долгий.

Снова звонок в дверь.

— Это наш инструктор. Он сказал, что придет, — сообщил один из болгарской команды.

Но это был не инструктор. Это была, как назвал ее Абдул, золотая рыбка.

— Натали я вспомнил, когда уже собралась теплая мужская компания, и подумал, что хорошо бы разбавить ее, ждал, но не был уверен, что она придет. Я уже успел позабыть черты ее лица, но вдруг снова, как утром на горе, ощутил на себе отпечаток ее молодого тела.

— Ты — мой полковник, — сказала она и обняла меня за шею. — Я не ошиблась?

— Да, ты не ошиблась.

Мне показалось, что мы оба ждали этого момента. Я поднял ее на руки и понес через коридор, а когда поставил у камина, мне зааплодировали.

Внезапно раздался еще звонок. Но, видимо, второпях я не закрыл дверь, и в коридоре по­явился Абдул.

Меня удивил его приход — этого зверя я не приглашал.

— Это наш инструктор, — представили мне его ребята.

Но нам не надо было представлять друг друга. Мы обнялись, и он тут же подошел к Натали и как-то совсем не по-джентльменски расцеловал ее в щеки.

Ее экстравагантное поведение, резкие вульгарные выражения, грубые детские шутки резали мой слух, бесконечные сигареты, возможно, вписывались в европейский стандарт, и для болгар это было нормальным, но меня это шокировало.

Однако красота линий стройного тела покоряла настолько, что в конце концов я перестал реагировать на все ее причуды. Да и Абдул подзадоривал, проявляя к ней откровенный интерес и не скрывая, что пришел на вечер в надежде встретить золотую рыбку. Это почему-то будоражило меня, и я стал ее опекать.

Отчего ему вдруг показалось, что она может ответить ему взаимностью? Ведь это я пригласил ее в гости! Узнал я об этом от Абдула позже: «У тебя таких, как она, за день десятки. А я целыми днями один мотаюсь по горе, прихожу домой усталый. Мне бы развлечься немного. Подумаешь! От тебя не отпадет, если я за ней поухаживаю».

Мое мужское самолюбие было задето. И чем дальше, тем больше я думал о том, как оградить ее от окружающих соблазнов. И в первую очередь от своего друга.

Вскоре я обратил внимание, что каждый из присутствующих хочет произвести впечатление на мою золотую рыбку. Ни с кем из этих молодых красавцев я сравниться не мог и сам себе удивлялся: «И куда я ее пригласил?»

Кто-то рассказал об альпийской деве, как она в поисках погибшего друга до сих пор бродит по ледникам. Володя Команчи — о черном альпинисте, провалившемся в глубокую расщелину и до сей поры не выбравшемся оттуда. Я же в тот вечер долго рассказывал ребятам о Месснере, о том, как на леднике Кашкаташ его окружила большая группа специально прилетевших сюда грузинских альпинистов. Они буквально засыпали его вопросами. Еще бы! Перед ними стояла живая легенда. Я пытался передать свои ощущения ребятам, и каждый из них, держа в своих руках его ледоруб, заряжался его энергией. Натали тоже передалась эта энергетика, и она смотрела на меня с восторгом.

— Я шел первым. Набитая тропа в густом орешнике от альплагеря МВТУ[3] долго скрывала нас в своих объятиях. В одном месте я неуклюже размахнулся своим ледорубом, — рассказывал я всем, но главным было для меня, какое впечатление произвожу на Натали. — «Осторожно, — предупредил меня приставленный к Месснеру персональный проводник, — ты мне угробишь его». Я понимал, что этот гид из международного альплагеря, как и весь персонал оттуда, кагэбэшник, и основная его функция — слежка за своими подопечными. Вскоре, когда кустарник закончился и перед нами во всей красе открылась панорама ледника с его неимоверным нагромождением льда, огромными кубами и пирамидами, сверкающими на солнце, Месснер восторженно воскликнул: «Оля-ля!!!»

Я понял, что это действительно одно из чудес света, если этот вид мог вызвать подобную реакцию самого великого альпиниста современности, повидавшего на своем веку немало чудес.

Пока я рассказывал, Абдул показывал Натали, как правильно пользоваться ледорубом. Я считал, что дело мое уже сделано и авторитет завоеван, но в то же время понимал, что теперь как-то должен удержать ее при себе и не дать ей ускользнуть. А чтобы своими рассказами увлекать снова и снова, к счастью, встреч с интересными людьми у меня в то время было предостаточно. В таких случаях я часто вспоминал старого инструктора-итальянца, с которым как-то вечером после восхождения пил чай и что-то ему объяснял, а он, слушая меня, проводил сверху вниз ладонями по своим ушам и беспрерывно повторял: «Макарони, макарони!»

— Вы, дорогой мой инструктор, покажете мне это потрясающее место? — спросила меня Натали.

— Да, дорогая, непременно, — а про себя подумал: «Первая заявка уже есть — ледник Кашкаташ».

Но как? Прямо вот так взять и подняться с ней на ледник? Кроме того, я работаю каждый день, мне надо печатать фотографии, рассылать их, у меня есть свои обязательства перед тури­стами. «Все равно попробую это совместить. А для начала просто возьму ее с собой, когда поеду в альплагерь „Эльбрус“ отдавать фотографии», — решил я. Обычно я это делаю к обеду, когда альпинисты возвращаются после восхождения и, пообедав, проходят мимо меня. У меня есть возможность отдать им фотографии, кое-что прокомментировать и ответить на вопросы. Натали должно быть интересно.

От рассказа о Месснере я как-то незаметно перешел к истории о том, как с огромным рюкзаком приехал в Душанбе. Моя группа уже давно стояла на ГМС[4]. Там, в Ворзобском ущелье, нас собрал наш руководитель, чтобы отправиться в экспедицию по следам снежного человека[5]. Главным ловцом снежного человека и организатором ежегодных экспедиций был Игорь Тацл, собиравший в Фанских горах авантюристов вроде меня. Я ехал, чтобы присоединиться к группе, но опоздал, уже в самом ущелье заблудился и оказался высоко под ледником. Солнце садилось, и надо было торопиться. Рюкзак был тяжеленным, я спрятал его среди камней и, пока еще можно было что-то в сумерках разглядеть, побежал вниз.

Стемнело быстро. Я расстелил газету, которая у меня была с собой, и, укрывшись полотенцем, попытался уснуть. Место, выбранное для ночлега, находилось в траншее, и я лег так, чтобы мой запах не смогли учуять водившиеся в той местности медведи. Несмотря на сильную усталость, глаз сомкнуть так и не удалось, и я всю ночь пронаблюдал за звездами, висящими прямо над моей головой.

Когда с рассветом стал спускаться, меня заметили рыбаки у горной реки. Из-за моей черной куртки, по-видимому, меня приняли за черного альпиниста, и я своими собственными глазами увидел, как люди приготовили ножи. Я прошел мимо, стремясь на звук движка в альплагере, и они даже не поздоровались со мной.

В лагере было пусто — все ушли на восхождение. Я плюхнулся на первую попавшуюся кровать, но вскоре над моим ухом кто-то громко прокричал: «Подъем!» Какой-то парень спросил меня: «Ты что, холодную поймал?», что означало холодную ночевку, и принес мне тарелку с едой.

— Я не знал, что мой друг такой классный рассказчик, — перебил меня Абдул.

— Ты мне льстишь, — ответил я ему. — Тогда и я должен сообщить твоей группе, что ты один из лучших лыжников в нашем ущелье. И если где-то надо спустить лавину и остаться в живых, то это по твоей части. И еще хочу напомнить, что завтра мы с тобой летим. Не забыл?

— Как не помнить? Я уже и инвентарь приготовил.

— Куда вы собрались? — поинтересовалась группа.

— Это долгий разговор. Что вы все разговорились? Дайте девушке сказать, — придвинувшись к Натали, сказал Абдул.

«Зачем я его рекламирую? Он уведет ее сегодня, как делал это не раз, — не покидала меня мысль. — Тем более что я занят гостями и не могу уделить ей должного внимания».

— Слушай, золотце, — обратился Абдул к Натали с какими-то новыми интонациями в голосе, — расскажи-ка про своего инструктора. Он вам уже показывал обожженные молнией шорты?

Все дружно рассмеялись, так как знали эту историю про Иосифа. Он ее рассказывал всем.

Это была его фишка. Как они с английским лордом по фамилии Хант ходили на гору Ушба и на вершине заночевали. Разразилась гроза, и его обожгло зарядом молнии. Эти шорты он регулярно демонстрировал туристам.

Вообще-то Иосиф был неразговорчивым и своим подопечным почти ни о чем не рассказывал. Когда-то он дружил с легендарным Михаилом Хергиани. Оба они получили звание «снежных барсов», которое давали за храбрость, отвагу и умелое восхождение на, казалось бы, непроходимые места. Таким был ледник «Семерка», на который они поднялись вдвоем. Потом Хергиани уехал в Италию демонстрировать свое искусство восхождения, куда долетела слава о нем. К сожалению, он был невероятно рисковым альпини­стом и, оборвавшись, упал со стены и разбился на глазах у собравшихся на его показательное выступление. Об этом подробно рассказал Абдул, и мне показалось, что у моей девочки глаза наполнились слезами.

Я спохватился, когда увидел, что Жорик и Натали стоят почти у выхода и вот-вот захлопнут за собой дверь.

— Куда вы, ребята? У нас все только начинается! — сказал Володя Команчи. — Я вам сейчас расскажу о своем разговоре с Месснером про снежного человека.

— О, это очень интересно! — воскликнула Натали и, вернувшись в компанию, прикурила очередную сигарету и стала пускать кольца в камин.

— Я должен вас разочаровать. Месснер не стал со мной разговаривать по поводу снежного человека. Отказался. И даже не сказал почему. Я постараюсь это объяснить, — начал свой рассказ Володя. — У нас тут рядом с гостиницей «Иткол» жил старик Абель со своей старухой. Они, как и все мы, балкарцы, были депортированы во время войны в Казахстан. Там к старухе ночами тайно приходил алмасты[6]. Когда они вернулись из Казахстана и поселились возле «Иткола», алмасты снова стал приходить к ней. Старику показался подозрительным шум, который раздавался по ночам в коровнике, где часто ночевала старуха, и он поставил там капкан.

— А это далеко от нашей базы? — спросила Натали и придвинулась ко мне.

— Нет, Натали, это совсем близко. Мы сходим с тобой туда, если хочешь.

— Ой, што ты?.. — и она сильно прижалась ко мне.

Володя улыбнулся.

— И чем же закончилась эта история? — спросила Натали нетерпеливо.

— Сейчас расскажу. У нас тут часто интересное бывало, все и не припомнишь. Капкан у Абеля был очень надежным — на медведя. Однажды ночью стал рушиться навес, в котором находился скот. Старик выглянул в окно и увидел убегающую в лес огромную лохматую фигуру. Старухе пришлось во всем сознаться мужу.

Как-то старика подпоили туристы, и он выдал им тайну. А вскоре и корреспонденты газет нагрянули. Они-то хорошо знали, что надо сделать, чтобы развязать старику язык. Старый Абель расхвастался, а на следующее утро его нашли лежащим рядом с домом с переломанной шеей. Он упал с лошади, мирно пасущейся неподалеку.

Натали еще крепче прижалась ко мне, и я почувствовал ее всем телом. Мне было так приятно, что я уже не ощущал запаха ее табака.

— Ну, я пошел, — сказал Абдул. — Мне еще надо подсобраться и продумать наш полет. Может, еще кто-то из братьев моих полетит.

«Слава богу, иди, иди!» — подумал я про себя. У меня от души отлегло — Абдул был непредсказуем.

— Хотел вам рассказать про Мишу Хергиани, но у меня уже времени не осталось, — сказал он на прощание. — Потом, при очередном сборе напомните, — и ушел.

Натали вдруг заволновалась, заерзала рядом со мной, и я не понял, то ли она хочет подняться вслед за Абдулом, то ли что-то сказать.

— Миша, после двенадцати дверь в наш жилой корпус будет закрыта, а хотелось бы еще с вами посидеть.

Хорошо, что она сказала об этом после того, как Абдул ушел. Наверняка он бы вызвался ее проводить.

— Такой красавице, — сказал один из ребят, — одной опасно так поздно возвращаться домой. Может быть, мы тебя проводим?

— Я провожу и вернусь, — опередил я, — а вы посидите. Мы еще не все допили, — и, не оставив времени на возражения, мы с Натали поспешно вышли в коридор.

Мне многого хотелось от нее, но получилось так, как получилось. Не успели мы захлопнуть за собой дверь, как оказались в объятиях друг друга.

Я поймал большую жар-птицу и не знал, что с ней делать. Она билась и извивалась в моих руках. Едва удерживаясь в темноте за перила, мы поне­слись вниз. Света на лестнице не было. За неделю по нескольку раз приходилось вкручивать лампочку, но ее постоянно кто-то выкручивал. То ли лампочка кому-то нужна была, то ли это делали парни, провожающие своих девушек и скрывающиеся с ними от чужих глаз в темном подъезде дома.

Мы с Натали почти скатились на первый этаж. Входная дверь в подъезд постукивала и скрипела на ветру. Сквозь темный лес проглядывала взошедшая луна, и все вокруг казалось просто фантастическим — как в «некотором царстве». Натали как будто убегала от меня, а я ее преследовал.

Слева за домом находилась автостанция и проходила единственная в поселке дорога по ущелью реки Баксан. Она извивалась змеею, сползая вниз, и автобус шел по ней до самого аэропорта «Минеральные Воды», пятнадцать раз пересекая реку через мосты, переброшенные с одного берега на другой. Но Натали не пошла по дороге, а шмыгнула через турникет ВГИ[7], на всей территории которого не было света. Вдоль дороги примо­стились крупные валуны, и бежать дальше было небезопасно. Натали замедлила шаг, я догнал ее и заключил в объятия. Мы оба упали в глубокий снег на обочине. Хмель из головы все еще не выветрился.

«Что мне с ней делать? — снова подумал я. — Я так ее хочу. Наверняка она не девочка».

Но чувство благородства победило. Я поднял ее, поставил на ноги и отряхнул с нее снег.

Мы стояли под тусклым дорожным фонарем, и я вдруг заметил блесточки на ее лице, а затем понял, что это слезы.

«Неужто я этому виной?» — заволновался я.

Она подала мне руку, и мы молча побрели в сторону маленькой гостиницы. Яркий диск луны сидел на верхушке сосны, и, созерцая это чудо, Натали улыбнулась.

— Если мы с тобой станем под этим деревом, то издали будем выглядеть как Дед Мороз и Снегурочка под новогодней елкой.

Вскоре мы вышли за территорию ВГИ и оказались у входной двери ее маленькой зеленой гостиницы, расположенной на территории Центральной военной турбазы. Дверь была заперта на ключ.

— Я знаю, что мы сделаем, — сказала Натали. — Мы влезем через форточку. Я ее не закрыла изнутри.

«Неужели она все предусмотрела заранее?» — подумал я и слегка толкнул форточку рукой. Она распахнулась.

— Тебя я вперед не пущу, там достаточно высоко, ты расшибешься, — категорично заявил я.

У окна не было ни стола, ни стула. Я снял свою лыжную куртку и полез головой вперед. Дело оказалось не из легких. Форточка была очень узкой, и особенно тяжело пришлось протискиваться в районе бедер.

Когда я с трудом протиснулся, очутившись головой вниз в комнате, а затем встал на ноги, повернулся к Натали и пошутил:

— Чтобы пролезть, тебе придется раздеться догола.

Она приняла это всерьез и осталась в одном нижнем белье.

«Вот отчаянная, да с ней в разведку можно!» — подумал я и стал уважать ее еще больше.

Лицо Натали, пролезающей в форточку, оказалось на уровне моего, и я поймал ее губы своими. Не отпуская друг друга, мы оказались в постели. Эта сладостная противоречивая игра повторялась снова и снова. Натали то приближалась, то отдалялась от меня.

«Неужели она меня не хочет? — думал я. — Наверняка я у нее не первый». Тогда я напрочь позабыл о женской логике, с которой за свою долгую жизнь сталкивался не единожды.

Одежду на ней я почти разорвал и снова ощутил в своих руках жар-птицу — можно было обжечься. Я уже почти достиг цели, но вдруг, не отпуская моих губ, она снова отдалилась от меня, а потом сделала глубокий вдох и произнесла:

— Да, да, да… — и я ощутил в своих руках полностью расслабившееся, податливое женское тело.

Но что это? Вот так сюрприз! Оказалось, я у нее первый мужчина. Я раз за разом убеждался в этом. И потом вдруг все прошло.

