Андрей Вячеславович Козырев

Крестики и нолики

Фантасмагория в трёх частях

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Андрей Вячеславович Козырев, 2017

Роман-фантасмагория о вторжении инопланетян в русский монастырь середины XIX века. Монахи против пришельцев. Философский триллер. Фарс, трагикомедия, смешение жанров.

18+

ISBN 978-5-4485-9368-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Оглавление

1. Крестики и нолики
2. Пролог
3. Нравы Стародворской обители
   1. Светлая обитель
   2. Святой убил святого
   3. Сыщик уполномочен заявить
   4. Первый подозреваемый
   5. Власть имеющий
   6. Лепет блаженного
   7. Слезинка младенца
4. Нравы Сорочьего царства
   1. Я очутился в сумрачном лесу
   2. Цветы Божии
   3. Дым, дым, дым
   4. Ангелы и черти
5. Нравы Царствия небесного
   1. Космическая одиссея — 1867
   2. Лучший из возможных миров
   3. Там, где мир кончается
   4. Я знаю! Я знаю!
   5. Райский ад
   6. Адский рай
   7. Вот в чём суть

Пролог

Это очень серьёзные шуточки.

Гёте

Эта история могла присниться кому угодно. Например, монаху — он бы прогнал этот сон молитвой, как наваждение. Или нерадивой студентке, изучающей историю, в ночь перед экзаменом, — она, смеясь, рассказала бы об этом друзьям. Могло это всё присниться сыщику — он бы решил, что это отражение в подсознании дел, которые он вёл. Вполне представляю себе это. Но приснилась эта история мне. Вот в чём загвоздка.

Я — писатель. И мне постоянно хочется описать всё то интересное, что встречается мне в жизни. И теперь у меня нет более жгучего, более насущного желания, чем описать события, увиденные однажды в диком, нелепом сновидении.

Этот сон стал мной, он вошёл в мою кровь, в мою плоть, в мой костный мозг. Он бьётся в моём пульсе, в моих вдохах и выдохах. Может быть, он тёмен и зол; может быть, он легкомыслен и пуст. Но он — мой, он — во мне, он — вокруг меня, и я без него — уже ничто.

Да, я создаю себя из снов и фантазий. Из пустоты! Эта история сама по себе — сказка, миф. Миф созидания, миф разрушения, миф ненависти, миф любви… Ноль без палочки. Но ноль — это уже великое дело. Ноль — это как спасательный круг, который я бросаю в белое пространство чистой страницы, чтобы не утонуть в нём. Ноль — это кольцо орбиты, по которому я всю жизнь кружусь вокруг пустоты. Ноль — это нимб, ореол святости, круг света, в который ещё не вписана ни одна голова… И к нулю, именуемому выдумкой, я свожу свои реальные страхи, надежды, мечты и чаяния. Вырастут ли они во что-то большое — там, по ту сторону нуля? Бог весть!

Эта история — мой крест. Моё бремя. Моя земная тягота. Я несу её невесомую тяжесть уже долго, и с нарастанием её груза растут мои силы. Может быть, в этом смысл посланного мне наваждения? Сон, приснись мне, я разгадаю тебя до конца. Сон, явись мне, я уйду в тебя бесследно. Фантазия, мечта, видение… станьте мной или покоритесь мне, жить без вас мне уже невозможно.

Прошу вас не судить меня строго. Я меньше нуля, но я несу свой крест, невидимый крест воображения, — значит, во мне всё-таки что-то есть, значит, чего-то я всё-таки стою. Как в моём сне: рядом со смехом всегда слёзы, рядом с пустяком — мудрость, рядом с ересью — святость. Такова пестрота нашего мира, этого узорчатого, асимметричного, неправильного мира. В конце концов, крестик и нолик всегда рядом. Как в детской игре.

Я всё понимаю. Сейчас не любят долгих предисловий. Приглашаю вас перевернуть страницу и начать чтение. Когда прочитаете, можете счесть меня ноликом или поставить на мне крестик. Без обид. Но прочитайте — и, может быть, вы почувствуете, как наши, столь различные, пути скрещиваются — т а м. За гранью сна. По ту сторону нуля.

Нравы Стародворской обители

Светлая обитель

Утро выдалось хорошее, солнечное. Яркие майские лучи играли в листве и цветах яблони, росшей под окном кабинета игумена Мельхиседека. Ветер доносил запах мёда от пасеки и цветов от монастырского садика у реки Ленивки. Игумен пил чай у окна, раздувая ноздри и вдыхая приятные запахи, и тихо крякал от удовольствия. Приятное было утро, душа радовалось. А тут ещё какая-то птица, из-за листвы невидимая, начала в кроне дерева петь, такие коленца выдавала — прямо заслушаешься, вроде и не соловей, нету в наших краях соловьёв, а поёт не хуже ничуть. Всё поёт: птицы, цветы, дворник, кузнечики, река, повар, сердце, колокольня, отец эконом, сирень, небо и земля. Май, май золотой…

…Стародворский монастырь цвёл. А вокруг царили сумятица и смута. После выстрела Каракозова всё в умах русских людей сдвинулось. Многие даже видные люди от своих должностей отказывались, не в силах со смутой совладать, и бежали сюда — в обитель, у старцев совета искать. И многое от этих гостей обители перепадало. А советов у старцев на всех хватало, они весь мир окормить способны, коли только захочет этого мир.

Вот и сегодня в Стародворскую обитель под Вощанском прибыл очередной разочарованный в мире и людях дворянин, философ и писатель, бывший дипломат из Петербурга — граф Кирилл Петрович Брутилов. Устав от дипломатической службы, большой человек ехал по монастырям — в поисках не то истины, не то отдохновения, не то вдохновения для новой книги. В любом случае его следовало принять со всем возможным уважением — он мог принести обители большую пользу, в том числе и материальную.

Высокий, сухопарый, в круглых очках на горбатом носу, граф зашёл в кабинет игумена в тот момент, когда Мельхиседек наливал себе ещё одну чашку ароматного чая.

— Здравствуйте, ваше преподобие! — с лёгкой хрипотцой произнёс гость, чуть поклонившись игумену.

Выбор между чашкой чая и Брутиловым был совершён игуменом очень быстро. Чай был отставлен в сторону, а гость приглашён за стол.

— Значит, прибыли вы к нам на богомолье, покоя искать… Хорошо, хорошо, — умилённо вещал игумен, перебирая чётки. — Ищет Бога ваша душа, а не находит. Нужен ей поводырь, чтобы с дороги не сбиться… Многие сейчас вот так ищут правды, а идут в иную сторону, потому как — некому верный путь указать. Но что это я о своём… Какой вопрос вы у нас разрешить хотели? В чём, собственно, ваша главная проблема? Какая она? Ну, как называется?

— Жизнь, — коротко бросил Кирилл Петрович, щуря острые серо-голубые глазки. — Не могу я понять её смысла. Долго пытался — ни в радости, ни в горе не мог его най