Почти обессилившие, мы лежали рядом, глядя в потолок. Наши руки продолжали что-то искать друг на друге. Так минуло почти полчаса.

— Тебя там заждались, — сказала Натали.

— Да, ребятам надо домой. Они только сегодня спустились с вершины, устали. Надо бежать, но как мне от тебя оторваться?

Натали еще крепче прижалась, не отпуская меня.

Выбрался я обратно через форточку. Полная луна, разливая свой свет по макушкам придорожных камней, освещала мне путь.

На моей двери висела записка: «Мы ушли. Спасибо за приятный вечер. Удачи!»

Я долго ворочался в постели, все еще чув­ствуя на своих руках женское тепло. Ощущение счастья, эмоции, которые меня переполняли, не давали мне уснуть. Терзаемый противоречиями, я все никак не мог понять, почему поначалу вызывавшие раздражение одесские ужимки внезапно растворились в ее тепле, голосе, улыбке. Сейчас меня тянуло к ней так, что хотелось вскочить и бежать, снова протискиваться сквозь узкую форточку. В тот момент я был вне возраста!

Уже через два дня ее родной город, о котором она так тепло отзывалась и боготворила, стал родным и для меня. Я вспомнил «Одесские рассказы» любимого мною Исаака Бабеля, Беню Крика, и, как писал автор, «…солнце встало над его головой, как часовой с ружьем».

«…И снилось ему: вот лестница, поставленная на земле, а верх ее касается неба; и вот Господь стоит при нем и говорит: «Я — Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Ицхака. Землю, на которой ты лежишь, тебе отдам и потомству твоему, и будет потомство твое как песок земной; и распространишься на запад и восток, на север и на юг; и благословят в тебе и в потомстве твоем все племена земные. И вот Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя на землю эту, ибо Я не оставлю тебя, доколе не сделаю того, что Я сказал тебе».

Потом во сне моя Натали предстала предо мной в образе Ривки. Слова ее перепутались в моей голове: «Для чего мне жить? Лишиться вас обоих?» Она имеет в виду, что мы с отцом убьем друг друга. Там же появляется кормилица по имени Двойра, совсем как у Бабеля в «Одесских рассказах». Все вверх тормашками, и Ривка умирает, не дождавшись возвращения своего сына.

Постепенно я успокоился, и меня одолел глубокий сон. Мне снилось, что я беседую с отцом, рассказывая ему обо всем. А он мне говорит нравоучительно, каким должен быть правильный брак, напоминает о том, что его благословение, благословение Авраама, я уже получу не от него, а от жены, потому что в писании сказано: «На какой девушке женится мужчина, такого же уровня он сможет в жизни достичь». Я просыпаюсь от этого беспокойного и сумбурного сна, и мне некому рассказать, что происходит в моей голове и в моей жизни. И я понимаю, что начинаю проходить путь изгнания, как мой народ сотни лет назад, и это место, Терскол, для меня как Египет для евреев. Я должен выйти отсюда победителем. Я тоже являюсь «объектом» истории в миниатюре. И только пройдя этот путь, смогу подняться над своим прежним уровнем и вернуться. Что творится в моей голове? Как далеко я зашел?

Вдруг мне показалось, что кто-то скребется в дверь. Я встал с постели и услышал в конце коридора слабый стук. Кто бы это мог быть? Я подошел к двери.

— Кто там?

— Миша, это я, Натали, — услышал я тихий женский голос.

Я рванул дверь. На пороге стояла она с растрепанными волосами и перепуганным лицом. Такой она стала мне еще ближе.

— Что случилось?

— У меня там кровь! Много крови!

— Девочка моя, я помогу тебе!

Достав флакон с марганцовкой, я отвел ее в ванную.

— Это естественно и прекрасно, — успокоил я ее. — Все будет хорошо, — оставил ее в ванной и пошел расправить постель.

Она вернулась успокоившейся и еще более прекрасной при свете ночной лампы, которую, уснув, мы так и не выключили до утра.

Просматривать новый маршрут на снегу, чтобы не спустить лавину, необходимо было в то время, когда снег уплотнится: либо рано утром, когда он еще не успел подтаять под лучами солнца, либо ближе к вечеру, когда температура понижается и верхняя корка снега становится плотной. Вертолетчики выбрали второй вариант, и мы с ними согласились. Договорились вылететь в три часа дня. Половина дня у меня была свободна, и на это время надо было куда-нибудь упрятать Натали от Жорика. И я повез ее на Чегет, где мог одновременно и поработать.

Мы шли с ней через заснеженный лес к подъемнику.

— Ты легко одета, а в горах погода изменчива как женщина, — сказал я и накинул ей на плечи свой свитер. Он был ей к лицу, и проходящие мимо тури­сты останавливались и провожали Натали взглядами.

— Где взял такой красивый девушка? — встретили нас вопросом знакомые канатчики.

Мне очень хотелось сесть с Натали в одно кресло. Но канатка была одноместная, и я поехал первым, чтобы сфотографировать ее и помочь сойти.

Окрестные красоты для меня были привычными, но Натали пришла в восторг от вида на Эльбрус и стала визжать, когда кресло зависло над пропастью.

Когда мы поднялись немного выше, слева от нас, за лесом, открылся вид на гору Донгуз-Орун с ее шикарной ледовой шапкой и сползающим по северному склону суровым ледником в виде цифры семь. Рододендроны уже отцвели, но их колонии с оставшимися одинокими цветками все еще были прекрасны. Натали вертела головой во все стороны, и лицо ее сияло от радости. Мой объектив никак не мог сфокусироваться на ней, и я сменил его на широкоугольник.

— Смотри! — крикнула она мне, указывая вниз на почерневшее от времени маленькое строение, на крыше которого было жирно написано белой краской «Серванте».

— Я расскажу тебе о нем, — крикнул я в ответ, — я был с ним знаком.

Натали не расслышала, и мне пришлось по­вторить. В ответ она радостно закивала головой.

Спрыгнув с кресла первым, я дождался ее и помог сойти. Она тяжело дышала и с трудом поднималась по лестнице к кафе «Ай». Сказывалась трудная акклиматизация и недостаток ки­слорода.

На большом деревянном настиле перед кафе было прохладно, дул осенний ветер, и ранним утром здесь вовсю чувствовалась осень. Я думал расчехлить фотоаппарат, но туристов не было.

Вдалеке на фоне Главного Кавказского хребта четкой линией поднималась по склону группа восходителей. Они остановились и сбросили рюкзаки. Видимо, был привал. Затем от группы отделилась женская фигура и направилась в нашу сторону. По мере приближения я узнал ее.

— Это Наташа, жена моего друга Кузнецова, — объяснил я Натали. — В прошлом году при восхождении на вершину горы Бжедух ее обо­жгла молния. Она целый год восстанавливалась у себя дома в Питере. И вот же, неуемная, снова идет наверх.

Подойдя к нам, Наташа развела руки, и лицо ее расплылось в улыбке. Она была женщиной того типа, которая нравится всем. У нее было много друзей. Мой друг Саша любил ее очень сильно и так же сильно ревновал к ребятам из группы, с которыми она ходила на восхождения. Сейчас они шли на Донгуз.

— Куда вы собрались? В горах уже выпал снег, — кивнул я головой в сторону Донгуза, за одну ночь побелевшего почти до самого основания, — а ты еще не восстановилась от прошлого.

Наташа подняла штанину и показала след от ожога молнией.

— Героическая женщина, я хочу с тобой дружить, — сказала чисто по-одесски, без всякой скромности Натали. — Слушай, полковник, — обратилась она ко мне несколько жестковато и потом ласково добавила, указывая на меня Наташе: — Это мой полковник, — и, снова обращаясь ко мне: — Ты нас не перепутай. Она — Наташа, а я — Натали, — и без всяких церемоний обняла Наташу за шею.

— Так точно! — ответил я и приложил руку к голове без головного убора.

Девушки тут же куда-то убежали, и их долго не было. Группа внизу начала дружно размахивать руками, желая получить назад свою Наташу. Девчата вскоре вышли из кафе. Их там хорошо угостили глинтвейном. В Приэльбрусье Наташу знали все.

— Как тут у вас интересно! — не унималась восторгающаяся Натали. — Я хочу тут жить. Ты тоже приедешь сюда? — обратилась она к Наташе и обняла ее. — Мы теперь с ней кровные друзья. И вот тебе доказательства по кавказскому обычаю, — она показала след крови на пальце.

— Наташа уже бежала к своей группе и на ходу махала нам рукой. Группа выстроилась в длинную цепочку и, печатая шаг, скрылась в горах.

— Я тоже так хочу, — сказала Натали.

— А что тебе мешает? Я всегда тут, на месте, приезжай. Мой дом — твой дом.

— Но у меня есть папа. Он деспот. Я никогда не смогу его ослушаться. У нас в семье военная дисциплина. Наша семья для него — это вторая подводная лодка, с еще более суровой дисциплиной. — И заплакала.

Мне стало ее жалко. Я обнял ее и предложил:

— А пойдем-ка хлебнем глинтвейна.

Кафе с висящими на стенах фотографиями местных гор, многие из которых были моими, было почти пустое. Лишь несколько пар сидели за столиками и, обнявшись и прижавшись друг к другу, согревались глинтвейном. Мы присоединились к ним.

Когда вышли из кафе, весело играла музыка. Я вспомнил слова песни, стал подпевать и подтанцовывать, а Наташа повторяла за мной движения кавказского танца:

Хочу увидеть заново края моей мечты,

Хочу дышать нарзановым туманом высоты.

Глаза твои не карие, глаза твои светлы,

Зовут меня в Балкарию, где люди и орлы.

Мы снова сели на канатку и поднялись на второй Чегет. Вижу, моя девочка осмелела, ей все время хотелось выше и выше. Я поднял ее на высокую скалу, за которой находилось строение ВГИ.

— Там Лиза работает, — сказал я.

— Познакомь меня с ней. Кто она и что тут делает?

Я вкратце рассказал Натали о моей подруге Лизе.

— Она дежурит тут, определяет параметры погоды, которые передает вниз, в поселок. Там всю информацию обрабатывают. Сегодня ее нет на смене. Если была бы, она бы спела нам под гитару. У нее чудесный грудной голос. Я балдею, когда слушаю ее: «Черный ворон, черный ворон, что ты вьешься надо мной…»

— Да. Не повезло с Лизой, — расстроилась Натали.

— Ничего, мы к ней в гости сходим. Она живет в поселке в восьмом доме.

— Хочу к Лизе! — собрала она в трубочку свои слегка припухшие ласковые губки.

Натали владела ими как маленький капризный ребенок и этим всякий раз лишала меня моего главного оружия: грубого мужского рационализма.

Мы спустились со скалы и подошли к пропа­сти, за которой во всей своей красе и во всю свою ширь, сколько виделось до горизонта, перед нами предстал Главный Кавказский хребет. А суровый Донгуз со своей ледовой семеркой оказался совсем рядом: прямо рукой подать. Создавалось ощущение полета.

— Держи меня крепче! — Она прижалась ко мне, как только могла, а затем, отвернувшись от пропасти, стала рассматривать за моей спиной справа вверху развалины.

— Там кто-то живет? — спросила она совсем по-детски.

— Нет. Когда-то это здание принадлежало Кабардино-Балкарскому университету. Я хотел его «оживить» и поселить там Лизу. Она отличная хозяйка. Как она готовит хычины и жарит шашлык!!! Я дважды засылал ее к руководству, но они не захотели уступить нам эти развалины. Если бы ты знала, какой оттуда вид через пропасть на Донгуз! От его ледовой шапки регулярно, когда пригреет солнце, отрываются куски льда. Они несутся вниз, срывая снежные лавины. Фанта­стическое зрелище! За этим могли бы приезжать сюда богатенькие европейцы. Какой шикарный бизнес! Я даже проспект подготовил, но…

— Полковник, да вы большой мечтатель!

— Да, детка, я такой, поэтому и нравлюсь женщинам!

— Не говори так, ревнивая я.

Натали уже висела у меня на плечах, крепко обхватив за шею. Мы спускались к верхней станции канатно-кресельной дороги.

— Посмотри! — кричал я ей через плечо, а сам представлял, как она развернула лицо к вершине горы и его осветило выплывшее из-за облаков солнце.

Неожиданно с неба сорвались крупные капли дождя, как будто кто-то стал поливать нас из ведра. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.

— Куда смотреть? — спросила она, уже стоя на ногах с моим свитером в виде шапки-зонта на голове.

— Вон туда! — я указал рукой через пропасть к подножию горы, где у основания белели ежедневно обновляющиеся выкаты снежных лавин. — А еще, если ты сможешь рассмотреть, небольшой хребет поближе к нам. Нунатак[8] называется. В его центре лежит разбившийся вертолет. Я подходил к нему. Шакалы разгрызли его и растащили все внутренности.

Но Натали сосредоточенно рассматривала долину реки Баксан вниз по ущелью. «Нирвана», — подумал я и почему-то представил ее матерью своих детей.

Солнце вдруг спряталось, и откуда-то набежавшие облака испортили всю прелесть картинки.

«Старый дурак, вляпался… как безусый юноша. Ну и что, что она симпатяжка? Не последняя. У меня сейчас серьезная работа, а я сопли распу­стил», — подумал я и стал перебирать в уме все, что мне нужно взять с собой в полет, а затем заехать за Жориком и еще двумя спасателями. Вертолет будет нас ждать, как всегда, на стадионе перед гостиницей «Иткол».

Пока я размышлял, за Натали уже стал ухаживать кто-то из канатчиков, а она не очень-то и сопротивлялась. Мне еле удалось вырвать ее из его назойливых объятий. Меня это расстроило, и я не стал помогать ей выходить из кресла.

— Можно я зайду на базар? — спросила она. — Только ненадолго, я тороплюсь, — ответил я почти сердито, а на базаре не удержался и купил ей мохнатую кавказскую шапку.

— Она наша, горянка, — говорили женщины, обступившие ее.

— Миша, у тебя хороший вкус, — обратилась ко мне соседка, торговавшая на базаре, — она просто красавица.

— Ехать будешь? — окликнул меня сосед по дому, притормозивший рядом со мной.

— Да, поехали, Ицхак, тебя прямо бог послал. Я очень тороплюсь.

У ворот турбазы мы попрощались с Натали. Когда она вышла из машины, Ицхак проводил ее взглядом.

— Ну ты, старик, даешь, — выразил он свое восхищение.

Вещи были собраны, и через пять минут я находился у домика спасательного отряда, где меня уже ждал Абдул.

— Ты Грина не видел? — спросил он меня деловито. — Он же всегда у тебя тусуется. Говорят, он приехал. Меня надо срочно подменить. Увидишь его, скажи, чтоб меня нашел, — и потом, без всяких переходов: — Как ни прячь, все равно не упрячешь от меня золотую рыбку. Вот только слетаем — и она моя.

Стоящие рядом спасатели рассмеялись: Абдул зазря не говорит. И словно в подтверждение серьезности его намерений один из них сказал:

— Он даже с нами поделился.

Поселок Терскол остался позади. Вертолет все еще набирал высоту. Справа, почти на нашем уровне, сияли две сахарные головы красавца-Эльбруса. Эльбарос — управляющий ветрами — говорили о нем персы. Он был виден им за две тысячи километров. Ашхомахо — гора счастья — так называли его балкарцы. 5621 метр восточная и 5642 метра западная вершины. Небольшая группа альпинистов спускалась после восхождения и очень сильно растянулась по склону. Первый почти уже подходил к скалам Пастухова, около 4700 метров над уровнем моря, а последний едва миновал седловину, 5300 метров. И между ними человек семь-восемь.

— Кто это так непрофессионально ведет группу? — возмутился Абдул.

— Возможно, это неорганизованные дикари, — предположил я.

— Тогда почему их не перехватила спасслужба? — продолжил Абдул. — Нам что, нужна будет опять ночная спасаловка? Кстати, тот немец, которого мы тогда достали из трещины, когда ты стоял на горе и кокетничал со своей золотой рыбкой, не разбился. Он всю ночь пробегал по дну трещины, чтобы не замерзнуть. Сегодня его уже отправили в аэропорт. Редкое событие — почти не обморозился. Старый вояка. Опыт есть опыт.

Наш вертолет завис над белым безмолвием. Солнце находилось низко и светило почти в глаза. Пилот позвал к себе в кабину Абдула и долго о чем-то с ним разговаривал. Мы уже были почти над самым перевалом «Эхо войны», откуда начинался маршрут. Здесь легко было потеряться, например, улететь на перевал Хасан-Кой-Сюрюльген, правее. Или на перевал Чипер-Азау, слева. Вертолет висел почти над самой землей, лыжники спрыгнули на землю и оказались по колено в снегу. Руководитель, грузный немец, подал им лыжи. Я прилип к окну, готовый к съемке. Вертолет стал плавно набирать высоту, и я жестом попросил Юргена уступить мне место у приоткрытой двери. Он придержал ее, а я стал снимать.

Лыжники уже стартанули. Слегка подморозило, и снежный покров был уже почти жестким, но кое-где сорвались небольшие лавинки. Впереди шел Абдул, за ним еще два спасателя-лыжника из Европы. Все трое сделали несколько виражей, и последний едва увернулся от настигающей его лавины. Сидящий рядом со мной немец побледнел и выругался. Я понял его без перевода, едва успевая поменять объектив на широкоугольник. Снял несколько интересных планов. Вертолет дал крен и приблизился к лыжникам. Я махнул им рукой, а немец что-то крикнул. Но они вряд ли его услышали.

Это была первая в мире попытка поставить экстремальное катание на коммерческую основу. Я знал, что Юрген — представитель какой-то европейской фирмы, и в следующий прилет они собирались подписать контракт. Мне хотелось по­просить его, чтобы они не забыли взять с собой меня. Я переснял все Приэльбрусье, а тут были совершенно новые для меня места. Но, не зная языка, не стал с ним вступать в контакт и подумал, что Абдул наверняка все знает, и успокоился.

Дома меня ждала записка на двери: «Зайди, надо поговорить. Евгений».

Евгений Крутень — мой давний приятель, опытный инструктор. Много лет назад мы начали ходить с ним на Эльбрус. Потом это стало его профессией. Он водит группы вокруг Эльбруса за семь дней во время туристского сезона и редко бывает дома. А если и дома, то делает видеофильмы, которые его жена развозит по киоскам «Союзпечати». Женя всегда занят и редко обращается за чем-либо ко мне, и я поторопился к нему.

Он сразу приступил к делу.

— Мы давно собирались с тобой проехать по Военно-Грузинской дороге в Тбилиси. У меня есть несколько дней: группа не собралась. Если хочешь, можем прямо завтра. Как у тебя с машиной?

— Да вроде порядок. Только что прошел тех­осмотр. Резина новая, погода шепчет.

Мы ударили по рукам. Внутри у меня все торжествовало: я спрячу Натали от своего друга-соперника. Для него это игра, он не воспринимает серьезно наши отношения. Когда мы уже сидели в вертолете, он заявил мне, что Иосиф Кахиани — а они были близкими друзьями — разрешил ему перевести Натали в свою группу. На вершину его болгары уже сходили, скоро уедут домой, и он останется тет-а-тет с моей золотой рыбкой. Хитрая бестия. Но и я не настолько прост. Женя вовремя подоспел со своим предложением. «Надо разыскать Натали», — решил я, подходя к дому. Но она уже ждала меня, играя с соседской девочкой и разговаривая с ее мамой, Машей Гулиевой.

— Тебе тут нравится? — спросила Маша Натали.

— Да, у вас тут так классно!

— Оставайся, у нас живи. У меня каждый день свежее молоко, сыр, творог, айран. Очень часто кто-то режет барашка — свежее мясо. Смотри, какие у нас здоровые дети. У Миши почти каждый день в доме гости. Он очень хороший человек и гостеприимный хозяин. Мы давно хотим устроить ему балкарскую свадьбу.

— Я бы с удовольствием, но только у меня очень строгие родители. Папа военный. Он не позволит.

— Да, это проблема. Да и с Мишей у вас большая разница в возрасте. А так бы ты была у нас тут своей.

Подходя к дому, я невольно подслушал этот разговор. «Надо быстрее увозить отсюда Натали. Мне ни к чему афишировать среди соседей по­дробности наших отношений. Завтра весь поселок будет гудеть. Еще бы! Хоть какая-то новость для них!»

— Маша, как сегодня был базар? Что-то продала? — вместо приветствия спросил я, чтобы отвлечь женщин от их разговора о нас с Натали, а сам уже, как кошка, слегка покусывая мышку, подталкивал и уводил ее от соседки.

Фу-ух, отлегло от души. Мне еще этих обсуждений не хватало. Она завтра уедет, а они черт-те что понапридумывают.

— Я же тебя просил, не общайся с соседями!

— Миша, не будь таким строгим, тебе это не идет, — кокетничала со мной Натали. — Она такая хорошая, Маша. Товарищ полковник, разрешите доложить! — Натали повисла на мне, и я занес ее в дом.

Я уже стоял в одних трусах. О Господи, как все быстро! Натали тоже уже разделась. Какие там новости, нам было не до них!

Немного остыв, полежав со мной в обнимку, она вскочила и приложила руку к голове — чув­ствовалась военная закалка.

— Разрешите доложить!

— Разрешаю.

Видимо, у них дома эта игра с отцом-подводником была очень популярна.

— Меня перевели в другую группу. «Тебя найдет твой новый инструктор», — объявил мне Иосиф.

— Вот интриганы! Он даже не сказал тебе, что твоим инструктором будет Абдул? Слушай, Натали, он серьезно взялся за тебя. Бери ручку и пиши: «Товарищ инструктор! Это я, Натали. Мы с Михаилом исчезли с вашего горизонта на три дня. Меня перевели в вашу группу без моего согласия. Довожу до вашего сведения, что я оформила документы на самостоятельный отдых, вне группы». Расписывайся, — сказал я и взял записку. — Мы с тобой завтра утром уезжаем на три дня в Тбилиси по Военно-Грузинской дороге. Иди в гостиницу и собирай чемодан. Оставь эту записку соседке по комнате. Она передаст ее твоему новому инструктору. Он, конечно же, придет тебя разыскивать. Если тебе не нравится мой план или что-то не так, оставайся на турбазе и можешь не возвращаться. Извини, если я за тебя принимаю решение.

— Ты разговариваешь со мной как мой отец. Меня это раздражает. Но ты мой полковник, и я вынуждена подчиниться. — Натали изобразила искусственную улыбку на своем прекрасном личике. — Есть! — сказала она и, по-военному приложив руку к голове, резко повернулась и ушла.

— К пустой голове руку не прикладывают! — крикнул я ей вдогонку.

Через час она тащила по моему длинному коридору свой чемодан.

— Кто-нибудь, помогите слабой женщине с тяжелым чемоданом, — услыхал я и вместо чемодана подхватил на руки ее.

Мы залегли с ней в постель до самого утра следующего дня. Потом оказалось, что Натали очень неплохая хозяйка. Она вкусно и разнообразно готовит: знает кавказскую кухню, умеет делать хинкали и хычины с сыром и даже может мариновать мясо на шашлык. Я допоздна занимался машиной, собирал инвентарь для ночлега в палатке: мы предполагали одну или две ночевки. Родители привили своей дочери любовь к лагерной жизни: на природе у костра с песнями под гитару. Натали с удовольствием слушала меня, безголосого, а когда узнала, что я был знаком с Юрием Визбором, пришла в восторг.

— Он у тебя не ночевал здесь? — спросила она с интересом, заглядывая мне в глаза.

— Нет, дорогая. Он всегда останавливался на хижине.

— На хижине? — переспросила она. — А где это?

— Мы были с тобой там. Это дверь рядом с входом в кафе «Ай», где мы пили глинтвейн.

Юра был верен своей хижине и ее хозяйке, Свете Шевченко. Кстати, Света — моя соседка, живет за стеной. Но сейчас она в отпуске. На хижине Визбор чувствовал себя спокойнее. И писалось там хорошо. Да и популярность не мешала. Он всегда приезжал зимой и мог прямо с порога встать на лыжи. Бывали случаи, когда для него одного, подвыпившего, благодарные канатчики поздно ночью включали канатную дорогу, чтобы поднять его на хижину.

— Спой мне какую-нибудь его песню, — она сняла со стены мою семиструнную, — свою любимую, — а сама села напротив, подперла рукой подбородок и приготовилась слушать.

Но я, перебирая струны, начал с рассказа.

— Совсем недавно, в позапрошлый Новый год, на твою турбазу в новогоднюю ночь не приехал ведущий праздничного вечера. Главный инструктор турбазы, Мусса Султанович Махов, зная, что я слегка владею гитарой, доверил мне провести новогоднее мероприятие. «Займи людей, знаю, ты классный затейник. В зале будут танцы, а ты поиграй на гитаре. Короче, придумай что-нибудь. Расскажи свои байки, я знаю, ты это умеешь», — умолял он меня.

Время было позднее, Натали устала, и я видел, как она начала клевать носом.

— В дороге продолжишь, а сейчас спой. Видишь, я засыпаю?

Гитара была плохо настроена, но я все равно спел мою любимую песню Юры Визбора:

Там, где лыжники летят по снегу,

Где неистовое солнце

О щеку красотки трется щекой,

Там однажды сочинился,

Сам собой ко мне явился

Вот мотив какой:

Пара-пу-па, пу-па-ру, пуп-па-ра-ра,

Пуп-па-ра, пуп-па-ра-ра, пуп-па-ра, пуп-па-ра.

Он забавным показался сразу,

Я подумал, что, наверно,

Это песня про какой-то курорт,

Где отпускники гуляют

И веселый джаз играет этот фокстрот:

Пара-пу-па, пу-па-ру, пуп-па-ра-ра…

— Забавная песня, перепиши мне ее. А сейчас баиньки. Я устала.

— Девонька моя, разве я могу уснуть сейчас рядом с тобой?

— Ой, шо вы говорите? Но я все равно спать хочу. И тебя, мой полковник.

Я взял ее на руки и уложил на кровать — она уже спала. «Спящая красавица» — вспомнил я дет­скую сказку, с трудом пересел за стол и раскрыл карту нашего путешествия.

Приблизительно 700 километров до Тбилиси. Если выехать затемно, на полпути у нас Кре­стовый перевал. Там недалеко замок Тамары. Вот было бы здорово его увидеть. Потом еще одна достопримечательность: Натахтари с источником. И уже совсем рядом Тбилиси. Естественно, дорога обратно будет быстрее.

В темноте я вынес вещи в машину и начал прогревать ее. Натали лежала поверх одеяла, уже одетая в дорогу. Мне показалось, что она спит, но все равно не удержался и затащил ее под одеяло. Мы быстренько сплелись и расплелись: надо было спешить. Я снова взял ее на руки, вынес к машине, и мы поехали на турбазу, где в доме персонала жил Евгений с женой Ириной.

У ворот нас остановил охранник.

— Куда в такую рань? — пробурчал он себе под нос, но, когда увидел спящую в машине девушку, лицо его просветлело. — Ты что, невесту украл?

— Да, Аслан. Только никому не говори, — подыгрывая ему, ответил я шепотом.

— Вах, вах! — мои слова он воспринял серьезно и, медленно открывая, придержал ворота.

Женя с Ириной уже были готовы. Ему не привыкать рано вставать. Он часто выходит с группой затемно.

На обратном пути у ворот Аслан говорил своему сменщику:

— Смотри, какой красавец-невеста в машине. Украл! Это наш фотограф из второго дома украл невеста!

Он сказал это с такой гордостью, как будто сам это сделал или, по крайней мере, помог мне в этом сугубо кавказском деле.

— Они едут жениться, — всерьез объяснял он ситуацию.

Натали уже проснулась и сидела рядом со мной с закрытыми глазами.

— На Кавказе живем! — с восторгом под­держал его второй охранник.

Я же ощутил себя Мартыновым из повести Лермонтова «Герой нашего времени», а моя Натали была Бэлой.

«За короткий промежуток времени третий раз краду ее, — подумал я. — Первый раз увел от Жорика прямо из своего дома, потом увез на Чегет, и вот теперь снова, как решил охранник, мы едем жениться. И каждый раз я не уверен, что в следующую минуту мое счастье не ускользнет от меня. Настоящая женщина, моя Натали!» — позавидовал я сам себе.

— Миша, поздравляю тебя! — приветствовал меня другой охранник. — Красивый женщина украл.

— А мы и не знали, что являемся свидетелями и едем в ЗАГС, — подмигнул Женя, и мне показалось, что он тоже воспринял ситуацию всерьез.

Настроение у сидящих в машине было веселым, только Натали мирно спала, не зная о том, что «решается ее судьба».

Моим жигулям 11-й модели было всего около двух лет, и я чувствовал себя в них уверенно, а пассажиры комфортно.

После города Тырныауз стало рассветать. Впереди справа на придорожной скале вырисовалась каменная скульптура человека с дорожной сумкой в руке. Завидев ее, дабы взбодрить дремлющую компанию, я начал экскурсию.

— Отец Федор шел, запутавшись в облаках. — На высоте трех тысяч метров его укусил орел, — продолжил спросонок Евгений, — не корысти ради…

— Я знаю, знаю! Дальше я продолжу, — вдруг проснулась Натали, — не корысти ради, а волею пославшей мя жены… — она запнулась, забыв дальше текст. — Можете продолжать. Это Ильф и Петров, мои земляки. Я обожаю эту книгу!

В это время мы поравнялись со скалой, и всем показалось, что на скале действительно стоит человек с сумкой, прямо на самой макушке.

— Итак, продолжаем. Инструктор Крутень, вам слово, — обратился я к Женьке.

— Мир раскололся в глазах Остапа Бендера. Ему навстречу шел отец Федор с авоськой. «Почем опиум для народа?» — спросил он его, глядя в упор. Увидев молодого мускулистого Остапа, отец Федор вмиг оказался на самом верху скалы, выше самой высокой надписи.

— Это он? — серьезно спросила Натали, указывая пальцем на человека на скале.

— Оказавшись наверху, выше самой высокой надписи, ему вдруг стало скучно. Он понял, что без посторонней помощи ему не слезть, и заплакал.

— Я отдам вам колбасу, снимите меня, я хороший, — снова включилась Натали. — А что дальше?

— А дальше, — продолжила Ирина, — его стали показывать предприимчивые экскурсоводы: направо — человек на скале. Как туда забрался, чем живет, неизвестно. Налево — замок Тамары.

Ирина театрально махнула рукой направо, указывая на скалу с каменным изваянием то ли Остапа, то ли отца Федора, потом налево, и мы увидели в лучах восходящего солнца замок Тамары. Зрелище было потрясающим!

— Кстати, эпизод из фильма «Двенадцать стульев» снимался здесь, — сказал Евгений.

Мы переехали на другой берег реки Баксан. Справа на берегу и в реке лежали завалы свежего снега от недавно, возможно, этой ночью сошедшей лавины. Хорошо, что она не перепрыгнула через реку. В этом случае наше путешествие закончилось бы.

— Жаль, что наш одесский юмор малоизве­стен за рубежом. Его так тяжело перевести для иностранцев, — задумчиво сказала Натали.

— Ну, не скажи, — ответил Женя, — я в этом месте, где мы сейчас проехали, через переводчика рассказал для группы французских туристов про отца Федора. Половина группы рассмеялась.

Я даже не знал, что книга переведена на французский и пользуется у них большой популярностью.

Машина загрохотала. Вероятно, лавина выплеснула воду из реки на дорогу, и она промыла камни. Моих пассажиров уже порядком укачало, и, доверившись водителю, они стали засыпать. К тому же сказался ранний подъем и большое количество эмоциональных впечатлений. Мне так хотелось остановиться и сделать несколько снимков! Но я тут же решил, что сделаю это на обратном пути. Лавина будет лежать в этом ме­сте до следующего лета.

Остановку мы сделали далеко внизу, у монумента «Скорбящий горец». Высоченную статую поставили благодарные односельчане своим землякам, погибшим во время Великой Отечест­венной войны. Сделав несколько снимков, мы снова загрузились в машину и ехали уже без остановки почти до самого Нальчика: равнинная часть не представляла для нас познавательного интереса. Я торопился как можно больше проехать, не снижая скорости. Так было задумано изначально — с одной ночевкой. Нальчик мы объехали, не заезжая в город, оставив его на обратную дорогу.

Уже на середине дороги, между Нальчиком и Тбилиси, скорость машины стала снижаться. Я переходил со второй на первую передачу, когда машина начала незаметно взбираться на перевал, на вершине которого стоял огромный крест, — Крестовый перевал.

Вот она, отметка 2379 метров над уровнем моря на главном автомобильном пути из Владикавказа в Тбилиси.

Итак, Крестовый перевал. Нам понадобилось пройти пятьдесят метров в сторону, чтобы увидеть тот самый знаменитый крест, подаривший название перевалу. Виды, открывающиеся с этого места, ошеломляли своей красотой. Но не менее меня ошеломила Натали. Она повисла на моей шее и шептала мне на ухо:

— Хочу тебя прямо здесь. Представляешь, как романтично?

— Не глумись! Этот крест помнит Пушкина, Лермонтова, Грибоедова.

Но я был на десятом небе от ее желания и чувствовал себя мужчиной. Такая женщина меня желает! Что будет дальше, меня не интересовало. С какой стороны на нее ветер подует? Ведь это моя Натали. Она как роза ветров.

Дорога, по которой мы ехали, была одной из самых сложных в мире и соединяла долины двух рек — Арагвы и Куры. Какие созвучные названия! А извилистое ущелье, называемое Дарьяльским, еще прекраснее. Тут нас могли подкараулить самые разнообразные опасности: сильные ветры со снегопадом, неожиданные сходы лавин. Но риск стоил того. Мы заряжались массой положительных эмоций. Затем, выше в горах, обнаружили другой крест. Он был значительно больше того, у которого мы сейчас стояли и фотографировались.

— Говорят, что этот крест поставил царь Давид, то ли строитель, то ли завоеватель, — высказал свое предположение Евгений. — Грузины очень любят свою историю и относятся к ней с большим уважением.

— А крест, у которого ты водрузила себя на шею Михаила, — обращаясь к Натали, перешел на шутливый тон наш экскурсовод Евгений, — был поставлен по настоянию Пушкина на том месте, где он встретил кортеж с гробом Грибоедова. Его везли из Тегерана для захоронения в Тбилиси.

Натали все еще не отпускала меня, а Женя в это время объяснял:

— Мы сейчас проедем несколько тоннелей, и там будет вкуснейший нарзанный источник. Но к нему надо спускаться по довольно крутой лестнице. У Иры проблемы с ногой, и мы туда не пойдем. А тебе как водителю полезно будет прогуляться со своей козой, — обратился он ко мне.

— Я не коза, — обиженно собрала в трубочку свои прекрасные губки Натали.

— Извини меня, я ошибся. Ты не коза, а козочка.

— Вот это другое дело, — сказала она и заулыбалась.

— Решение принято! По местам, поехали! — скомандовал я.

Вскоре за поворотом появился придорожный указатель с надписью «Нарзан». Я припарковал машину, Натали быстрым шагом направилась к лестнице. Трудно было предположить, какое коленце она выкинет теперь и что ждет меня внизу у источника. Немного отстав, я спускался следом за ней. Насколько здесь все было первозданно! Природа словно застыла.

Натали нашла самое красивое и укромное местечко, расстелила свой пуховый платок, который купила накануне на базаре. Видимо, совсем позабыв про нарзан, она уселась на нем с видом невинной девственницы, будто не обращая на меня внимания. Но как только я приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, резко сняла с себя кофту, и я увидел две сахарные головки. Совершенно изумительные, отливающие мраморной белизной, они были направлены в мою сторону. Это было восхитительно!

Только дефицит времени, которое было нам отведено на это прекрасное место у нарзанного источника, портил атмосферу и создавал неудобство.

Когда мы поднимались по лестнице, Натали попросила меня:

— Миша, если Женя спросит, скажи, что вода была божественно вкусной.

Она все предвидела. Первый вопрос, который задал Женя, был: «Ну как водичка?»

Я промолчал: врать не хотелось.

— Неужели мы не заедем в Гудаури? — спросил он меня. — Хотелось бы глянуть на их хваленые трассы. За что их так нахваливают?

— Обязательно заедем. Но надо определиться со временем. Скорей всего, мы сделаем это на обратном пути, — ответил я.

— Там снова будет нарзанный источник? — спросила Натали и хитро глянула на меня своим лукавым взглядом.

Я опустил глаза и, ничего не сказав, отвернулся. Нас заждались, и всем все и так было понятно.

Поездка складывалась удачно. Мы осущест­вили с Женей свою давнюю мечту проехать по Военно-Грузинской дороге. И, возможно, такая быстротечная поездка могла показаться не со­всем удачной, но со мной была моя золотая рыбка. Я получал от жизни все, чего хотел, и даже более. «Более» — это сюрпризы моей Натали.

То я был ее полковником на всю оставшуюся жизнь, то вдруг она мне заявляла: «А если кто-то появится лучше тебя, я что, должна буду себе отказывать? В Одессе так не бывает». Но потом вдруг отрекалась от этих слов, объявляла мне, что пошутила, и у меня снова по всему телу разливался бальзам. Я его берег и пользовался им еще и еще раз. «А вдруг она не шутит?» — мелькало в голове.

— Я отдамся тебе по-настоящему, давай только с тобой посетим совершенно старинный и совершенно святой храм.

До Тбилиси уже было недалеко. Начались его окраины, где трущобы перемежались с величественными храмами.

А вот и первый светофор! Я чуть не проехал на красный свет, вспоминая ее слова о храме, который, как мне показалось, мы только что проехали. Рядом со мной на светофоре резко затормозила черная иномарка. Окна наших машин были открыты, и молодой грузин с едва заметным акцентом спросил меня:

— Куда генацвале путь держит?

— Приехали посмотреть Тбилиси.

Симпатичный грузин чуть не выскочил из своей машины через открытый люк. Его уже больше ничто не интересовало. Он слышал только себя и продолжал рассматривать мою спутницу, сидящую рядом.

— Если вы первый раз в Тбилиси, вы мои гости.

Загорелся зеленый свет.

— Езжай за мной, — скомандовал мой новый знакомый и рванул с места.

— Давай, давай за ним, — подгоняла Натали, заразившаяся грузинским энтузиазмом.

Мне показалось, что этот грузин и есть тот самый «лучше», о котором она якобы шутила.

Вскоре мы остановились у небольшого дворика, в глубине которого стоял невзрачный ларек с пивом. Сам дворик был заполнен мужиками в огромных, как посадочная вертолетная площадка, кепках. Толпою оказалась очередь за пивом.

— Гамарджоба! — бросил в толпу мой новый знакомый. — Вы знаете меня! Я — Гиви, директор вагона-ресторана «Тбилиси — Москва». Они — мои гости и никогда раньше не были в Тбилиси, — указал он на меня, растерявшегося и не знающего, куда себя деть.

— О-о-о-о! — протянула толпа.

— Я это должна видеть, — сказала Натали, вышла из машины и смело направилась к нам.

Суровые мужские лица осветились улыбками и восторженными взглядами, и толпа расступилась. Завидев, что у нас нет с собой посуды, многие стали предлагать целлофановые пакеты. Продавец быстро наполнил два из них и передал Гиви, а затем сделал жест рукой, мол, иди, денег не надо.

— Если бы моя Одесса могла все это видеть! — громко произнесла вслух Натали.

— Вы еще и из Одессы? — заревела толпа.

— Что именно видеть? — переспросил я.

— Что мы, одесситы, не одни такие гостеприимные. Это надо снимать на камеру, — продолжала она, передавая Ирине и Евгению в машину пакеты, наполненные пивом и завязанные на узел.

— Сейчас мы заедем на базар и купим петуха. Такого чахохбили, как готовит моя жена, вы никогда не пробовали! Пальчики оближете! — сказал Гиви и, сложив пальцы вместе, чмокнул их в подтверждение.

— Я и другого никогда не пробовала, — шепнула Натали мне на ухо, чтобы Гиви не слышал.

Мы припарковались у базара. На этот раз из машины вышли все и последовали за Гиви. Это действительно надо было видеть. Базар в Тбилиси!

— Я еврей, — сказал Гиви, — и по нашему обряду петуха обязательно должен зарезать шейхет. По-русски это резник.

Гиви подошел к старухе, торгующей птицей.

— Слушай, уважаемая, выбери мне самого лучшего петуха для чахохбили! Мы с тобой должны оставить у них самое лучшее впечатление о Тбилиси! Они здесь в первый раз!

Пожилая грузинка держала в руках огромного петуха с цветным, как американский флаг, гребешком и пестрым пушистым хвостом. Она знала, из чего готовят чахохбили.

Гиви о чем-то спросил ее на грузинском.

— Вон там, — указала пальцем в сторону старуха.

Мы стали пробираться за нашим новым знакомым сквозь базарную толпу. Справа и слева раздавались возгласы торговцев, зазывающих покупать свой товар. В небольшом дворике бородатый шейхет с кипой на голове и в черном переднике, перепачканном кровью, принял у Гиви нашего перепуганного петуха и в одно мгновение обезглавил его. Мы не успели ничего увидеть. Полосатый американский флаг-гребешок отлетел в сторону, а обезглавленный петух, вместо того чтобы лежать на пне, стал неуклюже прыгать по двору. Натали на месте подпрыгивала ему в такт. Она стояла очень близко к резнику, а тот внимательно рассматривал ее и, растерявшись, облизывался, совсем позабыв о деньгах. Когда кровь, хлынувшая из перерезанного горла птицы, попала на ее красивый шарф, резник даже попытался помочь. В этот момент она была похожа на Жанну д’Арк. Потом хозяин пришел в себя — вероятно, ему это было не впервой — и в два прыжка настиг петуха. Каким-то приемом успокоил его, сложил крылья, хвост и лапы вместе и передал его Гиви. Вся наша компания, кроме шейхета и Гиви, была в шоке.

Дом нашего гостеприимного хозяина оказался совсем рядом с базаром.

— Они все меня знают, — объяснил Гиви, — я тут часто закупаю продукты для бизнеса, — и, обернувшись лицом к дому, прокричал: — Наира, у нас гости! Ставь воду греть, а я подготовлю птицу!

— Гиви, — обратился к хозяину Женя, — у нас совсем немного времени. Мы хотим заснять на закате красивый грузинский храм. И там же надо будет найти место для палатки. Нам нужно рано утром выехать. Где тут недалеко есть монастырь или храм?

— И чтобы он был совершенно старинный и совершенно святой, — добавил я, помня усло­вие, которое выдвинула передо мной Натали.

— Есть такой, — сказал Гиви, разливая пиво по бокалам. — Вернетесь немного назад. От того светофора, где мы встретились, проедете километров десять. Это место называется Мцхета — там, где сливаются наши реки Арагва и Кура. На высоком берегу вы увидите его. Это монастырь Джвари. Сама святая Нинун освящала его.

— Вот видишь, как у них хорошо? Равноправие: и женщины святыми бывают. Не то что у нас, — прокомментировала Натали.

— На закате там всегда полно людей, — продолжал Гиви.

— Я, пожалуй, останусь тут, — решила разбередить мою ревность Натали. — Гиви, сколько ты будешь мне платить?

Гиви не был готов к такому повороту событий.

— Наше тбилисское пиво, — сделал он глоток и так громко причмокнул, — вах! — как это могут только грузины.

— А тебе, — обратился он ко мне, — дам с собой в бутылках. Выпьешь потом, когда поставите палатку. Ты приезжий и за рулем.

Наира уже принесла первую глубокую миску с чахохбили и поставила на стол. Все стали есть и нахваливать. Женя произнес тост за хозяев. Грузинское вино искрилось в бокалах, но только не в моем. И вдруг Гиви, не стесняясь жены, со всей серьезностью попросил меня:

— Будь другом, генацвале, оставь мне свой Наташа!

— Я не Наташа, я — Натали, — поправила его Натали и сложила губки бантиком, — и не забудьте, пожалуйста, делать ударение в конце.

— А что по этому поводу скажет Наира? — спросил я.

Но Наира молчала.

— Когда джигиты говорят, женщины только слушают, — пошутил Женя.

— Натали, — неуклюже сделал ударение Гиви на последнем слоге, — будет работать мой вагон-ресторан. Постоянно будет висеть табличка: «Мест свободных нет»! Вах, какой будет бизнес!

— Надо будет подумать, — не то в шутку, не то всерьез ответила Натали.

Я представил переполненный вагон-ре­сторан, публику в огромных черных кепках-аэродромах. Почти все едут или от жены, или к жене, и, как последний глоток свежего воздуха, такая женщина, как Натали. «Девушка», — сгибая толстый указательный палец, подзывают они мою золотую рыбку. Но она неразговорчива, только молчаливые улыбки разбрасывает и чаевые кладет в карман. А он, такой настырный, пытается вручить ей написанный корявым почерком свой телефон. «Не может быть, это не о ней!»

Чтобы снять вопрос, вмешался я.

— Если ты спрашиваешь меня, Гиви, я отвечу: я ее привез, я ее и увезу. Знаю вас, горцев, вы все гладко стелете…

— Нам пора, — вмешался Женя, переживая, как бы наши шутки не переросли в серьезное выяснение отношений. — В темноте будет трудно найти место для палатки, да еще и в незнакомой местности.

Гиви слегка стушевался. Прощание получилось скоротечным, и мы уехали.

Солнце уже совсем низко склонилось над горизонтом и сильно увеличилось в размерах. Перед тем как оно окончательно скрылось, я успел сделать несколько прекрасных планов и поспешил вверх по крутой лестнице, догоняя своих. Они уже были на смотровой площадке и растворились в толпе туристов, приехавших, как и мы, проводить закат солнца.

Уже стоя на площадке, я вдруг услышал тревожные автомобильные гудки, а затем увидел бегущего вверх по лестнице Гиви. В руках у него были две бутылки пива.

— Я забыл дать тебе пиво в дорогу, — запыхавшись, произнес он, протягивая мне бутылки, и тут же развернулся и уже через плечо крикнул: — Прости, дома семья ждет!

Хорошо, что Натали не видела этой сцены и благородного Гиви. Она могла бы изменить свое решение и остаться. «От такой женщины можно всего ожидать», — промелькнуло у меня в голове.

Позже, когда я рассказал ей об этом, она груст­но спросила:

— Почему ты не разыскал меня? Я бы его расцеловала у тебя на глазах, потому что плохо подумала о нем в последний момент.

Солнце село. Толпа туристов стала медленно растворяться. Женя уже был на автостоянке. Он доставал из багажника палатку и спальные мешки. И даже уже приглядел место для ночевки: небольшую плоскую площадку с ровным травяным покрытием. Потом я сориентировался, откуда взойдет солнце. Помогла мне в этом Натали.

— Отнеси нашу палатку подальше и отверни вход от святого храма, — попросила она.

«А она помнит о своих обещаниях», — отметил я.

— Уматывайте, — сказал Женя, — мы спать будем, а у вас все хи-хи да ха-ха!

Я понял, что Натали имеет достаточный опыт в походных делах, наверно, от отца. Мы не стали ужинать, решили, что ранний завтрак перед дальней дорогой будет более полезен. Я уже находился в предвкушении сладостных мгновений, которые проведу с Натали, и мне этого было достаточно. Но она и на этот раз готовила для меня сюрприз.

— Сегодня я тебе не дамся, — сказала она мне. — Я не желаю ребенка из палатки.

— Но ведь ты сама говорила: совершенно старинный и совершенно святой монастырь. Вот он, рядом с нами.

— Я этого не знаю. Мы не были внутри. Мне надо убедиться, — и она пресекла все мои попытки забраться в ее спальный мешок, а затем, как кошка, стала копошиться, подготавливая себе место для ночлега.

«Вот женись на такой! Всю жизнь будешь на голодном пайке! — подумал я. — А давай-ка я высплюсь!» — и тоже стал устраиваться поудобнее в спальнике.

Но не напрасно рядом со мной находилась женщина-сюрприз. Она вдруг выбралась из своего логова и скомандовала мне:

— Вылезай, ложись рядом!

Мы лежали в чем мать родила, не касаясь друг друга.

— Давай помечтаем, — прошептала она, — вот ты мой, а я — твоя. Что дальше? Чем ты меня порадуешь, после того как мы насытимся сексом? Тебе уже хорошо за шестьдесят, а мне еще до тридцати долго добираться!

Я не знал, куда деться от такого поворота событий. Выручила Ирина из соседней палатки.

— Разговаривайте потише, мы все слышим!

Я не видел лица Натали, но мне показалось, что она прикусила язык и снова забралась в свой спальник. Я последовал ее примеру и быстро уснул. Ночь после груза впечатлений прошедшего дня и почти девятисот километров дороги за рулем я спал сном праведника. Под утро наши спальные мешки оказались рядом: я почувствовал тепло ее дыхания.

Слабый лучик света медленно передвигался к ее лицу. Когда он коснулся глаз, она мгновенно проснулась. Я открыл полог палатки и выглянул наружу. За мной последовала Натали.

Ярко-желтая палатка из парашютного шелка сверкала цветом счастья. Говорят, если детям предложить нарисовать счастье, именно этим цветом они его и изобразят.

В следующее мгновение мы услышали щелчок и увидели направленный на нас объектив. Евгений стоял поодаль, готовый продолжить путешествие. В руках у него был фотоаппарат.

— Я тебя не обидела? — спросила меня Натали, когда мы ехали домой.

Выехали очень рано, едва поднималась заря. Наши друзья крепко спали на заднем сиденье. Но мне это только показалось. Сквозь сон Евгений напомнил:

— Не забудь заехать в Гудаури. Грузины все уши мне прожужжали про это прекрасное место.

— Не забуду, — ответил я.

— Даже мне его нахваливали, — сквозь сон подтвердила Натали. — Абдул обещал туда свозить.

— Теперь уже не свозит, — сказал я.

— Не говори так, — снова начала она свою игру, — все еще может быть.

Я в это время положил руку ей на колено и стал продвигаться выше. Машина в это время совсем потеряла скорость.

— Езжай-езжай, потеряешь дорогу, — сказала она, но руку мою не убрала.

Будто в подтверждение ее слов мотор закашлялся. Я знал, что в Грузии бензин разбавляют, и был к этому готов, поэтому бак залил не доверху, а ровно столько, чтобы доехать до следующей заправки и там дозаправиться.

Машина слегка разогналась с горки, потом опять мотор закашлялся. Внутри салона все проснулись, напуганные поведением машины. Я же не впервые попадал в подобные ситуации и был спокоен.

Впереди справа появился указатель «Гудаури». Мы съехали с трассы и сделали несколько правых поворотов, один круче другого. Перед глазами забелели верхушки гор. К нашему сожалению, никакой инфраструктуры не обнаружили. Старенький лифт на гору находился в разобранном состоянии, по-видимому, был на ремонте. Рядом валялось несколько новых кресел. Спросить было не у кого.

Всю информацию нам выложил Женя. Нижняя станция канатной дороги, где мы стояли, — 2000 метров, верхняя — 3300 метров над уровнем моря. Чуть выше, чем наш поселок Терскол, но намного ниже, чем трассы в Приэльбрусье.

— Что у них хорошо, — сказал Евгений, — так это то, что здесь не сходят лавины и с декабря по май снежный покров. Катайся — не хочу.

Мы сели в машину.

— Раньше домой приедем, — сказал я, и все со мной согласились.

На трассе машина снова зачихала и потеряла скорость. Сначала все пугались, но вскоре привыкли.

— Давай, давай, старушка, — подбадривал я ее, но машина продолжала издавать пугающие звуки.

— Какая же она старушка? — спросила Натали. — Ты говорил, что ей нет и двух лет.

— Ну да, я получил ее два года назад, когда заканчивал службу и летом работал комендантом на областном призывном пункте на ДВРЗ.

— Почему ругаешься? — пошутила Натали.

— Я не ругаюсь. Так сокращенно называется Дарницкий вагоноремонтный завод на окраине Киева. Это была незабываемая страница моей жизни, за что я был вознагражден киевским областным военным комиссаром машиной вне очереди.

— Чем же это было незабываемо?

Чтобы отвлечь всех от звуков задыхающейся машины, я начал свой рассказ…

Областной сборный пункт военкомата был расположен на закрытой охраняемой территории. Прибывающие призывники формировались в команды для различных родов войск. Туда же, на ДВРЗ, за ними приезжали так называемые «покупатели». Все шло спокойно и по плану, пока в конце призыва на отправку не стали поступать судимые. Они были совершенно неуправляемыми. Сейчас их бы назвали отвязанными или беспредельщиками. За те несколько дней, что они находились на призывном пункте, эти ребятки успевали совершать грабежи в городе и как ни в чем не бывало возвращаться обратно на территорию призывного пункта. Милиция знала об этом, выслеживала их, но попасть к нам на охраняемую территорию не могла.

«Товарищ майор, сделайте что-нибудь», — обратился ко мне генерал, областной военком.

На следующий день, когда, надебоширив в городе и хорошо выпившие, они возвращались под утро на призывной пункт, я с вооруженной охраной преградил им путь на территорию.

Пока рассказывал, машина совсем сбросила скорость. Я давил на педаль газа почти до предела, ехал на первой передаче. Туман, сквозь который мы поднимались на гору, рассеялся, и вдали появился крест. Мы на перевале. В этот раз памятник находился справа от дороги. Рука Натали лежала на моем колене, и через тонкие пальцы ее волнение передавалось мне.

— Что было дальше? Они не растерзали тебя с охраной?

— Нет, дорогая, увидела бы ты меня в то время. Я был в твоем вкусе, «настоящий полковник».

— Я знаю, ты и сейчас выйдешь сухим из любой ситуации.

На верхней точке перевала машина почти успокоилась, и Натали перестала впиваться своими пальцами в мое колено. Я понял, что ее страсть была нервного происхождения.

— Досказывай, пока не остановились. Скорости у машины не прибавилось, и я не стал форсировать педаль газа.

— За проходной сборного пункта мы выстроили хулиганов в шеренгу. Мне даже пришлось сделать несколько предупредительных выстрелов в воздух. Затем я скомандовал: «Кругом!» — и объявил им: «Вы свободны. Родина в вас не нуждается!»

Что тут началось!

— Я не можу, — кричал верзила с огромными кулаками, — маты свиню заризала, усе село гуляло.

— А яка дивчина зараз пиде за мене, коли я не гидный до вийны?

Мы подъехали к кресту, и я заглушил машину.

— Ну и ну! — усмехнулся Женя. — Ты специально все это вешал нам на уши, успокаивая нас?

— Закончи рассказ, — не успокаивалась Натали. — Им что, было западло вернуться по домам? Настоящие мужики. С ними можно было идти на войну, — сделала она свой вывод.

— Хулиганов развели по готовым к отправке командам, и они отправились на службу. Мы даже не дали им возможности взять личные вещи. Загрузили дебоширов в машины и увезли в эшелоны. Поезд стоял под парами далеко от вокзала под охраной железнодорожной милиции.

— Так вот за что тебя наградили этой колесницей, — поддела меня Натали, — которая чихает, и кашляет, и не хочет ехать!

Я был спокоен, так как в самом худшем варианте машину с горки можно будет разогнать. День был потерян, и ночевать придется снова в палатке. Кажется, я к этому и стремился. Она все равно сегодня будет моей!

Мы гуляли по перевалу. Я предложил подняться к верхнему кресту, пока мотор остывает.

— А если она не заведется? — спросила вдруг Натали, чем привела всех в ужас.

Все думали об этом, но вслух не произносили.

— Так оно и будет, — пошутил я, — будешь толкать вниз. Переночуем на полпути, потом опять толкнем.

А нам ведь сегодня надо быть дома. И пораньше. В горы пришло бабье лето. Ласковое солнце, туристы приехали. Последняя возможность заработать немного денег перед межсезоньем. Да и Володе обещал еще раз собраться у моего камина перед отъездом группы. Он открыл мне секрет, что ребята приготовили нам с Натали подарок. Но это сюрприз. Однако обуявшая меня страсть к этому чуду, сидящему рядом со мной, все больше и больше овладевала мной, и я забывал обо всем. И понимал, что, не будь со мной рядом Натали, не было бы ко мне такого внимания окружающих.

Я стал искать Натали глазами, а когда увидел, обомлел. Она, потеряв всякий страх, стояла на краю пропасти. Я даже побоялся окликнуть ее, чтоб ненароком не вспугнуть, тихо подошел к ней сзади, обнял за талию и прижал к себе. И вдруг почувствовал, как бешено бьется ее сердце. Только потом я понял, что она совершенно спокойна, а мое сердце колотится за двоих. Это было уже серьезно.

Ночью в палатке я сгреб ее в охапку и не отпу­скал до самого утра. «Надо за ней следить, рядом со мной она теряет бдительность», — подумал я, сидя за рулем.

В моем доме Натали уже чувствовала себя хозяйкой: готовила и принимала гостей, перебирала посуду, давала мне задание, что купить в магазине. Мне было радостно и уютно, но одновременно и грустно: через два дня ей надо было уезжать.

Я уже привык к тому, что она берет на себя инициативу.

Рассказы о нашей поездке в Тбилиси в ее одесском исполнении напоминали рассказы Бабеля. Это было очень забавно.

— Они такие же, как и мы, одесситы. Забавные, гостеприимные и хохмят без конца, — восторженно рассказывала она про грузин.

Но потом призналась, что реально испугалась, что ее на самом деле могут украсть. Даже Гиви она не доверяла.

Нашим новым гостем на этот раз был Даниил. Он слушал Натали очень внимательно, иногда доставал свой блокнот и что-то сосредоточенно записывал в него. Абдул сидел рядом, постоянно срываясь с места, чтобы оказаться ближе к ней. Зная его характер, Даниил одергивал его, и тот возвращался на место. Он уже был в курсе наших отношений и, думаю, видел, как я сдувал с Натали пылинки. И чем ближе подходил момент ее отъезда, тем сильнее это ощущалось.

Всю последующую ночь я снова держал ее в своих объятиях. Копна всклокоченных волос и вспухшие от поцелуев губы создавали настолько сексуальный образ Натали, что мой тестостерон зашкаливал.

При общении с друзьями наше взбудораженное состояние невольно передавалось и им.

Ранним утром я поднялся на Чегет, сфотографировал две группы, а когда вернулся домой, меня ждал сюрприз — вкусный домашний обед.

— Украинские галушки! — торжественно объявила Натали.

Я уже и забыл, что такое блюдо существует. Что-то похожее на хинкали, которые готовят балкарцы, но без мяса и не такие перченые. По­сле горы, да из рук любимой женщины все было безумно вкусно. Натали сидела и смотрела, как я одну за другой закидываю галушки в рот, практически не жуя. Так когда-то любила за мной наблюдать моя мама, когда я возвращался домой после стрельб на полигоне. «Наверно, она научилась этому у себя дома. Кстати, может, на всякий случай подготовить обручальные кольца?» — подумал я, а потом объявил:

— Собирайся, мы уезжаем!

— У меня встреча, — неожиданно сказала она и, взглянув на меня, прикрыла рот, поняв, что проговорилась.

Я не стал задавать ей вопросов, а просто добавил:

— Ты сама заказывала поход на ледник.

— Ах! Неужели я сегодня увижу это чудо природы? — и стала собираться.

Когда мы ехали вниз по дороге, на обочине я увидел Абдула. Он с удивлением развел руками. «Прилипала», — подумал я и сделал вид, что не заметил его.

В холле гостиницы, где я разложил фотографии, мимо нас сновали возбужденные альпини­сты. Натали с интересом разглядывала загорелых девчонок и накачанных ребят с обнаженным торсом.

— Посмотри вокруг! Зачем я тебе нужна?! Да тут просто цветник! — сказала она.

— Познакомь, — обратился подошедший к нам мой знакомый. — С тобой всегда самые красивые женщины.

— А ты сам представься, — предложил я.

— Владимир Слезин, инструктор альплагеря «Эльбрус».

Володю я знал по Центральной военной турбазе. Мы много лет проработали вместе. У него в запасе всегда было очень много интересных историй, которыми он постоянно удивлял тури­стов.

— Чем сегодня нас удивишь? — с язвинкой спросил я.

— Минут через пять вон там, в углу холла, соберется моя группа. Приходи. И бери с собой свою прекрасную спутницу.

— Подойду ли я, не знаю, но Натали пришлю к тебе обязательно.

— Какое у вас прекрасное имя — Натали! — он кивнул нам и быстро удалился.

Вскоре я продал все фотографии, и мы с Натали подошли к группе Слезина, удобно устроились на диване и приготовились слушать его байки.

— Я был очень молодым, собрался ехать на море. Приготовил ласты и маску, собрал рюкзак и пришел на вокзал. Время было лихое, о билетах заботиться необходимости не было. Достаточно было зайти в вагон и договориться с проводником. На перроне вокзала на своих рюкзаках сидела группа молодежи. Они называли какие-то цифры и постоянно упоминали о море. «Чего мне искать? Поеду-ка я с ребятами, будет весело!» — я увидел у них две гитары. Договорился с проводником, забрался на третью полку и уснул. Ехали всю ночь. Перед рассветом проснулся и понял, что ребята собирают вещи. Наверно, скоро будут выходить. Собрался и я. Они пошли на автобусную остановку. Едва я успел впрыгнуть в автобус, как дверь за мной захлопнулась. Ребята стали собирать деньги за проезд. Я добавил свои в общую сумму. Мы долго ехали, уже почти рассвело. Ребята вышли — я следом. Они шли очень быстро, я за ними едва поспевал. «Крепкий народ», — подумал я, отстав от группы, поднимающейся вверх по дороге. За поворотом ребята исчезли, и я понял, что они зашли на территорию, которая находилась за воротами с надписью «АЛ Баксан».

Слушатели заерзали на своих местах и захихикали. Поняли, что речь идет о том лагере, где они сейчас находятся. А потом стало еще смешнее, когда они разобрались, что Володя ехал на море, а приехал в лагерь альпинистов. Стали о чем-то переговариваться между собой, хохотать, кивали головами и опять что-то шептали друг другу на ухо.

— Ладно, подумал я тогда, — продолжил Слезин, — пойду-ка я один к морю. Не нужен мне их лагерь, у меня есть палатка. Все равно они туда подтянутся, а я уже там! Меня нисколько не смутило тогда, что они, говоря о лагере, называли какие-то цифры и добавляли к ним непонятные мне слова: «над уровнем моря».

Группа Слезина еще больше развеселилась.

— Главным для меня было то, что мы уже приехали на море. Ну… как я тогда думал. Я еще долго продолжал идти один вверх по дороге. Попал в кустарник, тропа была разбита, дорога становилась сложнее, и идти было непросто. Несмотря на то что взошло солнце, в кустарнике было холодно, и я замерз. Когда наконец вышел на тропу, увидел на обочинах снежок, а потом и лед. Я так устал, что, обнаружив сухое пологое место, бросил рюкзак, упал на него и уснул. Проснулся оттого, что солнце слепило глаза. Я достал маску для подводного плавания и надел ее. Огляделся вокруг — странно. Почему нигде не вижу моря? Когда доставал очки, из рюкзака выпали ласты. Я решил их примерить и в этот момент услышал на дороге шум и звук шагов. Подумал, что это какое-то животное и, испугавшись, спрятался за придорожную скалу. Мимо меня прошли вниз по дороге загорелые ребята в тяжелых ботинках с легкими рюкзаками. Они заметили меня, но не остановились, а продолжили очень быстрым шагом спускаться вниз. Мной овладела тревога. Я уже понимал, что что-то не так, но никак не мог сообразить, где я нахожусь. Единственное, что знал наверняка, что надо было вернуться туда, к воротам, и разыскать ребят, с которыми ехал в автобусе. Вниз идти было легче. У входа я снова увидел эту надпись — «АЛ Баксан». И тут меня бросило в дрожь. Я вдруг понял, что АЛ означает альпинистский лагерь.

— Ну и ну! — девица рядом со мной вытирала слезы от хохота. — Владимир Семенович, это правда или вы нас разыгрываете?

— Дальше, дальше рассказывайте, — перебила ее другая девушка.

Натали придвинулась ко мне и с улыбкой на лице шепнула мне на ухо:

— Чудак он, твой приятель. Он случайно не одессит?

— Угадала, — улыбнулся я ей в ответ и обнял.

— Я спустился в столовую. Там на столах стояла еда. Видимо, обед еще не закончился, а я еще не завтракал, — продолжал Слезин. — Слышу разговоры, что спускавшаяся группа заметила за скалой человека в ластах и маске.

— Он может замерзнуть. Кто такой? Что он там делает? — посыпались вопросы.

Начальник спасательного отряда объявил спасательную операцию. Спасатели собирались серьезно: готовили амуницию, проверяли фонарики.

Дело шло к вечеру. Совесть взяла вверх, я подошел и во всем сознался. Меня тут же выставили из лагеря.

Рассказ достиг своей цели. Поднялся дикий хохот. Многих, в том числе и Натали, интересовало, действительно ли это было, правда ли это.

— Я тебе сказал уже, что Слезин — одессит, — и стал собирать свою оптику и фотографии. — На сегодня хватит. На Кашкаташ сегодня мы уже не попадем. Скоро стемнеет.

Натали становилась мне все дороже, и я чув­ствовал перед ней обязательства, которые, кстати, охотно выполнял. До встречи с ней я думал, что никогда не буду потакать женским капризам. Но получилось совсем по-другому. Как любила говаривать Натали, «не скажи!».

Следующий день выдался ярким и солнечным. Я не пошел на работу, собрал весь необходимый инвентарь и повез мою Натали на Кашкаташ. Не жалея машины, я забирался по булыжной дороге все выше в горы, куда легковой транспорт уже не ходит. Мы подъехали почти под самый ледник. На сверкающем ледяном плато шли ледовые занятия. Я взял с собой ледоруб Месснера.

Когда во время перерыва альпинисты узнали, что держит в руках Натали, к ней началось паломничество. Новички почему-то сразу решили, что она известная альпинистка, и стали знакомиться с ней. Некоторые просили автограф.

— Идем отсюда скорее! — она даже растерялась немного, моя одесситка. — Я теперь понимаю, что значит быть публичным человеком. Наверно, быть публичной девкой и то проще.

— Давай поднимемся немного выше. Там есть чудесное место — турьи ночевки, — сказал я.

— Там что, действительно ночуют эти лохматые быки? Это не опасно?

— Если мы даже и встретим их, то это не опасно — они очень мирные, — успокоил я.

Перед нами на дороге лежал огромный камень. Мы стали обходить его, Натали — слева, я — справа. И так получилось, что она оказалась выше и впереди меня. Красота вокруг была необыкновенная. Перед нами сверкал потрясающий ледник, усеянный камнями, на которых шли занятия группы. Натали меня снова будоражила. И, поднимаясь вверх, я озирался по сторонам, пытаясь найти место, где бы мог заняться с ней любовью. Но склон был слишком крут, и ничего подходящего не обнаружил.

Опасность я почувствовал лишь тогда, когда ноги Натали стали проскальзывать на сыпучем гравии, а с горы срываться мелкие камушки. Все чаще и чаще они катились мне под ноги. Ощущение серьезности ситуации все усиливалось.

— Натали, остановись! — крикнул я, когда понял, что она на крутом сыпучем склоне.

Выше я увидел каменные головы сказочных чудовищ, за которыми просматривалась небольшая плоская площадка, поросшая травой. Натали остановилась и с тревогой посмо­трела на меня. Я обошел ее и стал подниматься к этой площадке, но, когда взобрался на нее, понял, что там еще опаснее и круче. С трудом уместившись между камней и оглянувшись на Натали, я пришел в ужас. Как она могла взобраться на такую сыпуху, на такой оползень? Одно движение — и он начнет осыпаться и потащит ее за собой, как лавина.

— Стой и не двигайся! — скомандовал я. — Возьми ледоруб, — она все еще держала его в руках, — двумя руками и со всей силы заруби в грунт, как тебя учил Абдул.

Натали не надо было повторять дважды. Она увидела испуг в моих глазах. Неуклюже, но сильно размахнувшись, она зарубила ледоруб острым концом в сыпучий щебень.

— Теперь, не вынимая его, аккуратно ляг на землю и как только можешь широко разведи ноги.

Она оказалась хорошей ученицей. И, кстати, с хорошей растяжкой. Спасибо Абдулу, он успел рассказать ей самое главное.

— Теперь удерживай ледоруб и по миллиметру передвигайся всем телом вправо. Медленно. Очень медленно.

Натали спокойно, без паники делала все, что я ей говорил. Справа от нее, на расстоянии примерно трех метров, сыпучка заканчивалась, и торчал оборванный край оползня, после которого начинался дерн. Мы оказались в самом центре недавно сошедшего оползня. Потихоньку перемещаясь, Натали удалось выбраться на травянистый участок.

Наконец она была вне опасности. Теперь я мог заняться собой. Спасение Натали продолжалось около часа, и все это время я простоял на одном месте, осторожно переминаясь с ноги на ногу. И как только аккуратно и медленно поставил ногу на склон, он тут же поехал подо мной. Лететь вниз по склону было достаточно далеко, к тому же в самом низу находились большие камни, о которые можно было разбиться. Потеряв опору и начав двигаться вместе с оползнем, я уже представлял, как меня собирают внизу по частям. И вдруг почувствовал под левой ногой небольшой камень. Я напряг ногу и остановился. Малейшее движение грозило опасностью. Альпинисты все еще находились на леднике. Я стал кричать им, надеясь, что они поймут, что мне нужна помощь. Но они не услышали меня.

Солнце начинало садиться. В горах темнеет очень быстро. Тут, рядом с ледником, температура после заката резко падает, и через пару часов можно превратиться в сосульку. Так же, как и Натали, распластавшись, я лежал на оползне и думал, что делать. И так погрузился в мысли о своем спасении, что почти забыл о ней. И вдруг увидел ее в стороне. Она была готова ступить на оползень, чтобы помочь мне. Я остановил ее буквально в последнюю секунду — вдвоем мы бы точно не выбрались.

— Достань из рюкзака веревку, — наконец я вспомнил о ней, — теперь заруби в грунт ледоруб и привяжи к рукоятке веревку, а конец брось мне.

У нее все получилось. Она спокойно выполняла все мои распоряжения.

— Вот и молодец, — я скорее успокаивал себя, чем ее, — возьми этот моток и брось мне, прямо на голову.

Спасительный конец веревки упал мне на шею, я намотал его себе на руку и натянул. Ледоруб держался намертво. Я понял, что застрахован.

Когда, наконец, удалось выбраться, я обнял своего спасителя и расцеловал.

— Я обязан тебе жизнью.

— А я тебе, — сказала она в ответ.

Натали обхватила меня руками, и я почув­ствовал, как она дрожит то ли от холода, то ли от нервного напряжения.

— Видела бы моя мама, она бы от страха сошла с ума.

— Видел бы твой отец! Он бы гордился тобой!

— Ты ошибаешься. Первым делом он бы убил тебя, ни на секунду не задумываясь о послед­ствиях.

Было ясно, что она никогда и никому не расскажет о том, что с нами сегодня произошло…

Чтобы вернуться назад, уже почти перед самым закатом нам пришлось обходить верхние камни, и мы попали на тропу, по которой я поднимался на ледник с Месснером.

Машину мы нашли, когда уже совсем стемнело, и, запрыгнув внутрь, сразу же включили печку.

Машина затряслась по булыжникам, но вскоре мы выехали на асфальтированную дорогу ущелья Адылсу. Когда тряска прекратилась, я спросил Натали:

— Где ты была все это время, пока я пытался выбраться? Я даже забыл о тебе.

— Я только выбралась на траву и тут же увидела, как под тобой поехал оползень. Решила бежать вниз, чтобы уже там оказывать тебе помощь. Спустилась, подождала немного, а потом снова поднялась к этому месту и увидела тебя лежащим. Мне стало страшно. Я же не знаю, что делать в таких случаях.

Она замолчала, и я понял, что не могу потерять такую женщину. Это судьба! Но, как любил говорить Остап Бендер, «судьба играет человеком, а человек играет на трубе».

Какие еще сюрпризы, большие, чем этот, могу я ей преподнести? Куда еще можно пойти, чтобы не попасть в такую передрягу? Да и времени до отъезда совсем не осталось. Разве что познакомить ее с Ионихом? Мой друг сейчас занят своим жильем и появляется у меня нечасто. Одно время он жил у меня, но затем исчез, и я давно уже его не видел.

— Ты все уши мне прожужжал своим Ионихом. Я уже тебя начинаю к нему ревновать.

— Ну, знаешь, моя дорогая…

— Как-то ты меня назвал… как всех остальных называешь, — перебила меня Натали. — Мне не нравится это. Не говори больше так. Из уст полковника это звучит как ругательство. У нас в Одессе так вообще не говорят, — мы выходили из машины. — Продолжай. Что ты хотел сказать? — и, не дожидаясь ответа, прямо посреди дороги, в поселке, где все меня знают, не задумываясь о том, что кто-то может увидеть, впилась в мои губы.

Я не знал, что сказать, когда она оторвалась от меня и заглянула мне в глаза, наверно, ожидая каких-то слов или действий.

— Вот такой же мой друг Ионих… — единственное, что пришло мне на ум, поскольку в голове стоял шум. — От него не знаешь, чего ожидать.

— Поэтому ты его так любишь?

Ее вопрос был провокационным, и любой мой ответ можно было истолковать превратно.

— Я не знаю, что будет завтра, тем более ты собрала чемоданы. У нас есть еще время, так что прыгай в машину, мы поедем к нему прямо сейчас.

Мы были у отеля «Семь вершин», но внутрь не зашли, а прошли немного в сторону, где стоял небольшой домик. Нас встретил хозяин.

— Миша, привет, какими судьбами? Иониха ищешь? Он с утра ушел и еще не вернулся.

Он указал на громадную металлическую бочку, на двери которой висел большой амбарный замок. Бочка прилепилась у огромных валунов возле металлического забора.

— Это Алик Байдаев, — представил я хозяина, — мой бывший ученик. Я учил его еще в десятом классе.

— И на кого он вас учил? — спросила Натали, первая подавая руку.

Алик промолчал, так как такого разгильдяя, каким он был в школе, вряд ли чему-то научишь.

— Разрешил поставить ему бочку, а теперь это место мне самому нужно, — кивнул Алик в сторону бочки, когда тряс руку Натали. — С вами, фотографами, всегда самые красивые девушки. А кто остается нам? Я просто Алик, а мой школьный учитель для меня просто Миша. Если бы вы, Натали, знали, сколько я ему крови попортил в школе! Думаю, история с бараном на восхождении снится ему до сих пор как страшный сон.

— А для меня он полковник, — ответила Натали.

— Мы в школе это чувствовали, но с нами у него не получилось. Мы — кавказцы!

В это время, опираясь на две лыжные палки, во двор заходил Ионих. На нем была какая-то несуразная шинель, а поверх нее целлофановая накидка. Где он был в таком виде и как долго шел, трудно было сказать. Он стоял и внимательно рассматривал Натали, пряча свою руку.

— Милости прошу в мой дом, — произнес он, пропустил вперед Натали, развернулся ко мне и кивнул в ее сторону: — Такой красивой девочки я с тобой никогда не видел. Даже не знаю, куда мне ее усадить, — подошел к двери, где уже стояла Натали, и снял амбарный замок.

Натали сначала была шокирована. Это было видно по ее взгляду, блуждающему по углам. Но чем дольше она оглядывалась вокруг, тем спокойнее и осмысленнее становился ее взгляд.

Все было аккуратно расставлено, чисто, все с умом и очень удобно. Рабочее место с компьютером.

— И вот сюда приезжают отдыхать все его женщины, — уколол я друга, подмигнув Натали.

— Я бы тоже приехала, — ответила мне Натали, сразу приняв сторону Иониха, как будто старалась защитить его от моих колючих замечаний.

— Кстати, Абдул — лучший друг Иониха. И, будь они сейчас вместе, выкрали бы тебя мне назло.

— Это даже романтично. Я думаю, что Абдул и сам может с этим справиться, — не унималась Натали, чем очень насторожила меня.

— Он что, говорил тебе об этом? Сейчас такое, кстати, очень опасно проделывать с тури­стами.

— Ничего, Абдул откупится. У него пять братьев. Они горой за него встанут, — поддержал Натали Ионих, затем включил кипятильник, согрел чай в трехлитровой банке, разлил по алюминиевым кружкам и протянул ей одну из них.

Она взяла ее с кивком и сказала:

— Совсем как у моего папашки на подводной лодке.

— А твоя фамилия случайно не Пергаменщикова? — задал вопрос Ионих. — У нас тут есть один друг, морской полковник, командир подлодки — Юрий Пергаменщиков, лучший друг Михаила.

— Нет, у меня другая фамилия. Я дочь своего отца, а его фамилия — военная тайна.

— Миша, каких людей ты ко мне приводишь? — рассмеялся Ионих, показав ровные белоснежные зубы.

Он полез в шкаф и стал доставать фотографии. Я понял, что это надолго. Надо было придумать предлог и уходить.

— Ионих, мы пойдем, у тебя тут дышать нечем. Да и времени у нас в обрез.

— Мне с вами не по пути, — ответил Ионих, поняв, что вечер с фотографиями не удастся. — Вы молодые, а я посижу один по-стариковски, мне книгу надо закончить. Находился сегодня. Под перевал Чипер-Азау водил клиентов. Как видишь, я иногда еще работаю.

— Ты все еще строишь свои маршруты в обла­ках? — не удержался я и снова съязвил.

— У каждого свой способ существования. Вот у тебя смотри какая красавица… А у меня, — он обвел рукой вокруг, — пусто. Мои друзья — мои книги.

«Сейчас начнется», — подумал я и поднялся со стула, так как Эдуард с одной из полок уже взял книжку. Я подал руку Натали, но она вдруг заинтересовалась значками на вымпеле, который висел над компьютером, и взяла один из них в руки.

— Я второй раз встречаю это имя, — кивнула она на значок, на котором грузинской вязью было написано «Спасатель Серванте».

— Помнишь, когда мы поднимались на Чегет, я прочитала это имя на крыше полуразвалившегося строения внизу, под канаткой? По­мнишь?

— Серванте был моим другом, — сказал Ионих.

И я вспомнил, как был удивлен сноровкой двух аборигенов, когда они перед моим креслом на ходу запрыгивали с лестницы на опоре в кресло движущейся канатки. «Вот черти! — подумал я тогда. — Какой храбростью и сноровкой надо обладать! Я должен познакомиться с этими парнями!»

— Мы с Серванте работали в то время спасателями на дороге. Мать Серванте кормила нас вкусными обедами, — мечтательно произнес Ионих.

— Да, помню, ты приводил меня к ней. Вкуснее ее айрана я не пил! — подтвердил я.

— Потом пришла беда. Однажды в дом Серванте зашел Хыбыл, местный криминал, и попросил, чтобы тот перевел его через перевал в Сванетию. Его разыскивала милиция. Хыбыл в очередной раз попал в криминальную историю, и ему грозил большой срок. А в горах, по традиции, если к тебе пришел кто-то за помощью, не принято отказывать. И Серванте повел его. За перевалом Хыбыл подвернул ногу и не смог дальше идти. Серванте вернулся обратно и побежал вниз за помощью. Мать хватилась его через неделю и рассказала, что он ушел с Хыбылом в Сванетию. Я как сейчас помню два полуразложившихся трупа по обеим сторонам перевала. Вороны выклевали им глаза. С пустыми глазницами они выглядели как мумии из греческого музея.

— Печальная история, — вздохнула Натали. По-видимому, она устала. Тяжелый день, много общения с новыми людьми, да еще в конце такая история.

Во дворе стоял Алик. Все это время он находился у двери и слушал рассказ Иониха о Серванте. В руках у него был графин с айраном и две кружки.

— Я был тогда еще ребенком, но тоже помню его, — сказал он, подавая нам кружки и разливая айран.

— Как вы тут, интересно, живете? Кругом одни опасности.

Алик поклонился нам в пояс, не подавая руки.

— То холодно, то жарко, то смерть, то танцы, — усмехнулся Ионих.

— Кстати, давай где-нибудь потанцуем, — подхватила Натали, стараясь сменить грустную тему. — Я должна увидеть настоящее кавказское веселье.

— Можно. Пойдем в бар к Алеше, в Иткол. Вот в кого ты влюбишься с первого взгляда.

— Он тоже Байдаев? — спросила Натали.

— Тут много ума не надо, — ответил Алик, — мы все родом из Байдаевки.

— Запуталась я в ваших именах и фамилиях, — засмеялась Натали.

Мы проезжали красивую деревню, приютившуюся справа под скалой. Казалось, прямо на крыши домов спускается водопад и потом с шумом врезается в реку. Я притормозил, чтобы дать Натали возможность полюбоваться этим чудом.

— Село называется Байдаевка. Тут живет более сотни жителей, и все они с одинаковой фамилией — Байдаевы.

— Да… Это не Одесса, — усмехнулась Натали.

Вещи собирали молча. Я вышел первым, чтобы прогреть машину. Когда выехали со двора, увидели на дороге Абдула. Стояли утренние сумерки, но я узнал его орлиный профиль.

— Выйди попрощайся, — сказал я Натали, а сам остался в машине и отвернулся.

— Ты настоящий друг, — сказал мне Абдул, — а тебя я никогда не забуду, — и крепко обнял Натали.

Она села в машину и сразу же уснула. Перед самым подъездом к аэропорту машину тормознула милиция, и обнаружилось, что у Натали в паспорте нет регистрации. Она забрала его на турбазе без отметки. Мне пришлось выкупать ее за две тысячи рублей. Натали возмущалась, а для меня это было делом привычным, обычной практикой — деньги у нас брали за все.

Чтобы немного разрядить обстановку, я вспомнил совет армянского радио посетителям армянской бани: наклоняясь, оглянись по сторонам. Натали рассмеялась и рассказала мне нечто подобное: как человек, пришедший на ипподром, наклонился, чтобы завязать шнурки, и вдруг понял, что его уже седлают.

При въезде в аэропорт вопросов не возникло. Даже документы не предъявляли. Знакомый мент, расплываясь в золотозубой улыбке, спросил:

— Зачем увозишь такую красивую женщину? Али, подойди посмотри!

Но мы не стали ждать Али и, расплатившись улыбкой, проехали.

Народу в аэропорту было немного — сказывалось межсезонье. А поскольку у нас еще было время, мы не стали проходить через подкову в здание аэропорта, а присели на свежем воздухе на скамеечке. Натали все больше и больше прижималась ко мне, и в какой-то момент я физиче­ски ощутил эту тонкую нить между нами. Время неумолимо истекало, постепенно превращаясь в минуты, а там и секунды пойдут… Улетает моя птичка. Я успел к ней привыкнуть. Как теперь буду без нее?

«Пассажиры рейса „Москва — Минеральные Воды“ приглашаются для получения багажа», — раздалось из селектора.

— Хочу увезти Приэльбрусье с собой! Рассказывай! — прямо мне в ухо прошептала Натали.

С правой стороны привокзальной площади из багажного отделения стали выходить прибывшие пассажиры. Первой вышла пожилая женщина крепкого телосложения с огромным рюкзаком. Она напомнила мне Гелиону Сифорову, и я вслух прочел ее стихотворение. В далеком 1962-м мы сочиняли музыку на ее стихи и сразу же исполняли под гитару на вечере поэзии в библиотеке у Евгении Павловны на турбазе Министерства обороны. Я был тогда еще туристом, а Гелиона моим инструктором. После тяжелейшего дня катания по разбитым чегетским трассам библиотека набивалась под завязку. Репертуар был самый разный: от Пастернака и Цветаевой до Омара Хайяма. Я уже рассказывал, а Натали, дергая меня за рукав, все еще настойчиво требовала: «Давай вспоминай!»

Не смешно и не странно, и давно, и теперь

Едем в дальние страны на озера потерь —

Аквалангом промчаться по безлюдному дну,

Не боясь без перчаток отворить глубину.

В этом была вся Гелька. Сейчас она дважды в год приезжает из Москвы в Терскол и останавливается у бабушки Айшат. Бабушка давно потеряла счет своим годам, но все еще помнит, как совсем недалеко за их домом, у подножия горы Иткол[9], в глубокой яме жила снежная женщина. Отец часто ее подкармливал и пугал ею детей, когда они не слушались. Его частые рассказы и все новые и новые подробности заразили Гелиону. Со временем она нашла Тацла и стала регулярным участником его экспедиции и московского семинара по проблемам снежного человека. Потом познакомила с ним и меня, и я тоже дважды побывал в экспедиции.

— Какой ты нехороший! Столько интересного, а я почти все проехала мимо! — она уже забралась в мой рукав.

— У нас нет времени, мы опоздаем на посадку.

— Давай рассказывай дальше, нас позовут.

— Сифорова, — продолжил я, — талантливый художник-график и известный в Москве экстрасенс. Тут, в Терсколе, она помогла найти наших туристов, попавших в лавину. Я тебя с ней познакомлю в твой следующий приезд. И мы обязательно сходим в библиотеку Мин­обороны.

Натали отпустила мой рукав и поднялась со скамейки.

— Никуда я не еду! Мы с тобой возвращаемся в Терскол! — на полном серьезе заявила она и сложила бантиком свои прекрасные губки, на этот раз выражающие неудовлетворение на грани злости, но потом вдруг несколько раз произне­сла: — Мама! Мама! Мамочка!..

В это время я увидел, как женщина на другой стороне площади у автобуса поднимает огромный рюкзак, стоящий у ее ног, и по ровной, как струна, спине узнал ее: «Да это же Гелиона!..» — И замер.

— Почему замолчал? — привела меня в чув­ство Натали.

— После одной из экспедиций, — продолжил я, — Геля стала очень популярной, рассказывая, как снежный человек вытаскивал ее из палатки.

— Когда ты ее видел в последний раз?

— Это тоже интересная история. Я спу­скался вниз с «Приюта 11-ти», торопился: в 16:00 последний спуск канатки. Сверху неслись ручьи подтаявшего на солнце ледника Азау. Низкое солнце и ледовая каша создавали фантастические картины. Фотоаппарат мой раскалился от стараний зафиксировать эту красоту. И вдруг…

Натали встала со скамейки и заглядывала мне в глаза. Я сделал паузу: нас вот-вот должны были позвать.

— Ну и что «вдруг»?

— Снизу навстречу мне поднималась Гелька. Она вела наверх туриста. Парень сильно отставал. «Ну ты, Мишка, как всегда, с сюрпризом. Спрячь аппарат и беги — сильно опаздываешь». Едва коснувшись друг друга ладонями, я пронесся мимо…

«Заканчивается посадка на рейс 241 „Минеральные Воды — Одесса“».

Натали вдруг засуетилась, вытащила из сумки сверток, обернутый в газету, и протянула мне.

— Это мой подарок. Когда тебе будет меня не хватать, открывай эту книгу.

Я взял тогда книгу, но смотреть не стал: у меня на это не было времени, ведь рядом со мной находилась Натали и до расставания оставались считаные минуты. Сейчас же в любую свободную минуту открываю ее и вспоминаю, как объявили посадку на самолет и я обнял Натали, получив еще один отпечаток ее тела. Как она выскользнула из моих объятий, еще раз поцеловала и скрылась за воротами накопителя. Я потерял из виду свое сокровище, так и не успев досказать ей, как тогда, опоздав на канатку, поздно ночью, промокший до трусов, едва живой, добрался домой, выпил стакан водки и провалился в глубокий сон.

Девушка-контролер в униформе прикрыла за собой дверь, а я присел и прямо в аэропорту стал рассматривать подарок. Это была книга «Домик у моря» — грустная история о том, как писатель, он же фотограф, отказавшись от всех благ цивилизации, забрался куда-то далеко и, наслаждаясь своим одиночеством, создавал образ любимой и писал ей письма. Больше всего тогда меня впечатлила обложка…

Мысли путались в моей голове, и я сам себя за это стыдил: «Слюнтяй, возьми себя в руки! Она не первая и не последняя!» «Домик у моря»…

Чтобы легче пережить ее отъезд, я пригласил к себе пожить Эдуарда Иониха. Эдик понимал меня и согласился. Он был хорошим организатором и работал тогда в туристической гостинице «Азау» инструктором по работе с туристами. К тому же прекрасно играл на гитаре и пел, а своей белоснежной улыбкой мог покорить любую женщину. Словом, был достопримечательно­стью Приэльбрусья. Живя иногда у меня, он регулярно ходил по дороге на вечерние мероприятия в «Азау», и его нисколько не беспокоила высокая лавиноопасность.

Женщин у Эдика было несметное количество, и когда он поздравлял их с праздниками, то начинал писать поздравительные открытки с раннего утра и едва заканчивал вечером. Он не помнил имен всех своих детей, но был отличным другом, и на него можно было положиться как на самого себя. А как он тяжело работал, помогая мне в строительстве моего чердака!

По возвращении из аэропорта мое одиноче­ство и дурное настроение усугубилось еще одним мрачным событием: я получил печальное известие о трагической гибели Наташи.

В мое отсутствие приходил ее муж, Саша. Он нуждался в моей помощи и поддержке, но меня дома не застал. Когда я приехал, Наташу уже увезли. Подробности мне никто не успел рассказать, и я поднялся в горы к «Приюту 11-ти». Там, на высоте 4200 метров, был установлен бугель, который поднимал наверх горнолыжников — членов сборной страны. Пробная тренировка проходила на такой заоблачной высоте, где было трудно не только показывать результаты, но и дышать. Ребята тщательно готовились к каждому спуску, которые совершались с большим интервалом.

Я снимал «Искрой» — стареньким фотоаппаратом с хорошим разрешением, но без телеобъектива. Сидеть приходилось почти на самой лыжне.

— Отойди от трассы! — кричал мне мой приятель Виктор, управляющий бугелем. — Убьют!

Но я не мог. Я ожидал каждого участника Кубка мира по горнолыжному спорту. Один из них, Жиров — знаменитость мировой величины, выигрывал на всех этапах. Целый день я просидел на своих перчатках, чуть не обморозил пальцы и застудил спину. От боли всю ночь не мог уснуть, а наутро оказался не в силах подняться с постели.

Печальную новость о Наташе мне сообщил Эдуард, спавший у меня за стенкой. Подробно­стей он не знал.

— Эдик, помоги мне встать. Я сильно простудился.

— Доигрался, герой-любовник, — пошутил он. — Теперь только она может тебя вылечить. Езжай в Одессу. Собирайся. Пока я дома, провожу тебя к автобусу.

Я кое-как собрался и в двенадцать часов дня уже сидел в автобусе. «Как там Саша? — думал я. — Что произошло с Наташей?»

Автобус подъезжал к поселку Тырныауз, и справа перед моими глазами проплыл силуэт человека на скале, а в открывшемся ущелье слева показался «замок Тамары». Его оригинал по Военно-Грузинской дороге мы так и не увидели, решив тогда, что заедем на обратном пути.

На автовокзале автобус подобрал нескольких пассажиров, и мое внимание привлекло знакомое лицо парня на костылях. Но как ни пытался вспомнить, откуда его знаю, так и не вспомнил. Место рядом с ним оказалось свободным, и я подсел к нему.

— Откуда я вас знаю?

— Нас с вами знакомила Наташа Кузнецова. Я — Алексей, — он протянул мне руку и крепко пожал мою.

Это был тот самый Алексей, с которым Наташа ежегодно ходила на восхождение и к которому постоянно ревновал свою жену мой друг Кузнецов. Часто доходило до скандалов с дракой.

Лицо у парня было приветливое, и я решил, что смогу узнать кое-какие подробности о гибели Наташи.

— Я не виновен, — начал он с оправдания, — хотя не снимаю с себя ответственности.

Было ясно, что он все еще находится под впечатлением от произошедшей трагедии.

Алексей побелел:

— Она любила с нами ходить… И каждый раз уговаривала взять ее с собой… Кто мог знать, что такое случится? А теперь я вынужден скрываться: он грозится меня убить.

Я понимал, о ком идет речь.

— Я в таком состоянии, что даже защитить себя не могу. Но я его понимаю, он очень сильно ее любил. Да разве можно было ее не любить? На самом перевале собралась гроза. Мы торопились и, возможно, неправильно поставили палатку. Помню, где-то рядом ударила молния, и сверху посыпались камни. Один, не очень крупный, пробил палатку и ударил Наташу по голове. Она как сидела, сжавшись от страха, так и не разогнулась. Лучше бы он ударил меня, этот камень!

Парень распалялся и говорил все громче. На нас стали обращать внимание сидящие в автобусе. Понимая, что не смогу его успокоить — слишком все еще свежо в памяти, я дал ему возможность выговориться, а затем возвратился на свое место и отвернулся к окну.

Я не обратил внимания, на какой станции он вышел. Возможно, задремал. А когда оглянулся, его в автобусе уже не было.

В аэропорту я без проблем купил билет и все думал, как поскорее восстановиться. В таком виде показываться Натали мне не хотелось.

А еще думал о том, как сообщить ей о гибели Наташи. Она так гордилась своим знакомством с ней, с этой «героической женщиной», как она ее называла.

Сидящий рядом со мной в самолете одессит сказал, что сейчас межсезонье и проблем с жиль­ем нет: «Езжай прямо на берег и выбирай. Там полно недорогого жилья».

Я выбрал Лонжерон и недорогую гостиницу у самого берега. И когда заселился, понял, что в гостинице один. «Натали будет здесь уютно», — решил я и сразу же отправился на берег: нужно было поскорее восстанавливаться.

Заходил в воду с полотенцем, тщательно растирая им спину и погружаясь все глубже и глубже. На второй день я уже погружался по шею. Затем заметил, что, ступая на ракушечник, устилающий берег, мои подошвы горят, и я хожу как на воздушной подушке. Редкие отдыхающие, которые в это время грелись на пляжном берегу в теплых одеждах, стали меня подбадривать.

— О, вы сегодня значительно лучше, — сказала мне пожилая женщина, которая была не прочь со мной познакомиться и поболтать.

— Спасибо за поддержку, — ответил я и продолжил свои купания.

Вечером позвонил Натали.

— Привет, я приехал и жду тебя на Лонжероне.

— Ты прямо как снег на голову, — услышал я ее удивленный, но ласковый голос. — У меня институт, — и после небольшой паузы добавила: — Ладно, чем не пожертвуешь ради своего полковника! Ты надолго?

— У нас с тобой три дня.

— В таком случае для моих родителей я должна уехать «на картошку».

«Как быстро она соображает», — подумал я.

К вечеру мы были с ней вдвоем в пустой го­стинице. Я обнимал свою Натали, а она никуда не спешила. «Как же ей сообщить о Наташе? Надо прямо сейчас. Не оставлять же эту новость на последний день и Натали наедине с таким горем?» И я, как мог, рассказал ей обо всем.

Она побледнела так, что я испугался, что она потеряет сознание.

— Почему это должно было случиться именно с ней?

Натали налила полный стакан водки, которую я купил для себя, глядя в одну точку, залпом опрокинула в себя и через несколько секунд отключилась.

«Вот это приемчик!» — подумал я, перенес ее на кровать, раздел и укрыл.

Вначале я прислушивался, дышит ли она, но потом, убедившись, что она спокойно дышит и крепко спит, стал массировать ей пальчики, а разгорячившись, целовать и покусывать ее соски, но она не просыпалась. Налив полстакана водки, я также залпом выпил и лег рядом. Через несколько минут мы уже дышали в унисон.

Когда проснулся, Натали уже была одета и причесана, а во дворе на бельевой веревке, как маленький парус, развевались ее трусики от купальника. Меня переполнило ощущение бесконечного счастья. Можно ли этим завладеть и сохранить на всю оставшуюся жизнь, как этого достичь, наверно, не знает никто. Не знал и я. Все это приходит к нам независимо от нашего желания и так же уходит. Тихо, по-английски. Возможно, в этом и есть вся прелесть нашей жизни и закономерность счастья.

«Когда-нибудь я обязательно напишу об этом, — подумал я, — а пока просто счастлив».

— Представляешь, я так крепко спала без тебя, — услышал я ее щебетание. — Для этого нужно было очень большое горе и стакан водки.

Натали заплакала и уткнулась лицом в подушку. Ее бравада ей не помогла.

— Как дальше жить?

Я обнял ее, погладил по голове и поцеловал в макушку.

— Что делать, девочка. Надо жить дальше. Она завещала нам с тобой любить друг друга.

— Откуда ты знаешь? Ты что, подслушивал наш разговор?

Она оторвала голову от подушки и уткнулась мне в грудь, а потом как-то по-мужски тряхнула головой, и я увидел, как моя Натали мгновенно повзрослела.

— Налей мне, давай помянем. Пусть будет земля ей пухом.

Было раннее утро. Я сварил кофе, налил две рюмочки коньяка, и мы молча выпили.

Когда заходил в воду, был уже абсолютно здоров.

— С таким лекарством и в санаторий ездить не надо, — скабрезно пошутил один из тех немногих отдыхающих, кто видел меня в день приезда.

— Я думал, он от жены бегает, — пошутил другой.

— Идем отсюда, — взяв Натали за локоть, я подтолкнул вперед, — мне не нравятся их шутки.

— Шоб вам так отдыхалось, как вы приятно шутите! — разозлили они Натали. — Пойдем отсюда! — повторила она, и мы поднялись на набережную.

Высокая волна с силой накатывала на парапет. Она распугала отдыхающих, но уходить никто не собирался.

Прошло два неповторимых дня.

— Как тебе удалось найти эту гостиницу? — спросила Натали, когда мы сидели с ней совершенно одни на побережье.

— Помогли отдыхающие, это они меня «навели», — ответил я. — Я попытался разыскать этот домик в диком кустарнике. Он находился совсем рядом, но был так замаскирован, что его трудно было найти. Непонятно, как на этом песчаном берегу, среди штормов и ветров, сохранился этот оазис. Хозяйка сказала, что обычно у нее всегда занято и попасть к ней очень сложно. Можно попытаться только когда заканчивается сезон.

Добрался я сюда с трудом: еще ощущалась слабость. Но это вдвойне увеличило мою радость, потому что еще полчаса тому собирался уходить, отчаявшись найти это чудо. Поначалу увидел зеленеющую траву, дальше появился кустарник, и лишь потом заметил домик в маленькой рощице. Навстречу мне вышла приятная женщина, оказавшаяся хозяйкой, и сказала, что может сдать домик, но не более чем на четыре-пять дней. Я расплатился наперед. Глядя на меня, она поняла, что я не приехал сюда, а пришел, и объяснила: «К нам можно подъехать по дороге, которая за домом. Транспорт сюда ходит нечасто, но многие приезжают на такси, если нет машины. Вижу, вы приличный человек, и я смогу доверить вам дом на эти дни. Мне нужно побыть с внуками в городе». — «Конечно, — ответил я, — вот мой паспорт. Я военный пенсионер. Надеюсь, оправдаю ваше доверие. Ко мне должна приехать моя знакомая. Она просто прелесть. И если бы вы не уезжали, обязательно бы подружились с ней». — «Не сомневаюсь, что у такого мужчины женщина не менее прекрасна», — сделала она мне комплимент и протянула ключи.

— Вот коротко о поисках этого «чуда», как ты называешь наше временное пристанище. Все остальное видишь сама.

— Пойдем искупаемся, — предложила Натали, сняла с веревки два полотенца и от нетерпения подернула плечами.

— Подожди, я загоню в дом животных, — пошутил я. — Это собака с тремя щенками. Антонина Ивановна просила за ними присматривать. Вечером появляется сова, которая может утащить щенка.

Мы поторопились на пляж: световой день подходил к концу. Море было спокойным, и я предложил Натали купаться без купальника. Она согласилась. Какое же это было блаженство! Совсем другие ощущения! Захотелось крикнуть: «Смотрите! Это мы! Мы совсем вас не стесняемся!» Но вокруг не было ни души.

Я схватил мокрую Натали на руки и понес домой, и только возле домика поставил на ноги.

— Знаешь, когда ты меня нес, я рассматривала верхушки деревьев. Мне показалось, что я увидела филина.

— А я увидел в темноте пару горящих глаз. Может, это волк с обложки книги, которую ты мне подарила?

— Не может быть! Это какое-то наваждение! Мы с тобой оказались в том самом домике у моря? Невероятно! Осталось только найти следы кораблекрушения на берегу, как с обратной стороны обложки, — не унималась Натали.

Вскоре мы забыли об этом, посмеявшись над нашими фантазиями, но на следующий день совсем недалеко от нашего дома нашли на берегу старый искореженный циркуль и нитку бус.

— Гляди! — крикнула мне Натали и указала на какой-то предмет, торчащий из песка.

Сразу выкопать его не удалось. Это оказался старый корабельный компас, ржавый и покрытый ракушками. Мы были в жутком возбуждении.

Я сидел в маленьком дворике гостиницы и развлекался тем, что играл со щенками. Они были забавными и очень доверчивыми. Буквально на следующий день перестали дичиться и полностью стали доверять двум незнакомцам, поселившимся рядом с ними. «Как это происходит у животных? — размышлял я. — Вероятно, их доверию способствует окружающая обстановка. Как жаль, что у людей все значительно сложнее».

Я все еще не мог понять, доверилась ли мне Натали. Казалось, уже все, она моя, я завоевал ее. Но вдруг откуда-то вылезает серая крыса недоверия и растет, растет…

От размышлений меня отвлекла Натали.

— Кто такой Грин? — спросила она, когда я увлеченно играл со щенками. Занимаясь хозяй­ством, Натали мелькала у меня перед глазами, и я получал огромное удовольствие, наблюдая за ней. — Мне Абдулла все уши про него прожужжал.

— Не Абдулла, а Абдул. Ты ведь не Наташа, а Натали.

— А мне больше нравится Абдулла, — упор­ствовала она.

«Вот новость! Абдулла ей нравится! А я? Я кому нравлюсь? — ревность и сомнения нарастали как снежный ком. — Я что, ревную?» — подумал я про себя и решил ответить на ее вопрос.

— Грин — это наш общий приятель. Они с Абдулом коллеги по работе. Даниил Грин часто приезжает в Приэльбрусье к спасателям поработать. А заодно собирает материалы для своей журналистской деятельности.

Напрочь позабыв о своих сомнениях и внезапно вспыхнувшей ревности, я стал вовсю «разворачивать» перед Натали биографию своего друга. Она в это время накрывала на стол: по­ставила на чистую скатерть свежий творог со сметаной, какие-то пампушки. Я чувствовал себя счастливым.

— С Даней интересно, весело. Он большой выдумщик. Жаль, не успел с ним встретиться: он уехал к спасателям, чтобы подменить Абдула.

Я был уверен, что Натали с Абдулом успели переговорить, и даже знал, о чем он мог накоротке разговаривать с Даниилом, и вслух произнес:

— Я знаю, о чем говорил Абдул с Даней. О том, что ты у меня не первая и не последняя, и я мог бы тобой с ним поделиться.

— А ты так не думаешь? Может, он и прав? Вот сейчас ты вернешься на свою канатку и станешь заигрывать с первой попавшейся симпатичной мордашкой. Бабы дуры. Возможно, она и ответит тебе взаимностью. А с чем останусь я? А Абдулла снега наглотается за день, и ему не до новых встреч.

— У тебя все? — грубо оборвал я ее и тут же пожалел об этом.

Натали вышла из-за стола, достала из кармана носовой платок и стала вытирать глаза. В один миг я все ей простил, и она стала мне еще ближе. «Но этот „Абдулла“! Почему она говорит о нем? Она помнит его? Почему? Был бы Даниил рядом, он бы очень ловко разрулил эту ситуацию. Я не дипломат. А впрочем, неважно. Он и со своей не смог справиться».

— У Дани была прекрасная гостиница рядом с канаткой. Они построили ее вместе с женой, — я начал рассказывать, а Натали, как всегда, слушала меня очень внимательно. — А затем пришла беда: прямо на гостиницу сошла лавина. Его близкий друг стал оказывать им помощь. Даня получил травму и попал в госпиталь. За это время его друг увел у него жену. Даня не стал разбираться, все оставил и вернулся в Москву к своей журналистской деятельности. Теперь он редко приезжает в Приэльбрусье. Раньше мы с ним виделись чаще. Грянула перестройка, было много сложностей в жизни и в отношениях между людьми, и мы потеряли друг друга. Разминувшись несколько раз в Приэльбрусье, мы забыли друг о друге. Но, вспоминая те времена, я предвкушаю нашу встречу. Он, зная мои предпочтения, всегда привозил мне кучу свежих новостей.

Натали уселась мне на колени и сложила свои очаровательные губки в трубочку — большой ребенок.

— Я ревную, — так же по-детски сказала она.

— Переезжай ко мне насовсем, и тебе не придется ревновать.

— Я еще больше буду тебя ревновать: к твоей работе, друзьям и ко всему остальному.

— Поживем вместе, осмотримся, притремся… — а сам подумал о ее отце.

Мои мысли почему-то вдруг переключились на вертолет, на который я опоздал. Сегодня он должен прилететь и снова вылететь на перевал «Эхо войны» вместе с организаторами маршрута. Там будет Абдул, руководитель всего этого мероприятия из Европы и инструктор. «Я их подвел, — подумал я. — Можно сказать, заключил с ними договор на фотографии, они не успеют взять другого фотографа. А если и возьмут, то…» Я уже завидовал Абдулу, мысленно сидел в вертолете и сквозь объектив ловил ускользающих от меня по склону лыжников. Даже чувствовал, как от близости к земле вертолет сильно вибрирует, и видел вдали величавый Штавлер — гору за перевалом в Грузии.

Внезапно что-то вернуло меня к действительности. Это Натали взяла меня рукой за лицо, и видение исчезло.

— Але, але!!! — закричала она мне на ухо. — Где ты? Вернись! — в ее голосе улавливались жалобные нотки. — Вокруг меня, как пчелы, роем кружат молодые, красивые и перспективные ребята в институте. А я, дура, все, что имела, отдала тебе! Я не должна была начинать этот разговор. Но кому, кому мне сказать? Даже маме я не могу пожаловаться. А уж отцу тем более. Слава богу, он удерживает меня от последнего шага в отношениях с тобой. Будь я свободна в своих поступках, давно бы приехала к тебе со своими чемоданами. Нарожала бы тебе детей… Только домой уже бы вернуться не смогла… А в горах какая жизнь ждет нас дальше? Два месяца летом и два зимой. Остальное время — межсезонье. Мы очень быстро начнем съедать друг друга. Абдулла будет караулить меня за каждым углом…

— Он не Абдулла, а Абдул, — зачем-то снова поправил я ее.

— А мне все равно больше нравится Абдулла. Ты начнешь злиться, будешь ревновать меня. И в конце концов я сбегу с детьми к маме в Одессу и уже не вернусь.

— Не надо так драматизировать! Нам с тобой остался один день. Давай проведем его так, как будто у нас вся жизнь впереди вместе. Догоняй!

Я рванул полотенце с бельевой веревки, уско­рил шаг, а потом побежал в сторону моря.

На берегу было пустынно. Едва успев снять штаны, я плюхнулся в море и тут же почувствовал, что она прыгнула следом сверху, прямо мне на спину. Я успел развернуться и поймал ее губы своими, а потом оказался у нее внутри, откуда мне совсем не хотелось возвращаться. Мы ушли под воду и едва не захлебнулись. Мне удалось вынырнуть, держа Натали на руках.

Когда я поставил ее на берегу на ноги, она вдруг протянула правую руку вперед, а левой стала неумело прикрывать свою наготу.

— Гляди! — показала она на две приближающиеся точки.

Наша одежда валялась в кустах, и Натали побежала за ней. Я догнал ее. Мы едва успели к одежде, как мимо нас по береговой кромке пронесся какой-то спортсмен с огромным бульдогом на поводке. И снова никого. Покой. Ни души.

И только мы вдвоем.

— Последние вздохи осени. Через день мне уезжать, — с грустью сказал я, а про себя подумал: «Как я оставлю мою невесту?»

«Оставишь-оставишь, — ответил мне внутрен­ний голос. — Как ты оставил Регину, Майю… Дальше перечислять?..»

Рядом с гостиницей стояло ведро с яркими осенними цветами. Под лучами осеннего солнца они казались еще ярче.

— Сколько ваши цветы? — спросил я хозяйку.

— Вам букет или поштучно?

— Мне не штуки, мне все цветы, с ведром вместе, — ответил я.

Я улетел из Одессы. Как сел в самолет, вышел в аэропорту «Минеральные Воды» и попал в рейсовый автобус до поселка Терскол, не помню. Вернулся, но один, без своей золотой рыбки. Люди заходят и выходят, какие-то объявления… А я продолжаю смотреть в окно и еще и еще раз мысленно перебираю события последних счаст­ливых дней, проведенных здесь, в Приэльбрусье. И перед глазами Натали. Она обволакивает меня теплотой своей энергии и неожиданными оборотами речи. Я ощущаю ее. Когда проезжал поселок, все жители которого с одной фамилией, мне вдруг показалось, что она сидит рядом. Но рядом сидела пожилая женщина в теплом пуховом платке на голове. Натали осталась в Одессе. Помню, совсем недавно, когда мы проезжали тут, ей захотелось потанцевать, а я хотел другого. Мне просто необходимо было как можно скорее заключить ее в свои объятия.

Еще на подъезде к поселку, на автовокзале, знакомый водитель сообщил о том, что под перевалом Хотютау разбился вертолет. Возможно, погибли люди. Там сейчас идет спасательная операция. Я почувствовал дрожь в теле. «Не тот ли это вертолет, в котором должен был лететь я? Но он назвал перевал Хотютау, а наш маршрут начинался на перевале „Эхо войны“. Неужели Натали, сама того не подозревая, сберегла мне жизнь? Она любила повторять: „Любовь — это жизнь!“ Нет, я слишком накрутил себя. Необходимо успокоиться. Я ведь пока не знаю, что в действительности произошло. Я еще в дороге. Подробности узнаю, когда буду дома. Скорее всего, они уже у меня в почтовом ящике».

Так и случилось. «Привет, везунчик! — было написано знакомым мне почерком. — Это хорошая новость. Но есть и плохая. Даже очень плохая. Погиб Абдул. Подробности при встрече. Даня. Р. S. Буду вечером».

Другое письмо было от Володи Команчи. Он сообщал мне ту же печальную новость и что Абдула уже даже похоронили. И добавил, что снова приехали болгары и хотят собраться у меня: помянуть своего бывшего инструктора.

Было уже очень поздно, я устал, но был слишком возбужден, чтобы уснуть, поэтому разжег камин, открыл незапертую дверь, оставил на двери записку: «Входите, открыто» и стал ждать.

Вскоре явился Даниил.

— Ты уже в курсе? — прямо с порога начал он. — Мы с тобой потеряли друга. И пусть он иногда смешивал твои планы, но был настоящим другом. На него можно было положиться. Я работал с ним и видел, как он часто, не задумываясь, рискует своей жизнью ради спасения чужой.

«Наверно, Натали это тоже чувствовала, поэтому ценила его, — мелькнуло у меня в голове. — Как она перенесет еще одну трагедию за такое короткое время?» Я представил ее реакцию: «Проклятое, гиблое место! И тебе надо бежать оттуда, если хочешь быть отцом моих детей…»

— Еще страшнее то, что стоит за этой ги­белью, — продолжил Грин. — Впрочем, по порядку. Мы встретились с Жориком (Даня любил так называть Абдула), и он мне пожаловался на тебя: рассказал, что мог бы получить взаимность от понравившейся ему женщины, но ты встал на его пути. «У него каждый день с десяток таких, — с обидой говорил мне Жорик. — Мог бы мне уступить». Я его остудил и объяснил, что чувствами на базаре не торгуют. Тем более что, как мне известно, первым познакомился с Наташей ты, Миша.

— Не Наташа, она — Натали.

— Это не меняет сути дела. И по тому, что ты ее увез из Терскола, я понял, что твои намерения серьезные. Но ты ведь знаешь Жорика… Ему если что в голову втемяшится, он не успокоится, пока не добьется своего. С этой мыслью он и улетел открывать маршрут, Цар­ствие ему Небесное. А я заступил на дежурство вместо него, — это должны были быть его сутки. Затем по радио поступило сообщение, что их вертолет совершил вынужденную посадку на перевале «Эхо войны». Хорошо, что второй вертолет находился на стадионе перед гостиницей «Иткол». Он полетел на перевал и, кажется, оказал помощь. Все было в порядке. Вертолет вернулся. И, как все предполагают, первый взлетел, почему-то не высадив лыжников на маршрут. Вероятно, хотели дать возможность инструктору и спортсменам рассмотреть сверху место старта и условия спуска. В это время связь с вертолетом и прервалась. Руководство долго пыталось связаться с ним по рации, но, не получив ответа, снова полетели туда, чтобы разобраться. Я видел, как в районе двенадцати дня второй вертолет нырнул в ущелье Азау, забитое грозовыми облаками. Но потом догадался, что полетели выяснить обстановку, так как слышал многочисленные запросы на связь, которые оставались без ответа. Как вернулся второй вертолет, я не видел, но только через час получил команду, лично мне как дежурному спасателю, прибыть в гостиницу «Иткол» и быть готовым к спасработам.

Грин утер слезу, скатившуюся по щеке.

— Если бы ты знал, как это все печально. Он и сейчас стоит у меня перед глазами, такой живой, веселый и такой надежный. Надо было тебе уступить эту твою Натали. Может, он бы не полетел.

— В таком случае полетел бы я или кто-то другой, — ответил я Даниилу. — Видать, судьба Жорика быть спасателем.

— Может, ты и прав… — грустно ответил Даниил, уставившись в окно, чтобы не показывать мне мокрые от слез глаза. — Вовремя она придержала тебя.

Над горой Чегет, куда выходили мои окна, появилась светящаяся точка, и я проводил ее взглядом.

— Может, ты и прав, — повторил Даня, — все пошло бы по-другому, но с тем же печальным концом. «Мы их видели, — сказал мне начальник спасотряда, когда я пришел в гостиницу, готовый к вылету. — К ним необходимо высадиться и провести спасательные работы». Они указали мне на карте место, где находился вертолет. Это плато под перевалом Хотютау. Почему они там оказались, для меня было загадкой. Когда мы пролетали над ущельем, погода резко начала меняться, облака поднялись вверх, открылся Эльбрус, появилось солнце, хотя оно было уже низко: вторая половина дня. Над местом трагедии перед нами открылась страшная картина. Особенно зловещей она казалась оттого, что торчащие из снега части развалившегося вертолета, освещаемые низко висящим солнцем, отбрасывали длинные тени, спрутом расползающиеся по земле. И никаких признаков жизни. Спустившись ниже, мы увидели глубокие ледовые трещины вокруг. Командир вертолета принял решение не приземляться. Помогать было некому. Я с трудом упросил его спуститься еще ниже. В глубоком снегу мы рассмотрели останки нескольких человеческих тел, присыпанные снегом. «Белое безмолвие, — сказал пилот. — Скорее всего, они потеряли ориентиры». Мне стало по-настоящему страшно. «Надо смываться», — сказал вертолетчик. Я тебе дословно передаю его слова. Зачем нас прислали, Миша, если второй вертолет был здесь и все видел? Я прокручивал в голове все возможные и невозможные, правдоподобные и фантастические ситуации. Я терялся в догадках. До базы мы с пилотом долетели молча. Думаю, он тоже был в шоке. Когда я вышел из вертолета и мне навстречу вышел какой-то руководящий чин из Эльбрусского совета, я крикнул ему просто в лицо: «Вы что, не знали, куда нас посылаете?» Мне никто ничего не ответил. Все это было очень странно. В спас